Читать книгу Воздействие. Часть 1 - Антон Стадницкий - Страница 1

Вибрирующий и давящий на барабанные перепонки ор заставил меня внутренне подобраться и закрутить головой в поисках его источника. Именно ор, а не громкий крик или рев. Звуки, которые издавали Твари, были настолько чужими для уха человека, что назвать их как-то иначе было бы непростительной ошибкой. Как бесконечно иными были и сами Твари, появившиеся более полутора лет назад и за это время почти под корень истребившие веками существующую человеческую цивилизацию.

Тварь показалась из-за большой груды мусора, возвышающейся по другую сторону улицы и грузно запрыгнула на крышу стоящей перед ней легковушки. Потом соскочила обратно на серый от слоя пыли асфальт и потрусила к нашему отряду, не прекращая верещать. Существо, которое мы между собой привыкли называть собакой, торопилось поужинать.

На заброшенной вечерней улице, лишённой привычного электрического освещения, в окружении полуразрушенных высотных домов и брошенных автомобилей… даже во всём этом апокалиптическом антураже, кошмарное существо всё равно выглядело жутким гротеском, ещё больше обостряя чувство какой-то неуместности, абсурдности происходящего. Такого монстра попросту не должно быть.

Но вот же он, бежит к нам, торопится.

– Отряд, собака на десять часов, всем приготовиться, – моя команда прозвучала негромко, но все бойцы её услышали и начали выполнять.

Собственно, на собаку, четвероногого друга человека, монстр не похож вовсе, но называть, чтобы в дальнейшем как-то обозначать, существо было нужно – Тварей много, все они разные. Вот и случалось, что получали пришельцы имена земных существ, становясь слонами, пауками или, вот как этот урод – собаками.

Трёхметровое бочкообразное тело на гибких суставчатых лапах, бугристый уродливый конус на том месте, где у обычной, земной собаки бывает голова, короткая жёсткая шерсть с красноватым отливом, дикий ор с частыми перерывами, отдаленно похожий на собачье тявканье. Так почему бы и не собака.

Тем более, перепутать в разговоре пришлую Тварь с земной собакой стало почти невозможно – большинство лающих, да и мяукающих друзей человека монстры выловили и сожрали ещё в первые месяцы Вторжения. Единственная настоящая, земная собака, которую я видел за последний год – это одноухий доберман с уродливым шрамом через всю спину, с недавних пор обитающий у нас на базе. Животное, умудрившееся как-то выживать всё это время в городе, разведчики с месяц назад подобрали в руинах торгового центра. Героическую псину назвали Казбеком, поставили на продуктовое довольствие и определили на складскую службу, давить обнаглевших крыс, которых за последнее время развелось великое множество.

А еще пришельцы умели то, что в сказочных довоенных историях часто называлось волшебством или магией. Полтора года выживания на собственной планете без надежды на будущее разучили людей верить в сказки и волшебство. Возможно, именно из-за этого, те невероятные в первое время и ставшие привычными по его прошествии, чудеса, люди стали называть просто и обыденно – воздействие.

Отвратительное существо только показалась из-за своего укрытия, а мы уже начали действовать, развернувшись в боевой строй. Наш маленький отряд не был предназначен для серьезного сражения. В общем, мы – это скорее мобильное подразделение для разведки местности, с целью поиска полезностей для их дальнейшей экспроприации, а в этот раз я вёл свою группу к складским комплексам, расположенным в двух десятках километров от базы и по возможности мы должны были избегать вот таких встреч. Но дать отпор Твари, пусть даже такой непростой в бою, как собака, наш маленький отряд готов всегда.

Немного досадно, что отряд не смог обнаружить опасность заранее – тогда пришельца можно было обойти, не потревожив или уничтожить с меньшим риском. Но такая ошибка была вполне простительна – поисковиком в этот рейд с нами шла совсем молодая девушка, почти девчонка. Способности к поиску у неё только начали проявляться, а найти Тварь такого небольшого размера, да ещё на ходу, всегда не просто, даже специалисту со стажем. В бою же задачей Светланы была отслеживание других угроз, кроме атакующей Твари. На шум схватки могли явиться нежелательные гости и тогда тактику боя пришлось бы спешно перестраивать.

Страха не было. Нет, конечно… в самые первые месяцы страшно было, всегда и везде. Страх тогда стал моей второй натурой. Он чувствовался во рту высохшей жвачкой, заползал за спину липкими ручейками пота, настукивал в груди тревожный ритм. Он тогда крепко засел, и не только во мне – он клещами вцепился в каждого выжившего и не спешил отпускать.

А потом страх взял и пропал. Наверное, я просто устал бояться. Страх пропал, сначала уступив место тупому равнодушию, даже обречённости и выживать приходилось только на инстинкте самосохранения. Теперь, когда я стал намного опытнее и действовал уже не один, мрачная обречённость сменилось чувством общего дела и спокойным расчётом, чётким пониманием ситуации – есть враг, сильный и опасный, его нужно уничтожить быстро и с минимальным риском.

Успех любого боя, даже такого очевидного на итог, всегда зависит от слаженных действий всех бойцов, и я с удовлетворением отметил, что каждый участник группы уже начал подготовку для выполнения своей роли. Мне понадобился миг на то, чтобы смахнуть пот со лба, ещё полсекунды для того, чтобы встать в уже привычную стойку для боя и приготовиться к обороне.

При опасности рука уже не тянется к оружию, висящему за спиной. За последнее время я совершенно отвык полагаться на огнестрел. Всё дело в том, что оружие нанести сколько-нибудь ощутимый урон Твари не смогло бы при всём желании, вывести из строя малоуязвимого монстра с помощью ручного стрелкового оружия крайне сложно, пули не пробивали прочные покровы. Да и шуметь в городе было смертельно опасно – сильный шум мог привести к появлению новых непростых визитёров. Брал дробовик я с собой больше по привычке, в следующий раз точно оставлю на базе, лишний груз.

Во время боя, кроме координации действий участников группы, на мне была задача её защиты и я начал готовить силовое поле, применение которого в бою с собакой составляло часть боевой схемы.

