Читать книгу Мидии. Чайный дом - Антон Владиславович Заньковский - Страница 1

…Литература существования. Кто достиг ее, тот ее покидает во имя высшего, нежели слово, деяния, хотя и слова – это поступки. Художники до сих пор изображали и умозрительно конструировали мир, а задача в том, чтобы его переделать для счастья и справедливости.

Александр Гольдштейн

МИДИИ

Повесть

Посвящается Даше Лукашовой

1.

Прошедший год был насыщенным. Я дал несколько интервью, провёл два десятка лекций, побывал на трёх крупных музыкальных фестивалях, поработал во множестве архивов и библиотек в самых разных странах: Германия, Италия, Хорватия, Сербия, Босния, Швеция, Израиль. В перерывах между делами я посетил девятнадцать стран. В январе вылетел домой из Мумбаи. В феврале – поездка в цветущий Рим, Ватикан. В марте – Греция (Салоники) и Кипр (Пафос – Петра-ту-Ромиу – Лимасол – Акротири – Курион – Тродос – Педулас – Мутуллас – Калопанайотис – Киккос – Никосия – Фамагуста). В апреле – уже традиционное путешествие в Нидерланды по маршруту Амстердам – Роттердам – Тилбург. Побывал на музыкальном фестивале с любезными друзьями, а вслед за тем – поездка с лекциями в Киев и Львов. В мае выбрался в Нальчик, где тоже лекцию прочитал. Потом добрался до Приэльбрусья и там попал в настоящий камнепад. После этого я поехал в Москву, чтобы прокатиться на кораблике с писателями. В июне заехал ненадолго в Саратов. В июле переехал в Готу. В августе слетал в Будапешт и Вену. Катался из Готы по архивам в Рудольштадте, Майнингене, Эрфурте, Ваймаре, Дармштадте, Франкфурте, Кобурге, Бамберге. В который раз съездил в Нюрнберг и Мюнхен. На неделю уезжал в Хорватию (Загреб – Пула – Риека). В сентябре – поездки в Боснию и Герцеговину и Сербию по маршруту Лука – Сараево – Мостар – Благай – Белград – Ниш. Затем был Стокгольм, круиз до Риги и обратно; снова музыкальный фестиваль с любезными друзьями. Поездка в Дрезден и Прагу – к архивам, друзьям и конференциям. В октябре – основательный переезд в Берлин. Поездка с лекциями в Москву, небольшое путешествие по Италии (Рим, Неаполь, Помпеи). В ноябре – Петербург. Немного Турции (Анталия и Чиралы), а затем командировки с лекциями в Москве и Петербурге. В перерывах – конференции в Вольфенбюттеле и Готе. Наконец, в декабре я в Израиле и Палестине (Иерусалим, Вифлеем, Тель-Авив, Хайфа), где праздную Рождество. А на самом деле всё это не обо мне. Просто знакомый выложил на страничке в социальной сети хронику событий минувшего года. Мои приятели с Фейсбука любят хвастаться своей жизнью. Кажется порой, что некоторые из них большую часть времени проводят в воздухе. Они всегда куда-то летят и с кем-то встречаются. Встречи и полёты, вероятно, делают жизнь значительной в глазах большинства. Мои знакомцы успевают и на концертах бывать. А ещё у них постоянно случаются какие-то «мёртвые линии»…

А вот я живу скучно. По меркам этих летающих общительных товарищей – точно. Потому что я аэрофоб и мизантроп, с друзьями предпочитаю видеться нечасто, скучаю на концертах и ненавижу читать лекции. Что делаю, как провожу дни? Всякий мужчина обязан следить за твёрдостью живота и богов поминать. А потому, очнувшись в 14:30, я повторяю мантру, качаю пресс и завтракаю. Питаюсь однообразно, в последнее время завязал с веганством, основа моего рациона – мидии, перепелиные яйца и китайский чай; почему-то я не хочу всё это фотографировать и выставлять на всеобщее обозрение, как сейчас принято. Иногда меняю расписание: просыпаюсь в пять, ложусь в десять, но долго так не получается. Засыпаю трудно, часто бессонница мучает. Если я не забеременел очередной книжкой, то совершенно свободен весь день. Чем заняться? Стиль дня соответствует виду чая: от зелёного тянет на приключения, жёлтый обязывает совершать подвиги, а бирюзовый позволяет сохранять непринуждённость. Можно весь день изучать авторский кинематограф, а после утешаться любовью с Митилидой и вино пить. Можно полдня читать, а потом отправиться на прогулку: зайти в книжные лавки, посетить набережную, модные барахолки и какие-нибудь ещё приятные места – не так уж много их в провинции. Чтобы совместить вино, любовь и прогулку, желательно пойти в лес. Хотя любовь порой и в центре города случается. Но лучше несколько часов провести в ванной, слушать музыку, листать книгу, а затем уже вино пить. В ванной я никогда не пью вино, не смотрю кино и не гуляю – остальное всё делаю, даже завтракаю порой.

Трачу в месяц около пятидесяти кубометров горячей воды. В ванне хорошо думается. Никто не убедит меня, что ненормально принимать её четыре раза в день. Библиотека моя медленно растёт, зато быстро увеличивается: книги от сырости пухнут. Ложишься в пустую ванну, чтобы слушать воду; когда она доходит до краёв, вынимаешь затычку, а затем снова набираешь дополна. Так можно слить 7-8 ванн.

Ночью меня тянет сочинять абстрактные стихотворения, но зачастую повторяются любовь, бирюзовый чай, вино и мидии. Моя девушка настолько любвеобильна, что приходится поглощать немало моллюсков, чтобы удовлетворить её. Мидии – лучший натуральный афродизиак.

Перед сном неплохо поиграть в умножение. Дело в том, что в школе я очень скверно занимался математикой, даже таблицу не выучил толком, зато придумал собственную.

– Сколько будет семью восемь? – спрашивает Митилида.

– Реконкиста, – отвечаю.

– Девятью четыре?

– Вульва.

– Шесть умножить на пять?

– Абсцесс.

– Семь на семь?

– Синекдоха.

– Девять на шесть?

– Возможность.

– Семь на девять?

– Огород.

– А девять на семь?

– Дорого.

Результаты умножения, конечно, всегда разные, но зато играть интересно.

