Читать книгу Арин - Анна Михайловна Соколова - Страница 1

Сказка, навеянная чарующим светом,

проникающим через листья,

мягким мхом под ногами,

запахами трав,

и тишиной

леса

Иногда прошлое внезапно, без всякой причины и без предупреждения, накатывает на меня, словно могучая волна, и перед глазами всплывает одна и та же картина, врезавшаяся в память навсегда. Я вижу крышу своего дома, покрытую потемневшей от времени бурой черепицей, старые яблони нашего сада, гнущиеся под тяжестью спеющих плодов, поля, залитые утренним светом, серебристо поблёскивающую змейку реки за ними, и над всем этим – темную полосу Леса вдалеке. Всё, как оно выглядело в Тот день ранней осени, когда я мимолётно оглянулась на бегу. В день, положивший начало всему.

Тогда тот день ещё не был «Тем». Скорее, это был на редкость неудачно задавшийся денёк. Я поссорилась с отцом и нагрубила Лоте. И ведь я, хоть подчас и бываю излишне резка на слово, отнюдь не грубиянка, ничего подобного, отца обожаю, и к Лоте, при всех её капризах, отношусь как к младшей сестре. Но если мой папочка в разгар сбора урожая, порой острой нехватки рабочих рук на всех хуторах, как бы между прочим, предлагает мне прокатиться в Ские на ярмарку…

Впрочем, всё по порядку.

Мой отец, Хэск, крупнейший землевладелец Скируэна. Вся земля в округе, видимая взглядом с верхушки самого высокого дерева, и продолжение её, не различимое ни с какой высоты, принадлежит ему. Я его единственная дочь и наследница. Моя мама умерла, едва повивальная бабка приняла меня на руки, двадцать девять лет тому назад, из чего легко можно сделать вывод о количестве прожитых мной лет. Отец у меня необыкновенный. Ни один из наших соседей не способен взглянуть на него сверху вниз. И не только из-за его роста, но и из-за уважения, которое все испытывают к нему. Он может одной рукой остановить разъярённого быка и согнуть железный прут толщиной в палец. За ним всегда посылают с соседних хуторов в надежде услышать справедливый совет. Но ни разу я не слышала, чтоб отец повысил голос или применил свою силу при решении спора. Как бы я ни шкодила в детстве (а проказничала я немало, уж поверьте), самым ужасным наказанием было укоризненное покачивание головой.

Наш хутор расположен на самой границе обитаемых земель. Дальше нас только Мерден, Лес, без конца и края. Когда люди впервые появились в Авендуме, он с любопытством рассматривал их с высоты вековых деревьев, и поныне стоящих там же, что и во времена Переселения. Люди обживали новые места, и он доброжелательно кивал им ветвями. Теперь мы привыкли называть этот мир своим домом, но Лес – он всё тот же, неизменный, величественный и прекрасный. Каким он был в те времена, когда Авендумом владели итлунги.

Не представляю, как родившись в Мердене, можно не прирасти к нему всем сердцем и стремиться куда-то ещё. Ни разу, став самостоятельной, я не задумывалась о том, чтобы покинуть родные места. Грызя и терзая науки в школе Ские, ближайшем к нам городке, я скучала по нашему безлюдью, по тишине Мердена, по Лесу, бродя по которому, казалось, что сейчас тебя окликнут герои легенд, и ты перенесёшься во времена Лиэйраля и королевы Ифэнны. Говорят, земли вокруг Эрлинга, столицы Авендума, претерпели значительные изменения за тысячу лет с момента Переселения. Скируэн менялся мало и неохотно. Мерден же остался таким, каким его увидели люди, приведённые в новый мир Лиэйралем.

Положение дочери богатейшего земледельца не избавляет от участи всех хуторянок: подъём с первыми петухами, кухня, хлопоты по дому и обязательное участие во всех работах, что идут на полях, в саду и огороде. Белоручкой и неженкой не вырастешь. Да и к богатству своему относишься без спесивого носозадирательства. До определённого возраста я и вовсе не придавала ему значения. Вот когда во всём Скируэне ко мне не посватался только ленивый, я в полной мере осознала тяжесть отцовского наследства. Последнего из таких женишков я полгода назад собственноручно спустила с крыльца, на прощание выбив из него пыль (и дурь, надеюсь!) веником. Ишь, нашли лёгкий способ преуспеть, не прилагая усилий! Будто я не знаю истинной причины их скоропостижно возникших чувств! Причины, к сожалению, единственной – потому, что другой просто быть не может.

Во всех легендах, единственная дочь лорда (главы рода, старейшины клана, разбогатевшего торговца – смотри по тексту), кроме обладания половиной королевства, ещё и прекрасна, как волшебный сон. Жизнь не похожа на сказочные предания. Я некрасива. И лёгкость, с которой я говорю это сейчас, вовсе не означает, что когда-то я не восставала против этой суровой истины всем нежным девичьим сердцем, охочим до преклонения, любви и ухаживаний. Потом я поняла – или я смирюсь с действительностью, или продолжу сама отравлять себе жизнь. «Не родись красивой, а родись счастливой», частенько повторяла мне Неда, моя дорогая няня, пытаясь утешить. Неда была стара, и обладала мудростью, свойственной её возрасту, но вначале, после каждого сватавшегося ко мне бездельника, рассматривающего меня в качестве досадного обременения своего обеспеченного будущего, я втайне часами ревела в подушку и старательно обходила зеркала. Только люди – существа выносливые. Я пережила разочарование и обрела душевное равновесие. Теперь, когда я здороваюсь со своим отражением, я вижу смуглую невысокую женщину, с волосами цвета прошлогодних листьев и насмешливым взглядом серо-голубых глаз. Она спокойна и уверенна в себе, и пусть всё, чему полагается быть округлым, угловато, а остальное, напротив, чересчур широко, пусть нос далек от утонченных форм, щёки впалы, а подбородок заострён, это не мешает ей быть довольной своей жизнью. Я больше не боюсь глядеть в зеркало. Оно уже не преподнесёт мне сюрпризов.

Но отец – всегда отец. Он не верит, что его дочь удовольствуется участью старой девы. Ему позарез необходимо устроить её семейное счастье и лицезреть полчища орущих и ползающих внучат. Ради этого он готов на всё. Даже в период сбора урожая отпустить дочь на ежегодную ярмарку в Ские, куда съедется весь окрестный люд и множество народу издалека. Вдруг среди прихорошившихся ради такого случая парней окажется некто, с кем строптивая дурнушка согласиться связать свою унылую одинокую жизнь?!

Конечно, отец не сказал это прямо. Просто предложил «развлечься». Но я-то понимаю, что в разгар страды, когда наши работники, Нире и Кини, едва справляются, когда во всём Скируэне днём с огнём не найдёшь незанятого человека, и все торопятся закончить работы до первых заморозков, предлагать мне провести недельку-другую в Ские можно только от жалости за несложившуюся судьбу дочери.

Больше всего на свете ненавижу, когда меня начинают жалеть. Я вспыхнула, словно сухая солома, и немедленно высказала отцу всё, что думаю о замужестве, ярмарках, девицах, бегающих в поисках мужей и тех, кто думает, что меня это хоть сколечко интересует. Если бы отец на этом и остановился! Но нет, ему нужно было сделать вид, что он вовсе не подразумевал ничего подобного!

Я швырнула тряпку, которой домывала пол, так, что грязные брызги полетели во все стороны. И выскочила из дома, не разбирая дороги. Нельма, старая, толстая, ленивая псина, о которую меня угораздило споткнуться, с визгом шарахнулась в сторону, как от зачумлённой. Лота, важно гулявшая по двору, увидев меня, округлила и без того огромные глаза, подскочила и участливо спросила:

– Поругалась, да?

Ценой неимоверных усилий мне удалось сдержаться. Лоте семнадцать лет, она чиста, простодушна, доверчива и прекрасна, словно в ней течёт часть итлунгской крови. Полгода назад её с тёткой, единственных, оставшихся в живых после пожара на их хуторе, взял к себе отец. Для удобства я зову Лоту сестрой, хоть и родня мы настолько дальняя, что начиная выяснять, кто кем кому приходится, запутываешься ещё больше. Фида, её заботливая тётя, почтенная чопорная дама средних лет, благоговеет перед отцом и смотрит на меня с немым порицанием всякий раз, когда я проявляю свой крутой нрав. Лота же мила настолько, что, думаю, ей недолго осталось скучать в девичестве в нашем доме. Такие личики, как у неё, воспевают в стихах и изображают на картинках: водопад блестящих пшеничных локонов, пухлые губки бантиком, румяные бархатные щёчки и ярко-голубые кроткие глаза. У всего этого великолепия есть только один тайный недостаток, но, если она молчит, вряд ли о нём догадаешься. Сейчас она, к сожалению, не мочала.

– Арин, когда ты отправишься в Ские? Я с тобой, ладно? На ярмарку приезжают аж из Эрлинга! Какие они привезут платья! Представляешь, по последней столичной моде!

Нет, я не представляла. Зато я горела желанием узнать, откуда эти сведения про Ские?

– Твой отец вчера говорил с тётей. Про то, что у тебя утомлённый вид, и что хорошо бы тебе немного развлечься…

– В следующий раз, когда будете решать за меня, что мне лучше, не забудьте поставить меня в известность! Я никуда не собираюсь! Так что забудь про новые тряпки, или пусть отец сам везёт тебя на ярмарку! – возмущённо рявкнула я.

Прекрасные глаза Лоты вмиг наполнились слезами. Ещё с детства вид чужих слёз всегда вызывает у меня смятение. Я оттолкнула её и помчалась прочь. Вдоль поля, через узенький мостик, выгнувший спину над речкой Быстринкой, словно ластящийся кот. Туда, где растянулась темная лента Леса. Где никто меня не найдёт и не полезет со своей жалостью.

Лес ласково обволок меня мягкой приятной прохладой и чуткой тишиной. Лёгкая тень, падающая на тропинку, стелилась под ноги, будто кружевная шаль. У развилки я перевела дух. Где-то высоко нежно и звонко пропела невидимая птица. Резные листья окари чуть качнулись, когда она взлетела. Я замедлила шаг. Здесь мне были знакомы каждый изгиб холма, каждое дерево и каждая травинка. Я могла бы ходить тут с закрытыми глазами, не боясь заблудиться. Вот выступающий из земли валун, наполовину покрытый пышным бархатным мхом, на котором я частенько засиживалась с очередной книгой, без спроса одолженной у Неды. Вот поляна, заросшая глинеей, огненно-алыми цветами со сладким, дурманящим запахом, где я не раз валялась, мечтая о всякой ерунде. Крохотное, но кристально чистое озерцо с яркими блестящими камушками на дне, окружённое гибкими ридвари, склоняющимися до самой воды, чьи светлые тонкие ветви купались в искрящихся солнечных бликах. Как всегда, внутри меня возник благоговейный трепет от созерцания окружающей красоты. Лес, вечный и прекрасный, всегда встречал меня с материнской лаской, которой я не знала, но представляла именно такой – всепонимающей, бережной, ненавязчивой, всеобъемлющей. Лес. Мир итлунгов, позвавших и принявших нас когда-то. Он не изменился с тех пор, как по нему бродили лишь они, Хозяева. Прекрасные, как сами Леса, утончённые долгожители. Он был всё тот же в момент Переселения, когда его из конца в конец пересекали герои легенд и песен. В его тени стоял сам Лиэйраль, здесь бродила Святая Йола, первая Пророчица Арнхе здесь открыла свой великий дар. И тогда, и сейчас, он оставался неизменным – невозмутимый, торжественный. Мир легенд и преданий, сохранённых нами в благодарность за Приглашение.

С досады я забралась довольно далеко и теперь присела перевести дух на залитый солнцем пригорок. Озорное утреннее солнышко лизнуло мне руки и пощекотало нос. Раздражение проходило. Ну, что сердится на отца – он же мне добра желает. По-своему. А я…

Где-то вдалеке чавкнул мох, затем ещё и ещё. Я мигом вскочила на ноги. У меня чуткий слух, и, хоть звук был едва различимый, легко догадалась, что он означает. Сквозь чащу пробирались лошади. Кого это леший дёрнул пробираться в Мерден Лесом? Паломники? Не похоже, те предпочитают наезженный тракт от Инеи или главную дорогу от Ские, что приводит к самому порогу нашего дома. Да и голосов не слышно. Сошли с Тропы? Странно, почему здесь, а не ближе к хуторам? И отчего так далеко от дороги? Моё первое побуждение выйти навстречу путникам сменилось настороженностью. Звуки быстро приближались. Поколебавшись, я нырнула в густой куст веренны. Плотная листва надёжно укрыла меня от случайных глаз. Притаившись, я прильнула к малюсенькому просвету среди листьев. Они появились в поле моего зрения почти сразу. Целый отряд, десятка два лошадей. Одетые в нечто серо-зелёное, неприметные фигуры с низко надвинутыми на лица капюшонами. Тихое звяканье выдавало не видимое под плащами и куртками оружие. Слишком много оружия для обычной лесной прогулки.

– Здесь, – повелел надменный голос, и скомандовавший выехал вперёд. За ним последовал второй всадник, остальные остановились на краю поляны.

У меня перехватило дыхание. Не от вида людей – на них я пока не смотрела. Не от звучания бесцветного голоса, привыкшего к беспрекословному повиновению. Как заворожённая, я не могла отвести взгляда от тех, на ком сидели эти двое – восседали так спокойно, словно для них это было само собой разумеющимся и привычным.

Шесть мягких лап. Широкая покатая спина, лобастая голова и темные остроконечные уши, оканчивающиеся длинными кисточками. Чуть покачивающийся пятнистый хвост. Существа из легенд, таинственные, скрытные и непостижимые. Мирцри. Мне стоило больших усилий подавить крик. Создания, до этого мига существуемые лишь на страницах книг, стояли так близко, что я могла рассмотреть влажные трепещущие ноздри и выпущенные когти лап. Огромные глаза мирцри были тусклыми, словно затянутыми белёсой пленкой. Мне стало не по себе.

