Читать книгу В гранитных ладонях - Анна Смерчек - Страница 1

Сколько в Петербурге солнечных дней? Всегда у Аси было плохо с цифрами. Жалко, не вспомнить: можно было бы с этого начать разговор. Из метро по ступенькам вниз и направо. Влиться в стайку стильно одетых девушек, дойти с ними до перекрёстка. Девушки останавливаются на переходе: им прямо, в «Тряпочку», университет дизайна – огромное серое здание прямо по курсу. А ей – свернуть на Большую Морскую, и здесь, наконец, после душного вагона метро ощутить тёплый майский воздух, такой лёгкий, как бывает только весной. Поднять глаза, на бегу окунуться в яркое голубое небо, перечеркнутое блестящими на солнце проводами.

Быстро шагая по Морской улице к площади, – нет, не опаздывала, просто немного волновалась перед первой встречей – Ася машинально всё ещё прокручивала в голове фразы, подходящие для первого дня общения, и ловила своё отражение в стеклах витрин, поправляла темные, затянутые в узел волосы и воротник легкого плаща. По своей забавной привычке она отмечала на ходу марки припаркованных тут во множестве автомобилей. Это была выдуманная для себя самой примета: если увидит роскошную, дорогую машину – значит, сегодня хорошо заработает. Уже выдвинулся впереди конный силуэт императора, когда, наконец, благородным бордовым металлом посулил Асе хороший доход бесстыдно дорогой винтажный бентли.

Судя по тому, что господин Клуге остановился в «Англетере», примета должна была сработать. Лучше бы, конечно, он выбрал какой-нибудь уютный мини-отельчик. И лучше бы клиентами была пара пенсионеров: предсказуемых, симпатичных, аккуратных, за-версту-видать-что-иностранцев. С ними работать проще и приятнее всего. А вот что можно ожидать от этого господина было пока непонятно, и Ася немного нервничала. Но в любом случае, господин Клуге был уже здесь, в Петербурге, и переделать его силой мысли было бы невозможно. Каким бы он ни был, Асе предстояло провести с ним следующие пять дней. Выбирать, в общем-то, не приходилось: туристический сезон уже начался, а она так и не оплатила лицензию гида, так что водить большие группы в этом году снова не смогла бы.

Морская улица выплеснулась на Исаакиевскую площадь. Проходя мимо высоких, красными маркизами затенённых окон «Астории», Ася улыбнулась кустам зацветающей сирени, взметнулась взглядом к золотому куполу собора. Захочет он или нет? Придётся ли сегодня ей подниматься на 262 ступени к самому куполу, туда, где уже сейчас на смотровой площадке толпились крохотные туристические фигурки? Она приостановилась, привычно залюбовалась огромным зданием, его куполом, темными колоннами, богато украшенным скульптурами портиком. Если её подопечный окажется немолод, то, скорее всего, сегодня подниматься не придётся. Собственно, сейчас выяснится, каков этот господин: отель был прямо у Аси за спиной.

Она шагнула в открытые швейцаром респектабельные двери. В холле было неожиданно многолюдно: у окна щебетали стайки японских туристов, увешанных фотоаппаратами, семья длинноносых, во всё светлое одетых европейцев скучала на кожаных диванчиках. Ася бывала здесь нечасто, и сейчас из-за выстроившихся вдоль стен мраморных скульптур ей на минуту показалось, что она зашла не в отель, а в музей. Она приосанилась, втянула носом аромат многозвездной роскоши и решительно запретила себе думать о своих слегка стоптанных туфлях. Оставалось решить, что сейчас нужно сделать: подойти к одному из вкрадчивых лощёных администраторов или просто ждать. И если просто ждать, то присесть или остаться стоять?

Деликатно антикварным звоном откуда-то подали голос часы: ровно двенадцать. За большими окнами, за площадью, за Невой, с бастиона глухо ухнул в ответ полуденный выстрел. Ася обернулась к окнам, на секунду залюбовалась непривычным ракурсом, а повернув голову, увидела, что через зал быстрыми энергичными шагами к ней идёт, протягивая уже руку для приветствия высокий господин.

– Guten Tag, Sie sind Asja Svetlova!¹–подойдя, проговорил он уверенно, хотя Ася могла оказаться вовсе и не «Асьей Светловой».

– Und Sie… sind Sie Herr Ralf Kluge?²– почему-то наоборот очень неуверенно, вдруг глупо и непонятно почему растерявшись, спросила Ася, хотя без всяких сомнений это был именно он.

