Читать книгу «Ходи по путям сердца твоего…», или Невыдуманные истории нашей юности - Андрей Николаевич Рощин - Страница 1

«Ходи по путям сердца твоего…»

или невыдуманные истории нашей юности

Рощин А.Н.

2018 г.

Вместо введения или выбор пути

«…веселись, юноша, в юности твоей, и да вкушает сердце твоё радости во дни юности твоей, ходи по путям сердца твоего и по видению очей твоих; только знай, что за всё это Бог приведет тебя на суд…»

слова Екклезиаста, сына Давидова, царя в Иерусалиме.

Так уж получилось, что детство моё прошло с шикарным панорамным видом, открывающимся с балкона на взлетающие и садящиеся самолёты «Аэрофлота» аэропорта Звартноц, главного аэропорта Армянской ССР. Траектория их перемещения проходила на фоне знаменитой горы Арарат и как раз вдоль улицы Мясникяна, что находится в городе Эчмиадзин (ныне Вагаршапат). Город этот является чем-то вроде духовной столицы всех армян. «Богом созданный город святой, для всех армян такой только один, так говорят об истории той, начало которой – Эчмиадзин». Расположен там Кафедральный собор, построенный на месте, где явился Григорию Просветителю сам Христос и одноимённый с названием города монастырь, а ещё, что самое важное, резиденция католикоса Всех Армян, центр Армянской апостольской церкви. Мало того, первый класс своей русской школы я отучился в одном из корпусов этого монастыря Эчмиадзин, который ранее служил учебным зданием для семинаристов. Но вот стать священником меня как-то не тянуло, хотя я с детства впитал пыль веков и неподдельную старину этих сооружений из розового туфа, камней-крестов, всю атмосферу древности одного из самых знаменитых государств в истории человечества. Не говоря уже о том, что сам Ной пришвартовал свой Ковчег именно к этой горе Арарат (в ту ветхозаветную пору она принадлежала армянам, а не туркам, как сейчас). А в подвалах собора хранилась одна из святынь Нового завета – копьё, которым истязали Иисуса на кресте и масса других, очень интересных артефактов.

Я, мама и Кафедральный собор

Но на выбор профессии, всё же, больше влияли эти, идущие на посадку Ил-18-тые. Технику я обожал в любом её проявлении. «Хочу быть гражданским пилотом!» – решил я. Была ещё, как вариант, профессия космонавта и даже на каком-то новогоднем утреннике я был облачён в космический костюм с гордой надписью СССР на груди и шлемофоном из папье-маше, хотя уже тогда я подозревал, что это уж слишком. Как говорится, любой мечте есть свой предел. Но оба варианта «обломали» врачи – с таким прикусом не берут, ни в пилоты, а особенно таких не берут в космонавты. И, получается, зря я склеивал многочисленные ГДРовские модели наших самолётов, вертолётов и прочей авиатехники. В нашем городе я был не первый и не последний, кто грезил небом. В случае несоответствия медицинским нормам парни шли в институт гражданской авиации, просто выбирая профессию инженера, а не пилота. Конечно в надежде на то, что потом удастся попасть бортинженером в экипаж воздушного лайнера. На это нацеливался и я, но судьба сложилась иначе. Моя семья решила покинуть Армению и вернуться в Россию. Это было правильным и своевременным решением, хотя выполнено оно было самым бездарным способом. Вместо того чтобы нанять жилищных маклеров и путём их искусных манипуляций превратить нашу квартиру хоть в какой-то капитал, мы эту великолепную квартиру на улице Мясникяна просто бросили. Это было большой глупостью, но ничего не поделаешь, родители не были опытными людьми в таких вопросах. Поэтому никакого оборотного капитала так и не нажили. Жили, как могли, так многие делали в то время. Я же, как раз перешёл в 10 класс, мне предстояло уже в России окончить среднюю школу, а дальше уже смотреть – куда податься.

Возвращение на малую родину было восторгом и счастьем. Я упивался русской речью, звучащей вокруг меня везде, а не только в школе, как раньше, и даже тяжёлый уличный мат не вызывал отвращения. Жизнь на чужбине гораздо тяжелее, чем эти особенности нашего менталитета. Хотя до сих пор для меня нет ничего более мерзкого, чем матерная брань из уст женщины и ребёнка. Этого я не принимал и не принимаю сейчас. Как бы эти люди не оправдывались модными тенденциями к такому общению.

В состоянии эйфории я и провел обучение в 10-м классе. Мне попались великолепные одноклассники с чистыми незапятнанными душами. Всё в России для меня было в диковинку. Развлечением молодёжи в то время были танцы по выходным с обязательной дракой парней из разных группировок. Принадлежность к группировке определялась районом проживания в городе или близлежащих селениях. Но я, появившись, первый раз на танцах, этого даже не понял. Меня никто не знал, не причислял ни к одной из групп. Хотя по идее я должен был бы быть «с Полевого». Так назывался микрорайон города, в котором мы жили все вместе в одной комнатёнке старого двухэтажного дома. Но, как говорится, в тесноте, да не в обиде. Дома я бывал только для того, чтобы переночевать. А вокруг хватало объектов для изучения нового для меня уклада жизни.

