Читать книгу Звезда бессмертия - Анна Анатольевна Чернышева - Страница 1
АННА АНАТОЛЬЕВНА ЧЕРНЫШЕВА.
ОглавлениеЗВЕЗДА БЕССМЕРТИЯ.
РОМАН.
Из Сибири до солнечного Сочи поезд добирается четверо суток, за это время путники успевают в подробностях поведать друг другу всю свою жизнь. Моя соседка по купе ярко и эмоционально рассказала мне удивительную историю своей любви. Рассказывала она примерно так:
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ЧЕРТ ЗНАЕТ ЧТО
Роскошная брюнетка под душем. Вода льется по груди, спине, бедрам, мокрые волосы лежат на смуглых плечах, пар обнимает стройную фигуру, рука скользит по плоскому животу… Эротично?
Ничего подобного! Мокрая пятка поскальзывается на гладкой плитке, я теряю равновесие и лечу на пол. Падая, жутко стукаюсь головой о край ванны, задеваю еще что-то железное, мокрое, все! Пол! Всем телом ощущаю, какой он холодный и твердый. Лежу. Боюсь открыть глаза, дышу осторожно. Как громко шумит вода…
–Лиза, Лиза!
«Откуда он взялся? А, да, щеколда на двери, давно сломана. Зачем он так орет?»
Открываю глаза, Серега сидит рядом на полу в плавках и одном носке, держит мою голову смотрит дико. К горлу подкатила противная тошнота, Серега, конечно, гад, но не на столько же! Хочу приподняться, желудок сразу лезет наружу.
–В постель, – командую я, очень дохлым голосом.
Наконец-то, тепло и сухо! Вот он рай! Расслабляюсь, закрываю глаза, кайф.
–Лиза!
«Что еще?»
–Мне надо идти, ты тут сама справишься?
Наверное, я ответила, потому что он ушел. Настала тишина. Спать, спать…
Еще не совсем проснувшись, щелкаю кнопку телевизора, диктор сразу же сообщает мне, что президент Ельцин отлично себя чувствует. Вот бы и мне такое самочувствие. Президент опять куда-то намылился, с кем-то встретился, новости как новости, ничего особенного. Армагидона все еще нет, а предсказывали-то, предсказывали! 1999 – поворотный год! Обыкновенный год. Терпеть не могу политику! Решительно выключаю телевизор.
Сижу перед зеркалом в полном ужасе. Вокруг правого глаза сияет густая синева. Если буду спать на одном боку, чтобы синяк не стек к переносице, будет похоже на жирную подводку. Нет! Это ужасно! Веко вспухло, моргать больно. Это же надо, сама себе глаз подбила! На лбу – большой прыщик, губы потрескались, кожа сухая. Да, как меня только мужчины любят?!
Нет, нет! Я еще очень ничего! Подумаешь, двадцать три! Брюнетка с голубыми глазами, лоб высокий, и фигура отличная: ноги длинные, грудь, талия, все при мне. Вообще, я красавица! Вот только синяк! Черт бы его побрал! Как хорошо, что институт можно прогуливать! Плюнуть на все, и валяться в постели. Все, решено, так и сделаю. Быстрее, быстрее, в теплую кроватку. А ведь голова-то болит!
Звонок в дверь, только не это! Не буду открывать, не буду! И все равно иду покорно к двери, шоркаю тапочками, запахиваю халат.
–Кто там?
–Открывай, открывай, – несется из-за двери, долго я еще буду ждать?!
Светка. Умеет она придти вовремя. Сейчас начнутся охи, вздохи, как бы не показывать ей синяк?
–Лиза, я первым делом к тебе, я такую кофточку видела, отпад! Ох, Лиза, что с тобой?
И на лице отразился вселенский ужас! Моя Светка маленькая блондинка с огромным темпераментом. Всегда в ярком: красном, синем, желтом или с ног до головы в черном. У нее нет полутонов ни в одежде, ни в жизни, либо в восторгах, либо в депрессии.
–Ой, что случилось? Неужели, Сергей? – она даже за сердце схватилась.
–Да, нет, – машу я руками, – я сама поскользнулась в ванной. Сделала ремонт на свою голову.
–Точно? – она щурится недоверчиво, – ты его не выгораживаешь?
–Боже упаси! Если б он только попробовал, я б ему сковородкой ответила! Ну, что мы застряли в коридоре, пошли на кухню, у меня еще торт остался.
Она сбрасывает сиреневое пальтишко и миру открывается нечто настолько пестрое, что в глазах рябит. Слава богу, Света настроена благостно! Взобравшись с ногами на узкий диван, она стрекочет без умолку. Пока я кручусь с чаем, Света повествует: о головокружительной страсти к предпринимателю Никите, новой сногсшибательной квартире дяди Игоря, непереносимой духоте в парикмахерской и ценах на рынке.
–Пей, пока не остыл.
–Сейчас, дай дорассказать. Ты видела новую историчку? Нет? Зовут Полина Уговна. Это где ж такие имена? – ответов Светке не требуется, – говорят, на экзаменах зверствует…
Я терпеливо внимаю, киваю головой, а голова моя продолжает болеть и мечтать о воссоединении с подушкой.
–Что-то у тебя вид кислый, – наконец заметила Света.
Я прикладываю руку к синяку, морщусь…
–Болит? – наивно спрашивает подруга.
–Не очень.
–Но выглядит, конечно, ужасно безобразно.
–Спасибо, умеешь ты утешить.
–Ну, что поделаешь, если это жутко. Слушай, а косметикой? Тональным, пудрой пробовала?
–И пробовать не буду, тут хоть гипс наложи, ничего не спрячешь, фонарь неугасимый.
–Тогда надо темные очки!
–Придумала тоже. В темных очках под осенний дождь. По твоему они сочетаются с сапогами и пальто?
–Да, так еще быстрее заметят, – соглашается Светка.
–Заметят и придумают черте что, не надо мне такого внимания.
–Что же ты будешь делать?
–Выход есть! – заявляю я, – останусь дома, буду плющиться под одеялом. Хоть отосплюсь, а то так голова болит.
–Ой, это же может быть сотрясением мозга!
–Похоже, оно и есть.
–А ты скорую вызывала?
–Нет.
–Вызови!
–Теперь-то зачем? Синяком любоваться?
–Надо вызвать, обязательно!
Какая же она все-таки паникерша!
–Ты не представляешь себе, возможные последствия. Это же так серьезно! С сотрясением шутить ни в коем случае нельзя! Я читала в «Космополитен», что одна женщина упала вот так, и память потеряла…
–Но я-то тебя помню, и кто такой дядя Игорь не забыла. Значит это не мой случай.
–А еще в мозгу может лопнуть сосудик, тебя парализует, и ты не сможешь даже пошевелиться!
Я принимаюсь прыгать и отплясывать твист, в доказательство, что со мной не случился инсульт.
–Я похожа на паралитика?
–Нет, конечно, – охотно соглашается Света и набирает побольше воздуха, чтобы поведать мне и миру еще что-то душераздирающее, но я спешу сбить ее с темы.
–Хватит меня пугать! Кто в прошлый раз жаловался, что помирает без взбитых сливок? Лопай, пожалуйста.
Я двигаю ближе к ней блюдце с большим куском торта. Светка смолкает занявшись им. Я тоже кладу себе десерт и с радостью отмечаю, что розочки и фиалки из крема, доставляют мне массу удовольствий. От противной тошноты и следа не осталось, и голова болеть перестала. Сластена я отпетая. А Светка принялась опять за свое:
–Это еще что! Я тут вспомнила историю про одного мужика… кто же мне ее рассказывал, ладно, неважно. Толи Игорь, толи Никита?
–Так что же было с мужиком? – бурчу я сквозь набитый рот.
Она отодвигает пустое блюдце, принимает живописную позу, поправляет кулон на груди.
–Так вот, он отдыхал на Багамах…
–Начало мне уже нравиться!
–Купался в океане…
–Еще лучше!
–И заснул на надувном матрасе, посреди бела дня!
–Ага, свалился во сне в воду, зашиб акулу, получил «производственную» травму, и теперь на страховку живет на Багамах до сих пор. А акулу сдали в музей.
–Нет, – смеется Светка.
–А куда дели? Съели? Всю?
–Да нет же, не перебивай! Он получил солнечный удар и стал ясновидящим.
–Ну, уж это мне не грозит. Здесь совсем не Багамы, и не Гаваи.
–И солнышка что-то маловато, – закивала Светка, глядя на тучную серость за окном.
Мы смеемся, пачкаемся кремом, пьем чай, благодать! А кто-то скучает на лекциях.
После Светкиного ухода, я совсем ожившая мою посуду, пол, хватаюсь за стирку, пылесос – все сразу! Решительно застилаю постель, а может… по окончании стирки я уверена, что застилала ее зря. Взбиваю подушку, потягиваюсь… опять звонок! Шлепаю в коридор, ну что за невезенье! Резко дергаю дверь, у порога горбится здоровенный тип в фуфайке.
–Слесаря вызывали?
–Нет.
–А у меня записано.
–Я никого не вызывала.
–Точно?
–Да, точно.
–А муж?
–Что муж? – не понимаю я.
–Это он тебя? – басит, сочувственно кивает на мой синяк.
Я хлопаю перед ним дверью. Достали! Снова хватаюсь за пылесос. Короче говоря, в постели я оказываюсь только в два часа ночи. Страшно измотанная и усталая. Закрываю глаза, а передо мной все плывет, моя немыслимо чистая квартира. Я засыпаю…
Клинок обжег мне плечо, я отбил удар, отскочил. Перед лицом молниями носились еще две шпаги. Сколько же их? Выпад, удар, выпад. Кого-то задел, хоть бы Мончини. Будь он проклят! Правая рука слабеет, перебросил шпагу в левую, уже не то. Правая повисла плетью, рукав стал алым. Шаг назад, шаг вперед, туше!* противник свалился прямо мне под ноги. Я запнулся, едва не упал. Удар, и моя шпага сломалась у самого эфеса.** Мончини смеется злорадно, я отбил его клинок своим обломком и изо всех сил шарахнул массивной гардой*** ему по челюсти. Он кубарем покатился по лестнице. Я бросил обломок, схватил лавочку и запустил в наступавших, повалил шкаф. Пока они выбирались из-под мебели, я успел кое-как перезарядить пистолеты. Два выстрела закончили дело. Совершенно без сил я опустился прямо на пол. Гостиная была похожа на поле боя: трупы, кровь, битая посуда, перевернутая мебель, оборванные шторы, пороховой дым.
–А-ах!
Вошла баронесса, глянула и сползла по стеночке. Только женщины в обмороке мне сейчас и не хватало! Я с трудом поднялся, на ватных ногах поплелся к ней, присел рядышком. До чего же она красива! Даже в обмороке лежит, будто позирует художнику. Что делают в таком случае? Где-то я видел воду. Дотянулся до вазы с розами, выбросил цветы, все равно завяли, и плеснул воду в лицо Жанне.