Тем временем по знаку предводителя двое всадников спешились и выволокли вперёд большой, наглухо завязанный мешок. Судя по тому, с каким трудом они его тащили – весьма тяжёлый. При помощи двух лопат, за которыми им пришлось вернуться к своим коням, прямо под моим пригорком в каких-нибудь три счёта была выкопана яма, и молчаливая пара грубо спихнула туда мешок.

Предводитель довольно качнул головой и пробормотал что-то себе под нос. На секунду воздух вокруг еле заметно потеплел. Вынутая почва заколыхалась и лениво заползла обратно в яму. Я вздрогнула. Заклятие Возврата, да ещё какое мощное! Вскоре о том, что земля была разрыта, не мог бы догадаться абсолютно никто. Даже мелкие травинки и сучки заняли своё прежнее место. Я впилась взглядом в мага. Под капюшоном шёлкового серо-зелёного плаща черты лица были малоразличимы. И невыразительны – гладко выбритый подбородок, поджатые губы, бескровные щёки, сухой нос. Сощуренные глаза издали казались тёмными щелями. Ничем не примечательное лицо.

– Всё-же, неужели так необходимо было тащиться в эту глухомань? – недовольно проворчал его спутник, тот, что выехал вперёд вслед за магом, – Какая разница, Керт, где это будет гнить? Закопали бы на городской свалке – всего и делов-то.

Голос был сочный, бархатный, раскатистый. Тем не менее, мне он не понравился – возможно, из-за раздражающей манеры растягивать слова. Его обладатель под капюшоном не прятался, выставив на обозрение гордо вскинутую голову, увенчанную драгоценным обручем, из-под которого струился поток блестящих, тщательно завитых пепельных прядей. Прекрасному профилю незнакомца мог бы позавидовать любой из воспетых в сказаниях героев. Не человеческих, разумеется, потому как являлся он, без сомнения, итлунгом, и, судя по поведению, весьма знатного рода. На белой холёной коже играл лёгкий румянец, ресницы были неправдоподобно густы, а щёки украшали обаятельные ямочки. Им можно было любоваться с утра и до вечера, а с наступлением ночи зажечь свечи и продолжать упиваться дальше. Его хотелось описать в балладе о бессмертной любви или изобразить на живописном полотне в пылу битвы над телом поверженного врага. Но маг, зовущийся Кертом, взглянул на красавца с презрением, словно на нечто недостойное его внимания:

– В этой, как ты образно выразился, «глухомани», никто и никогда, случайно поручив знакомому магу разыскать что-либо, не наткнется на плоды наших трудов. Чем больше я гляжу на тебя, Алькрен, тем больше сомневаюсь в правильности своего выбора. Как может лорд, потомок стольких блестящих представителей своего рода, быть столь туп?

Тот усмехнулся – гаденько, краем чувственных полных губ:

– Туп я или нет, тем не менее будущий лорд – я. А ты, мой могущественный друг, как ни лезь из кожи вон – всего лишь Керн-ит-Ирт, и не буквой больше.

Я закусила губу.

Имя, насмешливо произнесённое красавцем, не было простым полным именем итлунга, хоть и одно это было странно для скрывающих свои имена долгожителей.

Имя, прозвучавшее сейчас, было именем из Пророчества. Того самого, Последнего Пророчества Лиэйраля, о котором говорили шёпотом с замиранием сердца и тайным ужасом, поскольку предвещало оно события жуткие и страшные, ведущие к краху мира, концу Авендума.

Потому, что на языке итлунгов, ныне забытом ими самими, сложным для человеческого понимания, а потому выученном вряд ли сотней людей, к которым, по невероятному стечению обстоятельств, относилась и я, означало оно «Обманувший доверие». Попросту – Предавший, чьё появление было предсказано тысячу лет назад Последним Пророчеством, настолько неясным, запутанным и противоречивым, к тому же ещё и жутким, что и наши, и итлунгские мудрецы, не сговариваясь, утверждали, что оно ошибочное.

Маг с именем предателя из Пророчества выслушал слова Алькрена с невозмутимым спокойствием. Не меняя брезгливого выражения бледного лица, он медленно воздел руку и с силой хлестнул красавца по лицу – так, что на холёной коже отпечатался багровый след.

– Не смей произносить моё имя вслух! – рявкнул Керт, – И благодари судьбу за то, что ты первый попался мне на глаза из вашего выводка! Ты лорд лишь благодаря мне, и только пока я терплю тебя и твоё скудоумие!

Получивший пощёчину, вопреки гневу, вспыхнувшему в золотисто-карих глазах, обиду стерпел – или, скорее, затаил до лучших времён. Зато со всего маху пнул мирцри под собой, заставив его покачнуться. Затем проворчал:

– Что дальше, Керт? Дело сделано, пора возвращаться. Не хватились бы нас раньше времени.

– Два дня – короткий срок для возникновения подозрений, – свысока обронил маг, – да и кто нас найдёт в этой глуши?

– Уж точно не Полок, – скривился красавец, – у старикашки не хватит силёнок дотянуться сюда Сетью.

Керт не удостоил его ответом. Тронул поводья, разворачивая мирцри. Тот вяло послушался, движения были замедленные и плавные. Заклятие Повиновения… неужели оно действует на мирцри?!

– Любой, вставший у меня на пути, будет уничтожен, – не оборачиваясь, бросил маг, – Полок или ты. Хоть сам лорд-повелитель.

Голос его был спокоен, но тем яснее прозвучала угроза.

Я жадно подалась вперёд, чуть не забыв о необходимости таиться, хорошо хоть вовремя опомнилась. Отряд развернулся и неспешно удалился, не совсем в ту сторону, откуда они явились, чуть правее. Всадники на обычных лошадях так и не приблизились, я даже не смогла пересчитать, сколько их – десять, двадцать? Мох глушил шаги, если бы не редкий хруст веток, они двигались бы совершенно бесшумно. Выученные кони даже не фыркали. Я выждала сколько-то для порядка и осторожно выползла из куста. Мысли в голове бились, натыкаясь друг на друга и сбиваясь в кучу.

Старые Пророчества всегда пугают. Словно из тьмы веков кто-то всезнающий и безжалостный грозит тебе пальцем – ужо я вас! Но встретиться с ожившим персонажем мрачной легенды оказалось не страшно – возможно, потому, что неопределенность принимает более пугающие формы, нежели вполне конкретный тип, который как и все особи мужского пола бреется по утрам. Во всяком случае, того панического, неудержимого ужаса, что прочно ассоциируется с Последним Пророчеством, у меня не было. Скорее, любопытство. Кто же это сказал, что любопытство – первопричина доброй половины наших бед?

Он был прав, этот неизвестный.

Я стояла нал местом, скрывшим от посторонних глаз то, ради чего этот отряд пробрался на самый край обитаемых земель, и размышляла, что это могло быть. Минутой спустя, я пришла к единственно верному выводу – чтобы узнать это наверняка, мне необходимо вытащить сей предмет на свет. Робкий голос разума попытался возразить, что наилучшим решением будет вернуться на хутор за подмогой, или хотя бы за лопатой, только когда ж я слушала этот голос? Копать я принялась голыми руками при помощи короткой палки, подобранной поблизости. Почти сразу я ободрала ногти в кровь, однако азарт подстёгивал меня, не давая передышек. Земля была мягка и поддавалась легко. Через четверть часа я добралась до цели. Вскоре я с трудом выволокла его наверх – тяжеленный продолговатый мешок, завязанный с обоих сторон крепкой бечевой. Здесь мне пришлось повозиться, но победа всё равно осталась за мной. Заглянув внутрь мешка, я увидела нечто, в первый момент показавшееся светлой паклей. Размотав веревку, я отогнула мешковину, и была вознаграждена лицезрением застывшего человеческого лица. В первую секунду я почувствовала раздражение. Приложить столько усилий, чтобы откопать труп! Во вторую секунду я поняла, что ошиблась, назвав его человеком. Он был перемазан землёй до неузнаваемости (результат моих же усилий вытащить его на свет из мешка), но даже сквозь грязь проглядывали черты, позволявшие безапелляционно утверждать, что передо мной итлунг самых чистых кровей. Затем я задала себе резонный вопрос: с каких это пор трупы отвозят на край света, чтобы предать земле? Не проще ли закопать их под боком? Или, как выразился пепельноволосый красавец, оставить гнить на городской свалке? Я преодолела отвращение и прикоснулась к коже своей находки. Она была теплая. Уже без удивления я нащупала и пульс – медленный-медленный, но ровный. Итлунг был ещё жив. Его привезли в мой Лес и закопали ещё живого – при этой мысли у меня поползли мурашки – в полной уверенности, что никто и никогда не найдет его могилы.

Может, и мне не стоило её находить?

Я вздохнула.

Наверно, да. Но и закопать обратно в землю кого бы то ни было живьём я не в состоянии. Что остаётся?

Перепрятать и бежать домой за повозкой.

Так я и сделала. Тело оказалось гораздо тяжелее, чем выглядело, мне удалось дотащить его лишь до куста веренны. Для надёжности я прикрыла его ветками и мхом, за которым не поленилась сбегать подальше.

Домой я мчалась так, словно за мной леший гнался. Отца заметила издали, подбежала и выпалила на одном дыхании:

– Нужно запрягать телегу. Я откопала в лесу итлунга. Он едва жив и нуждается в помощи.

Отец быстро глянул на меня и отложил топор, что держал в руке. Но идти к конюшне не торопился:

– Что значит «откопала»?

– То и значит! Вырыла, достала из земли! Какая разница?!

Он укоризненно покачал головой:

– Может, ты всё же объяснишь мне, что произошло?

Видя, что он не тронется с места, не услышав из моих уст подробное изложение произошедшего, я топнула ногой, но безрезультатно. Пришлось терпеливо пересказывать то, чему я стала невольным свидетелем, попутно признаваясь в своём любопытстве и его результатах. Отец внимательно слушал, слегка склонив голову. Когда я закончила – помолчал, поглядел на мои ободранные руки. И вдруг произнес – негромко и очень серьёзно:

– Ты уверена, что тебе стоило влезать в эту историю, Арин? Пусть кланы итлунгов разбираются между собой. Ничего хорошего из твоего вмешательства не выйдет.

Я опешила:

– Папа, да ты что?! Хочешь, чтобы я оставила его там умирать?! Ты мне ещё его обратно зарыть предложи!

– Нет, – вздохнул отец, – не предложу.

Он понуро повернулся, вывел из конюшни Дилку, самую смирную нашу кобылу, ловко и быстро запряг её в повозку. Я, прихватив старое одеяло, мигом взобралась на козлы. Отец устроился рядом, предоставив править мне. Дорогой мы молчали. Также молча перетащили итлунга в возок и вернулись восвояси. Пару раз отец порывался заговорить со мной, но так и не решился, хоть я и не противилась. Мою находку он отнес в единственную подходящую комнату – конечно же, мою, поскольку она располагалась на первом этаже, ближе прочих к выходу, и единственное её окно скрывали густые заросли жасмина. Когда-то «моей» была светлая комната на втором этаже, рядом с комнатой няни, но после смерти Неды я не смогла там жить… Комната перешла Лоте, я о том не жалела. Там, куда я перебралась, было одно неоценимое достоинство: я могла войти и выйти в любой момент, никого не потревожив. Именно поэтому отец внёс мою находку сюда и торопливо удалился. Я передёрнула плечами – не хочешь разговаривать – ну и не надо. Пошла в кухню, согрела воды. Вернувшись, первым делом стащила с моего «покойника» одежду. Кое-что пришлось с сожалением разрезать. Одежда была роскошной, из дорогой ткани, вся в прекрасных ручных вышивках, увы, безнадёжно испорченных грязью. Сапоги из мягчайшей кожи, на таких тонюсеньких каблучках, что вряд ли их обладатель ходил по чему либо иному, нежели ковровые дорожки и мощеные мрамором полы. И качество, и покрой костюма красноречиво указывали на столичное происхождение. Но означало ли это, что и их обладатель родом оттуда?

Смочив мягкую губку, я начала смывать грязь с лица и тела. Кожа под слоем пыли оказалась бело-золотистой, нежной, как у девушки. Никаких повреждений я не обнаружила – так, пара ссадин, да и то оставленных скорее моим неловким «освобождением». Итлунг был совершенно невредим, дышал ровно и глубоко, но как-то очень медленно. Я хмыкнула. Заклятие Покоя. Не сон и не бодрствование, нечто среднее, зыбкое и опасное состояние, из которого не выходят без посторонней помощи, да и с ней возвращаются не всегда. На счастье безызвестного паренька, снимать и накладывать связующие путы Покоя я, без ложной скромности, умела неплохо. Меня то и дело просили зачаровать скот для дальних перевозок, и я никогда не отказывалась потренироваться. Для заклинания же что люди, что овцы – никакой разницы. Я привычно размяла пальцы.

– Арин, вот ты где! – отвлёк меня голос Лоты, – Я видела, вы с отцом приехали вместе. Вы помирились? Ой! Кто это?!

– Понятия не имею, – откликнулась я.

– Откуда он?!

– Из Леса.

– Как он там оказался?! – Лота склонилась над лежащим, – Какой молоденький!

Итлунг, действительно, был совсем юн. Или казался таковым. Кто ж их, долгожителей, разберёт. Думаешь, перед тобой женщина в расцвете лет – а она оказывается ровесницей твоей пра-пра-бабки. Неде на вид было лет шестьдесят… и кто скажет, сколько она прожила на самом деле? Однажды она проговорилась, что видела строительство новой ратуши в Ские, а было это полтораста лет назад…

– Он болен? – продолжала забрасывать меня вопросами Лота, – Что с ним? Это заразно?

Такой повод выпроводить её упускать было нельзя.

– Вполне возможно, – преувеличенно серьёзно закивала я, – кто ж его знает?

Лоту отнесло в сторону на добрый метр:

– Я… Кажется, меня тётя зовёт, – и она буквально вылетела из комнаты.

