Читать книгу Волк в ее голове. Книга II - Андрей Сергеевич Терехов - Страница 1

Я подошел, и вот мгновенный,

Как зверь, в меня вцепился страх:

Я встретил голову гиены

На стройных девичьих плечах.

На острой морде кровь налипла,

Глаза зияли пустотой,

И мерзко крался шепот хриплый:

"Ты сам пришел сюда, ты мой!"

"Ужас", Н.Гумилев

Сон первый. Цветы лучше пуль

Слушайте, вы же знаете выражение «олень в свете фар»? Если не знаете, суть такая: по ночному лесу едет машина, к ней на дорогу выходит рогач, попадает в свет фар и застывает, как… как холодец. Ага, наверное, это не лучшее сравнение для подобной ситуации, но оно неплохо изображает консистенцию животного после свидания с бампером.

Шансов выжить – ноль.

Вы решите, что парнокопытное тупит, раз не убирается с дороги при таких обстоятельствах. Но по факту он а) ослеп от света и б) думает.

В самом деле думает. Бежать или нет? Крупная угроза или маленькая? Быстрая или медленная?

Ни черта не понятно, и только два белых шара надвигаются с ревом из темноты.

Диана сейчас смотрит на меня как этот олень, и я отвечаю тем же. Челюсть мою трясет, в ушах звенит, в голове пусто. Вакуум. Шаром покати. Столько времени, эмоций и сил кануло на поиски, что теперь внутри не осталось ничего.

Пряди смоляной челки Дианы подрагивают от ветра и то закрывают, то открывают лицо. В ранке на нижней губе собирается багровая капля, соскальзывает вниз по подбородку и падает в лужу под нашими ногами.

Черные, нефтяные глаза Дианы расширяются и обретают осмысленность.

– Губку–Боба зарезали, – чистым, звонким голосом говорит она.

– Эфф… Че?

Смысл и звук слов доходит издалека, как из-под воды. Я медленно опускаю взгляд и осознаю, что до сих пор обнимаю Диану. Нет, не обнимаю – стиснул ее плечи, будто держу над пропастью, и одежда Дианы едва не касается лоскутов балахона–Губки–Боба, красных, мокрых, тяжелых от крови.

Руки мои разжимаются, опускаются, как чужие, как по своей воле. Рана на ребрах болезненно расходится, и переулок муторно ведет в сторону.

Диана смотрит на топор, который утоп в луже, на разбитое окно автомобиля. Снова на меня – так, будто осознала, что натворила.

– Блядь. Блядь. Чел… – Диана протягивает руку, но я машинально отступаю. – Чел! Блядь! Я же не… я не!..

Она в отчаянии хватает топор – тот скребет по дну лужи – и достает зажигалку. Вспыхивает язычок пламени: облизывает ржавое острие, испаряет потеки грязи.

– Я знаю, мы прижжём рану. П–прижжём, и все будет заебись.

Мне вновь, как в полиции, становится смешно. Нижняя челюсть трясется, и я говорю сквозь зубы, сквозь эту бешеную пляску своего лица:

– Ус-спокойся. Там ребра. Они н-не режутся.

Тут же в голове вырастает мясной цех с рядами тушек: тушки движутся по конвейеру, работники в фартуках деловито ходят следом.

Там–то рёбра наверняка режут. Или пилят?

Или рубят?!

А если рубят, то чем?

Топором?

Нет, ну не перебила же Диана мои рёбра?..

Диана приоткрывает тонкие губы, словно услышала эту мысль, и замирает. Рыжее пламя разогревает лезвие топора, раздается очередное «блядь», и зажигалка с переворотом падает в ту же лужу. Отражение фонаря идет волнами. Диана дует на место ожога, дергает рукой.

– Н–надо, не знаю, в–в аптеку? – от напряжения, от шока мою челюсть уже не трясёт – сводит, и слова даются с трудом. – Д–да?

Я оглядываюсь по сторонам, будто знаю местность как свои пять пальцев. Увы: и округа, и мои мысли – все растворилось в молочном пару, которым дышат канализационные решетки.

– Аптека? – Диана прижимает место ожога к губам. – Оки. Аптека… Чел, тебе никак!

Я глупо смотрю на Диану, и она объясняет:

– Ты весь в крови! Весь блядский Губка–Боб в блядской крови! Тебя начнут спрашивать, и… Я сама сбегаю. Оки? Сама! Ты подожди. Оки? Я молнией. – Диана растопыривает пальцы, и это выглядит до странного мило, будто малыш показывает ладошку. – Пять минут.

– Че?

– Стой здесь, чел, я быстро. – Диана вертит головой. – Супербыстро.

– Диана!

– Сверхбыстро!