Тогда, первый раз на танцах, получилась анекдотичная ситуация – вокруг меня все «метелят» друг друга, а я спокойно стою и за этим наблюдаю. Не зная, кто я такой, меня никто не трогал. Тем более что я был достаточно крупным, выглядел старше своего возраста, поэтому если уж собирались бить, то на меня всегда наваливались толпой, чтобы уж наверняка, так было всегда. Что и случилось, как только я решил проводить какую-то девочку до дома. Тут же был наказан местными парнями, которые как «собака на сене» то ли из зависти, то ли видя одиночную лёгкую добычу, решили меня проучить. Но эти бои были «до первой крови» и, как правило, никогда не переходили грань, опасную для жизни.

Придя 1 сентября в школу и войдя в состав класса, я стал «своим». Передвигался по улицам уже в составе группы, что исключало безнаказанные нападения на нас в других районах. Хотя, были случаи, приходилось спасаться бегством, а иногда и принимать неравный бой. Ребята наши были дружные, приоритетами были занятия спортом, музыкой, девочками, то есть самые нормальные мальчишеские интересы.

Но рано или поздно опять встал вопрос о выборе профессии. Самолётов уже надо мной в этот момент не летало, поэтому я рассматривал идею совмещения сильного интереса к радиотехнике и давнюю жажду к морским путешествиям. Кроме прочтённых интересных книжек обо всём этом, где обязательно присутствовали экзотические страны с неизменными приключениями, я имел героический пример своего погибшего родственника, старшего брата моего отца – Михаила. Он был краснофлотцем, бойцом морской пехоты 62-й морской стрелковой бригады и погиб 18 сентября 1942 года в возрасте 22 лет. Начав свой путь под Москвой в трудные для Родины дни октября 1941 года, бригада была переброшена под Моздок. Моряки в бою отличались особым поведением – в атаку они шли, расстегнув ворот гимнастерки, чтобы видна была полосатая тельняшка. Да еще иногда в трудную минуту вытаскивали милые сердцу помятые бескозырки…

Белую форменную рубаху дядя Миша за ненадобностью оставил дома своей матери (моей бабушке), когда был на побывке. Ведь в морской пехоте в белом много не навоюешь. Поэтому держа в руках эту часть матросской робы, я твердо решил связать свою жизнь с морем.

Привожу фрагмент читанного – перечитанного письма его командира, которое он прислал моим дедушке с бабушкой (родителям своего бойца) – «…Ваш сын был одним из лучших краснофлотцев моего подразделения. Даже в бой шёл с улыбкой, как и всегда с искринкой… Вашему сыну вечная память от всех его друзей и командиров. Помните и любите своего Мишу. Он погиб в боевой разведке. Вот что хотел я написать Вам о нем. С приветом гвардии лейтенант (Изосов В.М.)"

Мой двоюродный брат, тоже Миша, названный как раз в честь героически погибшего дяди, то ли по велению души, то ли по воле случая попал на Северный флот и отслужил там срочную службу. Спустя много лет мы с ним не раз, бывало, вместе отмечали день флота в своём семейном кругу.

А в то время, после окончания школы, мне казалось, что это просто идеальный вариант совместить свой интерес к электронике и радиотехнике, реализовав его в морском применении. Я выбрал «Макаровку», электромеханический факультет. Вроде бы то, что надо.

И вот с аттестатом зрелости, грамотой за отличные успехи в учебе я поехал в Ленинград в поисках своего пути и новых приключений.

Со мной поехал и отец в роли моего «кошелька». Но подозреваю, что и с целью «оторваться» вдали от семьи, «гульнув» со своими знакомыми. Доведя меня до абитуриентской общаги, отец «испарился по делам», оставив меня в крайней нерешительности. Города я не знал. Проехав всего один раз от вокзала до Васильевского острова на метро, где и что находится, тоже представлял очень смутно. Поэтому с городом меня знакомил совершенно чужой человек. Он вроде тоже собирался поступать вместе с нами, а вроде только делал вид. Был тогда такой мошеннический трюк у изобретательных представителей преступной среды – изображая абитуриента, поселялись в общагу, а туда ведь приезжали со всех уголков страны и на кармане имели немалые суммы. Ведь прожить надо было как минимум два месяца, а «абитуру» в «Макаровке» не кормили, только давали бесплатное временное жильё. Брали с собой парни, как правило, 300 – 400 рублей. И вот эти аферисты проверяли в их отсутствие вещи своих соседей по кубрику и искали эти деньги. Обворованные парни оставались без средств к дальнейшему поступлению и уезжали так и «несолоно хлебавши». Именно это произошло на моих глазах – у соседа по комнате вытащили 400 рублей, пока мы были на экзаменах. Это по тем временам была огромная сумма. И ничего не сделаешь, розыском никто не занимался.

