Читать книгу Клуб «Дикая охота» - Андрей Хорошавин - Страница 1
ОглавлениеОписываемые события вымышлены. Совпадения случайны.
«Когда господь не в силах образумить, Приходит дьявол, чтобы наказать».
ГЛАВА 1
1
Он вёл автомобиль по вечернему Ирбиту. Темнело. Зажглись уличные фонари. Дождавшись зелёного сигнала светофора, он свернул с улицы 50 Лет Октября на улицу Советскую и, не превышая скорости, двинулся в сторону Мотоциклетного Завода.
Он никогда не нарушал правил. Никогда не возражал. Никогда, никому ничего не доказывал. Он всю жизнь тихо делал то, что ему говорили, но делал это профессионально. Скромный, незаметный, законопослушный гражданин. Жена, двое детей, работа, высокий доход. Всё размеренно, обыденно и спокойно.
Но иногда, два-три раза в год, он звонил жене посреди дня, говорил, что сегодня задержится допоздна, и просил, что бы она обязательно поцеловала за него перед сном сына и дочь. Вечером он садился в автомобиль и, так же, как сейчас, направлял его в один из окраинных районов города. Он всегда выбирал тех, кто жил на окраине или в районе промзоны.
Автомобиль свернул на улицу Заводскую и проехал до пересечения с улицей Промышленной. Его губы брезгливо выгнулись. Асфальт кончился. Кругом заблестела грязь. В свете фар из темноты показались какие-то ангары, трубы теплотрасс, покосившиеся бетонные заборы. Но это всё ничего. Главное, что здесь действительно, как она и сказала, безлюдно и нет ни одного фонаря.
2
Белый слон: – Куда приехать?
Василёк: – Перекрёсток улиц Заводская – Промышленная. Свернёшь вправо. Не доезжай до Завода. Там синие ворота. На стене слово «ВТОРМЕТ».
Белый слон: – Почему именно там?
Василёк: – Мы там живём рядом, на Декабристов. Мама на Заводе по сменам работает. Там вечером никого и фонари не светят. Мама будет в ночь.
Белый слон: – Ты точно придёшь?
Василёк: – Да. Только после десяти. Как стемнеет. Что бы меня никто не увидел. Я боюсь, что мама узнает. Она тётю Соню просит, что бы за мной присмотрела. А как я усну – тётя Соня уходит.
Белый слон: – Ты смелая.
Василёк: – Аха.
Белый слон: – Ок.
Василёк: – Это будет наше первое романтическое свидание.
Белый слон: – У меня для тебя подарок.
Василёк: – Какой?
Белый слон: – Ты любишь украшения.
Василёк: – Не знаю.
Белый слон: – Я подарю тебе серебряную цепочку.
Василёк: – Ты, правда, подаришь?
Белый слон: – Да.
Василёк: – Я обязательно приду. Только никому, да?
Белый слон: – Да.
Василёк: – Ой, мама пришла. Ну, всё пока. Чмоки-чмоки.
Пользователь Василёк удалил из чата пользователя Василёк.
3
Справа показались гнилые, почерневшие от сырости доски завалившегося забора. Вот и ворота. Сваренные из труб, створки оплетены колючей проволокой и раскрыты настежь. На трубах ржавчина, кое-где остались следы синей краски. Он въехал на территорию.
Справа проржавевший, завалившийся на бок рефрижераторный вагон. На крыше вагона в свете фар зелёными точками сверкнули глаза. Кошка. Впереди показалось сложенное из серых бетонных блоков здание. Подъехав ближе, он осмотрел его.
В стене пара стальных, выкрашенных в синий цвет ворот, с раздвижными створками. Створки ворот, что справа раздвинуты примерно на метр. Другие закрыты. Какой-то гараж или цех. Он поднял глаза. Верх здания от середины до крыши выложен из красного кирпича, в кладку которого, образовав надпись «ВТОРМЕТ», вложен силикатный кирпич белого цвета.
Он не стал глушить двигатель, вышел из машины и включил фонарик.
Да. Давно заброшенное место, каких сейчас полно по окраинам. Он осветил липкую блестящую после дождя грязь. Всё изрыто колёсами мотоциклов. «Эти байкеры везде». Но вот его сердце забилось чаше. В свете фонарика он разглядел то, что искал. К зданию цеха, сквозь кольца и ленты мотоциклетных следов, ровной цепочкой тянулись следы резиновых сапожек. Размер маленький. Не больше тридцать четвёртого. Следы скрывались в чернеющем проёме между раздвинутыми створками ворот.
Он снова уселся за руль, развернул машину, сдал задним ходом за вагон и выключил зажигание. Вышел. Ещё раз осмотрелся по сторонам. Никого. Осторожно, стараясь не шуметь и не испачкаться, он направился к зданию.
Дыхание участилось. Низ живота слегка подрагивал. Все чувства обострились. Вот крылья носа затрепетали, шевельнулись торчащие из ноздрей волоски. Он уловил лёгкий аромат дешёвых духов. Она здесь. Она пришла, эта маленькая дурочка.
Он шагнул в темноту здания. Под ногами хрустнуло стекло. Звук эхом отразился от серых стен. Луч фонарика натыкался на колонны и бетонные фундаменты, из которых торчали изогнутые концы арматуры. Пролёты здания чернели пустотой. Темно и сыро.
– Сашенька? – Позвал он тихо. – Ты здесь, девочка? – Его голос слегка подрагивал.
Тишина. Он сделал ещё несколько шагов. Под ногами хрустел и шуршал всякий хлам. Впереди, в двух метрах над полом, сверкнуло остатками выбитых стёкол, небольшое помещение размером с киоск. К нему поднималась бетонная лестница с разбитыми ступенями и сломанными перилами.
Он снова позвал. Далеко, в глубине цеха послышался детский смешок.
– Ах ты, шалунья. – Он шагнул увереннее. Глаза заблестели, стали маслеными, голос задрожал. – Хочешь поиграть?
Ещё один смешок, долетел до него из темноты, и эхом отразился от стен.
Он уже не мог сдержать дрожи в увлажнившихся руках. Толстыми короткими волосатыми пальцами он беспрестанно выхватывал из кармана брюк голубой носовой платок и промокал им складки кожи на затылке и лысую приплюснутую макушку. Сладко похолодело в районе солнечного сплетения. Его круглые пухлые щёки заблестели. Свисающий с ремня живот качался из стороны в сторону при каждом шаге. Нижняя пуговка клетчатой рубашки расстегнулась, обнажив глубокий пупок, поросший волосами. Спина взмокла. Брюки свисали складками на коротких кривых ногах. Дыхание с хрипом вырывалось изо рта. Верхняя губа покрылась каплями пота.
– Иди же ко мне, милая. У меня для тебя кое-что есть. – Он достал из нагрудного кармана тонкую, сверкающую в луче фонарика цепочку, и потряс ею над головой.
– Иди сюда. – Раздалось из темноты, и вновь послышался смешок.
Он достиг уже середины цеха.
– Я здесь. Хи-хи.
– …здесь, здесь. – Повторило эхо.
Что-то мелькнуло впереди серой тенью. Он вскинул фонарик. И в этот же миг у него за спиной с грохотом сомкнулись створки ворот.
От испуга он присел на коротких ножках и рефлекторно прикрыл голову руками. На мгновение всё снова погрузилось в тишину.
– Кто тут?! – Луч фонарика забегал по кругу. – Сашенька, ты меня испуга…
Его последнее слово потонуло в рёве мотоциклетных двигателей.
Жёлтым светом вспыхнули фары. Они осветили его со всех сторон, как в цирке прожектора освещают одинокую фигуру клоуна, скорчившуюся в центре арены.
Фонарик выпал из скользких от пота ладоней. Он завертелся на месте, закрываясь руками от слепящего света.
Сверкала никелем сталь. Рёв двигателей то затихал, то нарастал вновь. Контуры седоков сливались с контурами мотоциклов. Стёкла чёрных шлемов, сияли в темноте.
В единый миг мотоциклисты сорвались с места и, с дикими воплями, закружили вокруг обезумевшего от страха, сгорбленного толстого человечка, не давая ему вырваться из этого адского круга. Колёса бешено вращались, выбрасывая протекторами фонтаны пыли. Летели в стороны мелкие камни и куски стекла и бетона. От рёва моторов и гиканья седоков содрогались стены.
Но вот, взвившись на дыбы, первый мотоцикл ворвался в круг.
– И-ихха-а!!
Послышался глухой удар. Человечек в круге завизжал и упал спиной в пыль. Он тут же вскочил на ноги и попытался прорваться сквозь сверкающее фарами кольцо к выходу.
Но колесо второго мотоцикла взвилось вверх. Взревел двигатель. Вновь послышался удар. На этот раз человек рухнул на живот и уткнулся мокрым от пота лицом в пыль и мусор. Он встал на четвереньки. Попытался подняться на ноги. Но третий мотоцикл с рёвом пронёсся в полуметре от него. Человечек увидел только рифлёную подошву сапога и с криком завалился на спину.
Он перевернулся на живот и снова встал на четвереньки. Правый глаз заплыл. Из разбитого носа ручьём лилась кровь. Человечек был покрыт налипшей на взмокшую одежду пылью. Его взгляд напоминал взгляд свиньи, которую забивают на мясо, но никак не могут прикончить. Он тяжело дышал, и от этого его большой живот, то поднимался, то вновь опускался, касаясь пола.
– Помогите!! Помоги-ите-е!! – Завизжал он. В этот крик он вложил всю боль и весь страх за свою никчёмную жизнь.
– Эдри-и-ик!! – Пронзительный женский крик, как острым клинком, рассёк тяжёлый и низкий рокот мотоциклетных двигателей.
Переднее колесо четвёртого мотоцикла ударило человечка в бок. Хрустнули рёбра. Человечек издал, что-то похожее на хрюканье, захрипел и завалился на бок. Он снова перевернулся на живот и закашлялся. Кровь липкими тягучими нитями пошла изо рта.
– Берта-а!! – Женщине горловым рёвом ответил мужчина.
Пятый мотоцикл, взлетел в воздух и шаркнул протекторами заднего колеса по сгорбленной мокрой спине. В стороны полетели лоскуты одежды, куски живой кожи и жира. Человечек выгнулся и завыл.
На время его оставили в покое, давая окончательно пропитаться страхом и понять, что судьба его уже предрешена. Что в свете фар, верхом на ревущих железных конях, к нему приближается смерть.
Мотоциклы описывали круг за кругом вокруг беспомощного окровавленного тела, ничего не предпринимая.
Под человечком образовалась лужа. Его рвало. Его штаны были мокрыми до колен. Он снова встал на четвереньки. Его живот свисал до пола. В глазах ужас. Лицо в крови. Рот с хрипом втягивает воздух.
– По-хмо-ги-ттхе-кхе-е.
Он уже не мог кричать, а только хрипел, забитым кровью и пылью ртом.