Можно подумать, что предыдущие абзацы написал полоумный рантье, но это не так. Их написал вор. Однажды я понял: чтобы жить красиво, требуется не так много. Еду, одежду и алкоголь я умею доставать бесплатно. Китайский чай приходится покупать, для этого беру деньги у друзей. Кроме того, надо за воду платить. Мои друзья уже давно не ждут, что я стану возвращать долги.

В этом году самыми популярными продуктами среди магазинных воров стали сыры и колбасные изделия, кофе, конфеты, алкоголь и морепродукты.

Могу с уверенностью сказать, что я значительно повысил в этом списке рейтинг морепродуктов.

2.

Шато Ля Монж: вино изготовлено из отборного винограда сортов Мерло – 70%, Каберне Совиньон – 25% и Мальбек – 5%. Вино обладает насыщенным гранатово-рубиновым цветом с нотами красных фруктов и вишни. Отлично сбалансированное округлое вино с долгим продолжительным послевкусием, в котором улавливаются ноты вишнёвой косточки. Рекомендуемое время кражи: 18:00 – 19:30.

Вечером лучше воровать округлые вина. Почему так – не знаю, но это работает. На закате округлые вина плавно скатываются с магазинных полок прямо в сумку, сбегая от взглядов камер слежения. Шато Ля Монж хорошо идёт с плесневым сыром. Поэтому его я тоже краду вечером. И ещё оливки. Митилиде нравится такой ужин.

Однажды, когда я имел её сзади, склонив к подоконнику, она стала нюхать цветы воскового вьюна (хойя мясистая). Странный запах, наркотический, сладковато-нектарный. Мы смеялись, не прекращая двигаться. Я успевал рассматривать зонтичные соцветия вьюна: множество белых пятиконечных звёзд, поверх которых располагаются более мелкие звёзды с бордовыми пятнышками в центре. Потом стало жарко, мы переместились на лоджию. В доме напротив зажглись первые окна: одно красное и несколько жёлтых. Митилида опиралась на парапет руками, от высоты кружилась голова. Я вспомнил, что в четырнадцать лет сидел на этом парапете, свесив ноги вниз. Двенадцатый этаж.

Прогуливаясь у моря, я не раз наблюдал в скалах соединённые тела, но всегда делал вид, что ничего не замечаю. Это вызывало смех у притаившихся. Как-то раз моих знакомых арестовали за секс на улице. Полагаю, что полицейские должны были чувствовать себя достаточно глупо, ведь любовники всегда правы, ничего с этим не поделать.

В торговых центрах просторные туалеты с зеркалами, перед закрытием там никого нет. Кабинки никуда не годятся, конечно. Остальное пространство клозета просматривается камерами, но это нас не остановило. Правда, через несколько минут в туалет ворвалась шумная, скандальная женщина. Выполняла свою работу, разумеется, но я бы на её месте просто постучал. А в другой раз мы легли на траву в парке, рядом проезжали автомобили, оживлённое движение. Водители стали сигналить. Зачем? Не могу понять таких людей.

3.

За кассой улыбчивая Ксения. Ксюша – так я прозвал её.

– Здравствуйте!

– Здравствуйте!

– Карта наша есть?

– Нет.

Повторяем одни и те же слова, но в её глазах и в линиях губ я всегда прочитываю разное: грусть, искреннюю приветливость, игривое кокетство, демонстративное безразличие, откровенную похоть. А я с ней очень строг, показываю лишь poker face.

– Пакет нужен?

– Нет.

– Пятьдесят три рубля. Оплата по карте?

– Да.

– Спасибо за покупку, приходите ещё!

Если вернусь через минуту, Ксюша удивится, наверное. Возвращаюсь такой и говорю: знаете, Ксения, нечаянно забыл оплатить вот это вино. А она такая: хорошо, с вас девятьсот девяносто рублей, оплата наличными? Но чтобы вернуться, мне придётся бежать вниз по эскалатору, который поднимает наверх, ведь там, наверху, меня с распростёртыми объятьями будет ждать охранник. Ни возле касс, ни в торговом зале в этом супермаркете охранников нет, они сидят в коморке, смотрят в камеры. Могут поймать на выходе из магазина, но ни разу не ловили. Криво смотрят? Или я выбираю правильные часы для кражи, когда Меркурий мне благоволит? Если бы даже остановили, всегда можно вернуться и оплатить. Во всяком случае, никогда не нарывался на охранников, которые бы хотели вызвать полицию. Меня и ловили-то всего три раза. Однажды вообще смешно получилось, культурно. Как-то пошли на дело, зачем-то в гипермаркет. Митилида вырядилась в своём стиле: была полуголая, на шпильках. А я напялил бархатный пиджак. Потому что в этом пиджаке карман порвался – удобно, товар проваливается глубоко под подкладку. Правда, в тот раз я этим бездонным карманом не воспользовался. Мы долго бродили по торговым залам, а на кассу принесли зубной порошок и салфетки… В моей сумке лежали мидии, вино. Митилида стащила шоколадку. Мы даже успели немножко пройти от касс к выходу, но вдруг подоспели сотрудники службы безопасности.

– Молодые люди, у вас есть неоплаченный товар? – спрашивают охранники.

– Возможно, – говорю я, улыбаясь Митилиде.

Мы возвращаемся обратно, я выкладываю вино, мидии. Охранник говорит:

– А у вас, девушка?

Митилида нехотя достаёт шоколадку. Кассирши ошарашено улыбаются друг другу.

– Больше у нас ничего нет, – говорю я, показывая утробу сумки: голодную, пустую.

– Хорошо, спасибо! С праздником вас! – говорит мужик в форме.

Мы оплачиваем всё, забираем и уходим. Это было на Девятое мая. Очень вежливый персонал попался. А всё вот почему: в небе образовались перисто-слоистые волнистые облака (Cirrostratus fibratus), подходящие для кражи. Атлас облаков – незаменимый помощник вора. Запомнить просто: почти на все типы перистых фартит, кроме перистых перепутанных (Cirrus intortus) и перисто-кучевых (Cirrocumulus), а на кучевые не фартит, разве что высоко-кучевые чечевицеобразные (Altocumulus lenticularis) неплохо подходят для кражи итальянского шардоне. Если же появились редкие асперитас – устрашающие облака, похожие на изнанку моря – смело бегите в магазин и набивайте карманы, под асперитас даже стражники Нерона цепенели, которые были пострашней охранников из супермаркета.

В безоблачные дни воровать не следует, опасно. Боги нарочно создали паровую завесу, мировую вуаль, чтобы не так часто видеть омерзительные наши дела. Вот почему я выхожу охотиться далеко не каждый день, но это не беда, ведь имеется ещё неплохая стипендия отличницы Митилиды, которую мы счастливо пропиваем.