Мне с этим было проще, раз в карманах ничего нет. А через пару дней появился отец, отдал мне всё, что осталось после его похождений, а это было аж 65 рублей, и с пожеланием – ни в чём себе не отказывать, уехал обратно.

На безрыбье, как говорится, и сам раком станешь, поэтому, прикинув свои финансовые возможности, я был сильно озадачен. К тому моменту я уже сдал удачно один экзамен, но предстояло ещё три, и положительный исход дела был под большим вопросом. В моей комнате, или кубрике, как, на морской манер, её называли курсанты (и нас приучали к этим традиционным понятиям), сложилась дружная группа из нескольких парней. Одного звали Юра Бойко, это был спортивный парень, похожий на гимнаста, и ещё высокий парень с кликухой «Штакет», но тогда мы его звали просто по имени, Олегом. Так вот, на этой 20-й линии Васильевского острова, непосредственно рядом с общагой располагался хлебокомбинат Василеостровского района, который распространял по всей округе такой аромат выпечки, что вечно голодные абитуриенты или сбегали в поисках доступной пищи, или лезли через забор комбината за источниками этих запахов – свежими батонами. Бойко делал это превосходно, его спортивная форма позволяла подкармливать нас по вечерам, когда было особенно голодно. В свободное от подготовки к экзаменам время мы изучали наш прекрасный город, к которому я мгновенно стал неравнодушен, ходили даже на концерт некоей популярной тогда группы, то ли «Лейся песня», то ли «Поющие сердца». Это уже не важно, они не сильно отличались по репертуару.

Сдав вполне удачно ещё один экзамен, я уже понимал, что денег катастрофически не хватает. Сомнений мне добавляли коллеги – абитуриенты, сообщив, что в плавсостав из «Макаровки» берут мизерное количество выпускников. А вот из обычной мореходки в море идут все. И тут у меня возникла идея использовать свою почетную грамоту, она тогда заменяла сдачу экзаменов в Мореходное училище. Необходимо было только написать сочинение, и по баллам я бы проходил, если даже сочинение оценили бы на тройку. После тяжких раздумий я бросил всё, чего уже достиг в Макаровском училище и подал документы на радиотехническое отделение Ленинградского мореходного училища ММФ.

В день написания сочинения произошёл казусный случай, который повлиял на мою дальнейшую судьбу в этой мореходке, это уже тогда, когда я туда поступил. Дело в том, что многие люди видят одно событие, а понимают увиденное совсем в другом, неожиданном толковании. Я узнал об этом казусе спустя много лет, встретившись случайно в метро и разговорившись с этим «наблюдателем», имеющим искажённое сознание. Он сам мне и выложил своё видение тех событий и тот факт, что всем окружающим рассказывал об этом во время обучения.

А дело было так – зная, что мне достаточно тройки и, написав быстренько сочинение ещё до конца отведённого времени, я при сдаче исписанных листочков попросил женщину преподавателя, уже проверяющего работы у тех, кто «отстрелялся» – сообщить мне результат. Что и увидел этот завистник – долговязый парень с азиатским лицом. То ли казах, то ли узбек. В общем, с характерной внешностью. В его воображении сразу нарисовался не иначе как сговор, вон они шушукаются, а парень блатной и явно они «в доле». Ну, люди у нас такие, к сожалению, завистливые. Ничего уж с этим не поделаешь. И желание мне нагадить не оставило этого парня – он усиленно распространял эти свои домыслы в кругу старшин и подбивал их «гнобить блатных». Это чтобы им служба раем не казалась. «Последний гвоздь» в этот домысел завистника вбил факт того, что я не жил в общаге ЛМУ, я ведь так и остался в Макаровском общежитии со «Штакетом» и Бойко в одном кубрике. Зачем мне было дёргаться туда – сюда, если и денег-то у меня оставалось меньше рубля. Женщина – литератор обрадовала меня тогда тем, что поставила 4 балла и я, соответственно, понял, что однозначно прохожу по конкурсу.

После удачного завершения плана с мореходкой, надо было теперь что-то делать, чтобы добраться как-то обратно – домой. Сейчас, может быть, это выглядит унизительным, но тогда это было в порядке вещей, не только я, многие ведь нуждались. Поэтому мне пришлось просить своих коллег – абитуриентов скинуться, по мере возможности. Мне надо было купить билет на обратный путь. Самый дешёвый проезд до Москвы стоил 4 рубля, а дальше можно уже было проскочить «зайцем» на электричках. Как сейчас помню – «Штакет» недовольно бурчал, но денег дал, аж целый рубль.

