Читать книгу Скажи, кто твои друзья - Андрей Павлович Глебов - Страница 1

На лестничной площадке перед открытой дверью в квартиру, где произошло убийство, стоял молоденький лейтенант полиции. Чтобы заглянуть внутрь, тётка лет шестидесяти в махровом халате и с внушительным слоем крема на лице пыталась обойти бдительного лейтенантика то справа, то слева.

– Женщина, я же вам сказал, что посторонние на место происшествия не допускаются! – терпеливо объяснял паренёк прописные истины нахрапистой даме.

– Какая же я посторонняя? – качала права тётка. – Я соседка Юлечки, живу на пятом этаже и хорошо её знала. Мы встречались с ней в парке, когда Юлечка бегала, а я занималась скандинавской ходьбой. Мы, можно сказать, были подругами.

К лейтенанту подошла майор Артемьева и предъявила служебное удостоверение. Бдительный страж рассмотрел фотографию в документе и, отдав честь, отступил в сторону.

– Как вас зовут, и из какой вы квартиры? – поинтересовалась Надя Артемьева у любознательной соседки.

Майор Артемьева совсем не походила на сложившийся в сознании обывателей образ опытного следователя, расследующего резонансные убийства. Красиво уложенные волосы, приятные черты лица и мелодичный, но не капризный голос.

Едва заметная косметика в сочетании с приталенным светлым платьем и сумочкой на плече создавали о ней впечатление уверенного в себе, но не заносчивого человека.

– Людмила Ивановна, – с готовностью сообщила тётка. – Я из девятнадцатой квартиры.

– Откуда узнали о происшествии? – спросила Надя.

– От Ларочки, – доложила Людмила Ивановна. – Это наша соседка и общая знакомая, живёт в шестьдесят третьей квартире.

– А Ларочка откуда узнала?

– А Ларочка знает всё! – уверенно ответила женщина. – Иногда сама удивляюсь её осведомлённости.

Людмила Ивановна встала на цыпочки, пытаясь через плечо лейтенанта заглянуть в квартиру.

– Где же сейчас ваша Ларочка? – задала следующий вопрос Артемьева.

– В числе понятых! – похвасталась соседка. – Просто позвонила на мобильный и сообщила, что Юля жестоко убита.

– Ерунда какая-то! – покачала головой Надя. – Оставьте свой телефон товарищу лейтенанту, и наши сотрудники с вами свяжутся.

Артемьева вошла в прихожую. Здесь было просторно и пафосно. Объёмистый угловой шкаф с двумя примыкавшими к нему тумбочками и вешалкой своим белым цветом создавал иллюзию, что он занимает мало место. Хотя, наверное, так и было, если учесть внушительные размеры самой прихожей.

Входная дверь и ламинат цвета венге в сочетании со светло-коричневыми стенами придавали помещению изысканную строгость. Она усиливалась парой узких и высоких ниш, где на подставках стояли белые абстрактные скульптуры, напоминавшие обнажённых мужчину и женщину.

Сразу за прихожей следовала огромная гостиная с тремя диванами и большим плоским телевизором на стене. Часть гостиной занимала расположенная на невысоком подиуме обширная зона кухни с электроплитой, кухонным гарнитуром и окружённым шестью стульями длинным столом.

Вокруг стола колдовали эксперты. Из раскрытой двери в ванную слышался разговор сотрудников оперативной бригады и щелчки фотоаппарата.

– Ну, что тут у вас? – спросила майор Артемьева топтавшегося в гостиной оперуполномоченного старшего лейтенанта Георгия Рыжова.

– Ребята работают, – ответил он, – похоже, самоубийство.

– Где она?

– В ванной, – ответил Жорик, – посмотрите сами.

Ванная была выполнена в багрово-белых тонах. Белые раковина, унитаз и биде были вмонтированы в стены. Над раковиной висело большое зеркало с широкой полкой под ним, на которой в беспорядке теснились кремы, флаконы с туалетной водой, баллончики с дезодорантами и массой каких-то пузырьков.

Справа от раковины располагался широкий белый стол, своими размерами напоминавший пеленальные столы в детских поликлиниках. Слева находились стиральная машина и корзина для белья. Половину стены напротив входа занимал белый шкаф с выдвижными ящиками. Вторую половину украшало огромное панно, изображавшее цветок красного мака с каплями воды на лепестках.

Под потолком висела огромная хрустальная люстра, место которой было, скорее, в фойе театра, чем в ванной комнате.

Сама ванна, как ни странно, находилась посередине помещения. Возле неё стояло широкое красное кресло, с брошенным на него красным прозрачным пеньюаром.

В ванне, заполненной окрашенной кровью водой, лежал труп голой женщины, приближавшейся к пятидесятилетнему возрасту. Её волосы были собраны под полиэтиленовую шапочку.

– А, Надя! – приветствовал следователя судмедэксперт Нечаев. – Мы уже заканчиваем.

– Самоубийство? – поинтересовалась Артемьева, бегло осматривая труп.

– Похоже на то, – улыбнулся Роман Евгеньевич. – То вены режут, то вешаются, то стреляются, то топятся, то из окна прыгают. Придумали бы что-нибудь новенькое, честное слово!

– Тебе так хочется разнообразия? – поморщилась Артемьева.

– На самом деле разнообразия достаточно! – отозвался эксперт. – Но всё оно заканчивается вот этим, – кивнул он в сторону трупа.

– Предварительно что-то можно сказать? – спросила следователь.

– Трудно делать выводы, но факты следующие, – ответил Нечаев. – Следов борьбы нет, кровь только в ванной. На дне ванны обнаружен кухонный нож, которым, судя по всему, эта дама вскрыла себе вены.

Смерть наступила между часом и двумя часами ночи. На кухонном столе почти пустая бутылка водки, две стопки, две вилки и тарелка с остатками закуски. На разделочном столе – начатая бутылка кваса, рядом с ней кружка, из которой его пили. Пока всё.

– Получается, что женщина выпила водки и в состоянии душевного расстройства покончила с собой? – предположила Артемьева. – Не могла же она это сделать, хлопнув кружку кваса!

– Слишком мало фактов, Наденька, – пожал плечами Роман Евгеньевич. – После вскрытия будут подробности. Ну а мы свою работу здесь закончили.

Нечаев стянул с руки резиновую перчатку и вышел из ванной.

– Заканчивайте быстрее, – поторопил он двух экспертов, завершавших осмотр трупа.

Артемьева вышла в гостиную.

– Привет! – встретил её оперуполномоченный капитан Яковлев. – Мы тут всё сделали. Понятых отпускать?

– Подожди пока, – остановила его Артемьева. – Что удалось выяснить?

– В общем-то, ничего интересного, – раскрывая блокнот, вздохнул Алексей. – Ерёмина Юлия Дмитриевна, сорок шесть лет. Актриса московского театра «Дрова», заслуженная артистка России.

– Муж, дети есть?

– С мужем в разводе. Есть дочь, проживающая у её тётки в Ярославле.

– Что-нибудь интересное нашли? – спросила следователь.

– Ничего особенного, – пожал плечами Яковлев. – Ценностей нет, если не считать кучу банковских карточек, их двадцать восемь штук.

– Сегодня это обычное дело, – отозвалась Надя. – Какие-то связи прояснились?

– Ой, связей больше, чем достаточно! – воскликнул опер. – Оказывается, в этом доме такие дружные соседи, такое взаимопонимание, что куда там!

– Дружные соседи? – изумилась Артемьева. – Что-то я этой необыкновенной дружбы не заметила: полюбопытствовать пришла только одна соседка. Остальные, наверное, очень заняты.

– Вот тебе ещё парочка её подруг, – Яковлев показал на сидевших в гостиной женщин, жадно ловивших каждое движение сотрудников. – Они же в роли понятых.

– Добрый день, – подошла к ним Надя. – Я майор Артемьева, следователь, ведущий расследование обстоятельств смерти Юлии Ерёминой.

– Можно ваше удостоверение? – робко попросила одна из понятых – худая и чрезмерно накрашенная особа в шёлковом китайском халате с драконами.

Надя развернула перед ней красную книжицу, и обе дамы одновременно сунули в неё носы. Артемьева была уверена, что все подробности их разговора будут разнесены по дому и обрастут многочисленными деталями, которых не было.

– Надежда Викторовна, это такое несчастье для нас! – заквохтала соседка в драконах. – Прямо не знаем, что думать! Неужели Юленька покончила с собой?

– Мы выясняем обстоятельства смерти Юлии Дмитриевны, – терпеливо повторила следователь. – Хочу задать вам несколько вопросов. Как вас величать?

– Алла Владимировна, – представилась женщина.

– Когда вы видели Юлию Дмитриевну последний раз?

– Вчера утром, – ответила та. – Она ехала на репетицию, а я гуляла с собакой. Знаете, у меня такой очаровательный мопсик, его зовут Антоша. Мне его подарила наша общая с Юленькой знакомая.

– Я тоже люблю собак, – вежливо улыбнулась Артемьева.

– Я вела Антошеньку с прогулки, – продолжила собачница. – входила в подъезд, а Юлия Дмитриевна как раз из него выходила. Она шла к машине. Юля всегда ездила в театр на машине и городским транспортом не пользовалась.

– Вы о чём-то с ней говорили?

– Говорили, – кивнула Алла Владимировна. – Юленька всегда была очень разговорчивым и общительным человеком. А по-другому артистам нельзя, верно? Ведь артисты работают для зрителя.

– Так о чём вы говорили с Ерёминой вчера утром? – напомнила Надя.

– Так, ни о чём, – пожала плечами соседка. – Она сказала, что в театре начали репетировать новый спектакль по пьесе модного драматурга Михаила Афанасьева «Ночь в разлуке» о проблемах супружеской четы.

Это такой дуоспектакль, если хотите. В нём занято всего два актёра. Мужскую роль играет замечательный Геночка Архипов. Вы не видели его на сцене?

– Не видела, но мне его творчество интересно, – заметила следователь. – Скажите, Алла Владимировна, каким вам показалось настроение Юлии Дмитриевны? Может быть, она была грустна, подавлена, задумчива?

– Что вы! – махнула рукой соседка. – Юленька была в прекрасном расположении духа! У нас же рядом парк, и Юлия Дмитриевна каждое утро в нём бегала. С пробежки всегда возвращалась в приподнятом настроении, такая счастливая. Физкультура хорошо поддерживала её самочувствие. Она вообще была весёлым и очень творческим человеком. Её все любили.

– Даже бывший муж? – остановила тираду соседки Надя.

– Да, и даже бывший муж, – с вызовом ответила Алла Владимировна. – А что? Они с Володей жили хорошо, любили друг друга.

– Почему же разошлись?

– Володя очень ревнив, – потупила взор Алла Владимировна. – Юленька задерживалась в театре и всегда поздно возвращалась после спектакля. Плюс съёмки в кино, длительные экспедиции.