4.

В круглосуточной «Шестёрочке» работает один охранник, стареющий грузин какой-то. Постоянно торчит возле стеллажей с вином. Почти не отходит от них. Стережёт своё вино, жираф дойный, ответственно стережёт. Но всё равно порой отвлекается, чтобы поправить что-нибудь на полке. И тогда я хватаю бутылку мартини, а потом засовываю её в сумку в отделе с печеньем. Грузин всегда недоверчиво смотрит на меня, изучает. Он работает исключительно в зале, возле касс на выходе никогда не стоит. Это бестолковый магазин, владельцы, вероятно, плюют на воровство. Под утро весь персонал спит, кассир поднимает голову, когда ты уже стоишь перед ним; разлепив один глаз, пробивает товар, продолжая сны видеть. Даже не спрашивает, нужен ли пакет и есть ли бонусная карта. Как сказала бы Митилида, трудится на отъебись. И правильно делает: за такую зарплату я бы вообще не просыпался.

Когда работал в Петербурге ночным кассиром, я не пробивал чеки, а деньги забирал себе. Так протрубил месяца три, а потом в магазине провели инвентаризацию. Выяснилось, что продукцию растащили на полмиллиона рублей, ведь не я один был такой умный, воровали все, а начальство решило всех собак повесить на ночного администратора Марата, который пакетами выносил коньяк и виски, чтобы в своё рабочее время развлекаться в баре. Дело было прямо на Невском проспекте, потому работали мы чрезвычайно весело. Из того бара к нам иногда заходил дилер, предлагал амфетамин. Хочешь, говорит, я тебе на триста рублей могу насыпать, а могу и на двести девяносто восемь рублей и тридцать копеек. Когда он так говорил, было уже понятно, что сейчас парня понесёт. Он становился в дверях и начинал нести чудовищную ахинею со скоростью диктора, которого поджимает эфирное время. Наш администратор Марат с ним дружил. Однажды Марат подменил меня на кассе, а я в это время на кораблике по Неве плавал. Уверен, в ту ночь он весьма неплохо заработал. Администратора кто-то сдал начальству, но тот уже был таков, а потому полмиллиона разделили на весь персонал, решили постепенно вычитать из получки. Пришлось увольняться. Да и камеры наблюдения к тому времени уже поставили, только в кабинете заведующей их не было, где заодно хранилась часть товара. Оттуда я напоследок прихватил бутылку виски.

5.

В нашем деле важна эстетика. Охранники не решаются проверять сумку, когда я наряжаюсь джентльменом. Один раз я вёл себя крайне подозрительно, долго вертелся возле алкогольных стеллажей, будучи нетрезв. И магазин был какой-то незнакомый, я раньше никогда здесь не охотился. На выходе охранник уже пошёл ко мне, но вдруг остановился. Думаю, что заметил мой галстук. Он был подобран под вино, которое я задумал прихватить. Тёплый апрельский вечерок располагал к хорошему шардоне, поэтому я повязал травянисто-лимонный галстук с орнаментом из геральдических лилий. Если собираюсь забрать винцо, то всегда подбираю соответствующие аксессуары. Надо быть идиотом, чтобы нацепить галстук-шардоне, когда идёшь за ширазом, например. Нет, с ширазом следует сочетать удавку в ярко-ягодных тонах, а ещё неплохо бы прихватить на кассу несколько пакетиков чёрного перца и лакричные конфеты, тогда покупки будут соответствовать букету ворованного вина.

Митилида считает, что мы ничего не крадём, ведь взамен оставляем на полках глиняные фигурки. Так делали мыши в мультфильме – клали орех на место похищенного предмета. Какие-то идолы, что-то среднее между Венерами палеолита и африканскими масками, Митилида их лепит и раскрашивает. У них огромные жуткие лица и женские округлости, а туловища почти нет. Они чуть меньше пачки сигарет. Моя девушка много внимания уделяет фактуре: она умеет эмитировать кору, вырезает живописные трещинки, создаёт шрамы, засохшие кровавые корочки. Иногда лицо божка покрыто правдоподобными прыщами, а в другой раз – бородавками и папилломами. Однажды Митилида нарисовала на голове идола родимое пятно, как у Горбачёва в точности. Некоторые фигурки украшает горельеф из египетских иероглифов. На чудищах, конечно же, остаются отпечатки наших пальцев. Я пытался отговорить Митилиду от этого дела, ведь мы сами помогаем установить количество совершенных краж. И если за одиночную кражу грозит лишь небольшой штраф, то здесь мы не отделаемся так просто. Но моя барышня тоже любит эстетствовать и рисковать. А я не могу ей запретить, поскольку сам такой. Но, признаюсь честно, когда я иду на дело один, то зачастую оставляю страшилищ где-нибудь на улице. Многие из них теперь живут в водостоках, между гаражей, на автобусных остановках, в лесополосах, в дуплах, на детских площадках. Как-то раз я подкинул идола женщине в сумочку. Порой Митилида лепит заколдованных божков. Для этого она добавляет в глину менструальную кровь, слюну и сперму. Ингредиенты надо собирать, когда небесные тела оказываются в определённом положении. Если поставить такого идола на полку в магазине, с неё можно будет всегда красть, ничего не опасаясь.

6.

Тайные тропинки связывают Митилиду с другими женщинами. Моя первая девушка жила в общежитии факультета журналистики. Я наведывался туда, когда мне было пятнадцать, а спустя четырнадцать лет я забрал оттуда Митилиду. Несмотря на свой немалый опыт, я больше никогда не встречал смеющихся во время оргазма женщин, хотя плачущих повидал достаточно. Почему-то кончающие с хохотом обитают именно в общаге №5. В двадцать лет я женился. Моя жена родилась в селе, соседствующем с родной деревней Митилиды; в тех краях женщины писают стоя. А моя любовница, по вине которой я развёлся, тоже с марийскими корнями – как и Митилида.