Вот так и закончился выбор профессии на том этапе моей молодости. Впереди было обучение в мореходке, там же мы проходили и военную службу. По окончании получали профессию судового радиста, диплом радиотехника и звание младшего лейтенанта запаса. Это если ты становился гражданским. При желании можно было надеть погоны. Кто-то уходил в милицию, кто-то в авиацию. Как поступить каждый решал сам, по мере возможности. Распределения в то время были очень неудачными.

В день, когда я точно узнал, что был зачислен в курсанты, прошёл сильный дождь и, идя по дорожке к метро «Елизаровская», я решил, что это к удаче. Ливень прошел быстро, был обильным, оставил после себя запах озона и яркое солнце. Было радостно на душе, ведь меня ожидала легкая и приятная дорога домой с победой. Вода смыла весь негатив в душе, а значит, я непременно смогу получить от дальнейших жизненных приключений настоящее удовольствие. Я лавировал между дождевых червей, которые в огромном количестве, как будущие трудности в жизни, выползли на эту дорожку после ливня и очень старался их не раздавить…

«Ходи по путям сердца твоего…»

или невыдуманные истории нашей юности

(избранные главы)

1

Так уж получилось…

Так уж получилось, что я практически одновременно закончил мореходку и стал отцом.

Это произошло в один день и в следующую за этим днем ночь. День этот был днём выпуска из Ленинградского Мореходного Училища ММФ СССР, он же стал днём рождения моей дочери. Произошло это событие не без участия моих «коллег» по этому училищу. На первый взгляд звучит это как-то двусмысленно. В действительности же всё вроде бы просто, комично, но настолько неожиданно, из-за того, что события сваливались без предупреждения и перерыва на неопытного ещё в жизненных ситуациях молодого парня 20-ти лет.

День этот был посвящен празднованию события выдачи дипломов и, как следствие, прощанием выпускников перед отбытием на место распределения. С некоторыми, так уж получилось, прощанием навсегда. Сам же я был распределён в Военно-Морской Флот, хотя на тот момент совершенно смутно себе представлял то, как это будет выглядеть, ведь полагал, что учился в гражданском училище торгового морского флота нашей страны. Но в тот год молодые специалисты для флота особо никому были не нужны и разнарядки на молодых специалистов прислали все, кто захотел получить себе свежее пополнение. От рыбных колхозов до ВМФ.

Итак, событие отмечали в ресторане «Невский», находящемся на одноимённом проспекте славного города Ленинграда. Сразу скажу, был я беден, юн, неопытен, и к коварству личного состава таких увеселительных заведений не был готов. Держался неосторожно и был сразу наказан – у меня украли весь мой карманный капитал, то, что я смог вырвать из семейного курсантского бюджета – купюру в 10 руб., у меня вытащили из кармана. Скорее всего, это произошло в гардеробе. Но пропажа обнаружилась лишь в конце праздника. А в ходе мероприятия, как уж повелось, производилась обильная дегустация горячительных напитков, скорее всего набодяженных в этом же ресторане. Водка оказалась явно «несвежей», как выяснилось позже. Но в ходе праздника молодые и крепкие ещё желудки бывших курсантов вроде уверенно сопротивлялись отраве и тому, чем мы это всё закусывали. Это вам не там… Не в училище, где всё было знакомо и привычно. А это уже тут – в жестокой реальности взрослой жизни. Поэтому некоторые товарищи немного не рассчитали. Доза яда на массу тела оказалась избыточной. Забегая вперед, хочу заметить, что такая же история повторялась неоднократно и позже, когда через много лет, уже убелённые сединами собирались мы отметить радость встречи и возможность поделиться воспоминаниями. Водка каждый раз оказывалась «несвежей»!

Вот и в тот раз, после жаркого прощания с отбывающими однокурсниками я оказался наедине с бездыханным телом своего отключившегося товарища, нулем денег в кармане и полной невозможностью бросить его в таком состоянии. У меня было преимущество по массе тела – я всегда был крупнее среднестатистического курсанта, стоял в строю первым, соответственно и отравление алкоголем доходило позже. Такси было не нанять – деньги украдены, но мой дом находился не так далеко, дотащу, решил я и понёс тело к улице Херсонской, навстречу новым событиям этой ночи…

Мы добрались до дома каким-то образом, совершенно незамеченные работниками милиции (а тогда очень легко можно было загреметь в вытрезвитель, в котором мы даже, было дело, дежурили во время обучения). И даже лифт работал. Вроде бы всё благоприятствовало нашей цели – упасть в тепле родных стен и спокойно переваривать праздничный яд в желудке.

Но вот этого-то как раз и не произошло. Ну, то есть, упасть-то мы упали. Причем все в одной комнате коммунальной квартиры (в коридоре и кухне падать было нельзя – соседи были бы явно «против»). Я, он и плюс моя жена на восьмом месяце беременности, которая даже застелила дорогому гостю раскладушечку.

