Читать книгу Тайна реки Гобилли - Андрей Хорошавин - Страница 1

1

Конец весны, начало лета 2016 года.

Хабаровск утопает в листве и зное. Под лучами солнца асфальт становится мягким и совершенно не хочется покидать стены офиса. Здесь, внутри здания, всё по-другому. Здесь кондиционеры, здесь вентиляторы гоняют прохладный воздух, шелестя разложенными на рабочем столе бумагами.

Мы работаем. Мы пашем, как волы. Губернатор края определил дату окончания строительства и этим отрезал нам все пути к отступлению. Не укладываемся в сроки – теряем деньги. А деньги – это жизнь.

Мы достраиваем последний пятикилометровый участок автодороги Лидога – Ванино, ответвляющейся от трассы Р-454. Всего пять километров, но они вытянули из нас всю кровь и нервы. Эта дорога, петляющая вдоль реки Гобилли, была буквально исполосована ручьями. Сбегая с сопок и пересекая строящуюся дорогу, ручьи в неимоверном количестве впадали в Гобилли. Выемки, насыпи, арки, трубы, мосты, дамбы и огромное количество водоочистных сооружений. Ничего не поделаешь – водо охранная зона. Тонны дроблёного камня. Сотни габионов, укрепляющих насыпные фильтры от размыва и километры сетей, как паутина обтягивающих склоны выемок, и предохраняющих дорожное полотно от осыпей.

После определения сроков сдачи объекта, выяснилось, что выполнить задание губернатора мы сможем, только если чуть ли не в два раза ускорим темпы производства работ. С этого момента началось то, что всегда начинается в подобных случаях и на флоте называется коротко и ёмко – аврал.

Не заставил себя долго ждать и приказ Генерального директора, звучавший примерно так: «Во исполнение распоряжения Губернатора Хабаровского Края и т.д. и т.п., в обязательном порядке направлять сотрудников отделов, в соответствии с графиком очерёдности, в командировку на участок проведения основных работ, для выявления недостатков, мешающих росту производительности труда и их немедленного устранения». А если сказать короче, то нас – сотрудников отделов – направляли на участок в качестве палки-погонялки.

А это значит непрерывное, в течение дня, мотание по участку, бесконечные согласования изменений, принятия решений по исправлению ошибок, отклонений и неточностей, крики, ругань и нервы, нервы, нервы.

Но и это ещё не всё. После короткого ужина – планёрное совещание, которое начинается в восемь вечера и неизвестно когда заканчивается. По окончании планёрного совещания, необходимо составить и отправить доклад о том, что сделано в день минувший, и что планируется сделать в день грядущий. До постели добираешься, если повезёт, только к двенадцати ночи и тут же засыпаешь, не снимая одежды и забыв про баню. А наутро всё начинается с самого начала.

Вот в такую командировку, выпавшую на конец июня – самое пекло – я и угодил. Проклиная всё на свете, я собирал сумку и прощался с прохладным офисом, как минимум, недели на три.

Выехал в шесть утра, рассчитывая к обеду прибыть на место.

Моя Тойота летела, как ветер. За Лидога дорога пошла ровнее. Сопки, местами покрытые каменистыми осыпями, скальными пиками и заросшие елью, берёзой, лиственницей и осиной, вырастали всё выше. Дорога пошла на подъём и заметалась между подножий, пересекая немыслимое количество ручьев. А ещё через некоторое время слева от дороги засверкала Гобилли.

Сбегая с западного склона хребта Сихотэ-Алинь, с высоты тысяча двести метров над уровнем моря, она неслась холодным бешеным потоком, извиваясь и прогрызая себе дорогу между скальными основаниями сопок, пока через девяносто семь километров не впадала в реку Анюй – правый приток Амура. И на всём её протяжении – ни одного населённого пункта. Так было всегда. Туманы, дожди, холод и голод ждали тех, кто отважится пуститься в путь по этой реке. Потому нанайцы и назвали её Гобилли, что на русском языке означает Мёртвая река.

Сегодня мне повезло. День над Гобилли выдался солнечным. В небе ни единого облака. Скалы сверкают кварцем и отливают всеми возможными оттенками от жёлтого до тёмно-коричневого. Красные и зелёные, синие и чёрные, огромные белые с чёрными вкраплениями сколы, серые куски с острыми, как бритва, гранями на сломах – всё это переплелось корневищами деревьев и обросло травой и кустами шиповника. Огромные, простирающиеся на сотни метров ягодники, полные ещё не поспевшей брусники. Кусты дикой смородины и малины. И на этих раскалённых скальных выступах и изломах – прогревающие свои холодные тела змеи: гадюки и медянки. По сравнению с укусом местной гадюки, укус гремучей змеи – детский лепет.

