Читать книгу Корпорация любит нас - Андрей Валерьевич Скоробогатов - Страница 1

– Пора спать, мой маленький, – сказал чей-то ласковый голос, но он, уставший от игр, тут же забыл это, обняв большого плюшевого медведя.

Он забыл, как попал сюда.

Сначала звучала музыка.

На короткий миг он видел себя в странной комнате рядом с группой незнакомых людей. Спустя мгновение его ослепил и позвал к себе свет ярких фонарей между верхушками деревьев. Словно во сне, он бродил по тропинкам сырого, холодного парка и, наконец, вышел к людям, к какому-то огромному, шумному зданию. Люди казались блёклыми, хмурыми силуэтами, и окончательно себя юноша осознал только тогда, когда за ним погнались.

Юноша побежал по пыльному тротуару от торгового центра вглубь кварталов со свободными коммунами. Лёгкое серое пальто расстегнулось на ветру, шарф размотался и неприятно налезал на подбородок.

Иногда обстоятельства кажутся сильнее личности. Иногда создаётся ощущение, что лучший способ спастись от череды разрушений – попасть в новую реальность, начать жизнь с чистого листа. Похоже, что это начало получаться.

Все эти мысли крутились в голове, но сильнее всего хотелось спастись от преследования.

Новый мир, в который он пришёл всего пару часов назад, казался всё более живым и настоящим, но при этом чересчур агрессивным. Двое крепких охранников-наймитов в сине-зелёной униформе гнались за ним от Основинского Парка. Беглец не совсем понимал, в чём он провинился, но, судя по выражениям лиц преследователей, жалеть худого юношу они не собирались.

Он свернул с Кооперативного проспекта на улицу Учителей и стал петлять между огороженных заборами кирпичных домов и высоток прошлого века постройки. Забежал за угол одного из них и, прижавшись к стене, отдышался. Двухэтажный дом стоял отдельно от других и не был огорожен, рядом виднелся подъезд.

Засунув за пазуху предмет, который он бездумно подобрал в торговом центре и до сих пор держал в руке, беглец подошёл к подъезду и посмотрел наверх. Вверху красовалась вывеска с узорчатыми буквами «Часовая мастерская», а рядом эта же надпись, только японскими иероглифами. Непонятно почему, но надпись показалась удивительно родной, и беглец почувствовал, что стало безопаснее. Свой маршрут по незнакомому городу он выбрал интуитивно, неосознанно, словно кто-то звал, тянул его к этой странной вывеске.

Поправил шарф, застегнул пальто, осторожно пододвинулся к краю и посмотрел за угол – преследователей не было видно, и это обрадовало беглеца.

– Это он и есть? – послышался шепот со стороны подъезда. – Худой какой.

– Тише, он заметит! – второй голос был бархатистым и старческим.

Беглец повернулся, но разглядеть, кто подкрался к нему сзади, он не успел – по голове ударили чем-то тяжёлым, и сознание отключилось.

(Абориген)

Танки приходят утром с востока, вместе с первыми лучами солнца.

Даже когда придёт новый мир, восток так и останется для Константина на всю жизнь чем-то странным, опасным и мощным. Сначала на востоке жило зло в лице крупнейшего в уцелевшем мире мегаполиса, который угрожал отколовшимся провинциям. Потом, когда страна станет единой, наступит власть Корпорации, а мегаполис сменит гнев на милость и станет родным, зло на востоке всё равно останется: в лице непостижимой и зловещей Японской Империи.

В тот день танки видны из окна многоэтажки: улица переходит в пустынный Московский тракт, ведущий в мегаполис на востоке. Машины подсвечивают лучи восходящего солнца, вскоре колонна останавливается, сверкая сине-зелёными боками. Мальчику кажется это красивым и таинственным ровно до той самой минуты, пока системы «Град», спрятанные за лесом, не пускают первый залп.

– Вниз! В подвал! – орёт отец, хватая сына на руки.

Сначала грохот слышен только снаружи. Потом, когда они с матерью уже бегут вниз, стены, пол и всё вокруг сотрясают взрывы ракет. В ушах звенит от боли, отец еле удерживает Константина на руках и несёт дальше к спасительному входу в подвал сквозь, пыль, дым и грохот, расталкивая локтями точно таких же сонных и испуганных соседей.

В подвале темно, сыро и душно. В этой темноте мальчику слышится плач и кажутся страшными силуэты. Чаще всего, потом эти силуэты превращаются в слоноголовых людей, в синекожих толстяков и других чудовищ из соседних миров, а потом Константин просыпается…

* * *

Почесав лохматую голову, Константин Молот уставился в своё отражение в обломке зеркала, стоящего в прихожей. Этот сон про войну за Чусовую снился в этом году уже в десятый, если не двадцатый раз.

Раньше, даже в детстве, снилось реже. Старею, вдруг подумалось ему. Всё правильно, немолодой уже, скоро придёт пора детишек учить, а особых перемен к лучшему нет. Товарищи давно советовали пойти наймитом в Корпорацию, но ненависть к центральной власти всё время оказывалась сильнее желания прилично зарабатывать. Константин и в тридцать пять оставался извечным максималистом и терпеть не мог любого намёка на какую-либо форму зависимости. В душе ему оставалось лет двадцать, не больше. Впрочем, ровесников с похожей судьбой и характером, в городе, особенно Внешнем, пруд пруди, как-никак, родился в период демографического бума. Говорят, в стране миллиону с лишним человек тридцать – тридцать пять лет. Почти четверть мирового населения.

Металлист вернулся в комнату, надел косуху и растёр замёрзшие за ночь в кожаных брюках ноги.

Ещё раз огляделся. Помимо трёх бутылок из-под древнего коньяка, на полу валялись окурки от самокруток и драгоценных сигарет, игральные карты и пара гильз. Картонка, уже второй год заменявшая оконное стекло в комнате, была пробита в двух местах. Крови на полу и стенах не оказалось – что уже радовало. Чувство, что вчера случилось что-то важное, не покидало металлиста. Константин попытался вспомнить вчерашнее, растирая виски.