Известно, что в детстве память намного длиннее, чем в зрелом возрасте, хотя за спиной мало жизни, но впечатления разнообразней и весят больше, поэтому и время полноводней. С возрастом затёртые воспоминания утрачивают глубину и блеск, память сокращается до известного каталога, до нескольких коробочек со слайдами, хотя некоторые практики позволяют глубже проникнуть в сокровищницы Мнемозины. Что касается моих воспоминаний, то здесь имеются некоторые странности. Дело в том, что во время всякого дела, будь то разговор, ужин, чтение, письмо, прогулка, омовение, воровство, любовь и тому подобное, в моей голове всплывают кадры из прошлого, которые вовсе не связаны с происходящим никакими ассоциациями. Внезапные отсветы минувшего, хотя изрядно выдохшиеся, как чай после третьей заварки, озаряют сознание в течение всего дня: тихий час в детском саду, первое свидание, выпускной, просто медитативная прогулка по предместьям какого-то города, запомнившаяся на всю жизнь. Эти вспышки не очень мешают мне, даже сейчас я могу писать, хотя в голове зачем-то появилась оранжевая обезьяна, сломанная и почившая ещё на шестом году моей жизни. Обезьяна вообще не соотносится с ходом рассуждений, а любая психоаналитическая спелеология бесполезна, ведь я уже убедился, что структуры и логики здесь нет: картинки появляются в полном отрыве от желаний, внешних обстоятельств и впечатлений.

Как я уже сказал, многие всплывающие воспоминания выдохлись или я исписал их, теперь это скорее водяные знаки, а не картинки. Помню обвитую плющом полуразрушенную ограду, деревянную лестницу в подъезде, кусты черёмухи, очаровательную ветхость окраинного мира, пузырящегося в солнечных лужах, помню косые улицы с битым кирпичом, полудиких кошек, голубятню, древний магазинчик с дешёвой изабеллой, остов разрушенной больницы, подснежники, умытые пеной игристого вина. Проволока торчит из бетона памяти, сквозь оплавленный толь воспоминаний пробивается трава, рядом рассыпан карбид, а шумный закат уже повис на стреле подъёмного крана; разрисованные стены вдоль земляной дороги детства, журчащий поток в подземелье мозжечка, цветущие абрикосы под ложечкой, дарящие свежесть неровному ветру мыслей. Старые собаки охраняют ржавую дверь прошлого, за ней – птичий рынок, где рыболовные снасти, банные веники, зерно, мотыль – всё разбросано с тайным умыслом. Присмотритесь к ежу – он сферичный, он с черепахой в астрологической оппозиции. Через аквариум с цветными пучеглазыми рыбами видны блики, монеты, золотые цепочки торговок, а широкие взгляды детей обращены к синехвостой гуппи. Девушка с той стороны аквариума глядит мимо рыб на тебя, её взгляд путается в пьяных водорослях, в дивной ламинарии, а трудолюбивый моллюск, очищая стекло, полирует вашу долгую счастливую жизнь – стоит лишь вынырнуть и протянуть руку; но попугай уже смахнул девушку алым крылом, каркнул и выругался, а дальше крысы, морские свинки, хомяки – снуют поодаль от голодных котят, которых пожалели топить и отдают в хорошие руки: если протянуть левую вслепую, вытащишь синий платок с горлицей, а правой достанешь кролика из шляпы. Но всё выветрилось, улетело седым одуванчиковым пеплом. В этой дыре я обретался до девятнадцати лет, а потом на долгие годы сбежал в Петербург. Теперь здесь открыли независимый книжный магазин, где продаются мои сочинения, в которых ещё живёт окраинная чепуха, давно выметенная из нового пластмассового мира.

Иногда я встречаю призрачных знакомых: героиновых ветеранов, бывших рейверов, поумневших гопников и грустных посеревших женщин, которые некогда были весёлыми девочками. Лимонов писал об этом в «Дневнике неудачника»: ты оказываешься в чужом городе без денег и нормальных знакомств, один на один с экраном. Такого рода провал чувствуется особенно остро после череды приключений. Но теперь мы научились воздействовать на то, что происходит по ту сторону экрана, мы входим в этот поток. И женщины, мелькающие перед нами, на сегодняшний день доступны. Достаточно правильно задать характеристики в анкете и вовремя забросить привлекательную наживку.

7.

Митилида иногда ест перловку. А я её ненавижу. В детском саду мне казалось, что зёрна перловой крупы похожи на личинок. Потом я где-то услышал, что в армии кормят перловкой. И твёрдо решил в армию не ходить. Ещё мне не нравилась перспектива быть избитым и униженным. Странно: все знают о дедовщине, но многие согласны подвергнуть себя этому. Неужели среди мужчин столько мазохистов? Во всяком случае, я к ним не отношусь. Допустить хоть какую-то вероятность, что вскоре окажешься нижним в казарме? Родина этого не заслужила.

В Челябинской области возбуждено дело, в материалах которого майора российской армии обвиняют в регулярном изнасиловании солдат срочной службы. В распоряжение следствия поступило семь заявлений.

«Деды» избили солдата так, что ему пришлось ампутировать ноги и половые органы.

Сколько нужно прочитать подобных заголовков, чтобы избавиться от любых сомнений по поводу армии?

Плоскостопием не страдал. Видел отлично. Нехватку веса они легко поправляли, откармливая насильно. Зато я неплохо разбирался в психиатрии, начитавшись литературы в медицинском отделе книжной лавки. Я там часами стоял, диагностируя сам себя. Лет в семнадцать я уже понял, что со мной что-то не так. Я был слишком независим от мнения окружающих. К тому времени человеческих друзей у меня почти не осталось, зато появилось много бумажных – я постоянно читал. Внезапно стал фанатичным вегетарианцем. А ещё у меня были порезы на руках. Они-то и помогли откосить от армии – вместе с эзотерической литературой, бессонницей и головной болью. Всё это я выложил в военкомате психиатру на стол. И мать подтвердила. Я пришёл в грубой шерстяной рубахе с дырой на локте, мрачный, источающий космический холод.

– А зачем ты резал руки, парень? – спросил врач.

– Я хотел проверить себя, испытать, – ответил я, прекрасно понимая, что надо говорить именно так.

Обыкновенного влюблённого идиота, который порезал себе вены из-за бабы, обязательно загребут в армию. Потому что это вполне нормальный поступок. Здесь нет ничего особенного. Многие здоровые олухи так поступают. Но если ты чёртов краб, который хладнокровно режет себя, чтобы познать какое-то честолюбивое наслаждение, почувствовать власть над собственной телесной природой – тогда к тебе станут приглядываться. Если же ты ещё сидишь всю ночь в позе лотоса, ни черта не жрёшь и повесил на стену портрет Ницше, то можешь считать, что военный билет у тебя в кармане. В армии не нужны ледяные осьминоги, каракатицы с Нептуна и медузы-людоеды. Либо тебя убьют деды, либо ты сам всех порешишь. Я бы, пожалуй, расстрелял сослуживцев просто из-за перловки.