Господин Ральф Клуге был типичным, как Ася про себя таких называла «породистым» немцем. Высокий, подтянутый, лет пятидесяти. Довольно жесткие черты лица, прямой нос, тонкие губы, короткие, уже совсем седые волосы. Он протянул руку, крепко сжал её ладонь. К рукопожатиям Ася всё никак не могла привыкнуть, хотя знала, что по правилам немецкого этикета – это норма. Одет демократично: джинсы, светлая рубашка, легкий спортивный пиджак и сумка через плечо. Почему-то господин Клуге как-то сразу взялся руководить ситуацией, хотя, обычно расслабленные туристы просто ждали, когда их станет развлекать гид, то есть Ася. Он оглядел холл, как-то странно поёжился и сказал:

– Давайте лучше выйдем на воздух.

И первым зашагал к выходу. На какой-то момент вежливо пропустил Асю вперёд, чтобы она могла пройти в стеклянные двери, уже распахнутые швейцаром, но потом моментально её перегнал и решительно направился куда глаза глядят.

– Вы первый раз в Петербурге? – стараясь догнать стремительного подопечного, начала Ася привычный легкий разговор, который надо было бы по правилам этикета поддерживать до начала экскурсии.

– Был уже дважды. Но очень коротко. С деловыми визитами. Я писал вам об этом, – сухо сообщил герр Клуге.

«Да, с таким надо повнимательнее», решила про себя Ася, пытаясь выудить из памяти всё, что ещё она должна была помнить из двух коротких мейлов, в которых они договаривались о встрече. Профессор архитектуры из Кёльна, здесь по каким-то рабочим делам, что-то вроде встречи с издателем.

Тем временем решительный турист, едва дождавшись зеленого сигнала светофора, пересек улицу, прошагал к скверу перед собором и уселся на одну из скамеек под сиреневыми кустами. Ася осторожно присела рядом. Господин Клуге молчал, сосредоточенно сдвинув брови и глядя перед собой. На площади, там, за сиренью, гудели, пролетая мимо, машины. А здесь, прямо перед ними, пока родители отдыхали на соседней скамейке, с веселыми криками носились трое французских ребятишек, гоняя голубей. «Pigeon! Pigeon!»³ шумели они, размахивая руками, как крыльями. Ася улыбнулась: они как будто дразнили голубей «пижонами». Обернувшись к ней и поймав эту улыбку, немецкий профессор вдруг тоже одарил её совершенно неожиданной смущённой ухмылкой:

– So was!⁴ Простите, Ася. Я ведь могу называть вас просто Ася? Мне там, в отеле, было как-то не по себе. Это, должно быть, глупо. Попробую объяснить вам. Понимаете, как архитектор я много знаю об этом отеле, о самом здании. В Петербург я приезжаю как консультирующий специалист, как профессор. Занимаюсь в основном архитектурой девятнадцатого – начала двадцатого века. Но это сейчас даже не важно. Когда я прилетел вчера вечером, мне потребовалось кое-что уточнить в интернете перед завтрашней встречей. И совершенно случайно я наткнулся на один исторический факт, который вам, как гиду, конечно, известен. Кое-что из истории отеля. В 1925 году здесь при странных обстоятельствах погиб ваш известный поэт… как же его фамилия… Esenin…

– Есенин, Сергей Есенин, – поправила Ася, потому что в немецком произношении получилось «Езенин».

– А, да, значит, Essenin, – кивнул профессор и посмотрел на Асю, виновато сдвинув брови. – Я, к стыду своему, почти ничего не слышал о нём раньше. Знаете, у нас в немецком языке есть такое понятие Fachidiot.

Ася вежливо пожала плечами, давая понять, что не совсем понимает это слово.

– Это значит, что человек, много знающий в своей профессиональной сфере, совершенно ничего не смыслит в остальных областях и имеет низкий культурный уровень. Хороший профессионал, но в остальном – идиот. Так вот, мне никогда не хотелось превратиться в такого Fachidiot. Поэтому я стал читать то, что нашел в интернете об этом Essenin, его биографию. И вы знаете, это было такое страшное время в русской истории: революция, потом гражданская война… Вы понимаете?

Ася кивнула, растроганная его порывом. Она совершенно не ожидала от этого серьёзного господина вдруг такой впечатлительности, а он говорил, всё больше увлекаясь, нервно сжимая руки и качая головой:

– Я не мог заснуть, спустился вниз, выпить стаканчик. В баре был какой-то русский господин, и он – вы представляете? – он начал говорить со мной об этом поэте, читал наизусть его стихи. Правда, я почти ничего не понял. Этот господин совсем немного говорил по-английски и почти ничего по-немецки, надо сказать, он был уже пьян. Я не совсем понимал его. Но это были красивые стихи. Вы знаете, стихи можно оценить даже когда они звучат на другом языке.

