Читать книгу В плену. И после. История одного эльфа - Анна Жнец - Страница 1

Плен – что может быть хуже?

«Многое», – понял Фай, когда чужая ладонь с размаху шлепнула его по ягодице.

– Поторапливайтесь! – Одна из боевых ведьм, разбивших их маленький диверсионный отряд, подтолкнула его в спину.

Звук шлепка до сих пор стоял в ушах. Лицо горело от унижения: спутники эльфа видела, как его ударили по заднице. Они видели! Какой позор!

Теперь, если случится чудо и им удастся сбежать, он все равно будет считаться…

Даже мысленно Фай не мог заставить себя произнести это слово.

… обесчещенным.

Да, обесчещенным.

Только что своим интимным прикосновением проклятая дикарка нанесла репутации эльфа непоправимый ущерб.

Фай опустил голову и больше не отрывал взгляда от земли, боясь заметить на лицах товарищей презрение и брезгливую жалость.

Шаг. Еще шаг.

Руки были связаны за спиной. До крови стянуты зачарованными веревками. Под ногами с шелестом сминалась низкая трава, над головой шумели на ветру вековые сосны.

– Не трогай его.

Каждый раз, когда рядом раздавался грубый голос одной из дикарок, Фай с трудом сдерживал дрожь. Даже с мечом в руке он был беззащитен перед магией врага, а уж такой, связанный, обезвреженный, – тем более. Эти ведьмы могли сделать с ним все, что угодно. Множество слухов ходило о жителях Сумеречных земель. Об их невероятной жестокости, о безобразной распущенности, о постоянной жажде плотских удовольствий.

Что, если…

Не думай! Не представляй!

– Не трогать? Почему нет? – Ведьма, шлепнувшая Фая по заднице, приобняла эльфа за плечи назло той, что попыталась его защитить. – Они наши пленники. Захочу – отымею любого вон в тех кустах.

Кровь ударила в голову. Первым порывом было отшатнуться, уйти от неприятных прикосновений, но слова дикарки заставили Фая замереть – так замирает зверь в предчувствии опасности.

– Не можешь. Ни в тех кустах, ни в этих, ни в каких. Первой себе любовника на ночь выбирает эйхарри. И ей точно не понравится, если мы подсунем ей попользованную добычу.

Рука с плеча Фая исчезла, но он так и продолжил стоять истуканом под шумящими деревьями. Оглушенный. Неспособный осознать и принять услышанное.

Первой себе любовника на ночь выбирает эйхарри.

Любовника.

Теперь шлепок по заднице казался ему мелочью. На горизонте замаячила угроза куда более ужасная. Насилие хуже смерти. Если над ним надругаются, это будет конец всему. Всему! Законы эльфийского народа строги и безжалостны, традиции не допускают исключений: мужчины и женщины, потерявшие честь, становятся изгоями, а изгой никогда не найдет себе пару, не заведет семью, не родит детей. После насилия у эльфа одна дорога – в Кипящие болота. Не захочешь сам – заставят.

Его снова толкнули между лопаток, и он сдвинулся с места, пошел вперед, незряче уставившись перед собой и даже не осознавая, как передвигает ватные ноги.

Эллианна. Он думал об изящной златовласой красавице, оставшейся дома, в «Воль’а’мире». О своей возлюбленной, чистой и непорочной, которую из-за строгих нравов своего народа даже ни разу не подержал за руку.

Эллианна. Эллианна. Если он вернется в Троелевство эльфов опозоренным, униженным, любимая отвернется от него с брезгливым выражением на прекрасном лице. В ее огромных голубых, как небо, глазах он прочтет осуждение, упрек: «Почему ты это допустил? Почему не остановил их и позволил сотворить с собой такое?»

Почему? Почему?

Да потому что меч против магии бесполезен!

Они это поняли слишком поздно.

Одно заклинание – всего одно! – и стальной эфес в его руке раскалился докрасна. От неожиданности, от боли Фай разжал ладонь, уронив оружие на землю. В следующую секунду яростный порыв ветра поднял эльфа в воздух и швырнул в ближайшее дерево.

Фай вспомнил, как вышибло дух, когда с невероятной силой он впечатался спиной в широкий сосновый ствол. Как перехватило дыхание, а в глазах потемнело.

Глупо. Идти на разведку впятером было глупо. Пытаться произвести на любимую впечатление, вступив в отряд «Несогласных», было самым дурацким решением в его жизни.