Военнослужащий открыл стрельбу по сослуживцам, сообщает Минобороны России. По информации ведомства, в результате погибли восемь человек, еще двое получили ранения.

Я был нормальным крабом. Руки резал из баловства. И ещё иголкой их расцарапал красиво – ёлочкой. Шрамы до сих пор имеются. Потом я узнал, что на внешней стороне руки есть какая-то опасная вена. Если её повредить, получишь фонтан крови. Будучи крабом умным, я понимал, что у меня шизоидная акцентуация характера. Есть некоторые признаки нарциссизма, но не злокачественного. Мне ведь жалко животных, особенно белок, насилие меня возмущает, короче, я не совсем психопат. Но я бываю жестоким, умею манипулировать людьми, легко совершаю преступления, склонен к беспричинной меланхолии, наркомании, блуду, пьянству и бродяжничеству. Я восхищаюсь отшельниками, эстетствующими маргиналами, поэтическими тунеядцами. В детстве никогда не допивал до конца кефир, кисель, молоко, ряженку и чай: всегда оставлял немножко на дне, чтобы вылить в раковину. Я приносил опивки в жертву богу канализации. Впрочем, как раз в этом нет ничего особенного. Уверен, что почти у каждого есть собственный бог канализации. Чтобы не ходить в армию, я несколько утрировал свои особенности, добавил яркости, эффектов. Всё получилось превосходно: доктор выписал направление. Две недели мне предстояло провести в психоневрологическом диспансере.

Эти сволочи хотел отобрать у меня две недели мая, две счастливых недели, которые я мог провести вместе девушкой. Весенние дни с цветущей сиренью – слишком дорогая расплата. Наш роман был в самом разгаре. Мы решили, что прерывать его – преступление. Поэтому я пришёл в военкомат и попросил отложить госпитализацию. Медики сказали, что я должен написать заявление в кабинете. Там я встретился с неприятным человеком в офицерской форме. У него были выпученные глаза, помещавшиеся в трещинах засохшего куска дерьма, который заменял ему лицо. Я спросил у военного, могу ли я перенести обследование на две недели.

– Что? Не хочешь обследоваться, тогда пойдёшь под трибунал! – рявкнул военный, раскрыв дерьмовую щель.

– Нет, я не отказываюсь. Просто я хотел перенести на две недели, – неуверенно промямлил я.

– А почему ты хочешь перенести? – спросил военный.

– Семейные обстоятельства, – сказал я с уверенностью в тоне, подразумевая вино, марихуану и барышню без трусов.

– Ладно, пиши заявление. Но помни, шизик: не поедешь в дурку, пизда тебе!

Из военкомата я выскочил в хорошем настроении: ловко надурил ублюдков, отвоевал две драгоценные недели мая. Но потом до меня дошло. Господи, что я натворил! Ведь я буду сидеть в психушке в день своего рождения. Более того – мне исполняется восемнадцать лет. Так что придётся встречать совершеннолетие в сумасшедшем доме. Как я мог не подумать об этом? Второго июня в семь утра я должен был подойти к военкомату, взяв с собой полотенце и шприцы.

8.

Я залез в автомобиль, в таких обычно перевозят солдат. Там уже сидел какой-то парень с тыквенно-капустным выражением лица. Шея у него отсутствовала совсем. Кроме нас и водителя, в автомобиле был вооружённый человек. Он внимательно следил за нами, глаз не отводил. Мы ехали долго, психоневрологический диспансер находился в пригороде. Я не помню обряда регистрации, вероятно, это было скучно и долго. А потом нас повели в больничный корпус. Сначала мы прошли через длинный коридор, который напоминал джунгли – очень уж много растений: плющи, карликовые берёзки. Дверь в отделение была массивной, с каким-то адским замком. Мне стало не по себе, когда эту дверь наглухо заперли за моей спиной. Очутившись внутри отделения, больше всего я удивился, что психушка соответствует стереотипам. Все штампы, какие могут быть связаны с психиатрической клиникой, здесь имелись. Даже стены жёлтые! Сестринский пост со злобным персоналом, длинный коридор, по которому блуждали психи от стены к стене – всё отвечало худшим ожиданиям. Посреди коридора стояло существо, ноги которого постепенно сгибались в коленях, изо рта текла слюна, да так обильно, что на полу образовалась лужица. Похожих существ я наблюдал во дворе, когда героиновые торчки выползали на улицу. Я подумал: неужели они держат здесь и наркоманов? Потом я узнал, что так действуют препараты, которыми закалывают больных.

Добродушная пожилая сестра, похожая на пьяную плюшевую мышь, долго не могла найти мне места – все койки заняты. Пришлось ждать. Наконец мне подыскали кровать в овощной комнате. Обычно призывников помещали в отдельные палаты, но мне повезло – я оказался среди пожилых неподвижных патиссонов. Больше всего я не хотел очутиться в одном пространстве с агрессивными гопниками-социопатами. Не хватало мне ещё столкнуться с тюремными обычаями! Но всё оказалось не так плохо. Правда, мне выдали ужасный матрас: весь в тёмно-коричневых разводах. Я сразу представил, что на нём кто-то вскрыл себе вены, а потом обгадился от страха и облевал постель.

Морковные люди никак не отреагировали на то, что я появился в палате. Двое были совсем неподвижны, а третий совершал однообразные движения: поворачивал голову к окну и дергал корпусом. Я достал книги, положил на тумбочку. Прошло несколько часов, я читал, мне казалось, что патиссоны превратились в две статуи с маятником посередине. Но вдруг маятник перестал дёргаться и поворачиваться. Он растянулся на постели и принялся храпеть. Его примеру последовали статуи. Прошло ещё часа три. Вдруг овощи одновременно встали, вышли в коридор.

Описывать ли все ужасы психушки? В туалете не было ни кабинок, ни унитазов, просто дыры в полу, над которыми в раскорячку сидели больные. Приходилось ждать, не пристраиваться же рядом. Хотя древние римляне какали коллективно. Положение ухудшилось, когда я отравился, а случилось это на третий день. Была рвота, даже температура поднялась. После этого я больше не ел больничную пищу. Туалет располагался напротив палаты №1, где жили буйные. Частенько их лупили санитары и связывали верёвками, ведь смирительные рубашки давно отменили. Но в уборную обитатели палаты №1 ходили самостоятельно. Не хотелось встречаться с ними. В психушке царили жестокие нравы. Одному парню увеличили дозу нейролептика, когда он случайно поранил себе лоб в спортзале, хотя малый казался безобидным. Вскоре он превратился в настоящий топинамбур. Персонал вёл себя цинично и грубо. Везде была страшная антисанитария. И ещё нас немножко эксплуатировали: настоятельно просили доставлять в корпус из котельной огромные баки с горячим супом, ходить за хлебом и выносить мусорные мешки, почему-то всегда дырявые, поэтому из них вываливалась часть отходов.