«Ну, да. Это нормально, – подумала Ася, – нормальные русские каникулы: напиться с незнакомцем в баре дорогого отеля, читать о революции, а потом всю ночь слушать стихи Есенина».

– Если вы сейчас не очень хорошо себя чувствуете, мы можем перенести нашу прогулку, – вежливо сказала она, удивившись мельком, что сегодня примета с дорогим автомобилем не сработала. Но господин Клуге затряс головой:

– О нет, нет, я в порядке. Просто после того, что он мне наговорил, в этом отеле мне стало не по себе.

– Что же он сказал? – пришлось уточнить Асе, потому что профессор вдруг умолк, и сидел, понурившись, очевидно, погрузившись в воспоминания о вчерашнем вечере. Она уже не раз сталкивалась с обострённым чувством, пришедшим к немецкому народу после Второй Мировой войны – чувством вины за всевозможные творящиеся в мире несправедливости. Ну, и со свойственной соотечественникам привычкой обвинять инородцев во всех бедах – начиная с краха Российской империи и заканчивая отсутствием воды в кране. Значит, либо господин профессор переживает сейчас о коллизиях русской истории, либо пьяный собеседник успел после чтения стихов в чём-нибудь обвинить морально неподготовленного к этому туриста. Но когда профессор снова заговорил, речь, кажется, пошла уже совсем о другом.

– Скажите, Ася, вы верите в мистические, сверхъестественные явления?

Ася молча смотрела на собеседника, панически подбирая в голове подходящий ответ. У ног всё так же ворковали голуби, милые французские детишки ели мороженое на скамейке.

– Петербург многие считают мистическим городом, – сказала она, наконец, – За трехсотлетнюю историю здесь родилось много легенд.

– Да, конечно, – кивнул профессор. – Так вот, этот господин вчера, он говорил о том, что в отеле часто является призрак поэта. Он сказал «ghost of poet»⁵, так что, думаю, я правильно его понял. И вы знаете, этот человек был испуган, поверьте мне. Да, знаю, сейчас, здесь, когда светит солнце, эти голуби у наших ног, детишки на скамейке – эти слова не производят такого впечатления. Но вчера ночью – возможно, виной тому усталость после перелета, смена климата – тогда всё это произвело на меня большое впечатление. А вы, Ася, как вы относитесь к таким легендам?

– Герр Клуге, здание этого отеля в 1987 году было полностью разобрано и через три года отстроено заново. Вы можете считать, что это совершенно другой отель, совершенно новый, в котором не осталось никаких призраков, – сообщила Ася, возможно, слишком резко. В любом случае, нужно было дать ему понять, что на эту тему говорить она не будет. Но герр профессор только всплеснул руками и воскликнул, спугнув у них из-под ног нескольких голубей:

– Вот именно! Именно! Я прекрасно знаю, что отель был полностью реновирован. Дело в том, что наше бюро занимается такими проектами, и именно благодаря этому я приезжаю сюда, в Россию, в Петербург. Именно поэтому я и остановился здесь – мы тогда консультировали ваших архитекторов и до сих пор имеем здесь бронь на «свой» номер. Хотя тогда в 90-ые годы всё здесь было сделано с нарушениями, по-варварски… Mein Gott!⁶ Они просто взяли и снесли здание! Простите, Ася… я не должен, конечно, так говорить. Только, знаете, как архитектор, я часто задумываюсь о судьбах старинных домов, о том, как они переплетаются с жизнями людей…

Господин Клуге замолчал. Ася смотрела на его высокую, ссутулившуюся на скамье фигуру, как он сокрушенно покачивает головой и рассеянно потирает ладони. Что-то беспокоило её, и сейчас она пыталась понять, насколько искренен этот человек. И что его мучает: похмелье или чувство вины за снесённое в чужой стране историческое здание? Или это что-то другое?

«Ладно, – сказала она себе, – Хватит выслушивать этот бред про призрак Есенина!»

– Also⁷, – Ася решительно поднялась со скамейки и привычно перешла на рельсы заученной экскурсии, – Поскольку вы остановились здесь рядом, я предлагаю вам сегодня посетить Исаакиевский собор. Это одно из крупнейших купольных зданий в Европе, архитектурная доминанта северной столицы. Наверху есть смотровая площадка, откуда открывается замечательная панорама города. Если вы хотите, потом мы можем подняться туда.