Мотоциклы с рёвом кружили, закладывая вираж за виражом, и вздыбливаясь, подобно диким лошадям. А в центре круга, на четвереньках стояло окровавленное существо и, уже не видя ничего вокруг, бросалось то в одну, то в другую сторону, всё пытаясь спастись.
Но вот, мотоциклисты разом развернули передние колёса к центру круга и остановились. Двигатели коротко взрыкивали. Фары освещали жертву, которая в бессилии опустила голову и покорно дожидалась последнего удара.
Взревев моторами, мотоциклы по очереди начали срываться с места и проносились над изуродованным телом. И каждый раз, когда очередной мотоцикл пролетал над, или рядом, слышался глухой шмякающий удар. Каждый раз тело, то вздрагивало и колыхалось, как желе, то мокрым мешком перекатывалось на спину, то переламывалось в пояснице, то заваливалось на живот.
Стоны перешли в хрипы, а хрипы в хлюпающий шёпот. На распластанную, бесформенную, скорчившуюся на грязном полу фигуру снова упал свет фар. Из глубины кровавого месива, которое ещё полчаса назад было человеческим телом, донёсся тонкий сипящий звук. Организм ещё жил. Он отказывался умирать. Он продолжал втягивать воздух, уже в клочья изорванными о края переломанных рёбер, лёгкими.
Но вот уже и всхлипы стали реже. В просвете между заплывшими веками блеснули и забелели белками глаза. Конечности судорожно дёрнулись в последний раз, и воздух с шумом покинул это тело, унося душу в ад.
ГЛАВА 2
1
Лёгкое еле уловимое дыхание ветра чуть всколыхнуло листву деревьев. Пискнула побеспокоенная птица. Солнце выглянуло из-за горизонта и отразилось в зеркале реки. Окрасив воду Ницы в золотисто-розовый цвет, его лучи потянулись к белеющему стенами домов городу.
Ирбит просыпался. Вместе с городом просыпались люди.
Серая пятиэтажка по улице Комсомольская за номером 1а. Тополя со спиленными макушками и тонкие стволы черёмух вдоль дороги. Зелень газона, мокрый асфальт. Пятый этаж уже обласкан солнцем, когда первый ещё находится в тени.
Антон проснулся рано. Сегодня наступал конец его вольной послеармейской жизни. Сегодня его первый рабочий день. Но это не беспокоило Антона. Наоборот, он был рад. Он с нетерпением ждал, когда этот день наступит.
Ему с детства помнился запах завода. Отец часто брал его с собой и долго водил по цехам. Цеха были разными: большие и малые, тихие и шумные. Были цеха, в которых от количества рабочих и станков рябило в глазах. Под низкий гул и грохот, под звенящий в ушах скрежет, они управляли станками, создавая непрерывное беспорядочное не подчинявшееся ни каким законам общее движение. Но были и другие. Там неподвижные, одетые в белые халаты, похожие на памятники людские фигуры, часами склонялись над чем-то в тишине, нарушаемой только шумом вентиляторов.
Множество разных цехов, а пахли все одинаково. Они пахли скоростью, мощью и свободой. Они пахли потом сотен крепких рабочих рук, с гордостью выпускавших из стен завода, как выпускают по весне птиц из клеток, мотоциклы «УРАЛ».
Но производство не влекло Антона. Ему нравился испытательный полигон. Он любил смотреть, как испытатели, круг за кругом мчались на мотоциклах по серому бетону. Они прижимались к топливным бакам, как всадники прижимаются к гривам своих коней, и воздух наполнялся рёвом двигателей и запахом сгоревшего бензина. Они всегда представлялись ему сказочными рыцарями, в латах и шлемах, верхом на железных огненных конях.
Антон с детства знал, что такое скорость и любил сидеть на гладком тёплом бензобаке, между сильных рук отца. Он любил закрыть глаза и чувствовать, как внутри всё поднимается на встречу бьющему в лицо ветру.
Потом мотоклуб при заводе. Первые успехи в гонках. Но мотобол перебил всё. Попробовав один раз, Антон уже не хотел расставаться с ним никогда. Здесь он раскрылся полностью. Здесь он впервые узнал успех и славу. Здесь он научился бороться до конца. Став капитаном заводской команды юношей, он, в том, наделавшем шуму на всю страну, финальном матче с командой Коврова, единственный не сдался после трёх пропущенных уже в самом начале игры мячей. Продолжая бороться, он привёл команду к победе. Это был, пожалуй, единственный за всю историю завода случай, когда команда «Урал» добилась звания чемпиона России, обыграв сильнейшую, на том момент, в стране, команду Ковровского мотоциклетного завода. Пусть юноши, но всё же победа.
Запищал будильник. Антон вскочил и раздвинул шторы. Высокий сухой, крепкий и быстрый, такой же, как отец. Широкие скулы. Подбородок чуть выдвинут вперёд. Зелёные смеющиеся глаза. Широкая добрая улыбка. Он распахнул окно, раскинул руки в стороны и вдохнул полной грудью, ворвавшийся с улицы свежий утренний воздух. Огромное небо раскинулось в вышине. Взрезая синеву белыми крыльями, ввысь взмыла стая белых голубей.
Солнечные лучи упали на стену, сплошь увешанную цветными, вырезанными из журналов, фотографиями мотоциклов. Были среди них и любительские чёрно-белые снимки. На них весёлый улыбающийся во весь рот скуластый паренёк в форме мотогонщика на кроссовом мотоцикле. Лучи осветили пол, диван с измятой постелью, сверкнули в зеркале, на раскрытой дверце полированного шкафа. На плечиках, блеснул нашивками, погонами погранвойск и значками солдатский китель. На полке форменная фуражка.
Антон оделся и вышел из комнаты.
На кухне уже суетилась мама. Лилась из крана вода. Шумел чайник. На плите, в небольшой сковороде шипела яичница. Маленький цветной телевизор делился новостями, с высоты холодильника:
«… найдено тело мужчины. Примерно сорока-сорока пяти лет». – На экране появилось фото изуродованного лица. – «Знающих что-либо об этом человеке, просим сообщить по следующим телефонам….»
– Давно не спишь? – Мама Антона, Сечина Евгения Владимировна – учительница Русского языка и Литературы Ирбитской средней школы №8, уже одета и готова к новому рабочему дню. Чёрный костюм, белая блуза, безупречная короткая стрижка. Просто и строго, как и подобает учителю, и даже цветной передник не мог смягчить этой строгости, которая всегда приводила Антона в трепет.
– Давно.
Она внимательно всмотрелась в его глаза.
– Не терпится?
– Да. Даже руки подрагивают.
– Иди, мойся и к столу.
Антон скрылся за дверьми ванной комнаты и через полчаса уселся на скрипучий стул. Мама села напротив.
«…исчезнувшей месяц назад Алины Серебряковой тринадцати лет, до сих пор не найдено. К розыскам подключены все…»
– Ты подумал над тем, что я тебе говорила?
– Если честно, то нет.
– Почему?
– Я не хочу поступать в институт. Это не для меня.
Брови Евгении Владимировны чуть сдвинулись. Она несколько раз ткнула вилкой в блюдце, пытаясь зацепить кусочек ветчины и, наконец, отложила её на салфетку.
– А, что для тебя? – Она заговорила медленно, монотонно, что бы каждое слово, каждая запятая и даже каждая пауза достигли цели. – Всю жизнь ты намерен гонять по заводскому полигону на этих м…, мотоциклах? – Она не повышала голоса. Она никогда его не повышала. Она умела говорить так, что по телу начинали бегать мурашки. – Пока шею себе не свернёшь, как отец?
– Да хочу. – Антон улыбался и весело смотрел на экран телевизора, не обращая внимания на строгий тон матери. – Профессия испытателя не хуже профессии инженера.
«…выборов на должность мэра города. Из восьми кандидатов реальные шансы на победу имеют трое. Это нынешний мэр города Ирбит – Хованский Иван Альбертович, председатель Областного Совета Народных Депутатов – Дзюба Денис Анатольевич, и независимый кандидат – Быков Анатолий Сергеевич. Каждый из кандидатов представил…»
– Когда тебе, Антон, будет за сорок, тогда ты увидишь эту разницу, но будет уже поздно.
– Нет.
– Приветики. Опять спорите? – В кухню вошла высокая и тонкая, как берёзка девочка. Большие голубые глаза, розовый рот. Чуть оттопыренные ушки и тонкая, как у фарфоровой куклы, шея. Халатик бледно-зелёного цвета едва доставал до середины бёдер. Она подошла сзади, опёрлась на крепкое плечо Антона и с вызовом посмотрела на мать. – А я, когда стану женщиной, влюблюсь в мотогонщика, а не в инженера. Мы поженимся, и он увезёт меня далеко отсюда. А с инженером скучно.
– Привет Журавлик! – Развернувшись, Антон, обнял девочку за талию и приподнял над полом. Она поцеловала его в щёку.
– Приветик братик. Почему ты называешь меня Журавликом?
– Потому, что у тебя ноги, как у маленького журавлика.
– Кривые! – засмеялась девочка.
– Нет, длинные.
Девочка благодарно посмотрела на Антона, и снова поцеловала.
– Марш умываться. – Евгения Владимировна прихлопнула ладонью по столу. – В твои двенадцать лет, Ирина, ещё рано думать о замужестве.
– А Валентина Анатольевна говорит, что девочки уже с юных лет должны готовиться к замужеству и чувствовать себя дамами.
– Ваша Валентина Анатольевна ещё слишком молода, – Евгения Владимировна сделала акцент на слове «молода», – что бы говорить с учениками на подобные темы. – Она вновь взялась за вилку. – Умываться!
Девочка направилась в ванну.
На экране появились фотографии кандидатов.
– О! – Антон перестал жевать. – Это же Бык. И он в мэры?
Евгения Владимировна презрительно выгнула губы:
– Сегодня во власть рвутся все, кому не лень.
– А этот-то куда? Ему же тюрьма – дом родной.
– Наверное, тянется ближе к своим, – Евгения Владимировна взялась за кофе. – Сейчас это даже модно. Пострадавшие от Социализма.
Антон залпом выпил свой кофе и выскочил из-за стола. Набросив куртку и схватив с полки мотошлем, он щёлкнул замком и задержался у входной двери.
Мать вышла из кухни и прислонилась к дверному косяку.
– Ты надел его куртку?
– Мне это нужно, мам.
Ольга Владимировна не сказала больше ничего и со вздохом вернулась на кухню.
Из ванной донёсся голос сестры:
– Я помашу тебе с балкона, как леди Ровена своему Айвенго.
В лицо ударило свежестью. Уши заложило от птичьего щебета. Глаза резануло ярким солнечным светом. Всё вокруг было светло, разноцветно и ярко. Народ спешил на работу. Все коротко раскланивались друг другу и покидали двор.