Утром и вечером призывников отпускали погулять. Днём была перекличка. Иногда я умудрялся уходить поутру и возвращаться во время второй прогулки – с пивом для санитара. В нескольких километрах от клиники текла река, я ходил к ней через лес и дачи, купался. Первые дни ко мне приезжала девушка, мы даже занимались любовью в лесу, но потом она отправилась в православную паломническую поездку. Поэтому своё совершеннолетие мне пришлось отмечать одному: я сбежал на весь день, зашёл в кофейню, заказал глинтвейн, выкурил сигариллу и выучил стихотворение Бродского «Чёрные города».

Вскоре ко мне в палату подселили призывника Гошу. Он лунатиком был. Вскакивал среди ночи, смотрел на меня невменяемо и что-то бормотал. А днём казался нормальным парнем. Благодаря мне Гоша полюбил Бродского, хотя раньше ничего не читал. Я ему подарил цикл стихотворений «Часть речи». Затем подселили бессонного Мишу: он две недели вообще не спал, потому его забрали.

Я опасался, что меня будут диагностировать слишком активно, применять какие-нибудь препараты. Но ничего такого не было: шприцы, которые мне велели взять с собой, понадобились для анализа крови. Обследование основывалось на тесте СМИЛ (MMPI): этот опросник создали в Америке в конце 30-х годов, чтобы набирать здоровых лётчиков, а в 60-х его переработали советские врачи. В итоге получилось 566 вопросов. Среди них есть вопросы с подвохом, которые выявляют лживость. Согласно ответам формируются векторы нескольких шкал: шкала психопатии, шкала маскулинности – феминности, шкала гипомании, шкала шизофрении и т.п. Есть склонности характера в пределах нормы, но существует и порог, выше которого наступает болезнь.

Думаю, мне понравилась бы работа лесничего

Верно +

Неверно

Не знаю

Лошадей, которые плохо везут, нужно бить

Верно

Неверно +

Не знаю

Я понимал, что на некоторых шкалах нахожусь где-то возле порога, поэтому попытался в своих ответах утрировать действительно существующие странности: изобразил себя более замкнутым и мрачным, чем был на самом деле. Меня трижды заставили отвечать на 566 вопросов. И в итоге я немножко перестарался.

Я бы предпочел большую часть времени сидеть, ничего не делая, и мечтать

Верно +

Неверно

Не знаю

Временами мне хочется ломать вещи, бить посуду

Верно +

Неверно

Не знаю

Иногда меня так привлекают чужие вещи (перчатки, туфли и т. д.), что мне хочется украсть их, хотя они мне не нужны

Верно

Неверно +

Не знаю

У психиатров есть свои приёмы, о которых я ничего не ведал. Иногда врачи разыгрывают безумные сценки, чтобы посмотреть на реакцию пациента. Врач может принять вас в тёмных очках, покуривая сигарету и прихлёбывая вино из бокала. Так оно и было. Перед выпиской меня пригласили в кабинет главврача. Уже обстановка поржала: хороший ремонт, новая мебель. На фоне остальной больницы это было похоже на издевательство, как и последовательность вопросов теста СМИЛ: ваш отец хороший человек, часто ли у вас бывает жидкий стул? Врачиха, когда я зашёл в кабинет, поставила бокал и взяла в руку китайские шарики, которые позвякивают, когда их вращаешь. Идиотизм ситуации меня поразил, но я не подал виду: сохранил избегающий взгляд и статуарную позу. Шизики не смотрят в глаза.

– Рассказывайте, какие у вас проблемы? – спросила врач, вальяжно растянувшись в кресле.

– У меня нет никаких проблем, – уверено заявил я.

– Как это нет проблем? – удивилась главврач. – Вы находитесь в психиатрической клинике, проходите обследование, но считаете, что с вами всё в порядке?

– Я считаю, что со мной всё нормально. В военкомате так не думают, – сказал я.

– А почему не спите ночью? И головные боли у вас, да? Какие-то ещё религии. Что за религии? – спросила врачиха.

– Ну, я интересуюсь философией буддизма, даосизмом.

После этого главврач стала на меня нападать. Заявила вдруг, что я сам не знаю, во что верю, что я уже асоциален, а потом и вовсе буду бесполезен или даже опасен для общества. Меня это взбесило. Я сказал, что она не имеет права говорить мне это, сидя в своём кожаном кресле в отремонтированном кабинете, когда во всей больнице такой кошмар. Тогда врачиха сказала, что у неё премия за работу есть и указала на грамоту, которая висела на стене в рамочке, а потом заметила, что у меня грязные волосы; поинтересовалась, встречаюсь ли я с девушками. Я казал, что встречаюсь, а голову в больнице мыть негде. Врачиха разворчалась: дескать, другие умудряются мыть в раковине, а я просто грязнуля. Мы ещё некоторое время бодались, она явно провоцировала меня. Заявила, что я не умею по-настоящему любить и однажды сам приду просить у них помощи. Все эти речи, накладываясь на вино, сигареты, тёмные очки и китайские шарики, создавали сюрреалистический эффект.

– Что у вас в сумочке? – поинтересовалась инспекторша психического здоровья, выпуская дым из ноздрей.

У меня была с собой индейская сумочка с томиком Шопенгауэра, ведь я опасался, что придётся долго ждать своей очереди на приём. Я достал книжку, главврач сказала:

– Понятно. Метафизическая интоксикация. Зря вы мне дерзите. Мы же вам всю жизнь можем испортить.

Но не испортили. Обычно призывники покупали за небольшую сумму диагноз. А мне наоборот предложили от него откупиться. Не мне лично, разумеется, а матери. Врачи сказали, что готовы пойти на уступки, хотя у меня действительно серьёзные проблемы. Мать потом пересказала мне всю беседу:

– У него шизофрения? – обрадовалась родительница, которая уже и впрямь почти поверила в моё безумие.

– Нет… хуже, – ответила врачиха.