– У него были поводы для ревности? – заинтересовалась следователь.

– В такой среде поводы есть всегда, – заметила женщина. – Артисты – народ творческий, порывистый, им нужна эмоциональная разрядка. А их близкие не всегда это понимают.

– Можете назвать фамилии тех, с кем у Ерёминой были романы?

– Конкретных имён назвать не могу, – помотала головой Алла Владимировна. – Публичные люди, особенно женщины, не распространяются на такие темы.

– Кто её бывший муж по профессии, чем занимается? – спросила Надя.

– Это Володя Мурашов, работает осветителем на телеканале, – сообщила соседка. – Они там с Юлей и познакомились, когда она снималась у Кристины Масловской в передаче «Болтовня».

– Как часто Юлия виделась с бывшим супругом? – уточнила Артемьева. – Он часто её навещал?

– Довольно часто, – кивнула женщина. – Володя вообще очень заботливый и внимательный мужчина.

– Они ссорились?

– Как же без ссор, тем более в творческой семье? – улыбнулась Алла Владимировна. – Всякое бывает, а у таких, как мы, в особенности.

– Вы тоже актриса?

– Нет, я музыкант, скрипачка, – сообщила женщина. – У нас почти весь дом – известные люди. Есть чиновники, депутаты, но в основном творческая интеллигенция. Все хорошо друг друга знают, помогаем соседям, если что.

Если вам нужны какие-то подробности из жизни Юлии Дмитриевны, расспросите о них нашу Ларочку, – Алла Владимировна кивнула на сидевшую рядом с ней женщину. – Она у нас председатель домового комитета и старшая по подъезду, поэтому всё обо всех знает. И ещё расспросите нашу консьержку Клавдию Петровну.

– Обязательно расспросим, – пообещала следователь. – Как удачно мы пригласили вас на роль понятой! – обратилась она к Ларочке.

– Пожалуйста, я готова! – выпрямилась вторая соседка в футболке, велосипедках и домашних тапочках. На вид ей было немного за пятьдесят лет. Выглядела она спортивной и подтянутой. – Меня зовут Лариса Алексеевна Несвет.

– Когда вы видели Юлию Дмитриевну последний раз? – спросила её Надя.

– Сейчас подумаю, – закатила глаза к потолку соседка. – Ну, правильно, – она повернулась к подруге, будто советуясь с ней, – вчера поздно вечером мы встретились с Юленькой возле почтового ящика.

Я спустилась за газетой, в этот день она выходит с телепрограммой. А Юленька возвращалась после спектакля. Она вечерами всегда поздно возвращается. У артистов принято после спектакля посидеть, поговорить и выпить коньячку.

– То есть Юлия Дмитриевна была навеселе? – уточнила Артемьева.

– Нет, в этот раз я этого не заметила, – вспоминала соседка.

– В каком настроении была Ерёмина?

– Усталая, но довольная, – убеждённо заверила Лариса Алексеевна. – После спектакля она, как правило, приходила в хорошем настроении. Вы не видели чеховской «Чайки» в прочтении их режиссёра?

– Пока не довелось, – сухо ответила Надя.

– Посмотрите обязательно, это новое слово в режиссуре, – загорелась Лариса Алексеевна.

– Посмотрю, если будет время, – пообещала следователь. – Что ещё можете сказать о вашей соседке Юлии Дмитриевне Ерёминой?

– Смотря, что вас интересует, – насторожилась та.

– Нас интересует всё! – уточнила Артемьева и, придвинув стул, села напротив понятых.

Лариса Алексеевна набрала в грудь воздуха и начала рассказ.

Юлия Дмитриевна Ерёмина родилась в ту пору, когда советская страна доживала последние относительно спокойные десятилетия своей истории. Все жили примерно одинаково, за исключением семей комсомольских и партийных деятелей высокого ранга. Но эти люди жили отдельно от остальных и никому своими изысканными продуктовыми наборами и казёнными дачами глаза не мозолили.

Отец Юли трудился инженером-электронщиком в научно-исследовательском институте, расположенном в помпезном здании в центре Москвы. Он возглавлял какую-то лабораторию, и поэтому его зарплата была немного выше, чем у большей части инженерного населения страны.

Мать Юленьки Ерёминой работала терапевтом в районной поликлинике, звёзд с неба не хватала, а просто тихо выполняла свою профессиональную работу.

Когда Юле было три года, семья из комнаты в коммуналке переехала в шикарную по тем временам двухкомнатную квартиру, которую старшему инженеру Ерёмину и его семье предоставил родной НИИ.

Район, в котором прошли детство и юность будущей актрисы, населяли главным образом люди интеллигентные, работавшие в НИИ, где трудился отец Ерёминой, а также работники военного завода, который заодно с секретной продукцией выпускал электробритвы и аппараты искусственной вентиляции лёгких для больниц.

Поскольку и НИИ, и завод были связаны с авиационной промышленностью, то дети сотрудников этих предприятий, само собой, ориентировались на профессии, связанные с этой отраслью. Родители поддерживали выбор своих чад, и в школе, где десять лет училась Ерёмина, математике и физике придавалось большее значение, чем в обычных столичных школах.

С детских лет Юлю привлекали кино, телевидение и лицедейство. Придя из детского сада, она во все глаза смотрела фильмы и телеспектакли, слушала радиопостановки и ходила в танцевальную студию, организованную в фойе кинотеатра возле её дома.

Время от времени она одалживала у матери синий пеньюар, подаренный отцом на десятилетие супружеской жизни, надевала обклеенную цветной фольгой картонную корону и крутилась перед зеркалом, объявляя родителям, что она – «королева ночи».

В пятом классе Юля почувствовала, что её непреодолимо тянет в лицедейство. Родители помогли ей определиться в театральную студию Дворца пионеров на Ленинских горах. На несколько лет средняя школа стала для Юли Ерёминой лишь фоном, на котором она жила в студии.

Здесь царили душевная теплота и ощущение связанности общим делом. Педагоги души не чаяли в своих воспитанниках и относились к ним как ко взрослым людям, уверенные в том, что детство – это не подготовка к жизни, а сама жизнь.

В конце десятого класса Юлины друзья по студии в большинстве определились с будущей профессией и строили планы поступления в театральные вузы столицы. Конечно же, и Ерёмина решила поступать в московские институты, но тут в её жизнь мягко, но настойчиво, вмешались родители. Они усадили дочь на кухне и начали серьёзный разговор.

– Юленька, мы знаем, что ты хочешь стать актрисой и играть в театре, – заговорил отец.

– Папа, мама! – удивлённая Ерёмина переводила взгляд с отца на мать и обратно. – Неужели вы меня будете отговаривать?

– Что ты, конечно нет! – хором заверили её родители. – Но мы не хотим, чтобы ты шла к любимой профессии прямым путём, напролом. Это путь опасный и многотрудный. Доченька, прямой путь – не всегда самый быстрый. Иногда, чтобы скорее добиться цели, лучше сделать лишний крюк.

– Я не понимаю, о чём вы говорите, – нахмурилась Юля.

– Доченька, ты знаешь, как я мечтала быть врачом, – обняла её за плечи мать. – В какие институты мне, москвичке в четвёртом поколении, надо было поступать, чтобы мечта исполнилась? В московские, это же очевидно?

– Ну да, – неуверенно согласилась дочь.

– Я тоже так думала, – вздохнула мать. – В результате поступила в медицинский институт только с третьего раза. Между поступлениями работала нянечкой в больнице и мыла полы в аптеке. В общем, ты знаешь эту историю.

Я уверена, что твои друзья по студии думают так же, как и ты. Но представь, что они будут делать, если не поступят с первого раза.

– Как это не поступят? – приподнялась со стула Ерёмина.

– Очень просто, – подхватил отец. – Не доберут баллов, срежутся на каком-нибудь туре. Ведь в столичные вузы огромный конкурс – больше ста человек на место, к нам едут люди со всей страны. Что ты будешь делать, если не поступишь?

– Поработаю годик, и снова попробую, – ответила Юля.

– А если снова не поступишь? Опять поработаешь годик? – подсказал отец.

Дочь промолчала, раздумывая.

– Что вы предлагаете? – наконец, спросила она.

– Мы предлагаем тебе поступать не в московский театральный вуз, а в ленинградский. В Ленинграде есть государственный институт театра, музыки и кинематографии ЛГИТМиК.

– Но я хочу жить и работать в Москве! – возразила Юля.

– Окончишь институт и вернёшься в Москву, – успокоила мать.

Юля доверяла мудрости родителей и поступила в вуз с первого раза, что было большой удачей.

Годы учёбы пролетели как один день. Вернувшись в столицу, Ерёмина обошла несколько театров и оставила анкету на «Мосфильме». В конце концов, ей удалось попасть в маленький театрик, расположенный возле станции метро в полуподвальном помещении.

Театрик был развивающимся и непрестижным, но Юлю это не волновало. Главное, что здесь было весело, витал дух свободы, а молодой режиссёр Станислав Иванович Наумов, который для солидности носил бороду, обматывал вокруг шеи длинный шарф и курил трубку, не представлял свою жизнь без сцены и давал актёрам много свободы.

Стас был старше Ерёминой на десять лет, актрисы за ним бегали, но один раз увидев Юлю, он тут же решил на ней жениться.

Ерёмина не возражала. Какая молодая актриса не пленится талантом молодого порывистого режиссёра, который готов бросить к её ногам весь мир и звёзды с неба впридачу?

Свадьба была молодёжной, шумной и весёлой. Через год родилась Ксения, а ещё через два года Стас Наумов стал пить. В семье начались скандалы, а в театре и в кино – проблемы.

Юля отправила Ксению жить к своим родителям, но пьяный Наумов два-три раза в неделю приходил к дверям квартиры и требовал, чтобы ему отдали его дочь, чтобы он с ней погулял. Родители Ерёминой всякий раз вызывали милицию. Тогда Наумов стал встречать дочь после школы и провожал её до дома.

Ксения стеснялась и одновременно боялась папу, потому что порывистость Стаса с годами усилилась алкоголем. Чтобы дочь не видела пьяного отца, Ерёмина отправила её к сестре своей матери в Ярославль. Ксения прижилась в квартире одинокой и любвеобильной тёти Лизы, обрела друзей и окончила педагогическое училище, став воспитателем детского сада.

Юля Ерёмина регулярно навещала дочь и скучала по ней, но актёрская судьба не предполагает регулярного общения с семьёй и близкими.

В то время как отечественные театр и кино медленно погружались в кризис, а некоторые знакомые артисты кончали с собой, профессиональная карьера Ерёминой неожиданно пошла в гору: Юлю выручило кино.

Знакомый режиссёр пригласил её за символическую плату на второстепенную роль. Фильм был малобюджетным, в нём было задействовано всего пять актёров, и три четверти материала было отснято в помещении, потому что съёмки на природе более затратны.

