Читать книгу Алиса - Анна Режик - Страница 1

Оглавление

ПРОЛОГ

Май

Бежать. Как можно быстрее и как можно дальше. Не хочу никого видеть. Опять. Опять всё повторяется. Как же больно.

Гул машин и проходящих мимо людей грубо режет слух и быстро растворяется в пустоте по мере того, как я разгоняюсь.

Никогда, никогда, никогда, никогда больше

И с чего я такая невезучая? Или дело не в везении? Конечно, не в везении, дура! Никогда ты никому не понравишься, никогда тебя никто не будет любить!

Я не понимаю, куда я бегу. Эти улицы мне знакомы, но сейчас они такие чужие.

Я всё ещё слышу, как они смеются надо мной. И лица прохожих напоминают мне об этом. Кривые, скошенные в уродливой насмешке, лица. Я забегаю в знакомый дом в надежде найти тёмный уголок и дать волю слезам, из-за которых мне уже становится трудно дышать. Сейчас я слишком далеко от дома, и мне не к кому здесь пойти, так что я должна успокоиться, прийти в себя и отправиться домой. Это маленькое тёмное место вполне подойдёт…

– Почему он так поступил, мам? – Теперь, в тёплых объятиях самого дорогого мне человека, я чувствую себя в безопасности, однако слёзы всё ещё не просыхают.

– Ну, потому что он ещё не повзрослел. – Её голос, мягкий и строгий, всегда звучит как самый жёсткий приговор или долгожданное помилование.

– А что мне теперь делать? – Я нехотя отрываюсь от её груди и смотрю ей прямо в глаза, пытаясь найти в них ответ.

– Для начала – успокоиться и перестать плакать. Прими это как очередной опыт общения с придурками. Извлекай для себя жизненные уроки.

– Мам… – к горлу опять подступает ком, я еле сдерживаю новый поток слёз, стараюсь говорить обычным тоном, но голос срывается на писклявый крик, который то повышается, то понижается, – но как я завтра пойду в школу? Они все снова будут смеяться.

– Как ни в чём не бывало. Даже не думай показывать свою слабость. Делай вид, что они для тебя просто не существуют. Переступи через это и живи дальше. Кстати, насчёт школы. Больше без моего разрешения не сбегай. – Говорит она строго, но в глазах я вижу улыбку. Она понимает.

– Да, мам. – не обещаю, конечно, но постараюсь, – Скоро выпускной, и… – я не успеваю договорить, она снова читает мои мысли.

– Я знаю. Можешь не ходить, если не хочешь. Думаю, там тебе делать нечего. К тому же, мы можем отдохнуть где-нибудь только в окружении нашей семьи, и наш выпускной будет ничем не хуже школьного. Даже наоборот. Вот только сейчас тебе нужно на предстоящих экзаменах сосредоточиться.

Я киваю, и мне наконец удаётся выдавить из себя подобие благодарной улыбки.

Июнь

Неимоверное, дичайшее желание пройти мимо этого Богом забытого места. Но я всеми возможными (и невозможными) силами заталкиваю себя в школу, потому что не хочу встретить вечером дома разъярённого дракона, в которого точно превратится моя мама, если узнает, что кое-кто её не послушал. Последний день в школе, нужно выдержать ещё буквально пару часов (а то и меньше), забрать диплом, и я наконец-то смогу забыть обо всех этих злобных людях.

Даже то, что я сажусь за последнюю парту, не мешает кучке неудачников беспрестанно вертеть своими шеями в моём направлении, показывая различные непристойные знаки, кидаясь в меня обмоченными в слюне бумажками и потёкшими стержнями от ручек. Иногда мне так хочется ответить им тем же, но я предпочитаю делать вид, что не замечаю этого всего (наверно, я просто трусиха). Но иногда бывают случаи, когда не замечать их поступки просто невозможно.

Эй, Алиса! Смотри сюда, Алиса!

Что… это было… вчера? Нет, не хочу об этом думать, не хочу вспоминать! Но никого не волнует, чего я хочу, а чего – нет. Даже моё подсознание. Кажется, я начинаю паниковать. Уже совсем не замечаю колкие фразочки одноклассников и одноклассниц в мой адрес. Непроизвольно погружаюсь в собственные мысли. Глубоко внутри… Я отключаюсь.

Любовница всех времён! Смотри на него! Твой рисунок?

И, словно в первый раз, я снова вижу, как он рвёт мой рисунок. Рвёт и смеётся. Я слышу и чувствую шелест бумаги, словно всё это происходит прямо сейчас. Он, мальчик, которого я так долго любила в тайне от всех, которому надеялась сделать приятно, нарисовав его портрет, рвёт и бросает остатки рисунка мне в лицо. И как они только догадались, что это я его нарисовала? Кто мог меня сдать? Единственные две девчонки, с которыми я общаюсь? Не важно. Ничто уже не важно. Голоса в голове завопили с новой силой.

Ты же уродина

Как же хочется пить.

На что ты надеялась?

Чувство, будто кто-то очень близко от меня провёл горящий факел от самого низа спины до головы.

Смотри сюда, Алиса!

Мне становится трудно дышать.

Шлюха

В глазах начинает темнеть, я перестаю слышать шум вокруг, но успеваю прокричать про себя: «Только не отключайся! Нет, нет, нет…» Пытаюсь поднять руки, чтобы расстегнуть верхнюю пуговицу рубашки: мне нужен воздух, но всё тщетно. Ощущение, будто на меня сверху накинули матрац, а поверх него лежат ещё семеро людей. Я уже не управляю своим телом.

Смотри, Алиса! Смотри! Слышишь? Слышишь? Али-и-са!

Не знаю, сколько времени прошло: час-два? Минута… Я отключилась, но, как ни странно, не упала со стула.

– Алиса! Ты слышишь меня? – я постепенно выхожу из этого состояния, тупо и без сил глядя на классного руководителя. Слышу её голос, и очертания её становятся чётче. – Через неделю выпускной бал. Ты всё записала? А теперь сдаём деньги на подарки учителям.

Ага, конечно. Удачи вам на вашем выпускном…

Меня больше волнует, что со мной сейчас было? Меня всё ещё трясёт, и я очень хочу пить. Мамочка, мне страшно. Я не хочу, чтобы это снова повторилось.

Я почти дома. Осталось совсем немного. Однако лучше мне не стало. Наоборот: голова кружится с новой силой, начинает подступать рвотный рефлекс. Практически ничего вокруг не вижу, всё застилает тёмная плёнка, как чёрный дым от огня. Ещё буквально пара шагов…Я неохотно, всё ещё не чувствуя собственных движений, машинально подношу левую руку ко рту. С чего это меня тошнит?! Ну же, ещё пара шагов – и я дома.

Слышу чьи-то возгласы, вздохи и… как папа спешно повторяет: «Терпи, терпи, терпи». Как же вовремя. Мне уже не так тяжело переносить тело, я вообще почти не иду сама: я в надёжных руках. Папа… Быстрым шагом мы достигаем ворот нашего дома. К этому времени мой рот уже полон гадости, которая тут же вырывается наружу. И ещё. И ещё. Затем ещё немного. Затем снова, но уже много. Меня не перестаёт тошнить, и я плачу. Сколько можно…

– Господи, у тебя губы, как у мертвеца, – папа окидывает меня беспокойным взглядом, – Как ты?

– Спасибо, пап, – каждое слово приходится буквально выдавливать из себя. Я пытаюсь улыбнуться, – мне легче. – Хотя я всё ещё лежу в кровати, не могу пошевелиться, так как сил совсем не осталось. Похоже, они вышли вместе с рвотой. Лицо у меня ледяное, пот стекает по лбу и вискам. Но я не солгала, мне определённо становится легче.

– Что случилось?

– Всё в порядке. Я просто переутомилась.

– Позвать маму?

– Да, пожалуйста.

Он целует мой мокрый лоб, сдерживает взволнованный вздох и уходит.

Со мной определённо что-то не так. Неужели это состояние было вызвано переживаниями о случившемся? Мне нельзя так… принимать всё близко к сердцу. Думаю, именно эти слова мне сейчас скажет мама. Знаю. Но я никак не могу выбросить из головы все эти злосчастные моменты, они ломают меня изнутри. Юношеский максимализм, скажет мама. Ну хорошо, соглашусь. Так научите, взрослые, справляться с этим! Как?

Мама осторожно заходит в комнату.

– Что случилось? – она смотрит на меня с широко раскрытыми глазами и не сдвигается с места, ожидая ответа.

– Не знаю. Я была в школе. Всё как обычно. На классном часу мне вдруг стало плохо, и, по-моему, я упала в обморок. Ну, как «упала»… Не помню.

Мама грустно выдыхает, то ли с облегчением, то ли наоборот, и понемногу начинает двигаться в моём направлении.

– Сейчас мне лучше, – продолжаю я, – думаю, это из-за…

– Я знаю, из-за чего это, Алиса. – И она как обычно не даёт мне шанса хоть немного приврать и перебивает, говоря чётко и прерывисто. – Перестань убиваться из-за парней. Послушай меня, – она берёт мою ледяную ладонь в свою, более тёплую и мягкую, и я снова становлюсь уязвимой, тщетно пытаюсь сдержать слёзы. – Бог бережёт тебя для лучшего.

Опять сто пять. И слушать не хочу.

– Ещё раз говорю, прими это как опыт. Ни больше, ни меньше. Какие твои годы? У тебя всё впереди. Ну вот, к сожалению, так бывает в жизни. Не одна ты с такими проблемами, в конце концов.

Да при чём тут другие? Мне что, от этого легче стать должно?

Опять мой истерический рёв. Ненавижу говорить сквозь слёзы.

– Тогда почему у других девочек уже хотя бы по одному парню было? А я сколько ни влюблялась, всегда получала только пинки и плевки в свою сторону, выслушивала, какая я уродина и шл…

– Чшш! И слушать не желаю. Ты знаешь, что это не так.

– Мам. Мне и не нужны парни вовсе. Я хочу одного. Одного навсегда.

Она крепко сжимает мне руку, тепло улыбается, даже смеётся.

– Ну, ты у меня прямо героиня классического романа. А самое главное откуда понабралась? Я так не воспитывала вроде. Из книжек и набралась. Точно. – Говорит нежно, тихо, почти шёпотом, упоительно, убаюкивающе. – Ты пойми, что в жизни всё не совсем так, как в книжках этих бывает. Дочь, ты так быстро взрослеешь… Тебе хочется всего и сразу. Наберись терпения. Всё у тебя будет. Я более, чем уверена. Но ты должна отпустить прошлое.

Теперь я совсем не могу говорить из-за этих проклятых слёз.

– Хочешь, я познакомлю тебя с Димой? Просто для разнообразия.

Я отрицательно мотаю головой.

– Чего нет-то? Хороший парень.

– Мам, каким образом? «Помоги вытащить мою дочь из депрессии, а там – стерпится, слюбится». Я ему не понравлюсь. И не хочу я никого. Не хо-чу.

– Ну ладно! У меня на работе ещё Максим есть, правда он постарше. Тоже хороший, симпатичный. Сейчас покажу фотографии, если найду.

Я закатываю глаза и безучастно отворачиваю голову в сторону, пока она копается в телефоне. Не нужен мне никто.

– Вот! Это Димка, – она показывает фотографию, на которой молодой парень в джинсах, бардовой футболке и солнечных очках сидит на скамейке и с лёгкой улыбкой на лице смотрит куда-то вдаль, – А это… – она перелистывает фотографии. Я иронично морщу нос. – Макс.

Всё ещё без интереса, но будто по привычке или из уважения к маминым стараниям привлечь моё внимание, я бросаю мимолётный взгляд на экран её телефона, где вижу нескольких мужчин и женщин. Она приближает экран, чтобы моё внимание сфокусировалось на том, что стоит слева и тепло улыбается на камеру. На нём какие-то, как мне кажется, пляжные белые шорты и такая же белоснежная рубашка с короткими рукавами.

Ну и что?

Нет, нет, нет.

– Не хочу никого – отрезаю я, но мама явно настроена решительно.

– Ну, это ты сейчас так говоришь. Тебе, кстати, на приём через неделю. Нина хочет тебя видеть. Как раз в день твоего выпускного… – она вопросительно сморит на меня. – Надеюсь, ты не передумала?

Я, не колеблясь, отвечаю.

– Конечно, нет. Я лучше к стоматологу пойду, чем проведу выпускной с людьми, которые меня не выносят (и которых не выношу я).

– Ну и отлично. Если вдруг увидишь Максика или Димку, приглядись к ним, – она подмигивает, это выглядит смешно, но у меня нет сил даже улыбнуться, поэтому я устало морщусь, произнося:

– Мам…

– Ладно-ладно, отдыхай. И смотри мне, чтобы больше не хандрила!

Как будто я от этого кайф ловлю.

Она уходит, и её силуэт в дверях постепенно растворяется по мере того, как я засыпаю.

…Август

Пока мы с мамой ехали до метро, я уже сто семь раз успела пожалеть о том, что мы не выбрали институт хотя бы немного ближе к нашему дому. Мы едем уже три часа, и я, конечно, люблю тёплую погоду, но сейчас эти прилипшая к спине майка, капли пота на лбу и бесконечная жажда служат лишь очередными раздражителями для моего и без того худого настроения.

Мама выглядит спокойной. Она почти всегда спокойна, как удав. Или как рыбка в аквариуме. Моих экзаменационных баллов вполне достаточно, чтобы её спокойное состояние не изменилось при подаче документов на филологический факультет.

Мне, честно говоря, без разницы, какой факультет мы выберем. Скорее всего я стану учиться на преподавателя русского языка и литературы. Не знаю. Может, это и не моё вовсе. После стольких лет унижений как-то не очень хочется возвращаться в школу. С моими высокими баллами я могла бы выбрать профессию немного смелее, интереснее. Так, по крайней мере, говорила моя единственная любимая учительница в школе.