Пришелец пользовался всего одной формой воздействия: за мгновения перед атакой Тварь многократно ускорялась. В таком ускоренном режиме она находилась недолго, с десяток секунд, но расправиться с противником этого времени для собаки обычно хватало с избытком.

Так же она поступила и в этот раз: движение Твари смазались и последние несколько метров до группы она пронеслась за какой-то миг… и налетела на мою силовую стену, поставленную под углом к земле.

Упругая невидимая защита, как трамплин, подбросила Тварь под углом к земле, наверх, перекинула через группу и зашвырнула на стену здания в десятке метров позади. Удар был настолько сильный, что часть стены у строения обвалилась, поднялось облако пыли, посыпались осколки стекла и обломки перекрытий. Но почти сразу пришелец начал подниматься на лапы и шумно отряхиваться, поднимая в воздух ещё больше белёсой пыли. Он готовился к новой атаке. Даже такой, казавшийся сокрушительным, удар не смог нанести Твари существенного урона. Но по нашей задумке он и не должен был причинить монстру существенный вред. Было важно, что дезориентированная собака перестала применять воздействие, и бой вступил во вторую свою фазу, в которой игра пошла уже по нашим правилам.

Я перевёл щит в вертикальное положение – моя задача не закончилась, нужно сдержать несколько всё ещё сильных атак монстра. Собака метнулась к отряду и ударилась о защиту, которая прогнулась, но удержала Тварь, отбросив её назад. Ещё раз… и ещё… Существо бросалась на людей, но без применения воздействия, собака не отличалась особым напором и через какое-то время движения монстра совсем замедлились.

Собака устала и потеряла в скорости, и значит, пришло наше время на адекватный ответ. В бой вступили Матвей и Женя, члены группы, и следующую, уже совсем слабую атаку, ребята встретили своими мощными, с оттягом, ударами в голову монстра. Тварь, прочную шкуру которой не брало стрелковое оружие, сила ударов кулаков с воздействием отправила в нокдаун, отправив обратно на груду мусора от осыпающегося здания.

Я убрал силовое поле за ненадобностью – ребята уже подбежали к пытающейся подняться собаке и заканчивали бой в нашу пользу, добивая Тварь, воинственный ор которой сменился на хриплый обречённый вой.

Наши яйцеголовые как-то задались целью измерить силу удара человека под воздействием и оказалось, что она достигает полторы-две тысячи килограммов, что, кстати, в несколько раз больше силы удара Майка Тайсона, легендарного боксёра тяжеловеса, крушившего противников на ринге в конце двадцатого века. К тому же, в ходе воздействия рука полностью защищалась от физических повреждений – на тренировках мы ломали тяжёлые бетонные блоки в крошку.

Собаке встретился противник не по зубам и через несколько минут бой был закончен полной нашей победой.

До цели перехода добрались уже без приключений, хотя совсем затемно. Складской территорией управляла дружественная нашему поселению группа бывших военных. Для нас это спокойный район и можно расслабиться – я уже связался с постом охраны по рации и отряд встречали.

На сколько я слышал, когда появились Твари, группа военных дезертировала из воинской части, расположенной где-то в окрестностях Петербурга. Военные заняли, хорошо укрепившись, несколько полуподземных складских комплексов на севере города, почти сразу за кольцевой дорогой. Со временем они плотно взяли под контроль весь район и надёжно укрепили сами склады для защиты от мародёров и мелких Тварей. Офицеры хорошо знали свою работу и организованность группы позволила ей стать основной силой в этом районе.

Дезертировавших военных я понимал – армия не смогла бы справиться с появившимися, как ниоткуда, пришельцами. Бежать, чтобы выжить, было, пожалуй, самым правильным тогда решением. Нападение на усиленную собственными воздействиями Тварь вроде слона, вполне могло обернуться полным истреблением хорошо-вооружённого полка. В дни вторжения человек был слаб до беспомощности, огромные Твари без труда и не встречая отпора разрушали до основания целые города.

Хотя выйти на слона и сейчас гарантированное самоубийство. Всегда проще обойти обвешанного воздействиями под завязку, но крайне медлительного монстра, размерами с двадцатиэтажный дом.

…

Обратно мы собирались отправиться почти сразу и уже грузили высокие рюкзаки под завязку запчастями и инструментами. Человек не только полностью избавился от необходимости регулярно спать по ночам. Перестроенный организм без труда переносил нагрузки, которые раньше не каждому спортсмену-атлету были бы по плечу. Люди стали сильнее, быстрее и гораздо выносливее. К тому же, в конце октября ночи заметно холоднее, того и гляди – белые мухи полетят, а следовательно – активность Тварей ниже.

Самое время, чтобы дойти обратно быстро и без происшествий. А такой пустяк, как зрение ночью может обеспечить себе любой тренирующий навыки воздействия человек. Тем более, если речь о ком-то из отрядов обеспечения, для которых владение такими приёмами обязательно. Так что, некогда рассиживаться, подъём и в строй, пора возвращаться домой.

Домой… Мне понадобилось много времени, чтобы привыкнуть называть домом не трёхкомнатную квартиру с отличным видом в многоэтажке бизнес-класса, а небольшой полутёмный отсек на подземке, где я сейчас обитал. Но привык, как к этому привыкли все те, кто жил сейчас на нашей базе. Человек ведь такое существо, ко всему приспосабливается.

Обратная дорога прошла почти без происшествий – отряд на входе в город встретил небольшую, не больше десятка особей, стаю плевателей, но мы быстро распугали отважившихся было на нападение мелких монстров криками, подкреплёнными соответствующими воздействиями. Да в отдалении, параллельно движению отряда, уже на самом подходе к станции, прошла небольшая группа человек из пяти-шести. На контакт временные попутчики не шли и минуту вообще пропали из вида.

Мародёры, наверное. Хотя в такой близости от станции и её патрулей бандиты и подобная шваль предпочитала не шататься. Да и кто сейчас разберёт – где преступник, а где добропорядочный человек, где зло, а где добро – этические границы давно стёрлись, сбросив с человека тонкий налёт цивилизованности, в одночасье превратив его в дикого зверя, раздираемого базовыми инстинктами.

