Читать книгу Моя подружка – Катя Кауфман - Андрей Минеев - Страница 1

С тех пор прошло много лет. От той прежней жизни остались только воспоминания. Так получилось, что у меня не сохранилось ни одной Катиной фотографии. Чем больше седеют мои волосы, тем чаще я думаю о ней, о нас, о том времени.

Перед моими глазами предстает грандиозная фреска, на которой изображены сотни людей. Словно фантазии больного Гойя, нарисованные им на стенах в Доме глухого. У него старики и собаки, и у нее старики и собаки. У него смеющиеся женщины и читающие мужчины, и у нее смеющиеся женщины и пишущие мужчины. У него городской праздник, грустная любовница, слепые беззубые едят суп, шабаш ведьм, драка братьев, пожирающие детей боги и отрезающие головы пьяным царям еврейские вдовы. И у нее раб на цепи и оскорбленный клоун, живые безумцы и самоубийцы в твердом уме, вольные цыгане и обитатели тюрем, преступники всех мастей, развратники и гермафродиты, трупы настоящие и трупы будущие.

В моем заваленном книгами кабинете душно. Измученный бессонницей, я откидываю одеяло и сажусь на диване. Беру со стула халат и надеваю тапки. Мимо спальни, где спит жена, прохожу на кухню. Присев возле окна, я жду, когда в чайнике вскипит вода.

За окном начинается рассвет…

* * *

На рассвете они приехали на городскую окраину. Это было одно из тех тоскливых выродившихся русских поселений, где у каждого становилось тяжело на душе. Даже наступавшая весна в этом месте не вызывала радости.

Здесь давно никто не работал в поле. В запущенных садах в ветвях деревьев висели вороньи гнезда. Стояли покосившиеся жалкие избы. Все вокруг пребывало в полном упадке и дышало беспросветным унынием.

Вид высокой старухи в черном сарафане, тюкающей топором щепки возле сарая, только усиливал тягостное впечатление.

Всю дорогу Сергей Львович Бельский со скучающим видом смотрел в окно. Опустив стекло и закурив, он задумчиво сказал, обращаясь к сидевшей рядом следователю Соловьевой:

– Картина совершенно элегическая. Не так ли, Елена Константиновна? Сто или двести лет назад все одно и то же. Осенний пейзаж, хмурое небо, поля, голый лес. Холодно, сыро. Вороний крик. Размышления о смерти на фоне угасания природы. Чеховский рассказ просто. По полю скачет полицейская карета. Расследовать какой-нибудь очередной живодерский случай из жизни обывателей.

Она лишь улыбнулась. Мимо окутанные густым чеховским туманом проносились голые леса и поля.

Сидевший за рулем сержант милиции рассказывал задумчиво листавшей свой блокнот Кате:

– Всех, кто жив остался, перед Дворцом построили, и он стал их золотыми часами награждать. На всех не хватило, и он свои с руки снял и отдал.

– А у него самого откуда золотые часы? Или себя он в первую очередь наградил? – усмехнулась Катя. – Кстати, Сергей Львович. Может, я это вам рассказывала. Был однажды такой случай. Там есть площадь Дружбы народов, на которой до войны рынок рабов был. Представьте себе ад кромешный. Кровь, крики умирающих, взрывы… Среди этого всего вдруг появляется такой красавчик в прокурорской парадной форме, весь с иголочки, брючки отглажены, туфельки начищены, с папкой в руках. Там голову поднять нельзя. А он между трупов ходит и протокол пишет: «В ходе осмотра места происшествия установлено…»

– Сумасшедший? – равнодушно спросил Бельский.

– Да. Пока бой шел, он под пулями спокойно ходил, смотрел, записывал. Сколько там народа убило, а на нем даже ни одной царапины. Его потом в дурдом отправили, конечно. А я вот тогда в Бога поверила. Что в той ситуации он никак не должен был выжить там. Его Бог спас!

– Есть старая истина, что на войне атеистов нет.

Возле деревянного забора, с раннего утра дожидаясь их, собралось несколько старух. Сгорбившись, опираясь на палки, они о чем-то спорили. Через весь двор тянулись веревки, на которых были развешаны твердые листы одеревеневшего белья. Ночью были заморозки.

– Вы трогали ее?

– Что?

– Переворачивали? – кашлянув, громче спросила следователь Соловьева.

Бросив топор, высокая старуха махнула длинной, как плеть, рукой:

– Нет. Как нашла ее, так и лежит.