Подавив улыбку, я вернулась к прерванным занятиям. Точнее, я положила одну руку на лоб итлунга, а вторую на грудь. Сосредоточилась. Дождалась, пока ладони не ощутили исходящий от тела жар. И лёгким движением скинула наложенное на него заклятие, словно сдёрнула тяжеленное ватное одеяло. Дыхание лежащего вмиг участилось. Он резко открыл глаза – золотисто-карие… затем зелёные, голубые, серые, жёлтые, опять карие… Радужки стремительно меняли цвет. Полный круг. Я закусила губу, чтобы не вскрикнуть. Всё детство, упиваясь легендами, описывающими эту стремительную, непроизвольную перемену, данную только этому древнему клану, я мечтала увидеть это воочию. Тысячу раз представляла, как это происходит. И только сейчас увидела – когда совсем не ожидала.

Парень постепенно приходил в себя. С трудом приподнялся на кровати, затравленно озираясь. Заметил меня и впился взглядом уже установившихся, светло-карих испуганных глаз:

– Ты кто?!

Какой приятный, звонкий голос. Немного мешает хрипотца от долго действующего заклятия, но это пройдёт.

– Я Арин.

– Арин, – машинально повторил он, – Арин.

– Как ты себя чувствуешь?

Он пропустил мой вопрос мимо ушей. Огляделся уже осмысленно:

– Где я?

– В Скируэне. Точнее, в Мердене. В доме моего отца.

– Как я здесь оказался?

Врать мне не хотелось. Говорить правду было рано. Я оценивающе глянула на его обеспокоенное лицо и ответила уклончиво:

– Я нашла тебя в Лесу. Ты был без сознания.

– Давно я здесь? – тревожно спросил он.

– Меньше часа, – честно призналась я.

– Ничего не понимаю… – еле слышно прошептал он.

Ещё бы понимать – после заклятия! Хорошо хоть рассудок ясный, и за то спасибо. Могло быть и хуже.

– Как тебя зовут? – поинтересовалась я.

– Орри…

Он вдруг присел на постели:

– Какой сегодня день? До Мердена недели пути! Альк выманил меня в полдень двадцатого… поганый предатель! Последнее, что я помню – обещание, что моя смерть будет лёгкой и безболезненной… И я никому не сказал, на встречу с кем иду! Моё отсутствие обнаружено? Святая Горха, конечно же, да! Отец решит, что я сбежал! Меня ищут!! Что мне делать?!!

Вид у него был жалкий и измученный. Порыв лишил его остатков сил, и он со стоном откинулся на подушки.

– Для начала ты должен отдохнуть, – решительно проговорила я, – Что бы с тобой не произошло, Орри, в этом доме ты в безопасности. Лежи, набирайся сил.

Он попытался возразить. Я легко коснулась его руки. Восстанавливающее заклятие через моё прикосновение окутало его тёплой кисеёй. Беспокойство сменилось расслабленностью. Он зевнул и прикрыл глаза.

– Спи, – кивнула я, – это лучшее, что ты можешь сделать… Орри.

Отца я нашла на том же месте, где и в прошлый раз, хотя по его виду было не заметно, что он поглощён срочной работой. Окликнула негромко. И выпалила, пока не передумала:

– Этот парень – не просто мальчик из клана. Он королевской крови, самой чистой, насколько я могу судить. Думаю, он сын Дирина. Тот самый, которого лорд недавно признал наследником.

Он повертел в руках топор, неторопливо положил его на место, зачем-то поменял местами пилу и банку с гвоздями. Затем, не глядя, взялся за молоток, который я тут же отобрала:

– Папа, ты слышал?!

– Слышал, – буркнул он под нос.

– Папа, – уже подавив раздражение, повторила я, – ты ведь понимаешь, о чём я. Этот Керт буквально следует Пророчеству. Более наделённого властью подобрать невозможно. Разве что самого лорда Авендума. Означает ли это, что приближается конец света?

Он наконец-то соизволил взглянуть мне в глаза. Взгляд отца был до странного печален и затуманен. Словно он видел не столько меня, сколько что-то за моей спиной. Или вообще что-то за тридевять земель.

– По-моему, это значит только то, что ты вляпалась в скверную историю. Но ты уже сделала выбор, Арин. Какая теперь разница, что за кровь течёт в этом парнишке? Дело уже не в нём. Дело в том, какое продолжение последует.

– Да какое может быть продолжение? – искренне удивилась я, – Завтра он оклемается и поспешит в Ские, где к его услугам окажется вся итлунгская знать. Возможно, позабыв даже попрощаться. А за ним по пятам пойдут убийцы.

– А ты мечтала бы опекать его и защищать?

Я фыркнула:

– Глупости!

– Тогда, дочка, послушай меня – хоть один раз в жизни. Пусть он уходит. И забудь о том, что ты его вообще встречала.

– Ты как-то чересчур серьёзен, – поморщилась я, – не вижу повода.

Отец вымученно улыбнулся:

– Считай, что я испугался старых пророчеств.

– «… и некто, с именем Предателя явиться в Авендум, сея смерть и вражду на своём пути, и появление его будет знаменовать конец нашего мира, – с преувеличенным чувством процитировала я, – он пойдёт к цели по трупам наделённых властью, и, когда он будет в двух шагах от победы, у Авендума появиться последняя надежда, но именно она ознаменует окончательное разрушение всего сущего…». Папа, ты, что – веришь в это?!

– Я верю в последнюю надежду, – кивнул отец, – верю… Арин.

§ § § § § § § § §

Наконец-то этот сумасшедший день подошел к концу. На прощание он разразился проливным дождём – настоящим ураганом с завыванием ветра, с успехом подражавшим ополоумевшей ведьме. Нельма с визгом ворвалась в дом и улеглась у камина с таким видом, что все силы земные, небесные и человеческие, даже мой грозный веник, не выдворят ее обратно в конуру.

Ужинали молча, в полнейшей тишине, словно на поминках. По случаю дождя Кини и Нире остались ночевать в домике на дальнем конце полей. Отец вернулся один, промокший насквозь, и, похоже, решил ни словом, ни жестом не возвращаться к нашему утреннему разговору. Фида всей своей позой выражала неодобрение моим поступкам и попустительству моего достойного родителя, но ее выбранная позиция бедной родственницы не позволяло ей высказаться во всеуслышание. Лота время от времени бросала на меня такие многозначительные взгляды, словно мы являлись шпионами Дирина во вражеском клане, а она непременно должна была поделиться со мной сведениями государственной важности. Вообщем, веселье царило еще то. Хорошо, что длилось застолье недолго. Первым не выдержал отец, торопливо поблагодарил за ужин и ретировался к себе. Фида чуть ли не бегом припустила за ним, словно пребывание в моем обществе бросало тень на её подкрашенные седины. Лота, распираемая любопытством, вертелась и так и эдак, даже – неслыханное чудо! – помогла убрать со стола, но я стойко игнорировала ее намёки, и, разочарованная донельзя, она поплелась спать.

Перемыв посуду и прибрав в кухне, я заглянула в комнату к своей находке. Орри сладко спал, тихонько посапывая во сне. Поправив сползшее одеяло, обнажившее весьма привлекательные плечи, я поймала себя на мысли, что сложившаяся ситуация уж больно напоминает второсортный роман из тех, что украдкой от Фиды почитывает Лота. Далее, следуя неумолимой логике романиста, между мной и спасённым мною юношей обязательно должна была бы вспыхнуть бурная страсть, в результате чего я стала бы женой лорда и наследницей трона – в случае, если бы книгу писал человек. Автор-итлунг обязательно бы вывел прекрасный и трагический финал, в котором бы мой принц, обливаясь слезами, взял бы в жёны принцессу своего клана, а я кончала бы самоубийством на его глазах, перед тем не менее трёх страниц разражаясь величественными и скорбными монологами. Подавив смешок, я пошла готовить спальное место и себе. Протапливать гостевые комнаты было уже поздно, и, поразмыслив, я решила лечь прямо в гостиной, благо любимое кресло отца позволяло устроиться с комфортом. Пододвинутая скамейка под ноги, пара одеял внизу и плед сверху. Получилось очень даже заманчиво. Я любовалась делом рук своих. Камин догорал, угли мерцали. Ветер и ливень, особенно, когда они были с той стороны дома, а я – с этой, добавляли уюта. Капли колотили по черепице. «Бим-бим, бим-бим-бим, бим-бим-бим-бим».

– Бах! – вдруг фальшивой нотой ворвалось в их мелодию, – Бабах!!

Я подскочила от неожиданности. Стучали в дверь. Настойчиво так. Нахмурившись, я на всякий случай подобрала с полу увесистую кочергу, подкралась на цыпочках к двери и замерла.

– Бабах!!!

Рывком распахнув дверь, я внутренне приготовилась ко всему – от отряда виденных утром всадников до вторжения действующей армии включительно. Конечно, самонадеянно выходить с кочергой на армию, но ничего другого под рукой не нашлось. Однако, за дверью на крыльце стоял всего один человек, мокрый с головы до пят. Единственное, чем он показался мне опасен – это угрозой залить свежевымытый пол ручьями стекавшей с него дождевой воды. Он отшатнулся от занесенной над ним кочерги и замер. Некоторое время мы изображали немую группу неизвестного скульптора – он в качестве застигнутого врасплох грабителя, я в роли защитника отчего крова. Затем мне это надоело, я опустила свое грозное орудие и требовательно подступила к нему вплотную:

– Ну?!

Надо отдать ему должное, хоть он и был вымокшим, продрогшим и ошеломленным, ответил мне без испуга или неуверенности в голосе:

– Может, ты все-таки впустишь меня?

– Может, – согласилась я, – вот только рассмотрю получше.

Здесь, надо признаться, я погрешила против истины. Рассмотреть что-либо при тусклом свете лампы и догорающего камина было невозможно.

– Смотри, – он скинул капюшон длинного плаща и отвел его полы в стороны, показывая, что не прячет оружия под его тяжелыми складками, – Не желаешь ли обыскать?

Я фыркнула. Буду я копаться в грязной и мокрой, чужой, да ещё мужской одежде! Я и так почувствовала бы металл сквозь любые слои ткани, кожи и вообще чего угодно! Непрошеный гость был невооружен. Правда, одна из неписаных истин, заученных мной назубок, гласила, что не стоит судить об опасности человека по количеству или отсутствию при нём оружия. Всё же я посторонилась и дала ему пройти. На досках пола, тщательно выскобленных мной аж два раза, незамедлительно образовалось озеро грязи пополам с красноватой глиной. Незнакомец явно пробирался через поля, ведущие от Леса, что давало пищу для размышлений, но не здесь и не сейчас. Бедственное положение пола его не волновало. Он огляделся – настолько быстро, что это могло показаться непроизвольным движением глаз – и опять бесцеремонно уставился на меня:

– Где он?

Я встала в позу верной жены, незаслуженно обвиненной в супружеской неверности: руки упёрты в бока, голова запрокинута – и со всей возможной едкостью ответила:

– Если ты о хозяине этого дома, Хэске, то он почивает в собственной спальне заслуженным сном достопочтенного хуторянина. Если о Нире или Кини – то они храпят в сторожке на краю поля. Если ты имеешь в виду…

Он перебил невежливо и нетерпеливо:

– Нет. Где Орри?!

Ну да. Орри. Конечно. Как всегда, запоздавшее на день спасение нашло свою цель. Лучше позже, чем никогда. Я уже собралась съязвить, но незнакомец вдруг схватил меня за плечи и с силой встряхнул:

– Цел он?! Что с ним успели сделать?!!

Я аккуратно, по одному, разогнула его жёсткие пальцы, скинула руки и расправила смятую рубашку. Незнакомец начинал мне не нравиться – тем, что испачкал мой пол и тем, что, похоже, разбирался в происходящем гораздо лучше моего. Мне доставляло удовольствие дразнить его. И если я и поборола в себе это недостойное желание, то только потому, что в его голосе слышалась неподдельная тревога.

– Невредим твой Орри, – буркнула я, – пошли, покажу.

Он, хвала всем Святым, догадался скинуть плащ, стекший на пол с легким плеском возле собачьего хвоста, покосился на Нельму (та даже ухом не повела) и пошлёпал за мной по коридору. Уже у двери я сообразила, что всё ещё держу в руке кочергу, но возвращаться и ставить ее к камину поленилась. Пусть думает, что у меня это привычка такая – с кочергами разгуливать. Может, я и сплю с кочергой в обнимку, мое дело.

Незнакомец же, кажется, ничего не думал. Шёл за мной молча и почти бесшумно, только вода ручьями стекала с волос и одежды и капала на пол. Над кроватью Орри он застыл, прислушиваясь к дыханию спящего. Будить и обниматься не полез, вопить и причитать не стал, глупыми вопросами не закидал. Постоял с минуту, кивнул и повернулся к выходу. Не дожидаясь меня, вернулся в коридор, медленно побрел к двери, прекрасно ориентируясь в темноте.

– Ты куда?! – опешила я.

Он остановился, не отвечая и не уходя, словно задумался – а вправду, куда? Растерянно потянул за краешек плащ, от которого уже повалил парок. Я вздохнула:

– Последняя вещь, в которую я поверю – это что тебе хочется провести эту чудесную ночь на улице. На тебе нет сухой нитки. Оставайся. Я постелю тебе…

Мои разглагольствования прервал шум от глухого удара. Я в ужасе обернулась. Незнакомец рухнул – к счастью, не на пол, а на тщательно приготовленную мною постель. Бросившись к нему, я обнаружила, что он крепко спит – на белоснежнейшей из простыней. Тщетно стараясь разбудить его, я вскоре прекратила свои бесплодные попытки, как и выражения, отнюдь не подходящие девушке из приличной семьи, которыми они сопровождались. В конце-то концов, я сама предложила ему остаться. Плюнув, я стащила с него раскисшую куртку и скользкие от грязи сапоги. Я даже укутала его пледом и развесила мокрую одежду на спинки стульев, придвинув их к камину. Я со злорадством отжала плащ на хвост Нельме. Заперла дверь на засов и поставила на место кочергу. Затем подумала, что ночевать мне придётся в кухне. Но перед тем, как пойти спать, я в третий раз за день проделала это.

Я вымыла пол.