А вчерашнего не было. В голове было шумно и пусто, как после Ядерного Четверга. Помимо сумбурных воспоминаний о ночных кошмарах, в сознании крутились только несколько тревожных кадров последнего вечера. Вспомнилось лицо девушки, лица двух приятелей – Алекса и Егора, но что конкретно произошло, оставалось неясным.

Много выпить он не мог – это про себя Константин знал точно. В эпоху сухого закона с крепкой выпивкой надо осторожнее, могут поймать и закрыть. Потому подобные провалы в памяти совсем не радовали – непонятно, чем они могли быть вызваны. Также настораживало отсутствие дома Лизы – познакомились они недавно, и, судя по всему, первой пьянки с друзьями она не перенесла.

«Надо прогнать печальные мысли», – решил Молот, подошёл к холодильнику и включил стоящий рядом древний магнитофон с заслушанной до дыр бразильской «Сепультурой». Достал японский «бичпакет» и начал грызть, запивая кефиром и потряхивая головой в такт музыке.

Стало немного веселее. Вспомнить бы ещё, что было вчера.

Хорошо, всё же, жить в коммуне, думалось Константину. Особенно в неспокойные времена. Кончилась еда – зашёл к соседу, попросил. Кончились иены – можно взять из «общака», хотя злоупотреблять этим не стоит. В коммуне свободный и никем не контролируемый доступ в сеть Урнет. Сине-зелёные относятся уважительно, а всё потому, что коммуна частично независима от властей.

Гарантом независимости служила японская лазерная пушка, установленная на крыше двенадцатиэтажки и нацеленная в сторону бывшего торгового центра, где теперь находился опорный пункт Корпорации. В эпоху альфа-батарей лазерной пушкой мог владеть каждый, у кого хватало наличности и были налажены связи с контрабандистами, таскающими японское барахло откуда-то с северных районов сброса. Конечно, если Корпорация сильно захочет, она сможет захватить и подчинить такую общину, но без особой нужды общины с пушками не трогали.

«Интересно, куда делась эта дура», – только сейчас подумал металлист про подругу. Ощущение, что он пропустил что-то важное, не покидало его. К тому же, за неделю с небольшим, что подруга жила в его квартире, он успел привыкнуть к тому, что она рядом, и теперь стало неуютно.

Константин подошёл к окну и посмотрел в пыльное небо, потом на привычный ландшафт окружающих кварталов.

К многоэтажке, в которой жила коммуна, примыкало одноэтажное здание старого магазина, где теперь располагалась общая столовая, мастерские и лавка. Здания и небольшой сад, обнесённые трёхметровым забором, стояли по улице Шахрина. Улице этой, ранее носившей имя академика Бардина, после Катаклизма присвоили имя уральского рок-музыканта. Подобная судьба постигла добрую половину улиц города во Внешней части города, называвшихся ранее именами прославленных строителей коммунизма. Улица Щорса стала улицей Самойловых, улица Патриса Лумумбы – улицей Шевчука, а Шаумяна переименовали в Кипелова.

Проспектам во Внутреннем городе, обнесённым теперь Вторым Периметром безопасности, напротив, вернули исторические название. Проспект Ленина стал Главным, Малышева – Сибирским проспектом. Центральная площадь стала площадью Тринадцатого года – потому что в этот год началась новая история. Первый правитель новой страны сделал всё это из желания стереть у горожан воспоминания о потерянной действительности, нанеся на карту города новые или, напротив, давно позабытые теперь имена. Всё равно, старый мир, старое общество были безвозвратно потеряны. Даже сам город уже в третий раз сменил своё имя, и носил теперь название маленького поселения, когда-то давно являвшегося пригородом.

Это был Верх-Исетск – столица Империи Каменного Пояса, единственный уцелевший город-миллионник.

Его Верх-Исетск. Молот прожил здесь больше двадцати лет, и мегаполис входил в число тех немногих вещей, которые суровый металлист по-настоящему любил, несмотря на все недостатки и всю ту боль, что принесла столица в его жизнь.

За окном, через дорогу, на месте бывшего парка Архипова раскинулась рисовая плантация со складом, снабжавшая зерном добрую половину Юго-западного района. Рис теперь выращивали во многих городских парках, где это позволял ландшафт, и в поймах пригородных рек. Фермерское хозяйство за окном не входило в Корпорацию, и Константин раньше время от времени подрабатывал там. Последние месяцы, в период зимы, работы было мало, и он бездельничал. Видимо, настала пора искать новый род занятий, потому что от безделья человек начинает тупеть.

Это всегда говорил ему отец, которого не было рядом уже много лет.

* * *

…Когда Константину исполнилось двенадцать лет, отец стал учить сына играть на гитаре и рассказывать, какой был мир до Катаклизма. Мир этот казался ребёнку странным, огромным и чарующим – в нём были междугородние поезда, шумные бензиновые автомобили, самолёты, всемирная компьютерная сеть Интернет, связывающая далёкие страны между собой. В нём были гигантские теплоходы и маленькие сотовые телефоны, по которым можно говорить в любой точке города. В огромных городах в незнакомых частях света в нём жили миллиарды людей, говорящих на тысячах разных языков. Его отец родился в огромной стране, самой большой по площади стране в мире, две столицы которой превышали Верх-Исетск и по населению, и по размерам, и по высоте небоскрёбов.

На дворе были две тысяча пятидесятые. Теперь от страны остался лишь крохотный кусочек с населением в пять миллионов человек. Осталось самое необходимое из того, что было раньше, и остался город. Постаревший, отрезанный от своего прошлого, осиротевший без старших братьев, но почти не изменившийся за четыре десятка лет. Зато добавилось много того, о чём раньше было сложно подумать.

Отец Молота, Максим, был родом с Урала. Он родился в Челябинске, в начале девяностых годов прошлого века, ещё до Катаклизма. Мать Константина родилась в Ревде, небольшом городке – родители были одними из тех немногих людей, кто помнил старую, сгинувшую и забытую реальность, которая превратилась в реальность нынешнего Верх-Исетска.

