Читать книгу О котах, людях и не только - Анна Романова - Страница 1
ОглавлениеОбыкновенное утро
Оно обещало быть хорошим. Я так решила сразу, как только открыла глаза. Вот хочу, чтобы было хорошим, отличным, замечательным – значит, так и будет.
Все понеслось по накатанному плану, но катастрофически утекало время. Схватила в каждую руку по поводку, собаки скулят, водят круги, тянут на улицу. Нужно пробежать вокруг района, сделать несколько фотографий с разных точек, подышать воздухом на озере. Пробежка не удалась: Сальвадор дернул в сторону, и я провалилась в лужу по колено. Ступни почувствовали колючий холод. Стыдно как-то стало. Идут мимо воспитанные мопсы в болоньевых костюмах, глядят с презрением: «Насобирала голытьбу бездомную, сейчас сама водолазом стала, в лужах купаешься».
Я робко извинилась перед мопсами и посеменила мокрая с мокрой голытьбой домой. Дом, лапы моем: Джока скалит зубы во весь рот, клацает по руке. Салли безынициативно виляет хвостом, как Джока он не умеет и, возможно, любит меня больше. Собаки отряхиваются тут же, брызги грязной воды летят мне в лицо и в опрометчиво открытый рот. Сколько раз себя останавливала: моешь собак – закрой рот.
Вспомнила, что нет гарнира на обед. Нужно что-то срочно сварить, ищу макароны, но просыпается на пол гречка. Собаки ринулись подбирать, я побежала за веником и совком. По пути бужу сына, он не просыпается. Чирикает громко попугай, бросаю взгляд на клетку. Вода в поилке стала зелёной от какашек Гоши. «Вот же засранец!» – думаю я, но это не про попугая. Кричу на ходу: «Костя, вставай! Гоша хочет свежей воды».
– Угу, щас… – бормочет из-под одеяла Костя, но даже не поворачивается.
В комнате Кости полный хаос: рюкзак, карточки от игры «Мафия», полотенце, носки – все свалено в кучу. Трогаю этот курган, и он тут же разваливается в разные стороны. Из школьного рюкзака вылетает затасканный листочек. Оказывается, когда-то он был переданным для меня согласием на прививку, но еще в ноябре. Костя по своему обычаю так и не донес его. За окном апрель. Я выдохнула и поставила подпись: согласна привить от всего, ну и не страшно, что несколько месяцев прошло, думала я, думала!
– Костя вставай! Иначе позвоню отцу! – строго скандирую. Слово «отец» действует магически. Спавший молодецким сном Костя, приоткрывает левый глаз.
– Встаю, встаю. Ты че кричишь? – недовольно отвечает он. Пока я разгребала его курган из вещей, в комнату просочились кот Эля и собаки. Собаки забрались на кровать и с неистовством принялись лизать Косте лицо. Кот Эля – мудрый мужчина. Мягко и бесшумно он вскочил на тумбочку с клеткой. Гоша понял – наступил его последний час, и панически заметался по клетке. Эля с довольным видом обхватил клетку двумя лапами и методично принялся ее раскачивать из стороны в сторону.
Вот тут я не успела обезвредить Элю: очередной крен клетки – и она уже летит на пол, а вместе с ней Гоша, кормушки с просом и поилка с водой. Шмяк! Клетка на полу. Эля уже сверху, лапа кота тянется между прутьями, неимоверно длинные когти в миллиметрах от нежного пузика птицы.
– Костя, вставай! Эля уронил Гошу! – кричу я.
– Мама, я же просил, зачем ты кота запустила? – тут Костя окончательно проснулся.
Клетка вернулась на место, я понеслась за тряпкой.
– А что у нас на завтрак? – спрашивает сын.
Стоит в дверях кухни эдаким Диогеном, укутанным в одеяло.
Ой, завтрак! Судорожно хватаю армянскую лепёшку и заворачиваю в неё мелко нарезанные колбаски, помидор, зелень, сыр. Что не попадет в лепешку – разлетается по кухне. Диоген усаживается за стол, с удовольствием откусывает: «Вкусно, мамуль! Готовь всегда так!»