И только вроде появилась уверенность в завтрашнем дне, как организм товарища ожил и стал бороться за живучесть всеми доступными ему методами.

Методы организма были самыми простыми – самоочищение желудка с целью выживания.

«Я, кажется, рожаю», сказала моя жена и я понял, что покой нам только снится.

Первым решением было позвонить по телефону, который номинально присутствовал на улице около дома. Но в телефонной будке было всё, кроме телефонной трубки, остро необходимой для такого звонка. Тогда, геройски рванув на пустынную проезжую часть улицы Херсонской, я остановил одинокий грузовик, который в ночи ехал незнамо куда, и других вариантов у меня уже не было.

Поняв, что он тоже кому то нужен, водитель согласился везти нас в роддом. Надо понимать, что это были предпраздничные дни перед новым годом, кто-то уже его отмечал. Кто-то отмечал католическое рождество, а вообще-то это был вечер пятницы со всеми вытекающими из этого явлениями.

А события шли одно за другим. В районном роддоме нас не приняли – побоялись принимать преждевременные роды да ещё с отрицательным резус-фактором крови у роженицы. Послали в специальный роддом для недоношенных детей.

Я вообще-то свой грузовик уже отпустил, говорю, и начинаю понемногу закипать. Ещё немного и если бы у меня была шашка, стал бы ей рубить направо и налево.

Видя, что родитель страшен в гневе, нам дали какую-то санитарную машину и повезли. Далее как в кошмаре – там тоже отказывают в приёме, езжайте, говорят на Васильевский в первый роддом (там специализировались на отрицательном резус факторе). На этой же машине поехали в номер первый, в котором, наконец, отобрали у меня жену, вручили мне её одежду, обувь и я стал ждать продолжения событий.

Проблема была в том, что работники медицины тоже что-то отмечали. Так уж было тогда всё устроено, если под рукой медицинский спирт, а впереди Новый год и далее «Москва-Петушки» со всеми остановками…

Про мою несчастную супругу они просто забыли. А чтобы самим немного протрезветь открыли форточку (а за окном зима!). Простудили её после родов или до, сейчас уже не важно. Главное ребёнок остался жив (до этого они другого ребёнка потеряли, может поэтому и пили, типа «с горя»).

Пока ждал, до меня уже докатилась мысль о ненормальности происходящего и странных репликах медперсонала, я стал рваться на выручку, но, в то время, отцов усиленно ограждали от пересечения порога приёмного отделения. Пресекли и мои попытки вмешаться в процесс. И только по завершению рождения ребенка мне сообщили о результате и отправили домой.

Я шел по Васильевскому острову, с женской одеждой и сапогами в руках, совершенно счастливый от того, что никто не умер, что я уже отец, но меня всё равно опасливо объезжали таксисты. Картина, действительно странная – мужик кого-то раздел и ищет теперь тачку, чтобы уехать с добычей. Кто-то всё же подобрал и я, наконец, вернулся домой восстанавливаться после всех этих приключений.

Там всё оставалось на прежних местах. Тело товарища уже явно оживало после отравления.

Когда организм «коллеги» полностью восстановился, мы отметили рождение дочери тем, чем смогли и сокурсник заторопился на вокзал. Больше ко мне он не заходил даже спустя много лет, когда мы уже вышли из детородного возраста. Хотя и ждали три раза его в гости, накрывали стол, но каждый раз он находил какую-нибудь «отмазку», почему не смог. Видимо боялся, что мы ещё кого-нибудь родим….

Ну а меня ждал первый визит на место распределения.

Выход из роддома

2

БГК-636

По иронии судьбы недалеко от города Ленинграда, в городе Ломоносов (он же Ораниенбаум) находилось ещё одно ЛМУ, но только не ММФ, а ВМФ. Расшифровывалось только, само собой, иначе – Ломоносовское Мореходное училище. И готовили там всё тех же радистов, но только для Военно-Морского флота. Но случалось так, что это училище не справлялось с выпуском радистов и сильно хитрый начальник отдела кадров в/ч 42842, которая располагалась там же, в Ломоносове, запрашивал выпускников из нашего училища. Эта «запутка» с аббревиатурами коснётся лично меня и самым неожиданным образом. Но это будет позже. А в тот момент, в заданный командованием день и час, я и такой же мой «коллега» Николай Теньков ехали первый раз на место распределения.

Ну с Николаем всё просто – как только он увидел плавсредство, на которое его распределили, реакция была однозначной – «чтобы я… да на это… ни за что…» Короче послал он военно-морской флот страны, далеко и надолго. Впоследствии он нашёл себя в гражданской авиации, что косвенно послужило причиной его преждевременной смерти.

Ну а мне, кроме своих цепей, терять было нечего. Молодой отец, без копейки в кармане, нечего дергаться – бери, что дают. Распределён я был на БГК-636.

