Читать книгу Случай на мысе - Анна Валериевна Мирошниченко - Страница 1

Случай на мысе

«Как же так? Как так? – стучало в висках. – Зачем, за что он так со мной?.. У тебя не получится… Если не сделала до тридцати – уже поздно… Поздно…»

Открывающаяся сама собой, от случайно прорвавшегося в узкую форточку ветерка, дверь противно скрипела, по полу мотались клочья пыли, окурки сыпались на стол из переполненной пепельницы. Мысли копошились клубком пыльных ниток: «У тебя ничего не получится… Поздно… Поздно…» «Реализация проекта откладывается на неопределенный срок. Это не мы – это кризис тому виной. Встретимся после». «Возможны два способа решения вашей проблемы: консервативный и оперативный – но вы же понимаете, гарантировать результаты…» «Зачем, за что он так со мной?» «Кризис… кризис…» «Не успела до тридцати…»

«Вот твой билет. Поезд отправляется сегодня в ночь, в половине одиннадцатого. Собирайся. Я тебя провожу. Маршрутки в это время ходят плохо, заблудишься еще… Уснула, что ли? – отец тормошил ее плечи. – Просыпайся, опоздаешь! Э-э, да ты плачешь? Обойдется все, обойдется, вот увидишь. Диагноза нет еще, а ты нюни распустила», – сжав ее руку, от почему-то отвернулся и быстро ушел.

Слезы не шли: будто застыли комом где-то посередине лба – и отдавались пульсирующей болью в висках. С усилием подняв голову, Наталья огляделась по сторонам. Что собирать-то? Вроде бы сумку, взятую с собой в отпуск, к отцу, не разбирала еще… Он не понимал ее желаний и метаний, был уверен в том, что женщине нужно реализовывать себя в семье, остальное – глупости и блажь. А тут, вместо того чтобы мораль почитать – решил спасти. «Дай Бог ему здоровья. А со мною – как получится… Ведь я не все, не все ему рассказала…»

Она тяжело вздохнула, будто пытаясь выдохнуть комок, – не помогло. Попыталась встать – потемнело в глазах. Отец подошел неслышно, держа в руках стакан с валерьянкой. Она покачала головой: «Мне бы кофе…» – «Лучше не надо. Чаю лучше. Подожди – сейчас сделаю. Там картошка с салатом, не остыли еще. Сам сегодня принес с базара, все свежее. Пойдем-пойдем, нечего в дорогу голодной».

Вот так, вот так – шаг за шагом, здесь и сейчас – простые, ежедневные дела, от одного к другому, – не дают замереть, застыть, дать опутать себя пыльному кокону. Шаг-шаг… Так-так… Шаг-шаг… Поезд ехал медленно, будто убаюкивал – но уснуть не получалось.

«Это ничего, что несезон. Я хозяйке гостиницы звонил – она работает еще. Если купаться холодно – гулять будешь, там, где мы с мамой твоей гуляли, когда ты еще только в проекте была…» – говорил он быстро, сжимая ее руку, на перроне, куда они вышли, закинув сумку на полку вагона. «Вот была бы она жива – было бы у тебя все по-другому…» – он не сказал этого сейчас, но подумал наверняка. Впрочем, «Не приезжай, не надо – оставайся там. Ей тоже не хотелось уезжать из столицы, но пришлось. Здесь ей было трудно» – он тоже говорил раньше не однажды.

Так как же – по-другому? Так-так… Так-так… Ей все-таки удалось забыться: когда в вагоне включили яркий свет – вскочила, чуть не ударившись головой о багажную полку: думала, день на дворе, и нужную станцию давно проехала, хоть и не проедешь ее – конечная.

Хозяйка маленькой «домашней» гостиницы, несмотря на несезон, была вся в хлопотах, приводя в порядок хозяйство в преддверии недолгой зимы. «Ты здесь все знаешь, Наташ. Код на воротах запомнила? Забудешь – звони». Из постояльцев, кроме нее, в соседнем крыле особняка остановилась пожилая пара. Марина, так звали хозяйку, разрешила рвать созревший инжир, и Наталья, дотянувшись до ягод из окна, решила не завтракать и не разбирать вещей – сразу идти к морю.

Штормило, и утреннее солнце будто задерживалось, запутавшись в лабиринте облаков. Ветер носил обрывки водорослей; кафе на набережной еще не работали, и ленивый уборщик в униформе пытался поймать улетающие целлофановые пакеты. Наталью пробирал холод. В воду совсем не хотелось, на берегу было ветрено и бесприютно. Казалось, остановись она, замри – ее унесет, как этот разорванный о торчащую арматуру пирса пакет. Держа в руках босоножки, ежась от ветра и брызг, она шла по пустому пляжу. Шаг-шаг… Так-так… «Была бы жива твоя мама… Была бы жива… Ей здесь было сложно…»

А ведь она ее практически не помнила, но в памяти остался день ее похорон. Прощаться ее не взяли (о чем после много сожалела бабка), оставили у друзей семьи, где в доме был большой и интересный для трехлетки мир – аквариумы и вращающееся кресло. Но почему-то вечером ребенка, взахлеб рассказывающего о чудесах, не слушали. А после старшие девочки во дворе научили отвечать на вопрос: «А почему тебя все время забирает папа?» – «Мама уехала, вернется нескоро».

Несколькими годами позже в квартире появилась мачеха, с которой с самого начала не заладилось: «Я пошла на такого больного ребенка, мне стало жалко эту семью…» – слышала она о себе на каждом углу, и, ковыряя грязь носком новенького ботиночка, будто съеживалась, желая стать меньше, тоньше, совсем невидимой. Болеть она начала неожиданно: будучи спокойной и разумной девочкой, которую с самого раннего детства не боялись оставлять одну, вдруг разучилась отпускать от себя отца, безудержно, взахлеб рыдала, когда тот уходил на работу, не могла уснуть, если папа не почитает на ночь сказку. Когда отец уезжал в командировки – сваливалась с температурой, покрывалась красными зудящими волдырями, при этом никакие врачи не находили инфекций и простуд. С приездом отца непонятные хвори, названные врачами «аллергией», постепенно проходили сами собой. Поэтому папа брал ее с собой всюду, куда только можно было идти с ребенком, и однажды взял на рыбалку.

Так же, как сейчас, только, может, менее бесприютно, – дети ведь бывают часто счастливы просто так, – она ходила по берегу, играла ракушками и бросала камешки в реку. А потом, услышав папино «На-та-ша-а-а-а!», побежала к нему на пирс. «Смотри, рыбка» – услышала, но от вида шевелящихся в ведре бычков в глазах у нее потемнело, а когда один из них, хлопая хвостом, запрыгал по щербатым доскам – выдохнув, не могла вдохнуть, как будто это она была этой самой рыбой, выброшенной на берег. Вызвали скорую, диагностировали аллергический отек. На рыбалку отец больше не ездил.