Я же тороплюсь, через несколько минут обязана сидеть за микроскопом и работать врачом. На скорости хватаюсь за одну ручку сумки и запихиваю в неё все, о чем мечтаю сегодня: скетчбук, книгу и давно недовязанный свитер. Такие у меня надежды на тридцатиминутный обед. С силой уминаю сверху контейнер с обедом. Опаздываю, но не критично, до работы три минуты ходьбы. Люди бегут также, как и я: кто в больницу с перемотанной рукой, кто на работу, другие в детский сад – тянут за собой саночки с закутанными свертками. Саночки прыгают на еще не растаявших ледяных колдобинах, другие бороздят снежную жижу, рискуя вытряхнуть самое ценное в лужу. Дети постарше идут в школу, тяжело тащат за спинами рюкзаки, медленно загребают сапогами тяжёлый снег.
Добежала! Толкаю дверь лаборатории. В глаза ярко бьет цвет белого кафеля, залитого апрельским солнцем. Приветствую коллег, быстро надеваю халат. Где бейдж, без бейджа никак нельзя, дресс-код! На столе лежат направления и планшеты с биопсией. Коллега нетерпеливо ждёт консультацию, подозревает рак. Открываю монографию одну, вторую, третью. Начался диагностический поиск. Вокруг летает муза, ещё немного и она сядет на краешек стола и шепнёт мне диагноз, или номер страницы, где кроется ответ. В воображаемом мною мире клетки собираются в единый строй, поправляют мундиры. По погонам и лычкам я вижу к каким войскам рака принадлежит этот отряд убийц.
– Ах, это вы, уважаемая Карцинома! – начинаю свой мысленный диалог с опухолью. – Узнала вас, узнала душеньку, хоть надели ваши бойцы маскхалаты. Вижу, прикидываетесь приличной женщиной, а по сути вы злюка коварная!
На стене висят часы. Кривые стрелки снова застряли на 17.15, хотя санитар Женя их снова выпрямлял.
Смотрю на экран телефона и тихо вздыхаю: 21 апреля 2021 года, 8.30 утра. День только начался.
Новороссийский кот
Я – среднестатистический бездомный новороссийский кот. С недавних пор поселился на набережной, рекомендовали уж очень. Вот и ждал теплого местечка, пока освободится. Тут и мышей поболее, и людей, да и с чайками не скучно. Это вам не сидеть в затхлом подвале и ждать тетку Марусю с рыбьими хребтами в миске. Живу пока один, и не жалуюсь. Чего мне жаловаться: мыши есть, иногда крысы, да и сердобольные старушки здесь тоже трутся здесь со своими тележками. Одна вот регулярно мне салат «Оливье» приносит, из ресторанной просрочки.
На соседнем причале живет плешивый Макар. Но пока мы не сдружились, а издалека поглядываем друг на друга, шипим. У Макара нет левого глаза, он потерял его давно, еще до моего появления здесь. Чайка Сара крикнула, что подрался с хозяином причальных сараев и тот выцарапал Макару глаз. Так вот, чтобы мне остаться с глазами, я с Макаром пока не сближаюсь. Глаза мне нужнее.
По утрам, когда нет ветра, я сижу на крыше пляжной кафешки. Люблю дремать и слушать прохожих. Мне без разницы, кто они: люди, чайки, воробьи. Но я их различаю. Будят меня дети, от них можно всякого ожидать, а вот женщины, особенно старушки, мне по душе. Они меняют голос, сюсюкают, кискают: «Котя, кися, кыс, кись! Мой ты кысенька, хороший, красивый». Лучше бы домой забрали, там и мурлыкали, а я им живот лапами буду мять.
Еще бабка моя говорила: «Люди – существа наивные, глупые. Они любят, когда к ним подмасливаются, мурчат на ухо, а еще лапками пузы мнут, типа там у них больное место и мы лечим так».
Тут она шваркала меня лапой по голове с назиданием: «Смотри, балбес, как нужно пузы мять, и когти не выпускай, а то скинут!» Бабка прогибала свою плешивую спину, прищуривала тусклые катарактные глаза и начинала руладу, переминая лапами по грязному матрацу в подвале. Наука бабкина мне не пригодилась. Я не из тех получился, кто пузы мнет, поэтому и живу здесь.