Тут надо пояснить, что это такое. Расшифровывается как Большой гидрографический катер с бортовым номером 636. Приписан он был к малому дивизиону воинской части 42842. Эта структура представляла собой военную гидрографию Балтийского флота с зоной ответственности от Финского залива до всей Атлантики в целом. Малый дивизион был расквартирован в Ломоносовском порту, а большой дивизион, состоящий из океанских лайнеров, т.н. ОИСов – Океанографических Исследовательских Судов находился в Кронштадте.

Конечно же, не так я представлял свою деятельность на флоте, но тем и отличается военный флот от гражданского – тут надо выстрадать своё место под солнцем, дослужиться, пробиться, кто как может, в общем, заслужить. Кто умом, кто блатом, кто по воле судьбы и счастливого случая.

На гражданском же флоте, как правило, давали начинающим первый рейс – чтобы молодой специалист мог немного заработать. В ВМФ ничего никому не давали, ты должен был прорасти как росток сквозь асфальт. При этом нести все тяготы и лишения службы и при этом не получая ничего дополнительно из денег, как офицеры, которые кроме зарплаты получали ещё «за звание». Мы же оставались гражданскими людьми, но так называемыми вольнонаёмными. Другими словами – присягу ты давал, даже в трудовую книжку об этом делалась запись, но погоны не носишь. А командуют тобой военные офицеры. Оружия, само собой, нам тоже не давали. Только офицерам.

Команда катера подобралась очень колоритная. Мотористы и матросы – сплошная молодежь. «Дед» (стармех), само собой, был настоящий дед. Сидел в каюте, «квасил» и делал изумительные модели парусников, цельновыточенные из натуральных материалов.

Капитан тоже был настоящий, с красным лицом, ровесник «деда» квасил в одиночку или на пару с «дедом» и дико-демонстративно уважал меня (чтобы я не сбежал, а команда не осталась без радиста). Ну а старпом, с которым мы жили в одной каюте и даже немного подружились, но только до того момента пока я его чуть не убил – когда спрыгивал с верхней коечки, она слетела с цепей и угодила спящему старпому прямо в лоб. А весила она немало… Он был моим ровесником и даже сходил на больших пароходах в дальние океанские походы. «Дед» тогда меня успокоил, «непреднамеренное убийство – много не дадут». На что уже обижался старпом – почему это за его убийство много не дадут! Где справедливость? И невольно стал меня опасаться – предложил спать по очереди. Шишка у него выскочила пугающих размеров, но всё обошлось.

У меня же ещё была радиорубка – личное помещение, доступ в которую был разрешён только мне, хотя бы по той причине, что никто другой в ней уже бы не поместился. Размер её был соизмерим с самым маленьким помещением для «удобств» (гальюн на катере тоже был), но только заставленный ещё радиооборудованием. Плюсом было наличие иллюминатора. Так что всё солидно. При желании можно было проветриться, не выходя из рубки. Что оказалось очень кстати при штормовой погоде. Неизменная «Волна-К», конечно же УКВ радиостанция, передатчик, не помню уже какой, коммутация, волноводы, блоки питания, вот примерно и весь состав оборудования.

В радиорубке БГК-636

Обязанности вроде и нехитрые, но совершенно незнакомые мне – как выяснилось, у военных любая связь организована совсем не так, как у гражданских. То, чему учили в Ломоносовском ЛМУ это совсем не то, чему меня учили в Ленинградском ЛМУ. За основу у них была взята старорусская азбука (аз, буки, веди и т.д. и т.п.), свой, отличающийся от международного радио– жаргон в УКВ эфире и другие, иногда очень неожиданные особенности. Вот как-то так я и трудился, как мог, пока в один прекрасный момент, при работах в районе острова Сескар, дивизионный связист не запросил у меня по связи координаты. Я с готовностью ему их дал. Оказывается, это я сделал совершенно напрасно. На самом деле это был карающих орган (как ему это представлялось), который решил устроить мне подставу (чтоб служба раем не казалась) и тем самым «построить» подчиненного. Тут же он со злорадством сообщил, что я наказан лишением рабочего диплома и отстранен от работы. Я ничего не понял, но позже выяснилось, что координаты я должен был давать в зашифрованном виде, пользуясь шифровальными таблицами радиста ВМФ.

Я, конечно, знал, что они существуют, но никогда ими не пользовался. Меня, соответственно, никто этому и не учил.