Антон снял замок с ворот гаража. Мотоцикл сверкнул никелем и улыбнулся хозяину. Новенький «Урал-Волк» – первый Российский чоппер. Он получил его вчера, под расписку с заводского склада. Как испытатель, он мог пользоваться им по своему усмотрению, но взамен в конце каждого дня, Антон должен был заполнять таблицу «Отказов, сбоев и несоответствий в работе изделия №…» и каждое утро сдавать её инженеру по испытаниям и доводке техники.
Длинная база, высокий изогнутый руль, двухцилиндровый двигатель объемом семьсот сорок пять кубических сантиметров – это сорок лошадей под седлом, четырёх ступенчатая коробка передач, система зажигания Дукатти, до сотни разгоняется меньше чем за десять секунд. Просто зверь. Говорят, концепция этого мотоцикла разрабатывалась Ирбитскими инженерами совместно с представителями московского байкерского клуба «Ночные Волки».
Антон выкатил Волка из гаража.
Мотоцикл завёлся от одного прикосновения, выбросив из глушителей облачко синего дыма и издав, ни с чем несравнимый, похожий на рык голодного зверя, рокот. Звякнул замок гаража. Антон вскочил в седло. Прежде чем надеть шлем, он поднял голову. С балкона пятого этажа тонкая девичья рука махала ему белым платком.
– Прощай, мой рыцарь! – Донеслось сверху.
– Пока, Журавлик! – Выкрикнул Антон, застегнул замок куртки под самый подбородок и надел шлем.
Чёрное стекло опустилось, как забрало. Мотоцикл взревел и, вздыбившись, сорвался с места.
2
Встречный ветер трепал чёрную местами потёртую кожу куртки. По бокам мелькали окна домов, яркие вывески магазинов, остановки, полные ожидающих автобуса людей, деревья, цветы на газонах. Час пик. Дорога забита автомобилями. Но для мотоцикла нет преград, ему не страшны ни заторы, ни пробки.
Вот и проходная завода. Дядя Коля машет Антону рукой, открывая полосатый шлагбаум. Мотоцикл мчит по территории завода мимо цехов, мимо заводоуправления. Антон въезжает на аллею славы. Справа на высоком длинном стенде, выложенном тёмно-красной мраморной плиткой, замелькали фотографии. Вот, заключённое в чёрную рамку, фото улыбающегося отца в шлеме и в комбинезоне испытателя. Вот и он сам, с кубком России по мотоболу в руках, впереди юношеской команды завода.
А вот и въезд на полигон. Мотоцикл Антона влетает в ворота и тормозит. Антон срывает с головы шлем.
– Здорово, братцы!!
Со всех сторон он слышит топот, приветствия и смех. Вокруг улыбающиеся лица. Кто-то хлопает его по плечу, кто-то жмёт руку. Но вот народ расступается и подходит Викентич.
Викентич – хозяин полигона. Ветеран, легенда завода и друг отца Антона.
– Ну, здравствуй Антон Сергеевич Сечин. – Он жмёт Антону руку.
– Здравствуйте! – Антон смущается, но крепко пожимает руку Викентича в ответ.
– Куртка-то отцова?
– Отцова.
– Всё правильно. Твой отец был настоящим испытателем и встретил смерть, как мужчина, с улыбкой на лице.
Лица у всех сделались серьёзными.
– Так! – Викентич хлопнул в ладоши. – А ну! По машинам! Рабочий день начался!!
Вопреки ожиданиям, Антон провёл весь день за изучением испытательного стенда.
В обязанности испытателя входили не только обкатка изделия на полигоне и проверка его работы на предельных режимах. После каждого прогона, он должен был установить изделие на стенд и подключить его к аппаратуре. Компьютер зафиксирует изменения в работе изделия и построит графики, которые потом попадут на пыльные столы инженеров с серьёзными и скучными лицами.
Викентич посмеивался, глядя на растерявшегося Антона:
– Сечин, ты долго будешь на него смотреть? Загоняй изделие. Инструкцию в руки и вперёд! Пока не освоишь стенд, на полигон не выйдешь.
Так весь день и прошёл.
После работы все рванули в бар, отметить первый выход Антона на работу. Но выезд на улицу Советскую был временно перекрыт. По дороге, непрерывно сигналя и занимая всю её ширину, медленно двигалась колонна байкеров. Заклёпанные металлом кожаные куртки, чёрные очки, шлемы, бороды, банданы в белых черепах. Рыча моторами и сверкая никелем, колонна, как огромная чёрная змея, ползла вдоль завода. Впереди колонны, сразу за полицейским УАЗом, увенчанный огромными рогами быка двигался чёрный «Хаммер». Он тащил за собой плоский прицеп. На прицепе был установлен, обитый чёрным бархатом гроб. Рядом с гробом лежал разбитый в хлам мотоцикл. Ревел Хэви Метл. Над «Хаммером» развивался чёрный флаг с костями и черепом. Ниже надпись готическим шрифтом: «НОЧНЫЕ ОХОТНИКИ».
– Что это?
– Байкеры. Местный клуб. Три дня назад погиб Равиль. Он был членом клуба.
– Равиль?!
– Да. Ты должен его помнить.
– Я помню. Он играл по левому граю. Как он погиб?
– Он, последнее время, занимался исполнением сложных трюков и на последнем….
– Так это они его хоронят?
– Да. Равиль сначала работал, как и мы, на полигоне. Два раза чуть не угодил в аварию. Викентич его сначала на месяц отстранил от заездов, но до Равиля не дошло. Тогда Викентич его и уволил. А Равиль разобиделся на весь свет. Связался с байкерами. Стал известным среди них. А теперь вот. Даже из Москвы «Ночные Волки» приехали. Слыхал про них?
– Слыхал.
– Серьёзная контора.
Еле нашли место, где можно было выпить пива. Бары забиты гуляющими байкерами. Пристроились рядом со стойкой. Знакомый бармен выставил небольшой столик, но стульев не было, так, что пиво пить пришлось стоя.
Кругом толкотня. Сигаретный дым клубами. Звон кружек. Журчание разливаемого пива. И всё это тонет в рёве «Моторхед».
За стойкой разошёлся перебравший пива толстый бородатый байкер. Его маленькая голова была втиснута в чёрную немецкую каску по самые брови. Из-под каски свисали щёки. На каске красовался знак «СС». Размахивая руками, он толкнул Антона в спину.
– Э, полегче. – Антон в ответ оттолкнул байкера локтем. Это не понравилось байкеру в каске, он поставил свою кружку на стойку и развернулся.
– Ты ччё, б-клан, попутал?
Антон тоже поставил кружку и тоже развернулся лицом к байкеру в каске:
– Да, нет. А ты?
– Антон, не связывайся.
– Погоди. – Антон упёр кулаки в бока.
– Тты нна к-го… нажжжаешь? Ик… – Байкер сложил из пальцев левой руки рога. Его язык заплетался. – Да… тты знайшь… хто, ик… я?
– Конечно, знаю.
Брови байкера поползли вверх, он широко открыл глаза и уставился на Антона:
– Ззнайшь, да?
– В данный момент, ты пьяная свинья.
– Чё-о?!
Антон приготовился к бою, но драки не произошло. Байкеры стояли стеной, но идти в бой не спешили. Многие всматривались в лицо Антона и щурили глаза. Из-за спин, сгрудившихся плотной шеренгой байкеров, вынырнул невысокий, худой, одетый в чёрную кожаную жилетку, длинноволосый старик. Он ухватил толстого за плечо:
– Уймись, Пончик! Толстый сразу сник и успокоился. – Старик пристально глянул в глаза Антона. – Извини брат. Парень перебрал малость.
– Бывает.
Антон пожал протянутую стариком руку. На этом всё и успокоилось.
3
Домой Антон попал уже поздно.
Мать не спала и дожидалась его на кухне.
– Ты где был? – Она обдала его холодным взглядом, таких же зелёных глаз.
– В баре, с ребятами. – Антон стаскивал кроссовки.
– Началось?
– Что началось, мам? Я тебя не понимаю.
– Зато я всё понимаю. – Она заговорила монотонно, как гипнотизёр. – Сегодня первый рабочий день обмыли. Завтра первый аванс, потом первая получка! – Она шумно сглотнула. – Я думала ты, Антон, вернувшись из армии, повзрослеешь, наберёшься ума, остепенишься. Думала, окончишь институт, станешь инженером, а в будущем возглавишь завод. А ты? – В её глазах блеснули слёзы. Голос задрожал.
– Мам, ты чё? Что с тобой?
И тут Евгения Владимировна сорвалась на крик:
– Не смей чёкать!! – Она ударила ладонью по столу. – Ты, сын учительницы! И ты должен изъясняться по-человечески, а не как….
– Как кто?! – Перебил её Антон.
– Не смей перебивать меня-а!!
– Ты что кричишь, ма? – Но Евгения Владимировна его уже не слушала.
– Ты такой же, как он! Ты будешь таким же, как и он! Я ненавижу его! Ненавижу! Не смей надевать эту дурацкую куртку!! – Она рухнула на стул, уткнулась лицом в ладони и разрыдалась. – Уйди, я не хочу тебя видеть.
Сверху донёсся стук соседей. Антон ещё несколько секунд смотрел на мать, потом пошатываясь, ушёл в свою комнату.
– Не включай свет. – Одеяло на диване зашевелилось, и из-под него сверкнули глаза сестры.
– Журавлик? Ты как тут? – Антон говорил шёпотом.
– Я тебя жду. – Вторила ему сестра, прикрывая рот ладошкой.
– Зачем?
– Поговорить.
– И ты тоже?
– Да не. Я про другое. – Антон скинул одежду и забрался под одеяло. Ира, опершись локтем в подушку, положила на ладонь голову и разглядывала Антона. – У мамы на работе неприятности. В школе говорят, что она не ладит с новым директором.
– Почему это?
– Ну, там, старые взгляды, и всё такое.
– Но, при всём при этом, она отличный преподаватель.
– Ну, вот за это её пока и терпят, потому, что заменить некем. А мама это понимает. И ещё говорят, что она всегда спорит. Все молчат, а она одна спорит.
– Ну-у, Журавлик, такие люди, как наша мама сейчас редкость. Таких никто не любит.
– Антон.
– А?
– Она знаешь, как тебя ждала?
– Как?
– Она не видела, думала, что я сплю, а я подглядывала через дверь.
– И что?
– Она по вечерам каждое твоё письмо перечитывала по целых сто раз и каждый раз плакала. Ты не обижайся на неё. – Сестра потрогала его большой и твёрдый бицепс. – Она хочет, что бы ты человеком стал.
– Я и так человек.
– Да нет. Ну, то есть да. Но она хочет, чтобы ты учился, и стал, когда-нибудь главным, и все тогда будут говорить: «Вот какой сын у Евгении Владимировны!»
– Слушай, Журавлик, давай не будем на эту тему.