У меня свой счет времени: день, ночь, когда я сплю или нет. Я понимаю, какой сегодня наступил день: обычный или другой, особый. Вот например: сегодня ночью люди не спали, бегали в красных колпаках, зажигали какие-то щепки, а они с грохотом взлетали в небо разноцветными стрелами. Сейчас утро, и кто-то уже выспался и гуляет, а я их слушаю. Забавные они. Говорят много, а так много не нужно, да и не все понятно. Вот, идут.
–Дедушка – ты водишь, вода, вода…
Человеческий котенок играет с дедом. Играй, играй, я тоже когда-то так играл.
– О бренности всего земного хочу с тобой поговорить.
Бренность земного? Что-то сложно он закручивает с утра, может, похмелился, вот и понесло на разговоры, не заткнешь. Бренность мира. Салат жены твоей – бренность, в нем мало курицы и много кислых ананасов.
– Клара бедная прижухла, а вчера я с Толиком виделся.
Клара твоя налопалась пельменей, крутит у нее живот, вот и прижухла. А может это его цветок? Полить забыл?
– Она говорит – купи мне шампанского, а я ей – газированное, пучить будет, гы-гы.
Ты, мужик, жадина! Все газиками прикрываешься, кошку свою порадовать скупишься. Купил бы, а она потом с этими газиками еще веселее тебе мурлыкала.
– Это когда мы толпой неслись, человек шесть рядом, все при исполнении.
Ой, держите меня двое, вот же полный придурок, еще не вырос. Мы котами так же толпой носились, пока молодость кипела.
– Эх не дали собачке полаять, порвала бы щас.
Собачке? Это недоразумение с розовыми бантиками люди называют собаками! Михаила мохнатого с дикого пляжа вы не видали, он такими завтракает, когда не сильно голоден. Зубов уже нет, а как рыкнет, так мы за пятьсот метров свою щель ищем.
– Живет империя 50-70 лет, потом крах, потом строят снова 50-70 лет и крах!
Это он про что? Про наш подвал, которого сейчас нет. Дом был старый, но дом, а они его снесли. А когда-то в нем не только семья наша жила, но и люди. Семейство наших с два десятка хвостатых, помещалось в том доме спокойно, весело было – почти кошачья империя. Сейчас понастроили башен, подвалов нет, труб теплых нет. Живем по одному. Да, мужик – крах!
– Смотри дочка: лодочка, лодочка, и машина с русскими буквами – ГАЗель.
Учит своего котенка, правильно делает. Не научит, другие расскажут, а это не порядок.
– Как у вас? О, везёт, а у нас это – холод холодный.
Хоть один про погоду правду говорит. Солнца уже второй день нет, все ветер, дождь. Чайкам-пустобрехам в радость. В такую погоду у рыбы голова болит, и рыба сверху плавает. Чайки ловят ее, а я завидую. Рыбки хочется, ой как хочется.
– Он – пройденный этап, хочу другого.
Это она про кота про своего что ли? Свалил все-таки, свалил ее Геннадий в ночь. Жаль ее, добрая наверно.
– Брат, у тебя че голос изменился? Да ладно обо мне, че я. Нормально все, потихонечку. Я просто по утрам занимаюсь спортом.
Глядите все: спортсмен с арбузом вместо живота. Я его тут часто с пивасиком вижу. Семечки лузгает и пиво халкает. По три банки за присест. А сегодня он спортсмен. Держите меня! Даже красную кофту надел, тока на животе не сходится. Он вчера, наверное, столько рыбы съел, так бы и потряс его, может хоть одна в тебе застряла.
– Мы как-то попробовали взять и пожарить камбалку в посыпке.
Наконец-то нормальный разговор. Не спеши, мужик, расскажи про рыбоньку. А хамсу жарил? Она уж больно вкусная. Хоть кишочков да плавников бы мне насыпал. Я сегодня перебирать не буду, жрать хочу – съем и тебя с твоей камбалкой.
– Красиво, красиво, а это что за техника? Пастель? Вот я так и думал, а сказать стеснялся, вы и наш цементный нарисовали.
Рядом уже час стоит Она. Я думал, что она тоже кошка, только в человеке потерялась. Стоит, почти не двигается, смотрит на трубы, глаза изредка щурит. Царапает по своей бумаге какой-то цветной палочкой, в когтях его держит. Странная кошка-человек, но мне она по нраву, спокойная, только грустно ей внутри, чую.
– Алло, как там наш зайчик, позови к телефону.