Впереди, метрах в ста пятидесяти, дорогу перешёл лось. Внутри всё всколыхнулось. Такое не часто увидишь, а тут. Размеры этого лесного исполина не прочувствуешь, пока не встретишь его вживую. Даже самое лучшее из лучших фото не передаст того, что испытываешь, глядя на живого лося.

Впереди замаячила скала, с похожим на большущую голову выступом. За ней Макаркин ручей, а перед ним, считай на самом его берегу, и расположился наш вахтовый посёлок. Дизельная станция, столовая, баня, склады, стоянка для транспорта и машин и двадцать жилых вагончиков.

Я знал эти места, как свою ладонь.

Дело в том, что до того, как стать строителем дорог, я работал геологом. В своё время мне пришлось излазать эти места основательно. Но времена изменились. Упала зарплата. Пришлось переквалифицироваться. Сначала геодезист, потом прораб, а ещё позже пришлось возглавить Отдел Технического Контроля.

С этими местами связаны мои самые лучшие и самые худшие воспоминания. Здесь я встретил свою будущую жену. Здесь же потерял друга. Как это произошло, до сих пор не понимаю не только я, но и все те, кто был тогда вместе с нами в этих местах. Утром Антон – так звали моего друга – вместе с мойщиком Курпатовым ушли по маршруту и больше их никто не видел. Поиски велись больше недели и не принесли никаких результатов. Всё произошло именно здесь. В районе Макаркина ручья. Только тогда наш лагерь находился ниже, у места его впадения в реку Гобилли, и ручей был тогда безымянным. Основная масса ручьев и ключей, впадающих в Гобилли, получили названия только в период строительства дороги.

Слева из глубины бушующей зелени деревьев блеснула оцинкованной крышей столовая. Я снизил скорость и свернул с асфальта на грунт. «Тойота» зашуршала шинами по песку. А ещё через минуту я въехал на территорию вахтового посёлка и затормозил у штабного вагончика.

Степаныч, механик и завхоз в одном лице, быстренько поселил меня в пустующий вагончик и поставил на довольствие.

Забросив вещи на кровать, я двинулся к столовой. Бригады уже съезжались к обеду, значит, скоро должен был подтянуться и начальник участка, Курдюков Иван Терентьевич. Не приятный в общении человек. В своё время постелил, где надо, и из сантехников постепенно пробрался в начальники. Работу до тонкостей не знал, но брал напором, жизненным опытом и связями. К тому же, умел подбирать людей и потому прорабом у него работал Женя Хиславский, за которым Курдюков жил, как за каменной стеной. Вот этот Женя Хиславский и нужен был мне в первую очередь для уяснения обстановки в целом.

Курдюков был мужчиной крепким пятидесяти пяти лет. Рано облысевший, высокий с массивным животом и одышкой, но с ещё крепкими руками. Мы обменялись рукопожатиями. Курдюков смотрел настороженно. Рассказал в общих чертах о работе и ближайших задачах. Справился о здоровье Генерального директора и пригласил в столовую. Также по поводу интересующего меня вопроса сообщил, что Хиславский, в данный момент, проверяет устройство дренажных лотков и укрепление дамбы в районе пятидесятого пикета и потому будет только к ужину. Поблагодарив за обед, я двинул на поиски Хиславского.

Его серую Хонду, припаркованную сразу за мостом, я заметил ещё издали. Сам Женя мерил шагами каменную рисберму (элемент берегового укрепления моста, дренажное сооружение, состоящее из траншеи и набросанного поверх неё камня, служащее для отвода дождевых вод), только что отсыпанную субподрядчиками. Женя что-то объяснял их бригадиру, но заметив меня, махнул рукой, мол, сейчас освобожусь, и скрылся под мостом. Через пару минут он появился уже с противоположной стороны, ещё раз отмерил шагами ширину рисбермы и воткнул колышек в песок. Потом, похлопав чешущего затылок бригадира по плечу, поднялся на мост.

– Здорова, Владимирыч.

– Здравствуй, Евгений.

Мы пожали руки, глядя в глаза друг другу.

– Докладывай.