Однако с мамой спорить бесполезно, и мы почти уже пришли. Даже издалека здание института выглядит намного больше, чем школа. И всё, о чём я теперь думаю, глядя на него, это…

Снова учёба

Снова люди (теперь уже не одноклассники, а одногруппники, хотя суть не меняется), с которыми я вряд ли смогу завести дружбу

Снова куча ненужных и неинтересных для меня предметов

Снова учителя, которым до меня и до моих знаний не будет никакого дела

Знаю, не лучший настрой. Может, всё будет не так уж и плохо, как любит повторять моя мама.

Мы подходим всё ближе. Здание довольно старое, но его внешний вид и территория, на которой оно располагается, аккуратно ухожены: ровная асфальтированная дорожка, стриженый газон, цветы и деревья… Уютно. И очень приятно пахнет свежескошенной травой. Я стараюсь настроить себя на позитивный лад. И атмосфера (как в библиотеке: тихо, уютно и пахнет книгами), в которую мы попадаем, заходя в здание университета, хоть мне и очень жарко, помогает.

Мы подали документы всего в два института. Первый, на который надеется (в котором почти уверена) мама. Второй – для подстраховки. «Больше не нужно, с такими баллами мы куда угодно пройдём». Так она говорит. Я всё думаю, что если бы всё было по-другому: у меня были бы школьные друзья, я ходила бы с ними гулять, развлекалась день и ночь, у меня появился бы парень. Училась бы я так же хорошо в этом случае? Мама отвлекает меня от этих раздумий.

– Вот выучишься, станешь преподавать, дорастёшь до директора школы, – её мечтательный настрой я, к сожалению, не разделяю. Не уверена, что всё, о чём она говорит, мне нужно. Может, когда-нибудь… Но это не точно. Я не знаю, чего я хочу. Пока не знаю.

Глава 1

Июль…

– Отлично, – Нина, мой любимый врач-стоматолог, благодаря которой, собственно, я больше ни капли не боюсь лечить зубы, слегка отодвигается от меня, снимает медицинскую маску с лица и улыбается своей привычной широкой и красивой улыбкой, – настало время для брекетов.

Что? У меня же вроде с этим нет проблем… особо. Наверно.

– Не переживай, у тебя хорошие зубки, просто немножко нужно подправить. Так что долго тебе их носить не придется.

Да я и не переживаю вовсе. Просто это немного неожиданно. Ничего не произношу вслух, только слегка пожимаю плечами и изображаю вопросительную гримасу на лице, при этом стараюсь безобидно улыбнуться.

– Да не беспокойся ты так, – да я и не беспокоюсь! – я отдам тебя в надёжные руки. Сейчас познакомлю тебя с ним. Пойдём.

А можно Нина будет и стоматологом-гигиенистом, и стоматологом-хирургом, и стоматологом-ортодонтом, и стоматологом-терапевтом?.. Зачем мне идти к кому-то ещё?

– Вот. Это Максим Алексеевич, – Нина говорит это непринуждённо, и я слышу даже нотку веселья в её голосе.

Он выглядит не очень дружелюбно. Да и сомневаюсь, что на подобный лад настроен. Недоверчиво оглядывает меня с ног до головы и подзывает к себе Нину, шепчет ей что-то на ухо, она в ответ неодобрительно хмурится и машет рукой. Что он ей сказал? А нельзя меня отвести к какой-нибудь женщине-ортодонту? Ну пожалуйста!..

По его виду можно сказать, что он вообще не рад новому пациенту. Точнее, именно пациенту в моём лице.

Они оба подзывают меня к креслу, и я послушно сажусь в него.

Слова, следующие дальше, абсолютно мне непонятны. Они начинают говорить на своём-докторско-стоматологическом языке.

Я напрягаюсь от каждого его прикосновения, и Нина не перестаёт повторять одни и те же слова: «Не переживай, брекеты – это не больно».

А я не устаю повторять в ответ (но не вслух, так как обычно в эти моменты у меня во рту их руки): «Да не переживаю я! И не боюсь». Просто… Почему мне кажется, что он так злобно смотрит на меня, как будто, если бы здесь не было Нины, он бы сделал со мной что-то нехорошее, сделал мне больно. Или просто выгнал бы из кабинета.

Похоже, у меня паранойя. Мама права, не могут же все люди в этом мире желать мне только зла, и, если я не начну жить «здесь и сейчас», то никогда от этой паранойи не избавлюсь.

После небольшого осмотра, Нина, глядя на меня и одновременно указывая на мужчину с таинственно-тёмным взглядом, с широкой улыбкой произносит: «Он – твой друг на ближайшие полтора года».

– Хе-хе, – как дура выдавливаю я.

ЧТО?

Не то, чтобы я боюсь… Но… Господи, полтора года? Не уверена, что готова к этому.

– Меня нисколько не смущает мысль о том, что я буду носить брекеты на протяжении полутора лет, а может и больше… – стараюсь говорить чуть тише, чтобы наш разговор никто не мог услышать (в клинике, в прочем, как и везде, много людей, любящих посудачить даже на самую незаковыристую тему). Мы с мамой в её маленьком душном кабинете ждём, пока новый для меня доктор в лице Максима Алексеевича позовёт меня на приём.

– Ну а что тогда? – мама, ну где твоя способность читать мысли, когда я не могу их сама толково объяснить?

– Я думаю, ну, мне кажется, что «мальчик», – не случайно делаю акцент на этом слове, ведь он совсем уже не мальчик. Он кажется взрослым мужчиной, хотя и выглядит с первого взгляда довольно молодо, – которого ты мне так рекомендовала, в общем, он как-то недружелюбно на меня поглядывает. Скажем так.

– А ты? Как на него поглядываешь?

Ну, здрасьте! Что за вопросы?

– Да никак. Я и не успела его разглядеть особо. Но теперь, думаю, у меня будет достаточно времени для этого.

– Стерпится, слюбится, – она смеётся, а я закатываю глаза, но тоже не могу удержать улыбку.

– Ладно. Главное, чтобы как доктор был хорошим.

– Перестань думать, что все вокруг тебе желают только зла. Забудь об этом. Забудь о школе. Всё позади.

Улыбка спадает с моего лица мгновенно, стоит только вспомнить школу, всё, что в ней происходило. Ох, эти ужасные школьные годы. Мама права. Пора забыть об этом и жить дальше.

– Да, ты права, но это не значит, что я должна бросаться на первого встречного. Или бегать за кем-то.

– Конечно, не значит. Я сказала тебе лишь присмотреться к нему. А тут Нина тебя сама к нему отвела. Может, это судьба! – она снова подмигивает, – И не надо ни за кем бегать. Ты у меня такая красивая. Вот увидишь – это за тобой бегать будут.

И опять эта песня о том, какая я красивая, что весь мир у моих ног и бла-бла-бла. Она говорит так только потому что я – её ребёнок. Но я ведь сама не слепая. Я не люблю то, что вижу в зеркале. И для меня совсем неудивительно то, что я никому вокруг не нравлюсь (особенно среди парней). Поэтому мне лучше оставаться в тени. Может, я и переключусь на кого-нибудь. И снова, втайне от всех, буду любить. Только на этот раз уже наверняка никто не должен об этом узнать.

– Я через пять минут уже пойду. Доберёшься сама?

– Конечно, – коротко целую маму в щёку и иду на респешен.

Я не дождалась приглашения доктора. Некто другой назвал моё имя, когда я сидела на зелёном кожаном диванчике у администраторов, и попросил следовать за ним.

В кабинете чертовски холодно. Похоже, я погорячилась, выйдя из дома в джинсах и такой короткой, тонкой футболке. Я облокачиваюсь на спинку кресла, и руки мои мгновенно покрываются гусиной кожей. Касаюсь кончика своего носа: ледяной. Я не люблю жаркую погоду (такую, как сейчас на улице), но и холод не переношу. Где же доктор? И куда делся тот парень, который меня сюда, собственно, позвал?

Я лежу в этом кресле, расположенном спинкой к двери, новая волна раздражения (волнения?) не успевает настигнуть меня, и я слышу звук приближающихся шагов. Дверь открывается и закрывается через пару мгновений. Кто-то обходит кресло со стороны моего левого плеча, и я немного напрягаюсь. Это тот человек, который позвал меня сюда и таинственным образом исчез. Теперь он снова тут. Вероятно, это ассистент. Худой, высокий парень. Кажется, не намного старше меня.

– Как дела? – он нарушает молчание.

– Хорошо. – ну зачем он спросил? Теперь молчание из обычного, умиротворённого превратилось в неловкое. Придется поддержать разговор. – Ставить брекеты – больно?

– Нет, совсем нет. Максим Алексеевич – отличный специалист. Не бойся. – он широко, но немного застенчиво улыбается мне и тут же отворачивается, начиная перебирать какие-то инструменты на рабочем столе.

– Я и не боюсь. – снова отрезаю я, но на этот раз едва слышно.

Волна раздражения, не успевшая настигнуть меня ранее, снова набирает обороты. И чего меня так раздражает? Я и сама понять не могу. Может, от того, что я не хочу видеть этого доктора, к которому мама так упрямо советует присмотреться? Может, от того, что боюсь ставить брекеты? Нет, точно нет. Может, от того, что он опаздывает? Я уже хочу открыть рот, чтобы спросить ассистента, где доктор, но в это же мгновение дверь сзади отворяется, в кабинет «влетает» доктор, захлопывает (без звука) дверь, устремляется к своему столу и плюхается на стул. Меня обдаёт ветерком от его быстрых и резких движений. Я ловлю лёгкие ноты сигарет и непроизвольно морщусь. Теперь понятно, где он был. Не выношу этот запах и когда рядом со мной кто-то курит. Благо, что от моего доктора ещё не так сильно пахнет сигаретами.

– Привет, Алиса! – услышав своё имя, я вздрагиваю и слегка поворачиваю голову на звук. И тут же отворачиваюсь. Мы же сегодня уже виделись. Что за глупости… – Как дела?

Меня снова парализовало. Я не могу сказать и слова. Просто поздоровайся, Алиса! Подыграй ему, раз уж ему так хочется. Предчувствую, как собираюсь выглядеть дурой, как и всегда, когда в горле застревает ком, и я ни одного проклятого звука не могу издать.

– Прив-е-е-т! – доктор подъезжает ко мне на своём кресле, оттягивает медицинскую маску и отпускает так, что она через мгновение встаёт на положенное место, и при этом его чёлка подпрыгивает кверху. Я не могу удержать смешок, и мне наконец-то удаётся выдавить из себя тихое и слишком скромное слово «здрасьте». На это короткое мгновение мне даже удаётся немного расслабиться.

Он уже отъехал от меня, но я чувствую, как он широко улыбается. От него исходит светлая энергетика, заразительная. Совсем не так, как это было, когда Нина привела меня к нему первый раз.

– Как дела? – вторит он.

– Нормально, – всё так же еле слышно отвечаю я.

– Чего, чего? Я не расслышал.

Господи, он разговаривает со мной, как с маленькой девочкой. Я томно выдыхаю и повторяю свой ответ чуть громче. Он снова подкатывается ко мне, но на этот раз не уезжает. Смотрит на меня, не отрывая взгляд ни на мгновение. Ну неужели не видно, что мне от этого неловко? Так бестактно… Мне хочется испариться в воздухе.

– А ещё громче?

Я привожу брови к переносице, но не могу сдержать улыбку. Получается выражение лица, как у ребёнка, который только что уронил кусочек пиццы, но ему сказали, что его отведут в пиццерию.

– Ну ладно, как хочешь, – он сдается, наконец-то. Отодвигается к столику с инструментами и что-то там ищет. – Боишься?

Да сколько можно, один и тот же вопрос. Нет, нисколько не боюсь! Но вместо того, чтобы ответить, я просто отрицательно мотаю головой.

– Вот и правильно, нечего тут бояться. Будет не больно, даже приятно.

У меня складывается впечатление, что он не обдумывает слова, прежде чем сказать их вслух. Но ему это и не надо. Сейчас от него исходит светлая, доброжелательная, тёплая энергия… И почему первое впечатление о нём было абсолютно противоположным?

Он даёт какие-то указания ассистенту, тот сразу же их выполняет. Я пропускаю всё, что они говорят, мимо ушей, потому что мне не знакома их профессиональная терминология. Однако кое-что я уловила, теперь я знаю, что ассистента зовут Карим.

– Нам нужно снять слепок зубов, – Максим Алексеевич снова обращается ко мне. – Это всё, что мы сегодня сделаем.

Он даёт очередное указание Кариму, и тот исчезает за дверью.

Я ожидала, что доктор продолжит задавать мне вопросы, улыбаться, может, даже смеяться надо мной, а я продолжу молчать и краснеть под его пристальным взглядом. Но только вторая часть моих ожиданий оправдалась.

Он словно пытается прожечь меня своим взглядом и ничего не говорит. Я уставилась на свои колени, скрестив на бёдрах пальцы рук. Что происходит? Мне хочется посмотреть ему в глаза, но я не решаюсь. И вряд ли вообще способна на это.

В голову приходит мысль, что всё мне это просто кажется. Бросаю быстрый взгляд на его плечо, и успеваю развеять свои сомнения. Он даже не шевельнулся. Сердце забилось быстрее, ладошки стали влажными, я быстро хлопаю ресницами и нервно сглатываю, словно стараясь отогнать от себя страшный сон после пробуждения.

Он снимает одну перчатку. От его следующего действия я вся напрягаюсь, жадно вбираю в себя воздух и задерживаю дыхание, глядя на его ладонь, лежащую на моей руке чуть выше локтя. Грудь у меня скачет от учащенного дыхания. Он слегка сжимает то место, на котором я ощущаю его большую, тёплую ладонь.

