Читать книгу И опять Пожарский 2 - Андрей Шопперт - Страница 1

Событие первое

Пётр Дмитриевич Пожарский лежал на топчане и получал удовольствие от массажа. Делала его Айсу – одна из выкупленных у казаков турчанок. Когда девушки освоили более-менее русский язык, то смогли и имена свои перевести. Айсу – лунный свет. Берку – душистая. Марты – чайка. Весной, попав в терем к Пожарскому, девушки из всех умений обладали только одним – наряжаться. Ну, нет. Свои восточные танцы эти гейши танцевали от души и делали это не плохо. А ещё Марты умела делать помаду. Агафья, ключница Петра Дмитриевича и единственная служанка, пока её князь Пожарский с собой в Москву не забрал, научила девушек стряпать и варить пельмени, делать котлеты и варить борщ. Вот с таким багажом Пётр их и принял второго октября, когда вернулся из своего вояжа на Урал камень. Хорошо хоть уезжая, Агафья наказала Коровину, вершиловскому старосте, приставить к девчонкам бабку, чтобы она их готовить учила, и говорить по-русски. Бабка Матрена, попав в терем, порядок завела строгий, уборки еженедельные, помывка в бане и шитьё русской одежды (девкам на приданое). Разговаривали турчанки уже сносно. Из первого же разговора Пётр узнал, что он им теперь муж и хозяин. Вот не было печали.

Княжич научил их делать массаж. Лучше всего он получался у Айсу, руки у неё были покрепче. Сейчас Пётр Дмитриевич, после парилки и бассейна, лежал в массажном салоне банного комплекса и вспоминал последние три с небольшим месяца. Завтра Рождество. Уже 1620 год начался.

Все три месяца был аврал. Начался он с того, что с иностранцами просчитались. Уезжая, княжич поручил Вацлаву Крчмару построить четыре терема для ожидаемых знаменитостей. Пётр ждал четверых: Питера Рубенса, Иоганна Кеплера, Галилео Галилея и Симона Майра. На самом деле прибыло гораздо больше. Не приехал пока Галилей, ничего подождём. Зато были те, кого и не звали, но поговорив с господами, Пожарский обрадовался. Экие зубры привалили, как их в письме царь батюшка обозвал. Прибыл Симон Стивен, Пётр сразу озадачил товарища постройкой ветряных мельниц и проектированием водяных. Меха на десятках печей в ножную сжимать, так себе удовольствие. Ещё приехал известный доктор, ученик самого Амбруаза Паре. Доктором с точки зрения современной медицины он был никаким. Но ежедневные вечерние беседы с Петром и дневные занятия с вершиловскими травницами через означенные три месяца сделали из врача – вредителя, с его кровопусканиями, лучшего в современном мире доктора. Вернее не так. Вот лето пройдёт, освоит ван Бодль практическую фитотерапию, научится правильно заготавливать лекарственные растения, да ещё продолжит выпытывать у Петра полузабытые случайные знания по современной медицине, и тогда осенью он точно будет настолько выше своих сокурсников по университету в Падуе, который здесь считается лучшим, что они просто перестанут друг друга понимать.

Второй доктор, или ученик доктора, рижский немец Генрих Тамм, как ниточка за иголочкой ходил за ван Бодлем и учился тому же. Но голландец был ведь ещё и хирург, и стоматолог и акушер. Ничего, пусть учится, два доктора это гораздо больше, чем один.

С Рубенсом приехали два ученика. Ну, это, наверное, их так сам Рубенс по привычке называет. Генерал Афанасьев знал этих художников по картинам в Эрмитаже. Якоб Йорданс и Франс Снейдерс уступали Рубенсу в известности, но не в мастерстве.

Иоганн Кеплер тоже притащил с собой через всю Европу ученика и помощника Якова Барча. Афанасий Иванович про этого Барча помнил только одно, он должен будет жениться на старшей дочери Кеплера. Ну, поживём, увидим, на что этот господин способен.

Получалось, что теремов нужно девять, а имелось четыре. В них поселили Антуана ван Бодля, Иоганна Кеплера, Симона Майра и Симона Стивена. Рубенса, приехавшего на один день раньше Петра, староста Коровин поселил временно в терем Пожарского. Остальные пока разместились в обычных домах. Их тоже построили два десятка по приказу Петра перед отъездом.

Теперь срочно строилось шесть теремов. Один Пётр решил отдать пану Янеку Заброжскому. С построенными уже теремами для Лукаша Донича, Онисима Зотова, Вацлава Крчмара, Петера Шваба, Василия Полуярова и Трофима Шарутина получался целый коттеджный посёлок из шестнадцати теремов. Они стояли в небольшом отдалении от самого Вершилова, чуть западнее на опушке леса. Деревья при строительстве по максимуму сохранили и теперь терема в окружении заснеженных сосен смотрелись очень живописно. Две недели убили на авральную стройку шести теремов. Надо отдать иностранным специалистом должное, поворчав немного, особенно Рубенс, они с энтузиазмом включились в строительство собственного жилья и изрядно мешали профессионалам. Зато заняты были.

С домами было ещё хуже. Даже сосчитать необходимое количество и то с первого раза не получалось, всё время кого ни будь забывали. Приехало сорок стрельцов. Пётр их не ждал и не просил, но обрадовался. Он даже сделал больше. Как только в Вершилово приехал воевода Фёдор Фёдорович Пронин, он уговорил оставить на постоянно в Вершилово и те два десятка, что обучались у ляха в отсутствии княжича. Новоиспечённый князь добро помнил и на такую ерунду махнул рукой:

– Забирай, конечно, только я на выучку через месяцок ещё два десятка пришлю. По рукам?

Теперь в Вершилово была размещена настоящая стрелецкая сотня, и даже сотник уже был, причём вполне обстрелянный – Иван Малинин.

Итого, только на стрельцов понадобилось шестьдесят домов. Плюс десять домов на немецких наёмников, что притащил с собой Рубенс. У Петра были планы на небольшую войнушку в 1621 году и иностранцы ему там нужны были обязательно. Он заключил с наёмниками пятилетний контракт и чтобы товарищей покрепче привязать, построил им дома и начал искать среди нижегородских «немцев» у кого там дочки на выданье. Получалось уже семьдесят домов.

Рубенс привёз с собой семь учеников помоложе, им тоже дома строились и подыскивались красивые дочки местных крестьян, начнут как прислуга, а там, глядишь, дело молодое и детки пойдут. Кроме учеников было три подмастерья по приготовлению красок. Ещё три дома. Уже восемьдесят. У самого Рубенса было двое слуг. Ещё два дома, и слуга Кеплера Лухан Вайс. Ещё дом. Для трёх натурщиц, что голландский живописец привёз с собой, построили один дом, общежитие. Итого восемьдесят четыре. Один дом нужен купленному Пожарским ногайскому лучнику Бебезяку. Ему ещё и жену нужно будет найти. Вогульскую девчонку пока поселили с монашками, научить её языку и гигиене, да и с домашними животными обращаться. Девочка, в общем, была не глупая и к концу похода уже лопотала по-русски сносно. Правда вот, уже была на четвёртом месяце непонятно от кого. Ну, дело житейское. Вторую купленную вогулку венгр Бартос Каропа забрал с собой в Нижний, язык учить. Деньги ему княжич обещанные выплатил, но сказал, что если он за зиму не освоит язык предков, то в следующую поездку Пётр его не возьмёт. Дела в коммерции у венгра были совсем швах, и он просился на тех же условиях поучаствовать в походе на Урал камень и в следующий год.