Зайцы? Это видимо людские дети, только ласково. Им что, котят мало? Зайцев еще приплетают.
– Нет, мне пока пить нельзя, вызвать ведь могут, я на дежурстве.
Мужик точно не дворник, тем можно.
– Я прогуливаюсь по пляжу, свежий воздух, сам хожу, супруге большой привет и здоровья много.
Вот она старость, хоть людская, хоть кошачья. Про старость чаек я не знаю, она, говорят, у них в море заканчивается. Сам хожу – успех дня.
– Салам-пополам тебе братуха!
Полное недоразумение. Почему пополам? Что он имеет ввиду? А ну его, пусть сам размышляет.
– Я же в «КБ» заезжал, пиво два раза брал. Помнишь?
Конечно, помнит, она все про тебя помнит. Сколько раз и куда ты заезжал. Два раза за пивом? Нет, уж сразу не купить, или приличным хочет себя считать. Я тут чуть – чуть, а потом еще чуть-чуть. Самые честные на свете – мы. Пьем столько, пока не напьемся, не спешим, не глотаем, как собаки, и не давимся, как чайки. Полакали мягкими язычками и снова дремлем. Так же и едим. Только если уж очень желудок пустой, тогда и поурчать можно, и поесть впрок. Так, нужно лапы поразмять. Пойду-ка я в магазин, может, Зина колбаски даст. Кто такая Зина? Да вон та, немного косенькая женщина-кошка из хлебного. На голове колпак кружевной. Зина меня любит, она всегда в кармане фартука кулечек с колбаской носит.
Я иду, смотрите под ноги, я тут. Мяу, ш-ш-ш-ш-ш..! О, вот и хлебный, мяу, мяу! Тут я, Зинок, тут. Принесла? Ты же моя краса, да, так и есть, моя косоглазенькая краса. Дай бочком потрусь, знаю, ты это любишь. Сыпь сюда, в уголок, пока воробьи не видят. Еще те черти! О, дай твой Бог, тебе, Зинок, здоровья и мужа-кота толстого, щедрого.
Вкусная у Зины колбаса, аж в сон клонит. Тут шумно, подремать не получится. Я недавно приметил, что дверь вон в тот магазин не закрывается плотно. Можно и там поспать. Книжным магазином кличут, что-то наподобие «Город читает», или «Читает город»? Да не суть важно. Там запах приятный и сухо. Книги берегут.
Я сейчас дремлю на дальней полке, за глобусами. Девчушка в наколках и с какими-то колокольчиками в ушах и носу меня любит. Она никому не говорит, что я у них после обеда сны смотрю.
Здрасьте, Александра, я по-тихому, в свой угол. Да-да, и я рад вас видеть. За ухом что у меня? Так лишай у меня. ЛИШАЙ! Сильно не тереби, а то подхватишь. Мази купи, а то чешется так, что усы сводит.
Сплю, сплю… Как тут тепло, о кошачьи боги, какой вы создали рай. Вот самое лучшее место службы для кота: книжный и библиотека. Мечта! Я бы вам всех крыс да мышей переловил. Спа-а-а-ать, спать… Зина, колбаса, чайка…
– Что за Генри? Кто это?
Ты что так громко меня будишь, Александра, потише не можешь с покупателем говорить?
– А вы что его фильмы не смотрели? Девушка, а ещё книжный магазин. Вы такие вопросы задаёте. О. Генри – писатель такой, у него книги тоже есть интересные.
Вот это номер! Красномордый буксировщик в книжный приперся. Чего забыли тут, уважаемый? Чекушки здесь не продают! Знаю этого персонажа – он корабли в бухту заводит на своей желтой колымаге. У нее все скрипит и плюется она мазутом. Ни разу меня не покормил, все чайкам отдает. Ба, да ты и не один здесь, с кошкой своей? Посмотрим, послушаем. Слышал, кошка твоя уж дюже крикливая и капризная, на нервах твоих играет, вот мордень у тебя всегда красная. Так, начинается.
– Ты че, читать будешь? И когда, позволь спросить? На твоей работе, между буксировками?
– Ну а как ты думаешь, чего я ее купил, в сервант поставить? Девушка, мне и пакетик цветной для книжки дайте, вон тот, за семь рублей.
– А мне ты ничего не купил, вообще, какой ты жадный!