Сначала, в середине две тысяча десятых, когда люди прозрели и отошли от первозданного хаоса, возникла Империя Каменного Пояса. После наведения порядка власти решили объединить вокруг Верх-Исетска все районные городки, а в перспективе и более отдалённые города – Челябинск, Миасс и Златоуст, которые, по слухам, остались невредимыми.

Но Челябинск отказался идти на контакт, а вскоре на юге возникла гигантская тридцатиметровая стена вдоль всей бывшей границы областей, считавшаяся не то аномальным явлением, не то происками мифической Японской Империи, на которую списывали все беды. Первоуральск и Ревда, бывшие некогда крупными пригородами, в восемнадцатом году объявили о независимости и создали Республику Реки Чусовой. Подобные карликовые государства тогда возникали по всему Среднему Уралу, как грибы после дождя, но население большинства из них не дотягивало и до пятидесяти тысяч. Новоявленный сосед с двухсоттысячным населением показался Императору опасным. Через три года Империя вторглась в Первоуральск и Ревду на старых танках и сравняло два города с землёй, истратив почти все боевые и топливные арсеналы бывшей Федерации. Выжившее мужское население двух городов было уничтожено или порабощено, но Максиму с семьёй удалось выбраться лесами из осаждённого города в одну из нетронутых деревень. Константин потом искал эту деревню на карте, но так и не смог найти.

Через год супруга не вынесла тягот жизни и ушла куда-то на Запад, откуда ещё никто не вернулся, оставив Константина с отцом одних. В Верх-Исетск они переселились в две тысяча тридцатом, тогда в стране был установлен контроль над северными территориями, и к власти пришла Корпорация.

Город к тому времени оказался разделён стеной на Внутренний и Внешний. Отец пропал, когда сыну было семнадцать, во время беспорядков в городе. Перед этим он подолгу стал пропадать по каким-то секретным делам, которые скрывал даже от сына, а потом просто ушёл из квартиры и растворился в глубине улиц Внешнего города.

Отец. Последний родной человек. Был он сейчас жив, или нет, Константин не знал. Отцовская гитара и умение играть – вот то единственное, что осталось в наследство. Иногда приходила в голову мысль – будь отец рядом, возможно, Константин бы и не стал трэш-металлистом[1], отдав своё сердце более лёгким и гуманным разновидностям рок-музыки. Но нелёгкая судьба сама привела юношу к этой редкой и суровой субкультуре. Благо, физически он был силён, характеру металлиста соответствовал, потому и выжил, худо-бедно дожив до тридцати пяти.

Размышления прервались грохотом железной двери – запирать квартиру в коммуне считалось дурным тоном, но металлический дверной каркас остался ещё с конца двадцатого века. Молот вышел из кухни, потряхивая бутылочку, чтобы кефир стёк со стенок на дно.

На пороге стоял Каиров, пожилой председатель жилсовета коммуны, за спиной маячили Стенов и Стрекалин, которых за глаза называли «братцами-акробатцами». Последний – бородатый двухметровый качок в футболке с Пинк Флойд – молча проследовал в комнату и выключил магнитофон. Константин заподозрил неладное. Он и сам был не из робкого десятка – метр семьдесят пять ростом, но коренастый и крепкий, однако эту парочку «вышибал» Молот не любил.

– Вот что, Константин, – сказал Каиров, делая скорбное лицо. – Ты не обижайся. Коммуна приняла решение лишить тебя права совместного проживания. В течение суток ты должен покинуть наш дом.

– Дядя Эдя, но за что?! – Константин чуть не выронил бутылку от неожиданности. Подобные изгнания случались очень редко, да и отношения с председателем жилсовета казались до сего момента не то, чтобы отличными, но, по крайней мере, неплохими.

– За что?! Ты когда последний раз нам в хозяйстве помогал, ёлки-палки! – протараторил Стрекалин. – У пушки на крыше когда дежурил? Работать не хочешь, бюджет последний раз пополнял два месяца назад. Не женишься всё, а это было условием.

– Девушку привёл – думал, уж остепенишься, а сейчас делась куда-то, – спокойно-уверенным тоном продолжал Каиров. – Потом, музыка по ночам орёт, не достучаться, тише не делаешь. Товарищей, опять же, приводишь сомнительных. У нас, конечно, рокерская коммуна, мы ценим таких, как ты, но сатанюг и «мясников» малые детишки с мамашами пугаются. А ещё и алкоголь пьёте.

Чёртовы предубеждения. Никакие они не сатанисты, просто красятся под мертвяков. Середина двадцать первого века, а мышление у пожилых как в перестройку, стереотипное – все субкультуры в одну кучу мешают. Иные металлисты подобрее и обходительней «попсовиков» будут. Пожилых людей, как любой из настоящих металлистов, Молот уважал, но слышать от них такое было огорчительно.

– Но последняя капля, переполнившая чашу терпения, – закончил свою речь председатель. – это вчерашние выстрелы в твоей квартире. Нет, такие товарищи нам не нужны.

Константин нахмурился, и Стенов похлопал толстенной ручищей Молота по плечу.

– Ты уж давай, брат, на нас не сердись. Сейчас свободных хат много, жильё ты найдёшь. А жить с тобой совсем тяжко стало, у меня жинка по ночам всё головными болями мучается, а ты…

– Да пошли вы все! – рявкнул Молот, швырнул бутылку в стен, едва не попав в последнее уцелевшее в квартире стекло, и пошёл в комнату. Гости ушли, побоявшись, что металлист начнёт бузить – все знали, что драться он умеет, хоть и не любит.

Приступы ярости случались с Константином очень редко, и он уже давно умел их останавливать. Спустя пару минут он успокоился, и, решив не медлить, начал собираться. Скидал диски, старые кассеты и другое нехитрое барахло в торбу. Достал спрятанный в шкафу чехол с отцовской «Ямахой»[2] и положил в карман два рожка патронов к АКС-74У – к тому самому, из которого стреляли вчера его пьяные гости. Сам автомат забросил на плечо, под куртку. Съел одиноко лежащий в холодильнике кусок колбасы. Обошёл последний раз комнаты, служившие ему приютом последние пять лет, затем хлопнул дверью и шагнул в общий коридор. Резво сбежал по лесенке вниз, не здороваясь с проходящими мимо соседками, и вышел из подъезда.

