Читать книгу Курьерская: Багиров - Андрей Кугатов - Страница 1

I. Начало

Расцветала весна. Был вечер пятницы. Все столы в баре были оживлены. Стояла духота и добрый хмель. За дальним столом сидели трое. После короткого разговора о буднях перешли, наконец, отдыхать. Стояла пивная тарелка и три кружки лагера.

– Я расскажу тебе такую историю. – парировал журналист. – Работал со мной на студии парень по имени Алексей. Прозвище – «Витя». Энтузиаст талантливый, но глуповатый. У прозвища отдельная история. Повадились рыбачить с отцом на городской реке. Отдых, типа. Потом они эту рыбу ели… В итоге – пожелтели глазки.

– В смысле?

– Лямблии. Назвали ревит, за желтизну. Потом – Витя.

– Журналист-желтушник… – усмехнулся Гриша.

– В общем, кроме сюжетов для телеканала, снимал какие-то видео в интернете. Завёл там канал с «расследованиями». Уговорил начальника насчёт аппаратуры. Камера стоит миллиона два. Витя снимал себя на фоне стены… – говорил Максим. – Дело пошло. Одно расследование посмотрела прокуратура. Первые подписчики, так сказать. Возбудились. Кто-то даже сел. Витя вспыхнул. «Сейчас всех бандитов раскассируем». После смены хватал с собой оператора. Снимал места работы коррупционеров, обожал фокус на развевающемся государственном флаге. Сюжеты выходили всё реже и качественнее.

Максим отпил пиво из кружки. Играл джазовый репертуар. Тусклый свет падал на плечи.

– Копнул под министра промышленности. Я говорю ему – «что ж ты делаешь…», развалился с кофейком, отвечает – «проливаю соль на глистов…!». Спустя месяц снял расследование про одного судью. Задохленькое, говоря честно. Но, видно, нащупал городской нерв. Вечером следующего дня к нему постучались. Открывает дверь. Стоит сухощавый невысокий мужик в простецкой одежде. Без биты, без оружия. Такие предупреждения опасней всего. Мотнул чёрным пакетом. Говорит: «двести тысяч. Забираешь, снимаешь бабочки». – говорил Максим.

– Двести тысяч…! – охнул Гриша. – Либо?

– Люди серьёзные. Без либо. Витя задумался. Собрался отказать… Вдруг говорит – есть у вас банковские реквизиты? Тот спрашивает – тебе ещё зачем? Витя настаивал – хочу номер вашего банковского счёта; и тогда согласен. Вскоре договорились. Витя получил реквизиты. И двести тысяч рублей наличными. С тех пор снимал сюжеты об открытии качелей, о гимнастике в скверах… И вдруг спустя три месяца на федеральном канале – не на нашем – выходит «Пальмира».

– А, слышал! – сказал Богдан.

– Все слышали. Отделал мафию на чём свет стоит. – говорил журналист. – А ровно за день на банковском счету уже покоились двести тысяч с комментарием «я передумал. Возвращаю ваши деньги.».

– Дерзко. – сказал Гриша.

– Хитёр! – возник Богдан, несколько уже поддат.

– И в чём же хитрость? – остановился Максим.

– …Не знаю.

Максим посмеялся.

– Слушай. – продолжил он. – Витя знал человека, который вертелся в мутных темах. В основном фарцовка в КНР. Этот знакомый тогда порол схему весьма тёмных оттенков, и у него встало на границе. Почти два товарных вагона без сертификатов соответствия, с кухонной накладной – чистая паль и навар… Витя связался и влил в этот вопрос все свои две сотни. Знакомый раскланялся и раздал взяток; быстро наладил нити. Я в таком особо не разбираюсь, но Витя сам говорил, дело стало очень сомнительным – даже несколько пожалел. Рисковал замолчать бесплатно… – говорил Максим. – Однако через месяц схема взорвалась. Спустя два месяца он получил свои двести обратно и миллион сверху. – продолжал журналист. – Деньги бандитам вернул, и сразу опубликовал фильм, над которым работал полгода… За фильм позже Москва премировала – грамота и пятьдесят тысяч. Правда, он её так и не получил. Пропал без вести.

– Как?! – лопнул Богдан.

– Двести тысяч оказались из личных средств Франциска…

– Ё-моё…

– Об этом пируэте он всё выяснил… Вместе с Витей пропала без вести его девушка.

– Да уж… Рисковая схема. Жаль парня. – сказал Гриша и отпил из кружки.

– Жаль! – Богдану было, кажется, уже весьма хорошо, несмотря на несчастливую историю.

Гриша, один из трёх ребят, отдыхавших за этим столом, работал в самой большой курьерской службе подмосковья. Лет ему было 27. Роста немногим выше среднего. Симпатичной, даже красивой, удачной наружности. Но поунывший. Работал он пешим курьером. Это, пожалуй, ниже всех. Наравне с уборщиком офиса.

У Гриши не было по локоть левой руки. Рассказывать об этом случае он не любил. Ребята подшучивали: «мойте руку перед едой». Трудоустроиться Грише было нелегко. Поэтому на своей должности он работал ответственно и всегда выполнял план. Коллектив втайне прекратил приглашать его на встречи. Гриша не понимал почему. Он это узнал только когда новогодний корпоратив прошел мимо него. Ему сказали – была суматоха, всех обзванивали, до тебя не дозвонились – фальшивенько извинились.

Начальство приняло его показатели к сведению. На годовой период он получил новый план. Перестал справляться. Грише показывали статистику, она выглядела логично. Но раньше десять корреспонденций – сверх плана, а сейчас за девять – выговор. Мотивация Гриши упала.

Со своей одной рукой Гриша был похож на пугало. Его все любили. Никто не хотел показаться неправильным. Уступали в транспорте, хотя ему вроде несложно стоять. Придерживали двери. С Гришей никто не был груб и никто не хотел с ним близких отношений. Первое время Гриша радовался своей пенсии, потом подал на отказ. Иногда на него находили плохие мысли. Друзей у него не было. Эти двое – хорошие приятели из одной чат-игры. Познакомились на сходке два года назад. Никто уже не играет.

У Гриши была девушка. Её звали Катя. Гриша представлял её знакомым: «она хорошая». Гриша знал, что она его не любила. Но Катя встречала его с работы, отгоняла нехорошие мысли. Делала подарки на день рождения. Кате нравился его чай. Гришу пытались утянуть в сообщества инвалидов, где они цветут от жалости к себе, сидят на всех пособиях и пишут коллективные жалобы. Но Гриша знал, что нормальный. Он не жаловался на жизнь. Это грех.

Парни заговорили о политике. Беседовали об истории, перешли к реалиям страны, затем вернулись к своему городу.

– О том журналисте ничего не известно? – спросил Гриша.

– Ничего.

– Франциск, значит… – добавил Гриша.

– Это не тот, из-за которого прошлой весной перекрывали проспект… – затруднился Богдан.

– Тот самый. – опередил Максим.

– У приятеля моего друга братик… в скорой умер.

Максим пожал плечами и вздохнул.

– Кто он вообще такой…? – возмутился Гриша.

– Да это беспредел. – заговорил Максим, поставив пиво. – Всё погнило. И новое поколение на этом компосте уже взошло. Не можешь знать, когда столкнёшься с чьим-нибудь сыночком. Столкнёшься, и всё. Финита поганая. – сказал он. – На нашу студию трижды по мелочам наезжали. Каждый раз с последствиями. Какая может быть журналистика? Но со мной ладно. Есть законы для журналистов, прикрываем друг друга тоже. А что делать остальным? Мужикам, студентам, матерям? Недавно на улице Блюхера малолетний петух влетел в остановку. Трое не вернулись с работы. Один – с продлёнки. Во всех пабликах, на всех каналах. Но батя – зам. главы полиции. Так что годик условно. – Максим вращал на столе салфетницу. – Машину уже купил новую. Крутит подписчиков в инстаграме. Говна на отца – саквояж и два чемодана. А толку…? – говорил Максим. – Я скажу так, парни. В августе будет как четыре года я в журналистике. Нам сочувствует всё сообщество. Я давно принял бессилие. Снимаю говорящие головы и мероприятия, на жизнь хватает. Может, я слабак. Но я кормлю дочь…

– Бери ношу по себе, говорят… – поддержал Гриша.

– Саранча. Уроды. – бубнил Богдан.

– Ладно, парни. Что-то мы в дурные ноты. За богатейший город области… За Пальмиру! – Максим поднял кружку и все стукнулись. Скоро они заказали ещё по пиву.

Максим – журналист городского телеканала ГТВ. Брюнет среднего роста с густыми модельными бровями. Худой и лёгкий как плеть. Дочери у него не было. Так он называл свою машину. Старая тойота, которую он собирает уже шесть лет. Вложено почти полтора миллиона. Разгон до сотни – секунды три. Она стала почти смыслом его жизни. Зарабатывал он немного, но несколько поболее своих приятелей; хотя такие вопросы, конечно, на воздух не поднимались.

Максим жил недалеко от бара, где они сидели в тот день. Был он журналист очень средний. Не было в нём энтузиазма, жилки, журналистского ростка… Он горел автомобилями. В этом, наверно, могло быть его призвание. Но зачем-то он называл себя телевизионщиком. Максим постоянно посещал сходки, курил кальян, был подписан на все паблики и состоял во всех чатах. Если кто-то вечером в городе «погарцевал», «дал угла», уже через пять минут Максим точно знал – кто, где и что за мотор. Он вёл домашнюю бухгалтерию, чтобы чётко знать, сколько в этом месяце сможет отложить на дочку. Проблем с личной жизнью у него не было. Девушки любили его за стреляющий выхлоп, звук мотора. Пешком он старался ни с кем не пересекаться…

II.

Суббота. Гриша проснулся на десять минут раньше будильника. Сосед сверху работал перфоратором. Он уже дольше полугода за него хватался время от времени, понемногу… Насверлит пару дыр и положит до случая. Дальше – что-то шкребет и ковыряет, как мышь. Технология очень непонятна. «По видеоурокам ремонтирует, долбоёб…» – думал Гриша. Время всегда случайное. Могло быть в два пополудни, а могло к вечеру, перед сном.

Это был день майский, серединные числа. Мерзотная трель разнеслась в одиннадцатом часу. Гриша распахнул глаза, катастрофически не доспавший десяти минут. Он отёк от злобы. Скоро наживил тапки и пошёл чистить зубы, раскровил случайно десну.

Гриша долго решался подняться и поговорить. Но не представлял как это может быть. Как его будет кто-то слушать. Собственные слова ему слышались неубедительно. Грише казалось, только он что-то скажет, любой сразу же поймет, что его можно без проблем проигнорировать. Он видел своего соседа, это был крупный парень, часто выпивавший со знакомыми и по пьяни иногда дравшийся. Гриша не представлял как он может в чем-то убедить человека дерущегося.