– Во-во. Отсидятся в кабинетах под кондиционерами, а ты им ещё и докладывай.

Женя, конечно, шутил, но делал это с каменным лицом, и те, кто был знаком с ним впервые, подумали бы, что всё это он говорит на полном серьёзе.

– Ты кончай тут критику разводить. Чем быстрее я разберусь, тем быстрее перестану тебя дёргать.

– А чё тут докладывать. Ты, Владимирыч, и сам в общих чертах уже знаешь. Курдюков, небось, доложился, за обедом?

– Доложился.

– Обо всём рассказал?

Я снова посмотрел Жене в глаза:

– Не тяни кота, сам знаешь за что.

– Хорошо. – Женя бросил короткий взгляд на дорогу. – Короче, на сто семнадцатом пикете по краям арки проседает основание. Отсыпали ранней весной мёрзлым грунтом, вот и результат. И всё по команде Курдюкова. Сейчас он делает круглые глаза, требует разобраться и наказать виновных. Ну, ещё?

– Давай-давай.

– Получи ещё. У нас новый субподрядчик. Компания «Империал».

– Не слышал. Дальше.

– Возглавляет её господин Хапунов.

У меня перед глазами всплыло молодое, но уже заплывшее жиром лицо, с хитрыми бегающими свиными глазками и вечно трясущимися с похмелья щеками. Хапунов был сынком бывшего зама генерального директора компании. Папа, пользуясь оставшимися связями, отщипывал сынку подряды, а тот, насобирав в штат кого попало, брался за выполнение. Конченый алкоголик, он совал взятки приёмщикам и, таким образом, сдавал объекты. Никакого соблюдения технологии. Всё делалось «на отвяжись», с отступлениями от чертежей. И в довершение ко всему, нанятых без трудовых книжек и договоров рабочих, регулярно кидали с зарплатой. Отсюда текучка и, как следствие, срывы сроков сдачи объектов.

– Это не субподрядчик – это головная боль.

– Ага. Боль.

– Что у него в этот раз?

– Береговое укрепление трёх мостов, дренажные лотки, три выемки под сетку и водоотводы с устройством очистных сооружений и без.

– И?

– Да, что ты, Владимирыч, сам не понимаешь. Всё то же самое. Кстати, укреплением вот этого моста и дамбы, как раз занимается его бригада.

Я окинул сооружение беглым взглядом.

– С виду ничего.

– Ну да. Только с виду. Толщина каменной наброски раза в три меньше чем на чертеже, а траншею под водоотвод они вообще копать не стали. Так, набросали камень прямо на песок и всё. Бригадир даже чертежи не умеет читать. И что прикажешь делать?

Я ничего не ответил ему, потому что прекрасно понимал положение вещей. Я просто похлопал Женю по плечу и предложил проехать к арке на сто семнадцатом пикете. Всё для меня начиналось, как нельзя хуже.

Вечером на планёрке Курдюков из кожи лез, чтобы показать мне свою активность. Он нещадно распекал мастеров за отставание и низкое качество работ, а когда они сообщали ему о причинах, округлял глаза, будто слышал об этом впервые. Хиславский сидел в самом углу, уткнувшись в телефон, и улыбался.

Кое-как разобрались с аркой на сто семнадцатом. На просевшие места решили уложить дополнительно три слоя асфальта, проштробив полотно поперёк в четырёх местах. Прорабу из «Империала» – такому же прорабу, как я космонавт – я указал на несоответствия и замечания, высказанные Хиславским. Тот улыбался, быстро кивал, пытаясь не поднимать, красные от беспробудных пьянок глаза и заверял, что всё будет исправлено.

Сбросив мейл с докладом на адрес компании, я, наконец, добрался до вагончика. Сумки разбирать не стал. Заставил себя переодеться и сходить в баню. После бани почувствовал лёгкость. Настроение улучшилось. Возвращаясь, услышал пьяную ругань и крики. Шум доносился со стороны дальних вагончиков, и ситуация походила на пьяный дебош. Бросил пакет с вещами у входа в своё временное жилище и туда.

Так и есть. Двое. Один молодой со сплющенным носом и зоновскими татуировками на руках, второй постарше. У молодого разбиты губа и нос. Он замахнулся – в руке блеснуло лезвие ножа. Я перехватил руку и вывернул ему её за спину. Нож выпал, и я оттолкнул молодого.