– А тебе чего надо? Ты читать не умеешь. Твой мозг на такое не рассчитан.
– Да пошёл ты! Мог бы дешевле эту макулатуру в интернет-магазине взять.
– Ладно тебе, не обижайся. Знаю, ты хочешь вот это вот почитать: «Kак сварить самый вкусный борщ».
– Фу на тебя, жадюга. Я ему про книгу, а он мне про жратву. Не надо ничего мне от тебя, гулять пойду!
Вот понимаю, настоящая кошка, аплодирую всеми лапами. Иди, иди, погуляй. Сейчас попыхтишь, глядишь, и сумочку из него новую выжмешь.
Хороший день сегодня, тихий такой, сытый. Посплю еще немного, пока Александра меня не спровадила. А там и время вечернего променада наступит, бабулька мне на ужин ресторанной селедочки принесет.
Новороссийская доставка
– Але, здравствуйте! Мы из доставки, дверь вам везем. Целый день не могу до вас дозвониться!
– Здравствуйте. Странно, мы дома, специально никуда не уходим и связь хорошая. Пропущенных звонков я не вижу, сейчас в вотсапе посмотрю.
– Да никто вам и не говорит, что у вас телефон не работает, это у нас сети не было. Ждите, через 10 минут будем. Адрес-то тот же?
– Да, да, тот же. Энгельса, 93. Только у нас двор закрытый. Муж вас встретит у парковки.
– Понятно все, едем, пусть муж выходит.
Прошёл час. Духота, +33 С. Муж вернулся без двери, красный, вспотевший и злой, пошёл в душ. Только включил воду – снова звонок.
– Але, але, вы меня слышите? Доставка.
– Здравствуйте снова, доставка, куда вы пропали? Муж вас час на солнцепеке ждал.
– А кто просил? Я уж точно нет. Короче, подъезжаем, какой тама у вас подъезд?
– Как не просил? Вы же сказали – выходите! И, молодой человек, я же вас предупредила: у нас закрытый двор.
– И че, что закрытый. У вас подъезда-то че – нет?
– Слушайте, я же вам говорила: заезд со стороны улицы Энгельса, но во двор вы не попадёте, нужно, чтобы вас встретили.
– Ничего такого вы мне не говорили.
– Как не говорила?
–Так не говорили! Это вы моему напарнику говорили, а мне нет.
– А где ваш напарник?
– А вам какое дело?
– Большое!
– Вот, сидит рядом, ест чебурек.
– Вы там что, совсем обнаглели?
– В смысле – обнаглели? Кароче! Мы тута, забирайте свою дверь, она нам надоела за целый день. Последняя осталась, никак не довезем.
– Сейчас муж откроет вам ворота и наконец-таки поднимите нам эту дверь!
– Не-а, не пойдет! У вас парковка дурацкая, машина не проедет под воротами.
– И что? Я же оплатила подъем «до квартиры».
– Но не мне же, я не грузчик, я водитель.
– А грузчик где?
– Вот, сидит рядом, чебурек ест.
– И?
– Что «и»?
– Как доест, может поднимет?
– Не-а, она тяжёлая для него, у него грыжа.
–Ладно, Бог с вами, сами поднимем. Вы тогда упаковку снимайте, проверить нужно.
– Че проверить?
– Дверь проверить. Целая она или нет? Вы же в прошлый раз нам дверь с разбитым зеркалом привезли.
—И че? Так это оно где разбилось? У нас в машине че ли? Меня не путайте. Вообще мы – доставка, а не ваш магазин, в магазине и проверяйте.
Прошло еще немного времени. Снова красный, вспотевший и злой, но уже с дверью заходит муж и со злостью ставит дверь в коридоре.
– Женя, ее бы проверить?
– Уже вижу – не она! Гадский папа!
– А что тогда делать?
– Ну уж точно не возвращать, я третьей доставки не переживу. Будем с этой жить!
Плацкарт «Москва – Новороссийск»
– Мужчина, ваше место 11, а это мое!
– Да что вы? Спешу расстроить: я из деревни, у нас 11 и 18 чисел вообще нет.
– Носки-вонючки снимаем, из кроссовок достаём стелечки, пусть подышат.
– Женщина, коли вам ваше место уступил, так одежду отдайте. Вон те штаны мои и вторые тоже мои, и брюки. Забирайте своё, я женское не ношу.