Оставался ещё резчик по дереву Сидор Щегол из Казани. Восемьдесят шестой дом. Стоп, ещё ведь литейщики. Иван Самсонов, да два женатых сына – это три дома. И его бригада из пяти семейных мужиков, ещё пять домов. В итоге получается – девяноста четыре дома. По одному дому получали стрельцы, что сопровождали Шульгина в Тобольск. Иван Зайков, да Тимоха Вторых согласились переквалифицироваться из конвоиров бывшего воеводы Шульгина в охранников, управляющего городом Миасс Никиту Михайловича Шульгу. Ну и самому новому управляющему где-то жить до весны надо. Получалось девяносто семь домов. Пётр Дмитриевич округлил, и строители взялись за восемьдесят домов. Двадцать-то успели построить за лето. Вот до самого Рождества этот аврал и расхлёбывали. Днём и ночью топоры стучали. И ведь успели. Три дня назад последнее новоселье справили. Все устали и переехавшие, по углам скитаться и строители, опять нагнанные со всей губернии, и жители с вечным стуком топоров и руганью строителей на смеси всех европейских языков с Великим.

Событие второе

Антуан ван Бодль целый месяц путешествовал по Московии, прежде чем добрался, наконец, до Вершилова. Он проезжал грязные деревянные городки с кривыми улочками, он пробыл несколько дней в самой Москве с её такими же деревянными домишками ушедшими по крышу в землю и с теми же самыми кривыми улочками. Его обманули. Нет никакого Вершилова, думал голландский доктор. Нет этих самых «ворот рая». Есть ещё более отсталая страна, чем большая часть Европы. Есть дикая варварская Московия. Зачем он приехал сюда? Ну, попадись ему сейчас этот дерзкий мальчишка маркиз Пожарский. Он ему уши накрутит.

Изменения начались сразу после очередного городка с кривыми улочками – Нижнего Новгорода. Вдруг из обычной дороги с ямами и колеёй, из которой колесу просто не выбраться, они выехали на замечательную дорогу.

Дорога была широкой. Она была ровной, ни колеи, ни ям, ни ухабов. Она была засыпана мелким зеленоватым гравием и утрамбована. Они с Симоном Стивеном вышли из кареты, что им предоставили в Москве и прошлись по ней пешком несколько шагов. Да, ничего подобного в Европе не было. Там были, конечно, кое-где остатки римских дорог, но если честно, ехать в карете по брусчатке удовольствие, то ещё. Здесь же карета просто скользила по идеально ровной поверхности. Ямщик, видно из местных, видя удивление иноземцев, осклабился и что-то сказал по-русски, а потом пригласил господ назад в карету жестом и, взмахнув кнутом, погнал лошадей, рысью, запев весёлую, судя по тону, песню.

Через час они въехали в Вершилово. На входе не было обычных рогаток. Зато были два огромных оскаленных медведя, вставших в полный рост. Медведи были выполнены столь мастерски, что их впотьмах можно принять и за живых. Дальше вдоль широкой улицы, засыпанной тем же зеленоватым щебнем шли ровные ряды одинаковых домов под красивыми черепичными крышами. Это были ещё не городские дома того же Антверпена, но уже ближе к цивилизации. А может дальше. На улице не было лошадиного навоза, не было отбросов жизнедеятельности человека, не бегали куры и собаки, не воняло помоями и фекалиями. К ним не бросились за милостыней убогие и мальчишки. На них вообще не обратили внимания. Едут себе и пусть едут.

Так они добрались до большой квадратной площади. И опять, это не было площадью Гроте Марк Антверпена, но это тоже было красиво. Прямо впереди был храм, нет, конечно, ему было далеко до Собора Девы Марии его родного Антверпена, но … Храм был красив своей азиатской красотой. Стоящим по бокам площади двухэтажным домам было тоже далеко до Городской ратуши, но … Эти два кирпичных дома близнеца из цветного кирпича под черепичными крышами были зданиями, за которые цеплялся взгляд.

Они окликнули мальчишку, что с деловым видом проходил мимо них, и попытались спросить про маркиза Пожарского, важный недоросль вопроса понятно не понял, но указал рукой дальше по дороге. Они проехали ещё по одной улице с ровными домами и выехали на вторую площадь. И вот тут уже стало понятно, что здесь трудится мастер не хуже тех, что построили лучшие здания Антверпена. Дорога упиралась в огромный собор. Он был ещё не достроен. Только начали закрывать крышу, ещё не было русских луковок куполов, но здание впечатляло. Оно было из кирпича. И его не собирались штукатурить.

Кирпичи были сложены в странный узор, который и не просматривался с первого взгляда, да и со второго тоже. Просто чувствовалось, что порядок есть, только ты его не дорос ещё узреть. В нескольких местах прямо по наружной стене шла чудесная по красоте мозаика. На одной Иоанн Креститель крестил Иисуса. На другой была Богоматерь с младенцем Иисусом на руках. Над рядом верхних окон была ростовая мозаика Иисуса с летающими вокруг белыми голубями. Это был сильный ход, сделать мозаику не внутри, а снаружи собора. Отсталая варварская Европа ещё до такого приёма не доросла. Стоящий рядом с открытым ртом Симон, вытер рукавом набежавшие слёзы и тихо проговорил:

– Только ради этого стоило ехать.

По бокам площади опять строились два одинаковых здания. Их только начали, вывели несколько рядов кирпича. Здания были огромны, не меньше их Городской ратуши. С противоположной от храма стороны площади тоже начали строить большое кирпичное здание, но тоже успели выложить лишь первые ряды кирпича.

К ним подошёл человек и спросил что-то по-русски. Они не поняли и в ответ спросили по-немецки про маркиза Пожарского. Тогда человек перешёл на немецкий.

– Меня зовут Вацлав Крчмар, я управляющий Петра Дмитриевича по строительству. Что вам угодно, господа? – управляющий галантно поклонился.

Они представились и объяснили, зачем приехали в Вершилово.

– К сожалению, княжич ещё не вернулся с экспедиции на Урал камень. Давайте я отведу вас к местному старосте, а он покажет вам приготовленные для вас терема и подберёт прислугу. Хотя, придётся пока побыть при вас переводчиком, – ещё раз поклонился управляющий.

Староста быстро организовал их доставку в стоящую чуть поодаль часть Вершилова и поинтересовался через Вацлава, про семьи и прислугу. Пришлось объяснять, что они приехали одни, а жён вызовут письмами позже.

– А эти молодые люди тоже преподавать в школу приехали, – староста указал на Тамма и сбежавшую из дома девицу Тубе.

– Нет. Он хочет учиться медицине здесь в Вершилово, – пояснил за растерявшихся молодожёнов (из обвенчали в Москве в немецкой слободе) ван Бодль.

– Может, их тогда пока в обычный дом поселить, а как Пётр Дмитриевич вернётся, так он решит, куда этого ученика девать, – предложил Крчмар.