– Да, да, конечно, с удовольствием, – с облегчением отозвался герр Клуге, тоже вскакивая со скамейки.

Огромность Исаакия Асе удавалось полностью ощутить и оценить, лишь войдя в собор, оказавшись под сводом гигантского купола, где на высоте восьмидесяти метров над узорами мраморного пола парят очертания белого голубя – такого воздушного, легкого. Ася всегда любила ловить искреннее удивление на лицах своих экскурсантов, когда говорила им, что эта воздушная фигурка в луче света – на самом деле скульптура, выполненная из посеребрённой меди, размером метр на полтора, висящая на внушительном стальном тросе.

Пока отстояли за билетами и поднимались по гигантским ступеням в собор, герр профессор архитектуры обрел былую решительность. Как это часто случается с людьми сдержанными, проявив несвойственную им откровенность, он уже сожалел об этом и, кажется, даже по мелочи мстил Асе за то, что она стала свидетельницей его слабости. Выверенную и заученную, обкатанную не на одном слушателе, Асину экскурсию, он начал рушить с первых шагов. Рассказ о сюжетах многочисленных фресок и мозаик зарубил на корню («Не трудитесь, я знаю библейские сюжеты»). Объяснения особенностей православной службы решительно отмел («Это здание интересует меня исключительно с архитектурной точки зрения»). При этом посматривал на неё, словно ребёнок, пробующий границы дозволенного. Ася потихоньку давила в себе нарастающее раздражение, но тут герр Клуге заприметил в западной части собора макеты: инженерные конструкции, которые когда-то, более полутора веков назад, были задействованы здесь во время строительства, и устремился туда, не дожидаясь своего гида.

Эта часть экскурсии всегда была самой сложной для Аси. Чтобы объяснить, как на болотистой почве выстроили здание высотой больше ста метров, весом почти триста тысяч тонн и площадью не меньше гектара нужно было для начала самой это понять, выучить какие-то термины и цифры. Одна только идея такого строительства, настойчиво владевшая умами людей того времени, была Асе не понятна. Что заставляло их раз за разом пытаться воздвигнуть величественное здание на болотистом речном берегу? Ведь современный Исаакий был уже четвертой такой попыткой. Что за сила побуждала их выдумывать сложные механизмы, доставлять откуда-то издалека тонны камня, пригонять сотни рабочих, многие из которых погибали здесь? Ася ловила себя на том, что подобный масштабный проект никогда не пришел бы ей в голову, владей она этими землями. Вероятно, она просто врыла бы скамеечку, чтобы сидя на ней любоваться течением реки.

Тем временем герр профессор с восторгом принялся осматривать макет.

– Видите, здесь показаны чугунные во́роты, – пыталась комментировать Ася, сама не до конца понимая инженерный замысел. – Их было шестнадцать и на каждом работало по восемь человек. Одна колонна весила больше ста тонн: их вытесывали из цельного куска гранита. Чтобы поднять её рабочим, вращавшим вороты, требовался почти целый час. Эти технологии были настолько удивительны для девятнадцатого века, что первую колонну устанавливали в присутствии царской семьи и иностранных гостей, а на площади собрались толпы горожан, чтобы поглазеть на это событие.

Асины знания об этом экспонате и технике строительства скоро были исчерпаны, но господин Клуге методично двигался вокруг макета, сбиваемый только накатывающими и отбывающими дальше экскурсионными группами.

– Это потрясающе! – изрёк он, наконец, когда она уже решила, что архитектор просто забыл о ней, – Подумайте только, как они сотворили всё это, пользуясь только простейшими механизмами. Никакого электричества, никакой электроники. Unglaublich! Einfach unglaublich!⁸

Он остановился, задумчиво покачался на пятках, заложив руки за спину.

– А здесь можно увидеть бюст архитектора, – поспешно ввернула Ася, уводя гостя от макета, – Его звали Огюст Монферран.

Бледное мраморное лицо зодчего – немолодое, безучастное к ежедневной туристической толчее – на пару минут привлекло внимание профессора:

– Француз? – рассеянно переспросил он.

– Он получил образование при дворе Наполеона во Франции, а потом приехал в Россию и стал здесь архитектором при дворе русского императора Александра Первого, – пояснила Ася. – Над строительством собора Монферран проработал долгих сорок лет и скончался сразу после его освящения. Так что Исаакий можно по праву считать делом всей его жизни.