– Как это вы не посмотрели даже? А если бы она живая была?

– Как бы она живая могла быть? Всю ночь на холодной земле сама пролежи-ка! – со злобной рассудительностью возразила старуха.

– Вы ее знаете?

– Круглова Мария Петровна. Соседка моя. Вон дом ее… – задрав подбородок, злая старуха заносчиво выставила нижнюю губу.

– Она вчера на рынок ездила за продуктами… – поправляя на голове белый платок, пролепетала из-за ее спины маленькая угодливая старушка.

– А ты сколько раз там была? – спросил сержант.

Щелкнул фотоаппарат, блеснула вспышка. Опытная Катя внимательно следила за действиями молодого следователя, ей было совсем не до разговоров.

– Два раза. Мне хватило.

– Из нашей сборной все вернулись либо контуженные, либо кастрированные после плена.

– А ты какой? – с раздражением спросила Катя.

– Так я контуженный всегда был! – засмеялся он.

Вынув бланк из папки, Соловьева начала заполнять протокол. Надев перчатки, Бельский присел рядом с телом пожилой женщины, лежавшей в кустах около забора.

– При осмотре трупа установлено… – он замолчал, окинул взглядом и тело, и пространство вокруг. – Труп лежит на правом боку лицом к забору, ноги согнуты и подтянуты к животу. Левая рука закрывает лицо, правая рука вытянута назад и сжата в кулак с пучком вырванной травы и земли. Труп одет в серую шерстяную кофту, синее платье в белый горох, желтые носки и черные туфли. На левой ноге обувь отсутствует…

Когда примерзшее к земле тело осторожно начали отдирать, раздался треск. Перевернув тяжелое окоченевшее тело, Бельский молчал. Записывавшая под его диктовку Соловьева долго ждала, когда он начнет, наконец подняла голову. Посмотрела на изуродованный труп и отвернулась.

– Кожа на шее и лице смята и разорвана с повреждением мышц. Кожа на руках и ногах также содрана… – он внимательно посмотрел в ее лицо. – Некоторые из ран имеют круглое входное отверстие и проникают через кожу в виде короткого суживающегося канала, которые очевидно могли быть нанесены коническими клыками…

Прищурившись, Катя посмотрела в поле, видневшееся за ветхими сараями. На темневший вдали лес.

– У вас собаки бродячие есть здесь? – повернувшись к старухам, спросила она.

– Есть какие-то. Каштанка с ними все бегает.

– Что за Каштанка?

За забором лаяли собаки.

– Девчонка тут у нас. Мы ее Каштанкой прозвали. А вообще по-настоящему ее Лизкой зовут. По нашей улице крайний дом.

Клацнув во рту вставной челюстью, старуха повернулась показать и увидела идущего по улице угрюмого мужчину.

– А вот отец ее. Только проснулся, наверно. За бутылкой идет.

Сидевший в машине с раскрытой дверью сержант поставил чашку и термос. Бывший человек приближался, мрачно озираясь с похмелья. Когда он поравнялся, намереваясь незаметно пройти мимо, старухи хором ахнули:

– У него сетка ее!

Услышав это, сержант, подозрительно наблюдавший за ним, поднялся и махнул ему рукой:

– Эй, орел! Ты подожди, не спеши так.

– А что такое? – остановившись, спросил мужик с вызовом, но заранее по привычке виноватый.

– Это что у тебя?

– Сумка чья-то… – посмотрев на нее и пожав плечами, он с готовностью протянул ее.

– Где взял?

– Нашел. Возле калитки у меня валялась.

– Куда движешься сейчас? – подойдя с другой стороны, Катя взяла его за локоть и слегка потянула к себе. – Такой нарядный.

– Чего?

– Идешь куда? – вкрадчиво повторил сержант, беря его за другую руку.

– В магазин.

– В магазин это хорошо… – он стал ощупывать его. – Руки держи, чтобы я их видел.

Бросив сумку, бывший человек развел руки в стороны.

– Подними.

– Я ее нашел, командир. Вышел в магазин, она у меня прям возле калитки…

– Я тебе верю. А в магазин зачем идешь?

– За хлебом.

– Да? За хлебом это хорошо. А пойдем-ка мы к тебе, красавцу, сходим сначала в гости? Не возражаешь?