Поэтому каждый новый раз Гриша утешал себя, что это последний. От своей беспомощности Гриша злился. Разумеется, не на себя. Он обкладывал тихой, однако роскошной матершиной того, кто, возможно, даже ни о чем не догадывался. И человек, может быть, вовсе не плохой.

Гриша поставил чёрный чай и сделал себе бутерброды. Его девушка, Катя, гостила нечасто. Когда она приезжала, обязательно готовила. Что-нибудь простое, и весьма невкусно. Но Гриша кушал её гречку даже с удовольствием. Важнее была забота. О блюдах он отзывался как о покойнике – либо хорошо, либо ничего.

Гриша был крещён. В углу комнатки стояла икона богоматери. Через раз носил крестик… Были у него водительские права, полученные для проформы лет шесть назад. Работал Гриша в трёх остановках от дома. По настроению ходил пешком. Но настроение случалось редко. Он сел в автобус и скоро прибыл в бизнес-центр. Прошёл вахту с пропуском. У него было особое расписание. Позже приходит, раньше уходит. Со своей инвалидностью он был у компании на подстраховку, для низкоприоритетных и ближних доставок. «На пол руки», шутили коллеги. Ставка незавидная, но на жизнь хватало и даже оставалось копить.

Гриша увлекался чаем. Дома было десять разных сортов одного только чёрного. Всегда хотел профессиональный чайник с контролем температуры. Дома стояла старая, уже пожелтевшая арабская бурлилка, которая даже разучилась выключаться, и однажды выпарила, будучи забыта, полтора литра воды. Когда Гриша про неё вспомнил, с окон кухни бежал тропический муссон. С тех пор этот чайник работал ещё хуже. Поэтому вопрос стоял почти остро. Варианты со встроенным заварником Гриша отвергал. В офисе тоже бытовало какое-то «китайское кипятило», к тому же общего пользования, читай изнасилованное.

Гриша поднялся в обеденную комнату, поставил себе чай, присел. Он всегда пил чай покрепче, чтобы проснуться, и второй, подкрашенную жижу в офисе – настроиться на смену. Через пятнадцать минут было выходить на терминал. Объявился Шульц.

– Опа, Шахаев!

Шульц работал в компании чуть дольше Гриши. Полноватый крикливый детина с перхотными глазками и безупречной стрижкой из барбершопа. Типаж паршивый. Задира, понторез, стукач… Правнук пленного немца. С каждой зарплаты ходил на рынок. Покупал только вещи, на которых бренды подделаны правдоподобно. Не принимая рук вертел ключи от служебной машины. Встречался с молоденькой девушкой, над которой друзья смеялись, что она пахнет как дед. Только он появлялся в офисе, в сторону Гриши летели щелчки. Часто после встречи с ним Гриша ещё час фантазировал как безнаказанно его однажды избить.

– Привет. – отозвался Гриша.

– Чё, как оно?

– Нормально.

– Слышь, а че? Сделай себе штуку, как Капитан Крюк! Только вместо крюка – безнал. Ахахах…

В то же мгновение зашла Докучаева. Как обычно, мятая.

– Привет, мальчишки…

Прошла в бухгалтерию. Докучаева редкая девушка-курьер. Роста низенького, волосы кучерявые и нелепые. Она экологический активист. Целенаправленно одевалась в сэконд-хенде, не упускала случая на это кивнуть. С гигиеной у неё всё в порядке, но выглядела она, будто неприятно пахнет. Росла без отца. Мать – фанат вудстока и Гоа… Докучаева любвеобильна. До избыточности. Не было в офисе парня, к которому она ещё не катила пробы. Такой участи не избежал даже Гриша. У неё был прозрачный пушок под носом и педагогическая интонация, свойственная людям с убеждениями.

Иногда в офис звонили мужчины и спрашивали «а вот у вас девушка доставляла». Чаевых у неё было больше всех, об этом и гадать не хотелось. По образованию – юрист. Путалась в ЗоЗПП и ЗППП… К Грише она испытывала какие-то особенные чувства. Он вызывал у неё жалость. Поэтому она его горячо хотела. Когда она смотрела, он чувствовал себя липко. Гриша ускорился с чаем и заранее надел кепку.

– Уже напекло! – сказал Шульц. – Хах. Лентяй. Рассказывай, как у Катьки здоровье? Чё злой? Опять в варенье въехал…!

Гриша осушил чай и пошёл на выход.

– Пошёл ты нахуй. – сказал он.

– Э! Зубки режутся! Шахаев, подпилим!

Скоро Гриша был на терминале. Забрал корреспонденции, получил маршрутные карты. Сел на двенадцатый автобус. Началась рабочая смена. На улице был жаркий весенний день. Гриша закатал рукав рубашки. В руке у него был бардачок. Так он называл старомодный кожаный портфель, в котором носил отправления.

Из тех, кого бы Гриша мог назвать своим приятелем, был Аслан. Они знакомы не так давно. Некоторое время назад Аслан был его начальником. Гриша заходил к нему на обеде. Они разговаривали о компьютерных играх, обществе, парафинили своих коллег… О своей личной жизни Аслан строго молчал. И вообще не любил говорить о себе. А Гриша не любил, когда говорят о нём. На какой-то странной нити сошлись два интроверта. Впрочем, интроверт – не значит скромный. Скоро Аслан был смещён за перегар, драки и отрыжку… Немало благодаря доносам Павла Сергеевича, теперь занимающего этот кабинет.

Работа у Гриши была с людьми. Этим сказано многое. Компания помнит сотрудника, который спустя пару месяцев ушёл работать по специальности – в хоспис. И он работал там несколько лет, имея дело со всеми человеческими выделениями. Личное мнение по-прежнему считал худшим из них.

Курьер – это презерватив между почтовым бизнесом и клиентом. Гриша был одним из весьма ориентированных доставщиков, и благородно сносил в свой адрес морось, хамство и права потребителя. Этим он подкупал самую конченную шваль, и та писала о нём хвалебные отзывы, выходили премии. Гриша накопил в себе прилично, прежде чем однажды, подвыпивши, оборонил в баре фразу: «человек – это завод по производству говна и личных границ». Сперва ему показалось, что он отщёлкнулся и покатился с горы. Но это была лишь насущная разрядка, которая необходима каждому человеку. Гриша был, несмотря на многое, человеком весьма кротким. И по-прежнему оставался одним из клиентонастроенных доставщиков. После, конечно, Докучаевой – но которая мухлевала.

Гриша превосходно владел регламентом, так что ему всегда было на что сослаться, чтобы разговор не забегал на личное поле. Тем не менее, фразы «я же вас вежливо попросил», «ты петух», «я буду жаловаться» – можно было прописывать в трудовом договоре под пунктом «погодные условия». Приходил сдаваться в кассу Гриша всегда по минимальному распорядку – то есть в самое раннее время. После как ему подняли план, это был его принцип номер два. Принцип номер один – «да завтра выполню наверно».

III.

Это был понедельник. У Гриши выходной. Вместе с Катей они собрались по магазинам.

– Не забудь надеть протез. – сказала она.

– Помню.

Кате была важна эта пластмассовая рука. Как-то раз они поссорились, и Катя сказала, что чувствует себя неловко. Гришу эти слова весьма зацепили. Они поехали в центр. ТРЦ «Малиновский». Один из крупнейших в городе. Ходили по магазинам. Катя смотрела кроссовки и торчала в телефоне. Гриша был предоставлен себе.

– Есть хочу… – оторвалась она.

– Поднимемся на фудкорт.

Они сели, Гриша заказал небольшой обед. В будний день людей было немного. Конкурентики KFC и Burger King были настолько непроходными, что по их скучающим кассирам можно было изучать стоячую камасутру.

– Чего смотришь? – спросил Гриша.

– Ничего. Просто ленту.

– Что насчёт официанта?

– Я передумала. Не для меня.

– Куда тогда?

– Не знаю. Мама сказала, пока поможет. Хочу попробовать моделью.

– Не ковыряйся в носу… – сказал Гриша.

– Ой, прямо ковыряюсь.

Катя себя очень любила. Чтобы в наше время зарабатывать моделью, хотеть мало. Для начала бы оплатить брошенный абонемент, перестать с холодильником по вечерам…

– А у Юли интересовалась? – спросил Гриша. – Может, нужны мастера…

– Неее.

– Не хочешь делать маникюр?

– Фу.

Катя хотела выпить, но Грише позвонили с тем, что на следующий день он выходит на работу в счёт праздников. У Гриши было чувство, что Катя обиделась. Они заехали ещё в пару мест. Нужно было купить продуктов, стиральный порошок… Затем направились к нему домой. Катя сготовила и села с Гришей за стол, снова впилась в телефон.

– Сыр невкусный. – сказал Гриша. – Хорошо, что по акции брали.

– В следующий раз в ресторане поешь.

– Я ничего не говорю…

Лет пять назад, до потери руки Гриша занимался вольной борьбой и однажды занял третье место в областных соревнованиях. У него были увлечения, друзья и свой взгляд на мир. Года три как он переехал в подмосковье. Теперь было иначе. Порой он садился пить любимый чай, катал в тишине ложку и не узнавал себя. Как летят годы. Он не заметил, что стал себе на уме, замкнут. Хорошее случалось – самое многое – раз в месяц, по сочетанию погоды, зарплаты, и когда с Катей было хорошо. Эти проблески только его унижали. В такие дни он чувствовал себя человеком, а потом просыпался чем-то другим. Снова работа, снова Багировские опротивевшие пейзажи, некрасивые лица.

В последнее время с Катей становилось хуже. От неуверенности он стал её ревновать. И понимал, что глупо ревнует, но был бессилен; его характер подгнил, во всём он видел повод. Страх, что Катя найдёт кого-нибудь лучше, впервые обуял Гришу месяца три назад. Это была ещё не ревность. Даже в самые теплые минуты он что-то чувствовал, не уловимое ни взглядом ни слухом, обоняемое только сердцем… Со временем Гриша накопил уверение, что ему есть о чём беспокоиться. И как бы он себя ни разубеждал, как ни искал доказательств покоя, не мог придти ни к чему твёрдо, каждый раз соскальзывал на том, что попросту себе врёт.

Теперь же его вовсе размыло, и он стал бездумно ревновать. Ссоры между ними участились и происходили по любой искре. Иногда они не виделись неделю, однажды две. Гриша всегда жалел, но знал что попросит прощения и будет снова таков. Он видел, что Катя устала. Уже хочет, но не может сделать последний шаг. Он был уверен – когда, как не теперь, Катя ему изменяет… В этот день случилась очередная ссора. Она проистекла из нелепого замечания о сыре, но вскоре раздулась в скандал. Гриша наговорил Кате гадостей. Она не вытерпела и вспыхнула:

– Я тебе верна, и всегда была… Да только зря! Не заслуживаешь ты. – она заплакала и убежала из квартиры.

