Читать книгу Во всём виноват лук - Андрей Михайлович Гавер - Страница 1

Семен вырос в необычной семье. Конечно, если взглянуть на неё со стороны, то вы увидите ничем не примечательных людей, идущих в начале девяностых годов по центральному парку города. Внутри этого котла заварилось странное, порой страшно невкусное зелье из генетически связанных друг с другом ингредиентов. Вся страна состояла из таких малозаметных и часто мрачных людей.

Папа Пётр, глава семейства Морозовых, был чуть выше ростом всех остальных: жены и сына. На нем была одета старая поношенная кожаная куртка, синие сильно потертые в районе колен джинсы, кеды с оранжевой подошвой и бейсболка с пришитыми, достающимися изнутри основания головного убора «ушами». Весна на улице все-таки. Обычно он изнашивал вещи до дыр, шел в ближайших секонд-хэнд и покупал первые успешно примеренные штаны, рубашку, куртку и т.д., и т.п.

Пётр очень много работал, все деньги, заработанные «у станка», он приносил домой и клал в общую с женой копилку, откуда уже деньги улетали на различные нужны. Чаще бюджет тратился на оплату коммунальных услуг, продукты питания, одежду и различные необходимые сыну для обучения в школе вещи.

Несмотря на очевидную неопрятность и изношенность вещей, выглядел он всегда достаточно опрятно и статно. Прямая спина и почти армейский шаг. Если во время его пеших прогулок, кто-то рядом включил бы «Катюшу», то окружающие бы недоумевали и нашептывали друг другу текст, прикрывая рот ладонью: «А почему это мужчина марширует в марте? Какой-то ненормальный!».

Особую привлекательность ему придавали глубоко посаженные голубые глаза на фоне почти альбиносово-белой кожи. Из-под бейсболки торчали рыжие средней длины волосы. Что-то между Филиппом Киркоровым из 90-ых и Валерием Леонтьевым нулевых, но только рыжий. Ни одной рыжей звезды не могу вспомнить, может быть, есть кто-то перекрашенный, но мне это, к сожалению, не известно. Местами луковицы на голове Петра начинали отмирать, о чем он на тот момент еще не догадывался.

Петя был в юности довольно успешным фехтовальщиком, занимал призовые места на всероссийских соревнованиях. Соперники из других регионов уважительно называли его «Огненный укол» за яркий цвет волос.

После завершения спортивной карьеры он решил, что поступит на факультет физической культуры местного педагогического факультета, а после успешного или не очень его окончания он с дипломом в руках будет обивать пороги местных ДЮСШ.

Обучаясь в вузе, он познакомился на парах по «анатомии и физиологии человеческого тела» с человеческим телом, которое он тоже с удовольствием хотел бы изучить – со Снежаной.

Чуть ниже Петра ростом на полголовы в том самом центральном парке девяностых, о котором я упомянул выше, шла рядом его жена. Не сказать, чтобы роскошная леди, но вполне привлекательная. Вот только яркий макияж подчеркивал то, чего подчеркивать не стоило бы, но она художник, и она так видит. Причем это не красивый изъезженный вдоль и поперёк оборот, а чистейшей воды факт. Она видела мир по-особенному, любые трактовки происходящих в её жизни или в жизни других граждан событий, кроме своих, она не воспринимала совсем. Есть только одна правда, и она её точно знает. Если уж накрасила ярко-красной помадой губы, значит это великолепно.

Снежана всегда знала, чего хочет. Ей так казалось всегда, по крайней мере. Делала она что-либо, руководствуясь своим мнением, интуицией или инстинктами.

Снежана, как вы уже поняли, училась в свое время в том же вузе, что и Петр, но только на факультете технологии и дизайна. С детства она мечтала стать художником, но в художественное училище поступить не смогла, в день экзамена по рисунку ее работы были жестко раскритикованы известным местным мастером, который был еще и председателем приёмной комиссии и от которого в тот день сильно пахло перегаром.

Вполне может быть, что она попала под горячую во всех смыслах руку, но это уже не имело особого значения. Как и не имело значения то, что остальным принимающим экзамен людям работы девочки пришлись по вкусу. А вот на факультет ТиД она легко прошла. По недобору. На бюджет.