– О, какая курица у вас большая, вкусная, наверное?
– Какая жизнь пришла тяжёлая: пить нельзя, курить нельзя, с другими женщинами тоже нельзя. Бог! Если отнял силы, отними и мысли.
– Вот были мы в станице на свадьбе. Казачуры натуральные тама живут, ёклмн… Так вот, свадьба у них всегда на улице. На столы стоят четверти самогона, кусками мясо, огурцы, помидоры, хлеб, зелень. И снова кусками мясо. Никаких тебе заливных, салатиков, закусок. Наливают в гранёные стаканы. Вот в такие, как раньше были, и старший выкрикивает: «Поихалы!» Че бабы, че мужики – залпом. Потом снова: «Поихалы!» Снова выпили. А после пятого пошли плясать. Как начали плясать, пляшут и пляшут. Бабы пляшут, визжат! Мужики накрутили сигарет, отошли, курят. А их бабы напились и пляшут! Пьют и пляшут. После мужики опять выпили и тоже пошли плясать.
Так мне Галина и говорит: «Надо уходить отсудова, добром не кончится!»
– Матвей! Вот что ты балуешься?
– Для счастья, бабуля, балуюсь, для счастья!
– Пирожки, вкусные пирожки..!
– Девушка, постойте! Дайте мне один с фруктами.
– Здрасьте, а с фруктами у нас нет.
– А с чем есть?
– С яблоком.
– Девушка, а что – яблоко уже не фрукт, санкции?
– Какой это фрукт, мужчина? Это же яблоко! Оно же не арбуз!
– Хм-м, девушка, а если вы в школе учили ботанику, то должны помнить, что арбуз – это ягода.
– Мужчина, послушайте! Вы из-за одного пирожка мне голову морочите тридцать минут своими гербариями. Вот ваш с яблоком, сто рублей. Пирожки, пирожки, вкусные пирожки!
Очередь
Мне очень не хватает в арктическом крае южного рынка, его разноцветных рядов, запахов зелени и фруктов, его многоголосья и даже духоты.
Обожаю толкаться в очереди, выбирать помидоры по их живому аромату, перебирать пучки с зеленью, торговаться. Так я возвращаюсь в прошлое, в свое детство: тогда в кармане лежало три рубля, я повторяла про себя длинный список продуктов, надиктованный мамой с напутствием: «Ты должна уложиться в три рубля». Мне вручали авоську, и я шла на наш рынок в солнечном Грозном.
Порой там можно было услышать рецепты приготовления аджики, советы, как дать цвет соусу для чахохбили, какой лист винограда лучше выбрать для долмы. Слышу: «Девочка, иди к Томусе, она на углу стоит, у нее капустка квашеная, тонко пошинкована, как лапшичка, только маслица жаренного добавь и ум отъешь», – моя память до сих пор держит эти воспоминания.
Сейчас все не так. Все направлено на экономию времени и сил. В сетевых магазинах за тебя решают, что и сколько ты должен сегодня купить – «получи один в подарок!» – все разложено по полкам в ярких упаковках, по размеру и цвету. Покупатели толкают свои тележки вдоль рядов, кладут фасованные в плёнку овощи, фрукты. Все молчат, редко услышишь чью-то беседу, а тем более совет.
На рынке настоящая академия хозяйства, одновременно театр и новостной канал, где подчас общение важнее, чем выбор чеснока.
Так и в этот отпуск в Новороссийске я загорелась неуёмным желанием купить ароматных помидоров с зелёными косточками и обязательными остренькими пимпочками. Наслушалась на пляже восторгов, как прекрасны они в салате и мне срочно захотелось скупить все помидоры рынка.
Жарко, почти полдень, платье прилипло к спине. Сную между рядами с овощами, ищу эти космические помидоры.
Останавливаюсь у одной из лавок. Снова вспоминаю мамины слова: «Вставай туда, где очередь длинная, там значит товар хороший, люди знают где толкаться». Встаю в хвост длинной очереди. На покрытом цветастой клеенкой прилавке лежат горки черной черешни, крупной вишни Шпанки, и стоят ящики вожделенных помидоров с пимпочками. Для убедительности самый красивый разрезан, и я вижу его зеленоватые семечки, значит вот они, нашла!
