Отрывок из книги
А хорошо в деревне – темно… Осень. Не пошли еще затяжные дожди, творящие из возвышенности Среднерусской грязевой, наклонный по глобусу каток, на котором народец борется с природой, людишки друг с другом тоже, – вроде как девки мутузятся в скользкой жиже на потеху, – так они, девки, хоть красивые и голые… А у нас-то без телогреечки в сентябре, скажем, и до большака не добредешь… Но хорошо, покойно так, тихо-тихо, только ветерок в недальнем овраге немного гудит повдоль да тренькает мятой жестянкой фонаря на подгнившем столбе. Ветер, он – еще бы, конечно – «на всем белом свете»… Так это Блок-поэт на петербургских болотах услыхал, а здесь, между Смоленском и Гжатском, еще в Гагарин не переименованном, кто о Блоке том знает, здесь и Москва – как Тау Кита. Но течет, растекается прохладными струями ветер от запада к востоку, ворошит пегие космы печных дымов, роняет их вдруг на тихую Гжать, что никогда никуда не спеша тянет серебристо-зеленые русалочьи волосы от плеса к омуту, от омута к перекату… Ухает филин в лесу, а лес-то – за крайним огородом, перебегает волк по краю прибитого утренником поля, бездумным коровьим глазом смотрит с опушки на мерцающий космос лось, – а их не видит никто – некому видеть: пахуч и убоен зверски картофельный самогон, а после целого дня копанья-тасканья той самой картошки – тем паче, спят все в деревне.
Но я-то – я их вижу, так что аналогия с сусликом, который неотвратимо есть, не работает, – нет меня теперь в той деревне, да и когда все это впервые приключилось, тоже не было, – но вижу ведь? И кто я? Часть космоса, на который вот только что подвыл, подвыл-таки перебегавший волчок, или ветер носит меня, как пепел от сожженных войной деревень, над этой частью русской земли, а может, я тот первач, который выгнали из рассыпчатой местной синеглазки и потребили во славу Божию? «Эх, крепка Советская власть…», – не то сокрушаясь, не то радуясь, говаривал мой дед по матери, вытянув граненый стопарик… Не так ли, как это дивное зелье из крахмалистых клубней, сахара, колодезной воды и дрожжей, копится во мне закваска впечатлений, превращается со временем в брагу, а потом, потом, потом, когда начинают сплетаться в цепочки слова на бумаге, – не посвистыванье ли это аппарата со змеевиком, а сизоватые капли в подставленную плошку – не то ли, что я хочу кому-то рассказать? Оно да – без участия головы и души организм производит на выходе совсем другие продукты, но это ж чистая, по возможности, физиология… Пока не отлетела душа, – пожалуй что и так. А вот когда выносит ее шалым ветерком, неизвестно откуда сквозящим, но еще не поднялась она в горние выси на санобработку, вот тогда на краткий срок и голова вдруг поймет многое, о чем до тех пор не морочилась, – все душа в себя принимала, – вот тогда…
.....
– Это я к слову, продолжайте, пожалуйста. Что там с анализом?
– С анализом? – Вайсброд понял, что трепанул, и повел в сторону. – Понимаете, Сергей Петрович, ну, это я так думаю, тут выяснять и выяснять… Нарушения же налицо… Человек с нарушением функций левого полушария – да, нарушения речи, да, – но это та же личность, он – человек, по крайней мере. А в противоположной ситуации он говорить может, но это совершенно другой человек. А может, и не человек… А тут еще резонанс частотный…
.....