IV.

Прошло два месяца. Июльский субботний вечер был замечательный, народу было как всегда много. В баре сидели Гриша и Максим, Богдан вот-вот подошёл. Это был очень низкорослый юноша, сантиметров шестьдесят пять с метром; и с проигрышным сочетанием доброты и непривлекательности. Правый глаз у него был с «ленивым веком». Волосы хорошо уложены. Работал на кассе в гипермаркете «Лента», неподалёку от места, где жил Гриша. Богдан самый молодой за столом – 22 года. Он был болезненно амбициозен, много рассуждал о больших деньгах. Притом, что в зарплатной ведомости своей взвешивал каждые сто рублей.

Богдан был подписан на многие мотивационные каналы и паблики. Мотивацию он принимал раз в день, всю сразу, во время вечерней скуки и лени… Каждый вечер он возгорался «взяться окончательно» и всё поменять: вставать рано, планировать день… Но мотивационных графиков и афоризмов было так много, они вовсе не кончались, что вскоре приедались, и он листал их уже как разноцветные картинки, и вскоре засыпал. Заведя на утро семь будильников.

Он интересовался разными схемами и даже криминалом – читал истории мошенников, рассказывал разные факты. Которые потом быстро забывал сам. У него была мечта заработать свой первый миллиард к тридцати годам… Он говорил про сотрудников МВД, ФСБ: «эсэсовцы». То есть силовые структуры. Поначалу парни воспринимали всерьёз амбиции Богдана, он выказывал вид человека сведущего; и будто со дня на день окончит все приготовления, бросит свою смешную работу и взмоет высоко… Заодно, глядишь, о друзьях не позабудет.

За два года ребята, конечно, поняли с кем общаются. Но отнеслись к нему положительно. Человек он был приятный, в меру самокритичный. Оказалось, что свод амбиций его раскидывался не от лидерских корней, а из комплексов. Максим относился к Богдану с добрым сочувствием. Которого, конечно, не выказывал напрямую, чтобы не оскорбить. Он всегда помогал, и как-то раз даже сорвался со свидания, когда Богдан позвонил с проблемой.

Недавно, недели две тому назад у Богдана случилась неприятная история. После неё он пришёл в бар подавлен, заказал вдвое обычного алкоголя, и вскоре признался, что не тот, за кого себя выдаёт. Он отписался от всех пабликов, перестал говорить о деньгах. После этой истории перестал брезговать обсуждением цен на проезд и помидоры…

Это произошло накануне июля. Богдан возвращался с работы, и увидел как во дворе пьяная компания домогалась двух девушек на лавочке. Он направился к ним полный решимости и уже прикидывал разговор, действия. Он шагал уверенно. Но подойдя ближе, он почувствовал, что шагов ещё десять назад это была картинка, фантазия, эпос. А сейчас всё больше реальность, которая вовсе не мотивирует. В нём что-то бурно переменялось.

С каждым последующим шагом решительность таяла, оползала, пока он не остановился от компании в нескольких метрах, обратив на себя внимание. Компания из пяти парней, изрядно дожлых, смотрели на него недоумённо, во взгляде некоторых зрел уже пьяненький вызов. Девушки же смотрели на Богдана во все глаза, почти восхищённо, они молча благодарили его, что он вмешался. Но Богдан свернул и поднялся домой. Не включая свет, сел на кровать одетый и просидел так два часа. Пол ночи не спал. После этого случая он изменился. Изменился внутренне, в себе. С приятелями он по-прежнему был на одной волне. Все, как обычно, заказали по пиву. Обсуждали прошедшие дни.

– … например, Будапешт. – говорил Богдан. – Непонятное лично мне название, но все нахваливали. Вот, сходили с приятелем в этот кабак на прошлой пятнице. Взяли по лагеру. Ну, и? Во-первых, налили в пинту… Прошу прощения?! На входе читаешь: «мы что-то там с 2015». Какой смысл в свидетельствах о рождении, если в таре не разобрались? – продолжал он. – Во-вторых, ощущение, будто сполоснулся козлиной мочой… Хотя это скорее "во-первых". У них этот лагер из-под служебного биде или что-то в этом роде, я плохо разбираюсь в подобных оттенках. В общем, ребята, больше я в этот кабак ни ногой…

Максим посмеялся и рассказал свою небольшую историю – на днях поел аллергена, погряз в прыщах. Через час было на свидание… Катал по неосвещённым улицам. Девушка в итоге сказала: «ты романтичный…». Богдан улыбнулся. Гриша был несколько отрешён. Максим обратился:

– Что с еблом…? – потряс он Гришу. – Как на личном у тебя?

Прежде Гриша отвечал «всё нормально». То есть врал. В день, когда Катя сбежала в слезах, вскоре пришёл её отец. Он сказал – «… больше по поводу тебя, сливной бачок (за однорукость), больше не капнет ни единая её слезинка». И сделал наказ: если Гриша хоть раз ещё её тронет, позвонит или даже напишет, значит слов не понимает, и будет придумано заявление в полицию. Весьма между тем обоснованное и по-человечески справедливое. Гриша смотрел ему в спину и проклинал, но самое обидное, что был с ним согласен.

Все два месяца Гриша держал в себе. В баре отговаривался и спокойно пил. Выпивал и вне бара – но, впрочем, несильно, без аварии. Он не рыдал и не страдал. Ему лишь было неприятно от себя. От того, как пресна, до блевотворности, его неумелая жизнь. Может, Катю он тоже не любил. Однако, ощущал перед ней вину. Извиниться перед ней – вот чего он хотел теперь. По-настоящему, в последний раз, и с пониманием, которое у него сформировалось за эти два месяца. Чтобы хоть не остаться в её памяти таким уродом и растяпой. По работе у него складывалось тоже не очень. Гриша думал: «если я, однорукий лох, ещё лишусь работы, моя жизнь войдёт в фонд ЮНЕСКО как очередные руины».

– С годами чувствую себя всё меньше. – ответил Гриша. – Будто однажды расцвёл и с тех пор только скукоживаюсь…

– В чём дело, старик? – спросил Максим.

Гриша рассказал все обстоятельства.

– Ну и дела… – ответил Максим. – А Катюха-то которая у тебя девчонка по счёту?

– Вторая. Почему ты спрашиваешь?

– Ха, Екатерина вторая… Просрал императрицу…!

– Ты нас каламбурами не корми, – разрядил Богдан, – у меня на прошлой работе дежурил сотрудник газовой службы с метеоризмом…

– Это всё шутки. – сказал Максим. – Если серьёзно, не похож ты на человека, у которого дважды было за всю историю. Посимпатичнее меня будешь… Согласен, Бодя?

– Ты вообще урод… – отозвался тот.

– Значит, что-то тебе уготовано! – говорил Максим. – Увидишь. Третья будет настоящая императрица! – он поднял бокал. – За царский рот! – все ударились.

– Спасибо на добром слове. – отозвался Гриша.

– Что делать-то будешь дальше? – спрашивал Максим.

– Я без женщины теперь не могу. – ответил он. – Согласен на любые отношения…

– Ты охренел! – Максим аж ударил ладонью по столу. – Не говори так никогда, понял? – он посерьёзнел. – Знаешь что такое «любые отношения»? Это значит, по низу рынка. Ты говоришь сейчас – «я согласен на худшее»! А себе врёшь, что любое. Урод ты, импотент или кто?

– Не уверен, что шибко лучше.

– Не уверен? Бывает! Но снимаешь мерки, считай принял судьбу. – сказал Максим. – Да, когда жизнь отшлёпала – вешают нос. Повесить нос даже логично. А пусть ты дурак! А ты наоборот! Завтра воскресенье. Сходи в центр и подкати к самой роскошной девоньке, будто у тебя лучше всех. Что теряешь?

– Зачем?! Это закончится понятно…

– Никакого унижения. Любой отказ – уже внимание. Парень во внимании красивых женщин – уже не тот, что «я согласен на худшее», а? Пусть и таком! Но внутренне ты всё поймёшь и засмеёшься! – говорил Максим. – А вдруг не отказ? С первого раза невозможно, ты не маэстро. А в десяти? В десяти возможно или нет? Отвечай…

– Возможно, наверно.

– То-то! Давай, старик! Не дуркуй. Держу за тебя кулачки. У тебя неделя. Если не пустишь нам слюну, ставишь поляну. По рукам?

– Чёрт с тобой! – ответил Гриша, будто с горки сиганул.

Они закрепили пари, и все втроём крепко ударились кружками. У всех будто ни с чего поднялось настроение. Стоял вечер, но на улице было ещё светло. В тот же час Гриша создал в списке контактов папку – «женщины».

V.

Впрочем, на день следующий Гриша решил никуда пока не спешить. Времени – целая неделя. И вместо сафари он поехал встретиться со своим хорошим приятелем, Асланом. Они не виделись иной раз месяцами. Однако, встретившись, выходили на общий язык моментально.

Это был молодой парень ростом почти два метра и атлетичного сложения, с тонкими и лёгкими, птичьми костями. Несмотря, что он был высок и казался широк, весу в нём не набегало и 75-и килограмм. Играли, конечно, и тоненькие ножки. Стрижен под машинку, обородевший. Анекдотическое сочетание хамства и лёгкой формы синдрома Турретта. Игривое желание разобраться со всеми и каждым. У Аслана чаще тик, но доходило и до выкрика. Проявлялось это редко, обычно он ругался от души. Когда назревал очередной конфликт, он говорил, любя:

– Проблемки…

Чем занимался Аслан и ради чего жил – было объято мраком тайны. Или, скорее, деревенским туманом. Чтобы не ржаветь день ото дня, Аслан выходил на улицу и вёл себя вредно. Не упускал ни единой возможности вступить в доказательный разговор с незнакомыми людьми. Любимый конфликт Аслана – в дверях. Мало кто знает о правиле этикета «сначала выходят, потом заходят».

Если Аслан бывал в центре города, то обязательно ходил теми маршрутами, где на тротуары чаще всего влезал автомобилист. Когда он тормозил собой очередного нарушителя, то отчитывал его, кроме прочего, за стариков и женщин с детьми, на которых ему самому было насрать. Угрожали ему постоянно, тем не менее, жил он, здравствуя, и скучал от своего замечательного, беззаботного здоровья. Затормозив однажды тротуарщика, он начал:

– Тебе на тротуаре не место.

– Слышь. – отозвалась жертва. – Ты зато, смотрю, лезешь бесстрашно.

– Мне место.

– Место только у петухов.