– Ты чё сука, да я…. – Он сжал кулаки и двинулся ко мне. Но тот, что постарше опередил меня. Он двинул молодого кулаком в зубы и тот завалился под крыльцо вагончика. Из вагончиков выскакивали рабочие. Собрались кругом. Многих я знал.

– Эти империаловцы достали уже всех!

– Бухают, и спать по ночам не дают!

– Братва сраная!

Молодой поднялся на ноги. Он злобно посмотрел на обидчика и прохрипел:

– Я тебя, сука, ещё достану.

Потом сплюнул кровью, развернулся и ушёл.

– Что случилось? – Я обратился к тому, что постарше. Он работал водителем погрузчика на дробильной установке, и я помнил его по прошлым командировкам.

– Да, как всегда, Владимирыч. Шум и гам. Бухают. Ну, вы бухайте, никто ведь не против, но чё барагозить да пальцы гнуть? Я замечание сделал, а этому не понравилось. У них там полбригады со сроками. На понтах. Ну, вот и….

– Ладно. Расходитесь. Я с утра разберусь.

Все разошлись по вагончикам. Отправился к своему и я, разглядывая на ходу выкидуху, отнятую у паренька со сплющенным носом.

Но и на этом вечер для меня ещё не закончился.

Только постелил постель, постучали в двери. Открыл. На пороге Андрей Витальевич Маслюков – бригадир монтажников. Ветеран компании и заядлый охотник. Он вошёл, пряча за спиной левую руку.

– Здорово Владимирыч. Я, как только узнал, что ты тут, сразу к тебе. Ужинал?

– Да, так. Перехватил на ходу.

Он прошёл к столу и поставил большую пластмассовую миску, полную жареного с луком мяса.

– О! Вчера изюбря завалил. Почти у самых вагончиков. Ешь.

– Ну-у, Андрей Витальевич, под такую закусь не грех и по рюмочке.

Я вынул из сумки коньяк и поставил рядом с миской. Аромат мяса заполнил вагончик и я начал давиться слюной.

Выпили по полстакана, и я, как зверь, набросился на мясо. Маслюков кинул в рот пару кусков.

– Ты, Владимирыч, аккуратней тут по ночам.

Я перестал жевать и поднял голову.

– Ну, вдруг, ночью приспичит по нужде.

– Что такое?

– Да, понимаешь, мишка вокруг вагончиков вторую неделю крутится. Придёт, потопчется и уйдёт. Видать, столовка наша пахнет вкусно. Никак его выловить не могу. Пару раз в воздух из карабина стрелял для острастки, а он всё не уходит.

– Ну, спасибо, Андрей Витальевич, успокоили вы меня. Как дела у вас на участке?

– За меня не боись. У меня всё в порядке. Бордюры тянем с опережением. Валик асфальтовый начали лепить. Не боись.

– Ну, хоть у кого-то всё в порядке. Ещё по одной?

– Не-не. Всё. Я и эту-то за компанию маханул. Чтобы тебе не скучно было.

Он поднялся и вышел. А меня начал разбирать сон. Дожевав, я убрал со стола и завалился в постель.

Проснулся в пять сорок пять, на пятнадцать минут раньше будильника. По крыше вагончика шуршал мелкий дождь – обычная погода для окрестностей Гобилли. Я умылся, оделся, вышел на улицу.

Сопки до половины окутаны тяжёлыми серыми тучами. Мерзко и холодно. Окружающий наш посёлок пейзаж из яркого и сверкающего, превратился в серый и мрачный. Но кого это интересует? Никого. Работа, работа, работа. Ни конца ей проклятой, ни края.

2

Следующий день был похож на первый. С утра, заправившись у Степаныча бензином, я рванул на сто семнадцатый пикет, куда уже согнали технику. Перекрыли полосу движения и начали резать штробу (поперечный разрез в асфальтовом покрытии, служащий опорой для дополнительного слоя асфальта). Хиславский был прав, основание просело по краям арки, что было заметно даже невооружённым глазом. Потом пришлось срочно мчаться на участок дробления и сортировки камня и лично вмешиваться в процесс распределения его между двумя субподрядчиками.

