Читать книгу Вельвет - Андрей Сергеевич Терехов - Страница 1

Оглавление

Плюшевый медведь плелся по крутобокой улице, высоко подняв ворот плаща и натянув фетровую шляпу на уши. Хрустел снег; завывал ветер. Внизу, в долине реки, вырастали над трубами медоперерабатывающего завода белые султаны пара, а за ними алел рассвет – торжеством, доминантой красного цвета.


Войдя в здание бывшего гастронома, медведь тяжело, устало поднялся на четвёртый этаж. От лифта вело множество стрелочек-указателей, из которых читалась лишь одна – с поблекшей надписью «Михайлов и партнеры». Та же надпись украшала дверь в тёмный, без окон, кабинет, похожий на горную пещеру. Там сипели трубы, пахло столетней пылью, и лампочка под потолком мигала, будто ее пробил нервный тик.


Поежившись, медведь надел вместо ботинок тапочки и стал разжигать печку-буржуйку, дым которой уходил прямо в вентиляционную шахту.


Кроме этой горячей во всех отношениях синьорины, в помещении обитали: уродливый стол, колченогий стул, скрипучее кресло. Стенной шкаф в форме идеального квадрата, бутылка коньяка, синий телефон. А теперь, как вы поняли, и угрюмый плюшевый медведь, сантиметров пятьдесят ростом.


Был он не первой молодости и не первой свежести: шерсть его свалялась, голубые когда-то глаза пришлось  заменить на чёрные. Романтизм оброс цинизмом, а любовь к приключениям – первичным дерматозом.


Медведь поставил чайник, сел в кресло и, уютно вытянув лапы к печи, с хрустом развернул утренний номер «Плюшедарского телеграфа». Первая же страница орала жирным заголовком «Профсоюзная стачка». С черно-белой фотографии смотрел очень важный заяц: велюровый, прилизанный, в широкоплечем костюме, с пышными усами, с настоящими очками, которые увеличивали бусины глаз до размеров канализационных люков.


«Авторитарный стиль управления гражданина Зубова привёл к очередным выступлениям профсоюзов. Несмотря на угрозу остановки конвейера, Зубов продолжил увольнения среди зачинщиков, тем самым сократив штат Центрального медоперерабатывающего комбината им. Ферзева ещё на 70 зверей. Безработица, охватившая Плюшедар с началом мирового финансового кризиса, похоже, продолжает расти ужасающими темпами, и многие встретят праздник если не под мостом, то явно без изысканных угощений».


Медведь не мог не согласиться со статьей. Приближался Новый год, но волшебства не чувствовалось. Последние клиенты так и не расплатились, заказов не появлялось уже недели две, и он исхудал – даже обычное для порядочного зверя пузико было еле заметно. На съемную квартиру у реки больше не хватало, и приходилось спать здесь, на раскладушке, которая вынималась из стенного шкафа, будто морковка из шляпы фокусника.


Медведь посмотрел на бутылку, она – на него. Они выпили. На душе стало теплее и как-то праздничнее.


Заблеял синий телефон. Медведь скептически воззрился на него и неохотно поднял трубку.


– Детективное агентство «Михайлов и партнеры».


– Алексей Альбертович Зубов.


– Простите, мы очень заняты. Перезвоните позже.


Михалыч кинул трубку обратно на рожки, достал из ящика стола освежитель и пшикнул в рот, чтобы прибить запах выпивки.


Не прошло и секунды, как телефон зазвонил вновь. Медведь мысленно посчитал до пяти и лишь тогда ответил:


– Детективное агентство «Михайлов и…


– Плачу по двойной ставке, – злобно перебил его Зубов. На этот раз Михалыч кобениться не стал.


***


Через сорок минут медведь шёл по территории завода, густо освещенной солнце. Темнели груды кирпичей от разобранных баррикад протестующих, мрачно глядели деревянные постройки с выбитыми окнами. Из цеха в цех спешили плюшевые, велюровые, замшевые звери в одинаковых джинсовых комбинезонах; стоял гул, рев, бурление; воздух наполнял сладкий запах меда.


– Вы опоздали, – напомнил Зубов и указал за стальную цистерну, в которой что-то оглушительно булькало. Медведь не стал объяснять, что его «ГАЗ» долго не хотел заводиться, и молча прошествовал в строение с надписью «Администрация», украшенное бумажными снежинками.


В кабинете Зубова царил гигантский стол из древесины грецкого ореха. На столе – золотая ручка, воткнутая в именную подставку, будто томагавк. В углу сверкала елка с новыми игрушками, за окном открывался вид на лес, припорошенный снегом. Было много-много стекла, натуральной кожи и блестящих поверхностей. Комната, где чувствуешь себя ничтожеством.


– Ваши партнёры придут? – поинтересовался заяц.


– Их застрелили. Пару лет назад.


– Понятно.


Больше Зубов никак это не прокомментировал: уселся за грецкий орех, пригладил набриолиненные уши, сцепил лапы в замок. Не дождавшись приглашения, Михалыч бухнулся напротив и положил шляпу на колени.