– На тротуаре петуху точно не место. – ответил Аслан.

Его оппонент растерялся и обозлился. Это что он называл «жаришка». Спустя недолгий разговор Аслан резюмировал:

– Ты видно думаешь, больше всех навьючен по жизни, а вытащи тебя из машины, кто ты останешься? Кто будешь наряду с пешеходами? Ты выбежишь на проезжую часть – нарушать там. Потому что привык чувствовать себя важным, это сущность твоего поведения. Если будешь делать как все, ты никто.

Дрался он редко. Когда подходило к драке, Аслан впадал в блошиный восторг. Это смущало даже самых оскорблённых людей.

Аслан постоянно был в лёгкой задумчивости. Во взгляде его коптил нездоровый огонёк. Работал где доведётся. Последнее время – в несквике. Он старался устраиваться неофициально, чтобы не было записей об увольнении. Это была его вторая официальная работа. Первая – в курьерской службе. Как он скользнул там в начальники – неизвестно. Это наивысшая должность, что он занимал, и ему вполне нравилось. Орать на людей и получать деньги. Он держал обиду на Павла Сергеевича.

У Аслана дома был белый пушистый кот Колчак. Точнее – ему сказали, что кот, когда брал котёнка. Позже кот вырос, обнаружились расхождения. Кошку переименовывать не стал. По-любому не склоняется, говорит. Так что была у Аслана кошка по имени Колчак. Раньше Аслан ходил в тренажёрный зал и правильно кушал. Хотел быть большим, сильным и красивым. Было это лет пять назад. Сейчас он выходил на турник когда ему было удобно, часто с банкой ягуара, чтобы не помереть от скуки. Выходя на тренировку, он говорил: «качок o'clock»

Они с Гришей давно не виделись. Гриша приехал пораньше и подловил его как раз на турнике у назначенного места. Рядом с турником стояла початая банка…

– Да, Ася, была б у тебя машина… – поздоровался Гриша. – Представь как звучит: атлет с ягуаром.

Аслан спрыгнул и поприветствовал. Они заговорили по старинке обо всём, ни на чём лишне не задерживаясь, справились о делах, обежали новости, прибавляя разные мыслишки. Шли они по людной улице. Аслану на глаза попалась реклама тренажёрного зала с фотографией профессионального бодибилдера:

– Оденься, позорище…

Июль начался весьма прохладно. Впору сказать, феноменально. Градусов было десять. Аслан спросил у Гриши, как он проводит сейчас время.

– Занимаюсь саморазвитием. – ответил Гриша.

– Саморазвитием? Ты что, долбоёб?

– Шучу. – посмеялся он. – Ничем. Честно погибаю… – ответил Гриша. – Как у тебя на личном?

– Это тоже шутка?

– Да. – подтвердил Гриша.

– Было бы забавнее, если б всерьёз. – посмеялся Аслан.

– Слушай. Неужели нас и связывают подобные вещи? – сказал Гриша вполне серьёзно. – Я просто недавно поймал себя на странной мысли. Представь, был бы я где-нибудь там, а ты всё ещё здесь. Скорее всего мы бы не общались. Стали друг другу неинтересны из-за диссонанса во всём. А так мы оба «здесь», и вроде темы общие есть, волна. Это фатализм, как мне кажется. Что-то природное объединяет нас, сближает в один круг. Это называется «прессовать отходы».

Аслан задумался.

– Кем ты хотел стать? – спросил он.

– Ну, охотником… – сказал Гриша. – Но потом передумал. Решил, лучше учёным.

– И кем стал?

– Хуй пойми. «Вам посылка».

– Во-во. Ты знаешь, я мечтал быть полевым хирургом. – рассуждал он. – Это, наверно, от комплекса бога. А кто вышел? 24 года. Я стонал, меня долбили. Вот моя жизнь. – Аслан рыгнул. – Спрашиваешь ещё. Так и есть. Да и хуй с ним. – он снова рыгнул и выбросил банку.

– Прекрати, бля…

– Человек вообще существо мерзкое и вонючее.

– Что с того? – возмутился Гриша.

– Единственный шанс не быть мерзким, возможно даже быть прекрасным, это быть женщиной.

VI.

Следующим утром, заварив как обычно чай, Гриша встретил снова перфоратор. «Этот гандон задался сделать из квартиры сыр». Гриша выдвинулся на работу, и первой очередью зашёл в кабинет начальника, мимо обеденных формальностей.

– Здравствуйте, Павел Сергеевич.

– Доброе утро, Григорий.

– Я насчёт отпуска. Мне нужен отпуск.

– Боюсь, пока нет возможности.

– Как это? Шульцу в июне вы дали второй, а я работаю весь год.

– Он разделил свой на две части. И, между тем, выполняет план.

– Мы обсуждали мой план. Я физически не справляюсь. – врал Гриша.

– Нельзя всю жизнь кивать на свою руку, Григорий.

– Это ещё причём?

– Разговор окончен, Григорий. Жду от вас показателей.

Подкипевший Гриша направился к двери… Как на пол пути развернулся:

– Я требую прибавки к зарплате.

– На каком же основании? – он перекладывал бумаги.

– Если вы подняли план, значит я лучше справляюсь, а вы больше платите.

– Вы не выполняете план, Григорий.

– Либо повышайте мне зарплату, либо премируйте по старому плану. – ответил Гриша.

– Хорошо, оставьте письменное заявление.

– Поставьте печать на копии. – заметил он.

– Вы навязываете условия, Григорий.

– Эта формальность вам известна.

– В таком случае разговор зашёл в тупик. Через тридцать минут вы должны быть на терминале.

– Пидарас…

– Говорите громче.

– Понял вас.

– Хорошего дня!

В этот день всё получилось само собой. Гриша выполнил план. Это был уже конец дня. Осталась последняя доставка, сверх плана. В элитный квартал с малоэтажными домами, огороженный заборами. То есть озаборенном, или «Дахау» на языке урбанистов. Гриша позвонил по указанному телефону. Трубку не брали. Он начал звонить в домофон – безуспешно.

В любой другой день Гриша развернулся бы довольный, сделав пометку о невручении. Но сегодня у него было странное настроение, точно ему вдруг стало дело до показателей… Он перекинул через забор свой бардачок и начал перелезать. Забор высокий, отпугивающий, но инженирован бездарно. Дорогие узоры отлично сыграли за ступени. Скоро Гриша был на обратной стороне. Газон, улучшенная детская площадка, размеченная парковка. Красивый свет и стилизация под безмятежные европейские провинции.

Гриша подобрал свой портфель и нашёл способ проникнуть в подъезд. Стал названивать в квартиру. Ему открыли. Получатель был в душе. Поблагодарил за настойчивость и принял письмо. Дал пятьсот рублей на кашу… Гриша, довольный, направился домой. Подходя к забору, он вдруг почувствовал что-то боковым зрением, очень яркое. Он обернулся и увидел высокую девушку в красном приталенном пальто.

Она шла мимо него туда, откуда он только что вернулся. Она выглядела стильно, даже дорого, притом лаконично. У неё была красивая осанка и походка, очевидно поставленные. Гриша и забыл о своём пари. Но сейчас он понял, это тот самый случай… Совершенно подходит. Внутри всё сжалось, стало страшно. Он пытался преодолеть оцепенение. Она уходила всё дальше. Шаг у неё был уверенный и длинный. Время ускользало. Гриша думал: «Я не хочу… И хочу верить, что не могу. Но, к сожалению, я могу, а значит, придётся…». И он рванул в её направлении окончательно и радикально, со стороны – точно они сто лет знакомы.

Прибился рядом. Поздоровался. Представился. Незнакомка шла, не обратив никакого внимания, точно бы и не слышала его. Гриша внутренне поёжился от своей нелепости. Он порхал у неё под рукой и пытался вытянуть хоть слово, хотя бы обратить на себя взгляд. Ему стало обидно, но он расчувствовал, что терять взаправду нечего. «И чего только боялся?». Действительно, хотелось смеяться. Наконец, Гриша сказал:

– Вы курите! Курить вредно. Вы хулиганка…

Она повернулась, посмотрела строго в глаза… Спустя секунду отвернулась и больше его не замечала. Гриша остался как громом поражённый. Незнакомка оказалась редкой, очень редкой красоты. Ничего не было предсказуемо в её внешности. Черты её были разыграны уникально. Она была невероятна и превосходила все представления доставщика о женской красоте. Гриша поймал короткий её взгляд, и сбился, замер, прекратился…

VII.

Вечером следующего дня зазвонил телефон:

– Что ты такого натворил, Гриша?

Звонил коллега Подоляк. Он в компании работал дольше всех. Гриша был с ним в хороших отношениях. На редкость безынициативный человек. Второй год ходил в рубашке с блеклым пятном. Близкий друг разбился в ванной. Подоляк был вида интеллигентного, даже немного симпатичного; но с постоянно виноватым, птичьим взглядом. Из тех людей, кто голосовые сообщения диктует в динамик. На обедах делился телепередачами или пересказывал новости. Года ему было тридцать три, не женат. Гриша был уверен, в курьерской службе он до пенсии.

– В чём дело? – спросил Гриша.

– Тебя ищут странные люди…

– Как понять ищут? Кто?

– Сегодня в офис приходил человек, тебя искал.... Зачем – не знаю. Оставил телефон. Я переслал тебе.

– Хорошо…

Гриша возвращался домой на автобусе. Самый загруженный час. Он заболел незнакомкой. Он вспоминал о ней на работе, в транспорте, дома. Гриша ослаб и чувствовал себя несколько помешавшимся. Он даже не дерзал задуматься о симпатии или других чувствах. Гриша мечтал просто увидеть её ещё раз, просто посмотреть на неё. Смотреть, пока не насмотрится.

Он теперь каждый день ходил через этот квартал и перелезал через забор. Делал это после смены и на смене, когда было по пути (даже если окольно). Там он бывал несколько минут, любовался местом, где она ходила, вспоминал, дышал поглубже. Гадал по окнам как может выглядеть квартира, где живёт такая девушка. Затем уходил. Едва уходил, начинал скучать. Он стал задумчив. На некоторые вещи перестал обращать внимание. Например, на свою лень. На автомате выполнял план…

На одной из остановок вошла бабушка и растолкала спящего в наушниках подростка.

– Молодой человек! Уступи бабушке место…

Парень начал вставать. Вдруг мужик, сидевший рядом, ухватил его за плечо.

– Куда! Сидеть…

Он собирался уступить сам, чтобы студент дремал дальше. Все так подумали. Оказалось иначе.

– … Мужчина, вы уступите место?

– Ещё бы.

– Что это ещё такое? Вы как себя ведёте?!

– В гробу належишься.

Автобус охнул. Из толпы продрался парень.