Обе субподрядные организации «Кедр» и «Империал» выполняли работы по укреплению, и обеим для работы требовался дроблёный камень, с размером фракций сто пятьдесят-сто двадцать сантиметров. Изначально камень распределялся пропорционально объёмам выполняемых работ, но позже, «Империал» начал подкидывать деньги тем водителям, которые привозили камень им. И, естественно, через некоторое время «Кедр» вообще остался без камня. Кое-как всё уладили. Потом со мной по рации связался Хиславский и сообщил, что «Кедр» нарушает технологию сборки габионов. Пришлось лететь на противоположный участок дороги. Там столкнулся ещё с одной проблемой. «Кедр» в качестве рабочих нанимал гастарбайтеров из Северной Кореи. Приговорённые на родине к разным тюремным срокам, они рады были ехать хоть на край света, лишь бы не оставаться в родной тюрьме. Государство пользовалось этим и сплавляло своих зеков, куда подальше с глаз долой, получая за это неплохие деньги. Сами же рабочие были рады уже тому, что вырвались из застенков.

Так вот, ни один из них не говорил на русском, а может быть, они делали вид, что не понимают меня.

– Капитана, капитана, – наперебой горланили они, и показывали в сторону вахтового посёлка. «Капитана» корейцы называли любого начальника, ну, а в данном случае своего. На мои замечания не реагировали никак и с улыбками продолжали выполнять работу с отступлениями от чертежей и технологии. Поехал искать «Капитана».

Начальник «Кедра» – высокий крепкий бородатый мужик – попытался впарить мне версию о том, что сам не может ничего толком объяснить своим подчинённым. Но после того как я снова связался с Хиславским по рации и запретил ему принимать работы у «Кедра» до исправления всех нарушений, всё сразу наладилось. Корейцы больше не улыбались, а смотрели на меня волками.

Не обошлось и без инцидента с «Империалом».

Нахватав объёмов, они не спешили их выполнять, к тому же, производительность и качество выполняемых ими работ оставляли желать лучшего. У моста в районе пятидесятого пикета уже стояли два КАМАЗа с камнем, а бригада и не думала, не то чтобы приступать к работе, но даже никто не удосужился указать водителям самосвалов место, куда ссыпать камень. К тому моменту, как я подъехал к мосту, рабочие расположились под мостом вокруг костра, грели воду для чая и скрывались от дождя. На мой вопрос «Почему не работаем?» не последовало никакой реакции. Только молчаливые усмешки. Я не стал выяснять причины происходящего, а просто отправил самосвалы с камнем к «Кедру». Потом по рации, сообщил Хиславскому, чтобы до выяснения причин, камень «Империалу» не возили, а сам отправился в расположение дробилки. Там, спустя два часа, меня и нашёл прораб «Империала». От него разило перегаром. Глаза красные. Но держался он вызывающе.

– Короче, командир, давай быстро скажи скока те надо и я поехал.

Он вынул из кармана бумажник и приготовился отсчитывать купюры.

Первым моим желанием было врезать этому хаму между глаз, но я сдержался. Потом я терпеливо объяснил ему, что:

первое – он ошибся адресом,

второе – если в ближайшее время его бригады не начнут работать в ускоренном режиме, то часть объёмов я буду вынужден передать «Кедру»,

третье – если их люди не прекратят дебоширить по вечерам на территории вахтового посёлка, то договор об аренде вагончиков с их предприятием будет расторгнут.

Он ухмыльнулся и укатил в посёлок, но через полчаса уже нёсся в сторону пятидесятого пикета. А ещё через десять минут, Хиславский сообщил мне, что «Империалу» уже можно отправлять камень.

Кое-как работа пошла.

Во время обеда я вместе со Степанычем обошёл вагончики, занимаемые работниками «Империала» и, чуть ли не лично каждому, объяснил условия проживания и поведения на территории вахтового посёлка и меры, которые будут применяться к нарушителям. Появился прораб. Его будто подменили. Видимо мужик связался с руководством и ему всё объяснили. Но рабочие продолжали вести себя вызывающе. Их поведение и манеры говорили о том, что многие из них не один год провели за решёткой. На таких, я насмотрелся, работая геологом. Я знал, что девяносто процентов их действий – это голый понт. Таким образом, они изучают тебя. Для них главное выяснить боишься ты их или нет. После речи прораба все прикусили языки, но некоторые, особенно этот молодой со сплющенным носом, смотрели с затаённой злобой.

Кое-как порядок в посёлке восстановили. Курдюков молчал и хмурил брови, ведь, по сути, я сделал то, что являлось его непосредственной обязанностью. Я понимал это, но так же мне было ясно и то, что без восстановления дисциплины и порядка нормальной работы не будет.

На этом мои перипетии не кончились.