В то время Ерёмина хваталась за любую работу и на успех этой картины не рассчитывала. Но картина вдруг «выстрелила», и к Юле потекли приглашения от студий и продюсеров.

При этом актриса не бросала работу в театре и участвовала в антрепризных спектаклях, понимая, что кино может закончиться в любой момент, а в театре хоть какая-то минимальная зарплата будет.

Постепенно Юля скопила денег, чтобы купить большую квартиру в престижном доме с известными и влиятельными соседями. Она предложила дочери вернуться в Москву, но та наотрез отказалась, хотя каждый квартал навещала мать.

На улице шёл дождь, было пасмурно, и полковник Привалов включил свет. За длинным столом в кабинете руководителя Следственного отдела, кроме него самого, сидели оперативники и следователь Артемьева

– Ну что, начнём? – спросил Привалов, взглянув на часы. – Давай, Надя, что у нас по смерти актрисы Ерёминой?

Майор Артемьева вынула из папки исписанные листы бумаги.

– Это не самоубийство, – уверенно заявила она. – Встретившая Ерёмину у почтовых ящиков соседка уверяет, что актриса была в прекрасном настроении, и никакой мрачности у неё не было. И что интересно, дверь в квартиру убитой была закрыта снаружи.

– Это мог быть некий человек, который открыл дверь своим ключом, увидел мёртвую Ерёмину, испугался и покинул квартиру, заперев её опять же своим ключом, – задумался полковник.

– Она могла кого-то впустить в квартиру, – заметила следователь. – Неизвестный её убил, и, уходя, закрыл дверь ключами Ерёминой. Её ключей мы в квартире не нашли.

– Логично, – покивал полковник.

– Итак, – продолжила Артемьева, – труп Ерёминой обнаружила соседка из квартиры напротив. У неё были ключи от квартиры актрисы.

– Но почему вдруг она решила зайти в квартиру Ерёминой, отперев её своим ключом? Она хотя бы поинтересовалась, дома ли та? – осведомился Привалов. – И вообще, что соседка из себя представляет?

Надя взяла другой листок.

– Это нигде не работающая Антонина Марковна Мельникова сорока четырёх лет, – начала читать Артемьева. – Является женой Игоря Вячеславовича Мельникова, сотрудника продюсерского центра «След во Вселенной».

Почти все друзья актрисы – из сферы кино, театра и телевидения. А Мельниковой Ерёмина оставляла ключи на случай, если она их потеряет. Обычная практика.

Мельникова обнаружила труп Ерёминой через несколько часов после убийства. По данным экспертов смерть актрисы наступила между одним и двумя часами ночи, а Мельникова вошла в её квартиру в десять часов утра. С Мельниковой разговаривал Алексей.

Надя посмотрела на капитана Яковлева.

– Прежде, чем войти в квартиру, – начал рассказывать Алексей, – она, по её словам, позвонила Ерёминой в дверь. Той не было дома, и Мельникова решила, что актриса либо в театре, либо уехала в очередную экспедицию на съёмки. Мельникова открыла дверь своим ключом, потому что, по её словам, в морозилке холодильника актрисы лежало её мясо.

– Что же, её холодильник настолько мал, что мясо в нём не поместилось? – удивился полковник.

– Нет, холодильник у Мельниковой большой, – объяснил опер, – но в магазин она ездит редко, примерно раз в неделю. А в этот раз, по её словам, в супермаркете была большая распродажа мясных полуфабрикатов, и Мельникова не удержалась, и купила их по максимуму.

Я проверил: в супермаркете, о котором она сказала, действительно накануне была большая распродажа.

Мельникова уверяет, что у неё была договорённость с Ерёминой о том, что она во время отсутствия актрисы может пользоваться её холодильником, а взамен должна поливать цветы.

– Надо выяснить, у кого ещё, кроме Мельниковой, могли быть ключи от квартиры Ерёминой, – сказал Привалов.

– На столе в кухне обнаружена почти пустая бутылка водки и две стопки, – продолжил Яковлев. – То есть сначала она с убийцей выпивала.

– Почему ты уверен, что убийца был один? – усомнился полковник. – Если это был один человек, пусть даже и сильный, то всё равно в квартире должны были остаться следы борьбы. Женщина бы брыкалась, наверняка бы ударилась о мебель, о дверь или о ванну.

– Не исключено, что был третий, – согласилась Надя. – Но наверняка мы это утверждать не можем, потому что стопок и вилок на столе по две.

– А что говорят эксперты? – осведомился Привалов.

– Вот тут первая загвоздка, – Артемьева взяла в руки отчёт по экспертизе. – Оказывается, на обеих стопках, как и на двух вилках, обнаружены только отпечатки Ерёминой, но они не совпадают с отпечатками на бутылке.

– Любопытно, – потёр подбородок Анатолий Владимирович.

– Ага, кто-то наливал, а она пила из двух стопок сразу! – хохотнул старший лейтенант Рыжов, но встретив суровый взгляд полковника, прикусил язык.

– По данным вскрытия, – Надя достала из папки ещё несколько листов, – в крови актрисы алкоголь не обнаружен.

– Что же, она ни стопки не выпила? – поднял брови Алексей.

– Ни стопки, – подтвердила следователь. – Точнее, алкоголь есть, но в таком малом количестве, что, скорее всего, он попал в кровь, когда Ерёмина пила квас. Бутылка из-под него и стакан с её отпечатками находились тут же на кухне.

По данным экспертизы на лёгких Ерёминой обнаружены повреждения, характерные для гипоксии – нехватке кислорода. Скорее всего, её придушили, она потеряла сознание, её отнесли в ванную и там порезали вены.

– Зачем такие сложности? – удивился Жорик. – Потерявшую сознание женщину проще было утопить.

– Тогда стало бы ясно, что это убийство, – объяснил Алексей, – а убийца хотел инсценировать самоубийство.

– И поставил на стол две стопки с одинаковыми отпечатками? – задал вопрос Рыжов.

– Да, непонятно, – покачал головой Привалов. – Жильцов опросили?

– С понятыми я поговорила сама, – ответила Артемьева. – Ничего ценного выяснить не удалось, а с консьержкой разговаривал Алексей.

– Клавдия Петровна оказалась очень наблюдательной женщиной с цепкой памятью, – улыбнулся Яковлев. – Вот что значит сплетничать всю жизнь!

– Так что там с консьержкой? – поторопил его Жорик.

– Оказывается, она работает здесь почти что с начала заселения дома, – сообщил опер. – Знает в лицо не только всех жильцов подъезда, но и многих из тех, кто к ним приходит в гости. Причём многих гостей знает по именам.

По её словам, никто из незнакомых ей людей за время её дежурства не приходил. Клавдия Петровна сказала, что у Ерёминой было двое мужчин, которые время от времени к ней наведывались.

– И кто же это? – усмехнулся Георгий. – Любовники?

– Любовник из них всего один, – доложил Яковлев. – Это Виктор Сергеевич Прилуцкий, богатый и обходительный господин. Второй – бывший муж Ерёминой Владимир Мурашов. В тот вечер оба приходили к актрисе. Мурашов пришёл первым, но вскоре ушёл.

А Прилуцкий приехал к Ерёминой около полуночи. Когда ушёл, консьержка не знает.

Примерно раз в месяц Прилуцкий приезжал к актрисе на дорогой машине, в дорогом костюме и всегда с большим букетом цветов.

Клавдия Петровна его хорошо запомнила, потому что каждый раз он ей что-то дарил – либо шоколадку, либо цветок, либо букетик. Однажды подарил даже хороший коньяк – небольшую плоскую бутылку.

– Что известно об этом обходительном господине? – поинтересовался Привалов. – Место работы, должность и прочие подробности?

– По словам консьержки, Виктор Сергеевич работает менеджером в «Газпроме» – он как-то случайно об этом проговорился. Других подробностей пока нет, но мы работаем, – пообещал Алексей.

– Записи камер видеонаблюдения уже изъяты? – спросил полковник.

– Записей нет, Анатолий Владимирович, – развёл руками капитан Яковлев, – они вышли из строя из-за перепада напряжения. Такое в доме Ерёминой иногда случается.

По словам консьержки, она сообщила о поломке старшей по подъезду Ларисе Несвет. Та обещала вызвать ремонтников, но до сих пор этого не сделала.

– Давно камеры вышли из строя? – поинтересовался Привалов.

– Неделю назад, – ответил опер. – А записи с камер хранятся пять календарных дней.

– Почему Несвет не вызвала ремонтников сразу?

– Она объяснила это тем, что к ней приехала племянница, и свободного времени не было совсем. Кстати говоря, поломкой камер больше всех была озабочена консьержка. Поскольку такие неисправности уже случались неоднократно, Клавдия Петровна, которая ревностно следит за порядком в доме, предложила Несвет купить стабилизатор напряжения.

Несвет выразила готовность купить стабилизатор, но сослалась на занятость и на то, что сейчас лето, многие жильцы разъехались по дачам и отпускам. А к осени, по её словам, стабилизатор купили бы обязательно.

– Ты не спрашивал, не отлучалась ли консьержка ночью? – спросил полковник.

– Она клянётся, что никуда не уходила ни на минуту, – ответил Яковлев.

– Понятно, – кивнул Привалов. – Вернёмся к любовникам убитой. Итак, первый из них – это обходительный господин Виктор Прилуцкий из «Газпрома». Кто второй?

– Второй – это первый бывший муж Ерёминой Станислав Иванович Наумов, – ответил опер. – Тот самый спившийся режиссёр, о котором Надежде Викторовне рассказала старшая по подъезду.

– Где он сейчас, в каком состоянии? – осведомился полковник.

– Тоже будем выяснять, Анатолий Владимирович, – пообещал Алексей. – Есть ещё третий, – добавил он. – Это второй бывший муж Ерёминой, Владимир Мурашов. Работает осветителем на телеканале, часто навещал бывшую супругу. С ним пока что тоже не разговаривали.

– При обыске в квартире Ерёминой обнаружен билет на самолёт до Сочи на завтрашний рейс, – вступил в разговор Жорик.

– Цель поездки известна? – заинтересовался полковник.

– Скорее всего, отдых, – ответил старший лейтенант.

– Наверняка Ерёмина летела в Сочи не одна, – предположил Анатолий Владимирович.

– Так и есть, – согласился Георгий. – На соседнее место билет был продан некой Инне Валерьевне Меркуловой. Это подруга Ерёминой ещё со времени их совместной работы в театре у Станислава Наумова. Я ей позвонил, она сейчас в Сочи.

– Подытожим, – Привалов встал и прошёлся по кабинету. – Ерёмина убита или кем-то из жильцов своего подъезда, или кем-то из их или её гостей, пришедших к ним вечером до начала дежурства консьержки.

– Это что же, – пал духом Жорик, – нам обходить все квартиры и проверять алиби всех жильцов? Это невозможно!

– Запомните, старший лейтенант Рыжов, – повернулся к нему на каблуках полковник, – для оперуполномоченного ничего невозможного быть не может. Может быть только нецелесообразно.