§ § § § § § § § §

Утро вырвало меня из блаженного сна воплями Лоты, солнечным блеском и нытьем всех без исключения затекших мышц. Уснула я, разумеется, в одежде, и сейчас открыла это для себя заново. Помятая и хмурая, я выскользнула через кухонную дверь к умывальнику, и с наслаждением умылась, пытаясь разобрать истошные крики Лоты. Разобрав, я облегченно растёрлась твёрдо накрахмаленным полотенцем. Нельма из гостиной пробралась к Лоте в спальню, стянула с кресла выходную юбку и радостно на ней повалялась, взяв реванш за подмоченный хвост, отчего к юбке прибавились дополнительные украшения в виде клочьев рыжей шерсти, следов зубов, когтей и слюны. Честно признаюсь, я боялась худшего. Например, выяснения, откуда взялся в доме ещё один спящий незнакомый человек. Я чуть ли не на цыпочках подкралась к гостиной и осторожно приоткрыла дверь. Комната была пуста. Одеяла и простыни ровной стопкой лежали на скамейке, отдельно прилагалась та, что была верхней, в подсохших разводах дождевой воды. Плащ и прочая одежда исчезли. Разжигая камин, я даже определила, куда – в заметно прибавившейся с ночи золе нашлась полуобгорелая застежка от плаща незнакомца и подковки от сапог. Зря я прилагала столько усилий по приведению его гардероба в более приличный вид.

Я направила свои стопы к Орри. Стукнула пару раз в дверь, никто не отозвался. Зрелище застеленной кровати меня не удивило. Восстанавливающее заклятье – дело надежное. Парень должен был проснуться здоровым, свежим и отдохнувшим. И поскорее покинуть приютивший его дом, дабы не давать объяснений невольным свидетелям злоключений царственнорожденного итлунга. Даже спасшим его бесценную жизнь. Все так. Не стоит благодарности. Теперь я опять хозяйка в своей комнате. Могу привести себя в порядок. Волосы от беспокойной ночи стояли колом, рубашку тоже хорошо бы сменить. Пара минут на переодевание и причесывание, косой взгляд в зеркало – и бегом на кухню. Вряд ли Фида, привыкшая к накатанному ритму, затруднит себя приготовлением завтрака. Бегом за дровами, галопом за водой. Вскоре на плите пыхтела овсяная каша, щедро приправленная маслом, а на столе благоухал поджаренный хлеб. На запах материализовались Нрике с Годни и Лота с утешающей её тетей. Нельма сунула нос, повертела им, улыбнулась во всю морду Лоте и испарилась под её испепеляющим взглядом. Разложив кашу по тарелкам и заварив свой фирменный напиток из трав и ягод, я поинтересовалась у Нрике, не видели ли они отца.

– Хэск у реки, – ответил тот, уминая кашу за обе щеки, – разговаривает с незнакомцами. Занятная парочка. На паломников не похожа.

Вот это было для меня неожиданностью. Я уставилась на парня так, что он поперхнулся. Фида слегка толкнула меня ногой под столом. Отмахнувшись от нее, как отмахивалась всегда, я забыла про стынувшую передо мной кашу и вприпрыжку понеслась к реке.

Они сидели на самом обрыве и мило беседовали. Орри расположился вполоборота к дому, и вид у него был вполне здоровый. И чистый. Отец успел снабдить его одеждой поприличнее из наших неисчерпаемых запасов, а от вчерашней грязи не осталось и следа. Вымытые и успевшие просохнуть на ветерке волосы (на мой строгий взгляд, длинноватые для парня) были аккуратно расчёсаны. Теперь, при ярком солнечном свете, я могла его хорошенько рассмотреть. Результаты впечатляли. Орри поражал красотой итлунга – правильной до тошноты. Собственно, внешность – это то, по чему вы всегда безошибочно отличите итлунга от человека. Хотя, попадаются и исключения. Во всяком случае, я встречала всяких. Увидев некоторых из них, несведущий человек никогда не догадался бы об их происхождении. Хорошо, что мой врождённый дар не позволяет ошибаться. Орри в этом отношении мог служить бы классическим образцом итлунга, обладая всеми общеизвестными признаками своего рода – изящным и в то же время мужественным сложением, совершенством черт одухотворённого лица, волнистыми волосами цвета спелой пшеницы, прямым носом, пушистыми темными ресницами, великолепным разрезом глаз и чарующей улыбкой. Он очень походил на отца, насколько позволяли судить многочисленные портреты Дирина, но черты казались мягче и одухотворённее.

Ночной визитер сидел ко мне спиной. Он первым обратил внимание на мое появление, оглянулся через плечо, тут же отвернув голову – то ли подобным образом приветствуя, то ли попросту пряча лицо. Орри привстал, любезно желая мне доброго утра, кивая мне грациозно и царственно. Его вид не портила ни великоватая одежда, ни высокие фермерские сапоги из добротной кожи. Чего не скажешь о его товарище, на котором отцовские штаны и рубаха болтались хуже, чем на вешалке. Да и сложно было ожидать иного, учитывая немалые габариты моего отца и необыкновенную худобу незнакомца.

– Арин, – обратился ко мне отец, – мы давно ждём, пока ты встанешь.

– Я завтрак готовила, – огрызнулась я, – пришла вас звать. Что значит – давно?

Отец поёжился, он явно хотел сказать – ты не могла бы быть повежливее, хотя бы перед посторонними? Я сделала вид, будто впервые увидела берега Быстринки вкупе с окружающим их пейзажем, и страшно заинтересована. Какое то время все тягостно молчали. Орри мужественно нарушил тишину:

– Арин, твой отец рассказал мне о том, каким образом я очутился здесь, в вашем доме. Я понимаю, что обязан тебе жизнью, и, поверь, никогда этого не забуду. Моё положение.. не самое последнее в Авендуме. При первой же возможности я отплачу добром за добро. Но пока я – опасный гость. Потому обязан покинуть Мерден, чтобы не навлечь на вас неприятностей. Нам нужно уходить не медля …

– Куда? – перебила его я, – Обратно в Эрлинг? Да сделай ты полшага в этом направлении, Керт выследит тебя и поймает! Что там, на любой из дорог в столицу наверняка расставлены оповестители… Керн-ит-Ирт произвёл на меня впечатление злодея весьма обстоятельного, не упускающего мелочей.

Мои слова возымели последствия. Орри в ужасе отшатнулся, воззрившись на меня со странной смесью подозрительности, растерянности и отчаяния.

– Она права. – подал голос мой ночной гость, – Тебя нашел я, значит, отыщут и другие. Это вопрос времени. У нас в запасе полдня, может, день. Не больше. И крупные дороги в Эрлинг для нас заказаны.

Говоря, он понял голову, и я смогла увидеть его лицо. Очень выразительное лицо – худое, жёсткое, неприветливое. Казалось, его отлили из темной стали и били кузнечным молотом до тех пор, пока не спрямили все округлости и плавные повороты, оставив одни выпирающие углы и прямые линии. Затем сталь закалили ледяной водой, отчего она застыла неподвижной маской – снаружи. Мне живо представилось, как внутри, под этим укрощённым слоем, она бурлит, пытаясь прорваться на свободу. Подтверждением тому служили глаза, хмурые, словно ненастное небо, но пронзительные и блестящие. Они напоминали низкие облака, сквозь которые пробился закатный луч. Остывший пепел костра с последним тлеющим угольком. Угасшую лаву, внутри которой теплится огонь вулкана. Казалось, нанеси ему рану, пойдет не кровь, а раскаленная стальная масса. Губы его – я могла бы в том поклясться – никогда не улыбались. Их форма отлично подходила для гримас, усмешек, иронии и издевки – только не для улыбки, нет. Впечатление усиливали небрежные пряди давно не стриженых волос такого же светло-серого цвета. Если бы я разглядела его вчера, то вряд ли пустила бы в дом и уж точно бы не оставила ночевать. Хотя то, что я осталась жива, красноречиво указывало, что мрачный вид моего ночного гостя ещё ничего не доказывает.

– Что же делать? – выдохнул Орри, – Здесь оставаться опасно. Керт скоро обнаружит, что я жив. И в Эрлинге меня наверняка будут поджидать убийцы!

Незнакомец дернул плечом.

– Я готов предложить вам любую помощь, которую в силах оказать, – произнес отец, – снабдить деньгами, провизией, лошадьми. Но меньше всего мне хотелось бы, чтобы вслед за вами появился отряд карателей, сровняв мой дом с землей. Этому дому триста лет, знаете ли, и я им дорожу. Как и всеми, кто в нем живет.

– Конечно, Хэск, – ответил незнакомец, – мы уйдем. Решим только, как.

– Открыто и с шумом, – опять встряла я, – По самому людному тракту, в разукрашенной лентами коляске. Желательно с песнями.

– Арин? – опешил отец.

– Я почти тридцать лет Арин! Ищут одинокого пешего парня. Или уже двух, без разницы. Кто будет присматриваться ко всем таратайкам, что мчат на гуляние в Ские? Нарядное платье, веселый вид. На открытие ярмарки съедется вся округа. Затеряться там легче легкого.

– А потом? – уныло спросил Орри.

– Придумаем, – ответил его сероглазый и сероволосый спутник.

– Тебе тоже придется поехать, Арин, – неожиданно добавил отец, – Подозрений не будет вовсе, если ты сама посетишь гуляния в Ские. Ты это понимаешь?

О да. Я понимала. Это была единственная возможность для наших гостей выбраться из Мердена, не привлекая к себе внимания. Взбалмошная дочь Хэска решила-таки украсить своей персоной празднества в Ские. Что тут такого? Не беда, если все решат, что я бегаю за женихами. Не беда, если об этом станут сплетничать в Скируэне. Не беда, если за моей спиной будет потешаться каждый встречный знакомый…

– Пожалуйста, Арин. – вдруг попросил незнакомец.

Что-то в его голосе напомнило мне об обещании Керн-ит-Ирта растоптать любого, кто станет у него на пути. О мирцри со стеклянными глазами. О том, что моё самолюбие может стоить жизни – пусть незнакомым, но людям.

– Поеду. При одном условии.

– Каком? – встревожился, хорошо меня зная, отец.

– С нами поедет Лота.

– Ни за что!

– Ты с ума сошла!

Голоса Орри и отца слились в общем негодующем вопле. Сероволосый незнакомец нахмурился:

– Эта кукла с фарфоровым лицом? Да последний идиот не потащил бы с собой такую обузу!

Я фыркнула:

– Вот именно! Если вы так считаете, так решит и Керт, и любой, кто встретит нашу теплую компанию! Она – гарантия того, что никто ни в чём серьёзном нас уже не заподозрит!

Какое-то время мы стояли с ним нос к носу, вылитые петухи бойцовые. Затем он махнул рукой, не сдаваясь, но уступая.

– Арин, – уважительно протянул Орри, – ты не только храбрая, но и умная девушка (ха, а кто-то сомневался?), мы с радостью поступим так, как ты предлагаешь. Если, конечно, сама Лота не будет против. Мы можем выехать немедленно?

Последний вопрос был обращен к отцу, тот и ответил:

– Я заложу коляску. Арин соберет всё необходимое и приготовит одежду. Это минут десять. Ещё полдня вы будете обхаживать Фиду, тетю Лоты, уговаривая её отпустить с вами свое бесценное чадо. Если она вообще на это согласиться.

Итлунг помрачнел:

– А побыстрее нельзя?

– Проверим, – я собиралась было припустить к дому, как вспомнила кое-что, заставившее меня притормозить и повернуться к сероволосому:

– И последнее: как тебя зовут?

– Кто зовет? – поморщился он.

– Я, например. Должна же я как-то обращаться к тебе в пути? Или мне самой придумать тебе имя? Учти, мне страсть как нравятся вычурные древние имена – Эллинкур, Авелиг, Келангил.

– Рэй. – рявкнул он.

– Приятно познакомиться. – я отвесила ему низкий поклон. – Завтракать будешь?

§ § § § § § § § §

Лота разве что не прыгала от радости, узнав, что она-таки поедет в Ские. Сказалось и то, что Орри лично попросил ее составить ему компанию. Под его лучезарной улыбкой растаял бы лед Онгарских гор, не только нежное девичье сердце. Окончательно я убедилась в действенности чар итлунга, когда менее чем за четверть часа он снискал благорасположение Фиды – чудо, не доступное мне все полгода. Коляска с запряженной парой резвых лошадей поджидала у крыльца, и Лота вплетала в длинные гривы Огонька и Звёздочки цветы махрового белого шиповника. Под пристальным взглядом Рэя, следившего за ее действиями столь внимательно, словно он подозревал ее в попытке причинить коням вред. Я собрала в дорогу все необходимое. Наконец, все было готово, улажено и уложено, когда меня выловила вездесущая Фида, заявив, что в таком виде, как у меня, на празднике не появиться ни одна уважающая себя девушка. Что я подаю дурной пример Лоте и позорю отца. Штаны ей мои не угодили! Мои любимые, кожаные, потертые до блеска на коленях и сгибах, которые я сама себе сшила всего полгода назад и носила почти не снимая! Я прямо заявила, что переодеваться не стану, тем более, что в моем гардеробе нет ничего подходящего для «уважающей себя девушки». Положение спасла Лота, торжественно вручив мне нечто голубое и воздушное, при подробном изучении оказавшееся юбкой. Под убийственным взглядом Фиды я напялила ее прямо на штаны с сапогами. Свою любимую куртку с заплатами на локтях я скатала и сунула под сидение. Строгая прямая блузка на мне рядом с пышным одеянием Лоты смотрелась словно деревенский мерин на фоне породистого рысака, но нареканий не вызвала.

Когда-то, в возрасте Лоты, я честно пыталась улучшить свой вид при помощи всего того, что было для этой цели придумано и людьми, и итлунгами. Я с воодушевлением гладила рюшки и оборки, крахмалила манжеты и пришивала кружева. Стиснув зубы, я терпела пояса, стягивающие талию мертвой хваткой удава, и чулки, сползающие и рвущиеся в самый неподходящий момент. Не помогло. На бальных вечерах в школе моё постоянное место было между пятой и шестой колоннами, считая от входа – привычно замершая статуя с горящими от напряжённого ожидания чуда глазами среди вальсирующих пар. Так что, плюнув однажды на все ухищрения женского туалета, я почувствовала себя гораздо свободнее. Можете вы в облегающей юбке сесть, подложив одну ногу под себя, а вторую закинув на спинку кресла? То-то. А я в своих штанах могу и не такое. Мне было не суждено ни родиться, ни стать красивой. Но, по крайней мере, я не превратилась в глупую пародию на саму себя.