– А у меня вот! – Она высвободила из-под одеяла левую руку и растопырила пальцы. На безымянном, голубым камешком сверкнуло колечко. – Твой подарок.
– А почему ты его днём не носишь.
– Мама не разрешает. Говорит, что мне ещё рано украшения надевать. Что она всем ученикам запрещает на её уроки украшения надевать и я не должна. Потому я его одеваю только на ночь.
Антон приподнялся и поцеловал сестру в щёку.
– От тебя пивом пахнет.
– Ну и что.
– А мама говорила, что папа был алкаш.
– Не верь. Он почти не пил. Ему с его профессией пить нельзя было.
– А почему тогда она боится, что ты станешь, как он?
– Она его очень сильно любила. И всегда боялась его потерять. У него работа такая была, понимаешь.
– Понимаю. Как у тебя сейчас.
– Он говорил всё время, что будет жить вечно, и смеялся. Она любила его и верила. А потом он погиб, и она осталась одна. Этого она и не может ему простить.
– А теперь она будет бояться за тебя?
– Да. Она уже устала.
– Антон?
– А?
– Да поступи ты в этот институт.
– Нет.
– Ну, почему.
– Это моя жизнь. И я живу её, как я хочу. – Глаза сестры сверкнули гордостью. Она смотрела на Антона.
– А я новое стихотворение написала. Хочешь, прочитаю?
– Давай. – Антон повернулся на бок, подпёр щёку кулаком и приготовился слушать.
– Ну, слушай. – Она помолчала, входя в образ, и начала, сдвинув брови:
– Стихотворение называется «Зеркало».
Стоит в чулане зеркало,
Где тихо и темно.
Никто в него не смотрится
Уже давным-давно.
Стоит оно укрытое
Покровом дорогим.
И тайна позабытая
Скрывается под ним.
Бежит к старухе девушка,
Невинна и чиста:
«Скажи, зачем здесь спрятана
Такая красота?»
Крестясь рукой холодною,
Старуха ей в ответ:
«Живёт там ведьма злобная
Уж много, много лет.
Кто, ровно в полночь, с зеркала,
Покровы уберёт.
Того она, несчастного,
К себе уволочёт…»
– Антон, а как правильно: «уволочёт» или «уволокёт».
– Не знаю. По моему «уволочёт».
– Ну ладно. Дальше.
…В ночи часы двенадцать бьют,
Весь дом спокойно спит.
Идёт к чулану девушка,
В руке свеча горит.
Сердечко неуёмное
Колотит всё сильней.
Снят полог. Ведьма тёмная,
Явилась перед ней.
Она глазами чёрными
На девушку глядит.
И тащит, тащит за руки.
Уже стекло трещит….
Проснулась в страхе бедная,
И к зеркалу бегом.
Не видно ни царапины,
Ни трещинки на нём.
И вновь смеётся девушка,
Беспечна и легка.
А на руках красуются,
Два бурых синяка.
– Ну, как? – Глаза девочки сверкнули. Она улыбнулась и посмотрела на Антона.
– Здорово.
– А мама сказала, что такие стихи уводят читателя от реальности.
– Стихи хорошие. Мне понравилось. Особенно про синяки.
– А вообще.
– А вообще, давай иди-ка ты спать, Журавлик.
– Ну, Анто-он?
– Ира! – За дверью раздался уже спокойный голос Евгении Владимировны. – Быстро в свою комнату.
– Охь! – Ира перебралась через Антона и зашлёпала босыми пятками по полу. – Я уже иду, мамочка!
4
Дни замелькали, как столбики вдоль дороги. Через неделю Антон уже уверенно справлялся со стендом, и Викентич начал выпускать его на трассу испытательного полигона.
– Не расслабляться! Ни какой самодеятельности на трассе! Работаем строго по графику. И запомните хорошенько, вбейте в свои головы и зарубите это на своих носах – если испытатель теряет страх – это уже не испытатель! Это покойник! Как бы страшно это не звучало! А покойники мне тут не нужны! Все усвоили?! У нас тут работа, а не родео!
С этих слов Викентича, начиналось каждое утро на полигоне, и этими же словами он заканчивал каждый рабочий день.
Антон носился на своём Волке, до звона в ушах, до боли в спине и ногах. К концу дня кисти, сжимающие рукоятки мотоцикла, не разжимались. Приходилось прилагать усилие, что бы снять руки с руля. Но он любил свою работу, и потому всё это казалось ему мелочью.
Прошёл месяц. Евгения Владимировна смирилась с работой сына, но упрямо настаивала на том, что бы Антон начал учиться хотя бы заочно.
Кончилось лето, и листва на черёмухах начала краснеть. Кое-где на газонах появились жёлтые пятна. Начались занятия в школе и, окунувшись в школьную жизнь, мать на время успокоилась.
Однажды, заложив вираж чуть круче необходимого, Антон, на скорости сто двадцать километров в час, чуть не вылетел из бетонного жёлоба трассы. С трудом выровняв мотоцикл, он чудом не угодил в аварию.
На старте его встретил бледный Викентич.
– Месяц у стенда.
– За что?!
– Молчать! Пошли-ка со мной, Антон.
Викентич завел его к себе в кабинет и закрыл дверь. Усевшись за стол сам, он не разрешил Антону сесть и заговорил глядя на него снизу вверх исподлобья:
– Ты знаешь, кто тонет чаще всего?
Антон молчал.
– Чаще всего тонут мастера спорта по плаванию. Ты сейчас выйдешь, успокоишься и подумаешь над этим. А через месяц посмотрим, понял ты или нет. Всё. Иди.
– Викентич, почему вы уволили Равиля?
– Садись. – Викентич посмотрел в окно. – Ты помнишь его по команде?
– Да, Викентич.
– Он всегда, старался играть эффектно. Бабы на трибунах визжали, когда произносилось его имя. Но большой пользы команде от его игры не было. Что бы команда выигрывала, нужно играть эффективно. Потом он пришёл сюда, и началось то же самое. Я снял его, как тебя сейчас, на месяц, но до него не дошло. И я подумал, если он сломает себе шею, то пусть это произойдёт не здесь. Здесь работа, Антон, а не цирк. Здесь команда. И здесь нужна эффективность.
– И уволили?
– Да, Антон. И я скажу больше. – Викентич посмотрел Антону прямо в глаза. – Я поступлю так с каждым, и с тобой в том числе, до кого эта простая истина не дойдёт. Тебе всё ясно?
– Да. Всё ясно, Викентич. – Антон встал и взялся за ручку двери. – Выходит и мой отец её не понял? Эту простую истину?
– Антон. – Викентич вздохнул. – Твой отец погиб из-за технической недоработки изделия представленного для ходовых испытаний. Изделие не было готово к испытаниям, но его выпуск уже приурочили к круглой дате. Такое было время. Всё! Иди!
День доработал кое-как. Друзья хлопали по плечам:
– Терпи, Антон.
– Все через это проходили.
– Викентич знает, что делает.
– Да, всё нормально, братцы. Всё нормально.
До шести приводил в порядок стенд. Затем выехал за город и погонял по пересечёнке, пока настроение не пришло в норму. Около восьми отмыл мотоцикл в реке и отправился домой.
Когда затормозил у гаража, то сверху, с балкона его окликнула мать.
– Антон, если тебе не трудно, заскочи за Ириной. Она ушла к подружке, к Лесе Широковой и до сих пор её нет. Ты же помнишь Широковых?
– Да помню. Сейчас съезжу.
– Она взяла с собой телефон, созвонись с ней. Я звонила два раза, но безрезультатно.
– Хорошо.
Антон развернул мотоцикл и выехал со двора.
Где живут Широковы, Антон хорошо помнил. Родители, до смерти отца, дружили семьями, и часто навещали друг друга. Ира и Леся учились в одном классе и тоже дружили.
Темнело. Антон решил проехать по Комсомольской улице, и потом свернуть на улицу Стекольщиков. Там в доме номер девятнадцать жили Широковы.
Вот и дом. В окнах горит свет. Антон вынул телефон и позвонил сестре. Трубку никто не брал.
– Играют, а телефон, скорее всего в куртке на вешалке в прихожей.
Заглушив двигатель, Антон нажал кнопку звонка, расположенную на калитке. Через минуту из дома вышла мама Леси – Широкова Марина Львовна:
– Здравствуй Антон. А Ириша ушла.
– Давно?
– Да нет. – Она повернула голову и громко прокричала. – Леська, иди сюда! – Дверь дома приоткрылась и на пороге появилась Леся – полная противоположность его сестры. Крепкая девочка широкая в кости, с румяными полными щеками и уже наметившимся вторым подбородком. Она говорила, что-то пережёвывая:
– Ира ушла минут десять назад.
– Она не сказала, по какой дороге пойдёт.
– Сказала. Мы не следили за временем, и она задержалась. Она сначала звонила маме, что уже идёт, но трубку никто не брал. Тогда она, что бы мама её не ругала, побежала через пустырь.
– Ну, хорошо. Спасибо тебе Леся.
– До свидания, дядя Антон.
Пустырь начинался сразу за домом Широковых. В своё время его отвели под парк аттракционов. Место огородили забором, но дальше этого дело не пошло. Парк аттракционов не построили, а пустырь так и остался огороженным. Со временем в заборе появились проходы. От проходов через пустырь протянулись тропинки. Потому, что идти в обход пустыря лишних триста-четыреста метров никому не хотелось.
Постепенно зарастая деревьями и кустарником, пустырь стал любимым местом для желающих распить бутылку-две в стороне от посторонних глаз. В гуще кустов или деревьев любители алкоголя устраивали не заметные со стороны тропинок укрытия и спокойно пили там, спрятавшись от глаз прохожих, жён и полицейских. Как правило, оборудовались эти укрытия просто. Стол из досок или кирпича, да пара импровизированных скамеек.
Антон на малой скорости проехал по территории пустыря. На встречу попались несколько прохожих, спешащих домой в темноте. Сестры видно не было. Тогда он выехал на улицу Транспортную и потом снова свернул на Комсомольскую улицу, рассчитывая догнать её по дороге домой, что бы в квартиру войти вместе, и тем самым помочь сестре избежать наказания.
Антон доехал до самого дома, но сестру нигде не увидел. Он въехал во двор. Снова позвонил ей на телефон. Снова никто не брал трубку. Тогда он набрал номер матери. Она тут же ответила.
– Нет. Не пришла. – В её голосе зазвучала тревога. – Может, заскочила в магазин?
– Какой магазин? Зачем?
Антон снова развернул мотоцикл и медленно повёл его обратно. Теперь он решил проехать через улицу Логинова по улице Чапаева. Так и не встретив сестру, он вернулся к пустырю.
На этот раз он выехал в его центр, где пересекались все тропинки, вынул телефон и вновь набрал номер сестры.