Вечером меня ждала новость. В три часа дня у Курдюкова прихватило сердце и его срочно увезли в Хабаровск. Приказом генерального директора, меня временно назначили исполняющим обязанности начальника участка, и я понял, что так и останусь в этой должности до окончания строительства. И, что самое главное, теперь вся ответственность за сдачу объекта ложилась на меня.

На первой же планёрке, проводимой без Курдюкова, наружу вывалилось всё, о чём он замалчивал. На самом деле, ситуация была критической и требовала экстренных мер, но при определённом подходе всё поддавалось исправлению.

Распустив бригадиров и мастеров, я доложил ситуацию генеральному и, оставив в штабном вагончике только инженеров, до пяти часов утра занимался расчетами и планированием. Мы чуть ли не по часам расписывали дальнейшие действия для каждой бригады. Поспав от силы два часа, с утра собрали мастеров на летучку и выдали каждому предписание на день и приказ об увеличении рабочего дня до двенадцати часов – мера не популярная, но вынужденная.

В восемь позвонил Хиславский и сообщил, что водитель погрузчика при дробильной установке не вышел на работу, что причины выясняются и произведена замена водителя. Потеряли, в общей сложности минут сорок. Вот и планируй. Начальник «Кедра» доложил, что все отклонения исправлены и намекнул, что готов взять часть объёмов у «Империала».

– Если надо, ещё корейцев завезём, – так и сказал, будто это не люди, а приспособления для разбрасывания камней. Прораб «Империала» не сказал ничего. Он только обливался потом, и прятал глаза.

Вроде всё закрутилось.

Снова позвонил Хиславский и сообщил, что не могут найти водителя погрузчика. В вагончике его нет. Они живут вдвоём со сменщиком. В шесть часов утра сменщик пришёл с ночной смены, но напарника в вагончике не застал. Говорит, что нет его спиннинга и рыбацкого резинового костюма. Пришлось срочно нестись в лагерь.

Сменщик не вышедшего на работу водителя рассказал мне всё то, что вкратце по телефону передал Хиславский.

– Он каждый вечер сразу после ужина на ручей идёт рыбачить.

– А где обычно ловит, не знаете?

– Ходил с ним пару раз, да…. В общем, не моё это – рыбалка. А он….

– Куда ходили?

– А он сразу от лагеря шёл к мосту, а потом вниз по течению до самой реки, по перекатам спускался.

Поблагодарив его, я покинул вагончик.

Только этого мне не хватало. Сообщив Хиславскому, где меня искать, если что, я двинулся к мосту через Макаркин ручей. Мост находился метрах в двухстах от вахтового посёлка.

По берегу ручья тянулась тропинка, протоптанная, рыбаками. Пошёл по ней, внимательно осматривая кусты и отмели. Спустился до самой Гобилли. Никого, естественно, не обнаружив, постоял у места впадения и двинул назад к посёлку. Для себя решил: «Если к вечеру не появится – начнём поиск».

В течение дня я опросил всех, но никто ничего не мог сказать вразумительного. Вроде видели, а вроде не видели ничего. До вечера водитель не появился, и я собрал всех в столовой. Начал без вступлений:

– У нас ЧП – пропал человек, водитель погрузчика, Евстафьев. Прошу всех, кто хоть что-нибудь знает о его местонахождении, сообщить мне сейчас же. Если он не появится до утра – буду вынужден обратиться в органы и подать в розыск. Дело серьёзное, мужики.

– Да рыбачил он каждый вечер.

– Из баб тут только поварихи.

– Может, где пьяный прячется?

– Где, бля, прячется? Тут в обе стороны ни одного посёлка.

– Ну, может, у мостовиков бухает?

– Да ну. Он не запойный.

– А может эта…? – С места поднялся экскаваторщик Блудин – здоровенный, под два метра ростом мужик. – Может его эта…?

– Чё эта? Не жуй сопли, говори.

– Рожай уже.

– Ну, вчерась-то он опять с этими подрался.

В столовке наступила тишина. Все повернули головы в сторону рабочих «Империала». Но тут встал прораб.

– Да вы чё, мужики? Мы ведь только так, бухаем. Ну, пошумим. А так, чтобы…, то не-е….

– Чё не-е…. А кто его вчера порешить обещал?

– Кто? – прораб округлил глаза.

– А вон, сидит ваш молодой да сопливый. Вчера герой был, выкидухой тут махал.

Молодой парнишка со сплющенным носом зыркал вокруг себя исподлобья и молчал.