Лота умудряется выглядеть шикарно даже в глуши Скируэна. Все, что мне представляется пыткой, для нее естественно и необходимо. Подозреваю, что она родилась уже в корсете, со шпильками в одном пухлом кулачке и щипцами для завивки в другой, а волосы на её младенческой голове были уложены ровными рядами кудряшек. Ей идет всё, что бы она ни надела. Если Лота накинет на себя половую тряпку, половые тряпки немедленно превратятся в последний писк местной моды. Если я наряжаюсь в шикарное платье, выписанное из Эрлинга, оно будет смотреться на мне…

– Арин, – мои размышления прервал голос отца.

Я перегнулась через край коляски.

– Будь осторожнее, дочка, – негромко произнес отец.

Ох, будто я не в Ские еду, а на другой конец Авендума! С противоположной стороны закудахтала Фида, но её ахи – забота Лоты. Отец же смотрел так тоскливо, словно мы расстаемся не на два-три дня, а месяца на два, и это не он вчера сам предлагал мне прокатиться в Ские.

А может, я несправедлива к отцу? Его дочь, единственная опора в старости, вместо домашних забот бегает по Лесу, откапывает там невесть кого, тащит в дом, не спрашивая имени, потом туда же является угрюмый тип подозрительной наружности, затем с этой милой компанией, прихватив с собой для отвода глаз легковерную семнадцатилетнюю кузину, едет провожать их до ближайшего окрестного городка, а где-то поблизости рыщет вооруженный отряд под предводительством мага-итлунга с многообещающим имечком из древних легенд… Окажись я на месте отца, наверно, отшлёпала бы своенравную доченьку, да на недельку бы заперла на замок – крупу разбирать да ума набирать. Он же лишь просит меня поберечься… Хотя под замок – тоже бывало! Например, когда я в шестнадцать лет сбежала из дома, чтобы отыскать легендарную Затерянную обитель…

Ой-ей-ей, куда меня завели не вовремя всплывшие воспоминания! Я подобрала вожжи, глянула через плечо, все ли расселись, небрежно махнула отцу рукой, и коляска покатила. Огонёк резво взял с места, Звёздочка не отставала, с явным удовольствием разбрызгивая попадающиеся на дороге лужи, благо после вчерашнего ливня их было предостаточно. Я не дергала их попусту. Дорогу до Ские эта пара знала не хуже меня, а мне было знакомо каждое дерево, каждый поворот и ухаб. Последних, к сожалению, было больше, чем хотелось бы.

Обычно, путь до Ские – путешествие, не лишенное удовольствия. Но это верхом на моей Орлике, наедине со своими фантазиями и приятными мыслями. Или, напротив, в коляске с интересным и умным собеседником, с которым дорога становиться и короче, и глаже.

Сегодня компания позади меня наводила на невесёлые размышления. И, что еще хуже, размышлять мне, похоже, предстояло весь день в гордом одиночестве. Замечательный солнечный день пути. М-да. Я покосилась через плечо. Орри быстро утратил свою обходительность, явно обронив ее на первой же кочке. Понуро свесив голову на грудь, он опять напоминал того измученного и отчаявшегося парня, что я откопала вчера. Рэй сидел, словно жердь заглотил. Глаза прикрыты. То ли дремлет, то ли задумался. Лота растерянно теребит в руках цветок. Мне стало жаль ее. Бедняжка, планировала веселое развлечение, а получила поминальную процессию. А в качестве покойника – хорошее настроение.

Как бы там ни было, пока мы ехали лесом, я не мешала им кукситься. Но по мере приближения к тракту, я все беспокойнее ёрзала на козлах, и едва копыта лошадей коснулись гравия большой дороги, бесцеремонно пихнула локтем в бок и итлунга, изображавшего прародителя всех скорбей, и его сонного приятеля. Они аж подскочили, недоуменно и сердито уставившись на меня – один переменчивыми светло-карими, другой серыми глазищами.

– Нечего пялиться! – возмутилась я, – Тоже мне, горе-маскировщики! Вы на открытие ярмарки едете, или на похороны любимой тётушки?! Я одна за вас веселиться обязана, чтоб обеспечить достойное прикрытие вашим же дражайшим особам?!

Орри часто-часто заморгал, словно филин, вытащенный из темноты на свет:

– Не до веселья нам, Арин…

– Ой, глядите на них! Им не до веселья! Притворитесь! Вас с такими лицами в любой толпе обнаружить – пара пустяков!

Итлунг завздыхал, повертелся, оглянулся назад, поддержки не получил – Рэй хранил стойкое молчание, подчеркнутое скептическим изгибом губ. Выдавив из себя гримасу, претендующую на громкое звание улыбки, Орри посидел так минут пять – и взорвался:

– Нет уж, пусть тогда все кривляются! К тебе это тоже относиться, Рэй!

Тот воззрился на него, словно приятель предложил ему вопиющую непристойность. Я не сдержалась, усмехнулась – и была награждена негодующим взглядом:

– Я не шут, чтобы по заказу дурака валять! Забавлять не обучен!

Лота испуганно вздрогнула и выронила цветок.

– Эй, – быстро сказала я, – без истерики, пожалуйста. Не умеешь веселиться, давай хотя бы разговаривать. Разговор для тебя не является унижением?

– О чем разговаривать? – буркнул Рэй.

– Да о чем угодно. О погоде, об урожае, об… ой! – ужасных дорогах. Или о последних столичных сплетнях. Лишь бы со стороны мы казались давно знакомой дружной компанией.

– Может, вам будет интересно послушать про Эрлинг? – неуверенно предложил Орри.

Лота, мигом повеселев, кивнула.

Обстановка разрядилась. Вскоре я вполуха слушала забавные анекдоты итлунга о королевском дворе, гадая про себя – дать ему понять, что мне известно, кто он такой, или промолчать. Вполглаза присматривала за Рэем, хмурившим лоб. Вдобавок ещё и пытаясь следить за дорогой и полосой ольхи вдоль неё, на наше счастье просвечиваемой солнцем насквозь, не спрячешься.

– Или был ещё такой случай, – увлекся Орри, – Итрин, старшая фрейлина, на приеме в честь Корсоланских послов, в спешке не заметила, что парик на ней съехал набок. И вот, процессия входит в зал,…

Прислушиваясь к нежному смеху Лоты, я размышляла – чем, ну чем этот царственный отпрыск перешел дорогу Керту? И тому, с точёным профилем, которому не по Лесу шастать, а придворным живописцам позировать? Власть, не иначе. Пусть у Дирина детей с подходящей родословной больше нет, зато у его сводного братца, Норла, законных сыновей аж двое, и оба до недавнего времени метили в наследники. Корона – вещь заманчивая, из-за неё и подсуетиться не жалко. Но в таком случае, всё подправляет удар кинжала, яд, подсыпанный в бокал, несчастный случай, наконец. Но отвозить на край света, прибегая к заклятиям, явно желая убить, не проливая крови… Кровь. В памяти заворочалась какая-то древняя легенда. Я нашпигована этими легендами, словно праздничный гусь – яблоками, вспомнить бы толком нужную.

– Тут парик у нее окончательно съезжает, и шлепается прямо в церемониальную чашу посла. Итрин – в обмороке, Корсоланцы в гневе, Дирин в шоке – конфликт…

Нет, не помню. Всегда так: когда нужно что-то вспомнить, именно это оказывается запрятано на самом дне памяти, под толстым слоем ненужных пустяков. Вертится лишь любимая Недой присказка. Мол, итлунги вымирают оттого, что так и не научились разбавлять вино водой, а кровь – чужой. Мне она не казалась такой забавной, как Неде. Хоть Неда и итлунг самой чистой крови, а я человек.

При любом раскладе в семье из человека и итлунга рождаются только человеческие дети. Красивые, здоровые, одарённые – но обычные люди. Значит, для продолжения рода юным итлунгам приходиться по пальцам пересчитать всех подходящих женихов и невест, а потом уж влюбляться. Или не влюбляться, но выходить замуж только за одного из них. Или влюбляться в человека, но опять-таки, выходить замуж за своего. Немудрено, что именно у итлунгов сложено столько легенд о трагической любви. И столько суровых традиций, нарушить которые смерти подобно. Даже для сына и наследника лорда Авендума. Может, Орри что-то нарушил?

Да нет, не похоже. Какой из него борец с устоями! Обычный парень, обаятельный, воспитанный, красивый до одури, таких что на наших хуторах, что в королевских дворцах полным-полно. Вот приятель его – личность колоритная. Интересно, где ж его улыбаться отучили? Ишь зыркает, словно сыч из дупла. Глаза злющие, колючие, от Лотиного смеха так его всего и переворачивает. Небось, дай волю – задушил бы нас обеих. Кто ж тебя, голубчик, так обидел? Мама с папой не лелеяли, или невеста от ворот поворот дала? Правильно дала. С таким жить – себя не любить. Лучше сразу в петлю иль в бега. Чего, спрашивается, так ко всему относиться – словно и люди вокруг сплошные паразиты, и день солнечный – пакость одна, да и жизнь сама – бесполезная и мерзкая суета? С таким настроем проще самому руки на себя наложить, не мучаться больше, и других не мучить.

Я таких не понимаю. К нам на хутор раз забрел один старик. Из странников, что ни дома, ни семьи не имеют, бродят себе по Авендуму, пока срок их не придет. Этому вот пришел. Фрэл его звали. Он таял на глазах, не от болезни, от старости. Так Фрэл каждому новому дню, как подарку радовался. Ветер ли дует, дождь ли идет – все он доволен, во всем красоту и правильность видел. Солнце выглянуло – праздник. Работники его чуть ли не на руках носили, всем он умел помочь, выслушать, посоветовать что-то дельное. Отец светлел, когда с ним беседовал. Когда через месяц Фрэл умер, я ревела, как маленькая, словно кого родного потеряла. Для Фрэла жизнь была чудом, подарком, бесценным и многогранным.

А здесь – молодой, сильный человек – и словно ненавидит каждый проживаемый миг. Не знаю, как такими становятся, и знать не хочу.

– Арин, – окликнул меня Рэй.

Я аж вздрогнула. Он смотрел на меня пристально, прицельно, и, видимо, давно. Надеюсь, мысли он не читает?

– Там люди.

Я проследила за его жестом. Впереди показались коляски, три или четыре, верховые по бокам. Вглядевшись, я узнала Верика – здоровенного белого жеребца Тони, и облегченно вздохнула.

– Это компания с соседнего хутора, с Дубков. Полным составом на ярмарку. Сейчас вообще народу потянется – уйма. В пыли утонем. И почти все – знакомые. Посему советую побольше улыбаться, на вопросы , кои таковые будут, вежливо, а главное – молча, кивать… и прибавим-ка ходу!

Незаслуженно, как им казалось, подстегнутые, Звёздочка и Огонёк обиженно рванули так, что я опрокинулась назад. Мы вихрем пронеслись мимо старого Берна, прооравшего нам вслед приветствие, ответили на него таким же радостным и неразборчивым воплем, оставив пыль от их колясок позади.

С Тони было не столь просто. Верик в три скока поравнялся с нами и пошел бок о бок.

– Привет, Арин! – прогудел мне в ухо мой друг детства, товарищ по играм, бывший одноклассник и незадачливый жених, ныне почтенный отец семейства из прелестной жены и трех очаровательных девчушек-погодков.

– Привет, Тони! – преувеличенно радостно завопила я, словно только и мечтала повстречаться со своим соседом.

– Собралась-таки?

– А то!

– Как Хэск?

– Здоров, спасибо. А куда ты Хелли запрятал? Её не видно.

– Мина опять покашливает, вот она и осталась.

– Мина у тебя слабенькая. После Духова дня привози ее, посмотрю.

– Спасибо, Арин!

– До встречи, Тони!

– Счастливо проветриться!

Тони осадил Верика, отставая в ожидании своих. Я перевела дух.

– Почему он не спросил, кто с тобой? – незамедлительно последовал вопрос Рэя.

– Потому, что незнакомые люди у нас с отцом не редкость.

– Это как?

– А так. Мы здесь на краю света. За нами только Мерден, Лес, начало Переселения, живая святыня. Паломников – пруд пруди, семьями ходят, целыми толпами. И каждый может рассчитывать на отдых в доме Хэска по пути туда и обратно, и любую помощь, которую мы можем оказать. Думаешь, вы первые, кого я подвожу до Ские?

Рэй озадаченно нахмурился.

– Зачем вам это? – подозрительно спросил он, помолчав.

Я передернула плечами:

– Позади нас нет ни дорог, ни поселений, ни следа человеческого жилья. Может, потому, в Мердене особенно остро чувствуешь потребность быть человечным?

Он неопределенно хмыкнул, но дурацких вопросов больше не задавал.

Колясок попадалось все больше. Знакомые окликали меня, перебрасывались замечаниями о здоровье и урожае, парни забрасывали Лоту шуточками, девушки строили глазки Орри. И неизменно отставали. Огонёк и Звёздочка оправдывали звание самой многообещающей нашей пары. После полудня бега они даже не вспотели, шли легко и красиво, словно паря над дорогой. Солнце заливало лес потоками света, постепенно приобретающего тёплый вечерний оттенок. Освоившаяся Лота забрасывала Орри вопросами, их речь доносилась до меня, словно звонко журчащий ручеек, перемежаясь весёлым смехом. Благодать. Временами мне начинало казаться, что я и впрямь подвожу обычных паломников, посетивших Мерден и притомившихся в пути. Монотонная тряска успокаивала, убаюкивала.

– Арин, – вернул меня на землю голос Рэя, – мы скоро будем в Ские?

– Ещё засветло. Ты торопишься?

Он пронзил меня злым взглядом:

– А ты нет?

– Если б не спешила, не гнала бы лошадей, – подчеркнуто сдержано ответила я, – Не дёргайся: часа через два будем в городе.