Вернёмся в парк, который мы пытаемся представить. Жена Петра выглядела гораздо ярке, чем мужа. Хотя ярких оттенков также было сложно найти в её наряде. Если и были яркие оттенки, то давно, пока не выцвели и не выстирались.

Светло-коричневый плащ в пол, торчащая из-под его нижнего края платформа черных ботинок с бантиками, водолазка темно-зеленая – всё это она надевала только по праздникам и до замужества. А в этот день, который мы, воображая, визуализируем, Снежана напялила джинсовый комбинезон и синюю болоньевую куртку с дыркой на груди, которая появилась случайно: ей помог образоваться неостывший пепел сигареты Петра несколько месяцев назад до этой прогулки. Волосы блондинки родом из районного центра развивались по ветру, а на остром затылке еле удерживал равновесие бирюзовый беретик как единственная деталь всё еще связывающая её с мечтой о карьере художницы.

Снежена и Петр очень были похожи друг на друга. Оба были созданы главным художником, кто-то его называет природой, в одной примерно цветовой гамме. Всё было бело-рыже-голубое. Только лицо юной, на тот момент, матери было сплошь усыпано веснушками, а кожные покровы её тела содержали чуть больше меланина, чем в эпидермисе Петра. Поэтому при хорошем освещении они разнились разве что на 2-3 оттенка коричневого.

На пару по анатомии и физиологии, которую по странному совпадению, а скорее всего по ошибке диспетчера расписаний, посетили сразу две учебных группы. Справиться с такой толпой преподаватель, которому было уже под шестьдесят не смог, поэтому анатомия стала полутора часами безделья, изменившими жизни Петра и Снежаны полностью и навсегда.

Их роман не сказать, чтобы был слишком бурный. Она жила с тремя девочками в комнате общежития на одном конце города, а он с мамой и папой, пожилыми уже к тому времени учителями физики и математики соответственно, в двушке на другом конце. Долгие минуты и часы, потраченные на преодоление расстояний между друг другом, придавали романтизма, пикантности и дикой усталости их встречам. Часто они просто сидели в парке рядом с общежитием, она показывала ему свои рисунки, он удивлялся и охал, повторяя каждый раз, что «я и круг-то нарисую треугольником». Но почему-то даже в десятый и пятидесятый раз после этой шутки она смеялась будто бы даже громче, чем в первый раз, приговаривая ухмылисто: «Петя, ты такой смешной, с тобою так хорошо».

Петя знал, что его семья, а точнее мама и папа, сдают квартиру бабушки, которая умерла около пяти лет назад к тому времени. Они никогда не скрывали от него, что после того, как он женится, то квартиру постояльцы сразу же освободят, а он смело сможет туда заехать со своей семьей. Мама Петра мечтала нянчить внуков, а Папа просто хотел, чтобы этот «взрослый лоб» наконец-то съехал из родительской квартиры.

Знала эту историю с квартирой бабушки и Снежана, которая старалась смеяться выразительней над каждой шуткой Петра, даже самой глупой и несмешной.

Естественное желание овладеть собственной женщиной, с которой фехтовальщик Петр проводил огромную уже на тот момент часть своей жизни, все больше давало о себе знать. Иногда в него вселялся зверь, который выпускал когти, скалился на добычу, но та напоминала ему о своей непогрешимой невинности и консервативном воспитании, которое дала ей жизнь в области.

В какой-то момент, через год после знакомства, Петя не вытерпел, продал старый стоявший без дела в отцовском гараже мотороллер, с его разрешения конечно, и купил на вырученные деньги кольца. Ничего романтичней, чем сделать предложение Снежане в той самой аудитории, где они познакомились, он не смог придумать, но главное сам факт.

Расписались, поженились, конфуз…

С первой брачной ночью, с самым важным ее моментом, Снежана тянула долго, как могла. Они, конечно, уединились в той самой квартире бабушки, которую уже освободили, однако Снежена вела себя, как загнанная в пещеру циклопа овечка. После долгих уговоров циклоп сдался и просто лег спать, сняв дорогой костюм, купленный к свадьбе и пролежавший потом без дела много лет. Лишь через много лет его случайно выкинула на помойку мать Петра, разбиравшая вещи на чердаке, где костюм припрятал Пётр. Он считал, что впереди будет много ярких событий, и костюм с пиджачком на четыре пуговицы ему еще пригодится.