Зубов молчал. Медведь решил, что никуда не спешит, скрестил ноги, потом поменял их местами. Потом поменял ещё раз – это было весело.


– Мою жену преследуют, – веско сказал Зубов, вытащил из сейфа пачку и шлёпнул на стол.


Это оказались письма: печатные буквы вырезали из газеты и наклеили на мелованную бумагу.


ТЫ УМРЕШЬ


ДА ПРОСЫПЕТСЯ НАПОЛНИТЕЛЬ


ТИК-ТАК, ТИК-ТАК


Все в таком духе. Ругательства, угрозы, фотографии с мест аварий и убийств.


Бумага была дорогая, тяжелая, но буквы и фотокарточки держались плохо, будто клей выдохся.


– Есть идеи, кто? – спросил Михалыч.


– Это ваша забота. – Зубов шлёпнул на стол пачку денег, затем вытащил из неё две сизых банкноты. На Михалыча меланхолично уставился отпечатанный енот в полосатом костюме, бессменный председатель исполкома народных депутатов.


– Это задаток и то, что получите в конце.


Говорил Зубов так, будто знал лучше  остальных, как и что нужно делать. Или будто ему перо вставили в задницу.


– Не люблю искать чёрную иглу в чёрной комнате, – ответил Михалыч и положил письма на стол.


В кабинете стало так тихо, что слышался посвист отопительной системы.


Зубов повел плечами, приосанился.


– Я уже сказал: мою жену преследуют. Уже несколько месяцев.


– Это говорите вы.


Глаза зайца сердито блеснули за очками. Он снова пригладил уши, достал из кармана сигару и откусил кончик.


– Курите?


– Пью.


– Это чувствуется.


– Не досыпаю.


– Это тоже чувствуется. – Они снова помолчали, пока Зубов картинно раскуривал сигару и смотрел в окно. Воняло жжеными подушками. – До того, как я встретил Анжелу… мою жену, я часто просматривал раздел брачных объявлений в «Телеграфе». Была… Была одна…


Пауза затянулась дольше приличия, и Михалыч понял, что продолжения не будет. Он поднял бровь.


– Как зовут? Где живет?


– София. Н-не знаю, – на морде Зубова проступило брезгливое отношение. – Когда мы разъехались, она перебралась куда-то в Подкову. Засыпала меня письмами оттуда.


– У неё есть повод писать такое? – Михалыч постучал лапой по угрозам.


Зубов смерил его холодным взглядом.


– Вы забываетесь.


– Кроме писем, что-то было?


– Некто, – Зубов выдержал театральную паузу, – дал объявление, что моя жена ищет легких отношений. И указал наш домашний адрес. Месяц назад за ней шёл какой-то… зверь. Вчера наш подвал пытались поджечь.


Михалыч повертел в лапах шляпу.


– Что милиция?


– Милиция не может выдать своим оклады за прошлый год, не то что…


– Думаю, мне стоит поговорить с вашей супругой.


– Все вопросы, которые вы хотите задать ей, вы можете задать мне, – твердо, уставившись Михалычу в глаза, прочеканил Зубов.


– И все же…


– Она беременна. Черт побери! Я нанимаю вас, чтобы ее больше не беспокоили, а не чтобы…


Директор шлепнул лапой о стол, и бумаги разлетелись в стороны. Воздух в кабинете угрожающе застыл.


– Ну, вы берётесь? – спросил нетерпеливо Зубов, соскребая с усов частицу сигары.


Михалыч повертел в лапах шляпу, надел на уши. Подумав о Новом годе в офисе, он пригласил две лежавшие отдельно банкноты к себе в карман. Они не возражали.


***


Подкова находилась к северу от реки. Это был изогнутый полукольцом многоквартирный дом, построенный еще Высоким народом: с горгульями, с пилонами, с потолками под три метра и гигантскими дверьми, до ручек которых приходилось тянуться на цыпочках. Смотрелась Подкова внушительно – как любой кусок камня размером с гору, – но последние лет двадцать жили здесь звери… скажем так, далеко от вершин успеха. Улица выглядела соответствующе: стены, исписанные мелом; заброшенные трамвайные пути; сгоревший склад. Немного солнца в замерзших лужах.


Вызнав у управляющего номер квартиры, медведь пошел к скрипучему лифту, такому огромному, что туда мог бы залезть и жираф. Лифтер – седой осел с грустными глазами – все время курил и кашлял, едва не выхаркивая наполнитель на пол. Михалыч старался не дышать.


– Шестнадцатый! – прохрипел осел и скрючился от очередного приступа внутренней копоти. Михалыч не удержался и бросил ему:


– Курить – набивку чернить.


Лифтёр без сил махнул копытом и поехал дальше.


Газовые лампы слабо освещали ряд дверей и вздыбленный ковер, похожий на спину мамонта. За стеной помурлыкивало радио.