–Прости, любимая, на что сил хватило.
Она тут же очнулась, посмотрела на меня огромными темными глазами, ничего не понимая. Голубой шелк лифа намок и потемнел, на груди блестели капли воды, с ее светлых волос капало.
–Что случилось? Боже мой! Ты жив?
–Кажется, – поморщился я, кровь с руки капала на роскошное платье.
–Ты ранен, а Мончини?
–Твой муж скоро очухается, вон там, в углу за комодом. Так что мне надо уйти отсюда как можно скорее.
–Где он? Что с ним?
Она вскочила, торопливо поправила юбки, направилась к комоду.
–Антонио, Антонио, как ты?
Уж таковы женщины. Она, вдруг, обернулась.
–Тебя надо перевязать!
Баронесса схватила шелковую скатерть со стола, вернулась ко мне.
–Кто тебя? Он? – спросила она строго.
–Он.
–Сейчас.
Жанна подобрала на полу брошенный кинжал, разрезала скатерть на полосы, стала перевязывать мне руку.
–Ты идти можешь?
–Пока могу.
–Жаль, я слуг отпустила. Придется тебе все делать самому.
Коня моего у ворот не было. Мончини позаботился. Пришлось возвращаться к конюшне. Перед глазами уже плыли темные круги, страшная усталость тянула к земле. Я прислонился к стволу дерева, закрыл глаза.
–Эй, сеньор.
Прямо передо мной Мончини, половина лица залита кровью. Мне в грудь упирается дуло пистолета.
«Какая мерзкая у Манчини улыбка…»
Выстрел…
И я просыпаюсь. Слава Богу жив! Чего только не привидится после такой драки. Все тело болит. Совсем не отдохнул за ночь. И правый глаз заплыл, это наемник Мончини меня двинул канделябром. Надо встать, умыться, побриться.
«Черт! Где это я?! Убожество, какое! Потолки низкие беленные, окошко как бойница, комнатка как шкаф. Что это? Трактир? Тюрьма? А за окном-то что? Фу, дрянь какая! Башка болит!»
Стою посреди комнаты, сжимаю руками голову, медленно соображаю.
«Стоп, стоп, стоп… что было сном? Мончини? Не может быть! А это что? Когда? Где?»
На стене зеркало. Подхожу, смотрю.
«Я схожу с ума!!
Вдруг все встает все на свои места. Я спала и просто видела сон про… про…про то, что меня … убили.
«Приснится же такое! Да, еще так натурально, во всех подробностях.»
Я даже проверяю, нет ли шрама на руке.
«Никогда ничего подобного во сне не переживала. Я фехтовала, стреляла, а наяву и понятия не имею, как это делается. Наверное, просто фильмов насмотрелась… так ничего исторического уже давно не смотрела. Какие же это времена? Шпаги, платья, шляпы с перьями… похоже на семнадцатый век, где-нибудь в Европе. Бурная же у меня фантазия. А эта Жанна … редкостная! И вашим и нашим. И надо же такому присниться! Ого, уже двенадцать часов! Надо быстренько просыпаться, гладить юбку и бежать к соседке, позвонить Галке. Может она хоть хлеба мне принесет, есть хочется! Только побриться сперва надо. Тьфу ты!»
–
*туше (фр.) – в фехтовании касание, точный выпад.
**эфес – защищенная рукоять холодного оружия.
***гарда (фр.) чаша на шпаге, защищающая руку.
ГЛАВА ВТОРАЯ.
ХОЧУ ЛЮБВИ БОЛЬШОЙ И ЧИСТОЙ!
Надоело мне читать про чужую любовь! И фильмы смотреть не могу больше! Где ты, принц, на розовом слоне! Где тебя черти носят?
А Серега? Ну, что Серега? Он, конечно, милый, но всю жизнь с ним! Да, я озверею! Он прекрасен тем, что появляется время от времени. Просто было одиноко и скучно, было много людей и шампанского. Прозаично, как детские прописи. А потом он пришел с девушкой, и я из озорства стянула все внимание на себя. Спутница была забыта, а я купалась в своей непобедимости. У дверей он «со смыслом» глядя мне в глаза, спросил: «– Я вернусь?», а я бездумно кивнула. Вот и все.
А хочется, хочется чего-то такого! Пресно мне стало после этого дурацкого сна. Будто не хватает чего-то важного, от чего глаза горят, и жить хочется.
Сижу на диване среди подушек и уговариваю себя, что не все так уныло. Надо срочно вспомнить что-нибудь яркое, на всю катушку! Перед глазами опять мелькают шпаги, шляпы с перьями… к черту сны, что у меня наяву впечатлений не хватает? Тупо смотрю в стену. В квартире тихо, слышно, как льется вода у соседей, воробьи дерутся за окном, электричка шумит за рекой. Я прислушиваюсь к стуку колес, вот она романтика: поезда, новые города, новые люди. И я вспоминаю как бешено, билось сердце под такой вот стук колес далеко-далеко в зимнем Питере. Как давно это было! Мне пятнадцать лет, я первый раз в Санкт-Петербурге, глаза распахнуты, смотрю на все жадно, сама себе не верю, а электричка легко и стремительно несет меня из пригорода в центр. За окном сугробы, елки, совсем как дома. Остановка, отрываюсь от окна, смотрю на входящих людей. Хмурая тетка с авоськами, деловой мужичок в смешной кепке, девочка с бабушкой, дергает ее за руку, что-то щебечет, ватага студентов с гитарой и каким-то оборудованием. Вдруг, я прячу глаза, даже жмурюсь. Я влюбилась, глянула и влюбилась. Увидела и обожглась. Боже! куда спрятаться? Смешно, а я чуть не умерла. Он высокий, красивый, уверенный, большие темные глаза, бархатный голос. Сама элегантность и обаяние. А я пятнадцатилетняя страшилка в прыщах и в красной шапке с помпонами. Он меня и не замечает, а я так хочу раствориться в воздухе, что дышать боюсь. Студенты совсем рядом, шумят, смеются, я смотрю на него украдкой. Так страшно и так сладко.
Когда он выходит, мне становится легко и грустно. Что сейчас четыре года разницы, подумаешь. А тогда это была бездной. Дней десять я каждое утро езжу на электричке в центр, и каждый раз таю и прячу глаза, увидев его. А потом я возвращаюсь домой, и он остается в далеком и прекрасном Санкт – Петербурге. И никогда больше у меня так не замирает и не бьется сердце. Наверное, дело в тревожной и волшебной поре юности, а может быть в том незнакомце.
Я сижу улыбаюсь прошлому, постепенно образы бледнеют, тают. Я снова вижу до тошноты знакомые стены. Трясу головой, пора возвращаться к действительности. Тем более, что действительность так и требует к себе внимания: на плите надрывается, свистит чайник, кто-то терзает дверной замок, форточка хлопает от ветра. Закрываю форточку, открываю дверь, бегу снимать чайник. Серега вваливается на кухню сосредоточенный, как спикер парламента, падает на табурет, смотрит на меня молча. Я удивленно поднимаю брови.
–Давай жить вместе, – рожает Серега, и смотрит натужно.
–Это что, предложение руки и сердца или тебя из дома выгнали? – легкомысленно интересуюсь я и отворачиваюсь заваривать чай.
–Надоело мне мотаться туда сюда, хочу жить здесь, – бубнит он мне в спину, – не все ли тебе равно, а мне каждый день не мотаться через весь город.
–Ну, предположим не каждый день.
–Не важно, у тебя же все равно три комнаты…
–А у твоих родителей только две, логично.
–Ну, вот и я также подумал, поживем вместе, попробуем. Ты будешь готовить, стирать…
–А ты? – я обернулась.
–Я буду тебе помогать, – заверяет он, ну всякие мужские дела делать.
–Начинай, – я решительно указываю на засорившуюся раковину.
Он сморщился, заерзал на табурете.
–А как?
–Руками, – огрызаюсь я.
–Это же раскручивать, там грязь…
–А ты как думал.
–Ладно, я сделаю попозже. Чаю попью, переоденусь, вечером сделаю. Поесть есть что-нибудь?
–Вечером.
–Ну, что ты такая злая? Я пришел, в хорошем настроении, хотел по-человечески…
–По-человечески? – смеюсь я, передразниваю его. «– Ну, это, мне ездить далеко, так ты мне теперь готовь, стирай, а я тоже, может быть, тебе чего сделаю. » Великолепно.
–А как тебе еще надо?
–«Лизонька, милая, я без тебя скучаю, хочу больше времени проводить с тобой, помогать тебе во всем. » Например.
–Но это же лесть! – сидит и смотрит на меня честными глазами.
–Зато я обрадовалась бы.
–Ты меня выгоняешь? – и губы надул как ребенок.
–Да, нет, оставайся, – пожимаю плечами я.
Чай мы пьем уже по-семейному. И телевизор смотрим вместе, и вещи его раскладываем. Серега светиться от удовольствия, зато, едва я напоминаю о раковине, он сразу гаснет и морщится.
–Потом.
–Почему? – я делаю наивное лицо.
–Ну, давай, – тяжело вздыхает он.
Серега неохотно встает с дивана, топает на кухню, усаживается под раковиной, вздыхает. Собравшись с духом, он откручивает трубу, и подает ее мне.
–На, промой.
–Купишь машину, будешь меня звать менять колеса? «Они же грязные!» давай ты уж все сам, открутить и сломать, я и сама могу. Заканчивай с сантехникой, а я пока приготовлю суп на вечер.
О, как он на меня глядит. Вот вам семейная жизнь в картинках. Мне дико захотелось остановиться и подумать, хочу ли я этого прямо сейчас.
Обнаружив, что в доме нет хлеба, я радостно бросаюсь одеваться. Забывая, о своем твердом намерении, не покидать квартиру в ближайшие дни.
–Ты куда? – ловит меня Серега у самых дверей.
–За хлебом, я быстренько.
–Надо было утром купить.
–Я никуда еще не ходила.
–Как можно, чтобы в доме не было хлеба…
Я хватаю шляпу, выбегаю из квартиры плащ застегиваю на ходу. Уже в лифте вспоминаю, что синяк еще не прошел. Хочу вернуться, но представляю себе возмущение Сереги, и глубже надвигаю на глаза шляпу. Только бы никого не встретить!
Бреду по улице задумавшись, вижу только мокрый асфальт и острые носы сапог. Первые желтые листья, лужи, толстых голубей, шустрых воробьев. Иду и не знаю, чего хочу. Жить одна не хочу, надоело – тоскливо и однообразно, но и делить свою свободу на двоих – ругаться, мириться, стукаться лбами каждый день, ой, не надо! Наверное, мне рано заводить семейную жизнь. Или дело в Сереге? Он же бывает таким ласковым, заботливым и… и занудным. Будет свои порядки наводить, носки везде раскидывать, ему надо готовить вовремя, котлеты, пельмени. Футбол вместо хорошего фильма смотреть. Да еще…
Я во что-то упираюсь и останавливаюсь, упорно хочу сдвинуть преграду.