Народ теснится, переговаривается. За прилавком две продавщицы, одна командует, другая по обыкновению плохо слышит и все делает не так.
– Ты куда спешишь нагребать, вот скажи – куда? – резко обращается к напарнице старшая, в фартуке с красными пятнами от ягод.
– Так люди же стоят, ждут, – оправдывается помощница с раскрасневшимся от духоты лицом.
– И подождут, постоят. На то им ноги даны, целых две. А у меня спина одна, отваливается уже от твоего насыпания, – снова командует старшая, не обращая внимания на покупателей, о которых она только что нелестно отозвалась. У нее покупатель не всегда прав, даже если стоит молча.
Вот это по-нашему, по-советски, сказали вам – ждите, значит ждите! Поэтому никто и бровью не повел.
Занимаю очередь за двумя женщинами в одинаковых цветастых халатах из перехода. С ними еще мальчонка лет эдак пяти. Он держится за подол одной из них, нетерпеливо оттягивая его в сторону – стоять солдатиком никак не выходит. Женщины держат в руках пакеты под завязку, вот-вот разорвутся, из них торчат кукуруза, баклажаны, кабачки.
Общаются, но больше словоохотлива та, которая рискует остаться без юбки, благодаря мальчонке-маятнику. У женщины забавная, но такая знакомая прическа: волосы баклажанового цвета с тугими от химической завивки кудряшками. Говорит она громко, так что слышу не только я, но и вся очередь. Ее приятельница больше молчит, лишь изредка кивает.
– Я сегодня всю ночь не спала, помирала! – громогласно сообщает женщина с внуком. – Сколько раз зарекалась: не поеду больше сюда в отпуск. Свезло же с родственниками, так свезло!
– А что помирала, давление подскочило? – тихо спрашивает подруга.
– Конечно давление, как тут ему не быть! Бабка довела, она это умеет делать! – продолжила первая, поставив тяжёлые пакеты между ног на землю. Судя по очереди, стоять им ещё долго придётся, а пакеты все руки оттянули. – Вышла сегодня на кухню и говорит: «Ты всем болезни привезла!» Надо же такое сказать? Без меня все здоровые были. Прям спортсмены, с рождения. Инфарктов и диабетов ни у кого не было, щас начались, как только я приехала. А я же добрая, им магнитовскую карту в прошлый раз оставила. Там же баллы знаешь какие набрались, а ее дед на пиво подчистил, каждый день туда шастал.
Тут я представала дряхлого деда, довольно семенящего домой с баклажками.
– Лешенька-внучок так вчера устал, так устал. Все орал, орал. Дай то, баба, дай это, пойдём гулять. А потом трупом сразу спать, трупом. Почти не дышит.
Оригинально, думаю я, это она, видимо, про этого мальца, который рядом стоит и пытается оторвать подол у халата. Очередь продвинулась на пару шагов, она подтолкнула пакеты вперед и продолжила:
– С дедами сынок их живет, бесхозный верзила в татухах, синий весь. Тоже всю ночь не спал. Нажрался загодя: пиво, коньяк, сливы. У него заворот кишок. Обычный заворот, брюхо раздуто как у коровы, еще чуток и сдохнет, – с довольным видом ставит неутешительный диагноз горе-родственнику. – А бабка – сволочь, старая ведьма. Я ее часа три в ванной мыла, кремиком все ей намазала, ночнуху на нее одела новую, а она глаза к потолку закатила и причитает: «Ой, чем ты меня намазала, паразитка, отравила. Дедушка, она меня чем-то намазала, так мне холодно».
Тут же женщина переключается на внука: «Че нада? Я не понимаю, что ты мычишь? Че мычишь? Пончик хочешь? А где я тебе его найду? Вон сосиски ешь, в пакете под хлебом лежат, поройся! – раскрывает ему пакет. – Да не это, ты че сосиску от огурца не отличаешь? Вот что за дети пошли, скажи мне, жизни не знают! Вот ешь давай! – быстро очищает от оболочки и пихает сосиску внуку сразу в рот.
– Погода сегодня смутная, народу меньше на пляже. Отдыхающим никак дома сидеть, раз приехали – надо переться на море, а с погодой не свезло. Ну что, наелся? – снова дергает внука, поворачивает его как марионетку и с силой трёт лицо салфеткой. – Вот, скоро уедем, и на море больше не попадешь. Никто тебя не привезёт, мать с отцом кредитов набрали. Пашут и пашут, какое им тут море. Им не до тебя. Только я с тобой вожусь. Че? Ешь давай, жуй. Он совсем обленился, я даже самокат его пру в гору с пляжа.