– Так обходить все квартиры нецелесообразно? – с надеждой вытянул шею Жорик.

– Так или иначе, придётся выходить на всех жильцов, но не в лоб, а в обход, – объяснил несообразительному оперу капитан Яковлев.

– Как это – «в обход»? – насторожился Рыжов. – Делать ещё крюк?

Алексей посмотрел на Привалова, тот улыбался.

– Лёша, объясни молодому сотруднику, – попросил полковник.

– Слушай сюда, Ватсон, – повернулся к Жорику Алексей. – Завтра с утра дуешь в ДЕЗ и берёшь там список всех жильцов подъезда. Затем начинаем опрашивать близких знакомых Ерёминой. Из их рассказов вылавливаем максимум фамилий тех, кто мог быть каким-то образом связан с убитой. Потом ищем эти фамилии в списке из ДЕЗа. Алгоритм понятен?

– Понятен, – приуныл старший лейтенант. – Только вероятность совпадения очень мала.

– Хочешь заняться теорией вероятностей? – посмотрел на него капитан.

– Нет-нет, я к бою готов! – сдался Георгий.

– Вот и замечательно, – одобрил порыв молодого опера Привалов. – Если этот очевидный алгоритм не сработает, будем думать дальше, а сначала надо отработать то, что имеем.

Походив и немного размявшись, полковник вернулся за стол.

– Ты, Алексей, – обратился он к Яковлеву, – продолжаешь очаровывать наблюдательную консьержку и получаешь от неё список знакомых жильцов её подъезда. Затем дорабатываем Прилуцкого из «Газпрома».

Майор Артемьева ищет мужей актрисы – Владимира Мурашова и на всякий случай Станислава Наумова, может быть, он тоже что-то знает. Затем собирает информацию о Ерёминой в театре и по возможности у киношников.

– А я? – поднял брови Жорик.

– Старший лейтенант Рыжов получает самое ответственное задание, – с суровым выражением лица объявил полковник.

Все притихли, ожидая приказа Привалова.

– Получив список с фамилиями из ДЕЗа, Рыжов затем оформляет командировку в Сочи для встречи с Инной Меркуловой.

– Эх, ничего себе! – воскликнул Алексей. – Я тоже хочу в Сочи!

– Капитан Яковлев, – прервал его полковник, – уверен, что старший лейтенант справится. А вы с вашими способностями быстро выуживать сведения из женщин, нужнее здесь. Рыжову пока надо этому учиться.

Алексей хмуро посматривал на улыбающуюся Надю, а Жорик источал безоблачное счастье.

Привалов хлопнул в ладоши и потёр руки:

– Какой чай нам сегодня приготовила майор Артемьева?

– Сначала приготовлю, потом скажу, – пообещала Надя. – А вы доставайте чашки.

Жорик пошёл за ними к шкафу, а капитан Яковлев переваривал своё отлучение от солнечного города Сочи.

Артемьева поставила на стол помповый термос с заваренным крепким зелёным чаем и достала из сумки контейнер с фруктами и бутылочку гранатового сиропа.

Положив в чашки дольки лимона и мяту, она залила их чаем, добавила измельчённые грейпфрут и апельсин и в каждую чашку влила по две ложки сиропа.

– Грейпфрутовый чай с сиропом готов, прошу к столу! – пригласила она коллег.

Здание психиатрической больницы ничем не отличалось от других таких же строений начала 1920-х годов. Кирпичные стены стационара были выкрашены в синий цвет, а каменные оконные наличники – в белый.

Вокруг больницы на обширных клумбах заботливой рукой были высажены цветы. Между ними зелёными перистыми кустами теснились разросшиеся лилии. Сейчас было время их цветения, и лилии выпустили длинные стрелки, на концах которых под слабым дуновением летнего ветерка качались оранжевые цветы.

Майор Артемьева огляделась, что-то тут было не так. Через несколько минут она поняла, что именно: возле входа на лавочках и на окружавших больничный корпус аллеях не было больных.

Летом в хорошую погоду в обычной больнице пациентам трудно усидеть в палатах. После утренних процедур они выходят на улицу, чтобы вдохнуть свежего воздуха без запаха лекарств и человеческой плоти, сидят на лавочках и мирно беседуют друг с другом или с навестившими их родственниками.

У входа в соседний корпус Надя заметила микроавтобус и какое-то движение. Несколько молчаливых мужчин выносили из корпуса гроб и грузили его в микроавтобус. Морг, сообразила Артемьева и вздохнула. Потом ещё раз окинула взором синее здание психиатрического стационара. Как ей не хотелось идти в эту обитель скорби, но работа есть работа!

Внутри больницы было тихо, только из-за белой двери кабинета звучали неясные голоса. Надя заглянула внутрь.

– Что вы хотели, женщина? – старческим дребезжащим голосом окликнул её седой врач в белом халате.

– Добрый день, я из Следственного комитета, – доставая служебное удостоверение, отозвалась Артемьева.

Николай Фролович Терентьев работал психиатром почти пятьдесят лет. Окончил медицинский институт в Алма-Ате, трудился в нескольких клиниках, защитил кандидатскую диссертацию. Потом его как видного специалиста пригласили в Москву – трудиться в больнице и преподавать в медицинском вузе.

Николай Фролович любил свою работу и своих больных. Странное дело: ни в период его студенчества, ни потом, когда он стал настоящим врачом, его никто не спрашивал, почему он выбрал эту профессию.

Провести всю жизнь среди психически нездоровых людей? Выходя из больничного коридора, никогда не забывать закрывать за собой на ключ обитую металлом дверь? Удовольствие, сомнительное для многих.

Осматривая больного человека и разговаривая с ним, Николай Фролович изо всех сил старался в этом несчастном увидеть здоровую сердцевину. Ведь у каждого есть здоровое нутро, которое для людей, далёких от психиатрии, при поверхностном и неопытном взгляде незаметно.

Аккуратно, осторожно и с великим терпением Терентьев пробивался к этой здоровой основе человеческой личности Любой неверный шаг, любое неверное или неискреннее слово могли разрушить доверие больного к нему. Если такое всё-таки случалось, то пациент надолго уходил в себя, забивался в угол и смотрел на врача жалкими и затравленными глазами – как пёс, которого жестоко пнули ногой, или как ребёнок, над которым поиздевались.

В силу своей профессии Николаю Фроловичу Терентьеву приходилось много разговаривать с людьми – как с больными, так и с коллегами, и со своими студентами. Он щедро делился знаниями и опытом с теми, кому они были нужны, давал советы и искренне радовался их успехам.

Но никогда и никому он не рассказывал своё самое сокровенное. Ему казалось, что если он признается, что воспринимает своих пациентов как цветы, ему бы не поверили и смеялись бы над ним.

Он не боялся быть осмеянным. Он боялся, что любая улыбка, любая ирония на этот счёт нанесут тяжёлую рану его душе. И он своё тайное не показывал никому.

Почему больные люди были для него цветами? Потому что их глубоко спрятанное и подавленное болезнью нутро пробивалось к здоровью так, как цветок пробивается сквозь асфальт. Николай Фролович терпеливо взращивал этот тоненький стебелёк нормальности, и когда пациент покидал стационар, Терентьев надеялся, что период относительной нормальности продлится у человека как можно дольше.

– Проходите, пожалуйста, – пригласил он Надю в свой кабинет, – присаживайтесь.

В кабинете, помимо Терентьева, была ещё полная медсестра с густо накрашенными губами и мягкими округлыми движениями. Она сидела, обложенная бумагами, и что-то писала.

Николай Фролович внимательно изучил Надино удостоверение и вернул его Артемьевой.

– Чем могу быть полезен? – спросил он её, сняв очки и устремив на Надю спокойный взгляд серых глаз.

– В вашем отделении находится Станислав Иванович Наумов, – сказала следователь. – Он поступил к вам недавно.

– Да-да, знаю, – покивал Терентьев. – Что вы хотели узнать?

– Доктор, вы помните своих больных по именам? – восхитилась Надя.

– Милочка, если бы я не помнил всех своих больных, мне надо было бы сменить профессию, – ласково заметил он. – Так что вы хотели узнать?

– Если это возможно, я бы хотела с ним поговорить – ненадолго, всего несколько вопросов, – быстро добавила Артемьева.

– О чём, если не секрет? – посмотрел на Надю Терентьев.

– Убита его бывшая жена, на столе в её квартире обнаружена бутылка с отпечатками пальцев неизвестного человека. Мне нужно выяснить все обстоятельства.

– Хорошо, – согласился психиатр. – Но одна просьба: ничего не говорите ему об убийстве супруги. Такое потрясение может надолго выбить его из колеи. Станислав сейчас не в лучшем состоянии, – вздохнул Николай Фролович. – Алкогольный делирий. Проще говоря, белая горячка.

– И ещё одна просьба.

– Слушаю вас, – наклонил он голову.

– Мне нужно снять отпечатки пальцев Наумова, – сказала Надя.

– Снимем, не беспокойтесь, – улыбнулся ей врач и поднялся из-за стола. – Пойдёмте!

Артемьевой уже приходилось посещать такие заведения, и она была убеждена, что привыкнуть к ним невозможно. Хотя почему? Она же привыкла регулярно ездить по тюрьмам, от одного вида которых людям, не связанных с правоохранительной системой, становится дурно.

В коридоре психиатрического отделения было тихо, как и во всей больнице. Вдоль стен прогуливались задумчивые женщины в тапочках и домашних халатах. Двое мужчин азартно возили по коридору инвалидное кресло на колёсиках. Доехав до конца коридора, она быстро разворачивали игрушку и отправлялись в обратный путь.

Николай Фролович вошёл в мужскую палату и остановился на пороге. В помещении было четыре койки. На двух из них одеяла были отброшены. Скорее всего, здесь лежали двое больных, катавших в коридоре инвалидное кресло.

– Что у вас, дорогой мой? – спросил он седого пациента с всклокоченной шевелюрой, который неподвижно сидел на койке и, не моргая, смотрел в стену.

Мужчина повернул к врачу голову.

– У нас всё в порядке? – мягко поинтересовался Николай Фролович и улыбнулся больному.

Мужчина, как в забытьи, кивнул. Две фразы Терентьева вывели его из неподвижности. Словно что-то преодолевая, пациент лёг на подушку.

Психиатр повернулся к стоявшей у окна палаты койке, на которой лицом к стене лежал очень худой мужчина в застиранной майке. Он был настолько худ, что позвонки на его спине выпирали, словно бусы.

Николай Фролович осторожно тронул его за плечо.

– Станислав, как вы себя чувствуете? – спросил психиатр.

Наумов недовольно заворчал.

– Станислав, к вам пришли по очень важному вопросу, – негромко проговорил врач. – Будьте добры, повернитесь.

Наумов нехотя повернулся.

– Что ещё? – пробормотал он.