Перемещение по поверхности превратилось в опасную рулетку, ставкой в которой была жизнь участников рейда. Но наверху были ресурсы, без которых невозможно выжить внизу, и поэтому люди поднимались на поверхность снова и снова. Уходили, чтобы рисковать жизнью и дать шанс на жизнь остальным, кто ждал их под землёй. Конечно, возвращались не все.

Я вспомнил рассказ очевидцев, беженцев из атакованного Тварью торгового центра, располагавшегося в пяти километрах от Лесной в направлении к центру города. Дело было в начале этого лета, в середине июня. Какие-то отморозки устроили перестрелку недалеко от здания, где селилось тогда около полусотни человек. Те отморозки то ли быстро перестреляли друг друга, то ли сразу разбежались – стрельбу в городе можно считать надёжным и быстрым способом суицида. Короче, звуки выстрелов прекратились сразу. Но на шум явился крупный паук, матёрая Тварь, и именно в то время, когда нескольким охранникам из числа поселенцев центра приспичило проверять периметр. Паук, который использует для поиска своих жертв сканирование, быстро обнаружил людей и рванул к ним – спастись бедолагам было уже невозможно и им бы увести угрозу от здания, спасая остальных. Но кто-то из них, окончательно потеряв голову, побежал внутрь, а смерть на восьми лапах вломилась следом.

Тогда не помогло оружие у боевиков из охраны, не спасли, казавшиеся мощными и нерушимыми, баррикады, которые люди старательно месяцами возводили на подступах к зданию. Против монстра не помогло и воздействие – люди привлекли внимание действительно сильного пришельца. В общем, спаслись очень немногие.

В итоге несколько бедолаг из бывших жильцов центра прибились к гарнизону на Лесной, а потом перебрались на жилые станции, где и рассказывали свою историю по нескольку раз в месяц – кому-то в развлечение, но большинству в назидание. Что тут скажешь, умереть человеку в этом новом, изменившемся мире стало проще простого.

Ну вот, группа добралась до Гражданского Проспекта, конечной нашей цели. Сам вход на станцию уже давно не таким, каким он помнился до Вторжения – широким проходом с массивными стеклянными дверями и светлым просторным вестибюлем.

Теперь это что-то больше похожее на «влаз», нору, где можно спрятаться и тихонечко переждать, пока свирепые охотники ходят вокруг в поисках, где пожрать. Сам лаз небольшой, метра полтора в поперечнике. Добираясь по нему до самого спуска на станцию, к ступеням эскалатора, взрослому человеку приходилось идти пригнувшись.

Уходя под землю, люди тщательно закрыли баррикадами наземные вестибюли, оставив узкие проходы, для того, чтобы массивным Тварям было не проникнуть внутрь поселения.

Конечно вход на каждой из станций, будучи стратегическим объектом, регулярно расчищался от мусора и тщательно охранялся патрулём, но при приближении сильных Тварей патрульные, прямо как суслики, прятались в нору и просто пережидали.

Все наши уже забрались внутрь. Я последним поставил свою ношу перед патрульным и стал ждать очереди, чтобы вползти за своей группой в укрытие.

Подземному поселению, к которому я присоединился год назад, принадлежали пять станций бывшей Красной, Первой ветки Санкт-Петербургского Метрополитена. Станцию «Девяткино», самую северную, конечную в линии, законсервировали наглухо ещё при основании базы, обрушив часть тоннеля с путями. Удерживать выходящую на поверхность станцию было бы непрактично и в случае проникновения, Твари через неё могли бы добраться до следующей, жилой станции.

А станцией «Лесная» территория поселения была ограничена уже исключительно по случаю. Во время Вторжения в окрестностях станции «Выборгской», которая была следующей по ветке за «Лесной» к центру города, что-то взорвалось. Взрыв был настолько мощным, что часть городской территории, включая вестибюль станции, ушла под землю, изолировав нашу часть ветки от всего остального Метрополитена.

Таким образом, поселению досталось именно пять станций. «Гражданский Проспект» и «Академическая» были определены под жилые блоки, хотя на Гражданском было расквартировано преимущественно население обеспечения – из неё проще уходить в пригородные рейды.

На «Политехнической» находилась зона отдыха и развлечений, народ маявшийся от безделья натаскал сюда всё, что могло как-то повеселить и развеять. Начальник поселения, Семён Петрович, умный и практичный мужик – понимая, как уставшим и отчаявшимся людям нужно такое место, поставил организацию зоны под свой особый контроль и со временем тут появилась биллиардная, игровая комната для детей и даже небольшой кинозал.

Станция «Площадь Мужества» представляла собой зону для работы и исследований – тут были склады самого необходимого, холодильники с запасами еды, больница со своей операционной и стоматологическим креслом, небольшая школа и мастерская для ремонта техники и небольшой оружейный склад.

Последняя станция в системе поселения, «Лесная», была одновременно и гарнизоном с постоянным военным присутствием, и большим складом для хранения резервов – всё, что могло бы быть полезным и представляло какой-либо практический интерес, но не могло быть использовано сразу, тащилось сюда и сдавалось на хранение. Именно здесь я как-то, в течение часа, нашёл зарядку для своего любимого плеера. Хотя, признаю, кладовщика загонял тогда изрядно.

Эскалатор, по которому я вслед за своей группой спустился вниз, давно не работал, но поддерживался в чистоте и был освещён, впрочем, весьма скудно. Электричество на станциях было, но администрация предпочитала экономить на стратегических ресурсах. Электричество давали несколько десятков генераторов, обеспечивая по расписанию работу медицинского блока, мастерской, жилой и других зон. Эти же генераторы снабжали электроэнергией насосы, откачивающие весной талую воду из тоннелей. Топливо с поверхности поставлялось регулярно, моя группа не раза участвовала в таких снабженческих рейдах. В итоге за полтора года база досуха выкачала резервуары нескольких ближайших к ней АЗС.

Вслед за своим отрядом, я прошёл ещё один пост, где мы сдали груз и вышел на полутёмную платформу станции.

– Всё ребята, пока. Увидимся на планёрке завтра, – попрощавшись со своей командой и напоследок сказав несколько ободряющих слов расстроенной Светлане, я зашагал к своему жилью.