– Ты как разговариваешь с пожилой женщиной?

– Я извинюсь.

– Извиняйся.

– Я пошутил. – сказал вдруг он. – Пошёл ты нахуй, волчара. Обсос. Я пашу как конь ломовой. Кормлю троих, содержу жену. Отцу отсылаю в Мурманск. Ветеран труда он у меня. Руки золотые. – говорил мужик. – Государство в эти ладони насрало. Глаза б мои вас не видели. Всю жизнь за рулём. Теперь ни на что не хватает! Цены взлетели как с лопаты. Четыре голодных рта у меня. С пяти утра на ногах, и половину зарплаты задвигаю обратно государству! Половину! Весь налог – на таких как она. Эти сосальщики ещё ходят по автобусам и поднимают нас на дыбы… Постоит, чай не развалится! Чё ты вылупилась, чахлая? На диване не належалась? В поликлинике не насиделась? Весь диабет у вас от льгот! – он встал и вышел из автобуса. Явно не на своей остановке.

Всю оставшуюся дорогу автобус гудел. Гриша расслышал как минимум пять очагов обсуждения. Даже начались споры… Вскоре Гриша вернулся домой, включил сразу фильм – расслабить ум, который теперь крутит что-то без конца. Гриша вспомнил про номер, который ему скинул Подоляк: «Не поздно ли звоню… – подумал Гриша. – Впрочем, если нужен, то, наверно, я диктую условия…».

– Алло. – поздоровался Гриша.

– Добрый вечер, с кем разговариваю?

– Это Григорий. Мне передали на работе, вы меня спрашивали.

– Здравствуй, Гриша. Меня зовут Валентин. Я знаю, что тебе хорошо знаком Аслан Дмитриевич. Нам нужно поговорить. Завтра приезжай по адресу. Уже скинул. Такси оплачено.

– О чём поговорить? Мне завтра на работу.

– Не переживай. Поговорим по поводу денег.

– Причём здесь Аслан?

– Всё при встрече. Жду.

IIX.

На следующий день Гриша сел на такси. Скоро он встретился с Валентином в центре города. На улице было пасмурно и прохладно.

– Добрый, Гриша! Сразу на ты.

– Здравствуй, Валентин. – они пожали руки.

– Пройдёмся.

Валентин повёл вдоль аллеи. Он был роста выше среднего, в хорошем пальто и чёрной шляпе. Лет ему весьма за тридцать, но выглядел он молодо. На руке у него были часы. Гриша в них не понимал. Часы от audemars piguet, стоимостью полтора миллиона рублей… Была у него особенность. Он то и дело ел конфеты, которые доставал в индивидуальной упаковке из кармана пальто. Валентин интересовался историей знакомства Гриши с Асланом. Тем, как у них складывались служебные отношения. Наконец, он сказал, что ему нужно пообщаться с Асланом и спросил где тот живёт. Гриша ответил отказом.

– Мы с тобой говорим о разных людях, Гриша.

– Мне тоже так показалось…

– Не в том смысле, приятель. Аслан рассказывал тебе свою историю? Вообще, о себе? О своей любви к деньгам? Любви огромной, грязной, великолепной…

– О чём ты говоришь?

– Кем он тебе приходится? Не говори, что другом.

– Неважно. К чему ты ведёшь?

– Давай сперва я кое-что проясню. Аслан родился в безгранично богатой семье. Его отец, кличка «Кабан», ОПГ «Багирские», держал город целиком. Большая редкость для девяностых. В самый расцвет двигал афганские РПК половине подмосковья, в Свердловск и Нижегородскую область. Приватизировал весь наш Багиров, перспективнейший город Московской области. Что-то переписал на родственников начальников МВД; что-то – прокуратуре и судьям. Например, Багировский Сталелитейный Завод недавно окончательно перешёл в собственность дочери судьи Баклановой. Двадцать с чем-то лет дамочке, она задула свечи и теперь снабжает металлопрокатом РЖД Москвы. Остальное Кабан оставил себе. – говорил Валентин. – Его застрелили областные. Трагедия для всего города. По иронии патологоанатом выявила метастазы. Если б не пуля, с божьей помощью дожил бы до зимы.

– Как это понимать… Кто ты такой?

– Обо мне позже. Жена приняла всё завещание. Ты коренной? Зовут Елена Николаевна. Роскошная, вовсе не стареющая женщина. У неё в роду по женской линии все долгожители. Прабабушка дожила до 104-х лет. В свои года Елена Николаевна терпела постоянные подкаты от студентов. Безупречная кошачья шея, тонкие кисти. При этом располагала всеми связями и харизмой женщины на пятом десятке. Для неё шли золотые годы. Весь Багиров так или иначе был с ней связан. Никто не смущался называть королевой.

Валентин развернул и съел конфету.

– Избалованный сына никогда свою маму не любил и всегда смотрел на неё в числовом выражении. В один день Аслану пришла занимательная мысль. Как на алгебре учили, отчего не сократить лишнее. Он был уверен, ему уготовляется серьёзное наследство. Неделю суетился. Наконец, нашёл идеальный рецепт. Сготовил маме что-то интересное. Подсыпал совсем чуть-чуть, за чем по всему городу мотался неделю… Елене Николаевне был волшебный вечер. Сыночка что-то своими руками сделал… Да такую красоту! Говорит: «Фантастика, Асланушка…! Лучше, чем в ресторане!». – рассказывал Валентин. – Аслан смотрел, как его мать увядала с каждым днем. Как ей все сложнее было просыпаться по утрам. Тем не менее, сыночек каждый раз слышал «доброе утро», подавая стакан воды для таблеток, которых становилось всё больше. Появились проблемы с волосами. Косметологические процедуры не помогали. Она старалась не плакать, не вешать нос. Но однажды не выдержала: «милый мой мальчик. Ни в чем себе не отказывай. Старость ударяет расплох». Потом началась бессонница. Аслану было алчно смотреть, как вытекает её ресурс. – продолжал он. – Наконец её необыкновенная красота задохлась и здоровье истлело. Отвернулись все поклонники и светские подруги. Главная вспышка раутов и закрытых мероприятий перестала выходить из дома. Через неделю умерла в копне своих опавших волос и постаревшая лет на тридцать. По настоятельной и конфиденциальной просьбе Аслана ее похоронили ночью в муниципальном гробу. Так хоронят пропоиц и бомжей. – сказал Валентин. – Аслан вечером изрядно подмонтировался. Со своим приятелем и компанией девушек они испили порядка семи бутылок вина. Был лобстер. Поминки же случились только на девятый день. Вся элита нашего города собралась проститься, когда гроб уже давно закопан. Вереницы дорогущих автомобилей…

– Это какой-то бред…

– Разве? После ночных похорон мы сразу с сумками сиганули в аэропорт. Наши «поминочки» прошли в Москве. Клуб «Сидней». Капитально нарезались. Выпивка за счет молодого человека в «траурном костюме» – английская двойка, индивидуальный пошив. Скольких он там жахнул… Через полмесяца диагностировали триппер, трихомонад и еще какую-то гадость. Притом, первые раз пять он точно предохранялся. Пробыли в Москве ещё неделю. Каждый день новое место, у меня печень захромала… Гроб его матушки, кстати, на похоронах развалился.

– И ты в этом участвовал?

– Что ты! Я похож на свинью? Я наблюдал и даже ничуть не подначивал. Руку на сердце – Аслану всё пришло само. Я даже сперва отговаривал. Потом, впрочем, перестал. Как пробыл за калькулятором.

– Что это значит?

– Аслан должен был мне половину.

– С какого ему делиться с тобой? Зачем ты ему нужен?

– Говорю: есть мысли. Вложишься и преумножишь. Дам дивиденты. Комфортный процент… Каково будет после двух миллиардов занимать до зарплаты? – Ну, так и стал нужен.

– Что?! Миллиардов?!

– В завещании речь шла о двух миллиардах.

– Он миллиардер?! Безумие…

– Не вполне. Мы не могли дозвониться до Аслана целую неделю как прилетели из Москвы. Я сразу понял, меня накололи. Стали его искать. Без спешки и пыли, попросили определённых людей проявить внимание. В конце концов, на этом дураке я ничего не терял. Никто его так и не нашёл. Всем было ясно как день, что Ася уже в гостинице где-нибудь на Сейшелах, с полным чедоманом кремов от загара. Не поверишь что произошло на самом деле.

– Что же?

– Он сам позвонил из городской больницы. Вздёрнулся, вынули из петли. Я приехал его навестить. Ася нашел что-то забавное в том, чтобы рассказать мне как можно скорее. Сбыл все наследство, два миллиарда, по детским домам. Ты бы видел эту рожу. Шея перемотана. В руке катетер. Глаза цвета вишни. Улыбается. Недоносок на следующий день сбежал из больницы. И пошёл раскапывать свою мать. Набрал кредитов, чтобы перезахоронить. Посмотри на него. Совесть проснулась. Святой человек…

– Так ты такой же выродок…

– Зачем выродок?

– Аслан гноил собственную мать, а ты долю считал.

– А как же!

– Ты считаешь это правильным?

– Сильно не одобряю. Но Елене Николаевне, в общем, не помешало быстрее преставиться. – сказал Валентин. – Это она Асю любила, кровинушку свою… Вот тебе совершенно бытовая история. Как-то Багирская управа отмечала новое назначение. Состоялся закрытый банкет в городском зале. Я, конечно, в подробности не подключен, но, говорят, элитного алкоголя разлито на цистерну. Елена Николаевна пробыла на банкете до рассвета, изрядно нарезамшись. И села за руль. Парковочных мест при коттедже не осталось. Да какая разница! Припарковала внедорожник на детской площадке, прямо в песочнице. Проходимое колесо расщепило, конечно, бортик; и размяло в песке малыша, лепившего куличи. Елена Николаевна, как ни бывало, поставила на сигнализацию и отшатнулась домой. Отдел полиции, услышав фамилию, перестал подавать признаки жизни. На следующей неделе мать этого ребёнка стояла перед великолепной Еленой Николаевной и умоляла хотя бы помочь с похоронами сынишки. «Женщина, я вас впервые вижу.» – отвечает. За очередным застольем кто-то пошутил: «Да, Лен, все мы определённо сделаны из теста.». Поддатая Елена Николаевна взоржала как последняя лошадь.