– Вот эта женщина, она работает в полиции, хочет задать вам несколько вопросов. Это ненадолго.

Стас сел на кровати и посмотрел снизу на стоявшую перед ним Артемьеву. Щёки Наумова ввалились, волосы лежали редкими прядями, а лицо имело сильную желтизну. Наверняка у него была больная печень.

– А что? – захныкал он. – Я ничего не сделал! Почему полиция?

Несмотря на плаксивый тон, в его блуждающем взгляде читалась тревога, а на лбу выступил пот. Руки Наумова тряслись, он затравленно глядел на следователя.

– Не беспокойтесь, у полиции к вам нет претензий, – успокоил его психиатр.

Внезапно у Наумова сменилась настроение: вместо плаксивости на лице появилась злобность, и, глядя на Артемьеву исподлобья, Стас часто задышал.

– Станислав Иванович, когда вы последний раз были в гостях у Юлии Ерёминой? – стараясь говорить как можно мягче, спросила его Надя.

Стас нахмурился, вспоминая.

– Я люблю её, – проговорил он. – Юля – моя жена, а со мной встречаться не хочет. И Ксюшеньку мою люблю.

На глазах Наумова навернулись слёзы.

– Когда вы последний раз навестили Юленьку? – повторила вопрос Артемьева.

– Несколько дней назад, – сделав над собой усилие, вспомнил Наумов. – В понедельник. Нет, в среду. Или в четверг.

Он виновато посмотрел на врача и на следователя.

– Я не помню! – проговорил он.

– Хорошо, несколько дней назад, – кивнула Надя. – Вы с ней выпивали?

– Выпивали, – качнул головой Стас. – Нет, не выпивали. Пил только я.

Станислав приложил дрожащие пальцы к вискам.

– Юленька водку вообще не пьёт, её пью только я.

Пытаясь унять дрожь, Наумов сунул руки между коленями.

– Она меня предала, – вдруг с нажимом заговорил он. – Она предала. Мы вместе начинали. Она пришла в театр сразу после института, я её всему научил, а она мною брезговала. Я – режиссёр, а она мною брезгует.

Наумов всхлипнул и вытер нос рукавом.

– Почему она меня бросила? – жаловался он. – Я же её любил и люблю! Она стала известной актрисой, её везде приглашают, а меня нет. Но я режиссёр, у меня свой взгляд, своя драматургия, свой стиль. Разве это справедливо? На свете много несправедливости! – шмыгнул носом Стас.

Его настроение снова изменилось.

– Вы знаете, какая она? – Наумов нахмурился и сжал зубы. – Она злобная и расчётливая. Когда она пришла ко мне в театр, она такой не была. Она бегала за мной и просила роли. А потом отняла у меня Ксюшеньку и сказала, что я алкаш.

Станислав помолчал, вспоминая подробности давней обиды.

– Да, я алкаш, – возвысил он голос. – Я пью, потому что ни на что не годен. Из меня ничего не получилось. Я никто, я пустое место! Но я брошу пить! Я вернусь в искусство, вот увидите! Я обещал Юленьке, что брошу пить, и я перестал пить!

Он поднял взгляд на Артемьеву.

– Представляете, она не хотела меня пускать в квартиру!

Дыхание Наумова снова участилось, он вытер пот со лба.

– Скажите, Станислав, в гостях у Юли вы пили из стопки? – осведомилась Надя.

Стас с непониманием посмотрел на неё.

– Вы пили из стопки или из другой посуды? – снова спросила его Артемьева.

– Из стакана, – пожал плечами Наумов. – Юлька мне всегда стакан ставит, когда я к ней прихожу. А стопки – не-е-ет! – помотал он головой.

– Благодарю вас, Станислав, – поблагодарила его следователь и чуть заметно кивнула психиатру, давая понять, что всё важное она узнала.

– Всё хорошо, Станислав, – погладил больного по плечу Николай Фролович

Он взял с тумбочки стакан с водой и протянул его больному:

– Вот, выпейте, вам станет легче.

Наумов взял стакан обеими руками и сделал несколько жадных глотков.

– Умница! – улыбнулся Терентьев, показывая Наде глазами на стакан.

Артемьева аккуратно, двумя пальцами, взяла его из рук больного и убрала в полиэтиленовый пакет.

– Отдыхайте, Станислав, и ни о чём не беспокойтесь, – ласково проговорил врач. – Всё будет хорошо.

Надя и Терентьев вышли в коридор. Здесь больных, катавших инвалидное кресло уже не было, как не было и самого кресла, но из туалета слышались ругань и какая-то возня. Туда уже торопились санитары.

– Станислав – творческий человек, таким тяжелее, – вполголоса проговорил Николай Фролович, когда они с Артемьевой шли к выходу.

– Творческий человек весь в искусстве, – согласилась Надя.

– То-то и оно, – покивал Терентьев. – Однозадачность, матушка, ещё никого до добра не доводила. Однозадачность иначе называется зашоренностью. Когда человек по какой-то причине теряет возможность заниматься своим любимым и единственным делом, то тут-то и начинаются проблемы с психикой. Если он не перестроится, то всё может закончиться весьма печально.

– Сейчас много трудоголиков, – согласилась Артемьева. – Это приветствуется и рекламируется.

– А потом семьи разваливаются, начинаются алкоголь, наркотики и самоубийства, – вздохнул врач. – Нельзя всё складывать в одну корзину. У человека должны быть увлечения помимо работы, какие-то другие дела. Но что я говорю? Вы сами всё знаете!

Самолёт рейса Москва-Сочи вылетал из аэропорта Внуково около двух часов ночи. Старший лейтенант Рыжов взял в дорогу небольшой кейс, в котором лежали плавки, документы, фотоаппарат, диктофон и бутерброды, приготовленные заботливыми руками его молодой жены Мариночки.

– Везёт тебе, Жорка, к морю едешь, – с досадой шмыгнула носом Марина. – А тут на улице жара, а в офисе холод от кондиционера.

– Ничего, – обнял супругу Жорик, – я тебе камушков привезу, они морем пахнут.

– Спасибо, любимый, – чмокнула мужа в щёку Марина. – Смотри, не расслабляйся там, а то солнце, море…

– …работа, – продолжил Георгий. – Когда ещё случится такая приятная командировка? А то всё приходится лазить по подвалам, чердакам и помойкам, отлавливать разных отморозков.

Самолёт заходил на посадку, когда над Сочи разгорался новый день. Раскинувшийся дугой на берегу моря город прорезали ярко освещённые магистрали. Стеклянные стены гостиниц отражали тёмную синеву просыпающегося моря и розовый отсвет утреннего неба.

Солнце робко выглядывало из-за горизонта, словно не решаясь своим жаром потревожить ещё спящий город.

Георгий сверился с записной книжкой, уточнив, в какой гостинице остановилась Меркулова. Пожилой молчаливый таксист подвёз его к отелю с огромными панорамными окнами. Взяв деньги и не сказав ни слова, водитель развернулся и уехал в сторону железнодорожного вокзала.

В этот ранний час на улице никого не было. Оперуполномоченный вошёл в вестибюль. За стойкой ресепшена сидела женщина лет сорока с собранными на затылке волосами. Увидев Рыжова, она заулыбалась.

– Доброе утро, – поздоровался с ней старший лейтенант. – В вашей гостинице проживает Инна Валерьевна Меркулова. В каком номере она остановилась?

– Простите, но мы не сообщаем о наших постояльцах конфиденциальную информацию.

Рыжов вздохнул: всё-таки придётся предъявить служебное удостоверение.

Женщина заглянула в компьютер.

– Триста первый, – ответила она.

– Инна Валерьевна сейчас в номере? – поинтересовался Жорик. – Я бы хотел с ней поговорить.

Через несколько минут он получил интересующие его сведения. Оказывается, Меркулова была любительницей утренних купаний и до завтрака шла к морю, чтобы освежиться в тихой прозрачной воде, пока основная часть отдыхающих спала.

Набережная располагалась буквально в тридцати метрах от гостиницы. Чуть подальше находились дендрарий и пока неработающая в этот час канатная дорога со смотровой площадкой.

Вдоль моря совершали пробежку загорелые мужчины и женщины, и гуляли, наслаждаясь дувшим с воды лёгким ветерком, две пожилые пары.

На пляже расположилось несколько человек. Кто-то, закрыв глаза и расставив руки и ноги, стоя ловил утренний загар. Несколько отдыхающих медленно плавали в тихой, ещё непотревоженной многочисленными купальщиками, воде.

Инну Меркулову Жорик узнал сразу по точному описанию, которое ему дала сотрудница на ресепшене. Инна Валерьевна была стройной подтянутой женщиной с тёмно-рыжими крашеными волосами и с татуировкой на левом плече, изображавшей сидевшую в задумчивости кошку с длинным хвостом.

Меркулова расположилась возле воды и читала журнал с яркими иллюстрациями.

– Инна Валерьевна? – осведомился оперуполномоченный.

– Да, что вы хотели? – подняла она к нему встревоженное лицо.

– Старший лейтенант Рыжов, Следственный комитет, – представился Жорик, раскрыв перед Меркуловой удостоверение. – Вы позволите присесть рядом?

– Пожалуйста, – она посмотрела на него с недоумением.

– Инна Валерьевна, – начал Рыжов. – Вы планировали лететь в Сочи со своей подругой Юлией Ерёминой?

– Что с ней? – забеспокоилась Меркулова и отложила журнал. – Она не приехала в аэропорт, на телефонные звонки не отвечает. Мы забронировали двухместный номер, и я думала, что Юля приедет сегодня. У неё могли возникнуть срочные дела, но мы с ней договорились, что ради этого отдыха отложим всё.

– Юлия Дмитриевна вчера убита в своей квартире, – проговорил Жорик. – Инсценированное самоубийство.

– То есть как инсценированное? – не поняла Меркулова.

Рыжов внимательно наблюдал за ней. Он опасался стенаний, заламывания рук и истерики Инны Валерьевны. Но Меркулова, без сомнения, была сильной женщиной: она быстро справилась с волнением и взяла себя в руки.

– Её повесили? – наконец, спросила она.

– Вскрыли вены, – коротко ответил оперуполномоченный.

– Что я должна сделать?

– Рассказать о Юлии Дмитриевне всё, что знаете – увлечения, круг общения и всё, что может нам помочь найти убийцу.

– Круг общения Юли был обширен, – поведала Меркулова. – Она же успешная востребованная актриса, сами понимаете. Увлечение только одно – работа.

– Как вы думаете, могла ли Юлия Дмитриевна кому-то перейти дорогу, вызвать мстительность? Много ли у неё было врагов?

– Любая успешная актриса многим переходит дорогу, – спокойно констатировала Инна Валерьевна. – Ещё когда мы учились в институте, она получала серьёзные характерные роли, что вызывало недовольство её однокурсниц.

– И ваше тоже? – поинтересовался Рыжов.