Почти вся территория станции была когда-то, при обустройстве базы, разделена на ячейки – небольшие, по семь-восемь квадратных метров, комнатушки для проживания обитателей метро. Моя ячейка, как и жильё большинства несемейных жителей станции, это место для хранения личных вещей и возможность, хоть на какое-то время, спрятаться от лишних глаз.

В центре стояло главное моё достояние – массивное кресло из чёрной кожи, место для отдыха и размышлений. Помнится, я как-то присмотрел его в городе, а потом по частям перетаскал к себе и заново собрал. Весь остальной интерьер составляли затёртый до блеска деревянный стол с табуретом, алюминиевый стеллаж для амуниции, да несколько полок для хранения всякой бытовой мелочи. Не хоромы, конечно, но всё необходимое для жизни у меня есть и под рукой.

Я зашёл в комнату, на входе скинув замызганные берцы. Снял разгрузку и с удовольствием стянул пропахший потом комбинезон, бросив его в кучу белья для стирки – пока не понадобится, очередь моей группы идти в рейд не раньше, чем через неделю.

Осторожно положил на стеллаж свой восемьсот семидесятый Ремингтон, потёртый от времени помповый дробовик, который подарил отец ещё лет двадцать назад. За всё время после Вторжения оружие пригодилось всего несколько раз, но все эти разы дробовик меня просто спасал, поэтому к оружию я привык относиться с должным уважением.

На ближайшее время в моих планах прослушивание музыки, как раз накануне в городе подобрал несколько дисков и поход за вечерним пайком на раздачу. В целом, человеку теперь требовалось меньше еды, чем раньше, но непрерывно бодрствующий организм требовал поступления пищи регулярно и ночь не являлась исключением.

Ещё нужно сходить, но это уже под утро, на соседнюю Академическую – проведать Маришку, которая жила у семейной пары, приютившей девочку после нашего с ней появления на станции, а то всё обещаю и постоянно откладываю, глядишь скоро обижаться начнёт. Как раз к восьми успею на обратную дрезину.

– Сосед, ты на месте? – звонкий голос за дверью мог принадлежать только Василию, моему приятелю, живущему в ячейке справа.

Не дождавшись моего ответа, тот заколотил по фанерной двери кулаком, и я поторопился ответить – Вася, открыто, заходи давай.

В отличии от меня, ещё с детства отличающегося худобой и высоким ростом, Василий был невысоким и коренастым крепышом, с небольшим, но заметным животиком. Он всегда много говорил, часто жестикулируя и его очень быстро становилось в избытке. Иногда доходило до того, что я попросту выставлял его за дверь, ссылаясь на срочные выдуманные дела. Впрочем, Вася никогда не обижался, он, казалось, вообще не умел этого делать.

Вот и сейчас, шумно пыхтя, Василий залез в мою ячейку, попутно пнув в сторону, оставленную мной у двери обувь, и плюхнулся на табурет.

– Андрюх, я тут кофе раздобыл. Зерновой, как ты любишь, и ещё даже горячий… ну, почти… вот и решил: угощу-ка соседа. Потом убегаю сразу – на смену тороплюсь, нас на ночь в патруль поставили.

Всё это Вася проговорил скороговоркой, как на одном дыхании, буквально всунув литровый термос прямо мне руки.

– Ну чего ждёшь? Кружку давай! Объясняю же, мне бежать надо.

Я поставил термос на стол, снял кружку с крючка на стене и наполнил её до половины. Что правда, то правда: кофе я люблю давно и преданно, и, хотя ожидания от содержимого термоса были самые скромные, отказывать приятелю тоже не хотелось.

– Андрюха, а ты слышал, что с четвёртой группой случилось? Третий день прошёл, ни слуху ни духу.

Вопрос Василия заставил меня помрачнеть лицом, я кивнул, немного помедлил и ответил:

– В курсе. На планёрке обсуждали, отправлять группу для поиска или нет.

– И что решили?

– А чего тут решать. Помнишь, пару месяцев назад, группа Рыжего пропала? Отправили тогда спасателей. Один только из пяти вернулся, да и тому повезло, что вернулся, неделю пацан по подвалам шкерился, чтобы Тварей запутать. Добрался чудом, не иначе, весь переломанный и зашуганный. Не боец уже.

– Да, но…

– Вася, ты и сам всё понимаешь. Если не вернулась боевая группа в полном составе, то что-то совсем паршивое с ними произошло. Вести ещё одну группу – риск потерять её тоже. Людей остаётся всё меньше, и меньше. И когда-то они кончатся, Вася. От слова совсем. Земля, она, Вася, больше нам не принадлежит.

– Эх, жаль пацанов. Ладно, что тут скажешь… побежал, работу за меня никто не сделает. Всё, Андрюх, увидимся.

– Давай. И Вася, за кофе спасибо.

Василий поднялся, пробурчал что-то очень похожее на "пожалуйста", взял термос и уже на пороге сообщил:

– Да, на счёт завтра – всё в силе. Я уже сказал командиру, Борис не возражает.

– Спасибо большое, – искренне поблагодарил я приятеля.

– Да делов-то… ну всё, давай, увидимся.

Завтра – важный для меня день, в планах вылазка в квартиру на поверхности. Хочу перенести на станцию несколько личных вещей, конечно, если они ещё на месте. Такие одиночные походы в город всегда нужно согласовывать со своими командирами, дисциплина на базе не была пустым словом. Я, как командир собственной боевой группы, получил согласие на выход непосредственно у начальства базы и теперь вот есть ответ Бориса, командира группы, с которой ходил в рейды приятель. Конечно, пойти можно и одному, но помощь сильного бойца не помешает точно.

Последний раз я был на квартире чуть больше года назад, в конце лета, когда мы с девочкой, в поисках последнего шанса, только появились на станции, да и вообще в городе. Дом хорошо сохранился, да и сама квартира была на замке и не пострадала. Много вещей тогда унести не получилось, а потом как-то всё было не до этого.

Почти всё необходимое для повседневной жизни можно без проблем найти в помещениях магазинов поблизости, либо на складе поселения. Кроме еды, добывать которую с каждым месяцем становилось всё труднее и труднее.