–Девушка.
–Ну что еще? – бурчу я, глядя в асфальт.
–Девушка, – в голосе слышна улыбка.
Я поднимаю глаза, черный кожаный плащ прямо у носа, задираю голову. Сердце заколотилось и замерло. Откуда он здесь? Мой питерский незнакомец. Так не бывает!
–Извините, что прервал ваши мысли, но столкновение было неизбежно, – говорит тот самый голос.
И правда, мы столкнулись на узком перешейке между двумя огромными лужами. Я стою, как дура, не знаю что сказать. Только смотрю на него во все глаза. Он улыбается.
–Может, тогда уж познакомимся?
–Да, – выдохнула я.
–Александр.
–Знаю, – чуть не ляпнула я, вспомнив, как в электричке к нему обращались друзья, – а я Лиза.
–У вас чудесное имя. Вы спешите?
И тут я вспоминаю про синяк. Я уже готова сказать «спешу», мне становиться плохо, очень плохо. Это он, а я! Что он подумает!
–Да, я спешу!
–Жаль, а можно вам позвонить?
–Да, – сияю я.
–А номер?
Он смотрит насмешливо, значит, заметил синяк. Я торопливо называю телефон, он обещает запомнить, а я так хочу, чтобы он записал. Ведь забудет же!
Мы еще потолклись на пятачке и разошлись, я вспоминаю, что спешу и бегу. Несусь по лужам, и ругаю себя последними словами. Выдыхаюсь, перехожу на шаг, площадная брань кончается. Остается тупое негодование. Ворчание незаметно сложилось в стишок:
До чего же я умна, просто загляденье,
И под глазом светиться синее виденье,
И мужчинам нравиться, просто мастерица,
В эдакое чучело, как же не влюбиться?!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ.
ЧАС ОТ ЧАСУ НЕ ЛЕГЧЕ.
Все врут, что самое худшее ждать и догонять. Когда за кем-то бежишь, ты действуешь, нет ни секунды на тоску и панику. Ждать – вот, что самое отвратительное. Я завидую тем, кто умеет ждать. А я не могу отвлекаться от этого занятия, ни на минуту: сижу – жду, мою посуду – жду, читаю – жду. Сплю – тоже жду. Я жду звонка!
Ведь знаю же, знаю, что не позвонит. И все равно смотрю на телефон, как на икону. Он и не собирался запомнить мой номер, а я дура, дура. Решительно заставляю не думать о вчерашней встрече.
Время идет, и вот уже смотрю в окно электрички, мимо несутся желтые березки, угрюмые потемневшие елки. На коленях стоит корзинка с грибами, остро пахнет осенним лесом, электричка шумит весело, ехать еще долго. Серега сидит рядом, уткнувшись в газетку, зря в электричке торгуют газетами, поговорить не с кем, все читают. От нечего делать разглядываю пассажиров: напротив седой старичок в серой кепке, тоже с грибами. У входа огромная тетка в красном пуховике. Как ей не жарко? Трое мальчишек сидят, повалившись друг на друга. А эту женщину я знаю, только откуда? Такие крупные черты лица, глаза светлые. Кто же она такая? Жанна! Точно, это же Жанна из моего сна. Нет, выглядит она совсем иначе, но я совершенно уверена, что это она. Стоп, стоп. Это что же получается? Во сне, в ХVII веке та же самая тетка, что здесь в электричке?
Выходит, она мне снилась, только совсем другая: темноволосая, смуглая. Сама-то я во сне, вообще мужчина. Нет, от таких рассуждений совсем спятить можно. Я перевожу взгляд на спящих мальчишек, устраиваюсь на плече Сереги, закрываю глаза…
Телегу нещадно трясло, большие колеса гремели по мостовой, старая кляча вяло махала из стороны в сторону драным хвостом, шла неровно, дергала телегу. Рассвет едва занимался, еще не освещал узкие улицы. Пахло сыростью, первый морозец ползал по коже. Я жалась, дрожа от холода и страха на маленькой кучке соломы. Тонкая изорванная рубашка не спасала от пронизывающего ветра. Меня, как настоящую ведьму, везли греться на костре. Над ухом кто-то басил самоуверенно:
–Охрана так уверенна, что после пытки я уже не сбегу, даже не связали! А зря, герцог больше пугал, чем мучил, а клеймо мне не помешает.
Монахи шествовали рядом с пудовыми свечами.
–Отпевают, гады, козлиными голосами, мою бессмертную душу. Бояться, не успеть. Смотри-ка, палач вышагивает впереди, сволочь, важный и жирный, ручищи в бока упер. И подмастерье здесь же, еще жирней хозяина. Чтоб они оба сдохли!
С трудом подняла тяжелую голову, я так замерзла, что зуб на зуб не попадал, посмотрела на говорившего. Молодой здоровенный детина, похожий на крестьянина чесал пятерной капну спутанных волос, хитро поглядывал по сторонам.
–До площади еще далеко, успею нырнуть в темный переулок, главное выбрать время.
Здоровяк окинул меня критичным взглядом, как товар на рынке. И хмыкнул разочарованно:
–Худая как мощи, смотреть не на что. Другая в одной рубашке выглядела бы аппетитнее, а ты синий кузнечик. Глаза от страха больше рта. А вот если тебя откормить, переодеть, то я бы… да-а, если меня сожгут, то за похоть…
Неожиданно, палач споткнулся и растянулся прямо перед клячей. Лошадь шарахнулась, телега накренилась, монахи пороняли свечи.
–Ой, мамочка!
–Пора! По-ра…
-Лиза, Лиз, проснись, приехали.
Ну, зачем, зачем на самом интересном месте? Хоть бы узнать сбежал ли он… и я или нет?
Серега тормошит меня и твердит, что приехали. Я неохотно стряхиваю с себя сон. Здорово, все-таки почувствовать себя в чужой шкуре, судя по всему, той ведьмочке не больше пятнадцати лет.
–Пошли, пошли к дверям, – суетиться Серега.
–Подожди, пусть люди выйдут.
Я сладко потягиваюсь, не спеша застегиваю куртку, ищу глазами женщину, которую приняла за Жанну. Наверное, из –за нее мне и приснился сон про… про все это. В ХVII веке ведьм на кострах уже не жгли или жгли? Я так загрузилась этим размышлением, что едва не навернулась со ступенек. Грибы раскатились по асфальту.
–Лиза! Что ты делаешь?! – завопил Серега.
Паникер несчастный! Сажусь на корточки подбирать опята. Серега что-то возмущенно бубнит, лучше бы помог. А я все думаю про свои странные сны, откуда они взялись? Романы исторические не читаю, фильмы не смотрю – взрослые люди рядятся в смешные кружева и банты, машут оружием, чушь собачья! И вдруг такое, главное все про меня. Столько деталей, подробностей! Откуда? Все что еще помню из школьной программы, а там-то уж точно не было ничего подобного. Ну, откуда все эти фехтовальные приемы…
–Лиз, о чем ты так задумалась, очнись!
Опять Серега, мы уже пилим в троллейбусе, надо же, совсем дороги не заметила.
–Лиза, ты меня слушаешь?
–Да, да, конечно.
–Так вот, я говорю, чего тянуть, давно пора покупать.
–Пожалуй, – бормочу я, совсем не понимая о чем речь.
–Нет, ты скажи, разве я не прав? – наседает Сергей.
–Прав, конечно.
–Не увиливай, я тебя знаю. Наверняка, ты против, просто спорить не хочешь. А потом скажешь, что так и знала. Выкладывай свои аргументы.
–Потом, дома.
–Не тяни резину в долгий ящик. Говори.
На мое счастье, на другом конце троллейбуса освобождается место. Я бросаюсь туда. Серега отстает и опять уходит в свои подсчеты. Хмурится, шевелит губами. Интересно, все таки, что он там придумал. Ладно, дома спрошу. Отворачиваюсь к окну, на стекле капельки дождя. Мимо ползут хмурые дома, облетающие березки, зонты. темнеет, что-то скрепит, совсем как телега во сне. И что этот странный сон может значить? А прошлый? Если разбирать по Фрейду то… черт его знает! Там я мужчина. Это, что подсознательное желание быть мужиком или изощренный сексуальный изврат? Боже упаси! Бриться в жару и холод, ходить в брюках и еще эти глупые галстуки! А лысины! Нет, что хорошо во сне, наяву немыслимо. Дурак, этот Фрейд!
Стоявшая рядом женщина смотрит на меня и пятиться. Да, представляю, какую рожу я сквасила от таких мыслей. Моя остановка. Делаю лицо попроще и пробираюсь к выходу. У самых дверей огромная грязная лужа. Шагаю осторожненько, Серега хватает меня за руку, тащит куда-то.
–Быстрей, закроется!
–Что закроется?
–Банк! Ну, чем ты слушала?!
Я решительно торможу.
–В банк сейчас не пойду, ни за что!
–Нет, надо сейчас, пока не закрылся, час остался.
–Не пойду!
Я надуваю губы, а Серега смотрит на меня как на невероятного синего зайца с рогами.
–Почему?!
–В этот новый банк не пойду, там все такие крутые, а я не одета.
–То есть?
–В джинсах, старой куртке, сапогах, с грибами, грязная. И вообще, я не накрашена! Пойдем завтра!
–Завтра суббота! – вопит Серега так, будто суббота конец света.
–Тогда в понедельник, – я никак не понимаю причину его истерики.
–Ждать еще неделю!
–Всего два дня!
–О боже! Я же тебе объяснял, автомобильный рынок работает только в выходные.
–Так ты решился купить машину, – начинаю понимать я.
–Я тебе уже битый час об этом твержу. С тобой говорить невозможно! Сейчас сниму деньги, а завтра – на рынок.
–Иди куда хочешь, а я домой! Я устала и выгляжу как бомж. Самое время шастать, по крутым банкам.
–Ну, хоть на улице подожди!
Я уступаю и консенсус найден. Мы несемся к банку. К центральному входу ведет тенистая аллейка, вся засыпанная желтыми листьями. Хорошо, что строители оставили деревья на месте.
–Я тебя тут подожду, листьями пошуршу.
–В лесу не нашуршалась? Ладно, я быстро.
–Стой, грибы оставь. У тебя хоть паспорт с собой?
–Все документы здесь, – он с важностью, похлопал себя по карману и бегом побежал к мраморной лестнице.
Я осталась с двумя огромными ведрами, резко пахнущими лесной сыростью. Ждать совсем не хочу! Хочу домой – раздеться, помыться и плюхнуться у телика. Вот-вот, начнется классный боевик. Все нормальные люди уже на своих диванах, пьют чаек, на улице только я одна, как дура. Нет, смотри-ка, еще двое парней заходят в банк, неужели тоже спешат завтра на авто-рынок? И чего Сереги так приспичило покупать машину? У него и родительских денег – то хватит только на развалюху, купит крутой запорожец и будет страшно гордиться. При нынешних ценах на бензин, дай бог, выберемся разок на шашлыки, а потом будем только мыть машину и ремонтировать.
