Читать книгу Пять сигарет Машимона - Анна Арифовна Романова - Страница 1

Карина.

Машимон глубоко затянулся новой сигаретой. Опекуны дремали, утомлённые выпитым пивом в перемешку с виски и местной самогонкой, весьма мутного вида.

Машимон злился.

Эти болваны вылакали все подношения, что предназначались только ему – Великому Машимону, Отцу колдунов и ведьм. Но, оказывается, что в этом мире он только отполированный истукан из дерева. Он не мог ни пригубить обжигающий виски, ни сделать большой, затяжной глоток пива с пузырьками. И только маленькие глазки могли быстро пересчитать количество бутылок, разукрашенных цветами банок с пивом и глиняных кувшинов с запаянными горлышками.

Машимон вздыхал. В ногах у него люди устанавливали свечи, и их иногда было много.

Машимон боялся. Свечи горели круглосуточно, оплавлялись на его одежду и кончики ботинок.

Он представлял, что кто-нибудь из смотрителей зазевается и его тело затрещит как порох в ружьях конкистадоров.

Машимон ненавидел.

Свое закостенелое положение Бога-истукана и свет. Дружбы со светом Машимон не водил никогда. Лишь два раза в год его вытаскивали из убежища: в День Страстной Пятницы и в день обретения новых слуг. Эти дни он переживал всегда тяжело и клял всех вокруг за их нерасторопность.

Машимон любил.

Его стихией всегда была ночь. Для него она имела миллион оттенков. Ночь с ним говорила голосом нежной сеньоры, чуть-чуть приглушенно. Она даже проказничала, прикусывая его деревянное ухо. Он чувствовал себя мужчиной. Машимон кряхтел от удовольствия и прикрывал глазки-угольки.

Наступало утро, кричал петух и Машимон снова замирал. Изменить он ничего не мог, потому что существовала эта глупая и бессмысленная традиция – быть Богом-Истуканом. Во имя спасения ее придумали столетия назад горластые индейцы и изворотливый аббат-католик. Но на то она и традиция, чтобы остаться неизменной.

Машимон молчал.

«Какая красавица, Карина!» – восхищенно щелкали языками старушки соседки, провожая взглядом cтройную девушку, возвращающуюся с работы .

Ее звали Карина. «Каринита» – уменьшительно ласково любила звать ее бабуля. Кэри- манерно, как белый гринго привлекал к себе ее любимый Хуан.

В марте Карине исполнилось двадцать два года. В Мексике это считается крайним рубежом девичьей зрелости. Но вопреки раннему взрослению, бушующим сериальным страстям ее окружения, Карина оставалась незамужней.

Нет, конечно она не была одна. Редкие, свободные от ночных дежурств в госпитале проходили с Хуаном, как она считала – самым лучшим мужчиной всей Мексики. Провинциальный мачо, с врожденным чутьем дармовой наживы бесцеремонно ввалился не только в ее дом, но и в ее душу, нагло взгромоздив там свои толстенькие ножки в кожаных сапогах.

Хуан не был красавцем, его квадратный торс с надутым как мяч животом каким-то образом крепился на коротких ножках с толстыми ляжками. Он льстил себе, когда выбирал одежду на пару размеров меньше, требовал у продавца именно ту рубашку, что бы обтягивала все его округлости. Брюки норовили вот-вот разъехаться по швам. Густые смоляные волосы были подстрижены коротко и ровно, как декоративный куст в гольф-клубе, обнажая лоснящийся затылок с капельками пота, который розовел как пятак поросенка. Шея у Хуана почти отсутствовала, и складывалось впечатление, что его голова держится на круглых плечиках через зубочистку, как жирные маслинки на палочке канапе.

Нес он себя с выпестованной гордыней, и не обращал внимание на хихиканье соседок. Работать Хуан не любил никогда, считал, что работают только бедняки и идиоты. Даже скудный доход заправщика автострады его не возвращал на место. Эта работа для него лишь временная, вынужденная мера, а в ближайшем будущем он займет почетное место за зеленым сукном дорого отеля и будет уважаемым игроком.