– И моё тоже, – глядя ему в глаза, подтвердила Меркулова. – Кому понравится, когда подруга обходит тебя и получает роль, о которой ты мечтала?

– Враги у неё были?

– Враги – это громко сказано, – поморщилась Инна Валерьевна. – Скорее, недоброжелатели. Актёрская среда – это очень сложное сообщество. Здесь и ревность, и подсиживание, и интриги.

– Может быть, Ерёмина кого-то невольно обидела? – подсказал Георгий. – Эмоциональный человек в запале всё может сказать.

– Юля не была эмоциональным человеком, – призналась Меркулова. – Она была человеком холодным и расчётливым.

Рыжов с недоумением посмотрел на неё.

– Вы удивлены? – улыбнулась Инна Валерьевна. – Есть актёры, которые переносят игру со сцены в жизнь. Они настолько вживаются в образы своих героев, настолько привыкают играть на публику, что уже не могут остановиться. Мы про таких говорим «заигрался».

– А Юлия Дмитриевна?

– У Юли всё наоборот: она с холодным сердцем подходила и к ролям, и к людям.

– Мы опросили соседей Ерёминой по подъезду, – заметил Жорик. – Все в восторге от неё; в один голос говорят, что она была улыбчивым и доброжелательным человеком, со всеми здоровалась.

– Могу представить, – покивала Меркулова.

– Странно слышать такие отзывы от близкой подруги Юлии Дмитриевны, – признался Жорик. – Вы же знакомы десятки лет, вместе учились, дружили.

– Со мной и с моим мужем она вела себя по-другому, – сказала Меркулова. – Даже самому жёсткому и холодному человеку надо иметь людей, с которыми он может быть открытым.

– Почему она вам так доверяла?

– Потому что у неё не было никого, кроме нас, кому она могла бы доверять, – ответила Инна Валерьевна. – Все эти актёрские капустники, шутки и заверения в дружбе чаще всего оказываются фальшью. Это особенность нашей профессии.

– Хорошо, – кивнул опер. – Тогда кто имел доступ к квартире Ерёминой? Кто был вхож в её дом?

– Думаю, таких людей немного.

– Можете их перечислить? – осведомился Рыжов.

– Я не знаю абсолютно всех близких знакомых Юли, могу назвать лишь некоторых.

– Странно, вы знали Ерёмину много лет.

– Она была скрытными человеком, – объяснила Меркулова. – При кажущейся открытости она никого не пускала в свою жизнь, даже меня. Но могу сказать, что мне о своей личной и профессиональной жизни она сообщала больше, чем кому бы то ни было.

– Мужчины в жизни Юлии Дмитриевны были? – спросил Жорик. – Я имею ввиду после её развода с Наумовым и со вторым мужем Володей.

– Вы думаете, что вены ей порезал мужчина? – посмотрела на Рыжова Инна Валерьевна.

– Её придушили и отнесли в ванную, где вскрыли вены, и где она истекла кровью, – сообщил опер. – Думаю, женщине это было бы сделать не под силу. Этот неизвестный мог быть связан, например, с Наумовым?

– Вряд ли, – вздохнула Меркулова. – Стасик Наумов – это очень ранимый человек. Когда мы с Юлей пришли в его театр, он много с нами возился, был преисполнен больших надежд и планов на будущее. Но всё очень быстро рухнуло. Юля после этого пошла в гору, а Стас сломался. А когда человек теряет всё, с ним мало кто остаётся. Все мнимые друзья Стаса разбежались, осталась одна Юля.

– Вы же сказали, что Юлия Дмитриевна – человек неэмоциональный и холодный, – напомнил Рыжов.

– Она была и человеком долга, – ответила Меркулова. – Ей было неприятно возиться с опускавшимся Наумовым, но она его не бросала.

– После развода он её навещал?

– Навещал, но был чрезмерно настойчив в своих визитах, – покачала головой Инна Валерьевна. – Даже пришлось их общую дочь Ксению отправить в Ярославль.

– Да, мы об этом знаем, – кивнул Жорик.

– Каждый визит Стаса был для Юли тяжёлым испытанием, – вздохнула Меркулова. – Стасик же пил, друзей у него не осталось, дочь в другом городе. Одно время он путался с какой-то пьянью в своём районе, но в конце концов собутыльники набили ему морду, потому что Стас непрерывно твердил им о том, что он режиссёр, творческий человек, и всё в таком духе.

– Понятно, – кивнул Рыжов. – А что можете сказать о втором муже Юлии Дмитриевны – Владимире Мурашове?

– Володя – человек сложный, – вспоминала Меркулова. – Работает осветителем на телеканале. Они там, собственно, и познакомились. Это человек с большими амбициями и самомнением., считает себя недооценённой творческой личностью.

– Что же могло связывать таких разных людей? – недоумевал Жорик. – Вы сказали, что Юлия Дмитриевна холодная и закрытая.

– Володя Мурашов считал, что его таланту и исключительности должна соответствовать такая же талантливая и исключительная женщина. Вот он и выбрал на эту роль Юлю. Но понимал, что у неё много поклонников и почитателей, что многие хотели бы видеть её своей женой, ходить с ней на приёмы и появляться на светских вечеринках. И вот он через силу старался быть заботливым и терпеливо сносил её выходки.

А Юлю привлекала в Володе его забота, внимательность и беспроблемность.

– Почему беспроблемность? – удивился Жорик. – Люди с амбициями очень даже проблемны!

– Он свою проблемность держал при себе, понимая, что если откроет рот, то тут же вылетит из Юлиной жизни, – объяснила Меркулова. – В общем, так и случилось: как-то раз он не сдержался и начал выражать ей своё недовольство её востребованностью и популярностью, обвинял в супружеских изменах.

– Он хотел, чтобы его жена сидела дома? – уточнил Рыжов.

– Да, чтобы была привязана за ногу и принадлежала только ему, – подтвердила Меркулова. – Трясся над ней как скупой рыцарь, очень её ревновал буквально ко всем и ко всему.

– У Мурашова, помимо Ерёминой, были ещё женщины? – спросил Жорик.

– Если и были, то только до Юли, – ответила Инна Валерьевна. – В творческой среде любовные связи утаить невозможно. Дело не только в естественном любопытстве людей, но и в том, что в нашей профессии они являются серьёзным социальным лифтом, возможностью продвижения вверх, способом получить значимую роль или добиться эфира на телевидении.

А Мурашов – это простой осветитель. По своим возможностям он не идёт ни в какое сравнение с режиссёрами а, самое главное, с продюсерами студий и телеканалов.

– Разве знакомства с режиссёрами не так престижны, как с продюсерами? – поднял брови опер.

– Дело в том, – вздохнула Меркулова, – что режиссёр режиссёру рознь. Если речь идёт о театре, то от режиссёра зависит всё. Если же речь о кино и тем более о телевидении, то режиссёр студии или телеканала – это такой же наёмный работник, что и артист или массовка.

Режиссёра пригласили снимать фильм, он подписал договор, снял – и до свидания. Настоящие хозяева в кино – это продюсеры.

– Инна Валерьевна, вспомните, пожалуйста, были ли среди знакомых Юлии Дмитриевны продюсеры или какие-то другие люди, к которым Мурашов мог ревновать?

– Сколько угодно! – улыбнулась Меркулова. – Вы намекаете, что Володя мог убить Юленьку из ревности?

– Ревность – это подходящий мотив для убийства, – кивнул Рыжов.

– Насколько я его знаю, Володя на это способен, – согласилась Меркулова, – но думаю, что если он Юлю и убил, то доказать это будет трудно. Мурашов очень осторожен и умеет скрывать свои чувства.

– Хорошо, насчёт него будем думать, – сделал пометку в блокноте опер. – Ещё кого-нибудь из знакомых Юлии Дмитриевны сможете назвать?

– Друг моего мужа познакомил её с одним человеком, но думаю, что это знакомство вас не заинтересует.

– Расскажите подробнее, – попросил старший лейтенант.

– Рассказывать-то нечего, – пожала плечами Меркулова. – Мой муж, он работает директором таксопарка, как-то заикнулся приятелю о том, что у меня есть институтская подруга – знаменитая актриса. А приятель, его фамилия Карташов, работает главным инженером автосервиса, проговорился об этом своему знакомому – некоему Вите. Вот Витенька заочно и воспылал к ней чувствами.

– Как произошло знакомство? – поинтересовался Рыжов. – Что из себя представляет этот Витенька?

– Собственно, официального знакомства не было, – вспоминала Меркулова. – Муж просто обронил фразу о моей подруге. Через несколько дней Витя к нам по-дружески заехал. Мы посидели, выпили. Как бы невзначай стал расспрашивать про Юлю, а как удостоверился в том, что она только что развелась, живёт одна, и что её дочь живёт у родственницы в Ярославле, то даже приободрился.

– Попросил познакомить с Юлей?

– Нет, он не такой решительный, чтобы сразу брать быка за рога, – засмеялась Инна Валерьевна. – Спросил, в каком театре она работает, и есть ли у нас её фотография.

– Фотография была? – осведомился опер.

– Да, я показала Вите снимок Юли – не очень удачный, когда мы с ней отдыхали в санатории на берегу моря. Она на пляже сидит под зонтиком.

– Как фамилия этого Витеньки? – заинтересовался Георгий.

– Прилуцкий Виктор Сергеевич, – ответила Меркулова. – Работает кладовщиком в крупном ресторане.

– Как он повёл себя, получив эти сведения?

– Никак не повёл! – хмыкнула Инна Валерьевна. – Посмотрел снимок в телефоне, сказал, что девчонка красивая и разговор закончил. Даже обидно за Юльку стало.

– Да, интересно, – покачал головой Жорик. – А в каком ресторане он работает?

– В «Регалии».

– Никогда о таком не слышал, – признался Рыжов. – Телефон Прилуцкого у вас есть?

– Где-то был, – полезла в сумку за смартфоном Инна Валерьевна.

Оперуполномоченный записал телефон кладовщика.

– Ой, у меня даже Витина фотография есть! – вспомнила она.

Меркулова полистала в смартфоне галерею.

– Вот Витя Прилуцкий, – показала она снимок Жорику. – Это когда он к нам заехал на свой день рождения и привёз из ресторана всяких вкусностей.

На фотографии были изображены двое смеющихся мужчин за кухонным столом. Оба были явно навеселе и дурачились, показывая фотографу языки.

– Витя – это тот, который справа, – пояснила Меркулова.

Витя Прилуцкий оказался лысоватым брюнетом с бакенбардами. Блестящие вьющиеся волосы достигали его плеч, отчего Прилуцкий напоминал мексиканского наркобарона из плохого американского детектива.

В противовес ему муж Инны Валерьевны имел короткую шевелюру и широкое славянское лицо. Меркулов сидел за столом в майке, открывавшей его впечатляющую мускулатуру.

– Ого, ваш муж занимается штангой? – восхитился Рыжов.

– Да, увлечён «железом» с юности, а я не препятствую, – улыбнулась Меркулова.