«Может, все обойдется», – Фай попытался возродить в душе надежду, но, словно в ответ на эти мысли, чужая горячая ладонь огладила его по попе.

Шок. Гнев. Омерзение.

К плечу большой мягкой грудью прижалась женщина. В ноздри ударила смесь неприятных запахов: пот и кровь. Фай попытался отстраниться, но его удержали за веревку, связавшую запястья. Рядом с ухом раздался вкрадчивый шепот:

– Если эйхарри тебя не выберет, ты достанешься мне, красавчик. И не только мне. В лагере несколько десятков женщин, оголодавших без ласки. Но тебе понравится, обещаю. Наша травница приготовит для тебя и твоих приятелей специальное зелье. Поверь, ты будешь счастлив порадовать нас своим телом. Ты будешь просить еще и еще. Умолять.

Ведьма со смешком отстранилась, и Фая наполнил чистейший ужас.

Значит, правда… Вот что его ждет в лагере эйхарри. Позор. Смерть. Потому что изнасилованный эльф все равно что мертвый.

Картинка перед глазами поплыла. Деревья, фигуры его сородичей, идущих впереди со связанными руками, – все сливалось в размытое цветное пятно. Ноги сковала свинцовая тяжесть. В голове звенел нарастающий вопль отчаяния.

Нет! Нет! Нет!

Не верю.

Это не может случиться с ним.

Он найдет способ избежать насилия.

Он…

Эллианна. Эллианна. Если он вернется домой таким… поруганным, она его примет?

* * *

Фай до последнего не верил, что с ним может случиться нечто настолько чудовищное. Даже когда в лагере эйхарри – жестокой, кровожадной драконицы – с него и других пленников начали срывать одежду. Даже когда полуголых, связанных, их поставили на колени перед военным шатром. Даже когда королева, которую в эльфийских лесах называли Чудовищем из Сумрака, вышла из этого самого шатра наружу, пугающая, вся в черном, и принялась осматривать скованных мужчин, как лошадей на рынке.

Даже тогда он все еще надеялся: обойдется. Не верил. Не хотел верить. Не мог.

«Эллианна, Элианна», – шептал Фай свою молитву, свое главное заклинание, ощущая, как немеют руки, стянутые за спиной веревками. Воздух холодил обнаженную грудь, маленький острый камешек впивался в колено, ладонь, которой эльф до этого сжимал раскалившийся эфес меча, горела болью. Фай чувствовал, как надуваются на ней волдыри.

Краем глаза он косился на плененных сородичей – искал поддержку в том, что не одинок в своей беде. Эвер, Огласт – оба стояли на коленях с таким царским видом, словно именно они были хозяевами положения, а не окружавшие их варвары. Прямые спины, вздернутые подбородки, презрение во взгляде.

Фай был не таким. Он дрожал – с каждой минутой все сильнее – и никак не мог остановить эту нервную трясучку. Плечи его горбились, корпус наклонялся вперед, потому что иначе удерживать равновесие в унизительной позе, в которую его поставили, не получалось. Зато длинные волосы завесой закрывали пылающее от унижения лицо.

На коленях. С голой грудью. Перед толпой людей.

А толпа ревела, выкрикивая непристойности, и эти мерзкие, вульгарные словечки летели в Фая, словно комья грязи.

– Эй, жеребец, покажешь, что у тебя между ног?

– Эльфийские подстилки!

– Сорвите с них штаны!

Фай уже ничего не соображал: от страха подташнивало, в висках грохотала кровь. Этот грохот, ритмичный стук барабанов, в которые зачем-то били солдаты, треск костров, поднимающих горящие щупальца к темному небу, крики дикарей – мужчин и женщин – создавали какофонию и взрывали его несчастный мозг.

«Эллианна, Эллианна».

Он чувствовал себя моряком, чей корабль был разрушен во время шторма. Слабым юнгой, оказавшимся посреди сердитого океана, накрывающего его с головой гигантскими волнами.

Имя возлюбленной стало светом маяка, что пробивался сквозь шторм и мрак. Спасительным обломком павшего судна, в который он вцепился немеющими руками в попытке не уйти на дно. Не удариться в панику. Сохранить рассудок.

Неужели все, что происходит сейчас, происходит на самом деле?