– Какая мерзость…

– Мирская молва – морская волна. Багирский свет охотно донёс шуточку до семьи, попутно прибавляя свои каламбуры. Елена Николаевна лично поделилась со мной некоторыми, несколько сдерживая смех из приличия. Мне более запомнился – «дети – цветы жизни, а наша Лена не видит газона». Прошло два дня. Весна, вечер пятницы… Отец того ребёнка курит в домашнем халате. Тут, как обычно, во двор заезжает Елена Николаевна… Под халатом оказалась разгрузка! Он достал два охотничьих обреза, и, (главный момент!) не вынимая сигареты изо рта, всёк пальбу по-македонски… Вдогон заревевшему назад внедорожнику разрядил магазин из полуавтоматической сайги 12-го калибра. Елене Николаевне картечь пробила трахею, сняла бровь, прошила голень и бедро. С тех пор дышала как сопящий котенок, обаятельно прихрамывала. Кто был в неё влюблён, совсем врезался по уши.

– Это всё правда?

– Этого мужика знаю. Абрам Молотов, сержант советского стройбата. Затем ветеран каких-то мутных политических конфликтов. Дома у него по запчастям лежал многозарядный гранатомет. Пожалел соседей. А может, детали пропил… После задержания Абрама полиция ещё неделю искала второй обрез. Очевидцы в один голос – «по-македонски». Но не нашли, и всё тут. Уже догадываешься откуда у Аслана гладкоствол…? Ни одному следователю в голову не пришло искать ружьё у того, чью мать из него пытались застрелить. Он, видно, вышел в тот день встретить маменьку, а потом засел в кустах. – продолжал Валентин. – Абрам, может, уже бы освободился. Если бы не презабавнейшее обстоятельство. На пассажирском месте сидела подруга Елены Николаевны. Ты не поверишь – любовь Абрама со школьной скамьи. Он постоянно писал ей старомодные письма, которые та читала через одно, обычно в компании, под цельный хохот. Последнее – за месяц до произошедшего. «Как ты, бьющий мой ключ? Цветущая моя орхидея…». Настасья в ту пятницу сидела со стороны огня. Он не видел, что каждым спуском всю картечь посылал ей. Елена Николаевна была как за подушкой. – говорил он. – Вдовец Настасьи, кстати, делец из девяностых. В лихие годы двоих человек довёл паяльником. Ныне серый кардинал нашего города. Настасье руки целовал. Елене Николаевне тоже, но втайне. Давно его не слышно. Что-то ты меня заговорил.

– Чёрт ногу сломит… – сказал Гриша.

– Это я тебе рассказываю, что считаю нужным. О королеве ещё такие истории были, которые ты никогда не услышишь. Тем не менее, бывшие прямо в твоём городе. Конечно же, Аслана это не оправдывает. Он сгноил свою мать лишь из того, что ему стало выгодно, чтобы она закруглилась. Он одной с ней крови и души. Мажор и нечисть. Таких как он нельзя жалеть.

– То есть ты изначально хотел его кинуть?

– Ему ничего не принадлежит в этом мире. Не кинуть, а сохранить что-то от его рук.

– И куда пошли бы эти твои деньги?

– У меня кондитерская фабрика. Шоколадный дом «Лязгунов».

Гриша посмеялся.

– Что по-твоему смешного?

– У меня девушка любила сладкое…

– Вот видишь… Я уверен, что-то произошло, пока Аслан был в Москве. Он куда-то постоянно ходил. Мне нужно с ним поговорить.

– Возможно, в следующий раз. – ответил Гриша.

IX.

Прозвенел будильник, Гриша стал собираться на работу. С самого утра мысли его не отпускали. В маленькой его жизни что-то рокировалось… Голова разбухала. Эти новости про Аслана… Он никак не похож на человека, который мог располагать таким наследством. Тем более, не верилось в истории про мать… Действительно, чёрт ногу сломит. Гриша работал в полузабытьи. Дважды сел не на тот транспорт. Очередная доставка. Две корреспонденции в офис, до двери. Пригласили на чай, пока ищут печать. Гриша любезно отказался, присел в вестибюле. Подслушал разговор:

– …каждый день приходил ровно в четыре часа дня и брал десять килограмм пряников. Кассир смотрела недоуменно и доброжелательно. Упреждая всякий вопрос, говорил: «варю наркотик». Так продолжалось девять дней. На десятый его ждал наряд полиции. Останавливают на выходе: есть основание предполагать наличие запрещенных веществ по месту вашего проживания. Он говорит: нет никаких веществ. Проходят в подъезд. Понятые, следователь там, кинолог. Вся толпа поднимается на этаж. Открывается дверь. В квартире стоит кровать, чайник и уложен центнер мятных пряников «яшкино».

– А дальше?

– Всё. Сто килограмм мятных пряников. Полиция из вредности конфисковала пару упаковок к чаю. Потом сам съел килограмм двадцать. Остальные засохли. Вынес их на улицу и высыпал в песочницу. Дети с нескольких дворов сбежались. Друг другу глаза повышибали, разбили в доме окно, вся улица была в крошках… В следующем году от армии упорно косил по дурке. Сказали здоров. Вот, в июне вроде дембель был.

Другой сотрудник тут же вставил свою историю:

– Вспомнился мне один блажной из детского лагеря. Диабетик… Ни на какие мероприятия с отрядом не ходил, в это время оставался в палатах один. Как-то в холле созвали собрание по поводу – кто ест зубную пасту… Пацаны пожимали плечами, хотя сами уже вычислили. После любых мероприятий рядом с ним и стоять было свежо. К тому же он постоянно пердел. После собрания дождались когда вожатых не будет; заперлись с ним в палате и наказали – тот съел две тубы колгейта… Зубная паста «солдат». Увезли на скорой с желудком. Приезжали родители. Раскрутили до того, что его, мол, весь сезон пастой кормили. В итоге досудебное урегулирование. Диабетик, говорят, купил себе приставку…

Скоро к Грише вышел менеджер с печатью. Гриша выдал корреспонденцию и поехал на следующий адрес. Проработал до вечера и снялся со смены домой.

X.

Шоколадная фабрика Лязгунова. Ночь. В офисе при фабрике горели окна. Что-то происходило. В кабинет Валентина зашёл помощник с непонятным известием.

– Какая к чёрту Кабакова? – Валентин, развалившись в директорском стуле, повернулся к Махору.

– Александра. Так звать.

– Кто ещё такая?

– Понятия не держу. – сказал Махор. – Прилетела в город по «семейному вопросу». Какая-то делюга в Багире полыхает.

– Семейному вопросу? Что? Ишь, Кабакова…

Валентин развернул конфету и потащил ко рту, как замер напрочь.

– Ты чё, шоколатье?

– Отчество?!

– Что?

– Кабаковой. Отчество!

– Даниловна, вроде. – хлопал глазами Махор.

– Блять! – вскочил Валентин, что стул слетел с колёс. – Поднимай наших! Звони всем! Пусть Робот бьёт детские дома! Все до единого!

– Чего наэлектризовался? Кто это?

– Дочка это Елены Николаевны! Хули ты цветёшь, фикус! Бегом поднимай всех!

– Ооо… Елена Николаевна!.. – протянул Махор. – С какой целью?

– Крепить её будем! Крепить!

– Шаткий ход, шоколатье. Зубки пообламаем…

– На, блять! – Валентин сложил в ладони Махору два тканевых свёртка размером с мыло, но очень тяжёлых.

– Что это ещё такое? – не успел Махор окончить вопрос, как из директорского стола Валентин достал револьверный гранатомёт шестой номенклатуры.

– Вопросы?!

– Ебаться-улыбаться…

– Поднимай всех говорю, ищите Кабакову!

– Как хоть выглядит?

– Плевать!

Гриша допивал у себя дома чай. Полночь. Не спалось. Скоро известие про Аслана успокоило свои вопросы и потеряло цвет. Гриша снова думал о том, что, кажется, становилось ярче с каждым днём. «Да что со мной такое? Это ужас… Я думал, вышел из этого возраста…». Выпил таблеточку. Гриша в самом деле не понимал, что с ним происходит. Догадывался, конечно, но ему становилось смешно и жалко от мысли, что какая-то девушка лишила его сна не просто с первого взгляда, а взглядом мгновенным, пренебрежительным и одним единственным… Вдруг раздался звонок в дверь. И тотчас дверь загудела от настойчивых, свинских ударов. Гриша подскочил, опрокинув на себя кружку и залившись остатками чая. На площадке стояли двое, что-то не могли поделить. И толпа поднималась на этаж.

– Отцепи уже гранатомёт, придурок… – послышалось за дверью.

– Гранатомёт?! – Гриша сорвался на вопль.

– Гриша! – разошлось эхо Валентина. – Это ты? – Он прижался ухом к глазку. – Гриша! Надо поговорить. – слышалось прямо за дверью. – Я слышу что ты не спишь! Я считаю до пяти. – сказал Валентин, всматриваясь в глазок. – Раз. Два.

– Мы поговорим. – ответил Гриша. – Убери свой гранатомёт.

– Не вопрос! Открывай.

Гриша открыл дверь. Вошли двое. Валентин и Махор. За дверью осталось ещё человек шесть, спортивно одетых. Валентин повернулся к Махору и снял с карабина гранатомет. В шестизарядном барабане виднелось два выстрела. Махор взглянул вопросительно, на всякий случай отошёл.

– Так себе затея. – отозвался Гриша.

– Сейчас поговорим. – отрезал Валентин. – Где Аслан?

– Как понять – где?

– Ты заходил к нему. Я всё выяснил. Аслан не отдавал никаких денег в детский дом.

– Я узнал об этой истории от тебя… – сказал Гриша.

– Когда виделись последний раз?

В таком духе разговор вился несколько минут. Скоро Валентин понял, что с однорукого взять нечего и потерял интерес. Впереди было ещё много мест, в которые срочно надо было сунуть рыльце. Наконец, они развернулись и вышли. Только Гриша закрыл за ними дверь, снова раздался стук.

– Прошу прощения. – заговорил Махор. – Убор-с…

Он забрал с вешалки свою восьмиклинку и откланялся. Был первый час ночи. Гриша стоял залитый чаем. Не спал, закрывал за кем-то двери… В его квартире какой-то переполох. С гранатомётом… Всё точно вспыхнуло в одну секунду. «Какого чёрта!» – распалился он. Ему стало так неприятно, злобно; до жжения. Он спешно обулся и выбежал на улицу.

– Валя! – крикнул Гриша, вылетев из подъезда.

Он стоял со своими людьми у машины, и только повернуться успел, как Гриша проходил ему в ноги. Валя оказался разрядником и успокоил Гришу, плесканув боковой по скуле. Звёздочки проходили. Толпа обступила его и смотрела, будто в канализационный люк.

– Дурак ты, Гриша! – все стояли с сигаретами, кроме Валентина.

– Хули тебе надо в моём доме? – сказал Гриша, просыхая от получки.

– Ты сам открыл.

– Какого чёрта ты ночью ломишься в мою дверь?

– Мы живём с тобой в разных мирах, Гриша. В мире больших, очень больших денег, часов не существует, мой друг, только секундомер.

– … И что? Где твои деньги?!