– Всё будет хорошо. Я не сделаю тебе больно. Обещаю. – Голос его стал низким, он говорит почти шёпотом, но в кабинете так тихо, что его слова звучат очень чётко и гулко раздаются в моей голове. Он убирает руку, и в кабинет возвращается ассистент. Перед глазами у меня пелена, я уже не вижу и не слышу, что происходит вокруг. Место, к которому доктор только что прикасался, горит, будто он не слегка ущипнул меня, а сделал «крапивку».

Он снова становится подвижным, «живым» и весёлым, а я ещё больше погружаюсь в себя. Пока мы были в кабинете одни, мне показалось, что он смотрел на меня как-то по-особенному. Не так, как доктор смотрит на своего пациента. И это прикосновение, хриплый шёпот… Но, может, мне это действительно лишь показалось.

Доктор берёт какой-то инструмент, приказывает открыть рот, и я повинуюсь. Я напрягаюсь, закрываю глаза, чувствую себя более неловко, чем до того, как он залез руками в мой рот. Представляю, как я нелепо выгляжу со стороны и тут же отгоняю это видение, успокаивая себя тем, что это его работа. Да и чего я вообще стесняюсь?

Он отстраняется на пару секунд, и, когда возвращается, я успеваю заметить резиноподобный материал в его руках, который он прижимает двумя пальцами к моей верхней челюсти.

Пока он держит эту липкую штуку у меня во рту и болтает с Каримом, я успеваю рассмотреть его лицо. Такой же мягкий и тёплый, как его голос, взгляд. Тёмные, карие глаза, в уголках – морщинки-следы от улыбок. Аккуратненький, кругленький носик. Ухоженная, остриженная борода. Мягкие розовые губы, вечно раскрывающиеся в широкой и доброй улыбке. А за губами красивые, ровные зубы. Он похож на большого плюшевого мишку.

Мне вдруг сильно захотелось прикусить его пальцы, находящиеся в моём рту. Но я дёргаю головой (насколько это возможно) и интенсивно моргаю, отгоняя это странное желание. С чего бы это мне захотелось его укусить?

Он вовремя обращает на меня внимание и вынимает этот материал из моего рта. За ним тянутся слюни… Я щурюсь от неловкости и досады. Но доктор, в отличие от меня, совсем не меняется в лице. Он аккуратно наматывает слюну на свободную руку в перчатке, затем берёт салфетку и вытирает уголки моего рта.

Мой доктор снова приземляется в кресло и пододвигается ко мне.

– Ну что, порядок?

Глаза мои устремляются куда угодно, только не на него. И он наклоняется ко мне так близко, что, кажется, вот-вот я почувствую его халат своими голыми предплечьями. Но этого не происходит. Однако он жадно продолжает попытки поймать мой взгляд, придвигается ещё ближе и застывает в этом положении. Я решаю посмотреть на него, может, тогда он отодвинется от меня и позволит мне спокойно дышать. Мои голубые глаза встречаются с его карими глазами, и мне снова кажется, что он смотрит на меня совсем не как на пациентку. Становится трудно дышать. Он слишком близко. Кажется, он может слышать беспокойный стук моего сердца. Потому что я его очень хорошо слышу – так сильно моё сердце ещё никогда не билось. И чем же этот доктор так зацепил меня? Своим странным поведением? Пора перестать влюбляться в тех, кто уделяет мне хоть чуточку внимания.

О чём это я? И не влюбилась я вовсе. Да, признаю, он мне нравится. И, быть может, я прислушаюсь к совету мамы – посмотрю на него с другой стороны. Опять вру. Уже посмотрела… Да Господи! Я вижу его первый раз! Ну ладно, второй (первый был на фото). Чувствую себя полной дурой (самобичевание, самокритика и ненависть к себе – «пустяки», от которых мне мама также настоятельно советует избавляться).

Наконец, он отстраняется и придвигается к рабочему столу, указывая на расположенный напротив него стул, и я послушно перемещаюсь туда.

Он достаёт макет чьей-то челюсти и начинает что-то объяснять. Но я не слышу. Слушаю, пытаюсь, но не слышу. Не понимаю, что он мне говорит. Лишь вижу.

Вижу, как уголки его рта растягиваются, и я непроизвольно улыбаюсь в ответ; вижу, как он слегка хмурится, и я свожу брови вместе, повторяя за ним; он проводит пальцем по гипсовым зубам, продолжая объяснять что-то, возможно, важное, и склоняет голову набок. Последнее движение я снова повторяю за ним. Вдруг его глаза устремляются на меня, и я просыпаюсь. Чувствую себя школьницей, которую застукали за списыванием. Да и выгляжу я как школьница. Всё из-за моих дурацких косичек…

– А ещё есть вот такие штуки, – он убирает челюсть в ящик и достаёт прозрачную, пластиковую вещь, похожую на слепок чьих-то зубов. Крутит её в руке, показывая со всех сторон, наклоняется к шкафчику, чтобы убрать её на место, но она выскальзывает у него из рук. Снова наклоняется за пластинкой, и она снова будто выпрыгивает у него из рук. Он ругается шёпотом, и я не могу сдержать смешок. Ему наконец удаётся её поднять и положить на место, а я всё ещё смеюсь, прикрывая лицо руками. Максим Алексеевич смотрит на меня, улыбаясь так, будто не понимает причину моего смеха.

– Чего смеёшься? – он подмигивает, и я краснею, убираю руки ото рта и мотаю головой, как бы отвечая на его вопрос: «ничего». Сама не понимаю, чего меня так развеселило.

– Ну скажи уже хоть что-нибудь! – вдруг взмолился он.

Если бы я могла, Максим Алексеевич! Я даже не знаю, что это: какой-то внутренний страх или неприязнь собственного голоса?

– Хочешь, я Карима прогоню? Карим, иди отсюда! – брови у меня от этих слов подскакивают в удивлении, но я продолжаю улыбаться. Ещё чего! Не надо никого прогонять. Я снова ничего не отвечаю, лишь отрицательно промычав и помотав головой.

– Хм, ну ладно. Что ж, сейчас мы сделаем снимок, и на сегодня хватит, я тебя отпускаю.

Он снимает перчатки: сначала левую, затем правую. И в глазах у меня темнеет. Всё веселье куда-то улетучивается, как только я замечаю кольцо на его пальце. Доктор и ассистент продолжают улыбаться, смеяться над чем-то. А меня будто током ударили. Голова закружилась, в горле пересохло. Я вернулась в изначальное, утреннее состояние.

И чего я так расстроилась? Я ведь вижу его только второй раз. Хорошо, ещё заметила кольцо сейчас, а не намного позже.

Прежде чем сделать снимок, девушка с глазами цвета ночного неба и чёрными волосами, собранными в хвост на затылке, говорит мне снять все заколки и серёжки. Я подхожу к зеркалу, выполняя указания. Склоняю голову на левый бок, снимаю серёжку. Взгляд кажется безразличным, бесстрастным. Склоняю голову на правый бок, тянусь руками к серёжке, не могу открыть застёжку и поднимаю глаза. В отражении вижу его, доктора. Я вздрагиваю, но внешне никак этого не выдаю. Он смотрит на меня так же, как тогда, когда мы остались одни в кабинете. Следит за каждым моим движением, и я делаю всё медленнее, не отдавая себе в этом отчёта. Но взгляд мой остаётся бесстрастным, а вот его – напротив. А впрочем, может, всё это мне только кажется. Я снимаю серёжку и кладу на стол. Разворачиваюсь и иду прямо, мимо доктора, даже не взглянув на него, к большому, незнакомому мне, аппарату. Девушка с чёрным хвостиком надевает на мои плечи довольно тяжёлую накидку и отводит к месту для прохождения диагностики, показывает, куда поставить руки и как правильно держать голову.

– В следующий раз мы встретимся, когда скобы будут готовы, – шуток и насмешек в голосе его больше нет. То ли от присутствия других докторов, то ли их и не было вовсе. – Я сообщу твоей маме или…

В кабинет забегает администратор и тонким голосом сообщает:

– Максим Алексеевич, Вас ждёт пациент.

Он отвечает, что скоро будет, и администратор удаляется.

– Я пошёл. До встречи.

– Пока. – Я удивляюсь собственному голосу. Такой холодный тон совсем мне не свойственен. И стеснительность вдруг куда-то пропала.

Голова кажется такой тяжёлой. Прислонившись к окну, я еду домой в электричке. Чувства и мысли смешались. Я влюбляюсь в своего нового доктора (?). Но он женат. И хорошо, что я узнала об этом сегодня. Хотя какая разница? И так, и так – обидно.

Перед глазами беспрестанно возникает его образ: эти добрые, карие глаза, заразительная улыбка. Как он касается моего локтя и как смотрит на меня.

Эти мысли надо гнать прочь. В конце концов, он не последний мужчина на земле, который может быть добр ко мне. Ведь так?

– Почему ты не сказала мне, что он женат? – вопрос, полный безнадёжности, вырывается снова и снова. Долго притворяться бесчувственной я никогда не умела. Все мои чувства и эмоции всегда написаны у меня на лбу. И на этот раз я не сдержалась. Волнение и чувство безнадёжности начали подступать к горлу, как только я приблизилась к дому. Мне хочется плакать от новой волны боли, но при этом почему-то хочется летать. Так вот какого это – влюбиться в женатого мужчину?

– Потому что я сама не знала. Правда, для меня это тоже новость. – Смотрю на её растерянное выражение лица и понимаю, что она и правда не была в курсе.

– Ну и что мне теперь делать? – ещё один безнадёжный вопрос, на который чёткого ответа я не дождусь.

– То же, что и до этого – жить дальше, – ну да, как обычно, безжалостно и утвердительно. – Да забей ты, Алиса, всё нормально будет. Не могла же ты успеть в него сильно втетериться.

Да не хочу я вообще ни в кого «втетериваться». У всех моих сверстниц всегда были хорошие отношения с парнями, им никогда не составляло большого труда заполучить внимание парней. А всё, что получала от парней я, так это издевательства, обзывательства и чего ещё хуже (и совсем не дёргание за косички).

– Стой, только не реви. Знаю я, что делать.

Мама уходит в другую комнату, и я не отчетливо, но всё же слышу брякание, похожее на звон стекла и начинаю догадываться, что у неё на уме.

Она возвращается с двумя бутылками белого сухого вина и с резко пробуждающим стуком ставит их на стол: «Вот что». Я смотрю на неё и на бутылки, снова на неё и снова на бутылки, затем смиренно встаю и иду за бокалами.

Спустя пару бокалов мне в голову приходит гениальная идея: найти моего доктора в социальных сетях. В глубине души я искренне надеюсь, что смогу найти хотя бы пару его фотографий.

И найти его оказывается совсем не трудно, и фотографий у него немерено… Первые две из них я сохраняю на телефон. Какой же он красивый… Недавних фотографий с женой у него нет. Так что дальше лучше не смотреть, не хочу лишний раз расстраиваться. Ну ладно, еще одну.

И тут на экране моего телефона появляются чьи-то крохотные красненькие ножки, которые нежно держат женские ладони. У него есть ребёнок. Фотография была сделана четыре года назад, значит, его ребёнку примерно столько же.

Я выхожу с его страницы, перевожу экран в режим «блокировки» и убираю телефон. Господи, и почему мне так обидно? Как я могла так быстро влюбиться в совершенно незнакомого мне человека? И почему только после этого я увидела кольцо на его пальце? А если бы я его сразу заметила, то всё равно бы влюбилась в него? Да, вероятнее всего, это было неизбежно.

Ну всё, хватит киснуть. Я не стану усугублять ситуацию. Не в этот раз. Он всего лишь мой доктор, время пролетит очень быстро, попрощаюсь с брекетами и с ним больше никогда не увижусь. Ещё несколько глотков вина и думать становится легче. Точнее, совсем не думать. Да. Вот так.

Я будто со стороны вижу, как мои глаза начинают блестеть от накапливающихся в них слёз. Но я улыбаюсь. Это страшное, но в то же время прекрасное чувство. Оно овладевает мной постепенно: от головы до низа живота…

– Я влюбилась, – эти слова неуверенно срываются шёпотом с моих дрожащих губ, и вместе с ними слёзы так и просятся наружу, но им всё-таки не удаётся вырваться. Будто что-то держит их, уговаривая: «Не сейчас, ещё не время».

Странно как-то. Мне абсолютно нечему радоваться. Но и плакать я больше не хочу. А про то, что было в школе, я словно забыла, да и не со мной всё это происходило. Мне уже всё равно. Моё настроение и отношение к этому так живо изменились, но я даже не могу понять, в какой именно момент это произошло. Когда он зашёл в кабинет? Или когда он коснулся меня, слегка ущипнув за руку? Или же когда испытующе посмотрел мне в глаза? А может в тот самый момент, когда мама впервые показала мне его фотографию? А может, я и не влюбилась вовсе? Может, это просто какой-то прекрасный сон после долгого мрачного пробуждения?

Нет. Не знаю. Неважно. Что бы то ни было, мне нельзя приближаться к нему. Но я рада, что могу наконец видеть всё, что происходит вокруг меня ясно, а не через постоянный непробиваемый мокрый слой, застилающий мне глаза.

Однако.

Нельзя же быть такой влюбчивой… Может я, сама того не заметив, и правда обратила на него внимание, когда мама показала мне его фото? Может, в тот момент мне было настолько плохо, и я нуждалась в чём-то, что могло бы меня отвлечь от дурных мрачных мыслей? И как раз в этот момент мама показала мне его. Но… Она ведь показала не только его. Ох, я не знаю, ничего не понимаю. Опять я слишком много думаю. Пора прекращать.

Но…

Что же будет дальше? Вопрос, застрявший у меня в горле с того самого момента, когда я увидела кольцо на его пальце. Ответа я, конечно же, не вижу. А может, не хочу видеть.

Глава 2

Прошло уже полторы недели, но, по всей видимости, брекет-система ещё не готова, так как вестей от доктора мама ещё не получала. И я тоже (соответственно). Мысли мои, хотя и ненамного, стали яснее. Но на его фотографии я всё-таки периодически поглядываю. Никто же не запрещал мне просто-напросто смотреть на него.