На улице за рисовыми плантациями послышалась пара выстрелов – похоже, в глубинах Юго-Западного района, где были изолированные индуистские общины, опять назревал какой-то конфликт Корпорации с повстанцами. У подъезда, перед воротами ограждения, стояли четверо старейшин коммуны во главе с Каировым.

– Говорят, у тебя сложно с финансами, – сказал председатель, выйдя вперёд. – Мы посоветовались и решили дать тебе денег на первое время, чтобы обжиться на новом месте.

Старик протянул две бумажки по пятьсот иен. Молот усмехнулся, вытянул банкноты из сжатых пальцев старика и демонстративно бросил вниз. Пусть лучше он будет без денег, чем с такой подачкой. Каиров пожал плечами и поднял деньги – спорить старейшина не любил.

Стенов разомкнул ржавые ворота и пропустил металлиста вперёд, на улицу. Когда стальной засов на двери со скрежетом закрылся, Константин невольно обернулся. Старая двенадцатиэтажка, возвышавшаяся позади, вдруг показалась такой до боли родной, что металлист не выдержал, сбросил с плеча автомат и проорал в свинцовое уральское небо:

– Грёбаный социум!

Панки-бомжи, сидевшие на картонках у ворот коммуны, испуганно разбежались по сторонам, а на душе почему-то полегчало.

(Путник)

Сначала казалось, что он медленно идёт через бескрайнее серое поле под пустым небом.

Потом он понял, что времени и пространства нет. На короткие мгновения ему удавалось почувствовать скорость течения времени, но большую часть его сознание пребывало в огромной пустоте, которую нельзя назвать ни пространством, ни тьмой, ни вакуумом. Это было Ничто – без пространственных и временных координат.

Но сознание сохранялось. Короткие вспышки – обрывки мыслей, фраз, вкусов и запахов позволяли его личности не расплыться, не исчезнуть в этой пустоте.

Постепенно обрывков-вспышек стало становиться всё больше и больше, и из них начала выкристаллизовываться реальность. Сначала разум осознал, что неплохо бы обзавестись телом. Зрение пока ещё не восстановилось, но обладатель разума почувствовал своё сердцебиение и ощутил кожей лёгкую прохладу. Чувство равновесия подсказало, что тело находится в горизонтальном положении.

Затем появились слух и обоняние – они были слабы и неестественны, а когда он открыл глаза, то увидел расплывчатые, неясные силуэты. Он прислушался к своим ощущениям. На короткий миг ему показалось, что нечто подобное с ним уже было, но потом это ощущение ушло. Чувство тревоги и пустоты соседствовали внутри него с каким-то щенячьим, почти беспричинным восторгом.

Во-первых, он понял, что свободен. Во-вторых, – что забыл всё, что было раньше, и помнит лишь слова и фразы родного языка… или языков? Всё это казалось восхитительно новым, свежим, и, в тоже время, тревожным.

Память очистили, оставив только самые необходимые знания.

Высоко над ним с разной скоростью плыли разноцветные облака, казавшиеся размазанными кляксами на стекле, а лёгкий ветер доносил запах сырости.

Он поднялся. Посмотрел на руки и на тело – на нём оказалась лёгкая белая футболка и такие же лёгкие брюки. Светло-серая субстанция под ногами напоминала одновременно и мелкозернистый песок, и поверхность какой-то жидкости, наподобие масла. Когда он попытался шагнуть, субстанция липла к голым ступням и затем осыпалась, но ноги не проваливались – видимо, таковы были местные законы природы.

Серые барханы заполняли всё пространство вокруг, а вдалеке виднелся ярко-синий объект, выделявшийся из ландшафта, но из-за близорукости было сложно определить, что это. Интуиция подсказала – надо идти туда, и он пошёл…

Он. А кто он? На миг остановился и решил называть себя Путником, потому что новая жизнь началась с короткого пути по незнакомым барханам этого мира.

По мере приближения оказалось, что объект, к которому он направился – трёхметровый великан, сидящий в позе лотос и облачённый в синюю тогу. Голова у великана была слоновья. Путник откуда-то вспомнил название похожего существа – ганеша. Точно такие же великаны были в индийском пантеоне, но от этого субъекта не веяло никакой божественностью или страшащей инаковостью, он казался простым и естественным обитателем этих мест. Путник подошёл ближе и решил заговорить с незнакомцем.

– Привет! Не подскажешь, где я?

Свой голос показался ему непривычно звонким. На короткий миг в глазах существа он увидел удивление, смешанное с испугом, но потом исполин ответил ровным, таинственным голосом, не меняя выражения лица:

– Ты находишься в стране Песка.

– Пустыня? В какой части света?

– В верхней, разумеется.

Так, интересно. Мир, разделённый на верхнюю и нижнюю часть…

– А нижняя тогда где?

Синий исполин слегка повернул свою массивную голову и снисходительным тоном объяснил:

– Внизу, под нами. Придёт время, и она станет верхней частью, а то, где мы находимся – нижней. Это же очевидно. Наша страна устроена очень просто.

Путник обошёл великана вокруг.

– Просто – это хорошо… Как тебя зовут?

– Слонотавр. Синий слонотавр.

«Слонотавр» не походило на имя – скорее, оно напоминало мифологического «минотавра». Путник решил, что у существа или нет имени, или оно его скрывает. Немногословность собеседника немного раздражала, но вопросов хотелось задать много.

– Много вас тут?

– Мало, – ответил слонотавр, не поворачиваясь.

– А всего жителей? Людей? Много?

Собеседник промолчал. Похоже, вопрос прозвучал глупо.

– Хорошо. Ты не подскажешь мне, кто я? Я… почему-то забыл.

Слонотавр довольно прищурился.

– Забыл – это хорошо, – проговорил исполин, пародируя интонацию Путника. – У тебя глаза разного цвета. Роста невысокого. Европеец. Худой. Волосы тёмные. Выглядишь немного наглым, но, в то же время, неуверенным. Мне кажется, ты прошёл уже много миров, и теряешь память не в первый раз. Но это всё не важно, – сказал исполин, повернулся и достал хоботом из украшенной бисером сумки дыню. – Теперь ты тот, кем хочешь себя видеть. Утоли жажду.