– Оттуда есть обходные дороги в Лессанг?

– Можно воспользоваться трактом до Онема, затем на Корсалан, к Инее, а оттуда уже недалеко.

– Корсалан слишком густо населён. Миновать его нельзя?

– Если махнуть через Харзен, так даже ближе, но комфорта поубавиться, учти. Еще есть путь вдоль Сонны, на Рир, – тут я взглянула ему в лицо, – Только это все дороги, Рэй. Ты уверен, что вам с Орри нужны простые дороги?

Он мгновенно подобрался, ощетинился, словно потревоженный ёж:

– Что ты имеешь в виду?!

– Только то, что дороги доступны всем. Путникам и торговцам, стражникам Дирина и шпионам Керта. А Авендум – это Лес. Со своими путями, уводящими далеко от погони.

Он понял. Клянусь – понял сразу, хоть я и говорила намеками.

– И в Ские найдутся маги-проводники, умеющие максимально сокращать путь?

– Если хорошо искать, отыщутся. К тому же, проводнику не обязательно быть магом. Вести по Тропам может и любой опытный человек. Время же зависит лишь от вашей живучести. Хотя я бы не стала подвергать новому риску только что вышедшего из-под заклятия Покоя.

Какое-то время он смотрел на меня в упор, жестко, словно пытаясь разглядеть мои мысли, и даже внутренности.

– Дырку прожжешь! – фыркнула я.

– То, что ты предлагаешь, более чем разумно. – ответил он, не отводя взгляда, – Если бы не одно обстоятельство. Не вызовут ли двое чужаков, идущих Тропами, больше внимания, чем пара обыкновенных паломников, следующих привычным маршрутом?

Я выдержала его колючий взгляд:

– Что тебя больше волнует: любопытство редких случайных встречных или выигранное время? Любая дорога в столицу – месяц пути. Лесные пути сокращают его до недели, шести, пяти дней. Иногда, как в случае с Кертом, даже до двух. А впрочем, чего это я тебя уговариваю? Ваше дело, как вы решите добираться до Эрлинга. Я согласилась довезти вас до Ские, там мы расстанемся, и что с вами будет дальше – не моя забота.

Он усмехнулся, отвернулся и замолчал. Я из принципа стала смотреть в другую сторону.

Действительно, чего это я за них переживаю? Тоже мне, благодетельница выискалась! Совершенно чужие мне люди, ничего о себе не рассказавшие, и, кто знает, может, ничем не лучше Керта. Случайно мы повстречались, и через пару часов разойдемся, навсегда забыв друг о друге. Я вернусь в Мерден вести незатейливую жизнь хуторянки, они уйдут навстречу опасности, скорее всего, гибели… Между нами нет ничего общего. Разве что одолженная им отцом одежда.

Дорога тем временем расползалась вширь, выравниваясь и обрастая плетёными изгородями, увитыми бело-розовыми пахучими вьюнами. За изгородями виднелись свежеубранные поля и редкие гряды с поздней капустой. Лес отступал, маяча вдали плотной темно-зеленой стеной. Стали показываться красные черепичные крыши домов, утопающие в зелени садов.

В Ские мы въехали, как я и обещала, засветло. Предварительно договорившись с Орри о том, где их высадить, я лихо развернулась перед крупнейшей в городе гостиницей с громким названием «Приют старого короля». Сомневаюсь, что король, даже и посетив когда-то Скируэн, остановился бы в Ские, да еще и в подобном заведении. И почему король – старый? Люди преклонного возраста обычно дома сидят, а не шастают по задворкам королевства. Изображенный на вывеске король был: во-первых, лыс, во-вторых, толст, в-третьих, в стельку пьян. Вдобавок, трезубое нечто, выдававшее себя за корону, держалось на его глянцевой лысине, по видимому, при помощи гвоздя, иначе оно неминуемо скатилось бы с головы, и заведение пришлось бы переименовывать в «Приют старого выпивохи», на мой беспристрастный взгляд, куда больше соответствующее истине. Публика здесь обитала самая разношерстная: почтенные отцы семейств с выводками отпрысков всех возрастов, от орущих младенцев до бородатых детин и томных девиц на выданье, окруженные свитой родственников и приживальцев. Хитроватые торговцы, приторно улыбающиеся так, что казалось, ещё чуть-чуть, и они изойдут потоками меда и патоки. Наемники всех мастей и полов, сильные, немногословные, держащиеся особняком. Мастеровые и владельцы мастерских со всей округи, ревниво посматривавшие друг на друга. Были, разумеется, и шпионы – как и Дирина, так и Нилида, городского главы. Попадались и одинокие путники, случайно оказавшиеся в Ские накануне ярмарки и застрявшие по случаю праздника, и всякая шушера, вроде осевших сводников и профессиональных шулеров. В общем, «Приют» был самым подходящим местечком, чтобы затеряться без следа.

Пока Орри разминал затекшие ноги, Рэй спрыгнул на мостовую и мгновенно растворился внутри здания. Итлунг разразился пространной благодарственной речью, умудрившись и на сей раз ничего не сообщить о себе, своём прошлом, настоящем, а также планах на ближайшее будущее. Выдержав соответствующую величию момента мину, я вежливо попрощалась, и коляска покатила дальше, к центру города. Оглянувшись, я увидела напоследок, как худая серая фигура возникла рядом с Орри, но, как я и предполагала, до прощаний не снизошла. Странно было бы и представить, чтобы этакий злюка хоть бы рукой махнул.

– Жаль, что мы их больше не увидим. – вздохнула Лота.

– С чего бы?! – возмутилась я, – Мы сделали для них все необходимое. И, по-правде говоря, хорошо, если мы больше не встретимся. Потому, что эта встреча окончиться плохо. Для нас. По-моему, Орри умудрился ввязаться в мерзкую историю. Настолько скверную, что я меньше всего хотела бы оказаться замешанной тоже.

– Ты же его спасла! – дивно тоненькие черточки бровей Лоты удивленно вспорхнули вверх.

– Ну да, – проворчала я, – мне вечно нужно во что-нибудь вляпаться. Кризис среднего возраста.

– Он похож на принца из легенды, – мечтательно протянула Лота.

– Итлунг как итлунг. Хоть и держится с людьми на равных, что странно… – я прикусила язык, чуть не прибавив «для его положения».

– Вряд ли он женат, –зарумянилась и потупилась Лота, – он такой юный.

– Не мечтай, – одёрнула её я, – Наверняка у него есть невеста. С которой их помолвили ещё в колыбелях, подписав при этом брачное соглашение на полсотни страниц – кому какие земли отходят и что достанется будущим внукам. Итлунги никогда не женятся по любви, Лота. Для них это слишком большая роскошь.

– Я ни о чём таком не думала, – она вспыхнула ярче макового цвета, – Просто он такой… обворожительный.

– Отлично, – усмехнулась я, – хочешь, повернём обратно, чтобы ты могла бы ему в этом признаться?

– Арин! – ужаснулась Лота, – Как тебе не совестно предлагать такое! Разве может приличная девушка первая заговорить о таких вещах с мужчиной?!

– Откуда я знаю? Я бессердечная, грубая, старая дева. Вряд ли мне когда-нибудь повстречается мужчина, который заставит меня задуматься о подобном. И уж, конечно, не его внешность послужит тому причиной… Поедем в «Ключ», Лота, пока Мириан не раздала все номера.

«Ключ» был единственным местом, где я притерпелась жить во время пребывания в городе. Хозяйкой гостиницы была женщина примечательной наружности, характера и, не сомневаюсь, судьбы. Свое происхождение она скрывала тщательнее, чем иной мастер бережёт секреты своего ремесла. Возраст Мириан определить было невозможно. «Ключ» она держала в образцовом порядке. Постояльцев с улицы она не брала. Её гостями были постоянные клиенты, останавливающиеся в «Ключе» из года в год. Всех она знала наперечет, в лицо. Чтоб получить номер у Мириан, требовалось поручительство как минимум двух завсегдатаев.

Я останавливалась у Мириан всегда, когда приезжала в Ские. Первый раз меня привезла сюда Неда – года в три, если не путаю. Здесь я жила, когда училась в школе, с двенадцати до двадцати лет, за вычетом каникул и праздников. За мной была закреплена чудесная солнечная комната на втором этаже, окнами в парк. Мириан удостаивала меня кивком и неизменным вопросом о здоровье отца – крайнее выражение ее любезности, оказываемое далеко не всем.

Несмотря на поздний для Ские час, она самолично восседала за конторкой, ожившая восковая фигура в неизменном строгом черном платье и волосами, стянутыми в гладкий узел на затылке. Я шагнула ей навстречу.

Непостижимым образом пол вдруг оказался у меня прямо перед глазами. Напяленная в спешке и забытая за время путешествия юбка напомнила о себе. Я растянулась во весь рост, умудрившись одновременно подумать о трех вещах: о чистоте пола, о целости костей, и о том, не был ли человек, придумавший юбки, убежденным женоненавистником. Красная от гнева, я, наконец, получила ключ от комнаты, расписалась в амбарной книге Мириан за себя и Лоту, заказала ужин на двоих в обеденном зале, и удостоверилась, что Огонёк и Звёздочка устроены должным образом.

Первое, что я сделала, поднявшись в комнату – это сорвала злополучную юбку.

§ § § § § § § § §

После ужина, восхитительного, как обычно – Мириан всегда держала отменных поваров, приняв ванну, Лота завалилась на диван со свежим журналом мод (по-моему, материализовавшимся из воздуха, хоть она и щебетала что-то о любезной соседке по столу) и заявила, что не в состоянии шевельнуть ни рукой, ни ногой. Я, напротив, находилась в возбужденном состоянии духа, не приглушенном ни поездкой, ни наступлением вечера. Устав мерить шагами ковер от окна до двери, я решительно заявила, что пойду дышать свежим воздухом, благо прогулки перед сном полезны для здоровья. Лота посмотрела на меня с неподдельным ужасом и кротко кивнула головой.

Темнело. Ские погружался в сумерки. Не прозрачно-голубые, весенние, не бархатно-синие, зимние, а сочно-лиловые, осенние, прочерченные блестящими лучами позолочённых заходящим солнцем шпилей. Улицы были чисты и пустынны. Накануне праздника все спешили хорошенько отдохнуть и выспаться. Одно за другим гасли окна, стихали звуки. Редко-редко мне навстречу попадался прохожий, торопящийся или домой, или в гостиницу. Вечерние прогулки в Ские не в моде. Гуляют днем, по ровным дорожкам центрального парка (две аллеи, три скамейки), чинно раскланиваясь со знакомыми. Я же люблю сумерки, не день и не ночь, время кошек и мечтателей… И не свойственных людям поступков.

Я кружила по улочкам без цели, старательно не думая ни о чём, наслаждаясь видом разноцветных булыжников мостовых. И поняла, что обманывала себя, уткнувшись в щит с изображением краснощекого пьяницы со сползающей с плеши короной. «Приют старого короля» подмигивал мне рядами освещенных окон. Возмущенная, я остановилась. Честное слово, я не хотела здесь оказываться! Я и дороги сюда от «Ключа» раньше не знала! Но факт – вещь упрямая. Отругав себя, как я того заслуживала, я немедленно развернулась и почти бегом поспешила обратно. Мой путь лежал, конечно же, в обход парадного входа, мимо открытой террасы ресторанчика с несколькими вытащенными на свежий воздух столиками и плетеными креслами, в которых сидели люди… Ой, странно как-то сидели. Один из них держал руку с кувшином над стоящим перед ним стаканом – причем стакан был пуст, а наклон кувшина заставлял усомниться, что из него вообще чего-нибудь выльется. Женщина рядом с ним упорно смотрела на кусок рагу, насаженный ею на вилку, но явно не собиралась положить его в рот. Или на тарелку. Ребёнок свесился через ручку кресла, потянувшись за упавшим лакомством. Я подошла поближе, терзаемая нехорошими предчувствиями.

Они были живы. Это заставило меня вдохнуть воздух, до того ставший вдруг слишком густым. Опять Заклятие Покоя. Наложено мастерски, аккуратно по границе «Приюта». Чтоб убедиться в этом, мне пришлось досконально обследовать нижний этаж. Застывшие люди производили жутковатое впечатление, но я запретила себе до поры до времени поддаваться панике. Затем я методично обошла все номера и холлы, насмотревшись такого, от чего нормальные девушки давно валялись бы в обмороке. То, что я искала, я обнаружила довольно быстро. Комнату со свежевыломанной дверью, как и следовало ожидать, пустую. Следов сопротивления не было, да и быть не могло. Заклятие Покоя одинаково хорошо действует как на людей, так и на итлунгов. Разбросанных вещей – тоже, поскольку обзавестись ими не было времени. Больше для очистки совести я обошла оставшиеся комнаты, убедилась в отсутствии Орри и Рэя, и вернулась к исходной точке. Мне было необходимо подумать. Я опустилась на один из скрипучих плетеных стульев, прикрыла глаза.

Итак, наш маскарад оказался бесполезен. Итлунга с приятелем выследили (не без помощи магии) и забрали с собой, в очередной раз погрузив в небытие. Сделал это Керт или вмешалась иная сила, определить невозможно. И не нужно. Вопрос, который мучил меня, заключался в другом: что в этой ситуации делаю я? Зачем вместо того, чтоб смотреть сладкие сны, я торчу в этой гостинице? Ладно, раскопать Орри меня заставило неуёмное любопытство, притащить его домой – крошечная капля сострадания, помочь ему – следствие первых двух поступков. Но кой леший занёс меня сюда? И Орри, и Рэй мне чужие. Я не знаю их целей, не знаю их самих, не знаю даже, правильно ли я поступила, принимая участие в их судьбе. Они могут оказаться кем угодно, в том числе и преступниками. Почему же я не могла успокоиться, не проверив, все ли с ними ладно?!

Стеклянные глаза мирцри.