Их поселили с сыном в огромные дома в два этажа с десятком комнат и несколькими печами. Пришла девушка и звероватого вида мужик. Девушка подала ван Бодлю и его сыну хлеб с маслом и кувшин молока, и стала возиться у печи, что-то готовя. А её спутник принялся затапливать печи. Печи были совершенно незнакомой конструкции, и управляющему пришлось показывать, как ими пользоваться. Потом он подозрительно оглядел отца и сына и махнул рукой.

– Пока Олеська и Тит с вами поживут, а то вы или замёрзнете или угорите.

Вот именно в этот момент Антуан и понял, что он попал к «воротам рая». Он один из лучших медиков Европы был беспросветно неграмотен в обращении со сложными отопительными приборами. Он был варвар.

Как, оказывается, замечательно быть варваром.

Событие третье

Генрих Тамм был безмерно счастлив. Во-первых, он был с Изольдой. Они любили друг друга и уже только поэтому были счастливы, ведь они были вместе. Когда же Изольда подружилась с турчанками маркиза Пожарского и те научили её сначала готовить десятки вкуснейших блюд, про которые и не слыхивали в Риге, а потом и индийской науке «Камасутре», то жизнь Генриха превратилась в недосягаемую мечту любого европейца. Немного напрягало Генриха, что Изольда всё чаше вместе с турчанками пропадает в православном храме. У них там и хоровое пение, и кружок «кройки и шитья» и курсы «санитарок». Зачем ей учиться на «санитарку» если он сам доктор?

Какой он доктор, да и не только он, но и его гораздо более старший товарищ, герр ван Бодль, Генрих понял во время первого разговора с маркизом Пожарским. Случился он через неделю после возвращения Петра Дмитриевича с Урала.

– Господа, народу с вами приехало много и народ этот может оказаться больным. Ну, это полбеды. Беда если они и нас перезаражают. Я говорю не про чуму и оспу, а про венерические заболевания. Вам надлежит обследовать всех приехавших на предмет, не болеют ли они сифилисом или гонореей. Обе эти болезни передаются половым путём и обе вызваны теми самыми мелкими зверями, что увидел в «микроскоп» герр Майр. К сожалению лекарств пока не существует. Поэтому придётся отправить больных домой, если они обнаружатся. Гонорея – это не самопроизвольное истечение семени, а просто выделяется гной при попытке организма бороться с этими самыми зверями.

Они тогда обследовали всех прибывших с Рубенсом и наёмников и натурщиц и учеников и слуг. К счастью этих болезней ни у кого не оказалось.

Второй разговор касался мозга.

– Мозг, – начал Пожарский совсем не тот орган, как его представляют в отсталой Европе. Он не выделяет ядовитой жидкости, чтобы отравлять кости.

– Об этом есть у известного врача Гийома де Байю, он называет ревматизм следствием поражения всего организма, – вступился за Европу ван Бодль.

– Просто запомните, что все практически болезни вызваны зверями, ревматизм это воспаление, которое вызывается теми же зверями, что и при простуде. Он и есть следствие простуды. Но есть ещё и отложение солей в суставах. Это уже совсем другая болезнь и про неё поговорим позже. Теперь же давайте вернёмся к мозгу.

Пётр Дмитриевич оглядел докторов, сморщился и начал:

– Очень тяжело вам объяснять. Вы не знаете основных понятий. Ладно, начнём так. Вот летит утка, а на земле стоит охотник и целится в утку из лука. Что ему нужно учесть? Скорость, с которой передвигается утка, Тогда нужно стрелять не прямо по утке, а чуть впереди неё. Нужно ещё учесть направление ветра и сделать поправку на неё. Нужно учесть влажность воздуха, ведь от этого зависит натяжение тетивы. Нужно просчитать с какой силой потребуется натянуть лук, чтобы стрела долетела и поразила утку. И ещё десятки всяких нюансов. Вот этими всеми расчётами и занимается мозг, а потом отдаёт команду мышцам руки и спины. Это – работа мозга, а не выделение соплей. Сопли выделяет совсем другой орган. Кроме того мозг отвечает за память. То есть те знания, которые приобретает человек, хранятся в головном мозге. Например, опытному охотнику гораздо легче поразить ту же утку, чем новичку, потому, что он уже пробовал это делать и запомнил, как не надо поступать. Ещё мозг обрабатывает информацию, которую получает от глаз, носа, рта, пальцев, кожи вообще. Всю информацию обрабатывает и запоминает мозг. Нужную он хранит на ближайших полочках, не нужную тоже хранит, но подальше, а вдруг пригодится. Мозг не забывает ничего. Надо только уметь вытащить это воспоминание. Мозг заставляет биться сердце и дышать лёгкие, заставляет ноги ходить, а живущих в организме полезных зверей бороться с вредными пришельцами.

Пётр Дмитриевич говорил ещё долго. Они с ван Бодлем устали запоминать и удивляться. Потом маркиз отправил их по домам и сказал, чтобы они приходили каждый вечер, а он будет отвечать на их вопросы.

– Но откуда вы всё это знаете, господин маркиз? – поинтересовался голландский доктор, – И правда ли это?

– Я в детстве в Кремле в Москве нашёл книгу по медицине. Она называлась «Медицинская энциклопедия Атлантов». Я её прочитал и кое-что запомнил. К сожалению, я не смогу её вам показать она сгорела при пожаре, – развёл руками на невысказанный вопрос ван Бодля Пожарский.

– Атлантов? Но ведь атланты жили где-то в Средиземном море, по словам Платона? – усомнился старый доктор.

– Платон ошибался. Атланты жили в Сибири за Урал камнем. Там есть огромное как море озеро. Оно называется Байкал. Сейчас там казаки находят разные их вещицы, мне удалось купить у одного казака несколько монет. Вот посмотрите, – и княжич протянул им монеты.

Генрих Тамм не видел ничего похожего. Это были произведения искусства. Даже ювелир в Европе не способен сделать хотя бы одну такую. Монеты были разного достоинства. Надписи и цифры были на непонятном языке. Маркиз объяснил, что их с трудом, но можно прочесть по-русски. Золотая монета – это один атлант, а серебряные это 10, 5 и 1 пиксель. Золотая монеты была украшена изображением мужской головы с синим сапфиром вместо глаза. На монете в 10 пикселей была ветка рябины, и ягоды были сделаны из необычно огранённых рубинов. 5 пиксельная монета была чуть поменьше и на реверсе были колокольчики тоже с лепестками из чудесным образом огранённых синих сапфиров, чуть более светлого оттенка. Самая маленькая монета в один пиксель была с ромашкой на реверсе, и сердцевина ромашки была из жёлтого цитрина. Монеты были не новые. Видно было, что ими пользовались. Они были чуть затёрты, и даже несколько царапин было. Но от этого они смотрелись только дороже. Что же за цивилизация могла расплачиваться за покупки такими монетами? Если монета называется «атлант», то это и впрямь монеты легендарных атлантов. Но как они попали в Сибирь? Так далеко от средиземноморья.

– Русские пришли сюда откуда-то с востока, – пояснил маркиз Пожарский, – Может русские и есть потомки атлантов?

Какие же придурки эти русские, думал Генрих Тамм, не уберечь такую замечательную книгу. Хорошо хоть маркиз немного запомнил.

Все беседы с Пожарским проходили по вечерам у него дома, а днём доктора учились у травниц. Эти две пожилые крестьянки знали о лекарственных растениях гораздо больше, чем ван Бодль, и просто в тысячу раз больше чем Генрих.