– Вы чё, суки? – Народ начал вскакивать с лавок. – Не дай бог. Да мы тогда вас всех в асфальт закатаем.

Кто-то бросился к парнишке, но его остановили. Империаловцы втянули головы в плечи, молчали, озирались и ждали, что будет. Но вот из их толпы поднялся мужик – худой, лысый, на вид лет шестьдесят. На руках весь его путь по зоне отмечен наколотыми перстнями. Похоже, авторитет.

– Успокойтесь, братва.

– Братва-а, бля?! Какая мы вам братва?!

– Он со вчерашнего вечера у меня на глазах, – авторитет кивнул в сторону молодого. – Не делал он ничего. Дурак, вот и всё. Пьяный базар.

Встал Хиславский.

– Да. Я могу подтвердить, что видел его весь день на пятидесятом пикете.

– А может он его ночью?

– Он в хате был. У нас нары рядом. – Авторитет побледнел, но голос был ровным.

– Пусть сам скажет.

– Вставай.

Авторитет глянул на парнишку и кивнул. Тот вскочил и развёл пальцы, как говорят, веером.

– Да я, в натуре, не при делах, пацаны. Бля буду…. – При этом он зацепил ногтем большого пальца правой руки за передний зуб верхней челюсти, а когда ноготь щёлкнул о зуб, он провёл им вдоль горла, будто бритвой. – Я бык, а не мокрушник, бля буду….

Снова начался гвалт. И тогда из общей массы поднялся бригадир монтажников Маслюков.

– Владимирыч, позволь мне поискать, пока светло, а?

Я посмотрел ему в глаза, не понимая чего тот хочет.

– Пойду пройду вдоль ручья, пока светло. Может, найду чего?

– Давай. Только возьми с собой кого-нибудь.

Маслюков кивнул кому-то из рабочих и оба покинули столовую. Гул меж тем нарастал. В глазах некоторых рабочих уже засверкали яростные огни. Кто-то требовал немедленной расправы. Я поднял руку.

– Тихо!

Кое-как народ угомонился. Парнишка со сплющенным носом, уставился в пол, обхватив голову руками. Авторитет что-то нашёптывал ему, шевеля одними губами, и озирался по сторонам.

– Значит так. Независимо от того, найдёт Маслюков, что-либо, или нет, я отправляю сообщение руководству предприятием, с просьбой сообщить органам о пропаже человека. Собрание окончено. Никаких мне тут самостоятельных разборок. Узнаю – уволю без разговоров. Всё!

Народ разошёлся по своим местам, а я двинул в штабной вагон, в котором у нас располагался спутниковый телефон и точка Wi-Fi. Генеральный не на шутку всполошился и заверил, что завтра же сообщит обо всём в полицию. Потом распорядился, чтобы я издал приказ, в котором бы запрещалось удаляться от вахтового посёлка после наступления сумерек на расстояние, которое я должен был определить сам. Дурь, конечно, но попробуй не выполни, и вся вина потом ляжет на тебя. Я положил трубку. В голове крутились разные версии, от самой страшной, до самой смешной. Вошёл Женя Хиславский.

– А может он….

– Не надо, Женя. Завтра прибудет следственная группа, пусть и ломают головы, может или не может. У нас с тобой своих дел по горло.

Он посмотрел на меня исподлобья и кивнул. Начали собираться мастера. Подходило время планёрки.

Сегодня планёрка закончилась на удивление быстро. А всего-то нужно было усилить контроль и поправить дисциплину. Тревогу вызывали только объекты, которыми занимался «Империал». Многие называли их просто: «Шарага». По сути, так оно и было. Ни техники у них своей, ни специалистов. Лопаты, кирки, да ломы. Работы продвигались медленно. Прораб клянчил то погрузчик, то экскаватор, то грузовик, но ни одной лишней единицы у меня не было, и сегодня я заявил во всеуслышание, что если «Империал» не ускорится, то часть объёмов я передам «Кедру».

Этим планёрка и закончилась.

Когда помещение опустело, вошёл Маслюков. В глазах тревога смешалась с едва проступающим хищным огоньком охотника.

– Дрянь дело, Владимирыч.

– Ну?

– Медведь.

– Что с Евстафьевым?

Маслюков опустил голову.

– Там яма. Мишка, видно, изюбря завалил, съел, сколько смог, а остальное в яму сложил, да валежинами сверху прикрыл, чтобы притухло. А этот, Евстафьев, видно на яму встал или рядом находился. Мишка пришёл поесть, а тут этот. Ну и….