В дом к нему зайти оказалось почти испытанием. Бичарня страшная. Вонь невыносимая. Половина избы обгорело. На продавленном диване теща под кучей обоссанного рванья спит. На полу в углу, закутанная в одеяло, опухшая жена валяется. У нее слипшиеся патлы вместо волос.

Они вышли обратно на двор посоветоваться, что делать. Вдруг резко вздрогнули от раздавшегося собачьего лая за спиной. Обернувшись, увидели, как к ним на четвереньках бежит с лаем маленькая девочка. Обросшая, грязная, босая, в драных лохмотьях. Во главе своры собак. Они попятились, захлопнули за собой калитку.

На крыльце показалась ее мать, шатаясь, придерживалась за косяк двери.

– Фу!.. – замахнувшись, громко крикнула она и хлопнула себя по ляжке. – Лизка, сучка!

Стоя за забором, они с ужасом смотрели, как во дворе маленькая девочка, рыча, оскаливая зубы, бросалась на окружавших ее собак. Переворачивалась, терлась спиной о землю, мотала головой, подражая им. Черный пес вспрыгнул на нее сзади. Она сбросила его с себя и укусила за горло.

Возле конуры у железной миски валялись корки хлеба, бутылка подсолнечного масла, разорванная оболочка от колбасы. На земле была рассыпана мука и гречневая крупа.

– Вам кого? – мать Лизки пригляделась к стоящим за забором людям, икнула, и, не в силах стоять, села на ступеньках.

Потом отерла рукой губы и тихо добавила:

– У нас все дома.

* * *

Пройдя мимо железной клетки, Катя поморщилась от резкого запаха и спросила:

– У нас все дома?

– Татарин здесь. Если ты это имеешь в виду. У себя в кабинете с какими-то зверями.

В клетке дикое животное неистово бесится. Свирепо оскалившись, лохматый и грязный, рычит и плюется. Трясет прутья решетки, пытается лезть по ним наверх. Подозрительно щурит злые желтые глаза и шипит. Спрыгнув на пол, тяжело дышит и хрипит:

– Я вам это запомню… Повернись ко мне, слышь?! Ты мне в цвет скажи, за что меня закрыли? Адвоката мне приведите!

Дежурный сидит к нему спиной, пишет в журнал, отвечает на телефонные звонки. Постоянно хлопает дверь. После развода входят заступающие в наряд патрульные. Смеясь, встали возле клетки. Снимают на камеру мобильного телефона.

– Я требую адвоката! – утирая слезы, перцовый газ на него почти не действует, он кричит, вцепившись в решетку. – Барбосы!

– Что телевизор с людьми делает! – вздыхает и качает головой дежурный.

– Эй, лошара, слушай сюда! Ты завтра сам лично мне принесешь в зубах…

Повернувшись от пульта на вращающемся стуле, дежурный выглянул в длинный пустой коридор. Убедившись, что там никого нет, встал из-за стола. Вытащив резиновую палку, щелкнул замком и шагнул в клетку. Тот попятился:

– Ты попутал?! Только попробуй прикоснись ко мне!

Взмах, удар резиновой палкой по лбу, дикий вопль… Размеренно методично поднимается и опускается палка. Ползая на коленях, он закрывает руками голову. От ударов лопнула куртка на спине. Скулит, забился в угол на заплеванном полу. Покраснев, тяжело дыша, дежурный сунул палку в кольцо на ремне и стал его обыскивать. Вывернув карманы, бросил на стол комок из смятых денежных купюр.

– А почему он босиком? Копыта где его?

– Он их скинул. Вон валяются.

Рядом с грязной спортивной сумкой лежали стоптанные туфли.

– Это его сумка? Чего вы ржете? – морщится дежурный.

Он брезгливо поднял и поставил на стол грязную сумку, расстегнул замок-молнию. Молча под изумленный хохот всех присутствующих, словно фокусник, он начал медленно доставать из сумки невероятные предметы. Сковороду, икону, песочные часы, резиновые сапоги…

– Белого кролика вытаскивай!

Потом он достал мутную стеклянную банку с белой мазью. Отвинтил крышку, осторожно понюхал.

– Дай сюда… Знаешь, что это? Вот бывает барсучий жир, да? А это просто… Сучий жир!

Неожиданно смех резко стих. Все замолчали, встали, выпрямились. По лестнице спускался начальник районного отдела милиции. В кабинете он снял мундир и переоделся в гражданку. В черном костюме, в белой рубашке и красном галстуке. На его запястье висели тяжелые желтые часы. Опухшее лицо, пузатый, пьяно блестят глаза. Вместе с ним спустились три надменных кавказца.