А ведь ещё ему выпало счастье сидеть на уроках Кеплера и Майра в школе. Учиться рисовать у самого Рубенса и изучать математику и геометрию у Симона Стивена. Ну и что, что рядом сидят дети. Учиться с детьми не стыдно.

Стыдно не учиться!

Событие четвёртое

Лукаш Донич смотрел на рисунки, принесённые Петром Пожарским, и не понимал. Как? Как он придумывает всё это? На этот раз княжич принёс эскизы серёг. Их было пять разновидностей. Все пять были с камнями разного цвета. Но форма серёг была одна. В золотую розеточку вставлялся огранённый камень, потом шла петелька, к которой прикреплялся листочек чуть вогнутый внутрь и с загнутым острым кончиком. Листочек тоже был золотым, но с лицевой стороны был покрашен краской того же цвета, что и камень, а потом залакирован. Таких совершенных серёжек ювелиру видеть не доводилось. Но вид был не главным, главным был шарнирный замок, который не позволял серьгам выпасть и потеряться, но легко расстёгивался, если потянуть за скобку вниз (английский замок). Это был шедевр ювелирной мысли. Сейчас серьги просто вешались на изогнутую проволочку (дужку) и легко слетали, да ещё и мешались эти свисающие дужки.

– Эти замки могут принести целое состояние в Европе. Там так делать не умеют, – сообщил Лукаш Пожарскому, когда перестал восторгаться.

– Лукаш, а сколько сейчас у тебя человек работает? – улыбнулся княжич.

– Двадцать человек, но в основном это только ученики. Они только перья и умеют делать, – посетовал ювелир.

– Ну, ты не прибедняйся. У тебя самая большая мастерская в России, а может и во всём мире, – хлопнул его по плечу Пётр.

– Это так, но я всё равно не успеваю сделать все заказы.

– У тебя остались знакомые в Праге или других городах? Напиши им письма, пусть они приезжают. Опиши, как вы работаете, сколько у вас заказов. Про Рубенса напиши и вообще про Вершилово. Всем сразу дом построю, а если заслужит, то и терем. Там сейчас война и она будет идти ещё очень долго. А у нас здесь войны не будет больше никогда. Напиши.

– Я уже думал над этим, но мне-то от этого какая польза? – кивнул Лукаш.

– Давай так. Им, если это мастера, а не подмастерья, 50 процентов прибыли. Тебе 25 и мне 25. Думаю, это будет справедливо, – предложил Пожарский.

– Хорошо, я напишу письма в Прагу и переговорю с другими иноземцами, с тем же Рубенсом и Кеплером, может они кого подскажут, – обрадовался ювелир.

– Теперь, смотри дальше, Лукаш. Это я хочу послать в подарок жене князя Владимира Тимофеевича Долгорукова и его четырём дочерям. Но одной из дочерей, старшей, Марии надо в этом, же стиле сделать большой комплект. Нужно два кольца, на безымянный палец и на мизинец. Это будут зелёные комплекты, в цвет глаз. Ещё в комплект должны входить браслет в этом же стиле и цепочка с кулоном. Сможем? Нужна помощь Рубенса? – остановился княжич.

– Да, уж, не помешает, – покрутил в растерянности головой Донич.

– И самое главное, украшение на голову. Это индийское украшение. По пробору на голове идёт цепочка, а к ней прицеплен такой же кулончик, как и серёжка только немного побольше. Понятно?

– Сколько же будет стоить такой комплект. На него можно купить маленький город, – упал на стул ювелир сражённый невероятностью замысла.

– Лукаш. У нас с тобой столько денег, что двести рублей больше или двести рублей меньше не повод для паники, – засмеялся княжич, – Можешь такой же сделать и своей жене, – разрешил он.

– Потом к ней нужно будет приставлять десяток стрельцов, – пошутил Лукаш.

– Ну, смотри. Твоё дело. У тебя золото с камнями ещё остались? – спросил вдруг княжич.

– Почти всё ушло на ручки, – подтвердил опасение Пожарского ювелир.

– Ладно, я собираюсь в одно место. Заодно и золотом с камнями там разживусь. Но я пришёл не только из-за украшений. Умеет моя турчанка Марты (Марфушка) делать губную помаду. Я её немного усовершенствовал и теперь она выглядит вот так, – Пётр показал ювелиру ярко-красный заточенный вверху с одной стороны до половины цилиндрик, – его нужно вставить в вот такой футлярчик, – ещё один листок с эскизом лёг перед ювелиром.

Лукаш внимательно посмотрел. Сначала нужно было снять колпачок. А потом цилиндрик помады можно было вывернуть вверх, покрутив отдельную часть снизу. Соединялась верхняя и нижняя части с помощью своеобразного винта. Опять гениальное изобретение.

– Как сделаешь, вставь туда помаду и подари жене, – предложил княжич, – а мне нужны тысячи таких футлярчиков из разных металлов. Для богатых и для очень богатых.

Княжич ушёл. Лукаш Донич перебирал эскизы и соображал, сколько же нужно ювелиров пригласить из Европы. Сотню.

Событие пятое

Еврейские ювелиры опять пришли вместе. Якоб Буксбаум и Барак Бенцион появились на второй день после того, как княжич вернулся из вояжа за очередной захоронкой атамана Ивана Сокола в селе Мстера. В само село Пётр и уехавшие с ним Иван Пырьев и пан Янек не заглянули, зачем зря светиться. Выкопали одну из оставшихся захоронок, нагрузили две телеги и на полной скорости назад. За восемь дней обернулись. Вот на второй день после возвращения к Петру и явились два ювелира. Привезли они с собой почти двести тысяч рублей. Его долю от продажи ручек в Европе. Ещё два воза драгметаллов.

– Мы рады, что заключили с тобой договор господин маркиз, – начал Буксбаум, – Перьевая ручка – это золотое дно, прибыль не уменьшится ещё несколько лет.

– Рад слышать, – нейтрально отреагировал Пётр, он-то понимал, что сейчас начнётся на самом деле то, зачем эти господа явились.

– Господин маркиз, мы бы хотели поселиться в Вершилово, – вот оно.

– Сколько вас? – опять пока нейтрально спросил Пожарский.

– Шесть семей.

– Хорошо. Есть несколько условий. Первое. Все жители Вершилова отдают в общественный фонд десять процентов от прибыли.

– Десять процентов от четырёхсот тысяч, что мы заработали в этом году это огромные деньги. На это можно купить целый город, – ужаснулся Бенцион.

– Второе. Вы должны построить в Вершилово каменную синагогу и это должна быть самая большая и красивая синагога в мире, – не услышал их Пётр.

– Я не ослышался. Мы можем построить в Вершилово синагогу, – не поверил своим ушам Буксбаум.

– Ослышались вы, господа. Вы не «можете» построить, а «должны» построить. И это должна быть самая красивая в мире синагога. Лучшие архитекторы, итальянский белый мрамор, лучшие резчики по камню. Условие только одно, она должна быть немного ниже того храма, что я сейчас строю, поправил «бедняг» княжич.

– Но Государь запрещает и патриарх …, – начал было Буксбаум.

– Вам ведь будет не просто найти всех этих мастеров и материалы, но вы если захотите, то сделаете. Вот и я если захочу, то добуду у царя разрешение на строительство. Хоть мне будет и не легко, – перебил его Пожарский.