– Ты повёлся с непростыми людьми, Гриша. – сказал Валентин, протянув свою визитку. – Когда понадоблюсь. – добавил он.

– Оставь себе.

Валентин достал конфету и толпа рассыпалась по автомобилям. Это было не первое место, куда наведался Валентин этим утром, и далеко не последнее.

XI

Стоял полдень. Цеха шоколадной фабрики работали буднично. Валентин не спал всю ночь и перехватывался в течение дня короткой дрёмой. Только он закинул ноги на стол, чтобы снова вздремнуть, в кабинет вошёл мужчина в сорочке.

– Не потревожил?

– Всё нормально. Слушаю. – ответил Валентин, приняв ноги и собравшись.

– Вчера вы просили срочно установить по одной персоне. – юрист стоял с выправкой, но расслабленно. – Я навёл все справки. Человек очень упакован. Серьёзные связи. Личный отклик в столичной прокуратуре. Состояние больше двенадцати миллиардов. Часть капитала вращается в тени. Источник благонадёжный. Из белого – завещание родной матери на сумму десяти миллиардов.

– Десяти миллиардов… Кабакова, значит… Где живёт?

– Владеет несколькими объектами недвижимости в Москве, столичной прописки нет. Уточню адрес, если необходимо.

– Вот как… – задумался Валентин. – Не спешите. Уточнять не нужно.

Спустя два часа.

– Махор! На минуту!

Они отошли в кабинет.

– Ты прав был, Махор. «Мутная делюга». Я уверен, Аслан отдал всё сестре. Судя по тому, что затем вздёрнулся, в чём-то обманулся. Побежал матушку раскапывать. Гадость и ублюдок. Наследство вступило в силу четыре дня назад. Вот и семейные дела.

– … Живой этот Аслан ещё?

– Да вроде живой. Вон… – Валентин показал на растущий в горшке спатифиллум.

– А Кабакова кто?

– Миллиардер.

– Ясно как свет. Чем прежде дышала?

– Тёмная лошадка. Мать всю жизнь протежировала. Столичная акула. – Валентин пожал плечами. – Есть мысль. Свяжусь с одним человеком.

Валентин сделал пару звонков. Завёл машину и подъехал к кафе «Судан». Это было дорогое заведение, противным образом сочетающее шик и безвкусицу. За одним из столов ел тучный мужчина поздних лет.

– Здравствуйте… – Валентин обратился по имени и присел.

– Привет, Валька. Хех. Угощайся.

– Благодарю, я после десерта. – он посмеялся.

– Диабет по тебе плачет, Валя!

– Профессиональные риски… Как ознаменовались ваши переговоры по новому мосту?

– Пречудесно! – тот говорил с набитым ртом. – Подряд отчислен светлым головам… Ты знаешь, Валя, я на стороне добра. Хех.

– Я убеждён в этом… Не претендую ни на минуту вашу сверху. Перейду к делу. Кое-что хотел у вас узнать.

– Я весь внимание. – тот разделывал поданных раков.

– По поводу дочери Елены Николаевны…

– Которой?

Повисла пауза.

– Что…?

– Интересуйся, Валя. – мужчина принимался уже за второго рака.

– Вы сказали «которой»…? Что значит «которой»?!

– По поводу дочери Елены Николаевны. – повторил тот. – Которой?

– Сколько их?! – распалился Валентин – Дочерей сколько?!

– Аслан, сынишка. И две дочурки. – жевал он. – Из-под камня ты, Валя? Аслан с отрочества виды перестал подавать. Дурачок. Хех. Бастард кроме прочего. Дочурки в маму. Что ты уставился? Эх. Шоколадник! Делят город твой пополам, а ты ушами хлопаешь.

– Как понять, делят?!

– Мы с тобой люди деловые.

– Кто вторая? Как её зовут?!

– Кажется, у нас темы для разговора кончились. Хех. Разреши слуге поужинать!

Валентин выскочил на улицу, достал телефон.

– Махор, алло! – он семенил запинаясь и спотыкаясь. – Махор, блять, алло!

– Да алло! Слышу я! Алло!

– Махор! Быстро! Из налоговой что-то было?! Проверки?!

– Огорчаешь.

– Отлично, отлично! – Валентин почти срывался в одышку – Роботу скажи! Чистим перья!

– Не понял.

– Перестановки, идиот! Повсюду! Вывозите говно быстро! Кабакова пыль поднимает!

– Шоколатье, шифер тронулся?

– Из головы вынь! У нас вся жопа в крючках. Скоро буду!

Тучный влиятельный мужчина несколько слукавил. Сёстры Кабаковы – две дочери Елены Николаевны – действительно недавно прибыли в Багиров и, кажется, начали предпринимать активные, к тому весьма умелые шаги. Но город они делили пополам не между собой, как могло исходить из хитрой фразы, а вдвоём против Павла Фридриховича. Конфликт интересов разгорался экспоненциально. Валентин остался в заблуждении. Но, впрочем, меры он теперь принимал верные, хотя отнюдь не достаточные. Масштаб того, что надвигалось на город, Валентин совершенно недооценивал…

XII.

В обеденной комнате собрались люди. Гриша плохо спал. Он выпил кофе вместо чая и доедал лапшу. Лапша была отвратительная. Подоляк сидел с кем-то из диспетчерской. Показывали друг другу фотографии знакомых женщин.

– Ушки волшебные! Это факт. – сказал Подоляк. – В остальном серийная стать…

– Лукизм – это не круто. – вставила Докучаева.

– Я не знаю что такое «лукизм». – ответил он. – Но если есть лукизм, значит, наверно, существует и наука, его изучающая – лукистика…

– Да. – сказал Гриша. – Можешь считать, ты рядовой естесствоиспытатель. – он ковырялся в лапше. – Впрочем, как и мы все…

– Особенно эта! – крикнул кто-то из-за стола и все заржали.

Докучаева покраснела. В общем-то все знают, что она похаживала в мужской туалет. Тем не менее, Докучаева хотела всего и сразу – например, при своей безграничной эмансипации сохранить женскую загадку… Вошёл Шульц. Гриша как раз собирался уходить.

– Блистать-дристать, Шахаев! Поздравляю с планом! Начальство говорит, вы общий язык нашли… Жму руку! Фантомное рукопожатие. Ахахах!

– Пошёл ты нахуй, Шульц.

– Ты договоришься у меня, пиздочёс!

Гриша пошёл на терминал и взял свои отправления. В этот день он снова полез через забор. Вечер, светило уставшее солнце. Гриша прошёл на площадку и стал качаться на детских качелях. Ушёл глубоко в мысли. Люди прибывали, заезжали новые автомобили. Жильё было недешёвое. Территория увешана камерами, но не охранялась. Во всяком случае, на территории не было охранной будки. Возможно, охранник сидел в специальном помещении и уже привык к однорукому безобидному идиоту.

Контингент был разнообразный. Странно было видеть человека с пропитым штрафным лицом, выходящим из нового ланд крузера. Или, – смотрел Гриша, – богатый мужчина; ухоженная, интеллигентная жена. И двое детей с синдромом дауна. Деньги есть, а счастья нет… Или вот, – глядел он, – идёт девушка… Нет, с ней всё в порядке. Даже в полном. Она была бесподобна. «Боже мой… – вытянулся Гриша. – Это же…»

Он совершенно не знал что будет говорить, но уже вскочил во весь опор со своим кожаным портфелем, как последний дурак. На незнакомке было то же красивое пальто, но в других сочетаниях, и солнцезащитные очки. На каблуке она представала выше, чем Гриша. Он прибился как целлофановый пакет. Признался, что не может списать её с мыслей после той встречи. Что у неё ужасный взгляд и она ему очень понравилась… После этих слов его расхлестало, он начал исходить комплиментами; они струились из него точно пробило сантехнику. Она не обращала на Гришу ни малейшего внимания. Его комплименты были – шум. Он не прекращал. Перешёл на разные глупости. Рассказал нелепый добрый анекдот… Наконец донял. Она остановилась и повернулась, обмерила его с ног до головы. Гриша замер как вбитый. Её глаза были сокрыты за очками, но было совершенно ясно, это был самый холодный взор. Она отрезала:

– Так ты инвалид. – отвернулась и пошла дальше.

Гриша остался стоять. У неё был неприятный, жгучий голос… Женщина-горький шоколад. Грише стало больно.

– А вы… Красивая девушка! И ваша красота не даёт право так говорить…! – кричал Гриша вслед. Скоро безразличный силуэт скрылся за углом. – Ваша чудесная красота… – бормотал Гриша с тоской.

Он пошёл прочь со двора, уже отдавая полный отчёт в том, что эта ночь будет бессонной, а завтра на работу он не пойдёт. Гриша порешил, это последний раз, когда он здесь. Вдруг он услышал странный звук, разнёсшийся из-за угла. Было похоже, кто-то упал. Гриша подошёл к дому и выглянул из-за угла. Незнакомка лежала на пыльном асфальте. Разбила очки. Её пальто было испорчено. В роскошных волосах замешалась маленькая веточка. Она смотрела в пустоту и тяжело дышала. Похоже, у неё был приступ. Она сильно ударилась, показалась небольшая кровь.

– Боже, боже…

Гриша сбросил портфель и не знал с какой стороны подойти, она лежала в узком месте. Вскоре он постарался, несколько раз подсел и чуть не упал вместе с ней, но взял на плечи и выровнялся. Эта девушка была хоть стройна, но весьма тяжела от своего роста. Афродита. Кроме того, ощущалась крепкая кость. Грише было нелегко. Он понёс её к ближайшей скамейке, ещё не вполне осознавая что произошло.

– Только не урони… – думал он.

Аккуратно уложил девушку на скамью. Перевёл дух. Тотчас она развязалась и чуть не упала. Гриша подхватил. Она была совершенно податлива, как кукла. Из кармана у неё выпали ключи от автомобиля со значком мерседеса. Гриша поднял их и быстро нашёл машину. Это был новый, очень дорогой и просторный мерседес представительского класса. Самая дорогая машина на парковке, если не в городе… Гриша собрался и снова взял на плечи обмякшую незнакомку. Понёс к её автомобилю уложить на сидения.

Спустя некоторые трудности, он упокоил её на задних местах, на дорогой коже. Разул и подогнул ноги, чтобы Афродита поместилась в машину. Аккуратно поставил обувь на коврик. Перед Гришей были её обнажённые ступни. Абсолютно беззащитная. Ему стало неловко, он накрыл их курткой. Скоро сел на траву и стал искать в интернете рекомендации. Спустя пару минут она бессознательно простонала. Гриша показалось, попросила воды. Он ответил, после сотрясения нельзя. Затем что-то вспомнил, самое простое, отложил телефон и вскочил. Закрыл дверь, заблокировал машину. Побежал в ближайшую аптеку. Купил йод, ватку. Вернулся и открыл дверь с другой стороны. Незнакомка беспомощно лежала и смотрела перед собой, выпачканная и растерянная. Он убрал ей волосы с губ.