Настроение мое портиться, с каждой минутой. Я мерзну и злюсь. Ну, сколько можно?! Вон парни уже вышли, стоят курят. Круто, я стою за кустом, наблюдаю, а они меня и не видят. Только Серега-то куда провалился! Собираю последние остатки терпения, прыгаю чтобы согреться, мысли мои письменно передать можно только многоточиями и восклицательными знаками. Вспоминаю то родителей, то отдельные части тела. Наконец-то, Серега выплывает из дверей с идиотской улыбкой. Так и светиться, человек – прожектор. Неспешно спускается, вышагивает важно, как гусь! Парни сразу двинулись к нему, чего еще?
–Пистолет, честное слово, у одного из парней пистолет!
В меня черт вселяется, я пулей вылетаю из-за укрытия, несусь к ним. Я точно знаю, что сильнее их. Успеваю заметить удивленные рожи. Хватаю парня за запястье, выкручиваю руку, пистолет падает, пинаю его в траву. Парень наклоняется за ним, я с размаху ребром ладони бью по бритому затылку, грабитель падает. Второй худой, длинноволосый, замахивается, я нагибаюсь, он опять замахивается, я не ставлю блока, продлеваю его движение и отступаю, он грохается мордой вниз, воет что-то, про мою мать. Я оборачиваюсь к Сереге, таким обалдевшим мне еще не приходилось его видеть.
–Бежим, быстро!
Он торчит, как фонарный столб.
–Надо милицию, – мямлит мой храбрец жалостно.
–Не советую, – слышу я уверенный, зычный голос.
Охранник из банка, весь закомуфляженный, как спецназовец, вальяжно прислонившись к зеркальной двери, нагло смотрит на меня.
–А ты ничего!
Один побитый соскребает себя с асфальта. Я хватаю Серегу за руку и тащу к нашим ведрам. А ведер-то и нет! Уже спер какой-то паразит!
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.
ЧУДЕСА, ДА И ТОЛЬКО!
До самой квартиры, я шагаю крайне решительно, думаю только об украденных грибах. Переступаю порог и коленки сразу подгибаются, я плавненько сажусь на пол. Вся дрожу мелкой дрожью и слова сказать не могу.
–Лиза, что с тобой?
Я молчу, Сергей стаскивает с меня грязные сапоги, сгребает меня в охапку и тащит на диван, устраивает удобно, садиться рядом.
–Успокойся, тише, тише, все уже кончилось!
Я утыкаюсь в него как в подушку и громко рыдаю. Правая рука сильно ноет, я прижимаю ее ладошкой к груди и крепко держу второй рукой, будто потерей.
–Лизонька, Лиза!
Серега гладит меня по голове, а я от этого еще больше реву. Мне так страшно просто ужас. Он сует мне свой огромный носовой платок, спрашивает тихо:
–Пить хочешь?
Я киваю, икаю как в детстве, вытираю мокрые щеки, сморкаюсь и всхлипываю. Серега возвращается с водой. На его куртке темное пятно от моих слез. Я хватаюсь за стакан обеими руками, жадно пью, успокаиваюсь. Мой успокоитель стягивает с меня куртку, спрашивает участливо:
–Чего ж ты теперь рыдаешь? Возле банка вела себя как Рембо, а теперь раскисла.
–Я не знаю… как я все это…
–Ты где русскому стилю училась?
–Я никогда ничему не училась. Я только балетом в детстве занималась.
–И там такому учат?! – Сергей даже сел.
–Нет, я … не знаю… я .. я была сама не своя…
–Как будто не в себе? – подсказывает Сергей.
–Нет, наоборот, больше в себе, чем всегда. Я как будто освободилась или проснулась, как будто так и должно быть. Теперь я замерзаю, так всегда после слез. Я тяну на себя плед, кутаюсь, поджимаю ноги.
–Так ты не умеешь драться? – все не верит Серега.
–Совсем, совсем… – мотаю я головой.
–А этот прием с пистолетом?
Меня даже передернуло.
–Я страшно боюсь оружия. Я вся цепенею от страха.
–Ну, ну, я видел.
–Нет, правда, ты же сам знаешь, какая я трусиха.
–Знал, до сегодняшнего дня.
–Я сама не знаю, что это было!
–Боевиков насмотрелась, – решает Серега, – вообразила себя Чаком Норисом.
–Мне кажется, все было совсем не так, – пытаюсь объяснить я, – я ничего не воображала… я была сама собой, но ничего не боялась… знала свою силу… как в том первом странном сне, помнишь, я тебе рассказывала?
–Во сне тебя прибили!
–Но, пока не прибили, я чувствовала себя такой свободной. Тело само знало, что делать.
–Это называться память тела, – авторитетно заявляет Серега, – только откуда оно у тебя такое помнит?
–Представления не имею, – пожимаю плечами я.
–Чертовщина, какая-то!
Вот сижу и не верю, что это было со мной на самом деле. Правда, чертовщина какая-то, и есть так хочется!
–Амлет, будешь? – Серега будто мысли читает.
Я радостно киваю. Амлет я не люблю, но такой вкуснятины, я еще не пробовала. Правду говорят, что голод – лучшая приправа. Смотрю, как мой сожитель моет посуду, и плющусь от нежности. До чего же Серега бывает хорошим, жаль, редко!
–Серый, я тебя люблю!
За это заявление я получаю такое море нежности и ласки, что едва не тону. Утро субботы я не забуду еще долго. Давно мои глаза так не увеличивались от удивления. Пробуждаюсь, как Белоснежка от поцелуя. Лежу, боюсь открыть глаза. Серега тихонько шепчет мне на ушко:
–Засоня, вставай!
Я потягиваюсь, жмурюсь, растягиваю удовольствие.
–Завтрак подан!
–Что? – разом просыпаюсь я.
На тумбочке у кровати красуется поднос с аппетитными бутербродами и одуряюще пахнущее кофе.
–С молоком, как ты любишь, – хитро улыбается Серега.
–Откуда вдруг такая красота?
–Из леса вестимо!
Я усаживаюсь, сую подушку за спину, беру поднос, набрасываюсь на бутерброды.
–Ветчина! Обожаю!
Уплетаю за обе щеки, но все-таки, не выдерживаю, спрашиваю с набитым ртом:
–В честь чего ты такой замечательный?
–Так, захотелось, – пожимает Серега плечами, – суббота, день хороший.
–А-а, это ты после вчерашнего, испугался, что я дерусь?
–При чем тут это?! Это случайность… просто… ты вчера так плакала, а сегодня будешь только улыбаться! Я обещаю!
–Обещаешь? – я недоверчиво щурюсь.
Обжигаюсь кофе, но так нестерпимо улыбаться. Смотрю на будильник.
–Ого, уже полдвенадцатого! И каков наш план действий на субботу?
Серега притворяется обиженным.
–Ты забыла?
–А, Мерседес, – вспоминаю я, идея покупки машины уже не кажется мне такой глупой. И тут Серега меня снова удивляет:
–Знаешь, я конечно в машинах разбираюсь и в мастерской год работал, но все равно, как-то побаиваюсь покупать сам, такие деньжищи! Куплю еще какую-нибудь дрянь! Короче, пошли со мной, тебе тоже в ней ездить.
–А что мне там делать? – протестую я.
–Пошли!
–Там же скукатища!
–Но, там есть такие тачки, – горестно вздыхает Серега.
Я соглашаюсь, может быть и правда, там есть на что посмотреть. Я весело собираюсь, крашусь, и мы едем. На одном автобусе, другом, третьем. По мере удаления от центра, транспорт все страшнее. Начинали мы с новенького блестящего немецкого автобуса, теперь трясемся на куче ржавого металлолома. Нюхаем бензин, слушаем скрип и скрежет. Меня укачивает, молчу и медленно зеленею. Мой спутник смотрит виновато.
Наконец-то, полуживая я выползаю на твердую землю, ноги подкашиваются, готова опуститься прямо на грязь. К счастью, мне подвернулась шаткая скамейка. Сажусь, дышу изо всех сил. Кругом лежат распаханные поля и торчат жидкие деревца.
–Где же твой рынок? – спрашиваю я с неприязнью.
–За твоей спиной холмик, мы его обогнем и все! Там кофешки, шашлыки, потом перекусим, отдохнем!
Мой желудок ломанулся наружу, но вернулся на место.
–Фу-у, можешь ты помолчать пять минут?!
Вот он – мужской рай и ад! Как у них горят глаза при виде этих вонючих железок. Грудь колесом, походка величавая, вид победный. Друг на друга смотрят свысока, беседуют степенно, со знанием дела.
На мой взгляд, мы зашли не туда. Со всех сторон сверкают и переливаются на солнце громадные новенькие джипы, скалятся радиаторы, машины пучат квадратные фары. Серега смотрит на этот парад тяжелой техники счастливо и растеряно, как ребенок в магазине игрушек. Бедный мой Серега всех его сбережений хватит разве что, на одно колесо такого монстра. Он даже спрашивает цену одного темно-синего джипа. Хозяин топорщит пальцы, выпячивает пузо и загибает такую цену, что мне и представить страшно. Глаза Сереги гаснут, плечи поникают, шаркающей стариковской походкой, тащиться он дальше. Я за ним, иду тихонько, боюсь напомнить о себе. Ну, чего расстроился, дурак?! Ведь сразу знал, что такая машина ему не по карману. Идет, чуть не плачет, как маленький мальчик, что луну не достал. Справа, слева уже не хищные джипы, а респектабельные мерсы и форды, только роус-ройсов не хватает. И серебристые, и ярко-красные, большие и спортивно плоские, ослепительно белые и мутно-фиолетовые, то с четырьмя дверцами, то с двумя. Серега уже и не смотрит, а я наоборот кручу головой. А где же прячутся недорогие, старенькие, битые, вполне пригодные, которые покупают не для понтов, а для дела?
Ряд кончается, мы поворачиваем, и тут Серега бросается вперед, как барс на добычу. Я ничего не понимаю, смотрю на него с тупым видом:
–Ты куда?
–Лиза, Лиз, это же она! – кричит Серега, не оборачиваясь.
–Кто?
Я начинаю искать среди продавцов и покупателей знакомую женщину, но тщетно! Женщин вокруг не больше, чем розовых слонов. Несусь за Серегой. В этом ряду сразу видно, что машины здесь значительно дешевле и народу гораздо больше. Толпятся, толкаются, прут на пролом с какими-то не мыслемыми железяками. Серега пропадает из вида за каким-то толстяком. Куда он рванул? И что за антилопа гну его так привлекла? Наконец, я обнаруживаю Серегу. Он уже расплачивается. Вот это скорость! Смотрю, за что он платит, и… и глаза лезут из орбит. Он с ума сошел! Лучше бы трактор купил! А он оборачивается счастливый, хватает меня за руку.
–Смотри, смотри, это же форд 1945 года!
–Он что, коллекционный? – спрашиваю я растерянно.