– Такое строительство будет стоить огромных денег и хотелось бы сначала увидеть разрешение, – улыбнулся печально Бенцион.

– Это принимается, – согласился княжич, – Ещё одно условие. Мне нужно, чтобы вы купили или достали другим путём несколько растений. Их семена. Все эти растения выходцы с Нового Света. Вот рисунки этих растений и их семян, – Пётр протянул давно уже заготовленные для передачи именно этим господам рисунки картошки, подсолнечника, помидоров, баклажанов, перца, фасоли, тыквы, кукурузы и топинамбура.

Ювелиры долго рассматривали рисунки. Княжич постарался, привлёк к рисованию и иконописцев и голландцев.

– Хорошо. Мы постараемся достать семена и клубни этих растений, думаю, нужно это искать в Испании и Португалии, – наконец отвлёкся от созерцания живописи Буксбаум.

– Ещё одно условие, – Пётр достал чернильницу непроливайку, – вот такие штуки нужно начать делать по всей Европе, особенно в Испании, Португалии, Франции, Нидерландах и Англии. Это чернильница непроливайка. Думаю, моряки за это дело ухватятся. Вот эскизы из разных металлов и различной стоимости, Пётр продемонстрировал, что чернила действительно не проливаются и отдал ошалевшим ювелирам листки с эскизами.

Евреи долго крутили и вертели чернильницу, совали туда пальцы, перемазались все в чернилах, но были довольны, как кот, добравшийся до ведра сметаны.

– Эта чернильница чудо. Не обвинят ли нас в колдовстве, – наконец закончил игры Бенцион.

– Продавайте через церковь, – предложил княжич.

Евреи синхронно улыбнулись.

– Условия те же. Мои сорок пять процентов, – поубавил их радость княжич.

– Конечно, господин маркиз, – это, несомненно, справедливо. А, можно тогда чтобы семей было больше шести?

– Если среди фамилий будет Ротшильд, то пусть будет двадцать семей.

– А какой именно Ротшильд вас интересует?

Про Ротшильдов, самых главных богатеев и врагов России, Пётр вспомнил только сейчас, и думал, что династия уже существует. Значит, ещё нет. Что он про них знает, что они откуда-то из Германии потом переберутся в Австрию. Пусть будет Германия.

– Немецкий, – наобум брякнул Пётр.

– Нет проблем, мы найдём Ротшильдов в немецких землях.

– Ещё мне нужна постоянная поставка кофе и какао бобов. Кофе из Турции и какао бобы из Нового Света. Здесь я буду из этого делать несколько вещей, а вы будете продавать это в Европе. Это принесёт денег не меньше ручек, – успокоил закативших глаза ювелиров Пётр.

– Да и последнее условие, дома должны быть точно такие же, как и у меня или у Рубенса, или у Кеплера. И строите их за свои деньги. Место вам завтра покажет Вацлав Крчмар.

Ювелиры ушли, соображая, кто кого облапошил. Но непроливайка-то лежала в кармане у Буксбаума.

Событие шестое

Пётр Дмитриевич Пожарский забрал у Лукаша Донича неделю назад заказанные приспособления и вызвал к себе старосту Коровина.

– Игнатий, мне нужна семья чтобы ещё одну «переделку» освоить. Семья должна быть многодетной и желательно, чтобы было несколько девочек от двенадцати до восемнадцати лет. Есть такие?

– Как же не быть, князь батюшка. Вот Матвейка Лыков, у него четыре девки и ни одного пацана. Девкам троим как раз столько, сколько тебе, кормилиц, и надо, – быстро отреагировал Коровин.

Княжич его давно оценил, может, как крестьянин, Игнатий был и не в первой десятке, зато организатор, таких поискать. Вон без Петра спокойно порядок в Вершилово поддерживал. На дорогах чистота, все собаки повыведены. Уборщики с дорог даже пылинки сдувают. Ни одного попрошайки или пьяного. Не Вершилово, а уголок коммунизма.

– Пойдём, сходим к ним. Дома он сейчас?

– Знамо дело дома, вечерняя дойка идёт, – обнадёжил староста.

Семья Лыковых была дома. Жена и старшая дочь, девица на выданье только что закончили дойку и Лыков собирался везти ведро молока Дуняше Фоминой. Похолодало, и та вовсю уже делала разные сорта масла.

– Здравствуйте хозяева, – поприветствовал взрослых и высыпавших из дома девок Пётр.

– Здрав будь, князь батюшка, многое тебе лета, – откликнулся Матвей, женский хор вторил ему.

– Как у вас с кормами на зиму, дотянете до лета, – начал издалека княжич.

– Так с помощью твоей косы, князь батюшка, столько сена накосили, что и на телёночка хватит, прикупить одного хотим, – обрадовался знакомой теме хозяин.

– А с хлебом как? – продолжил Пётр Дмитриевич.

– С озимыми не очень, – признался Лыков, – сам пять, зато с яровой ржи просто беда какой урожай, сам двадцать два набрали, даже не влезло всё в ригу, спаси тебя Христос от любой беды, кормилиц ты наш. Теперь и озимую рожь посеяли из полуяровки.

– Из чего? – не понял княжич.

– Это мы так про себя рожь теперь обзываем, – хмыкнул Матвей, – агроном твой Василий Полуяров нам семена выделил, вот мы её полуяровкой и обозвали.

– За полуяровкой яровой уже сейчас очередь до Нижнего выстроилась, вся губерния хочет на семена купить. Но я пока запретил, – добавил от себя Коровин.

– Ладно. Раз у тебя Матвей всё хорошо, то хочу я тебе «переработку» одну дать. Зови в дом.

Пётр поинтересовался, есть ли у хозяйки мука и яйца, всё нашлось. Соль и льняное масло Пётр на всякий случай принёс с собой.

– Хозяйка замешай тесто. Нужно три яйца, одна большая ложка масла и вот такая кринка муки, он указал на стоящую, на столе деревянную чашку.

Людмила Лыкова споро взялась за дело, и через пять минут тесто было готово.

– Теперь слепи шарик, обмажь маслом и положи в подпол, мышей, надеюсь, нет, мышеловками пользуетесь? – вспомнил Пётр.

– Появляются изредка, но мы снова тогда мышеловку строим, – успокоил Пожарского хозяин.

Пётр с первого дня в Вершилово устроил бой мышам, тараканам, клопам и вшам. Сейчас по истечении года и месяца всю эту нечисть практически удалось изжить. Пока разговаривали о косе и планах на урожай, прошло с полчаса.

– Так, теперь доставай хозяйка тесто и раскатывай, – Пётр вручил Людмиле специально заказанную у столяров скалку.

Когда тесто превратилось в блин, Пожарский взял изготовленные Лукашем ножи и стал вырубать из теста маленькие звёздочки. Потом взял второй нож и продолжил вырубать, только теперь крестики, третий нож вырубал маленькие кружочки. Эту «переделку» бывший генерал вспомнил из своей жизни, одно время в СССР появились такие макаронные изделия и они были нарасхват, почему не попробовать это сейчас.

Хозяйка меж тем уже вскипятила воду в казане и бросила туда принесённую Пожарским курицу. Когда курица закипела, в воду последовали звёздочки и другие макарошки.