Скажи мне кто-нибудь раньше, что наступит время, когда придётся защищать свою жизнь от людей, которые готовы убить незнакомца за банку просроченной тушёнки или про то, как придётся насмерть драться с другим человеком за возможность пересидеть день в подвале разрушенного дома, я посмеялся бы над этим, как над какой-то нелепой шуткой.

А ведь это было с мной совсем недавно. И происходило сейчас со всеми оставшимися в живых представителями человеческой расы, в каждом уголке этого, забытого всеми богами мира, где бывшие хозяева, а теперь просто вымирающий вид на ставшей чужой планете, продолжали цепляться за жизнь. Без надежды, без будущего. Просто проживая день за днём в поисках хоть какой-то еды и норы поглубже. Чтобы зарыться под землю, спрятаться от неминуемой смерти, рыщущей на поверхности и пусть на немного, но в очередной раз продлить своё существование.

В отличии от большинства людей, которые пережили Вторжение, но плохо помнили первые его дни, в моей памяти всё отлично сохранилось с самых первых дней катастрофы. Многое мне тогда было не понятно, что-то казалось невероятным, а чаще всего было попросту страшно. Даже не так… было жутко, до дикого ужаса. Но включался инстинкт самосохранения, и я начинал выживать, тогда ещё не зная, что это уже надолго, если не навсегда и выживание станет для человека обычной, ежедневной рутиной.

…

Человек стал значительно сильнее, выносливее и избавился от большинства болезней. Совершенно перестал спать, при этом себя бодро чувствуя и получил возможность воздействовать. А ещё он получил удивительную память, которая позволяла скрупулёзно сохранять, накапливать и воспроизводить информацию. События, даже удалённые по времени, сохранялись в ней детально и отчётливо.

Я дорого бы отдал за возможность забыть всё, оставив только воспоминания последнего довоенного года. Но в памяти за этот период остались только отдельные фрагменты, полуистлевшие, рваные кусочки блёклых картинок.

Первая встреча с будущей женой, после которой мы гуляли почти до утра, разговаривая обо всём на свете и даже не думая расходиться по домам. Свадьба с Полиной – тёплый и солнечный день, когда казалось, что именно такой солнечной будет и вся наша с ней совместная жизнь. Тот вечер в офисе, когда раздался звонок и счастливый голос жены по телефону сообщил о том, что у нас будет ребёнок. И волнительное чувство ожидания ещё большего счастья, которое должно наступить совсем скоро, с рождением сына.

Остальное хочется забыть. Забыть тот зимний вечер, когда мы с женой добирались домой на машине после позднего праздничного ужина у друзей. Ту страшную аварию, которая лишила меня семьи и возможности быть счастливым. И не помнить всего, что было в моей жизни дальше.

Как будто и не было никакого Вторжения и я – всего лишь припозднившийся пассажир метрополитена, прибывший на свою станцию после очередного трудового дня. Которому остаётся только пройти десять минут до дома, подняться на лифте и позвонить в дверь, где на пороге встретит красавица Полина с маленьким сынишкой на руках и все проблемы суетного рабочего дня останутся позади.

Но абсолютная память старательно подсовывает всё то, что мне никак не хочется вспоминать. И чем больше я стараюсь не думать об этом, тем настойчивее всплывают в памяти события последних непростых полутора лет. И тот самый день, двадцатое апреля. День, когда на Землю напали.

…

Белую тушку микроавтобуса выносило со встречной прямо на мой Крузак. Я понял, что удара не избежать, успев подумать, как хорошо, что беременная Полина не поехала сегодня со мной и осталась дома.

Картинка замерла, как на стоп-кадре кинофильма. Через лобовое стекло отчётливо видно водителя – рот искажён криком, лицо серое от ужаса. Такое же серое, как сам микроавтобус, как снег на полях вдоль дороги.

Всё опять приходит в движение, ускоряется и я сжимаюсь в ожидании столкновения, но удара всё нет, а картинка расплывается, теряет фокус и постепенно становится светом. Яркий, бьющий в глаза – он зовёт и пугает одновременно.

Резко открываю глаза. Лоб в крупных бисеринках пота, а тело бьёт мелкая дрожь. Сажусь на постели, несколько раз глубоко вдыхаю, пытаясь успокоиться. Остатки видения ещё мешают полному пониманию, где я и почему нахожусь здесь, но мозг уже начинает интенсивную деятельность, перерабатывая доступную информацию.

Солнечный свет льётся через широкое окно, щедро заливая спальное место, на котором я вчера вечером и вырубился. Отчаянно слепит глаза. Именно яркий свет и стал виновником сюжета сна.

«Эх, будь это правдой…»

За панорамным окном – вид на луг и небольшую причудливо изогнутую речушку. Проталины в снегу выставили на показ пучки прошлогодней жухлой травы, которая уже совсем скоро зазеленеет и пойдёт в буйный рост. На реке ещё стоит лёд, зима так просто не отдаёт водоём, успевший промёрзнуть почти до дна. В бирюзовом небе над рекой едва заметный росчерк – косяк гусей, возвращающийся домой. Давно пора, середина апреля уже, всё-таки. Умиротворяющая, чудесная картина – именно вид из окна в своё время и стал для нас решающим, при покупке этого дома. Полине очень уж понравился.

Часы над камином показывают десять, а значит снотворное действительно сработало, и меня отключило. Головная боль, из-за которой я решился на передозировку – обычные дозы не действовали, стала заметно слабее и от неё уже не хочется лезть на стену, вполне можно потерпеть.

За эти пару недель, которые я затворником провёл за городом, я стал чувствовать себя намного лучше. Разве что ещё волнами накатывали головные боли, но сознания от них, как в первые дни после выхода из комы, я уже не терял. Спать с каждым днём хотелось всё меньше, и я с удивлением начал замечать, что организм уже без стресса переносит постоянные ночные бодрствования.

Удивительно, но с уходом боли приходило какое-то необычное, новое для меня чувство. Как будто, я стал понимать глубже суть вещей и событий. Анализировать своё состояние я пока не решался, просто решив понаблюдать, что будет дальше. Хотя первые выводы напрашивались сами за себя. Думаю, что состояние клинической смерти в котором я побывал перед комой, что-то сделало с моим организмом. Раньше я слышал истории про то, как люди, вернувшиеся с того света, менялись и начинали удивлять окружающих и сейчас, судя по всему, нечто подобное происходило со мной.

