Оглавление
Анна Лёвенхаупт Цзин. Гриб на краю света. О возможности жизни на руинах капитализма
Благодатная мешанина
Пролог. Осенний аромат
Часть первая. Что осталось?
1. Искусство приметливости
2. Смешение как сотрудничество
3. Загвоздка с масштабом
Интерлюдия. Обоняние
Часть вторая. После прогресса: «утилизационное» накопление
4. Жизнь на окраине
5. Открытый билет, Орегон
6. Военные истории
7. Что случилось с государством? Две разновидности американцев-азиатов
8. Между долларом и иеной
9. От дара к товару – и обратно
10. Ритмы утилизации: бизнес в непокое
Интерлюдия. Выслеживание
Часть третья. Беспокойные начала: непреднамеренный замысел
11. Жизнь в лесу
12. История
13. Возрождение
14. Серендипность[246]
15. Крах
16. Наука как перевод
17. Летающие споры
Интерлюдия. Танец
Часть четвертая. В гуще всего
18. Рыцари мацутакэ: в ожидании грибного похода
19. Обычные активы
20. Антиконец. С кем я познакомилась на своем пути
Тропою спор. Дальнейшие приключения гриба
Отрывок из книги
Со времен эпохи Просвещения западные философы описывали нам Природу как величественную и всеобъемлющую, но одновременно бездеятельную и механистичную. Природа была для них сценическим задником и основой волевой преднамеренности Человека, способного укротить Природу и властвовать над нею. Напоминать нам о кипучей жизни всего живого – и человеческого, и нет – оставили всяким выдумщикам, в том числе внецивилизационным и не-западным сказителям.
С тех пор произошло немало всего, что подорвало подобное разделение труда. Во-первых, это самое укрощение и властвование привело к такому кавардаку, что не ясно, может ли вообще продолжаться жизнь на планете. Во-вторых, межвидовая мешанина всего живого, какая раньше казалась невозможной, ныне – предмет серьезного обсуждения среди биологов и экологов, в том числе споров о том, насколько необходимо для всего живого взаимодействие множества разных организмов. Пренебрегая остальными живыми существами, люди не выживут. В-третьих, женщины и мужчины по всему свету настойчиво претендуют на тот статус, которым когда-то был наделен Человек. Наше необузданное присутствие на Земле подрывает свойственную христианству моральную установку на мужское доминирование, которая отделяет Человека от Природы.
.....
Как и в других японских стихах о природе, отсылки к времени года помогали создать настроение. Мацутакэ вошел в совокупность более старых примет осени, среди них, например, зов оленя или полнолуние во время осеннего равноденствия. Надвигающаяся оголенность зимы окрашивала осень зарождающимся одиночеством на грани с ностальгией, и приведенные выше стихотворные строки – как раз в таком настроении. Мацутакэ был удовольствием для избранных, знак удачи тех, кто может жить в изысканных образах природы, радостью для утонченного вкуса[17]. Поэтому, когда крестьяне, готовясь к выездам знати на природу, иногда «подсаживали» мацутакэ (то есть искусно вкапывали грибы в землю там, где мацутакэ сами по себе не росли), никто не возражал. Мацутакэ стали частью идеальной смены времен года, и ценили их не только в поэзии, но и в других искусствах, от чайной церемонии до театра.
Эпоха Эдо завершилась с реставрацией Мэйдзи, и началась стремительная модернизация Японии. Вырубка лесов продолжалась – в пользу сосен и мацутакэ. В окрестностях Киото «мацутакэ» стало собирательным названием для любых грибов. В начале ХХ века мацутакэ разрослись повсеместно. К середине 1950-х, впрочем, положение изменилось. Сельское редколесье вырубили ради посадок строевого дерева, замостили в ходе урбанизации провинциальных территорий, или же их забросили, переселившись в города, сами крестьяне. Ископаемое топливо вытеснило дрова и уголь, селяне больше не использовали редколесные участки, и те покрылись густыми чащами лиственных деревьев. Склоны холмов, когда-то усеянные мацутакэ, стали теперь для сосен слишком тенистыми. Уязвимые из-за недостатка света сосны убила нематода. К середине 1970-х мацутакэ по всей Японии сделались редкостью.
.....