– Что?!

– Да, как всегда. Шкура с затылка на лицо натянута, и спина сломана. Мишка ему руки обожрал и в ту же яму.

Я обхватил голову руками и уставился в пол. На спине выступила испарина. Я вдруг вспомнил, что недавно ходил там, совершенно один.

– Бли-ин.

– Ты, Владимирыч, там свяжись, да скажи, что бы менты промысловиков с собой прихватили. А мы с напарником до утра на лабазе посидим, вдруг медведь к яме заявится. Потому как, оставлять живым теперь его нельзя. Если медведь хоть раз человечины попробовал, всё – уже не отвадишь.

– Ладно. Только пока ни кому не слова.

– Знамо дело.

Маслюков ушёл, а я снова взялся за телефон.

3

Ровно в шесть утра на площадку перед вахтовым посёлком опустился вертолёт. Опергруппа – следователь, оперативник и криминалист, два медика и два охотника с собакой. Охотники в камуфляже, с карабинами. На карабинах – оптика. Старший группы – следователь Смагин с капитанскими погонами – представил группу и без долгих разговоров все двинулись к месту происшествия.

У реки ждал Маслюков.

– Не пришёл, – Маслюков виновато опустил голову и развёл руками, будто он был виновен в случившемся. Собака потянула носом воздух и заворчала. Маслюков повёл всех к месту, где медведь спрятал труп Евстафьева.

При виде трупа, меня сразу вырвало. С покойниками мне сталкиваться приходилось, но такое я видел впервые. Кожа с волосяным покровом начисто содрана с затылка и большим рваным лоскутом была наброшена на лицо. Неестественно изогнутая спина, как граблями была исполосована медвежьими когтями. Руки от плеч и до локтей обгрызены до костей. Всё залито кровью. Кругом видны отчётливые следы медведя. Я приложил к следу ладонь – медвежий след оказался в два раза длиннее моей ладони и оканчивался отпечатками когтей, длиной в указательный палец. Сломанный спиннинг лежал неподалёку от края ямы.

– Да, – следователь Смагин почему-то взглянул на меня. – Тут всё ясно.

Старший из охотников подтвердил версию Маслюкова:

– Он встал на яму, а медведь в это время был поблизости и подумал, что человек покушается на его запасы. Ну и вот, – он кивнул в сторону трупа.

Медики, после того, как криминалист сделал около десятка снимков, извлекли труп из ямы, уложили его в пластиковый пакет и поместили на носилки. Оперативник скучал потому, что сегодня он остался без работы. Охотникам повезло больше. Собака уверенно взяла след, и они, махнув нам рукой, двинулись вдоль берега Гобилли, вверх по течению.

– Идёмте, – Смагин кивнул в сторону ручья. – Тут – всё.

Мы двинулись вслед за медиками, несущими носилки с телом Евстафьева.

– Вот тебе и съездил на вахту, – Маслюков шёл за мной следом и говорил сам с собой. – Двое детей, блин. Баба с ума сойдёт.

В посёлке группа надолго задерживаться не стала. Смагин доложил руководству, заполнил несколько бланков и, погрузившись в вертолёт, группа отбыла в одиннадцать тридцать. Охотников ждать не стали. Мы договорились, что, по возвращении, я сам отвезу их в Хабаровск.

Под возгласы всеобщего негодования я озвучил приказ о запрещении удаляться от посёлка более чем на двадцать метров с восемнадцати до восьми часов. Народ гудел, но подписи под приказом поставили все. Я понимал, что этим прикрываю только собственную задницу, и по выражению лиц рабочих видел, что выполнять приказ никто не собирается.

«Да и хрен с вами», – подумал я.

День снова пролетел на нервах.

Охотники вернулись к девяти вечера. Глаза горят. С собой притащили шкуру, желчь, фотографии для отчёта и фрагменты одежды Евстафьева, извлечённые из желудка медведя.

– Большой был медведь. Как нас почуял, даже уходить не стал. Развернулся и сразу на нас попёр.

Старший из охотников улыбался во весь рот и поглаживал до сих пор ещё не успокоившуюся собаку по вздыбленному загривку. А та всё обнюхивала шкуру и ворчала. От ужина они отказались. Взяли немного соли и засыпали ей шкуру изнутри. Загрузив шкуру медведя, рюкзак и оружие в багажник «Тойоты», мы рванули к Хабаровску.