На сегодня в моём списке дел звонок в компанию, нужно поинтересоваться у Ольги, как идут дела. Конечно, она уже не первый год в бизнесе, дело своё знает и с управлением агентством справится без проблем, но одобрение и несколько советов никогда не помешают. Ей сейчас приходится не просто, учитывая, как неожиданно ей пришлось принимать должность, оставшись без помощи и поддержки старшего партнёра.

Но меня тоже можно понять. Придя в сознания и узнав от врачей, что жены больше нет, я попросту потерял смысл жизни и перебравшись за город, почти две недели старался избегать всех контактов. Только Стас, старинный друг, заезжал несколько раз – помог с переездом, закинул пакет с продуктами, да перегнал мне под окно свой Фрилендер.

В свой последний визит он передал мне ключи от машины, объясняя:

– Андрюх, мы с Ленкой в Штаты улетаем… не знаю, думаю за недели две-три обернёмся, в общем, как получится. Машину пока забери – мало ли, что. Вдруг раньше вернуться в город надумаешь. Или съездить куда понадобится. Твоя-то теперь… В общем – бери, братан, не спорь. Доверенность в бардачке, бак под горлышко. Я на такси до города доберусь, вызвал уже.

Помощь друга я принимал с благодарностью – тот не задавал лишних вопросов, не лез в душу и просто старался помочь, не навязываясь. Ключи я тогда взял. И как раз сегодня в планах было воспользоваться машиной.

Нужно съездить в ближайшую деревню, раздобыть продуктов – мои съестные припасы подошли к концу и если я не собирался намеренно уморить себя голодом, то нужно собираться и вытаскивать свою задницу из дома. Пусть это будет мой первый шаг к выходу из депрессии, в которой я провёл это время. Знаю, Полина бы хотела, чтобы я жил дальше и был счастлив.

Сотовый, поставленный на беззвучный режим, показывал больше сотни входящих, но я даже не стал их проверять. Наверняка, среди звонков несколько рабочих, часть от друзей, а остальные от родителей Полины. Они звонили мне каждый день по нескольку раз, всё это время, но я не брал трубку, попросту не мог с ними разговаривать. Да, в том, что случилось не было моей вины – водитель микроавтобуса, который тоже погиб, не справился с управлением на скользкой зимней дороге и, наверняка, родители жены звонили, чтобы меня поддержать, но разговаривать с ними сейчас было выше моих сил. Не сегодня, точно… может быть завтра.

Я оделся потеплее, прихватил солнцезащитные очки и вышел во двор. Апрельское утро было зябким, но солнечным, что предвещало по-настоящему теплый день – весна всерьёз начинала заявлять свои права на замёрзшие за зиму владения.

Мощный внедорожник басовито взревел четырёхлитровым дизелем, и я невольно вздрогнул. Воспоминания о жуткой аварии были всё ещё свежи в памяти и мне потребовалось усилие воли, чтобы заставить себя успокоиться.

– Так, спокойно. Возьми себя в руки, тряпка, – прошептал я себе, воткнул передачу и вдавил педаль газа.

Послушный рулю автомобиль выехал из ворот, прошуршал гравием по просёлочной дороге и выбрался на трассу, радостно зацокав по асфальту шиповкой. Ещё через несколько минут он бодро залетел на высокий холм, с которого открывался вид на Михайловку.

И этот вид мне не понравился сразу. Я притормозил, а потом и вовсе остановил машину. Нужно было получше разглядеть с холма происходящее внизу, а происходило что-то действительно очень мне непонятное.

На выезде из селения, на боку, яркой кабиной в кювете, лежала фура. Она загораживала въезд в деревню и, чувствую, с этой проблемой ещё придётся разобраться. Но больше меня насторожило другое. Один из домов, прямо в центре деревни, горел. Языки пламени рвались из окон, высокий столб густого чёрного дыма, судя по всему, должен быть виден за несколько километров. Но не было заметно ни суеты пожарной команды, ни мерцания мигалок автомобилей спецслужб. Да что там, пожарных, не видно вообще никаких людей, которые пытаются потушить пожар и спасти строение. Никакого движения в деревне не было.

«Вот, ёшки матрёшки. Как вымерла… так, что делать будем?»

Хотя, что тут делать – ехать надо. Там могут быть люди и им, возможно, требуется помощь. Опять же, мне продукты нужны, а деревня, как ни крути, ближайшая. Короче, еду – на месте разберусь.

Педаль газа в пол и внедорожник срывается с холма, чтобы через минуту оказаться около грузовика, который действительно перегородил всю трассу. Всё – конец дороги для автомобиля, обочина узкая и объехать развалившуюся фуру нереально, а значит проехать в Михайловку этим путём действительно не получится. Искать объезд долго, поэтому пойду в деревню пешком. Но сначала надо глянуть, что с водителем, если он ещё в кабине.

Я выбрался из машины и подошёл к опрокинутой фуре. Для того, чтобы посмотреть в окно, пришлось спуститься в кювет и, проваливаясь в серый рыхлый снег почти по щиколотки, обойти кабину. Водитель внутри, но не шевелится. Через забрызганное грязью лобовое стекло подробности увидеть трудно и мне пришлось карабкаться на верх, чтобы открыть дверь, которая, впрочем, открылась легко. Я заглянул внутрь – бородатый водитель, пристёгнутый ремнём безопасности, висел в своём кресле и на первый взгляд казалось, что он просто уснул. Несомненно, он жив, дышит, но на шум открывающейся двери не отреагировал.

Хотя, какая тут нафиг дверь. Мужик машину в кювет загнал, опрокинул – грохот и скрежет должны быть слышны на всю округу. Если и уснул в дороге, то от такого представления проснулся бы вмиг, а в придачу всю деревню перебудил бы, но вокруг ведь никого.

Я толкнул водителя. Ещё раз, но уже сильнее, почти ударил, но никакой реакции. Потом, свесившись с края кабины и рискуя упасть внутрь, крикнул несколько раз ему прямо в ухо, но всё без толку.