Идеально круглая дыня, покрытая странной, потрескавшейся кожурой, оказалась сочной, но совершенно безвкусной. Путник подумал, что или у него пропали вкусовые ощущения, или вся пища в этом мире не имела вкуса. По сути, это теперь не так важно – в этом Путник полностью согласился с слонотавром.

Солнечный свет заливал всё пространство вокруг, и это забавляло. Источник света был далеко, и Путник не мог определить, в какой стороне находится светило. Это добавляло ощущение свободы. Пока он затруднялся сказать, от кого или от чего он теперь свободен – ведь разум очистился, но смена обстановки на столь диковинную сама по себе вызывала радость.

Тревожную, неспокойную радость. Как будто кто-то мог её отобрать.

– Куда деть корки? – подумал вслух Путник.

– Кидай прямо на землю, – разрешил синий слонотавр. – Всё, что лишнее, песок времени забирает сам. Ты уже побывал к городе?

Город. Опасность. Бетонные и кирпичные здания, бег по пыльной улице. Мысли о городе, городские образы и лица других людей находились где-то совсем близко, но их словно кто-то сдерживал, не позволяя информации подняться на поверхность сознания, как бывает после пробуждения ото сна.

– Возможно… я не знаю, – признался Путник и последовал совету. Корки утонули в песке. – Что за город?

Слонотавр пожал плечами.

– Я мудр, но мало знаю о нём. Большой город, столица Страны Каменного Пояса. Миллион разумных созданий живёт в нём. Или больше. Там много техники, много деревьев и больших домов. Там время течёт по-другому. Надеюсь, мне ещё удастся побывать в нём. Сюда иногда заходят люди из города. Но только просветлённые.

– А, так ты тут главный? – предположил Путник.

– В странах, подобных нашей, все равны. Нет главных и второстепенных, все свободны.

– Но зачем ты здесь, что делаешь?

– Сижу. Жду перемен, – слонотавр прикрыл глаза.

До чего же немногословны местные жители, подумалось Путнику. Но это тоже совершенно неважно. Важно, что он свободен теперь. И находится в свободной стране.

Солнце погасло почти мгновенно, и исполин вытащил из сумки старинный светильник. Странно, но почти все движения он совершал хоботом, а руки так и остались покоиться на коленях, в позе лотоса.

Путник решил остаться рядом со слонотавром и прилёг на землю.

– Тут всегда так быстро темнеет?

– Всегда. Иногда медленнее, но обычно внезапно. Жаль только, спать не получится.

– Это почему? – удивился Путник.

– Москиты… Они летят к лампе.

И действительно – через несколько секунд полчища москитов прилетели откуда-то сверху и стали назойливо гудеть над ушами, лезть в нос и уши, щекотать кожу лапками. К своему удивлению, Путнику эти ощущения показались приятными – видимо, у него не было никакой боязни насекомых. Стало душно. Путник поймал одного из комаров и поднёс к лампе, чтобы получше рассмотреть, что тот из себя представляет, но раздавленное насекомое превратилось в песок и просыпалось сквозь пальцы.

– Интересно… Как ты спасаешься от них?

– Медитацией, – проговорил исполин и добавил: – Всё равно они не станут нас кусать – им это не нужно. Они питаются временем.

Неожиданно песок времени под ногами дёрнулся и резко просел на пару локтей, Путник потерял равновесие и упал.

– Что это? – испуганно спросил он, поднимаясь с песка и отряхиваясь.

– Время уходит. Не волнуйся, это нормально. Послушай, ты выглядишь таким удивлённым, как будто первый раз оказался в таком странном месте. А выглядишь, меж тем, как опытный Путник. Если хочешь, я расскажу тебе историю о храбром, уравновешенном и доблестном Раме, не ведающем зависти и гнева? Возможно, тогда ты перестанешь выглядеть столь растерянным и невежественным.

– Ну, расскажи, – усмехнулся Путник и сел рядом в позу лотоса, копируя исполина.

– Красноречивейший среди людей, благоразумный Вальмики, – начал повествование слонотавр, – спросил у Нарады: «О добрый владыка, знающий веды! Скажи мне имя безгрешнего, того, кто превосходит всех отвагой и доблестью, знанием и добродетелью, верного в слове, прекрасного лицом, не подверженного гневу, способного в битве вселить ужас даже в небожителей». И ответствовал святой Нарада: «Таков Рама, сын царя Дашаратхи из рода Икшваку!»…

В рассказе исполина было такое огромное количество индийских имён, трёхэтажных эпитетов и совершенно непонятных слов, что нить и смысл повествования быстро потерялись. Монотонная речь рассказчика, слившись с комариным писком, превратилась в нудный гул, Путник закрыл глаза, сознание впало в дрёму, но уснуть в ту ночь так и не получилось.

Ночь длилась недолго, всего пару часов. Светало здесь так же быстро, как и темнело. Разноцветные облака с размытыми силуэтами снова проплывали над ним, снова дул свежий воздух, а москиты исчезли.

– Мне кажется, ты бездельничаешь. Не хочешь прогуляться? – вдруг спросил синий слонотавр, прервав рассказ, и достал из сумки странный свёрток.

Путник подумал, что сутки, пусть и короткие, прошли чрезвычайно скучно, и согласился.

– Почему бы и нет. Ведь всё равно, я теперь свободен… мне нечего делать.

– Следуй вон туда, – исполин передал свёрток в руки Путнику и указал хоботом направление. – Там должен сидеть Красный Слонотавр, мой приятель. Отдай свёрток ему.

– Хорошо, с удовольствием, – кивнул Путник и зашагал в заданном направлении.

Ветер усилился, жидкий песок, казавшийся единой субстанцией, теперь медленно тёк куда-то направо. Путник подумал, что пока не видел в этой стране ничего, кроме песка, комаров и слонотавра. «Интересно, а есть здесь другая живность, кроме мошкары? – подумал Путник. – Должна быть, иначе чем питаться слонотаврам. Или всё, что нужно, они достают из своей сумки?»