Я стараюсь успеть прочитать как можно больше книг, пока не настало время идти в университет (как только будут известны все результаты экзаменов, мы с мамой поедем подавать документы).

В конце осени прошлого года я сильно увлеклась классикой. Толстой, Пастернак, Лермонтов, Шолохов, Булгаков, Бунин, Чехов, Солженицын, Достоевский… Дни пролетают незаметно. Я живу в произведениях этих классиков, чувствую то, что чувствуют их герои, плачу и смеюсь, падаю и поднимаюсь вместе с ними.

Я живу в мирах, созданных этими писателями, и иногда бывает очень сложно вернуться в реальность.

Слова, движения, чувства и поступки героев произведений заставляют меня (помогают мне) забыть о реальном мире, перенестись в другой; забыть о своих собственных чувствах и прочувствовать каждого персонажа по отдельности. Я не могу уделить внимание лишь одному или двум персонажам. Когда я читаю, я чувствую каждого из них, пытаюсь понять, почему кто-то из них поступает так, а не иначе. Я словно примеряю шкуру каждого героя на себя.

Я люблю классику за то, что, казалось бы, простые вещи могут быть так изящно описаны. И наоборот – что-то, что, казалось бы, не описать словами (или, по крайней мере, очень трудно описать словами) написано простым языком, чёрным по белому. Все приглянувшиеся мне высказывания я привыкла записывать в блокноты и дневники. И таких дневников у меня накопилось не мало. В последнее время, чтение – моё любимое времяпровождение. Наверно поэтому я и выбрала специальность преподавателя русского языка и литературы при поступлении в институт (хотя мама настаивала на истории).

И, хотя обычно чтение помогает мне забыться, происходит это далеко не всегда. Иногда мне не помогает даже отвлечение на чужую историю, потому что моя собственная история хочет, чтобы внимание уделяли только ей.

И для неё у меня тоже есть отдельный дневник, правда, в него я редко что-то записываю. Может, стоит начать.

Все эти полторы недели, каждый день, меня мучает мысль о том, что я увлечена не тем человеком. Но что значит «не тем»? Я его не выбирала. И тонуть в этих карих глазах начала, хотя и не задолго, но до того, как увидела кольцо на его пальце.

Что же мне теперь делать? Ситуация кажется такой безнадёжной, безвыходной. Я редко влюбляюсь (хотя происходит это быстро и неожиданно). И ещё ни один раз в своей жизни не могла назвать удачным. Наоборот – с каждым разом всё хуже. Сейчас меня переполняет целый спектр эмоций. Стоит мне подумать о докторе (а с последней встречи с ним легче сказать, когда я о нём не думаю, разве что во сне, и то – не факт), сердце моё готово тут же взорваться, тело становится мягким, словно вата, щёки и уши начинают гореть. Но больше всего я горю от стыда. От стыда за свои чувства к нему, занятому человеку, чужому мужу. Я горю от стыда, угрызения совести и отчаяния, хотя по сути ничего дурного не сделала.

Я жажду встречи с ним и за это ругаю себя. Я была бы искренне рада просто увидеть его издалека, и, зная тот факт, что я его увижу совсем близко, я радуюсь ещё больше.

Увижу. Непременно увижу. Я рада этому. И одновременно боюсь. Боюсь, потому что мне предстоит встречаться с ним как минимум год, потому что чувства мои к нему будут только расти, потому что от этого всего я буду мучиться. Но, с другой стороны, видеть его хотя бы раз в месяц – моё единственное истинное желание на данный момент, и это единственное, в чём я отдаю себе отчёт здесь и сейчас.

Мне также не дают покоя мысли о том, как доктор коснулся меня, как он смотрел на меня в тот момент. Было ли это каким-то особенным знаком внимания, или мне всё это показалось?

Конечно, я всё это выдумала, размечталась. Да разве такой красивый, умный, взрослый мужчина может на меня посмотреть «по-особенному»? Тем более, женатый мужчина. Конечно, нет. Поэтому и беспокоиться не о чем. Я буду любоваться им, желать встречи с ним, думать о нём, но делать всё это втайне. Никто об этом не должен узнать. И не узнает.

Но совесть не даёт мне покоя, и, вероятно, пройдёт немало времени, прежде чем до меня дойдёт, что я не властна над выбором, в кого я могу влюбиться, а в кого – нет. Хотя я вполне имею власть над тем, чтобы не позволить случиться чему-то непоправимому… Вот только это куда сложнее, чем кажется.

«Если есть вопросы – задавай». Так он сказал. Но я, естественно, ничего не спросила, когда имела такую возможность. Во-первых, потому что я ни на чём не могу сосредоточиться, когда вижу его перед собой. Во-вторых, потому что я не могу говорить в принципе, когда он рядом. На самом деле такое случается со мной очень редко. Я имею в виду, что теряю дар речи я довольно редко.

Однако вопросов у меня накопилось не мало, ответы на которые я бы очень хотела узнать.

Я вымыла посуду и полы, постирала, высушила и погладила всё бельё, почитала Чехова, прогулялась вокруг дома, послонялась из угла в угол, но в итоге вернулась к тем самым вопросам, интересующим (донимающим) меня.

Мой двоюродный брат недавно избавился от брекетов. Теперь его ровные зубы открываются в красивой улыбке. Эта перспектива меня радует. Он носил такие брекеты, которых почти не было видно на зубах, хотя я привыкла визуализировать брекеты как металлические камешки с проволокой на зубах. Как они называются? Чем отличаются? И какие из них лучше? Как устанавливается брекет-система? И больно ли это? Я не боюсь, если это будет больно, но этот вопрос меня также интересует.

Я ещё раз прогулялась, почитала и прибралась, чтобы прогнать назойливую идею написать доктору и вывалить наконец на него все свои вопросы. С каждым днём они меня всё больше и больше занимают. А, может, мне просто хочется написать ему? Я не отрицаю тот факт, что общение с ним будет приятным бонусом к ответам на мои вопросы. Да и к тому же, наверняка мне будет намного спокойнее общаться с ним в режиме онлайн. Вряд ли я смогу хоть слово сказать при встрече, а вопросов будет с каждым разом всё больше…

Открываю его страничку, добавляюсь «в друзья». Сердечко уже бешено колотится. Чувствую себя полной дурой. Писать или не писать? Ведь это обыкновенные вопросы пациента к доктору, так? Ничего сверхъестественного. А вдруг он не захочет на них отвечать? А вдруг он не добавит меня «в друзья»? А вдруг он меня вообще заблокирует? Ох, надо бы выдохнуть. Не буду пока ничего писать ему. Подожду ответа на заявку, а там – посмотрим.

Я бегу к маме на всех парах, у неё сегодня выходной (как и у папы), и я рада, что могу поделиться с ней своей радостью (хотя чему это я, собственно, радуюсь?) сразу, пока горю, пока мои чувства живые и искренние.

Мама маринует мясо для шашлыка, отчего на кухне стоит приятный запах различных пряностей и свежих овощей. В нашем доме довольно часто бывают гости: мама невероятно вкусно готовит.

– Только хотела тебя позвать, хорошо, что пришла. Мне помощь твоя нужна. Помой и нарежь овощи, пожалуйста.

Я словно на автомате начинаю выполнять её просьбу.

– Доктор добавил меня в друзья, – стараюсь начать как можно спокойнее, но срываюсь и «зажёвываю» слова от нехватки кислорода. – Точнее, я отправила ему заявку, а он на неё ответил.

Мама вовлечена в приготовление мяса, но внимательно меня слушает, кивает после моих слов, как бы в ожидании более важной информации, ждёт продолжения. И она права, это ещё не всё.

– Он написал мне «привет», – чувствую, как дурацкая ухмылка наплывает на моё лицо, но стряхнуть её у меня не получается. – Это он сделал первым.

– О-о, – протягивает мама, – что дальше?

– Я ответила ему тем же. Хотела задать ему вопросы, касающиеся предстоящей работы… – выдерживаю паузу, не специально, дыхание снова перехватило, хотя, если это поможет создать некую интригу, то это как раз кстати.

– Чего же не задала?

– Не пришлось. – Я наконец выдыхаю. – Он сам начал скидывать мне всякие картинки, расписывать, рассказывать… Так и ответил на все мои вопросы, которые я даже не успела ему написать.

– Вы только посмотрите на неё! – она резко поворачивается ко мне лицом, и я оставляю нож и огурец в покое, осторожно повернув голову к ней. – Зажглась звезда, аж глаза блестят! На чём закончили разговор?

Улыбка не сходит с моего лица. Наоборот, становится всё шире, ярче. Даже щёки сводит.

– Мы ещё не закончили. Он что-то продолжает писать… Я оставила телефон в своей комнате и прибежала к тебе – так хотелось об этом рассказать.

Мама глубоко вздыхает. Так, будто она только что освободилась от тяжёлой ноши. Таинственно, но явно по-доброму, улыбается. Снова берётся за готовку.

– Втюрилась девка.

– Ничего я не втюрилась.

– Втюрилась, втюрилась! По самые уши! Вон как горят.

Спорить с ней бесполезно. Я решаю пойти другим путём.

– А что, мама против? Мне квартиру подыскивать?

Она кривит лицо в комической гримасе: губы растянуты и поджаты в тонкую линию, одна бровь опущена вниз, а вторая вздёрнута кверху; затем она хватает шампур и пронзает им воздух со словами:

– Ой, Алис, заткнись!.. Иначе я тебя шампуром заколю.

Я отпрыгиваю в сторону, визжа и смеясь.

Мама берёт оставшиеся три шампура в одну руку и миску с маринованным мясом – в другую, чтобы отнести их папе. Я догоняю её уже в коридоре, чтобы задать тот же вопрос, только в другой форме, более серьёзной. Мне вдруг становится очень важно узнать, что она об этом думает (о моих чувствах к доктору, чужому мужчине) прямо сейчас.

– Мам, так что ты скажешь об этом?

Она немного замедляется, начиная говорить, затем, у входной двери, останавливается совсем.

– Ты не глупая девочка, знаешь, что он уже занят, а чужих нам не надо, да и сам он из семьи вряд ли уйдёт, – эти слова острым лезвием проходятся по моим ушам. Я и не хочу, чтобы кто-то куда-то уходил… – Но ты уже влюбилась, вижу по тому, как ты сияешь, – она кротко улыбается. – В последний раз я тебя такой видела, когда ты совсем маленькая была. Ребёнка всегда осчастливить легче. Ровно, как и обидеть. Так вот что я скажу: пока ты любишь, и это приносит тебе радость и счастье – и я счастлива буду. Для меня главное, чтобы тебя больше никто не обижал.

Мои чувства кажутся мне самой грязными, запрещёнными. Хотя такой вдохновлённой я себя ещё никогда не чувствовала. Но гораздо чаще я мысленно ругаю себя, чем позволяю насладиться этими приятными ощущениями, пробуждаемыми от мыслей о нём, о его взгляде, о его улыбке, о его тёплых руках. И я рада, что один из самых дорогих мне людей, не осуждает меня, а поддерживает. И я немного забываю о самобичевании, ослабляю хватку собственных рук вокруг собственной шеи. Мамины слова всегда звучат правдиво и искренне. После них мне зачастую становится легче. Я обнимаю её сзади. Она склоняет голову мне на плечо, так как руки у неё всё ещё заняты.

– Ну всё, иди давай, режь огурцы.

И я отстраняюсь от неё, весело хихикая, вприпрыжку убегаю на кухню в надежде не получить волшебного пенделя.

Мама не умеет долго быть серьёзной. Так я раньше думала. Но теперь понимаю, что всё наоборот: требуется немало усилий, ума и мудрости, чтобы оставаться весёлым, позитивным, любить жизнь во всех её проявлениях и делиться этими чувствами с другими.

После вкусного, сытного ужина, я возвращаюсь к себе в комнату. Не терпится прочесть то, что написал мне доктор. А если там ничего нового нет, то мне не терпится перечитать то, что он писал до этого. Всё это кажется глупым, когда я пытаюсь взглянуть на себя со стороны, но эти глупости сводят меня с ума.

Беру телефон. В нём несколько уведомлений. И все от него…

Не переживай) Всё нормально

И будет всё нормально

У тебя очень красивая улыбка

Ну всё. У меня выросли крылья, и я полетела. Куда – не знаю.

Печатаю ответ ледяными, трясущимися пальцами.

Спасибо

Он тут же отвечает.

Тебе удобно будет подъехать послезавтра на приём?

Конечно, удобно. Пока учёба не началась, я абсолютно свободна. Печатаю ответ.

Да

Тогда до встречи. Жду в 15:00

Ставлю телефон на блокировку и плюхаюсь в кровать. Всё вокруг начинает кружится. У тебя красивая улыбка. Воспроизвожу эти слова его голосом снова и снова у себя в голове. Мне так ещё никто не говорил (ну, кроме мамы). И хотя я до последнего не хочу этого признавать, мама права: я «втюрилась», влюбилась. И меня продолжает затягивать в это болото незнакомых мне ранее чувств и ощущений.

Глава 3

– Сделаем из тебя красотку!

– Да! Зубы будут ровные, красивые!

– У неё итак зубки хорошие. Мы их просто немножечко подправим, и будет голливудская улыбка, – сказав это, Нина широко улыбается и трепет мои щёки, выглядывая на меня сверху. Я сижу (лежу) в кресле стоматолога с открытым ртом. И что все вокруг меня столпились? Мне более чем неловко. Мой доктор шутит и смеётся с этими девчонками, кажется, даже заигрывает, отчего мне становится ещё более неудобно в этом положении, привожу брови, соединяя их вместе и мечтаю как можно быстрее исчезнуть из этого кабинета.

– Ну, ладно, не будем им мешать, – слава богу, Нина принимает мудрое решение за всех.