– Так, значит, здесь он похоронен? – уточнил герр Клуге, разглядывая многоцветный, словно кукольный, бюст.

– Нет, хотя он и выражал такое желание. Но император не позволил.

Профессор архитектуры с упрёком посмотрел на Асю, будто бы она тоже была виновата в том, что подобное желание могло остаться без ответа.

– Бюст сделан из тех же пород камня, что были использованы в убранстве собора, – словно оправдываясь, сказала она.

Господин Клуге пожал плечами и, продолжая игнорировать многочисленные сорта мрамора, колонны из малахита, лазурита и яшмы, фрески, мозаики и позолоченные скульптуры, направился к скромному деревянному макету, показывающему устройство купола. Ася, скучая, пошла следом и быстро израсходовав запас технических терминов, напомнила:

– Вы говорили, что хотите подняться туда, под самый купол. Пойдёмте?

На смотровую площадку по винтовой каменной лестнице поднимались сначала бодро. Но к 180-ой ступени у Аси начали предательски поднывать ноги, а господин Клуге – она слышала – уже тяжело дышал. Глубокие маленькие окна в толще стен, словно подбадривая, протягивали им ниточки солнечных лучей. 210, 211 –можно не считать, цифры написаны на ступенях, как маячки, ведущие наверх. Наконец-то выход на крышу, на висящую в воздухе ещё одну металлическую лестницу. Ася не позволяла себе смотреть по сторонам, взглядом она цеплялась за поднимающуюся перед ней туристическую спину, а руками – за металлические перильца. Каждый сезон она по нескольку раз поднималась сюда, но всегда на этом последнем промежутке, не имея под ногами достаточной опоры, пугалась. Казалось, что порыв ветра оторвет руки от перил, ворвётся в открытый криком перепуганный рот, зальёт лёгкие и понесёт её маленьким растрепанным комочком над куполом, над Невой, над кранами в порту и дальше над заливом. В своём страхе Ася, как правило, успевала долететь до мифического финского болота где-то далеко на севере и уронить свою смятую фигурку в мягкие усыпанные клюквой вымышленные мхи как раз к концу страшной лесенки.

– Боитесь высоты?

Ася взглянула в лицо своего подопечного, но так и не поняла, был ли это вопрос вежливости или он увидел её испуг.

– А Вы?

Герр Клуге энергично замотал головой. Ася часто замечала, что это небольшое приключение – подъем сюда, на высоту сорока трёх метров – как правило, сближало её с клиентами. Со многими после этого они как-то незаметно переходили на «ты». Но профессор, казалось, был полностью поглощён открывшимся видом. Он выудил из сумки, перекинутой через плечо, свой ежедневник, разбухший от вложенных бумажек и разноцветных закладок, и начал сверяться с ним, пытаясь сориентироваться в городе, лежащем перед ними, словно ожившая объёмная карта.

– Ah! Mein Hotel!⁹ – вдруг обрадовался он, завидев с южной стороны отмеченные красными маркизами высокие окна «Астории» и скромно стоящее рядом, похожее на её младшего брата, здание «Англетера».

– Ася, идите сюда, я сейчас покажу вам, где я живу!

С этими словами он подхватил Асю под руку, развернул в нужном направлении и принялся с детской радостью объяснять, где окна его номера.

«Ну вот», – подумала Ася, чувствуя его плечо и руку, слишком близко склоненную к ней бритую, пахнущую горьковатым мужским парфюмом, щеку и пропуская из-за этого половину сказанного. Герр Клуге, видимо почувствовав её напряжение, отодвинулся на правильную дистанцию, руки демонстративно положил на ограждение. Ася машинально скользнула взглядом по его правой руке. На безымянном пальце, там, где обычно бывает обручальное кольцо, профессор носил перстень с печатью. Выглядел перстень как старинная, фамильная вещь, Ася различила две латинские буквы: RC. Ральф Клуге? Странно, «Kluge» пишется через «К», а не через «С». Но спрашивать она, разумеется, не стала. Сближаться с клиентами никогда не входило в её планы. Это была только работа, только деньги.