Вспомнилось, что тоже неплохо бы поесть. Возник соблазн раскрыть свёрток, но Путник не стал этого делать – мало ли, вдруг там было нечто важное, и решил скорее добраться до второго исполина – может, он угостит чем-нибудь.

Путь длился около получаса. Когда цель уже была видна, и до неё оставалась пара сотен шагов, песок под ногами снова резко провалился. Путник понял, что такие циклы повторяются достаточно часто, и уже не был столь удивлён.

Красный слонотавр, как и его приятель, тоже сидел в позе лотоса, поджав массивные ноги. Левой рукой он придерживал небольшой барабан, а правой настукивал на нём незамысловатый мотив. Мелодия ему нравилась – зажмурившись, он покачивал слоновьей головой.

Музыка. Что-то неясное, и в то же время что-то очень близкое почудилось на миг Путнику, но он мысленно махнул рукой на подобные образы.

– Добрый день! – поприветствовал Путник исполина. Тот от неожиданности перестал играть и вздрогнул.

– Ты кто?

– Путник.

– Что тебе надо? – существо выглядело настороженным.

– Ваш приятель, синий слонотавр, попросил меня передать вам вот это, – человек протянул свёрток. Слонотавр развязал его и заглянул внутрь, его глаза округлились.

– Зачем мне это?! – воскликнул он. – И вообще, я не знаю никакого синего. Есть жёлтый слонотавр, он живёт вон в той стороне.

Исполин отдал свёрток и показал налево от себя. Странно, почему он не знает своего синего собрата, если тот знает его? Путник сообразил, что расположение трёх слонотавров в Стране Песка образует равносторонний треугольник.

– Я извиняюсь, но у вас не найдётся ничего съестного?

– Хочешь есть? – существо усмехнулось, лукаво прищурив глаза.

Путник кивнул.

– Мы сделаем так, – предложил красный слонотавр. – Давай ты сначала отнесёшь свёрток обратно, а потом вернёшься ко мне, тогда я дам тебе вот это.

Хобот достал из сумки оттуда огромный окорок, зажаристый, с хрустящей корочкой, окутанный странной дымкой – как будто только что из духовки. Он точно должен быть не столь безвкусным, как дыня, которую отдал синий слонотавр, понял Путник и поинтересовался:

– Это говядина?

Существо посмотрела на человека с ужасом и осуждением.

– Это баранина. Как можно есть мясо священных животных! Сходи обратно, и тогда ты утолишь голод.

Идти обратно совсем не хотелось. Путник подумал и предположил:

– Может, мне можно просто оставить этот свёрток себе?

– То есть ты хочешь присвоить эту вещь?! – изумился красный слонотавр. – Так ты, чего доброго, меня обокрадёшь. И всех остальных слонотавров. В Стране Песка так нельзя…

– Нет, конечно, надо отдать свёрток обратно, – согласился Путник и направился к синему слонотавру.

* * *

Синий слонотавр заявил, что не знает жёлтого, и знаком только с красным. Получалась странная ситуация: местные обитатели знали – или, по крайней мере, делали вид, что знают – о существовании только следующего слонотавр, в то время как предыдущий им не был знаком. Синий казался разочарованным, он сказал, что надеялся на Путника и удивлён таким поведением своего красного собрата.

– Что ж, если красный говорит, что не хочет меня знать, то не стоит ему ничего отдавать. Я ему теперь не доверяю. Отдай тогда свёрток тому самому третьему слонотавру, о котором сказал красный. Больше некому.

– Почему бы тебе не оставить его у себя? – предположил Путник.

– Нельзя. Свёрток больше не может находиться у меня, иначе случится что-то страшное.

Сказав это, слоночеловек лукаво подмигнул. Загадочность начинала надоедать.

– Мне кажется, вы все меня специально путаете. Не мог бы ты меня угостить чем-нибудь, как в тот раз?

Синий слонотавр покачал головой.

– Нет, к сожалению, еда пока что кончилась. Иди сначала к жёлтому собрату и отдай свёрток, а там, глядишь, в моей сумке появится что-то новое.

Ситуация перестала нравиться Путнику. В принципе, прогулки от одного слонотавра к другому не сильно утомляли – видимо, в этом мире у него был совсем другой обмен веществ, нежели на земле, и конечности не уставали. По сам процесс напоминал издевательство. Он не мальчик на побегушках, он Путник.

Путник, забывший прошлое. Путник, который вечно в пути. Он думал, что он свободен, а на самом деле зависим от еды и от успеха общения с слоноголовыми мифическими существами.

– Нет. Я, пожалуй, пойду к красному слонотавру. У него есть окорок, он мне обещал.

– Ты знаешь, что время уходит? Кто знает, что случится, если ты не передашь вещь в свёртке своему законному обладателю? – сказал собеседник и снова принял невозмутимый вид. Добавил, когда Путник уже отвернулся. – Впрочем, поступай как знаешь, ты свободен.

Да уж, не о такой свободе он мечтал, когда попал в этот мир. Песок снова резко осел под ногами.

Когда он вернулся к красному слонотавру, снова наступила ночь. В землю около барабана был воткнут факел, он привлекал стаи мошек и москитов.

Исполин заявил, что не будет отдавать окорок, потому что Путник не выполнил главного условия – не вернул свёрток своему хозяину. Зато позволил утолить жажду – дал выпить воды из кувшина с узким горлышком.

Путь до третьего, последнего слонотавра был труднее остальных. Во-первых, приходилось пробираться практически на ощупь – звёзды на небе отсутствовали, а свет факелов остался далеко позади. Во-вторых, крутые спуски чередовались с резкими подъёмами на пути, пару раз Путник оступался и падал, правда, песок был мягким, и падать было не больно. И, в-третьих, москиты уже не казались такими безобидными – похоже, раз от раза они становились всё больше и больше, грозясь превратиться в настоящих монстров-инсектов.