Тут ее подруга что-то прошелестела.
– Чем занимаемся дома? Так эти старые черти до четырёх утра не спят. Шарахаются по квартире. Я ночью немного перекусить решила, никак сон не идет, а тут и бабка за мной следит из коридора. Выглянет и спрячется, я чуть от страха не скончалась. Намазала хлебушка плавленым сырком, чаю холодного налила, поела. Спать пошла. Слышу – старая пакетом шуршит на кухне, холодильник открыла, роется. Я спрашиваю: «Бабушка, вы че делаете?» А она в ответ: «Давление меряю. Ты нам давление привезла из своего Стерлитамака. А сама при этом чавкает, как порося! Вот и не спала всю ночь, я прям с удовольствием щас бы упала вот под прилавок, да домой переть надо, на маршрутке ещё. Маршрутки тут чумные, гоняют как ненормальные. Убьются когда-нибудь. Бабка-то дурой прикидывается, четвертый день вообще в магазин не ходит, не покупает ничего, все сожрали. Меня ждут, чего в клюве принесу. А вот что касается денег – бабка сразу умной становится. Все сидит, считает пенсию, как она быстро уходит, гости же у неё. А что колбасы каждый день по полкило беру, сыра, масла – не считает. Я же тоже пенсионерка! – выпалила она. Приятельница понимающе кивнула.
– Че они там возятся, щас помидоры наши расхватают. Я хочу лечо закатать дедам на зиму. Банок намыла, только мало че-то у них осталось, двадцать только. А что такое двадцать – пшик, на пол прикуса зимой. Куда банки подевали? Ой, че еще расскажу про них: мы как с пляжа возвращаемся, переступаем порог, дед щёлк – и кондиционер выключает, типа электричество экономит. Устала я, как лошадина. А ещё на море с ним переться – снова дергает упревшего внука, который уже безвольно висит на ее руке. – Ой как нужно на море, чтобы у него коленочки зажили. Он же как слепошарый несется, вот и растянулся коленками и рожей об асфальт.
Тут подошла их очередь. Выбирали долго, щупали, нюхали, спорили. Скупив все, что их душа желала, и нагрузив себя ещё пятью пакетами, зацепив почти спящего мальчонку, они резво направились дальше по рядам, выбирать груши для компота.
Я же, увлеченная этой историей, совсем утратила навык прозорливой хозяйки и купила лишь килограмм помидоров, на что получила осуждающий шепот очереди: «И че стояла-то, место занимала!»
Очередь продолжила свое медленное движение вперед. Пока упревшая от духоты продавщица укладывала мне помидоры я уже слышала обрывок нового диалога «Ой, смотри, она что на рынок в репетузах пришла? Да нет, это щас шортами называется. – А, поняла! Чеснок брать будешь, у той вот тетки он хороший, сухой, легко чистится?».
Лилечка
Лилечка слыла не очень талантливой актрисой, точнее сказать она была актриской, так как не преуспела в искусстве лицедейства: что не дано, то не дано. Сама же Лилечка так не считала и ее совсем не устраивало то, что она имела сейчас: жить в грязненьком приморском городке, играть в массовке или, когда повезет, выкрикивать пару-тройку фраз во время спектакля.
Вот уж чем она была одарена, так это умением распускать сплетни, сталкивать лбами, подсиживать конкурентов.
Даже вахтёры, гардеробщики и осветители не давали ей покоя. Гадостных способностей Лилечки хватало на всех с лихвой. В своём искусстве злопыхательства и сплетнеразведения Лилечка стала магистром.
Ко второму году службы в театре картотека отдела кадров менялась трижды. Лилечку стали ненавидеть и в отделе кадров.
Лилечку это не беспокоило. Подчас казалось, что ее платиновые кудряшки завивались еще круче, фигурка становилась изящнее, и вся Лилечка хорошела с каждым успешно провернутым гаденьким дельцем.
Наконец Лилечка стала собирать благодатные плоды своего таланта: ей досталась главная роль молодой монашки средневекового монастыря.