Повернув голову, он заметил Чудовище из Сумрака. Из-за пота, бегущего по лицу и затекающего в глаза, королева варваров казалась ему размытым темным пятном. Она приближалась, шла мимо стоящих на коленях мужчин, ненадолго задерживаясь перед каждым. Вот она остановилась перед Эвером. А вот – перед Фаем.

Шум крови в ушах достиг апогея. За грохотом собственного пульса Фай уже не слышал ничего. Ни барабанов, ни пошлого улюлюканья толпы, ни слов, что говорила ему эйхарри.

«Если королева тебя не выберет, ты достанешься мне, красавчик. И не только мне. В лагере несколько десятков женщин, оголодавших без ласки».

«Может, сделать так, чтобы она выбрала меня? – вдруг подумал Фай и тут же покраснел от стыда за свое малодушие, за эту недостойную, трусливую мысль, но прогнать ее не смог. – Лучше с одной, чем со всеми. Что, если попытаться ей понравиться?»

Он презирал себя за то, что рассуждал таким образом. Прямо-таки ненавидел! Хотел бы он быть гордым, как его боевые товарищи. Как Эвер, от которого оскорбления варваров отлетали, словно от кирпичной стены. Как Огласт, с невозмутимым видом ожидающий своей участи и никогда бы не опустившийся до мыслей, что сейчас крутились в голове Фая.

«Ты омерзителен», – сказал он сам себе, а потом, когда длинный острый коготь драконицы коснулся его подбородка, заставив приподнять лицо, попытался изобразить на губах улыбку, заинтересовать угрюмую королеву.

Это было глупо. Унизительно. И, разумеется, ничего у Фая не вышло. Уголки рта дернулись, но не в улыбке – в кривой гримасе, в выражении то ли ужаса, то ли брезгливости, то ли и того, и другого одновременно.

Эйхарри его не выбрала. Она не выбрала никого. Назвала пленников худосочными уродцами и поспешила скрыться в своей палатке.

И как только полог шатра за ее спиной опустился, начался кошмар.

* * *

Фай до последнего не верил, что с ним может случиться нечто настолько чудовищное. Но, когда здоровенный бугай повалил Эвера на землю и раздался крик боли, поверил.

Он поверил!

Случится. Самое страшное, что можно вообразить. То, что обещала дикарка, шлепнувшая его по заднице по дороге в лагерь.

«Если королева тебя не выберет, ты достанешься мне, красавчик. И не только мне».

Хотелось плакать, кричать, но он пребывал в таком ужасе, что не мог ни того, ни другого – впал в оцепенение, остолбенел.

Толпа ревела. Эвер сопротивлялся. К Фаю, стоящему на коленях, подошла женщина – высокая, широкоплечая, в кожаном доспехе. Она остановилась перед ним, высокая, как скала, уродливая, как гоблин, и поднесла к губам стеклянный пузырек с жидкостью.

– Выпьешь добровольно или любишь, когда грубо и жестко?

«Наша травница приготовит для тебя и твоих приятелей специальное зелье. Поверь, ты будешь счастлив порадовать нас своим телом. Ты будешь просить еще и еще. Умолять».

Фай покосился на Эвера и не увидел его за широкой спиной бугая, а потом судорожно сглотнул и позволил дикарке влить в свой рот омерзительное пойло, кислое, как сок галийского дерева.

* * *

Эта ночь, наполненная стуком барабанов и треском исполинских костров, расколола жизнь Фая надвое. То, что происходило с ним после того, как во рту разлился кислый вкус возбуждающего зелья, он воспринимал как сон, нечто нереальное, но от этого не менее жуткое – вереница лиц, мешанина размытых образов, звуки, запахи, но главное, ощущения. Боль, которую не могло заглушить слабое навязанное желание, просыпающееся в его чреслах. Из всего случившегося с ним в лагере злодейки эйхарри это было, пожалуй, худшим. Постыдное возбуждение. Принятое пойло облегчило муки, но заставило Фая захотеть собственных насильников. Вскрикивать не только от боли, но и от позорного удовольствия, а еще – плакать от отвращения к самому себе.

Женщины на нем то и дело сменялись – грубые, мужеподобные великанши, одинаково уродливые.  Все люди, по мнению Фая, были омерзительными снаружи и гнилыми внутри. Он закрывал глаза, чтобы их не видеть. Если бы еще можно было их не ощущать! Не чувствовать прикосновения пальцев, зло сжимающих его мужское достоинство, жжения от царапин на груди, оставленных длинными женскими ногтями, бесконечных ударов, шлепков, укусов.