– Можно я скопирую снимок? – попросил опер.

– Пожалуйста, – согласилась Инна Валерьевна.

Перекинув фотографию на свой телефон, Жорик вернул смартфон хозяйке.

– Не припомните, кто ещё мог иметь доступ в квартиру Ерёминой? – спросил он. – Юлия Дмитриевна хорошо знала этого человека или этих людей, потому что сама впустила их в дом.

– Так убийц было несколько? – удивилась Меркулова.

– Пока мы точно не знаем, – ушёл от ответа опер, – но такое исключать нельзя.

– Ну, из мужчин, кроме Стасика, Вити и Володи, её последнего мужа, я, наверное, никого назвать больше не смогу, – задумалась Инна Валерьевна. – А вот среди её подруг…

Рыжов затаил дыхание.

– Да, двух девочек она приглашала к себе, – проговорила Меркулова.

– Тоже актрисы?

– Нет, не актрисы, – ответила Инна Валерьевна. – Варвара Абрамова – помощник режиссёра театра «Дрова», в котором Юля работала. Они подружились довольно быстро. Варя ездила на Авиньонский театральный фестиваль, познакомилась там с каким-то немцем и вышла за него замуж.

– Эмигрировала?

– Да, уехала, – подтвердила Меркулова. – Ну как уехала? Как обычно – живёт там постоянно, а гражданство оставила, чтобы в случае чего вернуться, а на старости лет получать русскую пенсию.

– Сейчас такая форма эмиграции распространена, – согласился Георгий. – Давно уехала? Когда последний раз приезжала в Россию?

– Уехала два года назад, – начала вспоминать Инна Валерьевна, – а приезжала, наверное, в прошлом месяце.

– Приезжала одна или с мужем?

– Затрудняюсь сказать, – ответила Меркулова. – Я давно её не видела, а её мужа тем более.

– Есть ли у Варвары друзья, родственники или знакомые, которые общались с Ерёминой? – спросил Жорик. – Может быть, у них были какие-то контакты?

– Не знаю, – пожала плечами Инна Валерьевна, – вам лучше поговорить об этом в театре.

– Поговорим, – пообещал Георгий. – А кто вторая знакомая Ерёминой, имевшая доступ в её квартиру?

– Это Аглая Борисова, её одноклассница, – ответила Меркулова. – Дружат давно.

– Что-нибудь знаете про неё? – спросил Рыжов. – Где и кем работает, где живёт, чем дышит?

– Аглая – это самая близкая Юлина подруга, – сказала Инна Валерьевна. – Как Аглая с ней ладила, не знаю. Хотя, если Юля хотела, то могла найти общий язык с любым человеком. Она же очень общительна, когда ей что-то надо. А живёт Аглая в том же доме, что и Юля.

– Даже так? – поднял брови Рыжов.

– Больше того, в её же подъезде! – добавила Меркулова.

– У Борисовой есть муж или какой-то мужчина? – поинтересовался опер.

– Аглая Борисова – та ещё пташка! – ехидно заметила Инна Валерьевна. – С мужем разошлась, детей из-за бесплодия не нажила. Насчёт её постоянного мужчины я, честно говоря, не интересовалась. Слишком она от меня далека. Отмечу только, что Аглая – это красивая, умная и очень обаятельная женщина.

– И такая же холодная, как её подруга?

– Что вы! – махнула рукой Меркулова. – Это полная противоположность Юленьки! Юля трудоголик, была бы возможность – вообще не вылезала бы из театра и со съёмок. А Борисова – порхающий мотылёк, знающий, где и с кем надо порхать.

– Что же нашла Ерёмина в такой легкомысленной особе? – задумался опер.

– Аглая совсем не легкомысленная, – остановила Рыжова Инна Валерьевна. – Она хороший друг, никогда не подставит и всегда поможет, последнюю рубаху отдаст.

– Интересно, – покачал головой Рыжов. – Прямо как у Пушкина: «Они сошлись. Волна и камень, Стихи и проза, лед и пламень, не столь различны меж собой. Сперва взаимной разнотой».

– Противоположности сходятся, но они разные только на первый взгляд, – заметила Меркулова. – Юля при своей отстранённости поддерживала нужных ей людей. Но если человек попал к ней во враги, то тут уже держись! С врагами и предателями Юлька становилась беспощадной и даже жестокой.

– Вы сказали, что у неё в актёрской среде были недоброжелатели, – напомнил Жорик.

– Нет, эти не могли её убить, – уверенно заявила Инна Валерьевна. – Подсыпать битого стекла в обувь, налить клея в парик – это пожалуйста, а вот убить – вряд ли.

– Да, сущая безделица, – покачал головой Георгий.

– Если у неё и были враги, – продолжила Меркулова, – то не из артистической среды.

– Скажите, Инна Валерьевна, – поинтересовался оперуполномоченный, – а могла Юлия Дмитриевна быть как-то связана с мужчинами своей одноклассницы Аглаи Борисовой?

– Как-то быть связаны могли, но вряд ли она пускала их в свою квартиру, – стояла на своём Меркулова.

– Даже в компании с Борисовой?

– Послушайте, товарищ полицейский, – взмолилась Инна Валерьевна, – поговорите с Аглаей сами. Зачем этот испорченный телефон?

– Хорошо, последний вопрос, – сдался Рыжов. – Где и кем работает Борисова?

– Костюмером на «Мосфильме», но, к сожалению, у меня её контактов нет.

– Благодарю за обстоятельный разговор, простите, что отвлёк от отдыха, – Жорик встал и отряхнул джинсы.

– Какой теперь отдых, молодой человек? – вздохнула Меркулова. – Теперь все мысли будут только о Юленьке.

Старший лейтенант Рыжов посмотрел на часы. До обеда было далеко, а для позднего завтрака – самое время. Ещё раз кивнув расстроенной Инне Валерьевне, он отправился на поиски подходящего заведения, где можно было бы поесть.

На первом е гостиницы работал ресторан, но Жорик подумал, что не стоит сорить деньгами, приехав на курорт всего на один день – это доставит удовольствие местным предпринимателям, но совершенно не доставит удовольствия ему.

Пройдя два квартала, Рыжов обнаружил небольшую столовую с весьма умеренными для Сочи ценами. Подкрепившись, сел на троллейбус и поехал на ближайший пляж. Конечно, он мог искупаться там же, где загорала расстроенная Инна Валерьевна Меркулова, но ему было жаль бедную женщину, которой пришлось бы наблюдать за человеком, принесшим ей горькую новость.

Поплавав в горькой морской воде, Георгий расположился в тени платана и принялся раскладывать по полочкам полученные от Меркуловой сведения.

Во-первых, предстояло выяснить, что это за фрукт Прилуцкий – менеджер из «Газпрома» или ресторанный кладовщик? Как часто он посещал Ерёмину, и был ли он у неё около полуночи в день убийства?

Второе направление поиска – тесно дружившая с Ерёминой Варвара Абрамова. Наверняка она была знакома с окружением актрисы. В артистической среде участие в разного рода фуршетах, презентациях, капустниках и прочих мероприятиях является обязательным.

Здесь заводят деловые и творческие контакты, здесь узнают последние театральные и киношные новости, здесь можно узнать, кто на ком женился, и кто с кем развёлся. Значит, обязателен визит в театр «Дрова».

Третье направление – это одноклассница Ерёминой Аглая Борисова. Интересная женщина! Хотя Меркулова уверяла, что Борисова – широкая душа, однако, не стоит обольщаться словами стороннего человека, у которого даже нет телефона этой подруги Ерёминой.

Было бы неплохо опросить и работников театра, в котором когда-то начинали свой путь в искусство Инна Меркулова и Юлия Ерёмина.

И, наконец, самый вероятный подозреваемый – Владимир Мурашов, второй бывший муж Ерёминой.

Остаток дня до рейса в Москву старший лейтенант Рыжов потратил на болтание по городу и на экскурсию в Красную Поляну. Здесь он заглянул в храм святого Харалампия, посмотрел знаменитые дольмены – сооружения, сложенные из огромных камней древними жителями этих мест, и купил в магазине при местных пасеках несколько баночек мёда в подарок коллегам. Наверняка какой-то сорт мёда понравится Надежде Викторовне для приготовления её волшебных чаёв.

Продовольственный склад ресторана «Регалия» находился в полуподвале. Несмотря на летнюю жару, здесь было прохладно и немного сыро. Вдоль длинного, обложенного голубой кафельной плиткой, коридора расположились толстые двери в складские помещения, закрытые на большие висячие замки.

Коридор заканчивался деревянной дверью, из щели под которой пробивалась полоска света. Старший лейтенант Рыжов осторожно постучал.

– Кто там ещё? – раздался из-за двери неприятный мужской голос.

Георгий приоткрыл дверь. За столом небольшого кабинета сидел рослый мужчина с крупными чертами лица и в белом халате. Перед ним лежали накладные, из которых он переписывал сведения в книгу учёта.

– Виктор Сергеевич? – улыбнулся ему оперуполномоченный.

– Кто вы такой? – нахмурился кладовщик. – И вообще, как вы сюда попали?

Жорик затворил за собой дверь и присел на стул возле Прилуцкого.

Мужчина отодвинул книгу и воззрился на него.

– Кто вы такой? – снова спросил он. – Немедленно покиньте кабинет, здесь не место посторонним!

– Какой же я посторонний? – осведомился опер. – Я, можно сказать, для вас свой человек!

Жорик развернул перед Прилуцким служебное удостоверение.

– Старший лейтенант Рыжов, Следственный комитет, – представился он кладовщику.

Виктор Сергеевич долго вглядывался в документ и, наконец, посмотрел в лицо оперу. Прилуцкий часто заморгал, на его лице выступил пот.

– Не могли бы вы отложить свои дела и ответить на несколько вопросов? – поинтересовался Георгий.

– Мне проехать с вами? – хрипло вымолвил Виктор Сергеевич. – Сейчас только вещи соберу.

Прилуцкий сделал движение, чтобы встать, но Рыжов усадил его на место.

– Виктор Сергеевич, – ободрил его Жорик, – пока проезжать с нами никуда не надо. Если понадобитесь, то мы вас вызовем. А сейчас хотел бы задать вам несколько вопросов.

– У меня на складе полный порядок, – промокнул лоб носовым платком Прилуцкий, – можете проверить. Ведётся полный учёт прихода и расхода, всё тютелька в тютельку.

– Виктор Сергеевич, – перебил его Рыжов, – Следственный комитет не занимается расследованием экономических преступлений. У нас другая специализация.

– Не занимаетесь экономикой? – начал приходить в себя Виктор Сергеевич. – Тогда чем я могу быть вам полезен?

– Где вы были в ночь с двадцать третьего на двадцать четвёртое июня? – поинтересовался Жорик.

– Когда, вы говорите? – заёрзал Прилуцкий.

– Позавчера, около полуночи, – напомнил Рыжов.