Нина и ещё две незнакомые мне девицы ретируются из кабинета, и мы (я, Максим Алексеевич и Карим) снова остаёмся одни. В кабинете, как и в первый мой приём, очень холодно, и от этого у меня начинает першить в горле, нос становится мокрым, пальцы ног и рук леденеют. Не хотелось бы мне разболеться.

– Ну что, как дела, Алисонька?

Безмолвно киваю в ответ на вопрос доктора, подтверждая, что всё в порядке. По телу пробегают мурашки, но уже не от холода, а от того, как он произнёс моё имя. Но неприятное чувство, что я испытывала буквально минуту назад, трезвит меня, и я снова становлюсь холодной, в прямом и переносном смыслах. Что это? Ревность?

– Карим, дай, пожалуйста, зеркальце, подготовь позиционер и всё остальное, – доктор подъезжает ко мне на своём стуле и, как только ассистент отворачивается, пронзает меня своим взглядом.

Карим находит то, что нужно, вскрывает бумажный пакет со стерилизованным инструментом и кладёт его на тумбочку рядом с Максимом Алексеевичем, затем подаёт ему зеркальце. Тот берёт его и тут же склоняется надо мной. Я нервно сглатываю и ёрзаю в кресле, прежде чем отрыть рот и позволить ему, хоть и через перчатки, коснуться меня.

Я вся сжимаюсь и перестаю дышать, пока он исследует мой рот. Его лицо расположено так близко к моему, но даже сейчас я не решаюсь взглянуть на него. Вместо этого я оббегаю взглядом Карима: он внимательно наблюдает за каждым движением доктора.

Максим Алексеевич отстраняется от меня и просит ассистента «включить какую-нибудь музыку».

– Повеселее только, – добавляет он и улыбается. Карим включает радио, и кабинет тут же наполняют звуки знакомой мне песни, хита года, “Despacito”. Не зная слов, доктор начинает подпевать (подвывать), раскачиваясь корпусом влево и вправо.

– Нравится эта песня? – он обращается ко мне и, не получив ответа, добавляет, – мне нравится!

Я невольно ему улыбаюсь, и он, кажется, начинает двигаться ещё энергичнее в такт музыке.

Во рту постоянно копится слюна. Причём с невероятной скоростью. Нормально сглотнуть мне не удаётся, поэтому Карим почти без передышки работает слюноотсосом. Кажется, что я не закрывала рот уже как минимум час: мышцы сводит. Как я выгляжу со стороны? Как меня видит доктор? Стараюсь не думать об этом. Но всё же отогнать эти мысли окончательно мне не удаётся, и я периодически ёжусь в кресле, чем, кажется, привлекаю внимание доктора.

Мне всё ещё холодно, и в горле снова начинает першить, а так как сглотнуть я не могу, меня пробирает кашель. Я издаю гортанный звук в надежде прочистить горло, но становится только хуже. Мне нельзя кашлять, я не могу закрыть рот, доктор почти закончил клеить «камешки» на мои зубы, и я не хочу пустить всё насмарку. Каждая секунда кажется вечностью, по моему горлу будто пёрышком водят, я начинаю задыхаться, и из глаз моих катятся слёзы.

Доктор полностью погружён в работу, он словно и не замечает, что я готова разорваться от сдерживаемого кашля. А вот Карим, кажется, готов сам заплакать, глядя на меня. В его взгляде столько сочувствия, он берёт салфетку и подаёт мне, чтобы я могла вытереть скатившуюся слезу и предотвратить появление новой.

– Осталось совсем чуть-чуть, – едва шепчет он. Доктор, кажется, и этого не заметил. Я медленно моргаю один раз, вместо одобрительного кивка в ответ на подбадривание ассистента, и мне хочется улыбнуться: так сочувственно и так мило он выглядит.

Похоже, всё готово (по крайней мере, основная работа на сегодня закончена). Мне нужно ещё немного посидеть с открытым ртом. Максим Алексеевич держит указательный палец у меня во рту, чтобы я случайно не закрыла рот до конца.

Он снова отдаёт приказ Кариму, на который тот, как обычно, резво отзывается, отворачивается и начинает чем-то шуршать. Как только глаза Карима устремляются в противоположную от нас с доктором сторону, Максим Алексеевич, всё ещё держа указательный палец у меня во рту, начинает водить своим большим пальцем по моей верхней губе. Кажется, сердце моё перестаёт биться. Что он делает? Так надо? Это часть работы? Он продолжает медленно, едва касаясь, водить подушечкой пальца от одного уголка моего рта к другому по мягкой, немного покусанной, верхней губе. А затем обратно. Я бросаю взгляд в сторону Карима в надежде, что тот сейчас развернётся, иначе я просто сгорю (от непонятных мне чувств) в этом кресле. И он разворачивается. Доктор всё так же медленно, как ни в чём не бывало, убирает руку от моего рта.

Не знаю, видно ли это со стороны, но внутри мои щёки, словно сардельки на раскалённой сковороде. Доктор устанавливает железную проволоку на мои верхние зубы, затем отстраняется и говорит:

– Ну вот и всё. Остались только резиночки. Какого цвета хочешь? – он машет рукой, и Карим сразу его понимает, достаёт картонную упаковку, открывает и вынимает содержимое: разноцветные резиночки. Он держит их в одной руке, расправив как веер, и протягивает мне.

– Какие хочешь? – вторит он доктору.

Я беззвучно пожимаю плечами, из моей головы никак не выходят недавние прикосновения доктора, губы, кажется, раздулись и горят. Максим Алексеевич повторяет свой вопрос, перенимает резиночки из рук ассистента и вертит ими перед моими глазами, затем снова задаёт свой вопрос и, так и не дождавшись моего ответа, выбирает синие.

Домой я возвращаюсь в приподнятом настроении. Я не понимаю, что происходит, и что я чувствую, но так хорошо мне давно не было… Мысли путаются у меня в голове от поведения моего доктора. Думаю, может, всё это мне только кажется, может, я просто размечталась. Но перед тем, как я вышла из клиники и сказала доктору «до свидания», он послал мне воздушный поцелуй, который ещё больше меня смутил и запутал. Однако я не могу отрицать тот факт, что мне чертовски приятно вспоминать об этом и снова и снова прокручивать это в голове.

Я бы хотела свободно с ним разговаривать. Правда. Но, как только я его вижу, внутри меня будто срабатывает выключатель, и я не только не могу говорить, но и думать, становлюсь ещё более неуклюжей, чем обычно. Может, я могла бы побороть себя, если бы знала его чуть ближе…

Целую минуту, а может, и две мы смотрим друг на друга. Макс слегка щурится и улыбается одним уголком рта, отчего тело моё тут же покрывается мурашками и начинает дрожать. Он сидит на своём рабочем стуле свободно, положив руки на бёдра, слегка раздвигает их, не отводя от меня своих глаз. Сильные вибрации охватывают низ моего живота и спускаются ниже, пульсируя ещё сильнее. Я, не в силах больше терпеть это расстояние, бросаюсь с кресла пациента на его большие сильные бёдра, обхватываю его руками и ногами, но не позволяю себе (и ему) касаться губами.

Чувствую его горячее дыхание на моих дрожащих губах. Так близко. Я смотрю ему в глаза, и только кончики наших носов соприкасаются друг с другом. Доктор… Мой доктор слегка подаётся вперёд, и я закидываю голову, в которой уже бушует ураган непонятных, несвязных, запутанных мыслей.

Я чувствую его желание… Ох, Макс! Ещё немного, и я не вынесу всего этого, так хочу поцеловать твои манящие, пухлые губы! Но мгновение это не наступает: уши вдруг пронзает противный звон, который колет и режет мой слух, и всё вокруг нас темнеет, я…

Глава 4

… просыпаюсь.

Чёртов будильник! Я ведь почти поцеловала Максима Алексеевича! Макса… Так я его называла во сне.

Такие сны, «живые», насыщенные, бывают редко, и я терпеть не могу, когда кто-то или что-то меня отрывает от них. Не досмотрев сон, я всегда просыпаюсь разбитая: глаза щиплет, голова кружится и сонное состояние обеспечено на весь день. А тут ещё и не просто сон, а сон с Максимом Але… Максом. Я пробую это слово на вкус. Произношу ещё раз, но вслух.

– Макс.

Не уверена, что смогла бы его так когда-нибудь назвать. Я слишком стесняюсь. Но произносить его имя так мне очень нравится. Не так сильно, конечно, как когда он произносит моё имя, но что-то в этом сокращении меня будоражит, притягивает… Может, я всё ещё не могу отойти от моего прекрасного, замечательного, возбуждающего сна.

Последние две недели тянулись с улиточной скоростью. Не то чтобы я каждый день и каждый час думаю о докторе, но я заметила, что стала смотреть на многие вещи по-другому (намного легче), когда, после последней нашей встречи, начала по-настоящему что-то (не могу назвать это любовью) чувствовать по отношению к нему. Зарядка от телефона сломалась? Не беда! Зато какая красивая улыбка у моего доктора… Все вокруг жалуются на плохую погоду и головную боль? А я смотрю на свою правую руку – место, где он ущипнул меня сразу отзывается пульсацией и мурашками, и на душе становится светло. Или вот сегодня: такой сон прервал мой ранний утренний будильник! Да ещё и первый день в институте, со всеми этими новыми незнакомцами… но я вспоминаю его томный взгляд, и низ моего живота тут же щекочут крылья бабочек.

Поэтому я без труда умываюсь, влезаю в чистую выглаженную одежду и иду завтракать.

За завтраком я ловлю себя на мысли, что мне ещё никогда не удавалось находить плюсы в некоторых банальных стрессовых ситуациях (как поломка какой-нибудь вещи, головная боль от дождливой погоды или плохой оценки в школе), даже когда я была влюблена в Илью (парня, который порвал мой рисунок у всех на глазах; парня, который унизил меня перед моими одноклассниками и его друзьями). А теперь удаётся.

После каждого приёма у доктора я словно запасаюсь энергией, которая помогает мне оставаться в позитивном настрое до следующей нашей встречи. И вокруг всё выглядит по-другому, я вижу всё по-другому. Я это уже говорила… Так и есть. Это правда.

В каждом классе, группе, любом другом коллективе, я полагаю, есть определённый набор людей: парень или девушка (а может, оба), которые выделяются от всех остальных (в основном внешним видом, иногда и поведением); кучка чуваков, которые только что познакомились, но уже ведут себя так, будто дружат с детского сада, громко смеются и что-то бурно обсуждают: парни в модной одежде, девушки с красивыми причёсками и ярким макияжем; далее по сценарию две девчонки, тоже ранее не знакомые друг с другом, обязательно блондинка и брюнетка (такие мне в жизни часто встречаются); другая кучка «независимых» чуваков – от первой кучки они отличаются тем, что ведут себя не столь вызывающе; ну и, конечно же, я – пай-девочка, всегда молчаливая, замкнутая, серая мышка. Не успела начаться вторая лекционная пара, как этот коллективчик уже образовался, и каждый в нём занял своё место.

Я, естественно, сажусь как можно дальше от всех остальных. По максимуму изолируюсь, так сказать. Однако на этой паре мне не везёт, так как Инь и Янь (блондинка с брюнеткой) решают подсесть на мой ряд. Благо, что хоть через два стула справа от меня.

Неужели я буду слушать этот «сплетненский» шёпот всю оставшуюся лекцию? Господи, спаси. Можно было бы и погромче обсуждать короткие юбки девчонок из кучки «выдающихся». А то мне ведь не слышно.

Делаю резкий вдох и медленно выдыхаю. Вспоминаю, что уже через два дня увижу доктора, и мне становится лучше. Да, определённо.

– Камчатка там ещё не наговорилась? – в аудитории вдруг воцаряется полная тишина, и последние слова преподавателя словно эхом отдаются в моей голове. Он смотрит на меня, и сердце моё замирает. Прежде чем я снова могу дышать, до меня доходит, что его обращение было адресовано не мне, просто он будто заодно окидывает взглядом и меня, и я тут же начинаю испуганно, застенчиво (и тупо) зыркать в свою почти наполовину исписанную тетрадь (я уже много чего успела записать за полторы лекции).

– Извините, мы больше не будем, – резво отвечает брюнетка, преподаватель недоверчиво кивает, держа в руке мел, снова отворачивается к доске и продолжает свой монолог. Стоит ему отвернуться, как Инь и Янь снова хихикают. Кажется, теперь над ним.

Я ещё не успела запомнить его имени, но записала в тетрадь. Владимир Константинович. Выглядит он лет на сорок, может, пятьдесят. Довольно высокий и хорошо сложен для своих лет. На нём тёмные джинсы, голубая рубашка и серый пиджак. Волосы густые, зачёсаны назад. Выглядит очень презентабельно, но у меня почему-то от него неприятные мурашки. Кажется, я его боюсь. А когда он объявил, что будет нашим наставником и преподавателем главных предметов нашей специальности в течение трёх лет, сказать, что я расстроилась – ничего не сказать. Хотя я сама не понимаю, чего я так боюсь. Может, всё не так уж и плохо. Может, я преувеличиваю, и он – не такой уж строгий и страшный? Однако мне резко захотелось уже окончить этот университет. За дверьми аудитории раздаётся звонок, который «звучит для учителя», но я всё-таки начинаю понемногу складывать свои канцелярские предметы в пенал, всем спасибо за этот прекрасный, информативный день: поучились – пора и честь знать…

– Привет, – странный звук извне.

Чувствую, как выпучиваю глаза, поворачивая голову влево. «Привет» раздаётся с большей настойчивостью, чем в первый раз. Я продолжаю пялиться в противоположную сторону от произведённого звука.

Это мне сказали?

– Меня Женя зовут, а это Саша, – Инь и Янь. Я медленно поворачиваюсь, и вижу блондинку с широкой улыбкой, которая показывает на брюнетку. Звук исходил от неё. – А тебя как зовут?