При личной встрече я сильно заинтересовался у офицера связи – а какой такой рабочий диплом, которого меня лишили, у меня ничего такого нет… Тут, в свою очередь, сильно удивился дивизионный связист – откуда было ему знать, что ЛМУ можно расшифровать иначе. Конечно же, он думал, что я из Ломоносовской мореходки, где и давали эти загадочные «рабочие дипломы». На том и разошлись без обид – с меня взять было нечего, а я уже вынашивал план перехода в большой дивизион. К нему невольно меня подтолкнул этот случай с дипломами. Ведь у меня ещё был общегосударственный диплом радиотехника, а с этим документом можно было претендовать на должность электрорадионавигатора на корабле из большого дивизиона, уходящем в дальний океанский поход (то, что в гражданском флоте называют рейсом). Но в жизни всё получилось гораздо интереснее – я в итоге стал ЭВМщиком (тогда компьютеры назывались ЭВМ). Но перед этим мне пришлось покрасить корабль «Академик Крылов», искать на БГК-636 утонувший в Неве автомобиль с преступником и получить на День Рождения несколько ящиков корюшки от местных рыбаков.

Я, старпом и «лапти» эхолотов

Типичный моторист

Типичный рулевой матрос

Типичный военный гидрограф

Ещё один представитель «науки» на вахте

Память обо мне на катере у личного состава БГК-636 после моего ухода, скорее всего, осталась по навыку делать блюдо «Бедный барин» когда на камбузе ничего нет.

А такое бывало довольно часто, потому что коком у нас была загульная и запойная повариха уголовной наружности, сходная лишь со «снегуркой», моим водителем в тот период, когда, давно закончив с плаваниями, работая на киностудии «Ленфильм» я исполнял обязанности «Деда Мороза», чтобы создать нашим детям хоть немного праздника под Новый год.

Поэтому опишу «снегурку» и станет понятно, какой была и повариха на катере.

Если представить себе женщину с отсутствием всего женского на лице, на теле, в неизменной беломориной во рту, подростковыми брюками на неженских бедрах и печатью тяжёлого жизненного пути на суровом лице, то это будет точный словесный портрет моей «снегурки», а соответственно и нашего кока (поварихи) на БГК-636.

Но если «снегурка» водила на студии «буханку», так в простонародье называют микроавтобус УАЗ с полным приводом (что не помешало «снегурке» застрять в снегу в городских условиях Ленинграда, а мне, в облачении Деда Мороза, толкать УАЗик под недоуменными взглядами прохожих), то повариха наша с таким же «талантом» готовила нам еду, которую лучше бы не готовила совсем. Это и происходило во время запоя – еды не было. В основном такое случалось с ней на берегу. В море же ей пить было нечего да и не с кем.

Типичная картина – все лежат пластом от качки, а ей всё равно. Повариха патологически НЕ УКАЧИВАЛАСЬ! Это было главным её свойством, отличающим её от обычных людей. Дело в том, что катер был как пробка от бутылки. Его качало на любой волне, а на своеобразной балтийской зыби это вообще голова – ноги, сливай воду… Но поварихе была безразлична любая качка. И всегда беломорина в зубах, от запаха которой других выворачивает моментально. А она такая – «мальчики, а чего это вы лежите, кушать не будете?» (недоумённо стоя в проходе и с желанием нас добить запахами, чтобы готовить ей точно не пришлось).

Но, кушать иногда всё же, хотелось. Запас хлеба на катере всегда был, только хлеба старого и невкусного, и поэтому я стал делать так, как делал всегда, когда в доме ничего нет – жарил «бедного барина», чтобы всех накормить. Это жареный хлеб, приправленный сахаром или всем тем, что есть в наличии. Команда была довольна, уже с голоду не помрём и до берега дотянем!

Но самым приятным воспоминанием был случай, когда нам рыбаки, ловившие корюшку, подарили несколько ящиков свежайшей, только что выловленной, вкусненькой рыбки. Они, конечно же, боялись за свои сети, которые мы можем повредить и подогнали «презент» с корыстной целью, но откуда им было знать, что это был день моего рождения. Конечно, тут же решили отметить рыбной кухней и с размахом. Использовали все методы приготовления. «Дед» корюшку тушил. Остальные жарили. Любой способ нашёл своих едоков. Все были очень довольны! А такого оригинального подарка мне больше никто и никогда, к сожалению, не преподносил.

Тем летом в Ленинграде случилось ЧП. Как так получилось, трудно сказать, может сильно торопились, может погоня была. Но «смайнали» (уронили другими словами) наши доблестные органы с разведённого Литейного моста автомобиль с наличием в нем особо опасного преступника. Для поиска авто привлекли наши гидрографические катера, ведь мы своими эхолотами могли прощупать рельеф дна, найти машину, а там уже дело за водолазами.

Очень им надо было узнать – преступник смог спастись или покоится на дне.

Но проблема заключалась в следующем – никто точно не знал где нужно искать.

Благодаря этому случаю мне довелось любоваться нашим городом с воды. Это были непередаваемые ощущения.

И так продолжалось довольно таки долго, не меньше недели. Мы прочёсывали Неву и вдоль и поперек. Но рельеф дна настолько сложен и там столько всего навалено, что вычислить автомобиль было очень сложно. Тем более что у Невы очень сильное течение с завихрениями и унести его могло куда угодно.