– Как это? – удивилась мать.

– Похоже, что он психопат у вас.

Мать была в восторге. Психопат – как поэтично! Мы отделались от этого диагноза всего за 7 тысяч рублей. И меня сняли с учёта, но в армию не разрешили ходить. С эмоционально-лабильным расстройством, которое мне присвоили, туда нельзя. Какая жалость, как же я без перловки-то?

Если бы позволили условия, я мог бы принести человечеству большую пользу

Верно

Неверно

Не знаю +

9.

Лучше не выносить продуктов больше, чем на тысячу рублей, не то рискуешь попасть под уголовную статью, а так – только штраф, да и то в худшем случае. Скорее всего, просто попросят оплатить товар. Поэтому нельзя ходить на дело пустым, надо иметь при себе денежную страховку. Но поужинать на такую сумму проблематично: кусок сыра и упаковка мидий обойдутся в пятьсот, на оставшиеся залоговые деньги украсть какое-то приличное вино непросто, хотя возможно. Некоторые русские снобы считают, что нормальное вино дешевле тысячи не может стоить. Подобные суждения свидетельствуют о невежестве. Сначала надо смотреть на регион происхождения и сорт винограда, а потом уже на цену. Кроме того, наши дураки в большинстве своём не переносят сухие вина, особенно белые, считая их кислятиной. Поэтому на шардоне и совиньон блан часто бывает скидка; порой весьма достойное португальское верде можно купить за четыреста рублей. Однажды я утащил превосходное шабли. Я давно его присмотрел, но не мог украсть – слишком дорого стоило, тянуло на серьёзную статью. Пришлось подождать недельку, а потом на заветное вино сделали скидку.

Сыр я беру только с молокосвёртывающим ферментом микробного происхождения. Перестав быть строгим вегетарианцем, я всё равно не могу есть желудки телят, из которых делают сычужный фермент – он содержится в большинстве сыров. Граждане осуждают воровство, но пожирают молодых животных и кормят своих детей трупами. Я не собираюсь добавлять в эту повесть моралин и заглядывать в чужие тарелки. Более того: я не намерен оправдывать свои действия тем, что капиталисты учитывают убытки от краж, когда назначают цены продуктам. Воровством я просто компенсирую переплату, это так, но есть ещё очевидный общественный запрет, ведь если каждый всё возьмёт бесплатно, система не сможет существовать, разорятся владельцы, закупщики, производители… Короче, я беру себе право, которое не распространяю на других. Это преступление, а не какой-то «шоплифтинг». Не нужно эвфемизмов.

С чего началось воровство? Если забыть об опыте работы кассиром, то с губки для обуви. Однажды я опаздывал на свидание. И вдруг заметил, что у меня ботинки грязные. Зашёл в магазин купить губку. Встал в очередь, которая оказалась очень длинной. Как обычно: работал один кассир, остальные спали. Я не стал ждать, сунул губку в карман и вышел. Сердце у меня сильно билось. Из-за какой-то паршивой губки.

А в следующий раз я забрал книги у главного редактора одного литературного журнала. Подонок вёл себя нехорошо, писал всякие гадости обо всех, кто печатался в его журнале. Авторы хотели продолжать публиковаться, поэтому терпели хамские выходки. Однажды, когда мы выпивали вместе, он повёл себя отвратительно, стал грубо приставать к девушкам. Пришлось отправить главного редактора в нокаут. Впрочем, он не обиделся. Но писать гадости продолжил. Чтобы как-то наказать сукиного сына, я соблазнил его жену. И чуть не переспал с ней в его же доме, когда редактор валялся пьяный в соседней комнате. Я её уже раздел, но бедняжка стала причитать, испугалась: вдруг муж очнётся. Она боялась, что мерзавец выгонит её из дома вместе с дочерью, которая, кстати, лежала рядом в кроватке, когда я раздевал её мать. Девочка была слишком маленькой, чтобы что-то понимать. Моя дубина возвышалась над женой редактора и над его дочерью, которая лежала в кроватке слева от меня и тихо спала, не подозревая, что мать её ублажает пьяного писателя, стоя на коленях перед ним: она решила, что простая феллляция не так опасна. А потом жена редактора сделала глупость, за которую нам двоим, я уверен, до сих пор стыдно. Произошло чудовищное событие. Когда я уже намеревался кончить, из соседней комнаты послышался шум. Редактор что-то буробил. Дамочка испугалась, оттолкнула меня и побежала смотреть, что там происходит. Из-за толчка я немножко пошатнулся и чуть не упал, ведь я был очень пьян, но вовремя схватился за кроватку, где лежала девочка. И надо же было такому случиться, что в этот миг из меня выстрелило струёй семени – прямо в лицо ребёнку… Я даже отрезвел от ужаса. Не сказать, что сильно люблю детей, но я против того, чтобы с ними так обращались. Вытащив платок из кармана твидового пиджака, я принялся утирать личико девочки. Только теперь она заорала. К счастью, семенная жидкость не попала ей в глаза. Мамаша прибежала на крик. Я пытался всё объяснить: «Понимаешь, здесь как-то неловко получилось…» Но жена редактора сама всё поняла и помогла вытереть дочку. Я решил, что надо улепётывать, но перед уходом прихватил парочку книг из домашней библиотеки редактора. Впрочем, потом я ему сообщил, что взял почитать книжки. Он сказал: нет проблем, позже вернёшь, а сам тотчас объявил в своём блоге, что я вор.

В тот вечер главный редактор пил виски, а мы с его женщиной португальское винью-верде. Это прекрасное зелёное вино, я люблю его за аккуратные, но свежие и яркие ароматы, за минеральность и замечательную кислотность, которая позволяет сочетать его со многими блюдами и с жёнами главных редакторов.