– И что вы тут все делаете? – зло рявкнул он, оглядывая всех стеклянными налитыми кровью глазами.

Все понуро стали выходить. Он прошел через турникет к пульту дежурного.

– Товарищ подполковник, за время моего дежурства… – начал тот докладывать.

Начальник молча отстранил его рукой, сел на его место. Раскрыл журнал, стал расписываться.

Криво усмехаясь, патрули вышли на крыльцо. Подъехала машина, из которой вылезли их сослуживцы, у которых сегодня был выходной. В майках и шортах.

Один из них не сразу заметил, что потерял сланец. Проскакал обратно на одной ноге. Вернувшись, недоуменно посмотрел на всех:

– А вы чего здесь до сих пор? Мы вас долго ждать будем?

– Деньги давайте.

– У тебя денег нет?!

– Мы сегодня вообще ничего не подняли.

– Вот вы черти! Зачем тогда вообще на работу ходить?! – он опасливо покосился на свет в зарешеченных окнах и спросил тише: – Татарин здесь?

– Только что спустился. Ты поздороваться с ним хочешь?

– Я с ним?! С этим шакалом?

…На темном пустыре на окраине съезжаются патрульные машины. Опустив стекло, Катя сердито спросила:

– Чего вы здесь встали? Подальше нельзя было отъехать?

Хлопают двери. При свете фар составили на капот водку, пиво, закуску. Наливают в пластиковые стаканы.

– Сергей, а что ты хочешь? И так все на нервах. Откуда здоровье? Одни стрессы. На работе сам знаешь. А домой пришел, там жена. То денег мало принес, то палку не так поставил.

– А ты ставь так, как надо! – держа стакан с пивом, Катя потянулась к рыбе.

– Во, видал! – резко вскинув брови, он показал на нее пальцем. – А им все можно!

Ночь. Гаражи. Ветер. Шелестят листьями высокие деревья. Чуть в стороне горит яркими разноцветными огнями большой город. В другой стороне во тьме зеленовато мерцает городская свалка.

Сзади хлопнула дверь. Все удивленно повернулись. Из темноты на них надвинулась огромная фигура. Застегнул пуговицы и заправил рубашку в брюки. Блеснул стеклами очков.

– Вот она, сука с Бузулука! – пожимая его руку, засмеялись. – Ты чего там сидел?

Он молча выпил, поморщился. Позади него также из темноты показалась девушка. Поправив на носу очки, он повернулся и сердито коротко спросил:

– А ты чего вылезла?

Она молча послушно развернулась и села обратно в милицейскую машину. Снова раздался смех.

– Слышь, Ярый. Вот бы на тебя без очков посмотреть. У тебя, наверное, рожа такая тупая-тупая?

– А так у него умная разве?

Ярый снова долго молча жует. Шмыгнул носом, поправил очки. Угрюмо сказал:

– А я сейчас кому-то фанеру пробью.

– А мы чего? Мы ничего. Вы кушайте, Сергей. Не нервничайте.

Вытерев руки, сплюнув, он отошел в кусты. Улыбаясь, проводили его взглядом.

– Вы в курсе, что он на свой день рождения пьяный всю семью перекусал.

– В натуре?

– Его теща приходила к татарину жаловаться. Показывала ему укусы. На носу и на плечах. У нее нос синий, как слива. Ей татарин знаете что сказал?

Захрустев ветками, Ярый появился снова. Все замолчали. Не замечая их улыбок, он вздохнул и угрюмо спросил:

– Что вы тут про татарина? Чего он орал сегодня?

– Как обычно: «Где задержания? Всех уволю. У меня на улице очередь из таких, как вы. Профессионалы, которые раньше поувольнялись, теперь все обратно просятся. Я с ними этот город порву!»

– Ага. Я бы ему сказал, что он себе порвет скоро.

В машине громко играла блатная музыка. Отмахивались и шлепали комаров. Двое разделись и сходили в пруд окунуться. Вернувшись, теперь мокрые вытирались.

– Меня после отпуска сразу поставили дежурным по разбору. А я ни разу не стоял. Вообще не знаю, что там надо делать. И среди ночи приезжают два пидорка молоденьких из прокуратуры. Начинают мне причесывать: «Почему он у вас здесь сидит? Он у вас не должен больше трех часов находиться». Я говорю: «Его опер должен допросить. Опера еще не было. Я сам его допрашивать буду, что ли?!»