–Нет, серийный, таких сохранилось много, коллекционеры такие не берут. Тут еще вмятина, короче мне еще уступили за полцены!
–Ты отдал все деньги?
–Должен еще пару тысяч, займу у Лехи.
–Эта рухлядь дороже хорошего «москвича»? – возмущаюсь я.
–Конечно! – радуется Серега, – мне страшно повезло!
–Она хотя бы ездит? – не верю я.
–Да, представляешь, простояла больше двадцати лет в гараже и все еще на ходу!
Я морщу лоб, считаю возраст консервной банки.
–Ей же скоро шестьдесят!
–Ага, – констатирует Серега восторженно.
–Боже мой, – вздыхаю я, грустно рассматриваю машину.
Черный форд, точно как автомобили в фильме про Штирлица. Двери открываются шиворот навыворот, стекла мутные, в боку вмятина, салон ужасный, воняет бензином и еще какой-то гадостью. Я готова возмущаться, но обо мне уже забыли. Серега влюблено глядя на невзрачного старичка азартно, как футбол, обсуждает с ним запчасти: свечи, карбюратор, коробка передач, стартер, тросики, гранаты, колодки. Аккумулятор, подвеска, стойки, выхлопная труба и бензобак…
Я смертельно заскучала. Отошла в сторонку, рассеяно смотрю на толпящихся мужиков со всякими странными железяками и старательно гашу раздражение. Чтобы рассмешить себя представляю, как один мужик с размаху надевает другому на шею сразу две покрышки. Сверху еще одну, а вон, вон тот пузатый тужится и сдувает огромную кепку с грузина, тот обижается и давай тыкать толстой ржавой трубой ему в пузо. А мужик в костюме хватает не крашенное автомобильное крыло и долбит им всех подряд….
Щиты разлетались вдребезги, палицы* и секиры** крушили шлемы и кирасы.*** Мечи сверкали на солнце, как молнии, рассекали всадников до седла, кони дико ржали, сталкивались в страшной тесноте. Стрелы летели как стаи пчел, их нектар – смерть. Грохот, скрежет, крики, стоны, хрипы. На белых плащах алая кровь и грязь. Кресты христиан и полумесяцы мусульман – все смешалось! Небо закрыли знамена и проклятья…
–Лиза, ты чего?
–А…
–У тебя такое лицо, будто ты на войне!
–Я и была…
–Где? О чем ты?
Смотрю на Серегу, вокруг себя, стою там же, кругом народ мирно толчется. Ощущение такое, что не была здесь очень давно. Где-то там, где я была только что, провела всю жизнь. Надо же, я видела все как наяву, даже ярче. Там и пахло не бензином, а как-то страшно – смертью, войной.
–Не впадай в транс, ждать уже не долго. Осталось часть документов переоформить. Это можно сделать здесь же, рядышком, остальное в ГАИ позже.
Серега тащит меня за руку, я покорно плетусь следом, совершенно оглушенная. Дожилась, наяву брежу. Понимаю еще сны смотреть, но так…
Сижу на скамейке, жду Серегу. Хочу есть, пить и спать. Хочу домой! Ну, сколько можно?! Серега подбегает злой, взъерошенный.
–Лизок, дело затягивается еще на часика полтора, может, пока посидишь в кафе, поешь чего-нибудь?
Я решительно встаю со скамейки:
–Раз так, я отправляюсь домой, поесть приготовлю. Борщ будешь?
Серега с неохотой меня отпускает, и я тороплюсь на остановку. На удивление недолго жду маленький, вонючий автобусик. Трясусь в нем, пересаживаюсь, зеленею, матерю транспорт. Но все таки, добираюсь с грехом пополам домой. И первым делом – к телефону. На автоответчике тишина! Когда, когда он позвонит? Да, ну что ж, вздыхаю, мой замечательный Александр давно забыл мой номер!
Серега вернулся больше чем через три часа. Когда у меня уже был готов суп и даже компот. Я уже перестала переживать, что вместо мягкого сиденья новенькой машины, меня обратно привезли, мяли и трясли садисты – автобусы. Я успела отдохнуть и успокоиться. Серега усталый, но счастливый наворачивает борщ.
–Суп замечательный, ты классно готовишь!
–Это ты говоришь? – я не верю своим ушам.
–Я.
–Повтори.
–Ты классно готовишь.
–Еще, еще, – смеюсь я.
–Еще здорово печешь, стираешь, вяжешь, – стал загибать пальцы Серега, – еще эротично моешь пол.
Я притворно отворачиваюсь, Серега крадется, обнимает сзади, и шепчет на ухо:
–И любовница самая лучшая!
Вы целовались когда-нибудь с бензовозом? О, бездна ощущений! Только нос лучше зажать.
–В ванну, быстро!
Серега мчится галопом в ванну, выглядывает из-за двери:
–А тебе белый очень пойдет!
–Это ты о чем? – настораживаюсь я.
Мой сожитель опять выглядывает, но переводит тему:
–Знаешь, почему я эту машину купил? Потому что она моя!
–В смысле?
–Вот ты вчера вспомнила каратэ, а я сегодня – свою машину. Это я ее разбил, только-только из Берна выехал, и в столб. Дурак пьяный! Хорошо машину развернуло боком, я только ногу сломал.
–Когда? – тупо спрашиваю я.
–Году так… в 48.
–Сколько же тебе было?
–Лет сорок. Реинкорнация.
И дверь закрывается. Я загружаюсь, выходит не я одна такая странная. Неужели, каждый помнит, что-нибудь эдакое?! Но Серега опять не дает додумать:
–Лиз, выходи за меня замуж, – доносится из-за двери и тут же неистово начинает шуметь вода.
Я будто громом пораженная, дохожу до зала, опускаюсь на диван. Вот уж чего от него не ожидала! Так он хочет со мной всю жизнь прожить, а я все время думаю о другом. Придумала себе великую любовь. Сережка вот он, живой и веселый, а тот, мистический герой где? От телефонного звонка вздрагиваю всем телом. Хватаю трубку.
–Алло?
–Добрый вечер, это Александр…
*палицы – дубины с металлическими наконечниками.
**секиры – большие топоры на металлической рукояти.
***кирасы – часть рыцарского доспеха, защищающая грудь и спину.
ГЛАВА ПЯТАЯ.
СХОЖУ С УМА.
Честное слово, хотела все спокойно обдумать еще вечером, но я так устала от чудес этого дня, что думать совсем не могла. Да и Серега мешал изо всех сил.
Просыпаюсь медленно-медленно. Воскресенье – святой день. Тянусь, ленюсь, только бы не открывать глаза. Свидание назначено на семь вечера, вот тогда и начну беспокоиться и выбирать. Щеки гладит мягкое осеннее солнышко, хорошо! Телефон заходится в истерике, раздирает мой ленивый рай. У-у, гады!
Серега тычет трубку под ухо:
–Это тебя, Маринка.
Я морщусь, Маринка работает в милиции, вырабатывает командный голос, вечно звонит не вовремя.
–Лизка, где вы вчера были? Я звонила весь день, где вас черти носят?
–Что у тебя случилось? – сонно спрашиваю я.
–Это у тебя случилось! Ты в розыске!
–Что?! – резко сажусь на кровати, сна как не бывало.
–Проходишь по делу, как подозреваемая в убийстве. Ордер на арест пока не выдали, но думаю, скоро будет.
Она сыпет терминами, я ничего не понимаю, трубка в руке дрожит.
–Я никого не…
–Спокойно, ты где была шестнадцатого в девятнадцать часов пятнадцать минут, у отделения 172596 по 50 лет Октября?
–Что? Когда?
–Позавчера, перед самым закрытием была в Бизнесбанке напротив твоего дома?
–Да, но я…
–Спокойно, драка была?
–Да, но…
–Так, свидетель видел, как ты убила парня. Как было дело?
Я могу только не членораздельно мычать.
–Соберись, – командует Маринка, – утром на ступенях банка нашли труп со следами побоев. Камера работала на наблюдение, записи нет, но охранник подробно тебя описал. Компьютер – сволочь, сразу выдал имя и адрес, тут теперь про всех есть. Вспоминай!
–Я … я видела, как они оба встали и пошли, и Серега видел.
–Оба? Серега видел? Хорошо! Результатов экспертизы еще нет. Вечно тянут! Дай бог, этот урод умер не от твоих ударов. Но пока все не выяснится, тебя могут продержать в обезьяннике.
Я становлюсь холодной, как покойник, язык не слушается, звуки доносятся словно издалека:
–Лиза, слушай внимательно! – говорит Марина спокойно и уверенно, – тебе надо исчезнуть хотя бы на пару дней. Родня, друзья не подходят, сразу проверят. Погоди, есть идея, я перезвоню!
В трубке гудки, в сердце ужас, в теле дрожь. Боже! Боже! Боже! В голове ни единой мысли. Губы сами шепчут молитвы. Господи, спаси! На кого еще остается мне надеяться?! Серега спрашивает:
–Что случилось?
Ничего не вижу, ничего не слышу, говорить не могу. Сижу, вцепившись в телефон. Господи, господи!
Звонок! Я пугаюсь так, что роняю телефонный аппарат. Серега держит трубку сам, я еле хриплю:
–Алло.
–Так, слушай, – из трубки доноситься командный голос Маринки, – я нашла вариант. Ты слушаешь?
–Да…
–Так. Сейчас бери сумку, кидай туда документы…
–Какие? – тупо стону я.
–Паспорт, полис. Дальше, халат, тапки, белье, зубную щетку, мыло. Что еще? Деньги возьми, могут пригодиться!
–Зачем это все?
–Собирайся! Сдам дежурство и через минут сорок заеду.
Опять длинные гудки. Не думая, не чувствуя, мечусь по квартире, собираю вещи. Серега ходит за мной хвостом.
–Что происходит, Лиза?
Я объясняю чужим голосом, бестолково смотрю на пакет с попугаями, что еще взять с собой?
–Лиз, все образуется, мы же видели, что он жив! Экспертиза все докажет! Только надо переждать пару дней. Я с тобой.
Он обнимает меня, я утыкаюсь ему в плечо, и плачу, но… звонок в дверь. Я готова со страху лезть под кровать или прыгать в окно. А Серега уже открывает дверь, Маринка, слава богу!
–Так, ты готова? Собралась? Почему все еще в начнухе? Одевайся, быстро!
Я открываю шкаф, она отодвигает меня, сама быстро выбирает вещи, кидает их мне, командует Серегой.
–Да, нужен комплект постельного белья, положи. Расческу, взяли, нет? Клади, зеркало тоже. Лиз, быстрей, шевелись!
Уже в машине спрашиваю:
–Куда мы едем?
–В больницу, я договорилась со своей теткой, пересидишь в ее отделении.
–Найдут!
–Там и искать не станут, – странно улыбается она.
Я возмущенно смотрю на нее. Нашла время шутить. Еще года не проработала в милиции, а уже так изменилась – говорит резко, командным голосом. Одевается строго и скучно, волосы обстригла, лицо сразу заострилось. Не девушка, а служебный рапорт.