Но сейчас денег у Хуана не было, и его азартность в вперемешку с щеголизмом требовали хоть каких-то вливаний со стороны, без особых физических затрат.

Конечно, тут ему и  подвернулась удобная Карина, которая смотрела на него влюбленными глазами.  Выражение этих глаз напоминало взгляд рыбы на рынке, которую только бросили на весы. Она смотрит на покупателя и будто пытается произнести: «меня можно есть, во мне много белого мяса!» Хуан не долго раздумывал перед своей покупкой. Сначала пальцами – сосисками загреб Карину в постель, а после – ее деньги.

Виделись он не так часто, ведь она  работала день и ночь. За редкие встречи он успевал и поесть, и обслужиться по-мужски. При этом Карина снова и снова смотрела на него с рыбьей благодарностью. Утром, пока он пил сваренный ею кофе, ковырял в зубах спичкой, поплевыя на пол, Карина обнимала его худенькими ручками-веточками, поглаживала по рыхлым плечам, груди, спине. Его ничего не грело, не возбуждало в ней. Острые косточки ее таза вызывали у него злость. «Ну не может же баба быть такой костлявой и неудобной», – сетовал  Хуан. Он с пренебрежением отбрасывал ее руку, и направлялся к выходу.

Прощаясь, она подбегала к нему в тапочке на одну ногу, наскоро накинув на острые плечики застиранный халат, протягивала сжатую в кулачок руку: «Хуан, подожди! Я забыла тебе отдать». Хуан останавливался, вальяжно облокачивался на косяк, с неохотой цедил: «Ну что еще там у тебя?» Тут же Карина разжимала  его ладонь и быстро вкладывала несколько мятых купюр.

Хуан тут же принимал оскорбленный вид, его ноздри начинали трепетать.

Карина тянулась к его холеной щеке и несколько раз звонко целовала любовника. Ему прикосновения ее губ напоминали поклевывания курицы. «Хуан, любимый, ну не дуйся так. Это же совсем немного. Ты же знаешь, как я тебя понимаю. Купи себе чего-нибудь вкусненького», – спешила с уговорами Карина.

О, как он особенно ненавидел ее в эти минуты. Внутри клокотало: «Серая моль. Нет, ты не моль, ты тощая мышь! Суешь мне свою мелочь и еще учишь, куда мне ее потратить!  Ты кем себя возомнила? В тебе ни тела, ни красоты. У меня не стоит на твои кости, скоро тошнить начнет при  мысли о сексе с тобой. Раздавить бы тебя, как пустой орех, сжать твою головешку, чтобы лопнула», – орал про себя Хуан каждый раз, когда уходил из ее квартирки.

Но в душе была уверенность, и она держала на его  на плаву в этой помойке: скоро все будет по-другому.  Сейчас ее мелочь не лишняя. Он пойдет в казино и поставит на красное. На красные губы его Марго, девицы с соседнего квартала, на красный огонь ее глаз, красную обивку кабриолета. На все красное, дорогое. Он ставил на свою свободу, она тоже была красного цвета.

Начинался новый день. Первую ставку Хуан проигрывал сразу. Он матерился на крупье , залпом вливал в себя полстакана дешевого виски. Выжигающая ненависть к  Карине, ко всему вонючему миру вокруг потихоньку исчезали. Он долго усаживал на голову шляпу, глядя в зеркало налитыми кровью глазами гипертоника, после гордо вываливался на улицу. Неспеша, в развалку шел в сторону автозаправки, на которой давно чертыхался его сменщик, мечтающий уже два часа уйти домой. Хуан всегда опаздывал.

Карина же счастливая, порхала между комнаткой и кухней, быстренько впрыгивала в еще не высохший после ночной стрики заношенный медицинский  костюм. По пути заглядывала в маленькую коморку – детскую. Там за занавеской еще спала сестренка. Карина целовала ее со всей нежностью. Полная своего выкупленного счастья и  ситцевой любви Карина бежала в госпиталь, делиться этим со всеми  страждущими.