Она уверенно шагает в лужу, и меня прорывает криком:

– Я не хочу тут стоять!

Диана замирает, оглядывается. Облизывает окровавленную губу.

– Чел, я… Тебя там увидят! Вопросы, полиция…

– Блеск! – Я нервно хихикаю и показываю на автомобиль. – А если меня ТУТ увидят? Ты машину взяла на абордаж!

Диана прикладывает пальцы ко лбу и замедленно моргает.

– Зайди сюда. – Она показывает на тупик.

– Ты издеваешься?

– Пожалуйста–пожалуйста! Чел!.. Пять минут. Сюда никто не заглянет! Пожалуйста! Ты хоть сейчас можешь не быть собой!

Мы выжидательно смотрим друг на друга.

Олени. Два тупых оленя.

– Верни, че взяла.

– Ч–чего?

Я показываю на левый карман Дианы, который бугрится от предмета внутри.

– Ты вернешь ту… че взяла из машины? Фиолетово на эту «Башню», но не надо так.

Диана запихивает руку в карман, ощупывает свое сокровище и снова переводит взгляд на меня. Я осознаю, что у нее в голове, может и не всерьез, но мелькает, высверкивает мысль добить Артура Александровича. Наверное, не без причин. Наверное, у человека, который во вышибает стекла топором, для всего отыщутся причины.

– Блядь. – Диана с отчаянием взмахивает рукой, точно не находит слов, опускает лицо к асфальту и рычит: – БЛЯАААДЬ!

Она надолго замирает, затем поднимает взгляд.

– Знаю, звучит, как полная херня, но у меня… Я без… Нет с собой денег. Мне даже не на что купить тебе в аптеке… мне… я…

Диана неопределенно взмахивает топором. Вид у нее потерянный, жалкий.

– Пожалуйста–пожалуйста, – тихо добавляет она.

Ничего не понимая, я смотрю на Диану, но в голове такой кавардак, что мысли бестолково толкутся, как машины в пробке.

Зачем нам деньги?

Какого лешего мы тут делаем?

Не соображаю.

Вообще не соображаю.

Пауза затягивается. Непослушными пальцами я достаю кошелек. Мою руку трясет, тело колотит, как в припадке.

– Возьми. Только верни, че ук–к… у–ук–крала.

Диана выглядит так, будто вот-вот провалится сквозь асфальт от стыда. Наконец берет кошелек, – ее прохладные пальцы слегка касаются моих – шепчет «с–спасибо» и направляется к машине. Я понимаю, что все это время сдерживал дыхание, и с облегчением набираю воздуха. Диана залезает в салон, шебуршится там. С трудом выковыривается обратно.

– Чел… – Она смущенно проводит рукой по челке и зажмуривается. – Чел, я совсем этого н–не хотела. Пожалуйста–пожалуйста, думай об этом, пока стоишь тут в темноте и истекаешь кровью. – Диана улыбается в стиле «я дебил, но вы меня не бейте», и ее лицо странно освещается этой полуулыбкой, как солнцем, которое робко выглядывает из–за туч. – Сверхбыстро!

Она вертит головой, топором показывает себе дорогу и растворяется в клубах грязно–белого пара.

***

Меня еще колотит, вокруг раны пульсирует глухая боль. Я замираю в тупичке, боясь услышать шаги, боясь лишний раз вдохнуть, будто малейшее движение вытрясет из грудной клетки все кишки или что там хранится… легкие? Печень? Селезенку?

Порывы ветра скрипят-скребут о стену водостоками; обдают холодом.

Секунды ожидания вытягиваются из меня жилы, и все чаще мелькает в голове, что Диана привиделась, что ее здесь не было. Слишком нереальной кажется Диана с прической под мальчика, Диана, которая матерится, как сапожник, и штурмует коллекторские машины.

Это не Диана, а темный двойник. Доппельгангер. Странный плод воображения и чувства вины, что никогда мы с Дианой больше не встретимся.

На душе тяжелеет. С сухим шорохом начинается дождь, и коготки холода забираются под балахон.

От нечего делать я читаю надписи на стене.

                                                      СДОХНИ

                                                       МОДНИК

ДЕТИ ЦВЕТЫ ЖИЗНИ

НА ТВОЕЙ МОГИЛЕ                  ЦВЕТЫ ЛУЧШЕ ПУЛЬ

                         НАРКОТИКИ ЛУЧШЕ СЕКСА                  КАРАВАДЖО

БЫЛ ПИДОРОМ

ВЫ НАЧИНАЕТЕ

ЧИТАТЬ ПРЕДЛОЖЕНИЕ

      КОТОРОЕ ЗАКАНЧИВАЕТЕ ЧИТАТЬ