– Сейчас… – говорил Гриша, подготовив йод, доставая вату. – Я всё сделаю… Всё будет хорошо. – он промокнул ватку и отлепил волосы от кровящей раны. Стал аккуратно обрабатывать йодом. – В этом году реки сильно отлили, вы слышали?… – заговорил он тихо. – Пляжи сейчас ломятся от «копателей». Нашли сотни колец, брошей, и что поинтереснее…

Гриша промокнул новую ватку. Он был сосредоточен и трепетен.

– Копать, наверно, очень интересно. – он продолжал ухаживать. Смотрел на поплохевшую незнакомку. – Одного моего знакомого интересуют места сражений. Он собирает компанию на вылазки. Им попадается посуда, гильзы, немецкие пряжки. Вдруг находят они противотанковую мину. Что делать? Забрать – преступление. Закопать обратно – военная агрессия. Можно вызвать МЧС, придётся объясниться. – Гриша закончил с йодом и подул, чтобы не жгло. – У копателя остаётся единственный вариант – взорвать. К счастью, чаще это происходит в Курской глуши. Мой знакомый говорит – «даданить». Я люблю это слово. Оно как сердце, выпрыгивающее из груди… – Гриша поправил её спавший локон. – Вы такая красивая…

Она повернулась и обвела его больным взглядом, веки её были тяжелы.

– Вы хотите пить. Я сделаю чай. – Гриша импровизировал. – В чае есть кофеин. Отека, наверно, не должно быть…

Гриша снова закрыл беззащитную девушку в иномарке и побежал в аптеку. Там он купил чай… Долго упрашивал заварить его в кружке. Спросил, нет ли лимона. Купил мяту. Заварили чай с мятой. «Почему-то некрасиво». Выловил один лепесток, взял салфетки. «Теперь что надо».

Он аккуратно, чтобы на расплескать, шёл с чаем к её мерседесу. Открыл дверь и увидел, как она обувается, поставив ноги на его портфель.

– Что вы делаете?!

Она надела туфли и предприняла шаг из машины, ей было тяжело. Гриша не понимал зачем. Он поставил чай на багажник. Ему хотелось подать ей хотя бы руку, но он боялся как это будет выглядеть. Потом – второй шаг и последующие. Она очень шаталась и подворачивалась. Раздавила каблуком его телефон. Скоро оставила туфли и пошла по асфальту босиком.

– Куда вы?! Вам нужен отдых! Я сделал чай… Вернитесь!

– Выпьешь. – бросила она, удаляясь.

Гриша стоял, вертя салфетку в своей единственной руке, и смотрел ей вслед. Остался он со странным ощущением. Он совсем не хотел сейчас чай. Поэтому пошёл выливать его в кусты.

XIII.

Этой ночью он спал нормально. Однако на работу не пошёл.

Гриша подобрал свой безнадёжный телефон. Машина осталась заблокирована с ключами внутри. Туфли Гриша решил не оставлять на улице, забрать с собой. Он пришёл домой и поставил их в прихожей на тумбу. Посмотрел со стороны. Её обувь в его прихожей… Он включил компьютер и заварил, как обычно, чёрный чай. По возвращении взгляд его упал снова на туфельки. Ему стало любопытно. Гриша взял их – чёрные, приятного фасона, сороковой размер. Сел за компьютер и забил бренд в поисковик. Нашёл похожие, почти такие же. ГУМ, Москва. Треть миллиона рублей. Гриша обмер: «это, выходит, не она мне телефон раздавила, а я ей каблук поизносил…».

Тотчас Гриша о чём-то задумался. Нашёл сайт фабрики Валентина. Выписал телефон. Выключил компьютер и прилёг. Мысли катили как вьюга. Но минута за минутой успокаивались. Скоро Гриша остановился на чём-то одном, небольшом, вовсе маленьком, совсем ничтожном, и уснул… Проснулся Гриша в ужасном состоянии. На часах три пополудни. Проспал шестнадцать часов… Пока он собирался, с трудом связывая вещи с их предназначением, куда-то вывалилось ещё часа два. Наконец, он вышел на улицу и позвонил Валентину с чужого телефона. Тот был приятно удивлён и извинился «за доставленный давеча дискомфорт». В начале вечера Гриша выехал на шоколадную фабрику.

– … Присаживайся, конечно. – сказал Валентин. – Знакомься, Гриша. Это Махор. Моя правая рука. К счастью, я левша.

– Стебанул электрически. – отозвался тот.

– Эта фабрика всё, что у меня есть. Ни единой души в этом городе, что не оценила бы мой кондитерский посыл…

Он закинул очередную конфету.

– Как ты пришёл в… Кондитерский бизнес? – спросил Гриша.

– Это тайна. Но, скажу, я теперь совершенно другой человек. Начатый с новой петли.

– Валентин, ты случайно на наркотиках раньше не сидел…?

– Исключено, Гриша. – он достал из кармана конфету, но подловил себя и положил обратно.

Валентин был молодой мужчина, уже состоятельный, со своими пороками. Он был охотлив до денег, однако вовсе не жадный. Когда Валентин делился – а делиться с «хорошими людьми» в этом городе надо было постоянно – по-доброму загорался тем, чтобы наверстать вполтора. В его офисе то и дело плелась какая-то интрига. Валентин был чрезвычайно жаден до информации. Если он не был в курсе всей светской ряби, ему дурно спалось. Правая рука Махор совершенно не участвовал в производственных, шоколадных делах. Этот человек всецело существовал, чтобы мониторить городской пульс и «оказывать воздействия».

За все дела шоколадного дома – включая говнишко – отвечал некто по прозвищу Робот – смуглый, коротко стриженный, слащавого вида юноша в очках, окончивший политэкономический факультет ВШЭ.

Валентин умел договариваться неординарно. Однажды он дружески встретился с конкурентом, которого было невозможно переубедить – это был человек математического склада, что разыщет подвох в любой логике. Валентин встретился с ним, чтобы тайно спровоцировать поставить фирменную точку в свободном месте, невыгоды которого были очень глубоко сокрыты. Которые Валентин обнаружил случайно, по счастливому стечению обстоятельств, когда пристреливался открыть свой первый шоколадный бутик; теперь он искал возможность подложить эту свинью кому-нибудь из «всадников диабета», то есть прямых конкурентов.

Не было и шанса, что конкурент купится на эту чушь – он распознает подвох, едва Валентин заговорит рекомендательно. Тогда Валентин сделал иначе. Он вёл лёгкий разговор о рабочих буднях, и между словом ввернул рассуждение об одном, мол, сомнительном месте. И пока рассуждал, преднамеренно наделал ошибок, что в итоге привёл к истинному выводу ложным путём. Конкурент, тайно обнаружив его ошибки, изучил это помещение, не заметил подводных камней, охотно занял его и прогорел.

Валентин неплохо использовал людей в личных нуждах. Любое его знакомство содержало потаённый расчёт. То, что он тянул Грише визитку, означало, что и Гриша, сам того не зная, уже занял некую клеточку на доске, и ждал своей комбинации.

Последние годы Валентин опирал свои дела на Франциска, как самого влиятельного негодяя в городе. Валентину было необходимо находиться со многочисленными негодяями во взаимном лобызании. В узких кругах у Валентина была кличка «акробат» за достижения в уклонении от налогов. В налоговой его любили. Человек, принципиально уходивший от «тридцатины», раздавал на варежки как санта… Делёж города, о котором недавно узнал Валентин, означал, что непременно поползут плиты, а значит нужно снова дрыгаться и освежать рукопожатия. Работы у Валентина и Махора вновь оказалось с головой.

Конфеты Валентин производил, как он говорил, класса «люкс». Стоила коробка как порядочный алкоголь. Однако отдать должное – рецептура была безукоризненна. Валентин очень следил. Ревновал свои секреты. Рецепт что-то действительно в себе содержал, что загруженность фабрики от года к году росла на сарафане – безо всякой рекламы.

Валентин был вспыльчив и доказующ; упёрт, настойчив. У Валентина прострелено лёгкое, две пули. Вытащили только одну. Из-за свинца в грудине он всегда стоит в определённой позе. У Валентина врождённый музыкальный слух. Талант, который он зарыл. Если намечалась стрельба, он брал беруши. Врагов в этом городе у него много. Как и друзей. Рвался в верхний мир. До почтенных лет такие люди доживали редко, однако у многих из них в руках часто сходились миллиарды рублей.

О личной жизни его ничего не известно, кроме того, что не женат. Выше бизнеса Валентин почитал только личное достоинство. Он считал, это лежит вне материального, и бесценно. Валентин ни перед кем не стал бы унижаться, даже хоть стоял бы на краю обрыва. Так он, во всяком случае, уверял. В 14-м году, когда был кризис, Валентин в сердцах забил стрелу поставщику какао… Несмотря на то, что этот человек умело крался по городскому острию, он был ещё слишком молод, и жизнь пока не поставила на нём пробы.

Скоро они с Гришей вышли на улицу. Разговорились, прошлись по центру. Валентин рассказал многое про жилы города. У Гриши было ощущение, что он погружается в сказочное болото… Где правят бани и слухи. Они взяли по безалкогольному напитку и сидели в парке. Был уже поздний вечер, десятый час. К ним вдруг подошла весьма привлекательная девушка.

– Простите, мальчики! Будет сигаретка?

– Не курим. – ответил Валентин.

– Правильно. Молодцы! А огонька найдётся?

– Пожалуйста. – сказал он и достал зиппо. На корпусе была выгравирован логотип его фабрики. Должно быть, подарочная. Девушка достала сигарету и подкурила.

– У вас же нет сигарет… – заметил Гриша.

– Запас карман не тянет, мальчики. – она затянулась. – Я смотрю, тоже не спортсмены. Угостите?

– Нет сигарет. – сказал Валентин и качнул зажигалкой. – Сувенир. – убрал в карман.

– Некурящие, говорите?

– Да.

– Не похожи вы на спортсменов! – девушка усмехнулась.

– Не претендую особо… – сказал Гриша.

– Пожалел даме сигарету? – она затянулась, глядя на Гришу.

– У меня нет сигарет.

– Я дура, по-твоему?

– Я такого не говорил. – ответил Гриша.

– Слушай. – вмешался Валентин. – Ты потерялась? Сауна в другой стороне.

Девушка демонстративно охнула и заспешила в направлении небольшой компании у серой БМВ. Гриша с Валентином вернулись к теме, но не успели даже вспомнить на чём остановились. К ним направлялись двое с девушкой.