Снежана в ту первую ночь легла рядом прямо в свадебном платье, доставшимся по наследству от матери. Как вы могли уже понять, Петр слепо верил всему, что говорит жена. Он её дико любил, она же в целом думала, что любит его, но часто просто недоговаривала некоторые слова, останавливаясь на полуслове.

Ходили слухи, её соседки те еще информаторы, что никакой невинной девочкой она не была, к ней в гости часто захаживал один ухажер с её же факультета, который в последствии стал модным дизайнером одежды, но во время учебы он был просто Борюсик с Филиппово.

Рано или поздно пришлось бы сделать то, ради чего весь процесс становления семьи был так ускорен. Коварный план Снежаны заключался в том, чтобы подсчитать месячные и, наконец, подарить своему уже мужу ночь любви, о которой он так давно грезит. Петр бы все равно ничего не понял, а доказательства на простыне и так появятся. И вот это свершилось. Отсутствие сложностей Снежана объяснила тем, что в юности она не только занималась изобразительным искусством, но и много времени уделяла растяжке и гимнастическим упражнениям. План сработал, Петр счастлив, Снежана рада, семье быть.

Через год на свет появился Семён, который в нашем с Вами воображаемом парке идёт третьим и держит за руку мать. В тот холодный мартовский день Семёну исполнилось всего девять.

От мамы мальчику досталось почти всё, как казалось многим: белые волосы, веснушки и кожа, чуть темнее, чем у мамы. Эволюционировал. В то время в целом, кто не эволюционировал, тот жил не так хорошо, как мечтал.

Необычность семьи Морозовым заключалась в том, что уживались в ней три абсолютно разных человека: тренирующий молодых спортсменов меланхоличный отец, вкалывающая в ателье на состоятельную однокурсницу-соседку по комнате импульсивная мать и предоставленный самому себе и своим фантазиям маленький девятилетний интроверт Семён.

Большую часть времени с ним проводили на тот момент ещё живые дедушка и бабушка по папиной линии. Очень часто он был свидетелем спора: какая из наук, физика или математика, является царицей. Он мало что понимал тогда в этом, но наблюдать без смеха за этим было нельзя.

К родителям мамы маленького Семена отправляли только летом на пару недель. Там он бегал по картофельным полям, ел ягоды, пил свежее молоко и игрался с собаками и кошками во дворе дома. В принципе компания дедушек, бабушек, собак и кошек его устраивала, но случались ситуации, когда на некоторые вопросы он хотел бы получить ответы именно от мамы и папы, которые обращали на него особенное внимание только в один день за весь год – в день его рождения.

Родился он в начале марта, рыбы по гороскопу. Именно этот день мы выбрали, когда решили представить эту семью в парке. Это день его десятилетия. Разменял первый десяток. Сейчас любой увидевший бы эту семейку на улице назвал их хипстерами. Тогда же это была среднестатистическая, постоянно занятая добыванием денег семья трудяг, решившая в день рождения сына прогуляться по главному парку города, держа за руку любимое чадо и список людей в уме, кому долги еще не отданы.

К сожалению время, история и политические решение вносят существенные изменения в жизни людей, пытающихся строить свое счастье. Не так оказалась радужна карьера тренера, не так просто работа швеи, красный диплом помогал мало. Это была середина девяностых, такое было время, другого мы не знаем. Ведь так? Или не так?

Чем старше становился Семен, тем более очевидны стали некоторые вещи. За 2 года, когда Семёну было двенадцать и тринадцать лет соответственно, его семье пришлось похоронить и бабушек, и дедушек, которых он так сильно любил. Так он понял и впервые осознал, что людям свойственно умирать, и этот факт оказал сильное влияние и впечатление на него укрепляющееся Я. К гробам его не подпускали, и он для себя придумал историю, что бабушки и дедушки уехали далеко, где много денег, чтобы потом пригласить всех к себе в гости, но пока не дают о себе знать, чтобы, как говорил дед, не сглазить.

Дом в деревне продали, чтобы закрыть часть долгов. Ездить было больше некуда. Чем старше он становился, тем больше открывались его глаза на так называемую правду жизни.