Человек решил, что следует искать источник света – ночью, как он понял, у каждого слонотавра ночью горит свет, чтобы привлекать комаров. Обогнув очередной невысокий бархан, он увидел тусклый, холодный столб света, бьющий от поверхности песка. Ускорив темп, он добежал до места, где должен был сидеть жёлтый слонотавра, и в удивлении остановился.

Около источника света не было никого, кроме стаек жужжащих москитов. Свет исходил от электрического светильника, который держала в руке статуэтка обнажённой женщины. Рядом валялась жёлтая накидка, кувшин и сумка.

Путник пригляделся к женщине, которую изображала статуя. Черты лица и фигура неожиданно показались знакомым. Возникло ощущение, что эта женщина сделала что-то очень важное в его жизни, но попытки вспомнить, где он мог видеть её, ничего не принесли. Очнувшись на песке, Путник сразу понял, что со своим прошлым он безвозвратно порвал, поэтому он прекратил размышления. К тому же, гораздо более важным сейчас казался другой вопрос: неужели владелец всего этого ушёл, просто так бросив все свои вещи? Подобное поведение выглядело странным.

Возможно, подумалось Путнику, есть ещё какие-то слонотавры, бардовые, зелёные, оранжевые, в полосочку, в конце концов, и этот жёлтый отправился к ним? Если так, то надо отыскать владельца всех этих вещей и отдать ему свёрток… Или… есть способ проще?

Он наклонился к сумке слонотавра и осторожно приоткрыл её. Яркое свечение на мгновение ослепило его глаза, привыкшие к полумраку Страны Песка, но, привыкнув к яркости, он увидел, что находится внутри.

Внутри находился одновременно и огромный, и микроскопически крошечный мир. Хотелось бесконечно долго наблюдать за ним, потому что это было прекрасно. Над лепёшкой, похожей на сдобную, неподвижно висело крохотное, но яркое солнце и тёмно-серая луна, под ними была подушка из облаков, а на поверхности разливалось маленькое море…

Стоп. А что если эта лепёшка съедобна? Путником овладел ужас. Если у жёлтого слонотавра в сумке есть сдобная лепёшка, являющаяся отдельным миром, то неужели та дыня, что съели вчера…

Снова стало светло, снова резко просела поверхность под ногами. Теперь она стала рыхлой, и Путник, проваливаясь в песок по лодыжку, словно в тёплый снег, помчался по барханам к синему слонотавра.

Дорога обратно, к удивлению Путника, заняла гораздо меньше времени. Теперь первый слоночеловек находился в центре некоторого странного углубления и медленно поворачивался против часовой стрелки. На его слоновьем лице сияло счастье.

– Что за еду ты мне дал?! – вскричал Путник. – Что за чушь происходит? Ответь!

Исполин ответил только спустя два оборота.

– Это была Страна Дынной Кожуры. Пустыня, там жило не так много народу. Ты разрушил её, но это теперь не важно, она была неудачной попыткой. Время уходит… Ты передал свёрток кому-нибудь из слонотавров?

О боже… Он уничтожил целую страну… Целый маленький мир. И всё из-за какой-то жажды!

– Чёрт… Но жёлтого слонотавра нет… Он ушёл, остались только его вещи.

– Жаль! – воскликнул слонотавра, но блаженная улыбка не сошла с его лица. Его массивные ноги уже наполовину погрузились в песок. – Видимо, именно поэтому время течёт так быстро.

Внезапно Путник понял.

– Ты мне соврал, ведь так? Вы – синий, красный и жёлтый – знакомы, да?

Исполин удовлетворённо кивнул, поменявшись в лице.

– Да. Мы с Красным разыграли тебя, это было так здорово. Но не печалься. Мы испытываем тебя, и, похоже, ты силён и можешь стать одним из нас. Жёлтый ушёл ещё пару дней назад, но ты можешь надеть его накидку и стать слонотавром. Подумай, как это прекрасно – у тебя будет хобот, ты станешь мудрым и бесконечно счастливым. Ты сможешь создать и хранить свой собственный мир, играть на священных инструментов и поить проходящих мимо путников водой из кувшина. Скоро верхний мир поменяется с нижним и тогда…

– Но я не хочу быть слонотавром! – выкрикнул Путник. – Мне не нужен ваш хобот! Ответь мне, пока не провалился под песок… где я? Кто я?

– Ты – Путник, ты несёшь перемены. Но что за этим стоит – я не знаю, тебе может подсказать твоё подсознание. А где… В сети реальностей, в одном из миров. Ты ещё не доходил до края нашей Страны Песка? Попробуй, ведь она не такая большая…

* * *

Снова бег по барханам, снова внезапная смена дня и ночи… Под конец пути Путник заметил, что барханы поднимаются вверх, образуя длинную дугу, обрывающуюся в вышине и постепенно сползавшую куда-то вниз, под ноги. Он долго полз по её склону, пока не оказался наверху, и его рука не коснулась…

Стекла. Твёрдого, очень толстого стекла, которое постепенно поднималось вверх, и за которым зияла пустота с неясными, блёклыми силуэтами. На короткий миг в стекле Путник разглядел в стекле своё отражение – на него глядел худой двадцатилетний парень со странной седой прядью волос, но рассмотреть лучше черты лица он не успел. Присмотревшись к пустоте за стеклом, он смог различить складки, морщины на какой-то гигантской, космически-огромной поверхности, а оглянувшись назад, внезапно понял, что из себя представляет мир, в который он попал.

Три далёких источника света внизу, от которых он ушёл, образовывали треугольник, стремительно уменьшавшийся в размерах. Когда они слились в одну точку, вновь стало светло, и Путник увидел в центре мира большую воронку, куда стекал песок.

Он вспомнил про свёрток, который всё это время держал в руке, и наконец-то развернул его. Повернувшись обратно на свет, к краю мира, Путник разглядел, как далеко за стеклом стоит кто-то огромный, как галактика, смотрит на него, песчинку в этом песчаном водовороте, и плавно, словно в замедленной съёмке, машет гигантскими ресницами.

В свёртке находились песочные часы – две тонкие полукруглые стекляшки, внутри которых тек песок времени. До очередной смены времён оставалось чуть меньше минуты.