«Куда это мы едем? Загород? Зачем?» Мимо мелькают тополя, я никогда здесь не была.
Маринка сворачивает влево, на разъезженную, грязную, без асфальта дорогу.
–Все, почти приехали!
Действительно – все! Впереди только пустырь, грязь, кусты и руины пятиэтажки. Здание, потемневшее от времени, с отвалившейся штукатуркой, разбитые ступени крыльца, рыжие от ржавчины двери, мутные окна за жуткими решетками.
–Что это?
Ужас уничтожает во мне все остальные чувства и мысли. Ответ уже не потрясает меня, а добивает окончательно:
–Психушка, – буднично сообщает Марина, – ты не пугайся, внутри немного приличней. На ремонт все денег нет. Финансируют в последнюю очередь.
–Главное чтобы этот кошмар быстрее кончился. Я не собираюсь встречать новое тысячелетие в психушке!
–Не боись, до нового года еще уйма времени. Но вообще-то, лучше быть здесь, чем в тюрьме. Пошли.
Я тащусь за ней. Внутри у меня холодно и пусто, как в морге. Оказалось, «приличней» – это тоже самое, только вымазанное в белый цвет: потолок, стены, решетки, мебель, хмуро-сонные санитарки. Заходим через диспансер. Здесь еще терпимо, похоже на обычную поликлинику: регистратура, длинный коридор, двери кабинетов, лавочки, хмурые унылые посетители. Марина шагает уверенно, открывает двери, заглядывает, здоровается, тащит меня дальше. Резким жестом указывает мне на лавочку у стены:
–Сядь, подожди.
Она заходит в кабинет и пропадает. Время тянется томительно медленно. Ничего не происходит. Кругом тихо, пусто, страшно. Я с тоской гляжу на оконные решетки. Почему-то, их вид особенно угнетает. Ожидание похоже на вязкую головную боль. Недавние шустрые тревожные мысли, превращаются в медленное тягучее отупение. Даже лень посмотреть на часы. Какая разница!
Стук двери, Марина подает новую команду:
–За мной, быстро.
Стремительно идем по коридору, поворачиваем за угол. Нас сопровождает костлявая тетка в белом халате. Дорогу перекрывает новая решетка, тетка достает из кармана ключ, отпирает железную дверь, мы проходим, и она запирает ее. Идем дальше. Опять решетка, снова тот же ритуал с ключом. Меня опять оставляют на скамейке, я покорно жду, наблюдая, как другие тетки, видимо работницы этого чудного места, привычно отпирают и запирают решетки, каждая своим ключом. Марина манит меня на лестницу, молча поднимаемся, преодолеваем еще одну решетку, подруга указывает на ближайшую дверь.
–Так, заходи, это твоя палата. Твой дом на ближайшие двое суток. – Она подталкивает меня в открытую дверь, – ну, смелей.
Первое что я вижу – частый переплет порыжевших от ржавчины решеток на окне без штор. Стены противно зеленые, шесть коек в ряд.
За спиной хлопает дверь, я резко поворачиваюсь назад, взгляд упирается в облупившуюся краску. Заперли! Замуровали демоны!! Затылком чувствую, что меня разглядывают. Поворот. Прижимаюсь спиной к двери. На меня настороженно глядят четыре пары глаз. Тревожная тишина. Сжимаю зубы. С наглым лицом иду к пустой кровати у стены. Ставлю свой пакет на пол, сажусь на нее и проваливаюсь так, что коленки оказываются у самого подбородка. Ничего себе, сетку растянули! Скриплю, устраиваюсь, шуршу пакетом. Глаз не поднимаю. Все молчат. Звук голоса раздается внезапно, я так и подскакиваю.
–Тише нельзя?
–Нет! – выпаливаю я неожиданно резко.
На соседней кровати из под одеяла поднимается лохматая голова, поворачивает ко мне удивленное лицо.
–Ты новенькая? Тогда понятно. Как зовут?
–Елизавета.
Я стараюсь держаться с достоинством, но чувствую, что выгляжу крайне глупо. Видны только мои тонкие ножки, коленки и сразу – голова. Вот тебе и ноги от ушей.
Обладательница лохматой головы оказалась тучная особа с крупными, но довольно красивыми чертами лица и темными кудрями.
–Мария, – произносит она, усаживаясь, потом кивает в мою сторону, и спрашивает, – Это кто так тебя?
Сразу понимаю о чем речь. Синяк почти прошел, и я так надеялась, что его никто не заметит, да видно зря! Я отмахиваюсь, мычу что-то неопределенное. Продолжаем знакомство.
Все молчат. Мария тыкает в них пальцем.
–Ира, Лена, Вера, Пуся.
–Пуся?
–Ее все так зовут. Пуся она и есть Пуся.
Пуся сидит на своей кровати, монотонно гладит рукой по одеялу. Выцветший халат застегнут не на ту пуговицу. Она маленькая, коротконогая, с пухлыми ручками, лицо угрюмое, нос картошкой, глазки водянисто-серые, реснички светлые. Точно Пуся.
–Она тихая, – заверяет Мария.
На вид Пуся еще подросток, но Мария предупреждает:
–Не гляди, что она такая маленькая, ей уже за тридцатник. Самая молодая у нас Верка. Ей всего пятнадцать, из интерната прислали. Там с ней не справляются.
Верка глядит с вызовом. Ничего себе пятнадцать! Девочка – цветочек, борец сумо на отдыхе! Вместо тапочек у кровати – две речные баржи, с сиреневыми бантиками. На зеленом халате ярко красные громадные цветы. Ногти фиолетовые, губы жирно оранжевые, светлые волосы коротко остриженны. Лежит, жует.
А мне бедной все хуже и хуже! Хочется скулить и лезть под кровать.
–Че уставилась? – мило интересуется Верка.
Я поспешно отвожу глаза.
–Поесть притащила? – спрашивает Мария деловито, – здесь совсем не кормят, три раза в день разливают по железным мискам какую-то баланду. Приносят прямо в палату, больше всего, эта еда напоминает тюремный паек.
–Нет, – мямлю я.
–Что же ты, так здесь долго не протянешь.
–Мне не надо долго, – возражаю вяло.
–Теперь уж, это не от тебя зависит, – заверяет Мария.
Моя кровать жалобно скрипит, я чувствую себя жалким лягушонком, раздавленным на тропинке.
–Ладно, давай похаваем, – предлагает Мария и заныривает в свою тумбочку.
На белый свет извлекаются печенье, халва, бутерброды с колбасой и сыром, и даже стеклянная банка набитая пельменями. Другие уже тащат сок, хлеб, огурцы. В углу стоит столик, но табуретка только одна, поэтому пиршество устраивается прямо на кровати. Покрывало мгновенно превращается в скатерть самобранку. Ни тарелок, ни стаканов, дикий пикник на обочине медицины. Все усаживаются на пол вокруг импровизированного стола. Я тоже выбираюсь из своего корыта и присаживаюсь сбоку. Почему-то сразу хочется есть.
–Налетай!
И мы дружно налетаем на бутерброды. И они исчезают, как по мановению волшебной палочки. Следом за ними пропадают огурцы и соленые, и свежие.
Набитые рты вовсе не мешают общению, даже наоборот. Все принимаются болтать не очень членораздельно, но весело.
–Я слышала, к буйным новенького привезли, – рассказывает Мария, – он думает, что он – колибри.
–И что, летает? – усмехается Верка.
–Ага, то с беседки сигает, то с дерева. А недавно с крыши детского сада скоканул. И так как птицы штанов не носят, он и прыгнул, в чем мать родила.
–Разбился? – наивно спрашивает детским голоском Пуся.
–Не, тогда бы его не к нам, а в морг отвезли. Этот летун до смерти напугал воспиталку из садика, а дети его обступили и давай рассматривать.
–Зачем? – спрашивает Пуся.
–Никогда голую птичку не видели.
Я едва не давлюсь от смеха.
–За что же его к буйным, он же не дрался! – деловито интересуется Ирина, не переставая жевать.
–Не, не дрался, – смеется Мария, – он только чуть – чуть поклевал двух ментов и трех санитаров. Рыжий так и светит фингалами.
–Рыжий – это тот громила из мужского отделения?
–Ага.
Я отвлекаюсь от рассказа, ибо с головой ухожу в банку с пельменями. Там осталось уже совсем немного. Скользкие пельмени так и носятся по гладким стенкам, ловко ускользая от нашей единственной вилки. Успокаиваюсь, только словив последний. Облизываю жирный подбородок, запиваю все яблочным соком. Соседки мои жуют печенье, смеются, сплетничают. Я продолжаю их рассматривать.
Ирина, очень худая, с резкими движениями, длинными руками и тонкими пальцами, острыми ноготками, бледной кожей. Часто щурит глаза и морщит нос, кривит тонкие губы. Лицо у нее длинное, и прямые темные волосы это еще больше подчеркивают. Голос у нее неприятный и смех похож на кашель.
Пуся смеется очень тихо, а у Маши красивый грудной голос. Она должна хорошо петь.
Лена больше молчит, ей лет сорок – сорок пять. В русых волосах проглядывает седина. Лицо усталое, на лбу морщинки. Прическа ей не идет – грязный жидкий хвостик.
–Вы слышали, на той неделе ждут спонсоров. Идиоты! – восклицает Ирина, – врачи сами здесь с катушек съехали. Кто им сюда что повезет?
–Сейчас модно телевизоры и видики дарить, – замечает Маша.
–На кой нам тут видик?! Лучше бы пожрать привезли. Без мультиков проживем.
–А я бы посмотрела, – вставляет Пуся.
–Телевизор, конечно, здорово, только к нему надо еще добавить постельное белье и мебель, – вмешивается Верка, – нам в приют тоже привезли телик, а туфли только на малышню. Мы с Юлькой одни на двоих носим.
Мария поднимается с пола, выпрямляется, принимает гордую позу.
–Представьте, девчата, набегут сюда молодые неженатые спонсоры, увидят нас и…
–И околеют.
–Нее, посмотрят и…
–И сбегут.
–Да, нет же, увидят нас и …
–И превратятся в жаб, – не сдается Ирина..
–Ну, тебя, – надувает губы Маша.
–Нет, нет, почему в жаб? – смеется Верка, – почему в жаб – в тараканов. Вон их здесь сколько, видно уже приходили.
Неожиданно дверь распахивается, весь дверной проем занимает громадная фигура в белом халате, женщина так широка, что даже видна не вся. Она громко вздыхает, поворачивается боком и буквально протискивается в палату. За собой тащит тележку, уставленную стаканчиками. Я никогда раньше не видела людей такого размера, разве что в мультиках. Из нее одной можно было бы слепить десяток теток. Непомерно маленькая голова произносит почти басом:
–Лекарства.
Она оглядывает нас, как удав кроликов.
–Быстро!