– Алиса, – кстати, с ними я говорю нормальным тоном, не заикаясь и не задыхаясь, слова все помню, хотя и чувствую некоторое стеснение, но совсем не так, как это случается с доктором.

– Давай дружить! – брюнетка садится (скорее даже прыгает своими ягодицами) на парту и смеётся, будто вспомнила угарный анекдот. Блондинка же пепелит меня настойчивым взглядом, словно ожидает ответной реакции. Я коротко и резко выдыхаю через нос и ухмыляюсь – как всё просто.

– Ну что ж, будем знакомы.

В перерыве между второй и третей парами (из головы у меня совсем вылетело количество пар на сегодня, я уже хотела свинтить домой) я и мои новые неожиданные знакомые собрались исследовать этажи университета. Особенно Инь и Янь настаивали на поиске столовой, «чтобы в следующий раз не тратить перерывы на поиски, а чётко следовать заданной траектории и успеть перекусить, пока препод не продолжит высасывать из них энергию своими нудными монологами», как выразилась Саша. Мне ничего не остаётся делать, кроме как поддакивать и кивать. Я вообще как-то себя не очень комфортно ощущаю рядом с ними. Точнее, дело не в них, а во мне. Я словно третий лишний. Да, вот так я себя ощущаю.

Мы идём, преодолевая узкие коридоры и студентов различных курсов, движущихся нам навстречу – все они кажутся такими большими и взрослыми по сравнению с нами Наверное, каждый испытывает это чувство в первый день (да и вообще на первом курсе) в университете. Инь и Янь (Женя и Саша) без умолку болтают о своих выпускных, о платьях, в которых они были в последний день в школе, о танцах и о парнях. Меня как будто с ними и нет рядом вовсе. Но меня это, как ни странно, ничуть не напрягает. Наоборот, глядя на их мечтательные лица, я вдруг тоже размечталась. Мне вспомнился сегодняшний сон… Такой правдоподобный… Макс…

– А как твой выпускной прошёл? – Женя вырывает меня из моих грёз, и я ослабляю нижнюю губу, которую закусила, даже не заметив.

– А? Я… не была на выпускном.

– О.. а.. почему так? – Инь и Янь задали этот вопрос в один голос, почему-то сочувственным тоном.

– Ну, так сложилось.

– А-а, понятно, – тем же сочувственным тоном протягивает Саша, после чего они тут же (слава богу) мечтательно переключаются на обсуждение проходящих мимо старшекурсниц и парней, бегущих за ними трусцой, с задорными улыбками.

День для меня заканчивается более чем неожиданно. Во-первых, я, конечно же, не ожидала, что вообще стану заводить с кем-то знакомства, тем более в первый же день. Хотя признаю, это оказалось не так уж и страшно. И совсем не противно. Даже наоборот, Инь и Янь кажутся мне совсем безобидными. Много болтают, но не заставляют меня делать то же самое. Это меня вполне устраивает.

Ну и во-вторых, мне снова пишет доктор, спрашивает, как дела, как мои зубы. Я отвечаю, что всё в порядке и говорю ему спокойной ночи, потому что я чертовски устала. Он тут же отвечает:

Доброй ночи

Затем добавляет:

Алисонька

И последнее:

Смотрю на его фотографию, сохранённую в моём телефоне, глупо, сама не зная от чего, улыбаюсь, посылаю ему (его изображению) воздушный поцелуй, блокирую телефон и постепенно, с каждой секундой, всё глубже засыпаю.

Просыпаюсь резво. Встаю по первому зову будильника. Чувствую себя бодро. Может, от того, что мне не снились сны (даже немножко жаль, хотела бы я увидеть продолжение моего последнего сна обо мне и Максе…)? А сны не снились, наверно, потому что вчера я действительно очень устала: даже не отреагировала на последние сообщения доктора так, как реагирую обычно даже на собственные мысли о нём. Но теперь… я бодрствую и сомневаюсь, что смогу свободно размышлять о чём-то ещё, кроме доктора, в этот день.

Замечаю Инь и Янь издалека. Задаюсь вопросом: подходить мне к ним или нет, можно ли считать нас трио, своего рода компанией, хотя и маленькой, но уже успевшей образоваться, после первого же дня? Может, они и сами уже забыли обо мне?

Не успеваю я ответить на последний вопрос, как Инь и Янь машут мне руками, призывая подойти. Всё-таки помнят. Отсидеться на последнем ряду в уголке не получится.

– Привет, – Инь и Янь снова говорят одновременно. Я киваю в ответ.

– Сегодня у нас что-то новенькое, – Женя держит в руках распечатку расписания занятий на неделю. Саша располагается у неё за плечом и тоже смотрит на лист.

– Ага, а потом снова Вован.

– Вован? – интересуюсь я.

– Ну, Владимир… как его там? Константинович. – Саша корчит гримасу, оттягивая уголки рта вниз, а брови наверх, сгибает предплечье и выставляет мизинец. – Этот наш интеллигент кураторский. Ой, интеллигентный куратор.

Честно говоря, назвать Владимира Константиновича «Вованом» у меня бы язык не повернулся, однако я держу своё мнение при себе и просто улыбаюсь. К тому же, корчится Саша очень даже забавно.

– Ладно, пойдёмте грызть гранит науки. Какая там аудитория, кстати? – Саша снова тянется за распечаткой.

– 305, – отрезает Женя, не дав Саше возможности успеть заглянуть в листок.

– Супер, переть на третий этаж! Готовьтесь меня нести.

Юмора я не уловила, а вот Женя смеётся по поводу и без. Не скажу, что это плохо. Просто во мне всё ещё нет чувства, будто я вписалась в их компанию. Не понимаю, как некоторые люди уже на второй день знакомства могут так открыто друг с другом общаться. Может, когда-нибудь и я смогу научиться быть такой же открытой.

Первые две пары выдались действительно нудными, как и пророчила Саша при подъёме по лестнице (чую, девки, что мы преодолеваем это расстояние ради какой-то нудятины). Преподаватель говорила очень тихо и неразборчиво. Саша даже вздремнула.

Но что-то интересное я сегодня всё-таки услышу. Владимир Константинович – полная противоположность нудным и читающим лекции только для себя преподавателям.

– Нет, ну вы только гляньте на его причёску, – Саша наклоняется к парте и шепчет (скорее по привычке, а не потому что боится, что её услышит преподаватель). Сегодня Инь и Янь подсели ко мне вплотную: между нами нет ни одного стула. Посередине – Женя, слева от неё – я, ну и справа без конца шепчущаяся Саша. – Он определённо кого-то копирует. Какого-нибудь актёра.

– Нормальная у него причёска, – с нотками протеста в голосе отзывается Женя.

– А я и не говорила, что она не нормальная. Просто в возрасте чувак… для кого выделывается?

– Какая тебе разница, для кого? Студенток, может, клеит.

– Может, ему просто нравится, – решаюсь вставить своё слово и я, – вы вообще можете представить его с другой причёской?

– И то верно, – после этого Саша на какое-то время замолкает. И Женя тоже. Может, пытаются примерить Владимиру Константиновичу разные причёски каждая в своей голове. Так или иначе, я рада, что они хоть ненадолго замолкли.

А причёска у Владимира Константиновича действительно хорошая (волосы, уже тронутые сединой, зачёсаны назад), под стать его стилю. Но мысли о ней долго не занимают меня, их вытесняют целиком и полностью мысли о докторе. И стоит мне только подумать о нём, мой телефон вибрирует, и я нервно, не поворачивая головы, оглядываю Инь и Янь. Надеюсь, они этого не заметили. Вроде нет – всё ещё чем-то увлечены (что-то мне подсказывает, что точно не тем, что говорит преподаватель).

Стараясь не производить лишних движений, гляжу на экран. Сообщение от него. Сердце моё начинает бешено колотиться. Странно, что вчера вечером я этого не чувствовала.

Открыть сообщение сейчас? Ответить сейчас? Не хочу, чтобы Женя и Саша это увидели. Но даже если не увидят, то начнут задавать вопросы, потому что на моём лице наверняка уже всё написано.

Нет, я не могу сдержаться. Любопытство берёт верх. К чёрту, открываю диалог.

Доброе утро, Алисонька

Доброе утро

Как ты?

Всё хорошо

Правда, меня трясёт неимоверно, но ничего, в целом – всё хорошо.

Завтра увидимся. Во сколько сможешь подъехать?

После занятий

Хорошо

Почему меня так сильно волнуют эти короткие диалоги? Диалоги ни о чём. И печатает он всегда так медленно, будто хочет что-то сказать, но потом передумывает и удаляет сообщение. Хотя, может, он просто занят: на работе или за рулём. А у меня разыгралось воображение.

Убираю телефон под тетрадь, стараюсь поймать суть того, о чём говорит лектор, и нормализовать сердцебиение.

– Я бы тоже брекеты хотела носить. Точнее не хотела бы, а мне надо. – Моя старшая сестра, Лена, делает сырную нарезку. Мы втроём (я, Лена и мама) готовим ужин, хотя я практически в этом не участвую, так как снова устала с дороги. Я никак не реагирую на реплику сестры. По крайней мере, пока.

– Как-нибудь запишем тебя на осмотр к Максиму Алексеевичу, – и тут меня с ног до головы пронзает острый укол ревности. Это абсолютно глупо, но я начинаю закипать от сказанных мамой слов.

– Зачем к нему? Что, других врачей больше нет? – стараюсь не выказывать свои эмоции, но, кажется, они прописаны на моём лице. Как обычно, хочу я этого или нет.

Мама поворачивается и, приподняв бровь, смотрит на меня.

– А что с этим не так?

Я молчу. Мама продолжает сверлить меня взглядом, и я отворачиваюсь от неё. Она ждёт. Я шумно выдыхаю и силой заставляю себя говорить как можно спокойнее.

– К этому нельзя. Потому что это мой доктор.

К моему счастью и облегчению мама начинает смеяться.

– Но он же не может лечить только тебя.

Я снова напрягаюсь, понимая, что не смогу их переспорить, ибо мной сейчас руководит только непонятно откуда взявшаяся ревность. Но сестра предотвращает грядущий спор.

– Да к другому я пойду доктору, если вообще пойду. Нафиг мне твой сдался.

Ну и слава богу. Счастье-то какое. Чувствую, как ревность понемногу отступает.

Они меняют тему разговора. Говорят что-то про Ленкиного парня, с которым она, кстати, относительно недавно познакомилась, но у них «уже всё серьёзно». А я снова погружаюсь в свои мысли.

С чего у меня такая реакция, если дело вдруг касается моего доктора? С чего я вообще к нему так прилипла? Почему он не даёт мне покоя? С какой стати я к нему неравнодушна? Я не знаю. Не знаю, не знаю, не знаю, не знаю. Он такой красивый, милый, добрый. От него словно исходит солнечная энергия. Меня к нему очень сильно тянет. Но самое странное для меня то, что я такого ещё никогда не чувствовала.

Почему он? Почему не Дима? Максим женат, а Дима нет. Почему я влюбилась именно в Макса? И я бы вот-вот могла разрыдаться от безысходности ситуации, в которую я попала. Но не могу. Потому что чувства, которые я к нему испытываю сильнее грусти. По крайней мере, сейчас. Стоит мне о нём лишь подумать – и я на седьмом небе от счастья. Стоит посмотреть на его фото – и я мгновенно таю, как мороженное в жаркую погоду. Стоит мне его увидеть – и я забываю обо всём на свете: никого не слышу, только его, никого не вижу, только его.

Но как я могла полюбить того, кто уже занят? Кто уже по определению моим быть не может? Проблема в том, что я влюбилась в него до того, как узнала, что он женат.

Глава 5

Я пришла

Хорошо, сейчас пригласим

Сижу на ресепшене и жду, когда за мной придёт Карим. Долго ждать не приходится. Очень хорошо. Не люблю ждать. Чем дольше приходится ждать, тем больше я начинаю нервничать из-за предстоящей встречи с Максимом.

Максим Алексеевич как всегда встречает меня с очаровательной улыбкой. И я думаю, как такому обаятельному мужчине может понравится такая, как я?.. Никак. Все эти взгляды и прикосновения – лишь плоды моего воображения.

– Привет, Алисочка, – ну вот, я снова таю. Дар речи, конечно же, куда-то пропадает, и я застенчиво киваю головой в ответ. – Ты сегодня со мной опять не разговариваешь?

Отрицательно качаю головой в ответ: пожалуй, нет.

– Тогда я тоже буду мычать и качать головой.

Вот только не надо мне угрожать.

Прохожу мимо него и усаживаюсь в кресло пациента. Он надевает перчатки и маску, ассистент следует его примеру. Сегодня нам предстоит проделать аналогичную процедуру, что была в прошлый раз, только на нижнюю челюсть.

Доктор подъезжает ко мне на своём кресле и ждёт, когда я позволю ему начать работу. Я нервно сглатываю и начинаю ёрзать в кресле, как только он склоняется надо мной.

– Что такое? Неудобно?

Я качаю головой: нет.

– Повыше поднять? Пониже опустить?

Я качаю головой: нет.

– А что тогда? Шея затекла?

Я отрицательно мычу. Тут он всё-таки не выдерживает и начинает меня дразнить: смотрит на Карима и вопросительно, с сомкнутыми губами, мычит. Ну а Карим, конечно же, ему подражает.

Так, эти два юмориста мычат и машут надо мной руками, разыгрывая непонятную мне сцену, пока я не решаюсь их остановить.

– Хватит, – не строго, даже мягче, чем хотелось бы.

– О-о, она говорит! Ура!

Я невольно закатываю глаза.

– Нужно найти удобное положение прежде, чем мы начнём.

– Всё нормально.

На этот раз он не удивляется моим словам, но по его лицу заметно: он доволен. Доволен, потому что добился того, чего хотел.

– Отлично. Тогда начнём.

Как перестать ёрзать перед тем, как он собирается меня коснуться? Нужно постараться, очень сильно постараться, иначе сцена повторится. Беру себя в руки и замираю.