Точно в таких же стеклянных часах оказался он, Путник, свободный от неизвестного прошлого. Его свободу теперь ограничивали две стеклянных колбы и время, за которое песок перетекает из одной половины мира в другую.

Время уходило.

Страх навечно остаться в закупоренной колбе оказался сильнее Путника, и он понял, что мир вокруг должен разрушиться. Гигантская рука владельца внешних часов поднялась над бархатно-чёрной поверхностью накидки, и Путник побежал прочь от стекла. Бросившись в песок, он крепко сжал в руке маленькие песочные часы, что-то хрустнуло вокруг, и мир исчез.

(Третьи лица)

По зомбоящику показывали очередную ерунду пятидесятилетней давности – долгий сериал со стрельбой и погонями на машинах. Кабельный канал в районе транслировался всего один, а по радиоволнам передач уже давно не велось, поэтому выбирать не приходилось. В качестве дополнительного развлечения приходилось играть в шахматы. Юрген выигрывал у Ромула – старик был старше и опытнее, и к концу партии у молодого латиноамериканца на доске осталось всего три фигуры.

– Король, пешка и слон, – проговорил Юрген, поправив старые очки. – Символично, мой друг, не правда ли?

– М-да, куда уж символичнее, – проговорил охранник и пригладил усы, делавшие его похожим на молодого Сальвадора Дали, только намного крепче и выше. – Хобот, вирус абсурда. Они просто окружили нас со всех сторон.

Юрген вздохнул, соглашаясь с напарником.

– Ваше благородие, а твой узбек точно приедет завтра? – спросил Ромул.

– Карим не похож на личность, готовую просто так обмануть, – старик откинулся на спинку резного стула и добавил, отрешённо глядя куда-то в салон. – Завтра ожидается сложный день, Ромул, очень сложный. Одна перевозка по городу чего стоит.

Ромул кивнул и сходил пешкой, метя в ферзи, а затем перевернул большие песочные часы, стоявшие на столе. Потом поднял срубленного ферзя и стал его разглядывать, как в первый раз.

– Кстати, а что будет, если он попадёт в заражённые миры?

– Не знаю. Может, оно и к лучшему, если там он осуществит свою функцию. Есть мнение, что все окрестные миры как раз и были созданы для таких случаев.

– Но в чём тогда его избранность? С виду такой хилый.

Юрген задумчиво поглядел в окно. Затем проговорил.

– Он Вестник Перемен. Для нашего мира этот Путник может стать своего рода мессией, но пока не осознаёт этого. Им владеют фобии, страх и неуверенность, возможно, именно из-за этого он стал тем, кем стал. Но я всё равно хочу ему помочь.

– Снотворного, которого ты вколол, точно хватит? Он не проснётся в дирижабле?

– Конечно. Местное его тело находится в спячке. Он переключился на вспомогательные в других мирах.

– А тот остров, куда мы его повезём, точно безопасен?

– Смотря… что ты под этим понимаешь, – задумчиво сказал Юрген.

Затем нерешительно взял слона – старинную резную фигуру – и поднял над доской, но звук за окном заставил резко обернуться.

Шум электромоторов. Подобный звук мог издавать в этих краях по вечерам только один объект.

Старик с охранником бросили игру и подбежали к окну, Ромул осторожно раздвинул жалюзи. В вечерних сумерках на противоположной стороне дороги виднелись два припаркованных броневика с сине-зелёными эмблемами на боку.

– Шавки Корпорации, – процедил сквозь зубы Ромул. – Может, не по нашу душу? Вон, у киберготов в соседней коммуне снова оргии.

– Скорее всего, какая-то ошибка, – кивнул Юрген. – Не думаю, что кто-то мог их навести.

Ромул отошёл от окна, выключил телевизор и откинул крышку сундука, служившего когда-то давно кроваткой для племянницы Юргена. Под ворохом тряпок там лежал старый АК-47.

– Сейчас я им…

– Не надо! – остановил товарища старик. – Уверен, всё удастся уладить мирным путём. Лучше спустись в подвал, проверь, как там.

Двухэтажный дом, некогда многоквартирный, теперь полностью принадлежал часовщику. Охранник пробежал по коридору, свернул на лестницу и протиснулся в щель между стеной и старым комодом. Юрген придвинул комод ближе к стене и вернулся в зал.

Мирным путём не получилось. Вояки Корпорации разнесли замок выстрелом из индуктивника и вломились в мастерскую. Отлетевшие щепки разлетелись по салону, потревоженные часы зазвонили и загремели.

– Граф Юрген Нишцельский? – спросил скуластый лейтенант с противной козьей бородкой, возникший в проходе. Взгляд был стеклянным, как будто от наркотиков, хотя за подобное в войсках Корпорации приговаривают к расстрелу. Хотя, кто знает…

– Да, меня так зовут, – ответил часовщик и пригладил редкие усы, сдерживая внутреннее волнение. Потянулся к карточке-документам, но, похоже, солдат она не интересовала. Надо выглядеть спокойным и уверенным, и тогда они…

– Опять за старое? Шпионов теперь укрываете, пан Нишцельский?! – рявкнул лейтенант.

Нишцельскому стало страшно, голос задрожал.

– Я… всего лишь коллекционер-антиквар, часовых дел мастер. У меня графский титул, какие могут быть шпионы, о чём вы. Обратитесь к вашему начальству, генералу…

– Обыскать!

Пятеро крепких солдат разбежались по помещениям часового салона.

«Ковёр… – сердце старика истошно билось в груди, по лбу струился пот. – Я забыл накинуть ковёр на люк за комодом!».

– Хаким, тут что-то странное, – послышалось из коридора, в глазах старика побелело, и он рухнул в обморок.

[1] Трэш-метал (thrash-metal, варианты транскрипции – треш-метал, траш-метал) – одно из старейших разновидностей металлической музыки, давшее направление всем брутальным жанрам. Характерными чертами являются агрессивность текстов, стремительный темп исполнения, скоростные гитарные риффы и зубодробительная игра ударных инструментов.

[2] Yamaha – японский производитель мотоциклов, музыкальных инструментов и электроники. В данном случае имеется в виду электрогитара.