Пошли гудки. Никто, по-прежнему, не брал трубку. Антон заглушил двигатель и прислушался, продолжая звонить. И тут до его слуха откуда-то из-за спины донеслась тихая скрипучая мелодия. Антон повернул голову. Мелодия периодически повторялась.
Оставив мотоцикл в центре пустыря, Антон, не прекращая звонить, направился на звук. Мелодия становилась громче. Вот уже звуки стали совсем чёткими.
– Ира! – Позвал Антон. – Журавлик, ты здесь?
Тишина. Только монотонно скрипит мелодия. Антон сделал ещё несколько шагов. Теперь мелодия зазвучала совсем рядом. Она доносилась из зарослей полыни. Обойдя полынь, Антон вышел на край небольшой поляны с лавками из досок и кирпича. Справа, в траве лежал телефон сестры. Розовый, с алым сердечком на синем шнурке, он мигал разноцветными огоньками и тихо попискивал.
Антон поднял телефон, отключил и прислушался.
– Ира! Это я, Антон. Ты здесь?
Справа раздался тихий шорох, и Антону показалось, что там тонко скулит щенок. Он бросился на звук.
За деревьями в траве в сгустившейся тьме, Антон с трудом разглядел, белело что-то небольшого размера. Толи лоскут материи, толи кусок бумаги. Подойдя ближе, он рассмотрел предмет внимательнее. Им оказались белые, перепачканные травой девчоночьи трусики.
Сестру он нашёл дальше, в десяти метрах, в кустах. Раздетая, перепачканная, в синяках и крови она свернулась калачиком среди разбросанной одежды и, спрятав голову под разорванную куртку, скулила сквозь сжатые зубы, сотрясаясь всем телом.
ГЛАВА 3
1
– Она в очень тяжёлом состоянии. С такой реакцией я, как врач, сталкиваюсь впервые. Я знаю, что такие случаи имели место в практике, но очень редко.
Высокая, среднего сложения женщина с тревожным взглядом, одетая в белоснежный халат и такую же шапочку, сидела за столом, в кабинете главврача поликлиники №…, и рисовала на лежащем перед ней листе писчей бумаги шариковой ручкой. Её чувствительные подрагивающие пальцы беспрестанно двигали листок по поверхности стола, всё время, располагая его под разными углами к себе. При этом она почти не отдавала себе отчёта в том, что делала, так как целиком была сосредоточена на разговоре.
– Что именно вас настораживает, Инна Сергеевна?
– Девочка сейчас в острой фазе, но все три вида реакции смешаны. Она дезориентирована, какое-то время спокойна, будто ничего не произошло, даже улыбается, но потом видимый эмоциональный контроль сменяется экспрессивной реакцией.
– Да. Довольно необычное поведение. – Главврач поправил очки и посмотрел в окно.
– Видимо девочка была очень эмоциональна и чувствительна. – Инна Сергеевна нарисовала человеческий глаз, с расширившимся зрачком. Широко распахнутые веки. Длинные ресницы и слеза, стекающая по щеке, в виде большой прозрачной капли. – Там, в коридоре ожидает родственник, просит разрешить ему свидание с девочкой. Это её старший брат.
– И, что, Инна Сергеевна, мы можем это позволить? Это не ухудшит состояния пострадавшей? – Главврач посмотрел на часы.
Подумав, Инна Сергеевка пририсовала к глазу большую швейную иглу, до половины вонзившуюся в зрачок.
– Мне кажется, стоит попробовать. Может свидание с родственником хотя бы снизит уровень дезориентации девочки.
– Хорошо. – Главврач вновь глянул на часы и встал. – Поступайте, как считаете нужным. В конце концов, вы, Инна Сергеевна, у нас зав отделением.
Превратив слезу в каплю крови, Инна Сергеевна закончила рисунок и вышла из кабинета, оставив главврача, в недоумении рассматривающего её творение.
2
Антон не мог сидеть долго. Он периодически вскакивал со стула и принимался ходить по коридору. Он снова, кадр за кадром мысленно просматривал события того вечера, и волны ярости захлёстывали его. Он задыхался. Лицо краснело. Трещали скулы. Антон готов был рвать эту тварь на куски, но понимал, что ничего не может сделать. И тогда приходило опустошение, кулаки разжимались, и он вновь садился на, выкрашенный белым, стул.
Всё в этой поликлинике, включая пол и мебель, было выкрашено в белый цвет. Пахло медикаментами и хлоркой. Широкие окна, занавешенные прозрачным белым тюлем, пропускали внутрь много света. Всё сияло чистотой.
Дверь в кабинете главврача поликлиники отворилась и появилась заведующая отделением, в которое поместили Иру.
– Идёмте со мной. – Произнесла она, не гладя на Антона. – Он разрешил.
Её каблуки застучали по деревянному полу.
У двери в палату их встретила медсестра – совсем молодая девушка, одетая, так же как Инна Сергеевна в белый халат и белую шапочку. Она приложила палец ко рту.
– Больная только, что заснула.
– Придётся немного подождать. – Инна Сергеевна бросила короткий взгляд на Антона. – Зайдём ко мне. Пока ваша сестра спит, я задам вам пару вопросов. Это не будет долго.
Кабинет был небольшим. Ничего лишнего. Стол, на столе компьютерный монитор и клавиатура, несколько стульев у стены, сейф, стеллаж, уставленный разноцветными папками.
– Садитесь. – Она указала рукой на стулья. – Я даже не знаю, как начать.
– Что, так всё плохо? – Антон смотрел в пол, упершись локтями в колени. – А я хотел забрать её домой.
– Придётся подождать. – Инна Сергеевна приподняла правую бровь. – Ваша сестра была эмоциональным, чувствительным подростком. Так?
– Да. Она принимала всё близко к сердцу. С виду спокойная, а на самом деле…. Очень любит Есенина. Бывало и расплачется. Стихи пишет. Остро чувствует ложь. Всё чувствует.
– Вот. Это в основном и является причиной её неопределённого состояния.
– А в чём дело-то? – Антон сдвинул брови.
– Я не буду вдаваться в тонкости психиатрии, и скажу так. В физическом плане её здоровью не угрожает ничего. Но психическое состояние очень неустойчиво. Она не понимает, где находится. Состояние резко меняется от границы к границе. Потому о выписке пока речь вообще не заводите. Я уже и так достаточно рискую, разрешая вам, увидится с ней. Но я надеюсь, что увидев вас, она хотя бы обретёт чувство реальности.
Антон кивнул.
– Хорошо, – Заключила Инна Сергеевна. – Теперь второе. Когда войдёте в палату, остановитесь у двери и стойте, пока она вас не заметит сама. Ни в коем случае не заговаривайте с ней.
– Что стоять столбом и молчать?
– Да, стоять и молчать. – Инна Сергеевна вновь приподняла бровь. – Потому, что я не знаю, какую реакцию вызовет у неё звук мужского голоса. Всё может кончиться очень печально.
– Хорошо. Я понял.
Инна Сергеевна внимательно всмотрелась в глаза Антона:
– Я надеюсь на вас, молодой человек и обязана предупредить, что в противном случае вы её долго не увидите.
– Я всё понял.
Она нажала скрытую под крышкой стола кнопку звонка. Распахнулась дверь и медсестра сообщила, что больная проснулась и к ней можно войти.
То, что увидел Антон, не было его сестрой, тем весёлым Журавликом с голубыми глазами. Это больше походило на грейпфрут, сердцевину которого грубо вычерпали ложками, а кожуру смяли и выбросили за ненадобностью в мусорное ведро. Она сидела на кровати, облокотившись на подушки, укрытая простынями до пояса.
Из-под вскинутых бровей, смотрели два широко открытых серо-водянистых глаза, окружённые почти чёрными кругами. Губы из розовых, стали бледно-фиолетовыми. Нижняя губа подрагивала на каждом вдохе. Тусклые неживые волосы слиплись в пряди. Лицо покрывала морщинистая старушечья кожа. Из Иры будто высосали жизнь, оставив одну использованную оболочку. Белая рубашка скрывала приподнятые в напряжении острые плечи.
Антон стоял и молча смотрел на сестру. В полной тишине он улавливал только тихое дыхание заведующей отделением у себя за спиной.
Прошло около двух минут – ничего не менялось.
Но вот послышался вздох. Ещё один. Правое веко сестры двинулось. Шевельнулась бровь. Из правого глаза через всю щёку прокатилась слезинка. Ещё одна скатилась по левой щеке и осталась каплей на подбородке. Брови опустились, и между ними появилась тонкая складка. Она медленно вдохнула и шумно выдохнула, будто очнувшись после долгого сна. Её плечи опали. Губы шевельнулись, до Антона издалека донёсся тихий скрипучий голос:
– Здравствуй, братик.
Первым желанием Антона, было плюнуть на запрет заведующей и бросится к сестре, но Инна Сергеевна, видимо предвидя это, взяла его сзади за рукав куртки и слегка потянула на себя. Антон остался стоять.
– Ты зайди позже, Антон, – На этот раз голос зазвучал твёрже и громче. – Я сегодня плохо выгляжу.
Она моргнула, закинула голову назад и слёзы ручьями потекли по её впалым щекам.
Инна Сергеевна сильнее потянула за рукав и Антон, не произнеся ни слова, вышел из палаты. Вызвав в палату медсестру и проводив Антона до выхода, она вернулась в кабинет и сняла телефонную трубку.
– Следственный отдел? Срочно соедините с начальником. Я сказала срочно, это по делу Сечиной! – Ожидание длилось около пяти минут. За это время Инна Сергеевна успела изрисовать половину листа бумаги бегущими собаками. – Алло? Александр Демьянович? Да, это я. Сечина пришла в себя. Завтра можете присылать своих. Примерно к шестнадцати. Нет, раньше нельзя. Не стоит. До свидания.
3
Евгения Владимировна курила на кухне и глядела в окно остекленевшим взглядом. Когда Антон вошёл, она даже не пошевелилась. Сквозь пелену сигаретного дыма просвечивал экран телевизора.
«… задать нынешнему мэру: «А, что изменилось к лучшему в жизни нашего родного города за период вашего правления? Увеличилась преступность, сокращается количество рабочих мест, зато неуклонно растёт число пивных и забегаловок, в которых народ просто спаивают, превращая в послушное стадо. Вот моральная сторона ваших действий. И я заявляю прямо: Я, Быков Анатолий Сергеевич, положу этому конец раз и навсегда».
Вы смотрели передачу «Дебаты». Вашему вниманию был представлен диалог между кандидатами на должность мэра города Ирбит – Быковым Анатолием Сергеевичем и Хованским Иваном Альбертовичем. Следую…»
– Ма, ты хотя бы форточку открывай. А лучше не курила бы. Зачем опять начала?
– Всё равно. – Голос Евгении Владимировны был еле слышен. Антон вошёл в кухню и открыл форточку. – Не нужно было писать заявление в милицию.
– Почему? – Антон замер на секунду.