Все покорно плетутся к тележке, горстями глотают разноцветные кружочки, запивают из крохотных мензурок. Я сжимаюсь в комочек, не знаю, что делать. Взгляд монстра останавливается на мне. Чувствую себя насекомым:
–Тебе ничего, – произносит она, выталкивает тележку в коридор, и тяжело ступая, уносит себя прочь. Дверь закрывается.
–Что это было? – спрашиваю я мертвым голосом.
–Санитарка, Алефтина Африкановна.
–В просторечье – Фрикаделька.
–Это она «фрикаделька»? – не верю я, – скорее слониха.
–Значит, «слонячья фрикаделька», – смеется Пуся.
Как же здесь медленно идет время. Дома день пролетит и не заметишь, а в больнице час как год. Делать совершенно нечего. Скука смертная! Нечем отвлечься от своих мыслей и страхов. Уж скорее бы все разрешилось с этим трупом. Когда Маринка все узнает и заберет меня из этой клетки?! Решетки угнетают. А вдруг это я его убила? Я же была сама не своя. Нет, нет, не думать об этом! Я не попаду в тюрьму, не попаду! Только не я! От тюрьмы да от сумы не зарекайся! Ой, мамочка!! Не думать, не думать!
Все маются от безделья, пытаются убить время. У Лены карты, раскладывает на подушке пасьянс. Верка смотрит в окно, Пуся в синюю стенку, Маша роется в своей бездонной тумбочке, извлекает потрепанную книжонку.
–Кто сегодня читает?
–Я вчера за день пол книги прочитала, – зевает Ирина. – Теперь твоя очередь.
Маша устраивается на кровати с ногами, сует подушку под спину.
–На какой главе вчера остановились?
–Там закладка.
–Ага, нашла.
Она читает вслух какую-то фантастику. Все слушают со скучными лицами. Другой книжки нет, я мощусь на своей кровати, подушечка у меня совсем маленькая, чувствую спиной холодную стену. Стараюсь вникнуть в смысл повествования. Только бы заткнуть собственные мысли. Но рассказ не очень-то увлекательный. Я тайком наблюдаю за своими новыми соседками. Пытаюсь понять, почему они здесь. Ведь просто так в психушке не лежат. На первый взгляд тетки как тетки. Ну, с Пусей все понятно. Она так и осталась ребенком. Только сомневаюсь, что таблетки от этого вылечат. Ирка с Веркой наверное, истерички. А Мария – здоровая, красивая, веселая. С ней-то что? Так я ничего и не понимаю.
Долгожданный ужин подвергает меня в уныние. Зеленоватая манная каша тщательно размазанная по тарелке, одно утешение кусок хлеба с маслом и чай. Хорошо, что мы успели как следует подкрепиться.
Вечером я не нахожу себе места. И все потому, что вспомнила вчерашний звонок, приятный мужской голос:
–Добрый вечер, это Александр…
Боже мой, это было только вчера! А мне кажется, что сто лет назад, во сне. Ведь мы назначили встречу на семь вечера. На часах пол восьмого, он, конечно, пришел, не дождался и ушел! Подумал, бог знает что! Если звонил домой – еще хуже! Серега взял трубку, представляю, что он ему мог наговорить! Так нельзя, нельзя! То помпон, то синяк, то это все. Ну, все наперекасяк!
От полноты чувств я уже готова сочинять длинный, печальный стих, но под рукой ни ручки, ни бумаги. Тоска…
Глава шестая.
Второй день.
Всю ночь я ловлю подушку. Эта зараза оказалась в четыре раза меньше, чем моя наволочка. Она выскакивает из-под головы, будто кусок мыла в ванной. Два раза извлекала ее с пола, так как матрас гораздо короче кровати, и она проваливается в дырку между сеткой и спинкой. Где только взяли эту уродскую койку!
Пробуждение отвратительное, все тело ноет, лежу вытянувшись как мумия в саркофаге. Глаза открывать не хочется. Кто-то настойчиво требует:
–Вставай, скоро обход.
Со стоном выбираюсь из своей пастели. Сразу же вижу «фрикадельку» выползающую за дверь. Мария плещется у умывальника. Ирка воюет с расческой. Пуся прыгает на кровати.
–Хватит дрыхнуть, – заявляет Верка, натягивая кофту, – мы уже таблеток нажрались, градусники согрели, не отставай от коллектива.
Я оглядываюсь, все по-прежнему в домашних халатах, тапочках, а мне так хочется натянуть джинсы, я вовсе не чувствую себя дома, но выделываться мне не к чему, я же прячусь.
Подтягиваемся к столу, чтобы увидеть ту же прекрасную манку, опять вся моя еда – чай с бутербродом. Хочу домой!
Пара дней, в моем понимании это – вчера и сегодня. С самого утра начинаю ждать освобождения. Когда, ну, когда появится Марина?
Часы идут, она все не появляется. Я теряю терпение. Думаю только об этом, ничем не могу отвлечься. Машка опять читает вслух, от Стругатских с души воротит, и как мне раньше могло это нравиться?! Хочу домой!
Похоже, это не только мое настроение. Все какие-то хмурые, неразговорчивые. Машка читает монотонно, Ирка рвет какие-то бумажки, Верка взяла у Лены карты, гадает, морщится, Пуся обняла подушку, свернулась на кровати калачиком.
Маша захлопывает книгу:
–Все, надоело, Ирка, читай!
–Сейчас обход.
–Ну и что?
–Меня выпишут.
–С чего ты взяла? – с усмешкой спрашивает Верка.
–Я здесь уже двенадцать дней.
–И что?
–Меня выпишут! – упрямо повторяет Ирка, – меня дома ждут.
–То-то к тебе никто не ходит.
–Вер, не трогай ее, – устало просит Машка.
Я сразу заметила, что она здесь, как бы главная. Все ее слушаются и не спорят. Верка хмыкает, возвращается к своему гаданию, потом сердито смешивает карты.
–Ну, ничего сегодня не выходит!
Ирина пугается ее резкого жеста, как заяц, лихорадочно собирает свои бумажки, потом вдруг все бросает. Белые клочки кружатся в воздухе будто снег.
–Собирай, – советует Маша, – на обход зав. отделением придет. Опять будет про порядок вещать.
–Не буду, – бубнит Ирка, – меня сейчас выпишут.
–Это врятли, – рассуждает Верка, – психов так быстро не отпускают.
–Я не псих! – опять кричит Ирка, хватает подушку, швыряет в лицо Веры, – я нормальная, это ты дура! Дура!
На голову обидчицы обрушивается покрывало, одеяло, простыня. Ирка спеленывает ее всю и начинает бить кулаками, коленками, головой. Все происходит так быстро, что никто не успевает вмешаться, потом все разом бросаются разнимать. Я тоже пытаюсь быть полезной. Маша с Леной вдвоем изо всех сил держат Ирку, я разворачиваю Верку, она хватает ртом воздух, Пуся уже бежит с кружкой воды. Все тяжело дышат как после кросса.
–Дура! – наконец, выдавливает Вера.
–А ты больно умная, – отчитывает ее Мария. – зачем ее заводишь? Ведь, не в первый раз уже. Еще бы чуть-чуть, и санитары бы прибежали!
–Да нужна она мне, – огрызается Верка.
Ирку трясет, она смотрит на нас с ненавистью, но вдруг вся сжимается и начинает рыдать, громко, задыхаясь, и всхлипывая, как ребенок. Машка отпускает ее, а Лена обнимает по-матерински, гладит по голове, успокаивает. Я смотрю на них, и чувствую как безумно мне самой хочется, чтобы меня вот также пожалели. Честное слово, я завидую Ирке.
–Тише, тише, – мягко говорит Лена, голос у нее такой спокойный домашний, – не ссорьтесь. Всех вас скоро выпишут, в этом отделение никто долго не лежит. Все скоро будут дома. Все, все, Ирочка, все хорошо. Верка пошутила, она же знает, какая ты умница и все правильно поймешь.
–Меня выпишут? – всхлипывает Ира.
–Конечно, только надо успокоится, чтобы Ольга Семеновна увидела, что у тебя все хорошо и могла тебя отпустить. На, выпей водички, – уговаривает она ее как ребенка.
Пуся тащит кружку и для Ирки. Она затихает, дышит ровнее, достает из кармана платок, трет глаза и сморкается, идет к умывальнику. Мы расслабляемся, Пуся собирает бумажки, Верка перестилает Иринину постель, Лена подходит ко мне, наверно заметила, что я тоже готова разрыдаться.
–Не переживай, в больницах всем как-то страшновато! А здесь тем более – решетки, запоры. Но зав. отделением отличный врач, и человек хороший. С ней всегда можно поговорить.
–Спасибо, – отвечаю я, мне действительно становится легче.
Едва палата обретает прежний вид, к нам заходят сразу три врачихи, удивительно похожих друг на друга в своих белых халатах. Я пытаюсь угадать, которая из них Ольга Семеновна. Они задают вопросы, что-то записывают, уводят Пусю и Веру «поработать в кабинете». На меня никто не обращает внимания. Уже в дверях одна оборачивается:
–Ирина Юрьевна, я, конечно, попрошу заведующую зайти к вам, но она скажет тоже самое.
Дверь закрывается и с Иркой опять начинает твориться что-то неладное. Ее снова трясет, она хватается за спинку кровати, ожесточенно дергает ее, будто хочет оторвать, зубы стучат, глаза дикие:
–Выпишите меня, выпустите!
Мы опять пытаемся ее унять, она дерется не на шутку. Мне прилетает в глаз, тут еще кто-то грубо отпихивает меня, я падаю на пол. Два огромных амбала в белом, скручивают Ирку, привязывают к кровати, сестра тут же со шприцем. Две минуты и все кончено.
–Если еще такое повторится, переведем к буйным, – обещает сестра, закрывая дверь.
Ирка лежит неподвижно, Лена медленно поднимает меня с пола.
–Не ушиблась?
–Глаз больно, – жалуюсь я.
Она вздыхает, мочит полотенце и прижимает к моей дурной голове. Лена, наверное, ровесница моей мамы. Рядом с ней так спокойно. Что она делает в этом безумном месте?
В палату входит пожилая высокая, строгая на вид женщина. Смотрит на меня сквозь толстое стекло очков:
–Вы Лиза?
Я энергично киваю. Она продолжает негромко, но твердо:
–Я Ольга Семеновна. Марина вам говорила?
Я снова киваю.
–Пойдемте в мой кабинет.
Я спешу за ее быстрыми, решительными шагами. Кабинетик у нее крохотный – стол, да шкаф.
–Подождите минутку, я сейчас, – предупреждает она и уходит.
Я присаживаюсь на жесткий стул, рассматриваю от нечего делать, бумаги лежащие на столе. Все в безукоризненном порядке, ничего лишнего. Она быстро возвращается, садится к столу.
–Елизавета, Марина обрисовала мне вашу ситуацию, к сожалению, пока еще ничего не прояснилось.
–Марина не звонила? – спрашиваю я упавшим голосом.
–Как только что-то будет известно, я сразу вам сообщу.
–А пока ничего?
–Нет. Здесь у вас все в порядке?