Михалыч прошелся туда-сюда, пока не набрел на дверь с номером «1043». Встал на цыпочки и постучал. Подождал и постучал еще раз. Послышались тихие шаги, хрюкнул замок, и осунувшаяся кошечка уставилась на Михалыча пустыми зелеными глазами.


– Чего вам?


У Михалыча сладко сжалось сердце. На минуту или две он забыл о цели визита и рассматривал хозяйку: низенькую, из черного вельвета, в голубом свитере и серых брюках. На голове у нее белело пятнышко, похожее на елочный шар, ужасно милое.


– Ку-ку? – спросила кошечка.


Мизалыч собрался с мыслями и представился.


– Медведь в квадрате? – Она фыркнула. – Смотрю, ваши родители были оригиналами. Отчество хотя бы не Медведевич?


Пару минут они играли в гляделки, наконец, кошечка неохотно отошла и взмахом лапки пригласила его внутрь.


В квартире царил полумрак – высоченный потолок терялся в темноте, шторы были задернуты, и только на столе горела лампа с зеленым абажуром. В ее свете виднелась пачка дорогой мелованной бумаги и пачка выпусков «Телеграфа».


Кошечка красиво присела на подоконник и закурила.


– Будете? – спросила она, протягивая исцарапанный портсигар.


– Мех берегу.


– Плохо получается.


Жилище выглядело не ахти. В углу корчилась от старости кровать, на журнальном столике воняла чашка с горой окурков. Повсюду валялись платья, кофточки. У окна замерли два чемодана – но не так, как обычно замирают они перед дорогой, а так, будто потерпели кораблекрушение. Где-то была открыта форточка, и выл сквозняк.


– Догадываешься, почему я здесь? – спросил Михалыч. Стула он не нашел и, сняв шляпу, присел на расползающуюся пачку бумаги.


Кошечка затянулась, качнула головой. Дым от сигареты танцевал в темном воздухе что-то восточное.


– Ты преследуешь Зубова с супругой?


– Он женился на авокадо, – хрипло сказала Софи.


– Ты что, расистка?


– Она овощ. Он – заяц. Кто у них родится? Баклажан с ушами?


– Послушай, киска…


– Софи, – сказала она и раздраженно дернула хвостом.


Михалыч хмыкнул, потом хмыкнул еще раз, не сдержавшись, и наклонился вперёд.


– Софи, ты молода. У тебя все впереди. Не трать свое время на прошлое.


– Считаете себя умудренным жизнью?


Михалыч вывернул шляпу туда-сюда.


– Скорее, потрепанным.


– С чего вы решили, что я их преследую?


– Ты знаешь, что она авокадо. Ты переживаешь не лучшие времена, судя по… – Михалыч обвел лапой комнату, а потом постучал по своему импровизированному стулу. – У тебя пачка бумаги, которая тебе явно не по карману. На такой же писали угрозы.


– Я подрабатываю в «Телеграфе». Мне этой бумагой выдают зарплату. Именно поэтому она мне и не по карману.


– Софи…


– Если у вас швы разошлись, и синтипон вылезает наружу, это не значит, что надо остальных учить жизни.


– Софи! – Михалыч повысил голос, теряя терпение. – Мне не обязательно доводить дело до конца, если ты обещаешь больше не преследовать Зубова с супругой. Мы с моей совестью, так сказать, можем прийти к соглашению и закончить расследование на этом визите. Деньги за заказ поделим. Выпьем по чашечке меда…


Кошечка в последний раз затянулась и метко кинула окурок в чашку. Рассыпался сноп искр, освещая нацарапанную прямо на столешнице заячью морду и воткнутый в нее нож.


– Идите вы, Михайлов, к черту со своей совестью.


***


Михалыч с тяжелым сердцем вышел из Подковы, сел в свой «ГАЗ» и стал ждать. Ледяные сиденья морозили спину сквозь плащ и мех, уши дрожали от холода даже под шляпой.


– Один поросёнок пошёл на войну, второй поросёнок – в церковь. Третий взял в лапы совок и метлу и что-то куда-то…


Вельветовая кошечка выскочила из дома в коричневых сапогах и залежалом пальто угольно-черного цвета. Она прищурилась на яркое солнце, нагнула голову, прячась от ветра, и решительно пошла по трамвайным путям.


– Плохой поросёнок, – устало сказал Михалыч себе под нос. – Очень плохой.


Он выждал, пока Софи дойдет до перекрёстка, завёл «ГАЗ» и, фыркая выхлопными, поехал следом. На повороте медведь огляделся: кошачья фигурка прошла к общественной остановке у «Импортпродторга», украшенного новогодним хламом по самую крышу. Теперь Софи ходила туда-сюда, нахохлившись и сунув лапки под мышки – видимо, чтобы согреться.


Михалыч притормозил на противоположной стороне улицы и стал любоваться кошечкой. Минут пять спустя он поймал себя на этом и отвернулся. Минут через десять из-за гребня холма звякнуло, и показался ярко-желтый трамвай с цифрой «7». Софи села в него, а Михалыч снял с ручника… мотор посипел и затих.

Вельвет

Подняться наверх