Доктор уже приклеил железные камешки к моим нижним зубам. Понятия не имею, что он теперь делает, но, думаю, что осталось недолго.

Пока он клеил мне эти камешки, всё время вертелся вокруг меня. Я понимаю, может, он искал удобное положение, но зачем так сильно давить своим предплечьем на мою грудь. Как и сейчас – давит так, что мне трудно дышать. Но мне не больно. Наоборот, я не хочу, чтобы он убирал оттуда руку. Но неужели мне всё это лишь кажется? Неужели я снова просто всё это выдумываю и впадаю в заблуждения? В приятные заблуждения… Ещё, когда он давит на меня, то становится так, что мизинец моей правой руки может слегка коснуться его бедра. Я так взволнована, что даже забыла, что он копошится у меня во рту. Не хочу, чтобы это заканчивалось. Хоть и так, но пусть касается меня. Ох, вернувшись домой я прокляну себя за такие мысли. Но сейчас мне так приятно ощущать тепло его тела (его предплечья и бедра) через халат.

Однако хорошего понемножку.

– Карим, дай пожалуйста лигатуры.

Ассистент отворачивается, и игра доктора в «гляделки» возобновляется. Чувствую, как доктор сверлит меня взглядом. Прямо как в прошлый раз. Господи, Карим, ну где ты там копаешься?! Давай быстрее!

Крик моего внутреннего голоса, похоже, доходит до Карима, и он поворачивается к нам, подходит и передаёт доктору какую-то коробочку. Он её открывает, смотрит на меня хитрым взглядом и спрашивает:

– Какого цвета хочешь резиночки? – он уже держит в своей руке, словно веер, разноцветные пластмассовые палочки с однотипного цвета колечками на них.

«Никакие. На самом деле, мне без разницы. Но я опять ничего не могу сказать вслух. Спасибо тебе и твоим гляделкам!» – говорю я одними глазами, глядя на доктора.

– Ну хорошо, поступим следующим образом, – Максим берёт в правую руку розовые резиночки, – такие?

Мотаю головой: нет.

– Жёлтые?

Нет.

– Прозрачные?

Пожимаю плечами.

– Красные?

Нет.

– Тогда я сейчас сам выберу, – он рычит и заново перебирает резиночки в своих руках. Я пожимаю плечами: совсем не против, чтобы он сам сделал выбор.

– Синие нравятся?

Я киваю. На этот раз положительно. Потому что на верхних зубах у меня уже есть резиночки, и они – синие. Разноцветные носить как-то не очень хочется.

Доктор и я остаёмся одни в кабинете, Карим по неизвестной причине ретируется за дверь. С одной стороны, я очень сильно боюсь, что Максим снова начнёт пронзительно на меня смотреть. С другой стороны, я очень сильно этого хочу.

Но этого не происходит.

Я уже собираюсь встать, когда он подъезжает ко мне с зеркальцем в руках. Подаёт его мне и просит посмотреть на проделанную работу.

Что? Ну уж нет. Я не люблю смотреть на себя в зеркало и уж тем более не собираюсь делать это при нём. Он настаивает, но я сильнее мотаю головой и отпираюсь.

– Держи, – говорит он и вставляет зеркало мне в руки. Однако я держу зеркало на коленях и даже не собираюсь смотреть в его сторону. Максим приближается ко мне, и я вся съёживаюсь.

– Поговорим о гигиене полости рта.

Аэ? Это входит в план приёма? У меня вдруг появляется ощущение, что он тянет время (или хочет сказать, что я плохо чищу зубы), судя по его нерасторопным, тщательным движениям: он достаёт макет челюсти (большой челюсти) и зубную щётку. Направляет их на меня.

– Покажи, как ты чистишь зубы.

Да что за просьбы? Хотя не уверена, его ли просьбы так раздражают меня или то, что я так стесняюсь. Скорее, второе.

Я неохотно беру челюсть и щётку из его рук и ещё более неохотно начинаю показывать, как я чищу зубы: вожу щёткой по верхним и нижним зубам вправо-влево, вверх-вниз.

– Ну, вот так…

Он выхватывает челюсть из моих рук и откладывает в сторону, затем протягивает мне свою руку тыльной стороной ладони.

– Покажи на моей руке.

Да что за квест такой? Что происходит?

Беру щётку за самый конец и медленно, даже скованно, начинаю водить ей по руке доктора.

– Это ты так чистишь, значит? Ты же их просто гладишь.

Он снова выхватывает щётку из моей руки и пытается взять мою правую руку, видимо, потому что она расположена ближе к нему, но в ней всё ещё находится зеркало, и поэтому я резко выхватываю ладонь (также потому что никак не ждала таких прикосновений), но не тяну её к себе, а роняю вниз, и она падает доктору на бедро… прямо ему между ног.

Удивительно, но я не ёрзаю от этого в кресле и не убираю руку, даже начинаю смотреть ему в глаза. Дышать, однако, становится труднее. Интересно, он заметил это?

Что за глупый вопрос! Моя рука у него между ног – конечно, чёрт возьми, он это заметил. Но раз так, то почему не убирает её? Он ведь хотел показать мне, как правильно пользоваться зубной щёткой.

Вместо этого он снимает свои перчатки и берёт другую мою, свободную, руку. Меня словно заморозили – на этот раз я не сопротивляюсь. Он кладёт мою левую руку в свою ладонь (большую, тёплую, мягкую), фиксирует большим пальцем, наверно, для того, чтобы я не смогла вырваться, и начинает водить щёткой по тыльной стороне моей ладони. Медленно, давя при каждом почёсывании. И всё это время мы смотрим друг другу в глаза. И я поверить не могу: когда это я в последний раз была такой смелой? На мгновение отвожу взгляд, чтобы посмотреть на соприкосновение наших рук и тут же возвращаюсь к его карим глазам. Не могу точно определить, что читается в его взгляде. В его тёмном, бездонном, манящем взгляде есть какое-то желание. Но какое?

Он немного приводит бёдра и снова отводит их, ничуть не поменявшись в положении и выражении лица, а вот я больше не могу сдерживаться: дыхание учащается, грудь сильно вздымается вверх и медленно опускается вниз. Я невольно вспоминаю свой сон. Не уверена, что в нём именно так всё начиналось, но вот последующие события… С меня хватит. Выхватываю (хотя и с неохотой, не резко: так, что если бы он меня остановил, я бы без сопротивлений поддалась) свою руку и наконец отвожу взгляд, слегка улыбаясь. Максим тоже улыбается. Я это чувствую.

Он отъезжает к своему рабочему столу, и я следую за ним: сажусь напротив него.

– Ну что, встретимся через пару недель? – он открывает программу с расписанием в компьютере и переводит взгляд на меня.

Ого. Так скоро. Я думала, что мы будем видеться раз в месяц. Однако такой расклад мне нравится даже больше.

– Угу, – снова мычу я и одновременно пожимаю плечами.

Он резко отворачивается к монитору и начинает подёргивать ногой под столом.

– Когда сможешь? – отрезает он.

Я открываю календарь в телефоне и пытаюсь подобрать день. Хорошо было бы приехать к нему в выходной, выспавшись. После учёбы я сильно выматываюсь, особенно из-за длительной дороги.

Он ещё быстрее дёргает ногой в нетерпении. Я не знаю, какое число будет удобнее, ведь он не работает здесь по выходным, поэтому мне всё равно, какого числа приезжать на следующий приём. Я бы хотела предоставить этот выбор ему. Снова пожимаю плечами.

– Давай быстрей, я уже курить хочу, – такого тона в его речи я ещё не слышала. Мне становится совсем неловко (и немного обидно), более неловко, чем обычно.

– Восемнадцатого сентября, – холодно отвечаю я и встаю, направляясь к двери. – До встречи.

– Пока.

Выходя из клиники, я обдумываю, в какой момент могла произойти такая значительная перемена в его настроении. Вот было всё нормально: он смотрит на меня, держит мою руку, улыбается, а в другой момент всё резко меняется: он нервничает, дёргает ногой и чуть ли не кричит на меня. Ну ладно, может, я преувеличиваю.

Знаю, его начинает раздражать моё молчание. Но я ничего не могу с собой поделать. Так он на меня действует: я столбенею и немею. Может, мне нужно узнать его поближе или привыкнуть к нему, чтобы я начала свободно с ним разговаривать. Надеюсь, что так. И рано или поздно я смогу преодолеть этот коммуникативный барьер.

– Ну-ка покажи, – я обнажаю зубы, показывая новый аксессуар по маминой просьбе. – Ну, ничего, прикольно.

Она улыбается, а я вот, наоборот, стараюсь этого не делать. Хотя больших усилий мне прилагать не приходится.

– Ага, прикольно. Мне и без брекетов то лучше не улыбаться, а с ними так вообще…

– Чего хоть говоришь-то такое? У тебя прекрасная улыбка, – ладно, лучше не спорить. – Филимоновы, кстати, на подходе.

– М-м, снова нежденно-негаданно? – люблю, когда к нам приезжают гости, особенно Филимоновы, друзья нашей семьи, но сейчас мне совершенно не до них.

– Да, Оля позвонила мне сегодня утром и сказала, что они будут у нас к девяти или десяти, не учитывая пробки. Я выходной взяла, а у папы отпуск.

– Жаль, что мне завтра на учёбу, – действительно жаль, но не потому что мне не удастся побыть в компании родителей и их друзей, а потому что у меня не получится проваляться в кровати весь день, думая о моём докторе.

– Да, иди спать, солнце. Мы постараемся не шуметь, – она улыбается одним уголком рта и подмигивает.

– Спасибо. Спокойной ночи, – целую маму в щёчку и направляюсь в свою комнату.

– Спокойной ночи.

О докторе (о его очередных странных взглядах и прикосновениях, о его резкой смене настроения) я говорить маме не стала. Не хочу топтаться на одном и том же месте. Тем более, может, я и правда придаю всему этому слишком большое значение, а на самом деле всё далеко не так сказочно, как мне кажется. Вот в чём я точно уверена, так это в том, что я не могу понравиться такому красивому, зрелому, состоятельному мужчине, как Максим Алексеевич. Я – полная его противоположность. И он уже занят… А чего я, собственно, так расстраиваюсь, если на все сто процентов уверена, что никогда не смогла бы ему понравиться? Даже если бы он был свободен.

Кажется, я сама себе противоречу. Как я могу ему не нравиться при том, что он так на меня смотрит? Получается, что мне это и правда всё только кажется.

Ну и пусть кажется.

Поскорее бы уже этот период прошёл. Период ношения брекетов. Освобожусь от них и не увижу этого женатого мужчину больше никогда. Да. Всего один год, может, полтора и – до свидания, прощайте. И хватит уже думать о нём, он занят.

Чувствую себя, мягко говоря, не очень. Похоже, начинаю заболевать. Голова кажется такой тяжёлой, вот-вот взорвётся: на виски изнутри что-то давит. Всё-таки простудилась, сидя в холодном кабинете врача. День только начинается, а я уже хочу, чтобы он быстрее закончился.

– А я тебе говорю, что он женат! – Инь и Янь с утра пораньше решили устроить спор о том, женат ли Владимир Константинович.

– А ты кольцо на его пальце видела? Я – нет! – шёпотом, но довольно утвердительно заявляет Саша.

– Я видела, – заявляю я. – Расслабьтесь. Есть у него кольцо. – Если честно, я не в том настроении, чтобы выслушивать их споры. Да и не хочется привлекать к себе внимание преподавателя. Сегодня Инь и Янь решили усесться по обе стороны от меня, так что если Владимир Константинович сделает замечание, то взгляд его в первую очередь обязательно упадёт именно на меня.

– А чё ты сегодня такая? Не выспалась? – в голосе Саши совсем не слышатся нотки обиды, но зато любопытства – хоть отбавляй.

– Выспалась, выспалась. – Нетерпеливо отвечаю я, хрипя.

– А чё такая резкая? И что с твоим голосом? Заболела что ли? – Женя молча смотрит на меня и Сашу, но в глазах её и выражении лица застыли те же вопросы.

– Нет, – отрезаю я еле слышно.

– Ну я же вижу, что что-то не так. Обычно ты себя так не ведёшь. – Какое «обычно»? Мы знакомы третий день. – Может, у тебя температура поднялась?

– Да нормально всё, – говорю я резче, чем хотелось бы, и до конца пары Инь и Янь не произносят ни слова.

Ну вот, теперь я чувствую себя виноватой. Инь и Янь ушли куда-то (вероятно, в столовую) без меня. Даже не позвали. А я всё ещё сижу в опустевшей аудитории. Хотя есть я не хочу (глотать слюну становится больно, брекеты натирают щёки – как-то мне совсем не до еды), но всё-таки немного обидно, что меня не позвали.

Нет, ничего мне не обидно. Я знала, что дружить ни с кем не буду, и я была к этому готова. Так и сейчас, не стану расстраиваться из-за очевидного. Схожу поесть одна на следующей перемене, если аппетит появится, если вообще смогу есть (зубы смыкать больно).

Жужжание телефона в моей сумке особенно отчётливо слышно, пока я в аудитории совсем одна. Я напрягаюсь и некоторое мгновение не решаюсь потянуться за ним рукой. Потому что знаю, что обычно мне никто не пишет, кроме мамы. А мама пишет только в исключительных случаях, в основном – звонит. Я мысленно благодарю вселенную за то, что я в аудитории одна, потому что снова начинаю трястись и ёрзать на месте. Боюсь представить, что написано у меня на лице. Может, минуту спустя, может, больше, может, и меньше, я достаю телефон и, к сожалению (или к счастью), понимаю, что мои предположения верны. Мне пишет мой доктор. И без того тяжёлая голова начинает кружится.

Привет, как самочувствие?

Как бы мне ему ответить? Скажу правду – подумает, что я жалуюсь, скажу «нормально» – подумает, что я по жизни такая неразговорчивая, а это не так… Скажу, как есть.