Мягкие шаги шести лап, пушистая кисточка хвоста. Скользящие в полумраке Леса тени. Нечто. Величественное, непостижимое, вне человеческих передряг, над нашей суетой и мелочностью. Торжественное, как сами Леса. Всеобъемлющее, как воздух. Неподвластное. Легенды, будоражащие воображение. Редкие живые встречи, о которых с благоговением рассказывают детям и внукам. Сколько помню себя, мирцри почитались как божества Леса, явление которых приносило людям удачу и просветление. Существующие не рядом с нами, а над нашей жизнью, в своем мире и времени, чей век невозможно измерить, и не было ещё того, кто смог бы их постичь.

Зато нашелся тот, кто захотел и смог их покорить. Лишить воли, заставить служить, подобно скотине, словно мало ему подчинённых людьми животных, взятых с собой во время Переселения.

Человек – или итлунг, невелика разница – посягнувший на мирцри, мог сделать это и из самых достойных побуждений, только суть от этого не меняется. Мы стремимся всё подчинить своей воле. Конечно, единственно ради всеобщего блага! Но есть нечто, чего мы не должны касаться – никогда, ни для чего! Например, мирцри. И я – я не Орри с Рэем пытаюсь помочь. Я выступаю против того, кто собирается обесценить тысячелетнюю тайну Авендума. Хватит того, что мы утратили половину нашего прошлого – прошлого итлунгов, которого почти никто не помнит. Их древний певучий язык, из которого созданы Заклинания, вытеснен более простым человеческим. Кто говорит на нём сейчас? Жрицы древних Храмов да жалкая сотня магов, и те в большинстве случаев заучивают руны наизусть, не понимая смысла! Их легенды и песни забыты, обряды не соблюдаются – самими же итлунгами, настаивающими на своей исключительности и постепенно её теряющими. Вынужденные бороться за выживание, они подстраиваются под тех, с кем им приходится соседствовать. Перенимают наши привычки. Перекраивают свои имена. Почему произошло так, а не иначе, почему в мире, состоящим из двух половин, одна за тысячу лет умудрилась освоиться и процветает, а вторая вымирает? Этого мы уже не узнаем. Но нельзя осквернять еще и мирцри, низводя их до положения скотины!

Я не позволю.

Поднявшись со стула, я окинула взглядом застывших людей. На секунду сосредоточилась. Заклятие соскользнуло легко и мягко, словно лисья накидка с плеча. Женщина положила в рот кусочек рагу и поморщилась – блюдо безнадёжно остыло. Ребенок заёрзал в кресле. Никто ничего не заметил, я же не стала кричать во всеуслышание, что не снятое вовремя заклятие Покоя может иметь определенные последствия. Со смертельным исходом. По счастью, действовало оно недолго и повредить никому не успело. Незамеченная, я пошла обратно, решительно и целеустремленно.

Мириан все так же чопорно восседала за стойкой, хотя просторный холл «Ключа» давно пустовал, и вряд ли на ночь глядя ожидались посетители. Моё позднее появление не вызвало удивления на неподвижно застывшем лице. Много раз я врывалась, влетала, впархивала и вползала в «Ключ», но ни разу выражение этого лица не менялось, приди я глубоким вечером, среди ночи или под утро. Сегодня я нарушила обычный маршрут – мимо конторки, через холл, наверх по лестнице, вприпрыжку через ступеньки. Нарушила я его потому, что в Ские могла довериться лишь этой странной неразговорчивой женщине, с которой много лет подряд обменивалась лишь скупой парой слов.

– Миа-ир-Иан, – сказала я, – мне нужна твоя помощь.

Некоторое время она буравила меня бездонными карими глазами, неестественно огромными на худощавом лице. Затем плавным жестом указала на стул рядом с ней. Я села, не отводя от неё взгляда.

– Какая? – спокойно спросила она.

– Мне придется отлучиться. Присмотри за Лотой. Я могу задержаться. Если она спросит, где я, ответь… что угодно, лишь бы она не бросилась меня искать, и не кинулась бы к отцу, а главное, не подняла бы панику.

Наводить панику Лота умела. При одной мысли об этом по коже поползли мурашки. Но Мириан, Миа-ир-Иан, своим невозмутимым видом успокоит кого угодно, даже Лоту. Даже если скажет, что я сбежала с проезжим наёмником и стала его женой в ближайшем Храме. Или пошла пешком в Арванди, дав благочестивый обет. По мне, так любая ахинея из уст Мириан прозвучит вполне правдоподобно.

– Во что ты ввязалась на сей раз, Арин? – прервала мои размышления Миа, и я честно ответила:

– Сама толком не знаю.

Она коротко кивнула головой, да так и осталась сидеть, глядя в натёртый до блеска пол и на подол бархатного лилового платья. Я восхищалась ей. Из сотен моих знакомых лишь мой отец и она могли столь спокойно реагировать на мои сумасбродства, не пытаясь лезть в душу и выспрашивать то, что самой мне было не ведомо.

– Это Неда? – нарушила молчание Мириан.

– Нет, – догадалась, о чём она, я, – Неда только сказала однажды, что тебе можно доверять.

– Тогда откуда ты узнала?…

Я вздохнула, одинаково не желая ни врать, ни говорить правду. К сожалению, первое не оставляло мне выбора:

– У меня врождённые способности. Я умею определять, кто передо мной – человек или итлунг. И иногда угадываю имена последних.

– Иногда?

Я вздохнула ещё горше:

– Всегда. Это приходит само. Смотрю на собеседника – и понимаю, как должно звучать его подлинное имя.

Мириан дохнула мне в лицо:

– Неда знала?

§ § § § § § § § §

Вечер. В камине затухают, тихонько потрескивая, угольки. Лампа на столе бросает желтый круг света на раскрытую книгу. «Азервийлини», седьмая книга песней. Написанная, конечно же, выцветшими от времени итлунгскими рунами. Я вожу пальцем по витиеватым строчкам, упрямо разбирая старые письмена. «И долгий взгляд дарит она, но нет во взгляде том прощения…».

– Неда, – канючу я, – как это – нет прощения?

– Значит, не может простить. Читай дальше, Арин.

– Почему не может? – не отстаю я.

Читать я устала, песни длинные, и на мой вкус, безнадежно унылые. Даже любовь в них – самая страшная беда, которая только может случиться с человеком. То есть, с итлунгом, конечно.

– Потому, что прощать непросто, – Неда снисходит до того, чтобы оторвать взгляд от шитья, разложенного на её острых коленях, и обратить на меня внимание, – есть вещи, которые простить нельзя. Продолжай.

Но мне попала вожжа под хвост, как говорит отец, Все, что угодно, только не послушание. Я фыркаю:

– Почему же тебя назвали всепрощающей?

Неда вздрагивает, пяльцы стукаются об стол:

– Кто тебе сказал?

– Никто. Это легко. «Ней» – прощение, «Диа» – всё. Ней-ид-Диа, прощающая всё, всепрощающая.

– Ты забыла «ид», – спокойно произносит Неда.

– У-у-у. Частицы ничего не значат.

– Значат, – сурово сдвигает брови няня, – «ид» – четырнадцатая в списке. Означает «отказавшаяся от себя». Завтра возьмёшь Основную Книгу Имён и выучишь все тридцать частиц.

Глаза у меня лезут на лоб, а рот недовольно кривиться:

– Все?! Это слишком тяжело! Там текста страниц сорок, да ещё и мелкими рунами!

Неда усмехается, складывая рукоделие в шкатулку:

– Не труднее, чем читать имена. Особенно скрытые.

Её мягкие, загорелые руки аккуратно и неторопливо складывают иголки, сматывают разноцветные нитки, сворачивают лоскутки:

– Раз уж ты – Читающая, так уж будь добра читать правильно.

Радость мешается во мне с досадой от предвкушения нуднейшей зубрёшки. Первое пересиливает: я касаюсь края её передника:

– Неда, а я верно угадала твое подлинное имя?

Она разворачивает меня к себе спиной, частым костяным гребнем расчёсывая спутавшиеся за день волосы, и заплетает их на ночь в косу – процедура болезненная, но я терплю в ожидании ответа. И дожидаюсь.

– Читающие не угадывают, Арин. Они знают.

§ § § § § § § § §

– Знала, – отвечаю я Миа-ир-Иан.

Красивое имя. Но совершенно ей не подходящее. «Миа» – рассвет, «Иан» – мягкость. Частица «ир» – самая распространённая из списка, заученного мной благодаря Неде, и переводится она как «притягивающий, влекущий». Манящая мягкость рассвета. Складывается впечатление, что имена итлунгам даются по злой иронии. Или в шутку. Самая необъятная толстушка в Скируэне с хутора Гдони (да-да, встречаются среди итлунгов и такие!) щеголяет имечком «Гибкая ива, ласкающая взор». Хорошо, что для всех прочих она – Лаин, и ничего больше. Читающих во все времена – двое-трое на весь Авендум. Всегда старательно скрывающих свой дар. Потому, что, вы не поверите, до чего выразительными и не соответствующими занимаемому положению бывают итлунгские имена. Глава Ские Нелид вряд ли возрадовался, если б каждый горожанин узнал его настоящее имя, означающее «Крошечная тучка в вышине».

Мириан перевела взгляд на мой наморщенный нос и хмыкнула:

– Смею я чем-нибудь ещё помочь тебе, Читающая, кроме как приглядеть за юной родственницей?

С секунду поколебавшись, я спросила:

– Тебе что-либо говорит имя Керн-ит-Ирт?

– Интересуешься вымышленными персонажами древних Пророчеств?

– Ага, несуществующими. Настолько, что вчера в Мердене я столкнулась с ним нос к носу. Эта ожившая реликвия закопала в Лесу, словно куль с навозом, итлунга королевской крови, скованного Покоем.

Миа смотрела на меня, не мигая. В расширенных зрачках отражалось моё искажённое иронией лицо на фоне красноватых светильников. Затем она слово в слово повторила слышанное мною вчера от отца:

– Ты уверена, что тебе следовало вмешиваться, Арин? Вражда между кланами итлунгов не редкость. Тебя ничто не принуждает вставать на защиту того, о ком ты ничего не знаешь.

– Меня попросили.

– Кто?

– Лошади Керта.

– Кто?!

– Лошади. Симпатичные такие, пятнистые, шестилапые, остроухие. С подавленной волей и затуманенным взором. Так тебе знакомо имя Керн-ит-Ирт?

Она сжала руки так, что побелели костяшки пальцев:

– Только легенда, Арин. Об итлунге с именем предателя, чьё появление предсказано Лиэйралем. Но ты же знаешь, это пророчество признано ошибочным. Оно страшно, потому, что…

Потому, что «…не станет ни людей, ни итлунгов, и всё, во что вы верили, окажется ложью…».

Я рывком поднялась со стула, словно испугавшись невольно прозвучавших в голове жестоких строк. Моя тень скакнула вверх, через поникшую Мириан, через стойку, на цветные плиты пола.

– Мне пора, Миа. До встречи.

Она что-то ответила, я не расслышала. Прошла к двери, отворила, вышла в ночь.

Фонари окутали город золотистой дымкой. Ские спокойно спал, словно почтенный фермер после праведных трудов. Окна почти не светились, так, редкие огоньки, один на добрую сотню домов. Я размеренно вышагивала, выстраивая в порядок мысли.

Я пыталась вообразить себя Кертом, влезть в его шкуру, угадать его мысли. Вот я настигла ускользнувшую от меня жертву. Не без помощи Сети, конечно. Что дальше? Ские мне незнаком. Или знаком? Нет, в Мерден я пробрался окольным путем. Может быть, Тропами? Может. Главное, я не знаю города. Время меня не торопит. Случайные свидетели устранены. Жертва в моей власти. Один удар меча – и всё окончено. Нет, раз я не заколол парня в Эрлинге, значит, тому есть причина. Мне нужна другая смерть. Смерть без пролития крови. Опять эта кровь! Есть же какая-то легенда… легенда… кажется, о Храме… Память девичья! Хорошо, какая смерть бескровна? Удушение? Отравление? Утопление? Я зол. Моим планам помешали. Вряд ли я стану рисковать, перетаскивая пару тяжелых тел ещё куда-то. Меня устроит относительно безлюдное место. Недалеко от «Приюта».

Заброшенная ткацкая фабрика всплыла в голове сама собой. Пять минут ходу от гостиницы. Видна с подъездной дороги. Закрыта года три назад. Из охраны – один сторож на главных воротах. Заросла кустарником. И – ну, да! – там есть водоём, приличных размеров пруд, откуда когда-то брали воду.

Шаг у меня стал напряженным, пружинистым. Может, моя догадка неверна, но проверить её стоило. Конечно, самая лучшая проверка – пошарить наугад Сетью, заклинанием, отыскивающим живые существа. Но я – не Лиэйраль, вряд ли смогу проделать это тайно от того, кто, возможно, ждет подобных вещей. Посему – вперед, Арин, шагай тихонечко, как мышка. Я вспомнила мышей на нашем сеновале, топающих, словно тяжеловозы, и хрюкнула от смеха.

Улица тем временем постепенно подбиралась к заброшенной фабрике, а по улице в состоянии крайнего возбуждения кралась я. В сараюшке сторожа горел огонёк. Притиснувшись боком к окну, я осторожно заглянула внутрь. Сторож , посапывая, клевал носом в полутьме перед железной печкой. Присмотревшись, я различила на столике рядом грязный стакан и пару пустых винных бутылок. Осмелев, я сначала поскребла, затем постучала в окошко. Обращенный ко мне силуэт не шевельнулся, только сопение перешло в храп. Путь свободен. Внушительных размеров ворота были закрыты и заперты на гигантский проржавелый замок, но сам забор напоминал скорее хлипкую рыбацкую сеть, к тому же давно не чиненную. Отыскать в нём дыру и скользнуть в неё было делом нескольких секунд.

Территория фабрики была безлюдна, заброшена, загромождена кучами мусора и старым хламом, заросла сорными травами и мхом, глушившим шаги. Я на цыпочках пробиралась вглубь, изображая разведчика во вражеском тылу. Врагами было всё: предательски хрустящие под ногами обломки, жгучая крапива в человеческий рост, загораживающие и без того узкие проходы, сложенные прямо на землю тюки, ящики и прочая дребедень. Тишина царила гробовая. Каждый треск под ногой раздавался в ушах оглушительным грохотом. Я застывала на месте, беззвучно ругалась и шла дальше – чтобы чуть погодя наступить на что-то ещё. Знать бы заранее – играла бы в детстве в шпионов, а не в магов!