– Всё равно никого не поймают. Только хуже будет. Щас сплетни пойдут. Соболезнования липовые. А Ирке последние нервы допросами вымотают. Как она там?
– Плохо. Врач говорит, что у неё дезориентация. Мне разрешили войти к ней в палату.
– Вошёл?
– Да. – Антон замолчал, подбирая слова.
– И?…
– Она меня узнала и поздоровалась. Но выглядит ужасно. Будто ей не двенадцать, а сто двенадцать лет.
– Что ещё сказал врач?
– Сказал, что мой визит подействовал положительно. Она пришла в себя. И сейчас всё зависит, как быстро она справится со всем этим.
– Справится? Девочке двенадцать лет. Как она сама может справиться с этим?
– Ты бы сходила к ней завтра. А хочешь, вместе пойдём?
– Нет. Потом. Сейчас не могу. Не сейчас.
Антон ушёл к себе.
На работе уже все знали. Вроде большой город, а слухи разлетаются моментально.
– Может домой? – Викентич смотрел вопросительно.
– Нет. Лучше тут.
– Понятно. Но на полигон ни ногой. – Антон кивнул.
В раздевалке подошёл Андрей:
– Антон, прими соболезнования.
– Спасибо. – Антон не оборачиваясь, переодевался.
– Слушай, у моих знакомых дочку преследовал один дебил. Долго преследовал пока его менты дубинками не отходили. Один раз, он её чуть не изнасиловал, еле вырвалась.
– Андрей… – Антон скривил губы. – Давай не надо, а?
– Нет, нет. Всё по делу. Так вот. У этой девочки такой стресс был, что она из дома боялась выходить, и ещё истерики. Им помог психолог. Вот. – Андрей достал визитную карточку и сунул Антону. – Я вчера, как узнал, так им сразу и позвонил. Хорошо, что у них визитка этого психолога осталась. А потом съездил за визиткой.
– Спасибо. – Антон бросил визитку в карман куртки.
– Да ты послушай. Они говорят, что тот психолог сам в детстве подвергся насилию то ли со стороны отчима, то ли со стороны соседа. Он реально помогает.
– Спасибо Андрей. – Антон хлопнул его по плечу и вышел.
4
День прошёл, как в тумане.
После работы Антон заехал домой. Евгения Владимировна сидела на кухне в той же позе, в облаке дыма и с сигаретой между дрожащими пальцами. Ничего не говоря, Антон переоделся и направился в поликлинику.
У палаты он увидел медсестру. Она сидела на стуле, прижимала ладони к лицу и плакала.
Антон уронил сумку на пол:
– Что случилось?!
Девушка вскочила и загородила вход в палату:
– Сюда нельзя. Палату заперли. Там есть дежурная. – Всхлипывала она.
– Кто запер?!
– Инна Сергеевна.
– Почему?! – Девушка смотрела на него заплаканными глазами и молчала. – Где она?! – Заорал Антон.
– У себя-а.
Антон метнулся по коридору.
Не доходя до кабинета, он услыхал громкий голос заведующей и ворвался в кабинет.
Инна Сергеевна стояла, прижимая телефонную трубку к уху. Рука забинтована. Её лицо пылало гневом. Она почти кричала:
– Вы кого прислали?! – Она сделала знак Антону подождать. – У вас, что никого другого не нашлось, кроме этого дебила?! – В трубке кто-то оправдывался. – Имейте в виду, я составлю рапорт на имя прокурора! – Трубка отозвалась пожеланиями. – И составлю!! – Она ударила трубкой о корпус аппарата так, что внутри его, что то звякнуло.
– Что с Ирой?!
Инна Сергеевна тяжело вздохнула:
– После вашего визита ей стало намного лучше. Она начала говорить с медсестрой. Нормально поела. Но я, по закону, должна была сообщить об этом в следственный комитет, что бы они смогли допросить её. Приехал следователь. Допрос должен был происходить наедине. Я предупредила его обо всём.
– И, что?! – Антон сжал кулаки.
– Через полчаса он ушёл. Вроде всё нормально. Я сама заходила сразу же после допроса. Девочка была взволнована. Но, это понятно. Снова всё пережить. Я оставила в палате медсестру и вышла к себе. А эта молодая сучка, – Инна Сергеевна кивнула головой в сторону двери, – выскочила из палаты позвонить. Хорошо я, как чувствовала, вышла проверить. Слышу, стекло в палате разбилось. Я туда. А Ирина себе осколком вену режет.
– Бли-ин!! – Антон сжал зубы.
– Сейчас она спит. Ей сделали укол. Порез не сильный. Крови потеряла немного. Дверь в палату закрыта. Там дежурит опытная сестра. Ключ у неё и у меня.
– Почему она так сделала?!
– Этот козёл следователь во время допроса…. Когда я подбежала к ней и выхватила из руки осколок, она смотрела мне в глаза и шептала: «Он улыбался…. Он улыбался…». Я спрашиваю: «Кто улыбался?». А она: «Вот этот…» – И показывает на дверь.
Грохнувшись на стул, Антон заплакал от бессилия. Он обхватил руками голову и застонал:
– Убью! Убью-у!…
5
Забрать сестру из клиники разрешили только через месяц. Ира замкнулась. Говорила мало, только виновато улыбалась. Антон заметил, что из её взгляда исчезло всё детское. Взгляд уставшей взрослой женщины.
Инна Сергеевна сказала, что острая фаза миновала:
– Сейчас наступила фаза приспособления. Это сложный и долгий период. Нужно быть очень внимательным к девочке. Кто-то всегда должен быть рядом. Она начинает возвращаться к нормальной жизни, однако внутри она продолжает страдать от серьезных эмоциональных последствий. Внимание, внимание и ещё раз внимание.
– Спасибо вам за всё, Инна Сергеевна.
– Антон, не стоит благодарности. Вы дайте-ка мне ваш адрес. Я периодически буду наезжать к вам.
– Спасибо.
Когда подъехали к подъезду, Ира долго не решалась выйти из машины. Антону даже пришлось доплатить, начавшему возмущаться бомбиле. Потом медленно поднялись по лестнице. Никто из соседей не попался навстречу, и это, наверное, было хорошо. Поднимаясь по лестнице, Ира смотрела себе под ноги и не произнесла ни звука. И только после того, как за ними захлопнулась дверь квартиры, Ира бросилась в объятия матери и заплакала. Потом они уединились в комнате Иры и долго там о чём-то говорили шёпотом.
Спала она очень беспокойно. Вскрикивала. Ворочалась. Среди ночи Ира проснулась и не могла уснуть, пока Евгения Владимировна не легла с ней. Тогда она свернулась калачиком, спрятала лицо на маминой груди и спокойно проспала до утра.
Утром Антон зашёл попрощаться пред работой и увидел, что она сидит на стуле, завернувшись в одеяло, вся в слезах возле раскрытой балконной двери.
– Что случилось, Журавлик?
Она молча указала на балконную дверь и тихо спросила:
– Они, что теперь никогда не оставят меня в покое?
Антон вышел на балкон, и кровь ударила в его виски. Прямо под балконом на асфальте большими печатными буквами белела надпись: «ИРКА – ДЫРКА». Надпись была сделана мелом и, похоже, детской рукой. Он пулей сбежал по лестнице вниз. Схватив в гараже щётку, он со злостью оттёр буквы. В груди всё кипело.
Антон поднял глаза. Со всех сторон на него безразлично взирали пустые окна пятиэтажек. И вдруг он ясно осознал всю беспомощность их положения. Эта трагедия, трагедией была только для них, для Сечиных. Остальных это не касалось. Хорошо если хотя бы кто-то просто жалел девочку. Для основной же массы соседей всё случившееся было не более чем очередным поводом для пересудов и сплетен.
Антон, вдруг живо представил сидящих у телевизора, или за кухонным столом и обсуждающих событие соседей. Кто-то обсасывает всё в подробностях. Кто-то даже посмеивается. Рядом сидят дети, возможно даже сверстники его сестры. Слушают пересуды взрослых. А потом под окнами появляются вот такие надписи.
После работы его ждала ещё одна новость. Евгения Владимировна рассказала, что днём заезжала Инна Сергеевна. Они долго разговаривали, пекли оладьи и потом ели их с мёдом и запивали чаем. Ира после этого разговора настолько повеселела, что решила позвонить Лесе. Когда она положила телефон на стол, её лицо было бледным. Глаза широко открыты. Ставшие вновь фиолетовыми, губы дрожали. Она медленно подошла к дивану. Завернулась в одеяло и улеглась лицом к стене. Ни слёз. Ни крика. Только молчание.
Так пошли дни за днями. Даже визиты Инны Сергеевны больше не помогали. Евгения Владимировна была в отчаянии.
И тогда Антон вспомнил про визитную карточку.
Она так и пролежала всё это время в кармане его куртки. Антон показал визитку Инне Сергеевне, и она подтвердила, что это очень сильный психолог, но за визиты он берёт приличную плату.
– Плевать!
Через час, Антон уже сидел у психолога в кабинете.
6
Заглянул начальник следственного отдела. Просунув в дверь только голову и плечи, он вопросительно поглядел на следователя:
– Ну как, Синицын? Всё в порядке?
Тот вскочил и вытянулся в струнку:
– Так точно, товарищ подполковник! Сечины забрали заявление.
– Вот и хорошо. Этот висячок – уже не висячок. Через недельку отошлёшь отказик. – Потом он внимательно поглядел на следователя и нахмурил брови. – Ничего, Синицын. Не робей. Бывает в нашем деле и такое. Собачья работа. Такие дела не раскрываемы в принципе. Ты же сам место происшествия осматривал. Ни следов, ни свидетелей. Даже собака не помогла. Этой, э-э…, Сечиной всё равно не поможешь, так зачем ещё и показатели отдела портить. Да?
– Так точно, товарищ подполковник.
– Вот и хорошо. Значит так. Сегодня пятница, все решили после работы пивка попить дружной компанией. Ты как на это смотришь? А, Синицын?
– Положительно, товарищ подполковник.
– Вот и хорошо. Коллектив, Синицын, великая сила. Вольно Синицын. Благодарю за службу.
– Служу России, товарищ подполковник.
– Вот это правильно, Синицын.
7
– Такие дела, как правило, не раскрываются. Насильник готовится. Выбирает место, время. Готовит пути отхода. Преимущество полностью на его стороне. Это не сумасшедший, который, по сути, не понимает, что творит. Да среди сумасшедших и нет насильников в сексуальном плане. Этот человек действует хладнокровно и всегда имеет запас времени для того, что бы замести следы. Потому те из них, которые иногда и попадаются, как правило, горят на мелких оплошностях. Со временем их подводит самоуверенность
Аркадий, так звали психолога, расхаживал по скромному по размерам, но уютному кабинету, в белом халате, надетом поверх тёмно-серого костюма. На фоне чёрной сорочки виднелся серый в косую красную полоску галстук. Сквозь раздёрнутые шторы внутрь кабинета проникали солнечные лучи. Они падали на пол, широкими прямоугольниками. Мебель в кабинете тоже была не броской, но чувствовалось, что подбиралась тщательно.