–Да, да, спасибо.
–В палате с соседями проблем нет?
–Нет, нет, все хорошо. Я даже не понимаю, зачем они здесь.
–У каждого свое, – устало вздыхает Ольга Семеновна, снимает и крутит в пальцах очки.
Внезапно у меня возникает нестерпимое желание рассказать ей обо всех своих злоключениях.
–Вы знаете, у меня здесь такое впечатление, что я тоже немного чокнутая.
–Это почему? – удивляется она.
–Вся эта история с убийством случилось из-за того, что я сама была не своя, не такая… это все началось с того, что я ударилась головой, – захлебываясь, тороплюсь объяснить я.
–Ударилась сильно?
–Да, упала в ванной, с тех пор со мной творится черте что!
Я во всех подробностях рассказываю ей свои сны и ведения. С тайной надеждой, что она как профессионал развеет мои страхи и объяснит все просто, материалистично, без мистики. Но что я слышу в ответ, от этой строгой деловой женщины?!
–А, реинкарнация.
–Что? – не верю я.
–Переселение душ, я думаю, падение тут не при чем.
–А эти сны? А наяву?
–Это нормально. Сейчас очень многие вспоминают отрывки своих воплощений.
–Воплощений, – повторяю я, пробуя на вкус новое слово и не верю своим ушам.
–Случается, что люди во всех подробностях помнят прошлую жизнь, а иногда и не одну.
–Как это?
–Уже многие светила психиатрии давно доказали, что под гипнозом человек может вспомнить не только все события детства, но и прошлую смерть, например. Некоторые специалисты рекомендуют этим методом лечить стойкие фобии.
–Получается, это все правда?! Книжки про переселение душ, фильмы, значит, доказали – душа есть?
–Это даже физики доказали, – просто отвечает зав. отделения.
«Значит, я нормальная? И Серега со своей антикварной машиной тоже.»
–А вы помните что-нибудь? – решаюсь спросить я.
–Во время первой мировой войны я была пехотинцем. Задохнулась во время газовой атаки.
–Вам тоже кажется, что вы были мужчиной?
–Что в этом странного?
–И вы убивали?
–Была война.
Резко и так некстати звенит телефон, Ольга Семеновна берет трубку, коротко, деловито называет какие-то латинские термины, диагнозы, лекарства. Я сижу перевариваю все услышанное. Ничего себе открытие! Она заканчивает разговор, возвращает меня к действительности:
–Елизавета, меня здесь несколько дней не будет. Я лишних людей посвящать не хочу, но вы не волнуйтесь. Как только прояснится с милицией, я сама или Марина вас заберем.
Легко сказать «не волнуйтесь», я возвращаюсь в палату в полном загрузе. А там суета и приготовления: все носятся, прихорашиваются, сдувают пылинки. Только Лена спокойно раскладывает пасьянс, да Ира все еще спит.
–Спонсоры изъявили желание посмотреть, как живут больные, – объявляет Мария, – поскольку в этом дурдоме, мы самые нормальные, то решили показывать нас.
–Нас?
–Ну да, сейчас их привезут.
–Прямо сюда?
–Да, да не тормози, на расческу – расчешись.
Я покорно причесываюсь. Замечательно! Крутые, богатые дядьки придут посмотреть на меня в дурдоме. А если мы потом встретимся, а если кто-то знакомый?! Нет, пока у меня нет знакомых из большого бизнеса.
Медперсонал тоже суетится, забегают по очереди., осматривают, проверяют, уносятся «ветром гонимые». Наконец, из другого конца отделения раздается радостно:
–Идут!
Из нашего окна, видно как у позорного полу– развалившегося крыльца тормозят навороченные джипы, из них выползают пузатые дядьки. Шустрые ребята в дорогих костюмах, достают из машин коробки, передают санитарам. Те тащат их в корпус, лопаясь от важности. Выскакивают врачи, стараются держаться солидно, но видно сразу, с какой жадной радостью они провожают взглядом каждую коробку.
–Ой, глядите, какой хорошенький, – взвизгивает Верка.
–Кто? Где? – оживляется Мария.
Я тоже невольно присматриваюсь.
–Вон, вон, высокий, черненький.
–В синим пиджаке?
–Да, нет же, не пузатый. Вон возле красного джипа. Все, девки, я влюбилась! – Верка мечтательно закатывает глаза.
А я все не могу никак увидеть, кто ее так впечатлил.
–Тот, что достает большую коробку, – подсказывает мне Маша. – Вон, пиджак снимает.
–Какие у него плечи! – радуется Вера.
Я, наконец, понимаю о ком это они. Да, фигура у него классная.
–Ну, обернись, – хором требуют Маша и Вера.
Он поворачивается, объяснять что-то заведующей, и у меня земля уходит из-под ног. Александр! Саша! Меня охватывает паника. «Он здесь! Здесь! А я …. Он меня увидит! Увидит в психушке! Вот вам и свидание! Боже! Что он подумает? Но я же не псих! Как же быть? Как быть?!»
Лена замечает мое состояние.
–Что случилось?
–Я его знаю.
–Кого, красавчика? – подскакивает Верка.
–Да, – выдыхаю я скорбно.
–Так это же здорово! Везет же людям!
–Что везет? Он меня узнает!
–Классно!
–Здесь не то место, чтобы встречаться, – напоминает Лена.
Верка никнет, надувает губки. А Маша сразу находится:
–Мы тебя не покажем, будем стоять все кучей, он тебя и не заметит.
–Точно, их много, нас много, авось не разглядит.
–Может, мне лучше спрятаться? – глупо спрашиваю я.
–Куда? В тумбочку? – уточняет Маша.
Я сдаюсь, ждем спонсоров и как только они заваливают целой толпой, сбиваемся в кучку. Я осторожно выглядываю из-за Машкиного плеча. Вот он мой долгожданный, мой единственный стоит среди толстых, важных дядек с сотовыми. Только руку протянуть, мне безумно хочется броситься к нему, чтобы защитил от всех напастей. Чтобы посмотрел ласково, и я забыла обо всем, обо всем. Я совсем уже готова шагнуть на встречу, но один особенно важный спонсор лениво поинтересовался:
–Я так понял, здесь не буйные, а опасные у вас есть?
Мой порыв разом гаснет, к моему ужасу Александр поворачивается к нам, мне даже кажется, что он меня видит. Я пытаюсь стать прозрачной, и тут Пуся стягивает общее внимание на себя.
–Это мы-то не буйные?
Она подскакивает к гостям, хватает их за руки и тянет за собой напевая:
–Встаньте дети, встаньте в круг, встаньте в круг…
Спонсоры дико таращат глаза.
–Делайте, что она хочет, а то у нее начнется страшный приступ! – подыгрывает Лена.
Пуся строит спонсоров в круг, они испуганно подчиняются. Через минуту в палате, точно как в фильме про Золушку, кружится хоровод из важных пузатых дядек в малиновых пиджаках. Под веселое Пусино пение они даже пытаются притопывать, повторяя ее движения. Зрелища уморительней мне видеть еще не приходилось.
Озадаченные поначалу врачи, еле сдерживают смех. Ну, кто мог ожидать такое?!
Лица лихо отплясывающих остаются тревожно-серьезными, зато Александр не захваченный хороводом, не выдерживает и хохочет до слез. Всех зрителей охватывает бурное веселье, Пуся тоже смеется. Пляски останавливаются, раскрасневшиеся толстяки отдуваются с обиженным видом.
Думаю спонсоры больше сюда не приедут.
Стою у окна, смотрю, как разворачиваются, уезжают крутые джипы. Видно не судьба, нам быть вместе. Саша, Сашенька… обидно до слез, и ничего, ничего не изменишь!
Девочки меня жалеют, Машка развлекает разговорами:
–Не грусти, вернешься домой, все наладится! А потом расскажешь ему все, объяснишь! Он поймет, ну, подумаешь психушка.
–Эх, если бы только это!
–Не грузись, у других и хуже бывает!
–А ты здесь почему? – спрашиваю я, хоть и решила не лезть с вопросами.
–О, это целая история с ведьмами и мистикой.
–Расскажи!
Мы усаживаемся поудобнее, и Маша начинает:
–Все началось с того, что меня угораздило по уши влюбится в женатого мужика. И не то чтоб красавец, так себе, но я втрескалась как дура! А он-то – сволочь! Нет чтоб погасить мои страсти, ответил мне полной взаимностью, сбежал от жены, снял квартиру и позвал меня к себе жить. Я чуть не померла от радости. Все там отмыла, вычистила, обеды, завтраки, ужины. Семейная идиллия, да и только.
–И за это тебя в дурдом? – прерывает ее сонный голос Ирки.
–Проснулась, наконец, соня.
–Как себя чувствуешь? – сочувственно спрашивает ее Лена.
–Голова трещит.
–Чайку хочешь?
Чаепитие устраиваем как на именины. Спонсорских сладостей еще на неделю хватит. Пока все жуют, Мария продолжает:
–А потом такое началось! Не вышептать. Жена пошла в наступление. У нас был дрянной замок. И в наше отсутствие она проникла в квартиру, разодрала все мои вещи, истыкала мои фото булавками, сунула вонючую сушенную птичью лапу под подушку. Мы сменили замок. Она подожгла дверь. Сняли другую квартиру, выходки прекратились.
–Наверное, ее в буйное отделение свезли, – предполагает Ирка.
–Туда ей и дорога, – соглашается Верка.
–Не знаю, что с ней стало, – качает головой Маша, – только нам стало еще хуже. Семен злой как собака, чувства как корова языком слизала. В доме все ломается, рвется, бьется. Мы ругаемся, мать говорит, что нас сглазили. Я жгу церковные свечи, лью святую воду, не помогает. По ночам спать не могу, задыхаюсь, будто кто-то душит. А если и засну, кошмары снятся.
–Точно сглазили, – авторитетно заявляет Ирка.
–Короче, через неделю такой жизни я поняла, что хочу в дурдом.
–И пошла сама?
–Сама.
–Помогло?
–Еще как! Сплю как младенец, ем с удовольствием, даже поправляюсь.
–А мне тоже странные сны снятся, – решаюсь признаться я, – из прошлого, будто бы из прошлой жизни.
–Расскажи!
–Да, рассказывать –то нечего, одни обрывки.
–А я вот думаю из таких снов роман написать, – заявляет Маша. – мне с детства снится одна история.
–Рассказывай, рассказывай, – требуем мы хором.
–Мне гораздо проще прочитать. Уж слишком много времени убила на то, чтобы собрать из обрывков целую историю. У меня получился настоящий рассказ, как из книжки. Сама не ожидала.
–Так он у тебя с собой?
–Да, заканчивала писать уже здесь, – разволновалась Маша, -Ну, так читать?
–Читай, читай скорее!
ГЛАВА СЕДЬМАЯ.
МАШИНА ИСТОРИЯ,
ИЛИ
ЦЫГАНСКОЕ СЧАСТЬЕ.
Весна 1242 года. Северная Русь.