Водоём выглянул из-за очередного полуразрушенного строения черным блестящим блюдцем с каймой из ряски, в котором, за неимением лучшего, купались звёзды. В воду плавно уходили широкие каменные ступени, огражденные толстой решеткой перил. К перилам были привязаны две темные фигуры, не подающие признаков жизни. Моё сердце лихорадочно заколотилось, но я сдержала первый порыв броситься вперед без разбора и оглядки. Наоборот, я затаилась за углом ближайшей развалюхи, стараясь даже не дышать. Керту можно было отказать в везении, но только не в уме и осторожности.

Через минуту я поняла, что не ошиблась. У противоположного конца пруда возникла какая-то возня, послышался шум, сильный плеск, затем ровное журчание воды. Ряска зашлась волнами, и мне показалось, что уровень воды в водоёме стремительно поднимается. Казалось, что звёзды стараются выбраться наружу. Черный силуэт на том берегу, показавшийся мне гигантским, распрямился и удовлетворённо выдохнул. В темноте я могла разглядеть только габариты его массивной фигуры и нечто металлическое на голове – скорее всего, шлем. При его движениях слышалось бряцание шпор – следовательно, его лошадь неподалеку. Обычная, надеюсь. Двигался гигант неспешно, уходить явно не торопился, словно чего-то ждал.

Я поняла, чего, когда перевела взгляд на привязанных к решётке. Вода уже доходила им до подбородков и останавливаться не собиралась. Верзила не поленился разрушить плотину, отделяющую искусственный пруд от реки, и волны с жадным нетерпением устремились по новому пути.

«Ну же, Арин! – подстегнула я себя, – думай быстрее, иначе ты спасёшь только трупы!».

Положеньице складывалось аховое. Выскочить из засады равнозначно самоубийству. Здоровяк был выше меня на голову и сильнее раз в сто. К тому же, он мог оказаться магом. Пока я добегу и развяжу пленников, он уложит меня, если не заклятием, то ловким броском кирпича. Почему-то я не сомневалась, что запрет на кровопролитие, наложенный Кертом на Орри, меня не касался. Первой связать его заклятием? Не успею! Нет уверенности, что его не начнут искать, и найдут… Думай, Арин, думай. Вода прибывает. Вода…

§ § § § § § § § §

– Спорим, я просижу под водой дольше? – хвастливо заявил Тони.

Я поморщилась:

– Заливай! Ты вылезешь раньше, чем я досчитаю до ста.

– Спорим? – не отставал он, – Я выиграю! Ты не умеешь нырять!

Я не умела. Но проспорить Тони?! Мне в голову пришла идея, и я уверенно задрала нос:

– Проверим?

Лейна, выбранная судьёй, важно махнула рукой:

– Начали!

Мы с одинаковым радостным визгом плюхнулись в воду. В нос ударило, в ушах зашумело. От страха чуть не захлебнувшись, я быстренько пробулькала четыре строчки, выученные недавно в тайне от Неды из Книги Стихий. Вокруг моей головы образовался пузырь воздуха. Я осторожно выдохнула и удовлетворённо поняла: опасность утонуть мне не грозит. Вода плескалась за пределами пузыря, слышно было, как возиться рядом Тони, как на берегу монотонно отсчитывает Лейна. «Сто двадцать девять, сто тридцать…». Тони, не выдержав, с шумом выскакивает на берег. На меня с укором смотрит потревоженная рыбка. Мне весело, я хохочу. Затем спокойно выхожу из воды, пузырь бесшумно лопается. Тони провожает меня восхищенным взглядом. Я победоносно шествую вперед – и натыкаюсь на Неду.

– Та-а-ак, – произносит она, – по-твоему, это честно, Арин?

Шмыгнув носом, я молчу.

– Сначала тайком таскаешь опасные книги, затем используешь полученное знание с целью обмана?

Она говорит негромко, Тони её не слышит. Но это уже не важно, я обиженно выпаливаю:

– Задерживать дыхание под водой – врожденный талант. Как и умение пользоваться заклятиями. Тони умеет одно, я – другое, так что мы на равных, Неда!

Няня сурово смотрит на меня из-под грозно сведенных бровей:

– Он – человек. Ты – маг. Ты никогда не будешь на равных ни с одним человеком или итлунгом в Авендуме. Стыдись, Арин! Тебе дана огромная сила. Позорно использовать её для обмана.

Она уходит, неумолимая и непреклонная. Тони и Лейна смотрят в недоумении. Ясно, что мне влетело, но непонятно, за что. Я подхожу к ним, глядя в песок, и тяну виновато:

– Я сжульничала, Тони. Я… дышала через соломинку. Ты выиграл. Я не умею нырять.

§ § § § § § § § §

Сколько я смогу продержать воздушный пузырь? Двадцать, тридцать минут? Гигант на берегу терпеливо выжидал. Я решилась. Держать заклятие на расстоянии оказалось труднее, чем рядом с собой. Хорошо ещё, что вода поднималась быстро, без задержек. Вскоре решетка полностью ушла под воду. Фигура неторопливо обошла пруд, наклонилась к самой воде. Я сжалась в ужасе. Вдруг он различит пятно воздуха вокруг их голов?! Обошлось. Здоровяк выпрямился, развернулся и потопал прочь, пройдя в метре от меня. Блеснул металл ножа на боку, скрипнула кожа сапог, звякнули шпоры. В нос ударил тошнотворный запах пота и давно не мытых волос. Меня не почуял, значит, не маг. К тому же, надеюсь, от меня не разит всякой дрянью. Я выжидала, слабея с каждой минутой, но рисковать боялась. Вдруг он не ушёл? Вдруг стоит, подобно мне спрятавшись в тёмном закоулке?!

Далёкий цокот конских копыт заставил меня испытать такую радость, какой я не помнила давно. От восторга я чуть не упустила чары, вовремя спохватилась, бросилась к берегу. С трудом разглядела в воде очертания тел. Мама дорогая, а как я их вытащу? Я же девушка, а не ярмарочный силач! Прибегнуть ещё к одному заклинанию? Да я не удержу два сразу! Или их утоплю, или надорвусь, и всё равно утоплю. Выход пришёл сам собой.

Решётка пулей вылетела из воды, грязь, тина и ряска полетели во все стороны. Несказанно удивлённая делом своих рук (не буквально рук, конечно), я еле успела отскочить. Шлепок получился мощный, хорошо ещё, что берег густо зарос осокой. Верёвка, стягивающая моим невезучим знакомцам руки и ноги, была в мизинец толщиной, не меньше. От воды она набухла, а тина зловредно обмотала её плотным слоем. Я почти выла, терзая едва подзажившие пальцы, развязывая мастерски выполненные узлы, помогая себе зубами, локтями, ногами, и всем, чем только возможно, поминутно отплевываясь от ряски. Первым я освободила Рэя, проверила сердцебиение – жив. Без сознания и… удивительно, ни следа чар. На затылке шишка, на щеке порез. Как ни странно, сочиться кровь, не сталь… Ладно, разберёмся позже. Орри был цел и невредим, находясь в уже, должно быть, привычном ему, магическом Покое. Посадив его спиной к решётке, я вновь убрала заклятие, только, на сей раз, отдыхать не позволила: обхватила за плечи и несколько раз хорошенько встряхнула. Он дернулся, застонал и попытался освободиться.

– Потише! – я встряхнула его ещё разок, – это я, Арин!

Он открыл глаза и уставился на меня невидящим взглядом. Радужки лихорадочно меняли цвет: голубой, зелёный, жёлтый, серый, карий, опять зелёный. Итлунг был в шоке. Я похлопала его по щекам, надеюсь, легонько.

– Арин?! – послышалось за моей спиной.

Рэй приподнялся на локте и смотрел на меня, как на призрак. Впрочем, недоумение на его лице быстро сменилось обычной смесью подозрительности и тревоги:

– Орри?!

– Живёхонек. Пока в шоке. Я резковато сняла за…

Тут я прикусила свой не в меру длиннющий язык, но было уже поздно. Рэй подскочил ко мне, пошатываясь, правда, но вполне свирепо:

– Ты маг?!

– Поосторожнее! – осадила я его, – Ишь, распрыгался! Какая тебе разница, кто я?

Он смотрел на меня, не мигая. С волос свисала тина и капала вода. Потрогал затылок, поморщился. Я исподлобья следила за ним. Даже полуживой и избитый, он был опасен. Я чувствовала это – и не боялась. Просто наблюдала.

– Как ты здесь оказалась?

– Прогуливалась! Я всегда гуляю на сон грядущий. Сегодня прекрасная ночь для прогулок. Так и тянет подышать свежим воздухом.

От пруда несло затхлой водой, ряской и поднятой со дна вонючей тиной. Губы Рэя изогнулись в ехидной усмешке. Я дерзко смотрела ему в глаза. Не знаю, до чего бы мы дошли дальше, если б не Орри, благодаренье Святой Йоле, пришедший в этот момент в себя. В отличие от своего непредсказуемого спутника, итлунг повел себя соответственно ситуации: жалобно стонал и откашливался, долго озирался по сторонам, картинно воззрился на меня и минут десять вникал в происходящее. Наконец, разобравшись в положении, он сделал то, что и полагалось – поклялся мне в вечной преданности. Но Рэй не унимался:

– И все-таки, как ты нас нашла?

Я глубоко вздохнула:

– Я же говорю: гуляла. Гуляла-гуляла, и набрела на гостиницу, полную постояльцев с наложенным Заклятием Покоя.

Орри тихо охнул.

– А дальше? – напирал его спутник.

– Дальше?! Мне стало жутко любопытно, ради кого это затеяно. Заклятие, одновременно наложенное на сотни человек, не семечки, знаете ли. И во всей гостинице отсутствовала только одна пара прибывших накануне – догадайтесь, кто.

– Но сюда тебя что привело? Или кто?!

– Моё дурацкое чувство сострадания! – потеряла терпение я, – В следующий раз я пройду мимо, даже если вас будут резать на кусочки! Чтобы потом не отвечать на идиотские вопросы! Что ты хочешь знать? Подослана ли я Кертом? Ответ – нет! Сюда меня привела простая догадка, как оказалась – правильная. А теперь можете проваливать на все четыре стороны! Мне нет дела до вечного дележа власти между итлунгскими кланами! Я влезла во всё это только потому, что Керт посягнул на вещи, которые, можете себе представить, мы здесь, в Скируэне, чтим! Уматывай к царственному папочке, Приносящий Весть, и пусть дальше он заботиться о твоей безопасности!

Вот теперь он заткнулся. Даже больше. Оцепенел, замер с полуоткрытым ртом. Лишь глазищи сверкали зловещим блеском.

– Читающая, – потрясённо выдавил Орри, – ты – Читающая!

– Также пишущая, говорящая и даже думающая! Что с того?!

Рэй сделал широкий шаг и встал вплотную ко мне, настолько близко, что я слышала, как ровно и часто бьётся его сердце, а волосами касалась щеки – абсолютно целой. Может, рана мне показалась? Или кровь была чужая? Он не дал мне додумать, осторожно заглянув в лицо:

– Арин, ты Читающая и маг. Ты признала в Орри итлунга и королевскую кровь – думаю, с самого начала. Неужели ты считаешь, что мы с Кертом не поделили власть в Авендуме? Ты не представляешь, насколько все сложнее и запутаннее!

– Не представляю и не хочу! – мстительно заявила я, – И, вообще, отойди! С тебя ряска сыплется! С меня довольно, я ухожу!

Орри… нет, Одри-ир-Рии – умоляюще схватил меня за локоть:

– Арин, постой. Погоди!

В его взгляде сквозило отчаяние:

– Не уходи, Арин! У Керта власть, сила, союзники… Мы же связаны внезапностью нападения, отсутствием времени, невозможностью довериться кому-либо, обязанностью во что бы то ни стало хранить всё происходящее в тайне… Помоги нам, Арин! Я чувствую, ты из тех, кто способен помочь…

Я чуток поостыла. Хвалёная гордость итлунгов склонялась перед моей скромной персоной и молила о спасении. Наверно, я должна была чувствовать себя польщённой и с радостью кинуться навстречу передрягам… Вот только лет мне было много, а доверчивости во мне – мало. И я слишком хорошо понимала, о чём меня просят.

– Прости, Одри-ир-Рии, – тихо сказала я,– Я не буду вам помогать. Я действительно не представляю, в чём вы увязли, вижу только, что вляпались крепко, по самую макушку. И не просто в тину. Я не встану на вашу сторону по первой просьбе, пусть даже она исходит из уст сына короля и будущего лорда Авендума.

– Ты нам не доверяешь? – вмешался Рэй.

– А вы – вы мне доверяли?! – вспыхнула я, – Кто мешал вам на хуторе отца открыто попросить моей помощи?! Даже имена приходилось тащить из вас клещами! Нет уж, прощайте! У меня и дома работы по горло!

Я развернулась и пошла прочь, уже не заботясь о тишине шагов. Крапива напоследок одарила меня жгучими волдырями. Сожаления я не испытывала. В конце-концов, я и впрямь ничего о них не знала.

В «Ключе» свет горел лишь в фонарях у входа. Я открыла дверь своим ключом. Полутёмный холл был пуст. Я поднялась в комнату и повалилась на кровать, не раздеваясь. Также не умываясь, не причёсываясь, не чища зубы, короче, не делая тысячу вещей, положенных благовоспитанной девице. Моя благовоспитанность – предмет спорный. Иногда я предпочитаю о ней забыть.

Заснула я моментально.

§ § § § § § § § §

Разбудил меня звук шагов и пение. Разлепив глаза, я, к своему изумлению, обнаружила у себя в комнате молодую особу в косынке и переднике, усердно стирающую с комода пыль, мурлычущую под нос модную песенку. Я прокашлялась. Девушка испуганно вздрогнула, повернулась, увидела меня и выронила тряпку. Тряпка упала на фарфоровую статуэтку. Безделушка свалилась на пол, осколки разлетелись по паркету.