– Как хозяйка думаешь, будут такую «переделку» покупать? – спросил княжич, когда все угостились куриным супчиком.

– Я князь батюшка ничего вкуснее в жизни не едала, – бухнулась на колени Людмила, а за ней и всё семейство.

– Всё вставайте. Вот вам пять рублей. Покупайте муку, да яйца, да масло и про соль не забудьте. И начинайте делать «макарошки». И вот ещё что, попробуйте добавлять в тесто свекольный сок или петрушку, или ещё чего, посоветуйтесь с травницами. Если будут получаться цветные, то делайте цветные. Потом мне покажите. Игнатий, а ты, как Лыковы наделают макарошек побольше, отвези в нашу лавку в Нижнем и пусть выставят на продажу, цену сильно не ломите, но и прибыль чтобы была.

– Век за тебя, кормилец, будем бога молить, – слышал уже в спину князь.

Ну, вот и ещё одна семья с бедностью должна распрощаться.

Событие седьмое

Виктор Шварцкопф командир десятка рейтар, что нанял Рубенс для своего сопровождения в Московию лежал в гамаке и размышлял.

Поразмышлять было над чем. Правильно ли он сделал, подписав пятилетний контракт с маркизом Пожарским? Условия, бесспорно, были очень хороши. Каждому рейтару в год полагалось по 10 дукатов золотом, плюс корм для коня и дом со всеми пристройками. Ему как командиру полагалось 15 дукатов. Кроме того, бесплатно выделялся порох и свинец для тренировочных стрельб. Таких щедрых предложений им ещё не поступало.

От них же требовалось «тренироваться», то есть совершенствовать своё воинское умение. Это разумное требование, согласился Виктор, когда подписывал договор. Ещё от них требовалось соблюдать порядки, установленные в Вершилово. Порядков было много и с первого взгляда многие были просто дурацкие, другие было очень не просто выполнять. Например, как объяснить его рейтарам, что здесь нет шлюх. Вообще нет. А трогать местных крестьянок нельзя. Хочешь иметь женщину – женись. Нельзя было напиваться и пить что-либо кроме местной браги, именуемой «медовуха». Нет, эта медовуха была приятным напитком, даже не хуже испанского или французского вина, но она была не крепче пива и напиться ею до свинского состояния нужно ещё умудриться. Пришлось подписать эти условия, уж больно хороши были деньги, да и дом.

Неприятности начались, через неделю после приезда маркиза. Он собрал рейтар и рассказал им, как они будут «тренироваться». Его бойцы возмутились. Они и без этих дурацких тренировок лучшие в Европе.

– Если двое из вас с боевыми мечами в пешем строю одолеют меня безоружного, то можете ничего не делать, просто пить и насиловать любых женщин в Вершилово. Вам ничего за это не будет. Если вы зарубите меня, то вам выплатят сто тысяч дукатов каждому и отпустят назад в Ригу. Но! Если я, обычный мальчишка, расправлюсь с двумя вашими лучшими воинами безоружный и при этом даже не поцарапаюсь, то вы поймёте, что вы не лучшие войны Европы, которыми себя считаете, а дети малые по сравнению с настоящими воинами и будете делать то, что вам скажут, чтобы стать на самом деле, нет, не лучшим, для этого вы уже слишком старые, но хотя бы, не самыми плохими. По рукам? – Пожарский протянул свою тонкую юношескую ручонку.

Его рейтары переглянулись. Усмехнулись. И выбрали Отто Кунца и Михеля Штанмайера для поединка. Весь поединок занял десять секунд, два его лучших бойца валялись на земле и скулили от боли, а маркиз отряхивал штаны от пыли. Он как-то крутнулся, кувыркнулся, ударил Отто в пах, а Михаля носком сапога в нос и стал отряхиваться, даже не сомневаясь, что продолжения не будет.

Вот с тех пор и начались тренировки. Они вместе со стрельцами, которые вернулись с маркизом из путешествия на Урал камень, пробегали две версты перед завтраком, затем отжимались и подтягивались. После этого их кормили кашей и давали час на отдых. Потом были стрелковые упражнения, они стреляли из пистолей и мушкетов по мишеням с разного расстояния. Щварцкопфу было стыдно смотреть на своих рейтар, а ведь он на самом деле собрал лучших. Стрельцы заряжали быстрее и попадали по мишеням точнее его воинов. Когда же ему продемонстрировали «конвейер», при котором стреляет один человек, а заряжают двое, Виктор окончательно убедился, что сразись его десяток в поле с десятком этих стрельцов и от его десятка останутся только лошади в виде заслуженных трофеев.

После обеда и сна (замечательная русская традиция) снова были тренировки. Их учили тем самым «казацким ухваткам», с помощью которых Пожарский и победил его бойцов. Потом был ужин и ещё одна тренировка, штурм «крепостной стены». Такой ритм был убийственный. Какие к дьяволу бабы и хмельное. Как бы доползти до постели и упасть на неё. Все мышцы болели. Его рейтары давно бы забили на эти «тренировки», но … Рядом с ними всё это проделывали стрельцы, и всё делали гораздо лучше рейтар. Настолько лучше, что было ясно, что один, от силы два, стрельца в рукопашном бою легко порежут на сардельки его бойцов. Виктор собрал в один из вечеров своих и, избив скулящего Ганса Рихтера, сказал, что будет бить каждого, кто ещё выскажет недовольство.

– Мы должны руки целовать этому маркизу. Нас за деньги учат быть хорошими воинами. Тому, чему учат здесь, нельзя научиться нигде. Пётр Дмитриевич, сказал, что тело привыкнет к нагрузкам и перестанет болеть через пару недель. Нужно вытерпеть, вы ведь рейтары, а не бабы.

Так и произошло. Через месяц мышцы перестали болеть и тренировки уже не вызывали паники. Обычная нагрузка. А тут ещё появился футбол! Маркиз предложил сформировать из них команду «Рыси», но так как народу требовалось больше десяти, то к ним добавился сын голландского врача Томас ван Бодль и немецкий ученик доктора Генрих Тамм. А ещё, посмотрев на игру и тренировки, попросились и трое учеников Рубенса. Эти пятеро поначалу только мешали команде, они были не тренированы и быстро уставали. Пришлось брать их на утреннюю пробежку. Пожарский выделил «Рысям» «тренера», который учил немецко-голландский коллектив играть в футбол и включил их команду в «чемпионат» Вершилова.

В этом «чемпионате» кроме «рысей» играли ещё две команды стрельцов из Вершилова: «зубры» и «медведи», а также команда из соседнего города Нижний Новгород, которая называлась «росомахи». Это такой огромный соболь, просто огромный, больше собаки. Игры проводились по субботам и воскресеньям. Одна игра в день. «Стадион», где проводились игры, был с одной стороны огорожен холмом, на котором были установлены лавки для «болельщиков». Всё Вершилово собиралось поболеть и мужчины и женщины и дети. И каждый «болел» за своих. Крик и гул стоял невообразимый.

Со стрельцами из Нижнего Новгорода приезжали их болельщики. А в последнее время, явно маркиза Пожарского происки, «поболеть» за рейтар приезжали «немцы» из немецкой слободы, причём всем семейством с очень аппетитными девицами на выданье. Некоторые из его людей уже свели знакомство с этими «болельщицами», в присутствии родителей, конечно. А что, пять лет ведь жить здесь, почему бы не завести семью. Рейтары теперь люди не бедные, да и домины им вон какие выстроены. И живут они, не где ни будь, а в Вершилово!