Но главным было то, что такая работа это блаженство на эмоциональном уровне – красота восприятия действительности с воды совсем иная, нежели с берега. А ощущения такие, как если бы мы на личной яхте рассекали по Неве в течение нескольких дней, при этом и себя показывали, и на людей любовались. Лепота!

А машину нашли всё же не мы, а второй катер из нашей группы. Нас отозвали на работы в заливе, а им ещё долго пришлось прочёсывать реку. Наличие или отсутствие тел сразу же засекретили. Так что даже не знаю точно, спасся там кто-нибудь, или нет, но мы получили массу приятных воспоминаний об этом приключении (хотя мне потом шепнули по секрету, что никого в машине не было).

3

Неваляшка

руками лишил себя душевного спокойствия. Отвез жену и дочь в славный городок Петушки. И с тех пор Есть такой фильм – «Баллада о солдате». Все, наверное, помнят, как по сюжету фильма солдат ехал на побывку на перекладных. Но получилось так, что самой побывки было всего несколько минут. Что-то подобное получилось и у меня, во времена работы на катере.

Работа эта была на свежем воздухе и с полным набором новых впечатлений. Где мне было бы раньше всё это увидеть – острова Финского залива, являющиеся погранзоной, форты Кронштадта, Морской канал и прочие совершенно новые для меня виды окрестностей нашего великого города. Но был ещё один город, в который меня постоянно тянуло. Можно сказать «малая родина», городок, где обосновались мои родители и куда на летнее время переехали мои жена с недавно рожденным ребенком. Т.к. меня убедили в том, что ребенку нужны витамины, а их, по стойкому убеждению моих родственников, на «малой родине» больше, чем на большой, то я собственными душа постоянно рвалась к своим. Рвалась она обычно во время выходных дней, ведь положенные выходные у нас были. Строго по КЗОТу. Но этого было очень мало для того, чтобы смотаться из Ленинграда в Петушки и обратно, но очень много, чтобы наскучаться без любимых аж целые два дня не находя себе места.

Славен же этот городок был исключительно благодаря произведению Венечки Ерофеева «Москва – Петушки». Как весь трудовой народ, как и герой этой поэмы, я был вынужден путешествовать туда на самом демократическом виде транспорта – электричке. Конечно, и в Ленинграде были электрички, но дальше города Ломоносова я на них не уезжал. А это час времени, который может пролететь незаметно т.к. этот промежуток времени не такой большой, чтобы сильно из-за этого переживать, но правда и не такой маленький, чтобы не замечать его совсем.

В Петушки же надо было добираться больше 2-х часов. Если, конечно, удалось попасть на борт этой самой московской электрички. В те годы была модной такая загадка – длинная, зеленая, большая, колбасой пахнет, но не крокодил, что это такое? Ответ со смехом дал бы каждый – московская электричка. Электричка эта кормила все окружающие области вокруг столицы. А причина была проста и банальна – пища в продаже была только в столице ну и почти была у нас в Ленинграде. В остальных городах и городках нашей страны эту пищу выращивали, откармливали, производили и поставляли в столицу, чтобы уже оттуда народ смог развезти по своим холодильникам всё, что удалось достать. И удобнее всего для этих целей была именно колбаса. Её можно было положить в морозилку, запастись, пожарив кубиками, или просто наесться один раз до отвала и потом вспоминать, как это было. Поэтому и родилась эта загадка.

Наш городок Петушки, как и всю Владимирскую область, обслуживали все продовольственные магазины в округе Курского вокзала. Отстояв дикие очереди и отоварившись до полной своей грузоподъемности, весёлый и довольный народ энергично штурмовал двери и окна каждой подъезжающей электрички до полного заполнения её объема (снаружи электричек тогда ещё не ездили, «зацеперы» появились уже при капитализме). Если двери удавалось закрыть, электричка отправлялась в путь. Но бывали случаи, когда ездили и с открытыми дверями. Как машинисты обходили блокировки, не представляю, но народ у нас с пытливым и изобретательным умом, поэтому не удивлюсь, если люди просто знали, как обмануть датчики и обеспечить поступательное движение поезда с принудительным проветриванием тамбура. А ведь курили только в тамбурах. Это строго – не помню случая, чтобы кто-то закурил в салоне. Народ был воспитанный. В салоне же только пили, в тамбуре ведь пить очень неудобно. А в салоне все условия для этого существовали. Лавки поставлены так, что разбившись на группы по интересам, сидя друг против друга, в каждом из отсеков, можно было – выпивать, кушать то, что куплено (чтобы легче потом было нести), играть в карты, играть в шахматы, разгадывать кроссворды, в конце концов, читать книжку, если не вошёл в любую другую группу. Вот так весело раньше проводили время в народном транспорте.