– Да ты, мужик, походу в какой-то жёсткой отключке. В общем, ты это… не уходи никуда, – проговорил я больше для собственного ободрения, хлопнул дверью, прыгнул обратно на обочину и зашагал в сторону Михайловки.

В этой деревеньке я бывал до этого всего пару раз, да и то проездом. Последний раз, в начале осени, когда мы с Полиной объезжали окрестности после покупки коттеджа. Домов двадцать, стоящих по обе стороны от трассы, некоторые строения заброшены, судя по их внешнему виду, уже давно. Да небольшой облезлый ларёк в центре с самым необходимым для быта и скудным выбором продуктов, который и стал целью сегодняшней моей поездки. Деревня ничем не отличается от мириады подобных российских поселений, разве что фурой, теперь лениво развалившейся поперёк дороги на въезде, да отсутствием видимых признаков жизни.

Я осторожно прошёл вдоль пустой улицы, мимо прикрытого ржавым щитом ларька и добрался до горящего здания. У избы уже обвалилась крыша и дом догорал, источая едкий запах гари. Подходить ближе я не стал, помочь тут нечем и некому. Думать о том, что кто-то мог быть внутри во время пожара, и вовсе не хотелось.

Следующий за пожарищем дом, судя по всему, был обитаем. У перекошенного забора стоял старенький Пассат, с надписью «никто кроме нас» на заднем стекле. К машине по грязи пролегла свежая колея от колёс – она была на ходу и привезла сюда кого-то вчера или даже сегодня, и этот кто-то сейчас мог быть в доме. Через калитку я прошёл во двор, поднялся по скрипучему крыльцу и постучал в дверь. Подождал немного, никакого ответа. Постучал ещё раз, но уже сильнее. Опять тихо.

Вообще тишина какая-то тяжёлая, нехорошая, звенящая. Только хриплый вороний крик её иногда нарушает, да капли от тающих сосулек по лужам дробь настукивают.

Что-то я накручиваю себя. Понятно, ситуация не каждый день встретится, но нужно просто успокоиться и подумать, что делать дальше. Я глубоко вздохнул несколько раз и направился в сторону следующего дома. Вышел со двора, но успел сделать всего пару шагов от калитки к дороге.

– Эй, мужик! Чё надо-то? – из открытого окна дома, в дверь которого я только что колотил, высунулась небритая мужская физиономия и подозрительно косилась в мою сторону.

Я вернулся и внимательно оглядел хозяина дома. Красные глаза, помятое лицо с многодневной щетиной, всклокоченные волосы – было похоже на то, что он только что проснулся и никак не мог понять, что это за тип шляется перед окнами.

– Слушай, тут такое дело… что-то непонятное у вас происходит. Я про деревню. Ты вообще в курсе, что соседний дом сгорел совсем недавно?

– Чё? В смысле, сгорел?

– Ну да… до угольков. И на улице никого из местных, как будто в деревне вообще не живут, – я внимательно посмотрел на реакцию небритого типа.

На широком лице, сначала недовольном от моего вторжения, появилось крайне недоумённое выражение. Мужик на минуту пропал из окна, видимо сходил к другому, выходящему на соседский участок. Потом вернулся обратно.

– Как так? Там Саня с жёнкой живут… жили, дачники из Питера, тока вчера к ним заходил… – выражение его лица стало совсем растерянным, – погодь, мужик, проходи на крыльцо, открою.

Через минуту сухо щёлкнули дверные замки и распахнулась дверь. Я поднялся на крыльцо и зашёл на тесную, заваленную всяким хламом веранду. Через открытую в дом дверь было видно, как хозяин носится по комнатам, одеваясь к выходу. Через несколько минут он уже вывалился на веранду, по дороге натягивая свитер. В мужике было метра под два роста, плечи шире моих раза в полтора, не хилая такая комплекция.

– Гена, – прогудел гигант, дохнув на меня густым перегаром, и протянул свою немаленькую ладонь – я её с опаской пожал и тоже представился.

– Чё-то непонятное, говоришь?

– Точно. Что-то совсем непонятное. И на выезде фура перевёрнутая лежит, всю дорогу перегородила. Водила в кабине и как будто спит, я не смог его поднять, хотя накричался до хрипоты. Саму машину никто не убирает, гайцов тоже не видно. Трасса вообще, как заброшенная – ни одной машины не встретил, пока сюда ехал.

– Дела…

– Точно. Слушай, Гена, а магазин ваш когда откроется?

– Магазин… а, это ты про ларёк? Так это… до лета не откроют. К нам пока автолавка ходит, прям по расписанию. Часам к одиннадцати должна быть.

Геннадий прыгал в углу веранды, натягивая непослушный сапог.

– Я сюда за продуктами ехал, а оно вот как получается, – я развёл руками, как бы показывая всю степень моего недоумения.

Гена справился со вторым сапогом, немного постоял, как будто обдумывая эту информацию, кивнул сам себе и исчез в доме. Почти сразу же вернулся, но уже в синем пуховике и в обнимку с двуствольным ружьём. Двустволка была видавшая виды – ствол в царапинах и затёртый приклад весь в сколах, но Геннадий сжимал её в руках весьма уверенно, а значит пользоваться умеет и ружьё исправное. Очень надеюсь, что оно нам сегодня не понадобится.

– Ну пошли, Андрюх, позырим, чё там снаружи за фигня, – Гена толкнул дверь и решительно вышел на улицу, а я поторопился за ним, едва поспевая.

Сначала сходили к сгоревшему дому. Огня уже совсем не было, но руины дымили изрядно. Гена полез смотреть, что да как. Он несколько раз обошёл пожарище и через несколько минут вернулся ко мне.

– Не понять, были ли хозяева в доме – тут завал разгребать не один день. Но бэ-ха ихняя за домом стоит. В город они на ней не уехали, это точняк, а может… и дома были. У тебя сига есть?

– Сига? А, сигарета. Не, не курю.

– Херово, мои вчера ещё кончились. Подыхаю без курева совсем.