Медленно они сделали по смотровой площадке два круга. Ася, как это бывало почти каждый раз, позволила себе увлечься простором, игрушечными и всё-таки живыми видами. Знакомые будничные дома и улицы выстраивались отсюда, сверху по-новому, выдавая замысел первых архитекторов города. За три века город пророс, словно брошенное в эту болотистую землю зерно. Он был таким, каким его задумали и всё-таки уже повзрослевшим и позволявшим себе действовать, не оглядываясь на волю породивших его людей из далекого прошлого. Как по линеечке прочерченные в небе шпили Петропавловки и Адмиралтейства переглядывались через широкую блестящую ленту реки. Перед Зимним дворцом, словно бусинки на блюдце, перекатывались крошечные фигурки туристов. Поднявшие на дыбы своих коней, императоры Пётр и Николай казались отсюда шахматными фигурками. Крыши, крыши и брандмауэры до самого горизонта – знаменитая «небесная линия» Петербурга, взорванная иногда куполами и колокольнями церквей. Асе иногда представлялось, словно кто-то небесный бережно, двумя огромными пальцами держа за тонкие золотые крестики на куполах, опустил эти соборы прямо с неба и, найдя свободное место среди домов, аккуратно поставил на землю. Подставляя лицо ветру и солнцу, Ася постаралась отогнать мысли о том, сколько тайн прячется под этими крышами, за этими стенами. Чужие тайны, как и чужие письма, лучше не трогать.

Спуск со смотровой площадки прошел намного быстрее, чем подъем. Когда вышли из здания и прошагали вниз по огромным гранитным ступеням, Ася предложила подойти к Медному всаднику. Туристы всегда просили её об этом, хотели поставить галочку в списке обязательных к посещению достопримечательностей. Но профессор затряс головой, удивился:

– Подождите, но мы же ещё не осмотрели здание снаружи, – запротестовал он. Ася растерялась, хотя вида и не подала. Как правило, все ограничивались интерьерами собора, так что выученные когда-то сведения о том, что за фигуры украшают портики со всех четырех сторон, она уже основательно забыла. Хорошо помнила только одну, на западном фасаде. Впрочем, профессор, кажется, не очень ждал её объяснений, бодро и решительно он зашагал вокруг здания, оставляя по правую руку невидимую за высокими экскурсионными автобусами и деревьями сквера Неву и отвергнутого им Петра.

Они обогнули собор. Здесь не было ни касс, ни входа в музей, ни выхода из него, так что тут массивные ступени не омывало волнами накатывающих экскурсий, и фасад можно было увидеть таким, каким его задумал архитектор.

Это место хорошо подходило для рассказа о том, как огромное здание маскировали от бомбежек во время войны. В таких муках, ценой стольких трудов и стольких жизней рожденный, роскошно украшенный великан оказался перед лицом опасности не просто беззащитен и беспомощен, но и опасен. Его огромная шапка – золотой купол – мог послужить для противника отличной мишенью и точкой отсчета для вычисления других целей в осажденном городе. Именно здесь, с западной стороны на монолитных гранитных колоннах всё ещё были видны глубокие раны–сколы, оставленные бомбежками. Проговаривая заученный текст об осаде городе, Ася смотрела на бесстрастный профиль профессора и думала, что, может быть, тогда здесь, всего в нескольких километрах от города, воевал его отец или дед. Господин Клуге внимательно выслушал, покивал.

Ася вздохнула и, немного поколебавшись, вернулась в девятнадцатый век и рассказала всё-таки о скульптурах там, высоко наверху.

– Рельефы, украшающие портик здесь тоже отличаются от тех, что мы видели на других фасадах. Некоторые из этих фигур наделены чертами современников скульптора: это люди, которые были связаны со строительством собора, например, президент Академии Художеств, Оленин, или граф Волконский, председатель комиссии по строительству.

Она взглянула на профессора, улыбнулась и добавила:

– Сидящая фигура слева – это архитектор здания. Огюст Монферран.

– Фигура архитектора? Которая? – оживился герр Клуге.

– Слева. Он в античной тоге, полуобнажен. А в руках держит макет собора, – пояснила Ася и невольно подняла глаза к портику.

Фигуры четко вырисовывались на фоне голубого неба. Но слева будто пробегала какая-то рябь, казалось, одна из фигур отбрасывает тень, ослушавшуюся всех законов физики и оптики. Тень жила собственной жизнью, перемещаясь вдоль портика, величественно жестикулируя. Ася с привычным легким беспокойством узнала его. Из всех призраков, которых она встречала в городе, этот был из тех немногих, чьё имя и чью судьбу она знала. Почти каждый раз она видела его возле собора. Огюст Монферран – человек, когда-то покинувший утонченный Париж ради службы при дворе русского императора, положивший всю свою жизнь на строительство храма, воспевающего чужую веру и величие чужой державы, так и не удостоенный права быть похороненным в этой земле.