И там ее ждали. Смышлёные медсестры сразу вычислили в Карине  безотказность и желание быть нужной. В традицию вошли еженедельные замены Кармелиты, к которой якобы приезжали то неисчислимые тетки, то племянники из деревни. Карина не могла отказать грузной, астматичной сеньоре Марте. У той снова  температурил десятый по счету внук.

С ней не всегда расплачивались за смены. Ее обманывали, но она не считала это за обман. Ее использовали, но это она воспринимала как необходимость делать добро всему миру.

Часто она закрывала глаза и представляла себя в  белой тоге, а на голове у нее красивый терновый венец с маленькими красными розочками. Она стоит на высокой горе, раскинув руки в стороны. Похожую фигуру Исуса Христа она видела на рекламном плакате Рио де Жанейро, пока ждала свой автобус на заплеванной остановке. Она хотела быть богиней,  младшей сестрой Христа.

Вспышка, и она – Спасительницей мира. Великая, божественная, святая Карина. К ней будут устремляются потоки калечных, больных, прокажённых. Сиротки тянут руки в молитве. Рыдают у ее стоп падшие женщины. Каждого она согреет своим светом, прижмет к своей груди. Ее образ в виде бронзовой статуи венчает самые богатые монастыри Латинской Америки, и в конце утренней мессы в во всех храмах  звучит хвалебный гимн Деве Карине.

Мечты Карины летели как выпущенные на волю птицы, благодаря им она не скучала по дороге на работу.

Врожденные качества – усердие и терпение позволили Карине пройти на бюджетное место медицинского колледжа. Для ее семьи это был подарок с небес. Тогда ей не мешали любовные страсти, раннее замужество и она успешно проходила курс за курсом.

Пожилой хирург Диего Мендес проникся ее прилежанием в науках, его подкупило в ней полное отсутствие страха и брезгливости перед гнойной раной или зловонной распадающейся опухолью. Девочка обещала стать незаменимой медсестрой. Это наблюдение сподвигло седого Диего набрать номер телефона верзилы Альвареса, тогдашнего однокурсника по Университету. Альварес постарел безвозвратно как и Диего. К его высокой стати прибавились десяток-другой лишних килограмм и диабет. Сейчас Альварес сидел на вершине карьерной лестницы – он заведовал одним из малопрестижных социальных госпиталей, в плотнонаселенном рабочем районе. Медикаменты и медсестры в его заведении задерживались ненадолго, поэтому он сразу согласился взять Карину на работу.

– Альварес, дорогой, спасибо. Ты будешь ею доволен! – благодарил по телефону седой преподаватель своего друга, посматривая с одобрением на притихшую Карину.

– Диего, дружище, да пустяки! – спешно отвечал Альварес, натягивая прямо на потное тело замызганный, когда-то белый халат. Его толстая рука никак не хотела пропихиваться дальше, синтетическая ткань прилипла намертво, умудрившись перекрутиться. Он еще успевал чертыхнуться, так как в кабинете стояла убийственная жара, а его вентилятор сдох.

– Поработает твоя студентка годика три, а там, глядишь, и переберется в клинику поприличнее, ближе к центру. Например к нашему зазнайке Максимилиану, чтоб он лопнул! А видел в каких халатиках его медсестры – они как ангелы, только крылья осталось приделать, – смакуя мечту о таком ангеле у себя на коленях, продолжал тарахтеть Альварес. – Лечат-то они не наших вонючек, бездомных и попрошаек с нескочаемыми вшами, чесоткой и сифилисом. Их клиентов привозят шоферы на огромных тачках, которые нам с тобой и не снились, чтоб им пусто всем было! – поперхнувшись теплой водой успел выпалить Альварес. Затем он внезапно вперился на дно грязного стакана, который только что осушил. Там беспомощно махала лапами прилипшая спиной к дну жирная мохнатая муха. Альварес брезгливо запустил стакан в мусорное ведро.