В футбол «рыси» пока проигрывали всем, но если раньше им забивали по десятку мячей, а они соперникам, ни одного, то сейчас уже часто «рыси» проигрывали всего один-два мяча. Ничего натренируются, подтянут форму голландцы и тогда посмотрим.

Размышлял Виктор Шварцкопф над тем, что и ему нужно жениться. Придётся завтра идти к Петеру Швабу, главному здешнему немцу (даже русское дворянство уже получил) и просить его поспособствовать в поисках невесты.

А в футбол они ещё всех обыграют, вон до «росомах» осталось совсем чуть-чуть.

Событие восьмое

Пётр Дмитриевич Пожарский бился над фарфором. Бился с переменным успехом почти с того дня, как вернулся с Урала. Позволил себе два дня отдыха и включился. Теорию он знал, не зря в ГДР на фарфоровом заводе год вкалывал. С практикой сложнее. Ладно. Начинать нужно с помола компонентов. Для начала нужно размолоть песок и полевой шпат, высушить каолиновую глину и тоже размолоть. Понятно, что таких мельниц ещё не существует, поэтому были заказаны кузнецам двадцать ступ и пестиков. По мере их изготовления пацаны от пятнадцати лет и до обзаведения собственным домом были посажены измельчать полевой шпат и самый белый песок, который нашёл Онисим Зотов.

Пока двадцать недорослей дробили компоненты, Пётр собрал гончаров и нарисовал им примерную чайную чашку. Чай на Руси был страшно дорог и до отдельных чайных чашек с блюдцами ещё время не дошло. Вот Пётр его и поторопил. Всем гончарам была дана команда, изготовить, что-то подобное рисунку, и чтобы как можно круглее и как можно тоньше стенки. Срок два дня, нужно два экземпляра. Получилось хреново. Нет, сами по себе чашки и блюдца были вполне, но до шедевров было далеко. Стенки разной толщины, а для фарфора это не годилось. Пришлось изобретать токарный станок, самый простенький деревянный и с ножным приводом.

Ушла неделя. Попробовали ободрать чашку, чтобы она была идеальным кругом в сечении. Ещё неделя ушла. Наконец, были получены две чашки разных размеров и форм с одинаковой толщиной стенки.

Теперь нужно было изготовить гипсовые формы для заливки шликером. Природный гипс Зотов заготовил ещё летом, благо, где месторождения знали. Теперь его обожгли, измельчили и, помучившись пару дней, получили два десятка форм для заливки шликером обеих чашечек.

К этому времени и пацаны «намололи» ингредиентов. Смешали в нужных пропорциях: 65 процентов каолиновой глины, 15 процентов молотого кварца и 20 процентов полевого шпата. Дали смеси набухнуть пару дней и залили в формы. Выстояли ещё день и разобрали одну. Понятно с непривычки сломали. Следующую доставали аккуратней, но тоже сломали. Тогда Пётр вспомнил, что формы нужно было смазать маслом. Всё-таки две штучки удалось достать. Формы высушили, смазали маслом и снова залили шликером. Опять подождали и стали доставать. Ну, вот, теперь достали все. Так же намучались и с ручками. Наконец всё соединили и засунули в печь.

Теперь нужно обжечь при температуре 900–950 градусов. Вот только беда, как эти градусы поймать. Пётр помнил, что чугун начинает краснеть при 800 градусах. Вот на это и ориентировались. Обожгли. Достали. Расписали под гжель, привезённым из-под Москвы оксидом кобальта, и окунули в приготовленную глазурь и снова в печь. Теперь нужно обжечь до температуры 1320–1400 градусов. Пришлось звать на помощь печников и кузнецов из Нижнего. Оказывается, есть способ определять температуру, при помощи бороды. На каком расстоянии волоски на бороде начинают от печи закручиваться. Пётр объяснил товарищам, что нужна температура чуть меньше, чем белое каление стали. Ну, как-то обожгли с помощью своей бороды. Достали, охладили, посмотрели. Часть чашек потекла. Значит, чуть перестарались. Повторили опыт. Вот теперь получилось. Третий обжиг для закрепления краски провели при температуре 800 градусов.

Чашки достали и стали проверять на просвет. Вроде, свет проходит немного. Постучали ногтём. Тоже, вроде, звенит. Получилось, что ли? Голубые цветы прямо горели на белоснежном фарфоре. Потрескалось при втором обжиге и последующем остывании треть чашек и два блюдца. Ничего, Пётр слышал, что в Китае, чтобы сделать одну вещь обжигают десять. У нас гораздо лучше.

Показали чашки с блюдцами Рубенсу, как самому главному живописцу. Рубенс ошалел.

– Это из Китая? – не поверил голландец.

– Да, нет же, – повторил Пётр, – Это мы только что закончили. Вот тёплые ещё.

– Вы умеете делать фарфор? – глотал воздух живописец.

– Теперь умеем, – улыбнулся Пётр, – У нас пока только один цвет. Потом попробуем ещё бледно-зелёный, коричневый и красный. Ну и чёрный с серым сможем. Следующую партию голубым цветом дадим расписать вам. Придумывайте сюжет.

Рубенс со всеми своими учениками и подмастерьями, урвав одну чашку, и одно блюдце усвистал творить. Работа понятно не простая, нарисовать с помощью одного цвета. И он справился. Чашки и блюдца следующего набора были расписаны голландцами в виде заснеженного русского пейзажа. Умеют, ведь, если захотят.

Ну, теперь на очереди костяной фарфор.

Событие девятое

Питер Пауль Рубенс не понимал куда он попал. Это точно была не Европа. Ничего общего. А вот хуже или лучше? Началось с того, что в дом их впустили только после того, как они помылись в «бане». Варварство. В этой же бане были «прожарены» все их вещи. Встретивший их «управляющий» маркиза Пожарского Вацлав Крчмар сообщил, что дома для них ещё не построены, просто столько народа не ждали, и поселил их пока в доме самого Пожарского. А все эти бани и прожарки одежды нужны, чтобы убить всех вшей, тараканов и клопов.

Баню потом Рубенсу пришлось принимать еженедельно. Сейчас по прошествии почти трёх месяцев Рубенс не только привык, но и полюбил баню. После неё, так хорошо себя чувствуешь. Просто словно родился заново.

В доме маркиза три очень красивые турчанки накормили семейство Рубенсов восхитительными, наверное, восточными блюдами. Особенно Питеру понравились пельмени.

Маркиз приехал на следующий день. Он поселился у священника и только на второй день собрал самых пожилых из приехавших в Вершилово: самого Рубенса, Симона Стивена, ван Бодля, Симона Майра и Иоганна Кеплера.

– Вы все пожилые люди, – начал странный мальчишка, – и я хочу, чтобы вы пожили подольше. Думаю, многие за этим сюда и приехали. Поэтому к каждому из вас будет приставлен стрелец, который будет с вами заниматься.