У Кати в нагрудном кармане завибрировал телефон. Достав трубку, она услышала голос дежурного:

– Катя, вы где? Киселев поехал вас проверять.

– А чего так рано? – удивилась она. – Он откуда начал?

– Не знаю. Он мне не докладывает.

– Хорошо, я поняла. Спасибо, Дима.

В этот момент в машине затрещала рация. Вокруг гомон, галдеж, музыка, пьяные голоса.

– Тихо все! – крикнула Катя.

В наступившей тишине молча наливают.

– Кауфман, где вы находитесь? – строго по рации спросил Киселев.

– На 50 лет Октября, товарищ майор.

– Все нормально у вас?

– Так точно.

Допив пиво, Катя смяла и выкинула пластиковый стакан. Вытерла салфеткой губы и движением бровей показала напарнику, чтобы садился в машину.

– Все, мы поехали. Кисель проверять начал. Попозже созвонимся. Вы здесь будете?

Махнув рукой вслед отъехавшей машине, усатый капитан достал телефон. Шатаясь, отошел в сторону и стал тихо ласково разговаривать с женой:

– Алло, дорогая? Как там у вас дома дела? Тещенька моя все шароё… не спит еще? А ты почему не спишь?.. А я все работаю, да. Работы много.

Наблюдая за ним, все беззвучно смеются. Положив телефон в карман, он подходит торопливо и деловито:

– Так. Что дальше? Я у мамы отпросился. Куда мы поедем?

– Я предлагаю попозже к Кате на дачу поехать. Там у нее никого. Муж в санатории отдыхает.

Капитан задумался, туго соображая, нахмурился и спросил:

– И что мы туда проституток вызовем?

– Зачем тебе проституток? Ее нагнешь.

– Кого? Катюшу?! – изумился он и покачал головой. – Ее нельзя. Это друг!

…В пять часов утра, сидя в патрульной машине, Катя зевнула, прикрыв рукой рот, и сказала:

– Ездили вчера в старый город в гостиницу. У них там постоялец повесился. В шкафу на вешалке для одежды.

Открыв глаза, ее напарник потянулся к бутылке с минеральной водой:

– На то она и вешалка, чтобы на ней вешаться.

– Короче, стоят сзади меня директриса с какой-то бабой. Я разговор их слышу. Директриса ей шепотом: «Смотри, Галя. Он такой тяжелый, а вешалка его выдержала. О чем это говорит? Хорошую мы мебель купили!»

Он засмеялся и пролил воду на грудь. Катя задумалась, потом вздохнула:

– Я обещала сегодня сына в цирк сводить. Клоуна смотреть. К ним в садик на утренник приглашали. Ему так понравилось. Он меня достал теперь. Клоуна ему надо посмотреть.

– Зачем куда-то ходить? Их вон сколько вокруг. А ты еще деньги будешь платить. Подожди! – он достал телефон. – Бесплатно хочешь? Смотри вон какие! Скинуть? – смеясь, он нажимал кнопки, показывая ей фотографии. – Какого тебе?

– Таких у меня у самой полный телефон. А нам нужен настоящий.

– Зачем вам настоящий? Настоящие они не смешные. А эти вон какие угарные!

* * *

– Клоун!

– Чего? – из темного подвала появляется толстяк, тяжело дышит.

– «Я!» надо отвечать. Ты, я гляжу, совсем расслабился. Ну-ка давай еще раз… – молодой наглый молдаванин раздавил в пепельнице сигарету, повернулся на вращающемся стуле и хрипло крикнул: – Клоун!

– Я!

– Вот теперь правильно. Мусор весь убрал?

– Да.

– На крыльце хорошо подмел? Смотри, я ведь не поленюсь, проверю пойду.

Клоун вздохнул, вытер платком лоб, взял метлу и стал подниматься по лестнице.

Их здесь много в подземелье. Молдаване, армяне, таджики, китайцы. Русский среди них только один. Над ним они все дружно издеваются.

– Я сначала тоже думал, что это у него погоняло просто. А потом узнал, что он реально клоуном в цирке работает.

– Да ладно? – недоверчиво усмехнулись все сидевшие рядом черноволосые и желтокожие.

– У него трое детей, жена больная. Он вообще москвич! Короче, он здесь на трех работах работает… – он повернулся и крикнул: – Клоун! Иди сюда.