– Да вы, Антон, даже не сможете представить себе, сколько людей подвергшихся нападению насильника скрывают это, боясь позора. Хотя в чём тут позор, я не понимаю. Ну, тут уж ничего не поделаешь – такой уровень сознания нашего общества. – Он внимательно посмотрел на массивные дорогие часы на запястье левой руки. – Я помогу вашей сестре, и… – Он пристально посмотрел в глаза Антона, потом отвёл взгляд и несколько секунд, как бы пробовал на вкус возникшее ощущение, – … это будет бесплатно.
– Это ещё почему?! – Антон был искренне возмущён.
– Случай уникальный и сложный, по сути. Стопроцентной гарантии я вам дать не могу. Да в такой ситуации вряд ли кто другой сможет вам, что-либо гарантировать. Потому вопрос о вознаграждении отложим до выздоровления девочки. Конечно, полного выздоровления быть не может, но я постараюсь вывести её в фазу разрешения с наименьшим риском. Тогда пережитое перестанет быть центром её жизни. Она конечно никогда не забудет о насилии, но боль и негативные последствия уменьшатся и со временем отойдут на второй план.
– Хорошо. – Антон пожал его мягкую широкую ладонь.
– Ну, тогда, диктуйте адрес, Антон, и ждите меня завтра, в половине десятого.
8
Мотоцикл нёс его домой. Этот полный, не большого роста человек, с карими глазами и бледным лицом, вновь зажёг искру надежды в душе Антона, и из этой искры начало разгораться пламя веры. Веры в то, что ещё остались люди, которым не безразличны судьбы попавших в беду. Теперь всё будет хорошо.
По сторонам дороги мелькали знакомые дома. Вот их улица, вдоль которой вытянулась серая пятиэтажка с номером 1а. Вот тополя с обрезанными макушками и жёлтыми листьями. Малиновыми сполохами опадают, качающиеся на солнце черёмухи. На ещё зелёных газонах цветут ярко-оранжевые осенние цветы. Въезд во двор. Антон сбрасывает скорость и поворачивает руль вправо. Теперь влево за угол. И потом через весь двор к гаражу.
У дальнего подъезда, в котором находится их квартира, почему то толпится народ. Белеет кузов неотложки. Рядом сине-жёлтый полицейский УАЗ. Антон приближается. Что это? С кем-то плохо? Почему тут милиция? Он соскакивает с мотоцикла. В толпе слышится женский плач. Люди, оглядываясь на него, опускают глаза и расступаются. Впереди за спинами на асфальте что-то белеет. Это большой, расстеленный на газоне и накрывающий что‑то, кусок материи. Антон, наконец, проходит сквозь толпу.
Прислонившись спиной к колесу машины скорой помощи, прямо на асфальте сидит мать. Её голова запрокинута. Лицо бледное. Глаза закрыты. Возле неё суетятся люди в белых халатах. Его взгляд падает на кусок белой ткани. Под ним что-то лежит. Что-то бесформенное. В паре метров, стоит полицейский. Он заложил руки за спину и крутит головой из стороны в сторону. Антон приближается, обходит покрывало по кругу. Под его складками угадываются контуры тела. Только оно лежит как-то неестественно, будто птица, упавшая на землю после удара о стекло. На ткани расплылось бурое пятно.
Всё начинает происходить, как в замедленной киносъемке. Антон подходит ещё ближе. Полицейский, увидев его, начинает медленно двигаться к нему навстречу, плавно вытягивает руку перед собой, преграждая путь. Антон отбрасывает его, даже не почувствовав сопротивления. Полицейский падает на асфальт, перекатывается. Глаза Антона широко открыты. Зубы сжаты – скрипят и крошатся. Сердце стучит в груди кузнечным молотом. В глазах темнеет. Из-под края покрывала, неестественно согнутая и белая, как снег, виднеется кисть руки, тонкая, почти прозрачная и хрупкая, на безымянном пальце которой сияет золотое колечко с голубым камешком.
ГЛАВА 4
1
Прошло два дня. Вечером Евгения Владимировна и Антон сидели на кухне за столом, лицом друг к другу. Евгения Владимировна в чёрной блузе. Он в серой сорочке с чёрной повязкой на левом плече. Повязка, как зияющий чёрный бездонный разлом. Позади похороны. Слёз уже нет. Пустота, оцепенение и усталость.
Зашуршала бумага. Евгения Владимировна положила перед Антоном смятый тетрадный листок. На нём колонка строчек, разбитая абзацами на три части. Антон узнал почерк сестры.
– Это её последнее.
Антон начал читать:
«Ярко-красные листья на зеркало чёрное падают.
Холодной серебряной пылью сверкают его берега.
Вечность бесстрастно кистью последние краски накладывает.
Саваном белым надолго всё здесь укроют снега.
Смертью лицо отбелено, тело одето в красное.
Отблески лета, застывшие на мертвенно синих губах.
Листья, падая медленно в эту бездну ужасную.
Крупными красными каплями тонут в открытых глазах.
Бабочки милые лёгкие над ярким цветком порхающие.
Крыльями, ярко раскрашенными в искрах пыльцы золотой.
Ничто ваши жизни короткие перед зимой наступающей.
Скроетесь красными листьями под чёрной холодной водой».
Дня через три пришло официальное письмо из Следственного Комитета, в котором говорилось, что за недостаточностью улик и по причине отзыва заявления потерпевшей стороной, принято решение производство уголовного дела прекратить.
2
Снова началась работа. Боль притупилась, но не проходила. Она билась где-то в глубине груди, пытаясь пробить бетонную оболочку, в которую Антон погрузил своё сердце, и только досаждало слабыми уколами. Он последним покидал полигон, пока уже на бетон не выезжали уборочные машины. Викентич только смотрел и качал головой. Что тут скажешь?
Ребята, как могли, подбадривали. Антон кивал и молчал.
В нем угасла та восторженность, с которой дети глядят на мир. Будто сестра забрала с собой остатки его детства вместо утерянного своего, которое он, Антон, не смог защитить. Всё теперь виделось однообразным, серым и бессмысленным. Ничего не радовало. Аркадий, узнав о смерти Ирины, позвонил, предложил помощь, но Антон отказался. Не положена ему помощь. Он её не заслужил.
Мать прекратила работу в школе. Почти не разговаривала. Она, то сидела на кухне с сигаретой. То часами рассматривала альбомы с фотографиями. Антон начал замечать в раковине рюмку, пахнущую спиртным. В шкафу появилась бутылка коньяка.
– Сердце шалит. – Говорила Евгения Владимировна, и отворачивалась к окну, прикуривая очередную сигарету.
Антон, одно время взялся каждый вечер ходить к пустырю. Часами, до темноты он бродил по его тропинкам и искал. Искал ту тварь, которая сломала всем им жизнь. Он несколько раз до полусмерти избивал ни в чём не повинных алкашей. Но вскоре почувствовал, что теряет контроль над собой и прекратил появляться в районе пустыря.
Однажды, в один из таких рейдов, он сам не заметил, как оказался на улице Стекольной, у дома Широковых. У калитки на качелях раскачивалась Леся. Увидев его, она оглянулась на дом, потом тихо подошла и сказала:
– Простите меня, дядя Антон.
– За, что? – Антон непонимающе уставился на девочку.
– Ну, тогда, когда Ира позвонила, а я не пошла.
– Куда не пошла? – Антон задал вопрос машинально.
– Ну, эта, когда она позвала меня в гости, а я не пошла. Я, правда, хотела, но… не пошла.
– Почему? – Антон никак не мог уловить сути разговора.
Леся вновь оглянулась на дом и заговорила шёпотом:
– Я не виновата. Это мама сказала, чтобы я не ходила больше к вам. – Она втянула голову в плечи и, ступая на носках, быстро скрылась за калиткой.
3
Мать уже пила не скрываясь. Начались упрёки, скандалы, пьяные истерики. В пьяном угаре она громко обвиняла во всём Антона, потом рыдала, потом засыпала прямо за столом, а просыпаясь снова пила. Антон глотал обиду и молчал, сгибаясь под злорадствующими взглядами соседей. Под глазами у матери пухли мешки. Кожа обрюзгла. Она перестала следить за собой. Неделями не принимала ванну. Её помутневшие глаза не излучали больше того благородства, которым светились раньше. На Антона теперь каждый вечер смотрела старая, доживающая эту жизнь женщина.
Прошла зима. Вновь зазеленели листья и запели птицы. Ница вскрылась ото льда. Всё ожило и задышало новой жизнью. Только в душе Антона стоял лютый холод.
До лета Ольга Владимировна не дожила. В один из дней, Антону позвонили на работу и сообщили, что она, напившись в очередной раз, уснула, забыв отключить конфорку газовой плиты, а может просто не захотела её закрывать, и отравилась газом.
Антон продал квартиру и купил другую, однокомнатную на первом этаже, в другом районе Ирбита. Он ушёл с завода (не помогли даже уговоры Викентича) и устроился сторожем на автостоянку. Иногда он подрабатывал, обкатывая дорогие новые мотоциклы.
Он не мог больше видеть кислые лица соседей. Ему надоели вечные соболезнования и дружеская поддержка. По ночам он с наслаждением вгрызался зубами в горло твари, выдавливал пальцами её жёлтые глаза, а утром подолгу лежал в постели и тупо смотрел в потолок.
Единственное, что ещё согревало его душу в эти дни – так это мотоцикл. Он выкупил у завода своего Волка. «Из рабства» – как выразился он сам. Теперь Волк стоял у него прямо последи комнаты, сверкая никелем.
4
Антон начал захаживать в, расположенный рядом с домом, крошечный пивной бар, с названием «Урал». На его крыше был установлен мотоцикл с одноимённым названием. Его владельцем был бывший работник Мотоциклетного завода. Антон почти не пил. Взяв традиционно стакан пива, он садился к стойке. В баре под потолком висел большой телевизор, по которому постоянно крутили записи соревнований по мотокроссу и спидвею, по шоссейным и кольцевым гонкам. Иногда показывали мотобол. Всё, что происходило в этот момент за спиной, Антона не интересовало.
Но однажды он услыхал разговор, события последующие за которым, изменили жизнь Антона навсегда.
Говорили двое:
– Ты слушай, чё было.
– Ну. – Бутылка звякнула о край стакана. Забулькало и зашипело пиво.
– Вчера малолетку пёрли с Симоном.
– Да ты чё-о. Ни разу не пробовал.
– Симон приволок. Сказал, что она за полтинник и банку пива за щёку возьмёт.
– Ну и чё?
– Супер. Сахар. Двенадцать лет.