Гена глубоко вздохнул, поскрёб рукой щетину на щеке и смачно сплюнул на грязный снег:

– Ну чё сиськи мять, пошли. Тут человек двадцать должно набираться, проверим. Сначала к Сергеевым заглянем. Там семья и ребёнок мелкий, тока вчера их видел, в огороде чё-то копошились.

Названный дом был следующим по улице за пострадавшим от пожара. Большое и крепкое на вид бревенчатое строение, с пристройкой из красного кирпича и гаражом. По словам Гены, в семье насчитывалось четыре человека – девочка лет пяти, её родители и пожилая бабушка. Все они приехали в дом ещё в конце марта из города и использовали его, как дачу на весенне-летний сезон.

– Хозяева! Есть кто?! – Гена кулаком заколотил в дверь, которая под его ударами чуть ли не вылетела с петель.

Казалось, что на громкие крики и стук вмиг сбежится вся округа. Но на улице по-прежнему было пусто, да и в самом доме никто не торопится открывать шумному соседу.

– Андрюх, я двором обойду, там ещё одна дверь есть, через неё зайду, – Гена перебросил ружьё через плечо и отправился в обход.

Через минуту со двора раздался звон разбитого стекла, а ещё через одну, мой невольный напарник уже открыл мне входную дверь изнутри.

– Андрюх, там на кухне женщина на полу, ты это… посмотри, чё с ней, а я пока по комнатам пройду, – он махнул рукой в сторону кухни и нырнул в боковую дверь.

На кухне горел свет, хотя с улицы она была отлично освещена. Видимо, то, что случилось, произошло ещё затемно. Женщина лежала на полу, лицом вниз, подвернув под себя руку.

Когда-то давно, после армии, мне довелось учиться на курсах оказания первой помощи, вот и пригодились почти забытые навыки – я проверил дыхание лежащей на полу женщины, мать семейства была жива. А это уже хорошая новость. Теперь не плохо бы перенести женщину с холодного пола в более удобное место.

На кухне было тесно, и я заскрипел массивным столом, отодвигая его к стене, чтобы освободить больше места для действий. Под столом нашлась перевёрнутая тарелка с чем-то съестным – похоже, женщина готовила завтрак и как раз накрывала на стол. Хорошо, что всё это случилось, уже после того, как она закончила готовить, а то в деревне могло быть на ещё один пожар больше. Я осторожно перевернул женщину на спину, но ничего подозрительного не заметил. Обычная женщина, но без сознания или крепко спит… очень, очень крепко спит.

Гена не заставил себя ждать и уже заходил на кухню.

– Андрюх, бабка ихняя в кресле, в зале… и это… не дышит она. Хозяин в кровати, похоже, что с вечера не вставал. Этот живой, но в отрубе полном, я не смог его поднять. Малютка у себя в кроватке, с ней та же фигня.

– Гена. Женщину надо отсюда перенести в другое место. Предлагаю в спальню, к мужу на кровать положить, а потом уже вместе прикинем, что делать. Может мысли умные появятся. Давай, поможешь мне её поднять.

– Так это… сам отнесу, справлюсь, поди. Дверь тока придержи, – Гена подошёл к лежащей женщине, наклонился и просто поднял её с пола.

«Вот у мужика силища. Хотя, при его-то габаритах…»

Перенесли женщину на кровать рядом с мужем, аккуратно уложив на бок, чтобы не задохнулась, а потом вернулись обратно на кухню.

Гена предложил позавтракать за счёт невольного гостеприимства хозяев дома, на что я, недолго думая, согласился – чего зря еде пропадать. Напарник взял на себя роль хозяйки и завозился на кухне, а я пока попробую проанализировать то, что тут могло произойти.

Для такого анализа мне не хватало информации, и я отправился в зал, посмотреть на мёртвую старушку. Осмотрел тело, но не отыскал никаких следов, говорящих о причине смерти. Бабулька продолжала сидеть в кресле так, как будто только-что отложила своё вязание и просто решила передохнуть.

«Ёшки-матрёшки, вот я тупица. Надо полицию вызвать!»

Шляемся по чужим домам, в детективов играем. Пусть приезжают специалисты и сами разбираются, что тут происходит. А то потом ещё проблем не оберёмся – затоптали место преступления, уничтожили улики, да ещё и не сообщили сразу куда следует. А мне бы ещё автолавку не пропустить, а то вечером есть будет совсем нечего – в холодильнике пачка кислого молока и лёд.

Я достал сотовый и набрал службу спасения. Занято. Как такое может быть, у них же многоканальный номер? Попробовал набрать прямой номер полиции – не снимают трубку, хотя звонок проходит. Так, пробуем дальше… Я набрал ещё несколько номеров из телефонного списка контактов и знакомых, уже наугад, но опять никто не отвечает. Непонятно.

Ладно, временно и больше для собственного успокоения буду считать, что у меня что-то не в порядке с телефоном. Попробую позвонить позднее, а пока мне надо ещё кое-что проверить. Одно своё нехорошее подозрение.

На столике лежал телевизионный пульт, я поднял его и включил телевизор. Первый попавшийся канал не работает, по экрану бежала рябь из помех. На втором висит сетка тест-таблицы. В общем, тоже мимо.

Следующий канал, судя по логотипу в углу – федеральный. Так, тут уже что-то интереснее. Во весь экран висит текстовое сообщение о введении чрезвычайного положения и просьбе оставаться дома.

На следующем канале я поймал кусок видео-сообщения, которое передавала диктор, немолодая женщина в помятом сером костюме, с тёмными кругами под глазами:

«… и откуда появилось. Данных о том, как долго может продолжаться это… состояние у нас пока нет – ни один из наблюдаемых в сознание ещё не приходил, – женщина замолчала, потом обхватила лицо узкими ладонями, несколько раз глубоко вздохнула и продолжила, – я сейчас еду домой и советую всем здесь находящимся… оставшимся сделать то же самое. Да хранит вас Господь!»

Дрожащими руками женщина сняла микрофон, бросила его на стол перед собой, резко встала и ушла из кадра. А камера продолжала смотреть на пустое кресло и стену с логотипом канала за ним. Я подождал ещё несколько минут, на экране ничего не менялось и выключил телевизор.