Ночь казалась бесконечной. Кошмар не заканчивался. Длился и длился. Не часы – месяцы, годы. Где-то в стороне, в двух-трех метрах от Фая, рычал, сопротивляясь насильникам, Эвер. Сам Фай лежал неподвижно, крепко зажмурившись и стиснув зубы до хруста.

Внутри своего тихого, молчаливого оцепенения он умирал, истекал кровью, корчился в агонии. Его гордость была растоптана, жизнь – кончена, на будущем поставили крест.

Как после всего, что с ним сотворили, он вернется домой и посмотрит в глаза любимой? Как прикоснется к ней этими грязными руками? К ней – чистой и непорочной. Он – оскверненный и обесчещенный, более того – наслаждающийся своим насилием, как шлюха. Проклятое зелье! Но без него Фай эту ночь не пережил бы. Он и так подобрался к самому краю безумия и сейчас балансировал на этом краю, готовый в любую секунду сорваться и рухнуть вниз.

Слишком много страданий.

Слишком много унижения.

Слишком, слишком.

В какой-то момент Фай решил, что хуже быть не может, все самое страшное с ним уже случилось, но потом женщины, насытившись, ушли, и свет от костров заслонили плечистые фигуры. Они подходили все ближе, смыкая вокруг Фая кольцо, пока окончательно не отрезали его от внешнего мира – от деревьев, шумящих на краю лагеря, от рассыпанных по земле палаток, от Эвера, притихшего и больше не издающего ни звука.

Руки, сильные, грубые, вздернули его, измученного, вверх и поставили на колени, перед глазами оказался мускулистый живот с кубиками пресса. Твердые пальцы взяли пленника за подбородок.

И Фай понял, что всегда может стать хуже, чем уже есть.

* * *

Он проснулся среди ночи от крика и не сразу сообразил, что лежит в собственной кровати. Темнота обступала со всех сторон. Из мрака жадными пальцами к нему тянулись призраки прошлого. Под бешеный стук сердца Фай зажег светильник на тумбочке и нервно оглядел комнату: никого, – и с облегчением упал обратно на подушку.

Сон. Всего лишь сон.

Пустой желудок скрутило, и уже через минуту Фай склонялся над умывальником, извергая из себя остатки позднего ужина. Едва успел добежать до уборной за дверью.

Тогда его тоже рвало. Под ноги своим мучителям. И каждый раз он получал оглушающие пощечины, такие, что в голове звенело, а из глаз сыпались искры.

Разогнувшись и вытерев рот, Фай посмотрел в зеркало.

– Ничего этого со мной не было, – сказал он своему отражению и поджал дрожащие губы.

«Мне всего лишь приснился кошмар», – добавил он мысленно, а потом плечи его сгорбились, руки затряслись, и по щекам побежали слезы.

– Ничего не было. Ничего не было, – упрямо твердил Фай в тишину ночи, и соленая влага собиралась в уголках его губ.

Полчаса понадобилось, чтобы взять себя в руки и загнать вереницу болезненных образов обратно в глубь подсознания.

Он дома. Дома.

Эйхарри, та самая злодейка из Сумеречных земель, помогла ему освободиться из плена и вернуться в Троелевство.

Судорожно вздохнув, Фай наклонился над чаном с водой и смысл с горящего лица слезы. Ни о каком сне больше не шло и речи. Он просто не мог заставить себя вернуться в кровать – бродил по спальне, переставлял на полке деревянные фигурки зверей, смотрел через оконное стекло на светлеющее небо. Никак не получалось поверить, что все осталось позади.

– Не было. Ничего этого не было.

Он подошел к тумбочке рядом с постелью и, воровато оглядевшись, достал из верхнего ящика надежно спрятанную под бумагами миниатюру – овальный портрет девы с огромными голубыми глазами и косами цвета спелой пшеницы. Эллианна. Этот портрет Фай давным-давно стащил из дома ее отца, когда вместе с родителями приходил к ним в гости на какой-то семейный праздник. Дурной поступок, но Фай ничего не смог с собой поделать: любоваться красотой Эллианны хотелось каждый день.

Завтра – Фай посмотрел на солнце, робко выглянувшее из-за деревьев, – вернее, уже сегодня он попросит у сурового Меливинга руки его дочери. И никто никогда не узнает его страшную тайну.