Привет, голос пропал, горло болит. Температуры вроде нет. Брекеты немного натирают щёки, особенно, когда разговариваю или улыбаюсь. А иногда мне вообще хочется сорвать их или выплюнуть:D

Потерпи немного, это пройдёт,

слизистая привыкнет, такое состояние бывает

у 80% пациентов))

А у остальных 20% какое?

Ничего не болит, ничего не мешает))

Как обидно

Я, когда носил брекеты, к 20% попал)

Повезло. Ответил на один из моих вопросов

Вот ведь мой длинный язык.

Проговариваюсь.

Нужно меньше информации тебе

до воскресенья сливать

А то опять сидеть и молчать будешь))

Прости, я слишком стеснительная. У меня много вопросов, но, боюсь, что я не смогу задать их при встрече. К тому же некоторые из них могут быть не по теме

Ну и что я несу?

А мне даже интересно становится)

Что же там за вопросы не по теме?)

Интригуешь

Кажется, я начинаю гореть, и голова становится настолько тяжёлой, что мне хочется её куда-нибудь приложить. Опираюсь локтем о парту и кладу голову на ладонь. Дальше печатаю одной рукой.

Не знаю. Я сказала «могут быть».

Я открыт для общения)

Ага, видела я, как открыт. Со всеми флиртовать успеваешь.

Я заметила. Зато я нет

Ну вот. Надеюсь, я не слишком резко…

Жалко

У пчёлки

Алиса, прекращай дерзить.

Жаль)

Не жалей раньше времени :D

Да что, чёрт возьми, со мной не так?! Отчего я так дерзко ему отвечаю? От головной боли? От ревности? От всего сразу? Тогда лучше в таком состоянии ему вообще ничего не писать. Ну вот! Он вышел из сети. Теперь больше мне не напишет. Хотя, может, это и к лучшему.

Как же болит горло… Ненавижу. Боль в горле – самая противная для меня боль.

Все возвращаются в аудиторию со звонком. Что-то я совсем не настроена слушать лекцию. Голова, кажется, сейчас взорвётся.

А вот и Инь и Янь идут. Наверно, отсядут на другой ряд, подальше от меня. Правильно, нечего подходить к такой неуравновешенной, надутой дуре, которая сегодня всем дерзит.

Однако они всё-таки идут ко мне, садятся рядом, только теперь не по обе стороны от меня. В лицах я вроде не замечаю недовольства и раздражения. Наоборот, они даже улыбаются. Не знаю, мне лучше молчать или попытаться заговорить с ними? Если второе, то что мне им сказать?

– Мы в кафе успели сгонять с Женьком, – думать над последним вопросом не пришлось. Саша заговорила первой. – Взяли тебе чай с лимоном и пирожное.

У меня нет слов.

– Спасибо, девочки, – мычу я. Напряжение вдруг сходит с моего лица, и его место занимает неловкость. – Сколько это стоило?

– Считай, нисколько, – говорит Женя и улыбается своей привычной широкой улыбкой.

– Ага, а то скрипишь, как несмазанная железка. Держи.

Саша ставит передо мной картонный стаканчик с чаем, от которого приятно пахнет лимоном и веет теплом, я обхватываю его ладонями в надежде согреться, и по рукам начинают бегать мурашки. Затем Женя передаёт через Сашу лимонное пирожное, и во рту у меня тут же копятся слюни. Себе они взяли то же самое.

– Спасибо вам, девочки, – я сглатываю слюну и улыбаюсь, губы и щёки при этом сводит от боли, а горло отдаётся адской болью, но я стараюсь этого не выказывать, иначе улыбка может показаться фальшивой, натянутой.

– Да на здоровье! Смотри, не разболейся. – Саша, говоря всё это, не смотрит на меня. Кажется, принимать благодарности она не очень любит и чувствует себя при этом неловко. Она отпивает чай, прихлёбывая и причмокивая, щурится, глядя куда-то вдаль, делая вид, что задумалась о чём-то серьёзном, а затем поворачивается к Жене и начинает ей чего-то рассказывать.

Ко мне тем временем возвращается аппетит, и я принимаюсь за пирожное, которое тут же крошится во рту, так что есть мне почти не больно. Преподаватель ещё не подошёл, так что, думаю, я успею перекусить.

Мне всё ещё с трудом верится, что со мной кто-то может дружить. За столько лет в школе я не умудрилась обзавестись друзьями, так почему сейчас должна?

Но сегодняшний поступок девчонок хорошенько ударил по моим сомнениям. Может, мне и правда просто со школой «повезло» и не стоит всех остальных сравнивать с моими одноклассниками и учителями. Я до сих пор приятно удивлена: так, как они, мне ещё никто никогда не делал. Я говорю об их внимании по отношению ко мне. Забота вне семьи мне не знакома. Была, до сегодняшнего дня. Несмотря на температуру, боль в горле и невозможность нормально поесть, моё настроение можно сравнить с настроением человека, который выиграл в лотерею: Инь и Янь не обиделись на меня, и доктор похоже – тоже, он снова мне пишет. Я готова расправить крылья и лететь, куда ветер подует.

Так ты меня что ли стесняешься?

Я не знаю…

Ты ж моя скромняжка)))

И как же мы с тобой контакт найдём?

А надо? В смысле, я хочу, но…

Только обрадовалась, что доктор мне снова пишет, так я опять рискую всё испортить. И почему я начинаю думать после того, как отправляю сообщение?

Хотя чего портить? Я не умею общаться с мужчинами, тем более с женатыми. И не надо уметь. Так что ничего я не порчу.

Давай я тоже молчать буду?)

Так нечестно. Я и правда иногда

не могу ничего сказать.

Да в чём же причина?

Да в тебе причина! В глазах твоих, меня пожирающих.

Не знаю. Может, привыкнуть надо.

Хорошо) Что мне сделать,

чтобы ты привыкла?

Я не знаю.

Слишком часто это повторяю. Но это правда.

Мне просто нужно перестать бояться.

Давай перейдём в обычные

сообщения?

Неудобно тут. Напиши свой номер.

Ой. Отчего неудобно? И чего так вдруг? Ну ладно, отправляю свой номер телефона доктору и жду «обычного» сообщения. Долго ждать не приходится.

Так, на чём мы остановились?)

Чего ты боишься?

Я вроде не кусаюсь

Ещё бы.

Хотя, если нужно, могу и покусаться чуток)

Что?! В смысле? Как? Меня лихорадит, и я не понимаю, то ли это от болезни, то ли от страха, то ли от желания. И что мне ему на это ответить? Может, проигнорировать и перевести тему? Сказать правду. Вот что нужно сделать. Но не всю правду, только часть.

Ну, для начала, чтобы я перестала стесняться и начала привыкать, тебе нужно перестать смотреть на меня…

Мне нравится любоваться красивой,

обаятельной и сексуальной девушкой

Да и как мне не смотреть на тебя,

мы же всё-таки лечимся.

Кажется, разговор совсем не в то русло течёт. Нет. Не кажется. Кстати, о какой сексуальности идёт речь? Он что, ослеп? Или просто не обо мне говорит?

Я ведь не всегда такая дерзкая. Просто не умею принимать комплименты. И становлюсь грубой… Это как защитная реакция. Для меня такие слова абсолютно непривычны. Однако признаю, мне чертовски приятно. Ведь так мне ещё никто не говорил. Дрожу всем телом, как осиновый лист и не знаю, что сказать ему в ответ. Думаю, будет лучше, если я просто проигнорирую это.

Видимо, я затянула с ответом, доктор сам решает перевести тему.

Как твоё самочувствие?

Горло не прошло?

Нет.

Если не поправишься до следующего

приёма, то перенесём.

Ну уж нет!

Не дождёшься)

Поглядите ка на неё Угрожает ещё))))

Я ведь не флиртую? Чёрт. Пора заканчивать.

Неважно себя чувствую.

Пойду спать. Спокойной ночи.

Спокойной ночи, Алисонька)

Выздоравливай

Отключаю телефон, укладываюсь в постель поудобнее, глаза закрываются сами собой, и я вижу его образ: его очаровательная улыбка, его карие глаза, пытающиеся поймать мой взгляд, его крепкие руки, держащие мою ладонь, его нежные пухлые губы. Кажется, я слышу, как он произносит моё имя. Так мягко, так нежно, так упоительно. Так, как никто никогда не произносил. И я засыпаю…

Глава 6

Сегодня я не иду в институт. Но просыпаюсь в семь утра от того, что горло болит ещё сильнее, чем вчера. Меня всю ломает.

Спускаюсь вниз, чтобы налить чай с лимоном и мёдом, пишу девчонкам в наш общий чат, что сегодня меня не будет, и они желают мне скорейшего выздоровления.

Захожу на кухню. Мама с папой завтракают перед уходом на работу.

– О, доченька проснулась, – папа отрывается от чашки с кофе и целует меня в щёку. – Привет.

– Пап, заболеешь же.

– Да ладно, зараза к заразе не пристанет.

– Как самочувствие? – спрашивает мама. Она тоже пьёт кофе. Кофе приятным ароматом расползается по кухне, успокаивает и расслабляет. Но всё же…

– Ломит. Хочу измерить температуру.

– Садись, сейчас достану градусник, – мама достаёт коробочку с лекарствами из шкафчика, извлекает из этой коробочки градусник, слегка встряхивает и подаёт его мне.

Папа допивает кофе, доедает свой яичный завтрак, не оставляя на тарелке ни крошки, и наливает мне чай с лимоном и мёдом. Запах мёда и лимона, как и кофе, распространяется в нашей кухне, нежно проникает в носовую полость, и я очень рада, что у меня не заложен нос.

– Ровно 38°C, – говорю я и возвращаю градусник маме.

– Так, сейчас я тебе дам лекарство, потом выпьешь чайку и лежи весь день, не вставай.

– Хорошо.

– Под одеялом!

– Хорошо.

Родители уходят на работу, я допиваю свой чай и иду в комнату.

Ведь этого я и хотела? Лежать целый день в кровати и думать о своём докторе. Вот только что-то о нём никак не получается думать. Чувствую себя вымотанной, горло болит так, будто я не слюну, а стекло глотаю. Слюни как назло копятся и копятся. Прежде чем зайти в свою комнату направляюсь в ванную, чтобы выплюнуть в раковину накопившееся во рту. Смотрю в зеркало: круги под глазами – просто космос и… Что это? Уголки рта покраснели, касаюсь их языком – шершавые. Выглядят так, будто я пыталась раздвинуть их указательными пальцами. Если покраснения пойдут дальше, я буду выглядеть как Джокер. Интересно, от чего это? Вероятно, от брекетов.

Может, спросить Максима Алексеевича? Да глупости. Наверняка он просто скажет «ничего страшного».

С другой стороны… Ну и что? Мне весь день сидеть дома одной. Так хочется хотя бы пару слов от него получить. Ладно, посмотрим. Полежу немного, сформулирую свой вопрос и напишу ему чуть позже.

Доброе утро) У меня уголки рта раздражены, пощипывает. Бывает такая реакция на брекеты?

Привет, это и от брекетов может быть,

и герпетические проявления.

Если что, можешь сходить на осмотр

к Виктории Александровне (тоже врач-ортодонт).

Не, не, не. Я потерплю.

Не так уж и болит.

Не хочу к другому доктору.

Чего так?)

Не люблю менять докторов.

Не знаю. Не объясню.

Интересно))

Сестра вот недавно сказала,

что хочет брекеты.

К тебе её тоже не пущу

Почему?))

Потому что я не люблю менять докторов

и пускать к ним кого-то из знакомых.

Единоличница?)) Ни с кем меня

делить не хочешь?)

Похоже, разговор опять направляется не в то русло, и на этот раз с моей подачи. Надо исправлять или заканчивать диалог. А лучше и то, и другое.

Типа того. Я и Нину ревную.

Ммм

Брекеты на месте?

Не двигаются по дуге?

Да нет вроде, всё в порядке

Прочитал и не ответил. Отлично. Я на сегодня свою порцию счастья уже получила.

Как только откладываю телефон, боль в горле тут же напоминает о себе. На шею словно тяжёлую гирю повесили. Меня клонит в сон. Отличная идея. Надеюсь, удастся проспать весь день, и сниться мне будет Макс…

Слишком ярко. Солнце слепит так, что я почти ничего не вижу вокруг. Оно не просто слепит – пепелит меня. Мне становится очень жарко, пот струйками стекает по моим вискам и спине. Я захожу в какое-то помещение в надежде укрыться от беспощадно палящего солнца. Здесь прохладно и темно, и я чувствую, как мгновенно остываю, но пот не высыхает: он становится холодным.

Как только я прихожу в себя, и глаза мои перестают видеть только солнечных зайчиков, замечаю впереди несколько людей, стоящих ко мне спиной. Я щурюсь, пытаясь вглядеться, рассмотреть, что происходит примерно в двадцати шагах от меня, думаю, что всё мне это только кажется из-за ослепления солнцем. Вся эта небольшая группа людей, состоящая из шести человек (как я успеваю определить, всё ближе подходя к ним), одета в чёрное. Они стоят неподвижно. Но за несколько шагов до них я наступаю на что-то, что с громким треском лопается, ломается под моей левой ногой. Я замираю, а эта таинственная шестёрка, наоборот, приходит в движение. Они медленно поворачивают головы в мою сторону, и я узнаю в них знакомые лица. Мама и папа, Лена и Рома, Инь и Янь. Их каменные лица и стеклянные взгляды направлены в мою сторону, но не на меня, а будто бы сквозь меня. Вся эта ситуация доводит меня до дрожи, выглядит жутко, как в каком-то фильме ужасов. Мне страшно сделать следующий шаг навстречу к ним, но любопытство берёт верх. На что они так упорно смотрели, пока я не помешала им?

Делаю ещё пару шагов, с каждым из которых эта подозрительная компашка расступается, и передо мной возникает гроб.

Подняться наверх