– Ни фига себе!
– Сначала только в рот брала, но пото-ом… – Снова забулькало и зашипело в стаканах пиво. Звякнули стаканы. Антон уже не видел экрана, а только слушал. – Потом мы ей пятихатку выкатили.
– Бля, я ща кончу.
– Она в слёзы. Не дам. Мамка заругает.
– Ха…
– Но потом дело пошло. Туговато, но пошло…
– Ха-ха-ха… Туговато а-а…
У Антона потемнело в глазах. Он схватил со стойки первую попавшуюся бутылку и, развернувшись, со всего маха разбил её о голову, сидевшего ближе к нему спиной парня. Полетели в стороны брызги, пена и осколки стекла. Парень уткнулся лицом в стол, а потом, откинувшись, завалился на пол вместе со стулом, и раскинул руки.
– Ты чё делаешь, козёл. – Второй успел только привстать. Антон налетел ураганом, сбил его с ног и расколотил стул об его голову. Со всех сторон к Антону бросились посетители бара, что бы унять его. Но Антон уже не понимал ничего. Он бил, бил, кулаками, ногами направо и налево, пока не положил всех. Ничего не соображая, с окровавленными кулаками и перекошенным от бешенства лицом, он выскочил из бара. Прохожие шарахались от него, как от сумасшедшего. Антон впрыгнул в седло. Взревел мотор. Волк сорвался с места. Отъезжая, Антон услыхал приближающиеся звуки полицейской сирены.
Ветер бешено рвал куртку, и бил в лицо. Шлем остался в баре на стойке. Костяшки кулаков болели. Вспухла губа. Кровь текла и разбитой брови. Тупо ныла правая сторона спины. По бокам мелькали огни ночного Ирбита. Глаза резало от слёз. Антон не понимал куда едет. Он видел перед собой дорогу и гнал по ней с такой скоростью, что прерывистая линия дорожной разметки превратилась в сплошную.
Мотоцикл пролетел по мосту. Вот уже за спиной исчезли огни, а он всё гнал и гнал своего Волка во тьму.
Мелькнул дорожный знак в форме треугольника. В глаза ударил яркий свет. Впереди вспыхнули фары. Антон дёрнул руль вправо. Мотоцикл качнулся, вильнул передним колесом.
В глазах затухал свет голубых глаз сестры. Она улыбалась: «Я люблю тебя, братик». Она помахала ему рукой и ушла, растворяясь в солнечном свете. Свет лился из раскрытой двери. И когда сестра закрыла за собой эту выкрашенную в белый цвет дверь, на Антона обрушилась тьма.
ГЛАВА 5
1
Из больницы Антон вышел только через два месяца. Потом суд. Учитывая все обстоятельства, ему дали год условно и обязали оплатить бару причинённый ущерб. Его взяли на прежнюю работу, что удивило его, но после всё прояснилось. Хозяева стоянки занялись продажей мотоциклов из Европы, Японии и США и Антон, как известная в Ирбите личность, демонстрировал покупателям изделия в работе.
Он выкупил своего Волка со штрафстоянки, «на этот раз из плена», и вечерами восстанавливал его. Жизнь снова покатилась монотонно и скучно. Сестра и мать иногда навещали его во снах, но потом, как правило, всё проходило по одному и тому же сценарию. Ночь. Пустырь. Антон бежит по траве. Ветки хлещут по лицу. Впереди мелькает фигура убегающей твари. Антон настигает её, сбивает с ног, рвет пальцами ненавистное горло, но тварь вырывается, хохочет ему в лицо: «Не поймаешь, не поймаешь…». Антон просыпается и долго смотрит в потолок.
Антон замкнулся. Стал угрюмым и не разговорчивым. Мир обратился чёрно-белой фотографией. Исчезли эмоции. Только в глубине души шершавой верёвкой давило на сердце чувство вины за произошедшее. Он не смог. Он думал, что может всё, но как показала действительность, этот мир оказался таким жестоким, каким его нельзя было и представить, и Антон отступил, опешив, замерев, согнувшись под его ледяным дыханием, под его безразличием к таким, как он, как его сестра, как его мать. Он раздавил их, как слон муравья, даже не заметив.
Однажды по пути с работы его окликнули:
– Антон? Сечин? Это вы? Здравствуйте! – Антон оглянулся. Тёмно-синяя, подержанная, но ещё свежего вида Ауди. Стекло со стороны водителя опущено. Антон узнал лицо Аркадия – психолога, так и не успевшего помочь его сестре. – Вы как здесь? – Хлопнула дверца, Аркадий шагнул навстречу Антону.
– С работы, домой иду, а вы? Здравствуйте! – Антон крепко пожал мягкую и широкую ладонь Аркадия.
Антону вдруг стало как-то уютно. От Аркадия веяло домашним покоем и теплом.
– Я живу в этом районе.
– Я теперь тоже. – Антон широко улыбнулся. Он был искренне рад этой встрече.
– Ну, тогда поехали, подвезу.
2
Они уже час кружили по городу в автомобиле Аркадия, а Антон всё рассказывал и рассказывал, будто наступившая после долгой зимы оттепель, растопила копившиеся в душе в течение долгого времени снег и лёд. Талая вода поднялась и, сломав плотину, холодным потоком устремилась к свободе.
Аркадий, краем глаза наблюдал за Антоном. Каменное лицо. Только губы шевелятся. Взгляд спокоен и лишь глаза заметно увлажняются, когда он произносит имя сестры.
– Это конечно очень трагично, и я никому не пожелал бы пережить то, что пережили вы. Но если б вы знали, Антон, сколько мне приходится выслушивать таких историй. Сотни сломанных судеб. Понимаете, насильник убивает в жертве самое главное. Ведь если, как следует разобраться, даже сама жизнь, по сравнению с этим отходит на второй план. Насильник убивает в жертве её эмоциональное, интеллектуальное и духовное «Я». Другими словами, насильник убивает личность. Это много хуже чем убийство физическое. И он оставляет в этом «Я» свой след. Грязный след, который никогда не смыть и не стереть с души, и с которым жертва вынуждена жить и терпеть эту грязь в себе. После изнасилования жертве остаётся только её физическая оболочка, стандартные жизненные функции и реакция окружающих. Со временем жертва учится жить с этим, но она уже никогда не будет той, что была до момента изнасилования. Это останется в ней до конца.
И я не знаю такого наказания, которое могло бы хоть частично воздать насильнику за содеянное. Даже лицезрение смерти насильника, не очищает окончательно душу жертвы от его следов.
– Я каждую ночь убиваю эту тварь, но она появляется на следующую.
– Во сне?
– Да. А в реальности…. Я даже думать об этом боюсь.
Аркадий закурил. Его Ауди неслась по улице Советской. Миновали Мотоциклетный Завод.
– Антон, а вы случайно не помните, ну, может быть из разговора с сестрой или следователем, никто из них не упоминал, каких ни будь примет насильника. Пусть самых мелких. Может сестра, что-то заметила.
– Да нет. Я с сестрой вообще старался не говорить о случившемся. Мать тоже не говорила, что бы слышала от неё что-то в этом роде. Этого козла следователя я в глаза не видел, запомнил только его фамилию, Синицын. Я тогда прилетел к отделу, но меня не пустили внутрь. Я знаю, это он, Синицын, допрашивал сестру, ну, когда она пыталась вены резать. А, что она ему говорила – я не знаю. – Антон повернул голову и посмотрел на Аркадия. – А зачем вам?
Аркадий глубоко затянулся и выбросил окурок в окно. Они уже выехали за город и по бокам мелькали только столбы да деревья.
– Понимаешь, как бы тебе это сказать, есть люди. – Антон молчал и не отрывал взгляда от лица Аркадия. – Эти люди в своё время пережили тоже, что и ты. И они…. Они, так же как и ты убедились, что закон, по сути, бессилен перед подобного рода преступлениями. Смертная казнь за это не предусматривается. У нас теперь вообще не казнят. Как правило, насильник, даже если и попадает под суд, вернувшись из мест не столь отдалённых, продолжает заниматься тем же, только теперь он вооружён знанием закона, втрое осторожен, и легко уходит от наказания.
– И что?
– Так вот, эти люди, занимаются тем, что воздают по заслугам.
– Я вас не понимаю. – Антон криво усмехнулся. – Они, что, ловят насильников?
– Да нет, Антон. – Аркадий прижался к обочине, затормозил и выключил зажигание. – Они их…. Они их казнят.
– Хха! – Антон усмехнулся. – Как? Морды бьют? – В его голосе звучала ирония и обида.
– Нет-нет. – Аркадий шумно выдохнул. – Они их убивают. Они платят им страшными муками перед смертью, а потом отправляют их души в ад.
– Убивают?! – Лицо Антона вновь сделалось суровым.
– Ну не сразу, конечно. Сначала они их разыскивают. Потом убеждаются, что это те, кто им нужен. А за тем приводят в исполнение приговор, который не может им вынести государство. Потому я и спросил тебя о приметах.
– Вы связаны с этими людьми?
– Ну, я бы так не сказал. Скорее снабжаю информацией по мере возможности.
– А вам‑то это зачем?
Аркадий вздохнул:
– В детстве, я подвергся насилию.
Антон, не говоря ни слова, открыл дверь автомобиля и вышел. Он сошёл метров на десять с дороги и стоял, уперев руки кулаками в бока и опустив голову. Аркадий вышел следом и встал у открытой дверцы. Прошло около пяти минут. Антон, то поднимал глаза к небу, щурился, открыв рот, то вновь опускал голову вниз. Наконец он обернулся:
– Вы можете познакомить меня с этими людьми?
– Антон, – Аркадий тоже опустил голову. – Это очень серьёзно. Эти люди убивают насильников. Они, по закону, являются преступниками. И, во первых – просто так вас никто не примет в это сообщество, а во вторых – обратной дороги уже не будет.
– Что нужно сделать, что бы стать членом этого сообщества?
Аркадий быстро глянул на Антона исподлобья и вновь опустил голову. Он выглядел немного растерянным.
– Антон, – он снова посмотрел в глаза Антона, – Нужно убить. Доказать, что ты можешь. Это называется связать кровью, но иначе вам никто не поверит.
– Я понимаю.
– Я уже жалею, что завёл этот разговор. Поверьте, у меня даже мысли не было….
– Ну, так, что? – Антон перебил Аркадия.
– Хорошо, я поговорю, но…, – Аркадий покачал головой и развёл руки в стороны. – Я даже не знаю.
3
Первая встреча состоялась через четыре дня. Аркадий позвонил и указал адрес, по которому Антон, должен был явиться. По указанному адресу находились Фотосалон и Мастерская по ремонту фото и видео аппаратуры. На входной двери висела табличка «ЗАКРЫТО». Антон потянул дверь на себя. Она тихо отворилась, и Антон вошёл внутрь помещения. Оказавшись внутри, он осмотрелся.