Виктор Сергеевич снова вспотел и расстегнул ворот рубашки.

– Я был в гостях, – наконец, нашёлся он. – Нет, я был на даче.

– У кого? – наступал Жорик.

– На своей даче, – испуганно посмотрел на него Прилуцкий и снова спрятал взгляд.

– Кто может это подтвердить? – спросил его Рыжов. – Жена, соседи?

– Жены у меня нет, – выкручивался кладовщик, – а соседи меня не видели. Я приехал поздно, все уже легли спать и вряд ли меня видели. Знаете, я тут задержался, – он показал на ворох накладных, – разбирался с документацией, перевешивал товар.

– Угу, – буркнул Жорик. – А на какой машине вы приехали на дачу?

– Как это – на какой? – посмотрел на него Прилуцкий. – На своей, разумеется!

– Какая у вас машина?

– «Форд фокус», – ответил Виктор Сергеевич. – А что, собственно, произошло?

– По нашим сведениям, в ночь с двадцать третьего на двадцать четвёртое июня вы ездили на автомобиле «Лексус LX» чёрного цвета. И были не на даче, а в гостях у некой женщины, имя которой, надеюсь, вы назовёте сами.

– Откуда у вас эти сведения? – вспыхнул Прилуцкий. – Я был на своей даче!

– Эх, Виктор Сергеевич! – вздохнул Рыжов. – Прежде, чем задавать вопросы, Следственный комитет собирает некоторую информацию. Так вот консьержка подъезда, в котором живёт некая Юлия Дмитриевна Ерёмина, уверяет, что в указанный период времени вы находились в одной из квартир вверенного ей подъезда. И приехали вы к дому Ерёминой не на автомобиле «Форд фокус», а на машине «Лексус LX». Оставили автомобиль на стоянке перед подъездом и прошли внутрь.

– А что, приезжать в гости к женщинам запрещено? – нахохлился кладовщик. – Просто навестил давнюю знакомую, посидели, поговорили.

– Дело очень серьёзное, Виктор Сергеевич, – Рыжов вынул фотографии из внутреннего кармана пиджака и разложил их перед Прилуцким. – Посмотрите на эти снимки.

Кладовщик взял было фотографии, но тут же отдёрнул руку.

– Ой! – вымолвил он и, не мигая, уставился на снимки. – Юленька! Кто её так?

Кладовщик повернул к оперу лицо, в глазах Прилуцкого читались страх и недоумение.

– Похоже, что вы, Виктор Сергеевич, – испытующе посмотрел на него Рыжов.

– Я? – вытаращился Прилуцкий.

– Если верить показаниям консьержки, вы последний, кто видел Юлию Дмитриевну живой.

– Почему это я? – испуганно спросил Прилуцкий.

– Потому что до утра вы из подъезда не выходили, – объяснил опер. – По данным экспертизы, смерть Ерёминой наступила в промежутке между часом и двумя часами ночи. А труп Ерёминой был обнаружен в десять часов утра.

– Но это не я! – прижал руки к груди кладовщик. – Вы вообще, в своём уме? Разве я мог такое сделать с Юленькой?

– Я вас внимательно слушаю, Виктор Сергеевич, – после небольшой паузы проговорил оперуполномоченный.

– В эту ночь я не был в квартире Юли, – сказал Прилуцкий. – Она меня не пустила.

– Где же вы ночевали? – усмехнулся Жорик. – В лифте или на коврике перед её дверью?

– Ночевал у знакомого, мой друг живёт в том же подъезде, – признался Виктор Сергеевич. – Можете его спросить, он подтвердит.

– Кто такой? – достал блокнот опер.

– Вадим Евгеньевич Карташов, мой давний приятель.

– Странно, – покачал головой Рыжов, – разворачивая лист бумаги. – В списке жильцов этого подъезда никакой Карташов не значится. Есть некий Каратыгин, есть Корзинкина, но Карташова нет.

– Вадик официально там не прописан, живёт у своей подруги, – объяснил Прилуцкий. – Точнее, не живёт, а бывает у неё время от времени.

– Гостевой брак? – уточнил Рыжов.

– Брака нет, просто встречаются.

– Что за подруга у вашего Карташова? – осведомился Жорик.

– Лариса Несвет из шестьдесят третьей квартиры, – ответил Виктор Сергеевич. – И Вадик, и она, и её племянница Катя могут подтвердить, что я ночью был у них.

– В каком часу вы пришли к Ерёминой?

– В начале первого, – подумав, ответил кладовщик.

– А когда вышли от неё? – допрашивал Жорик.

– Тогда же, в начале первого, – бодро ответил Виктор Сергеевич. – Там же идти всего один этаж.

– Получается, что вы разговаривали с убитой около десяти-двадцати минут? – сделал вывод Рыжов.

– Даже меньше, – уверенно промолвил Прилуцкий. – Она на меня набросилась с порога, я прямо опешил.

– Можно узнать, из-за чего произошла ругань? – поинтересовался опер.

Кладовщик вновь отвёл взгляд.

– Виктор Сергеевич, – заметил Жорик, – отмалчиваться сейчас не в ваших интересах.

– Я понимаю, – вздохнул Прилуцкий. – Стыдно признаваться, – спрятал он глаза.

– Не робейте, – подбодрил его Рыжов, – в Следственном комитете слышали разные откровения.

Карташов и Прилуцкий познакомились случайно. Как-то раз Виктор Сергеевич пригнал свой «Форд фокус» в автосервис на техническое обслуживание. Когда пришла пора забирать автомобиль, Прилуцкий обнаружил, что обслуживание проведено некачественно: вместо того, чтобы обновить смазку некоторых узлов машины, ремонтники просто намазали солидолом установленные на узлах маслёнки.

При более внимательном осмотре Виктор Сергеевич заметил, что некоторые новые детали автомобиля были заменены на старые. Это было уже слишком, и Прилуцкий устроил скандал.

Вначале ремонтники в ответ на возмущённую тираду автовладельца нагло ухмылялись и всё отрицали.

– Ты что выдумываешь, командир? – вытирая руки ветошью, восклицал старший из них. – За нами такого не водится, всё сделано качественно, машина как новенькая! Забирай тачку, и счастливого пути!

Не тут-то было! Наглецы не знали, с кем вступили в поединок. Виктор Сергеевич перестал кричать и взывать к совести работяг. Вместо повторного оглашения претензий он молча захлопнул капот и отправился к главному инженеру.

– Ваши сотрудники обворовывают клиентов и занимаются мошенничеством, – объявил он с порога сидевшему за столом Карташову.

Тот поднял голову и отодвинул бумаги в сторону.

– Слушаю вас, – вежливо кивнул он, сложив руки на столе.

Прилуцкий ещё раз повторил свои претензии, но они не произвели на Карташова должного впечатления.

– Возможно, наши архаровцы в самом деле немного напортачили, – проговорил главный инженер, – но давайте не будем делать из этого трагедию. Сейчас пойдём к вашему автомобилю, и если ваши слова подтвердятся, то в следующий раз мы сделаем вам существенную скидку на наши работы. Давайте всё решим полюбовно.

Миролюбивый тон главного инженера автосервиса совершенно не убедил Виктора Сергеевича, и отступать он не собирался.

– У меня другое предложение, – улыбнулся Прилуцкий и сел на стул перед рабочим столом начальника. – Я получаю от вас документ с перечнем выполненных работ и отправляюсь в Роспотребнадзор за экспертизой, которая наверняка подтвердит, что установленные на моём автомобиле агрегаты не соответствуют возрасту автомобиля. У меня машина почти новая, и доказать это будет легко.

А заодно проверим качество проведённых вашими рабочими смазочных работ, осуществлённых при проведении технического обслуживания автомобиля.

Виктор Сергеевич сделал паузу, Карташов его внимательно слушал.

– Но и это не всё! – вновь улыбнулся Прилуцкий. – С полученными в Роспотребнадзоре выводами экспертизы я обращусь в другое учреждение, в котором напишу заявление о том, что в результате халатного отношения сотрудников автосервиса к своим обязанностям, а также в результате их мошеннических действий мой автомобиль стал непригодным для безопасной эксплуатации и теперь является транспортным средством повышенной опасности.

Как вы понимаете, все эти неприятные обстоятельства потребуют не только повторного, на этот раз, качественного технического обслуживания автомобиля – разумеется, за счёт вашего предприятия, но и денежной компенсации за причинённый моральный вред. Плюс компенсация моих судебных издержек. Как вам такой вариант?

Карташов с полминуты молча смотрел на посетителя, взвешивая серьёзность и перспективность осуществления его намерений.

Прилуцкий тоже ничего не говоря, смотрел в глаза главному инженеру. Наконец, Вадим Евгеньевич принял решение. Он развёл руками:

– Зачем так беспокоиться? – широко улыбнулся он. – Если ваше слова подтвердятся, мы исправим наши недоработки, а виновные в халатном отношении к своим обязанностям будут сурово наказаны. Пройдёмте в бокс!

Карташов заглянул под капот «Фокуса», осмотрел места смазки узлов машины и подошёл к Прилуцкому.

– К сожалению, ваши слова подтвердились, – заметил он Виктору Сергеевичу и, обернувшись в сторону испуганного бригадира, добавил: – Через полчаса зайдёшь ко мне!

В кабинете Карташов излучал любезность.

– Чай, кофе? – предложил он гостю.

– Пожалуй, кофе, – склонил голову на бок Прилуцкий.

Виктору Сергеевичу был неприятен этот тип, но работа в торговле приучила его избегать резких слов и поступков.

Все люди разные, на всех не угодишь. Но если один человек обладает каким-то ресурсом, то ресурс может быть востребован другим человеком, также обладающим каким-то ресурсом. Так устанавливаются полезные связи и появляются выгодные знакомства.

Виктор Сергеевич отдавал себе отчёт в том, что ресурс сидевшего перед ним главного инженера автосервиса более востребован, чем его ресторанный ресурс, но если тебе предлагают кофе и ничего не требуют взамен, почему бы не воспользоваться предложением?

– Знаете, Виктор Сергеевич, – разоткровенничался Карташов, – работа у нас суетливая, заказов много, клиенты бывают капризные. Как приятно, когда среди них находятся люди миролюбивые и понимающие нашу специфику.

– Совершенно с вами согласен, – покивал Прилуцкий. – В ресторанном бизнесе то же самое: капризные клиенты, скандалисты. Почему бы нам не жить мирно и не помогать друг другу? Это же так просто!

– Подписываюсь под каждым вашим словом, дорогой Виктор Сергеевич, – заулыбался Карташов. – Не хотите ли коньячку?

– А вы знаете, не откажусь! – воспрял Прилуцкий. – Как сказал классик, «давненько не брал я в руки шашек», верно?

– «Знаем мы вас, как вы плохо играете!», – рассмеялся в ответ Вадим Евгеньевич, продолжив диалог героев «Мёртвых душ».