Звучало совсем не страшно. А вот в действительности. Первым делом их отвели к двум колдуньям. Те осмотрели каждого и расспросили через переводчика о болячках. Потом бабки пошушукались и сказали стрельцам, кто из «немцев» когда должен подходить для лечения. Чем и отчего поили остальных, Рубенс не знал. Ему же сказали, что с печенью у него проблемы, и нужно меньше есть мяса, а больше моркови и свёклы. Две ведьмы сообщили стрельцу, чтобы тот приводил Питера Паульса три раза в день за полчаса до еды. И началось. Он выпивал отвар и уходил на обед, что продолжали готовить турчанки, но вкусных пельменей Рубенсу больше не давали. Отвары были и горькие и кислые и безвкусные. И так уже почти три месяца. А ещё стрелец заставлял Рубенса по утрам бегать. Художник возмутился и пошёл к Пожарскому. Тот вздохнул и сказал, что нужно потерпеть всего несколько недель, а потом великий живописец сам будет поднимать стрельца на пробежку. Для компенсации неудобств маркиз выделил Рубенсу одну из турчанок для другого надругательства на пожилым человеком. Девица заставила Рубенса раздеться, уселась на него сверху и стала мять и щипать ему спину. После этого она обтёрла его ледяной водой и растёрла до жжения в коже жёстким полотенцем.

Рубенс хотел идти к Пожарскому и прекратить это раз и навсегда, но через полчаса впервые за много лет почувствовал себя молодым и здоровым. Теперь, по прошествии трёх месяцев, художник чувствовал, что все его муки были не зря. Он словно помолодел на двадцать лет. И у него ничего не болело. Даже больной зуб бабки заговорили.

Их новый дом с Изабеллой был, конечно, меньше дома в Антверпене, но он был чрезвычайно тёплым, по нему не гуляли сквозняки, не гадили мыши по углам, не бегали тараканы, не будили по утрам сверчки. В доме не было блох, вшей и клопов. Это было чудо. Он даже забыл, куда забросил свою чесалку. Изабелла тоже сходила к бабкам и теперь пить «отвары» они ходили вместе. Бабки пришли и посмотреть детей. И им достались отвары и морковка.

Клара Серена была записана в школу вместе с другими детьми. На следующий год обещали взять и Альберта. На удивление девочка быстро осваивала русскую речь. Когда же выпал снег, всем детям в школе выдали «лыжи» и стали учить на них кататься. Теперь дочь Рубенс видел только вечером, когда на улице становилось темно. Прямо на глазах бледная болезненная девочка превратилась в пышущую здоровьем непоседу.

Непонятны были и цели Пожарского по отношению к самому Рубенсу.

– Дорогой метр, – сказал тогда маркиз, – Пишите, что хотите, любую вашу картину я куплю, только иногда, когда я попрошу помочь, не отказывайте, пожалуйста.

Первый раз Пожарский за помощью обратился вместе с самым известным ювелиром мира. Ведь он изобрёл перьевую ручку. Лукаш Донич принёс плохо нарисованный эскиз серёжек и попросил его доработать, а так же в этом стиле разработать эскизы кулона, двух колец, браслета и тикки (это такая подвесочка на лоб). Рубенс хотел поворчать, но вспомнил своё обещание и принялся за работу. И тут их увидела Изабелла.

– Это мне! – завизжала жена от восторга и бросилась Рубенсу на шею, – Это самые красивые украшения, что я видела в жизни. Питер ты великий художник.

Рубенс ушёл в другую комнату и заплакал. Он великий художник не потому, какие картины написал, а потому, что доделал работу Донича или Пожарского. Хотя Изабелла была права. В Европе до такого никто не додумался. Как и до перьевой ручки, как и до чернильницы непроливайки, как и до восхитительного масла, что принесли им недавно в интересно расписанных горшках. В Европе ничего не умели из того, что делали в Вершилово. Здесь обычные крестьяне творили чудеса. Одни валенки чего стоят. Это шедевр обувной мысли, и тепло и красиво. Он сам забросил сапоги и ходил только в валенках. Пришлось быстро дорисовать эскизы и идти к ювелиру.

– Мне нужен такой комплект для жены, – Рубенс объяснил Лукашу ситуацию.

– Что ж, где два, там и три, – засмеялся Донич, – Моя жена тоже уже увидела наброски. Теперь не отвертеться. Какого цвета должны быть камни.

– У Изабеллы карие глаза, думаю, с вот этим жёлтым камнем подойдут лучше всего. Сколько это будет стоить? – поинтересовался художник предчувствуя огромные траты.

– По себестоимости двести рублей, цитрин довольно редкий камень, – чуть подумав, сообщил ювелир.

– По себестоимости, но вы ведь работать будете. Бесплатно, что ли? – удивился не привыкший к Вершиловским реалиям Рубенс.

– Дорогой Питер. Деньги у нас в Вершилово ничего не стоят. Здесь они не нужны. Тем более только на ручках я заработал двести тысяч золотых дукатов, – снисходительно улыбнулся Донич, – А вы подумайте на досуге, и может быть, придумаете в этом же стиле серьги и для дочери.

Рубенс ушёл выбитый из колеи в очередной раз. Как это не нужны деньги?

Второй раз маркиз потревожил художника вместе с местным иконописцем Иоакимом Прилукиным. Рубенс видел его иконы в храме и наброски к мозаике на строящемся храме. Этот художник писал совсем в другой манере. Но его Богоматерь была чудом. А эти непонятные зверушки, что писали его помощники. В Европе так рисовать животных тоже не умели. Они были очеловечены. Белочки улыбались или злились, даже птицы выражали эмоции. Рубенс долго разглядывал горшки с маслом, что принесли им (кстати, совершенно бесплатно) пытаясь постичь загадку этого мастера. Нет. Он так не может. Сейчас ему предложили расписать поднос волшебными цветами. Цветы должны быть похожи на цветы, но быть красивее, пышнее. И лепесток должен быть выполнен одним мазком кисти. Ему принесли образец и попросили сделать несколько разных и сделать лучше. Ведь он великий Рубенс.

Питер попробовал и не смог. Он пригласил всех учеников и подмастерий и две недели все бились с этими цветами. Решил проблему один из учеников, самый молодой, Якобс де Йонг. Его поднос на самом деле был не хуже принесённого. Теперь все учились у самого младшего. Через две недели Пожарский получил десять раскрашенных подносов. От каждого голландца по одному. Они убили две с лишним недели, но Рубенс не жалел этого времени. Он освоил новый способ письма. И этот способ впечатлял. Нужно будет попробовать так написать картину, например Клару Серену на лугу таких цветов.

И вот недавно его «потревожили» в третий раз. Этот раз он запомнил на всю жизнь и все его ученики тоже. Этот маркиз научился делать фарфор лучше китайского. Над этой загадкой бились в Европе все и ничего не смогли. А в Вершилово мальчишка не просто повторил, а на голову превзошёл китайцев. Фарфор был тоньше и звонче, а голубая роспись просто сводила с ума. Как это сделано. Ведь роспись была внутри фарфора, а не нарисована сверху, как у китайцев. Опять чудо.

Пожарский предложил голландцам подумать и нарисовать картинки на блюдцах и чашках в одном голубом цвете. Конечно, в первую очередь просились на фарфор цветы, как и на предоставленных образцах. Снейдерс предложил нарисовать зимний пейзаж. Конечно же, голубой снег, обрадовался Питер. И они предоставили через пару дней Пожарскому шедевры монохромной живописи. Кое-что и голландцы умеют.