Кроме главной губки и редактора для обуви, к воровству меня привело воспитание. Моя мать всегда говорила, что работать не следует. Лучше уж нищенствовать, чем унижаться. Настоящий человек должен жить своей подлинной сутью, которая познаётся не сразу. Так думает моя мать. Она говорит, что многие большие художники и писатели раскрывали свои таланты на пятом десятке. Некоторым приходилось как-то выживать, находить компромисс, но самые честные из них предпочитали богемность. Когда я работал в Петербурге, мать упрекала меня за это. Она считала, что я закапываю талант в землю, т.е. совершаю большой грех. Но я никогда не любил брать у неё деньги, хотя она их совсем не жалеет. Денег у неё мало, я знаю. Кроме того, ей приходится жить в деревне, ухаживать за бабушкой. А там скучно, нужны хоть какие-то развлечения. Как она ещё не начала пить – я ума не приложу. Я бы чокнулся там, вероятно. Или стал бы смотреть телевизионные каналы, читать газеты и растить овощи. Короче, сам бы превратился в овощ. Она вместо этого изучает языки, занимается йогой и шьёт платья в викторианском стиле, которые носит каждый день. Ещё она эти платья дарит родственницам и соседкам, чтобы те приходил на праздники в подобающем виде. Из-за этого над ней немного посмеиваются. Все её средства уходят на дорогую ткань и научные монографии по истории. Дом завален книгами, повсюду пыль и паутина, потому что мать не обращает внимания на бытовые мелочи, разве что питает слабость к антиквариату, который у неё разбросан повсюду. Двор давно зарос плющом и сорняками, но выглядит как-то сказочно, таинственно даже. Несмотря на некоторую запущенность, в этом доме царят аристократические нравы: пьют и едят из дорогой фарфоровой посуды, не обращая внимания на сколы тарелок и трещины в чашках. Люблю там бывать иногда. Появляясь в деревне, я тотчас начинаю чинить всё и облагораживать. Невозможно без боли смотреть на прогнивший порог, на покосившийся забор. Мать меня ругает за это.

– Сын, какого дьявола ты делаешь? Этот забор стоял криво, когда был жив твой прадед, твой дед Феликс не обращал на него внимания, а ты решил всё исправить?

– Мама, я только заменю два опорных столба. Клянусь тебе Аллахом, на этом всё!

– Если будешь так продолжать, скоро превратишься в мужика, – говорит мать. – Лучше почитай мне вслух Фета. Скоро же уедешь. Не трать время на всякую чепуху. Всё равно этот забор ничего не огораживает, соседи наши давно померли от работы. Хочешь накачать мускулы, так покатай меня и бабушку в лодке. Мы на озере не были уже две недели.

Мать не любит выбираться из деревни, вот уже год она не появлялась в городе. Последний раз она приезжала, чтобы забрать кое-какие антикварные безделушки. Но до сих пор её комната завалена романтическим хламом: на стенах висят портреты, на ломберном столике рассыпан жемчуг, а в сундуке хранится чучело вепря. Сюда мы редко заходим с Митилидой, ведь я с большим почтением отношусь к этому выставочному залу с невозможной хрустальной люстрой позапрошлого века. Но как-то раз я решил провести эксперимент, вспомнив о птичьих перьях, которые тоже у нас хранятся: орлиные, соколиные, совиные, воробьиные, петушиные перья, а в тот раз меня интересовала серая цапля. Вставив перо в шляпу, я направился в дорогой магазин, где продаются консервированные лягушачьи лапки. Основной рацион серой цапли – рыба и лягушки. В магазине я нарочно вёл себя развязно, вообще не скрывался от камер. Проходя мимо охранника, пялился на него, не отводя глаз. Но произошло что-то странное, эксперимент удался: сначала охранник зачаровано смотрел на моё птичье перо, а потом вдруг поджал ногу. Так он и стоял на одной правой ноге, пошатываясь, пока я не вышел, унося в кармане банку с лапками.

10.

Однажды я зашёл в книжный, чтобы ещё раз повертеть в руках томик своих сочинений – мне это доставляет особое удовольствие. Тираж небольшой, зато красивая обложка. На книгу пока не откликнулись критики. Тусовочка интеллектуалов меня игнорирует, хотя не может не замечать. Иногда в сети вздуваются пузыри маленьких нелепых отзывов, полноценными рецензиями назвать их нельзя, но хоть что-то. А в тот раз в магазине мне повезло: несколько читателей брали меня с полки, листали с умным видом, у некоторых округлялись глаза. Потом, оставив себя в покое, я решил посмотреть другие книжки, ничего не рассчитывая покупать, потому что денег не было, воровать я тоже не намеревался. Можно было бы, конечно, умыкнуть собственное творение, чтобы потом появились такие новости:

В книжной лавке «Поплавский» задержали мужчину, который пытался вынести неоплаченный товар. В ходе следственных мероприятий сотрудники полиции выяснили, что злоумышленник является автором украденных книг. Литератор объясняет свой поступок тем, что у него закончились авторские экземпляры. Теперь ему грозит уголовное преследование по первой части 158 статьи. Если писателя признают виновным в хищении собственных книг, его могут посадить в тюрьму на два года.

Что и говорить, не так уж сложно стать признанным творцом. Прокручивая в голове сюжет с кражей самого себя, зачем-то полез я в Шиллера, которого, по правде говоря, не очень люблю. Это был томик статей по эстетике; раскрыв его, я тотчас наткнулся на следующую фразу: «Воровство доказывает трусость и ничтожество помышлений; в убийстве же есть хоть видимость силы; во всяком случае, здесь степень нашего эстетического интереса повышается со степенью силы, обнаруживаемой при этом». Я дочитал статью. Настроение испортилось, хотя, казалось бы, какое мне дело до соображений Шиллера? Но в том-то и дело, что свои криминальные практики я осмыслял в качестве поэтических жестов. Другими словами, я хотел жить внутри литературного приключения, а Шиллер мне всё испортил своей критикой. Почему я не иду работать? Меня отталкивает не тяжесть какого-либо труда, но гнетущая обыденность, рутина. Если бы мне предложили делать что-то трудное, но поэтически оправданное, я бы, конечно, согласился. Что бы это могло быть? Охота на крокодилов? Дл этого я слишком вегетарианец. Когда-то мне нравилось работать натурщиком, ведь я был прямо-таки в потрохах искусства, кроме того, без труда удавалось соблазнять художниц. Но потом из-за прожекторов стали болеть глаза, даже ухудшилось зрение, и я решил, что надо завязывать. Вот и теперь снова так решил – Шиллера почитав. Весь мой воровской энтузиазм улетучился. В конце концов, здесь так принято, в нашей стране: надел пиджак и галстук – воруй. Это форма такая, ничего не поделать. Выходит, я действовал в стиле чиновника или министра. А глиняные головы – это духовные скрепы и патриотизмы, загораживающие пустоту на полке. Следует признать: я провалился в банальность зла. Впрочем, само совпадение достаточно литературно, хотя подобные комментарии случаются довольно часто, эпизод с Шиллером – обычное дело.

Работать постыдно, воровать непоэтично. Что делать? Для начала – пошевелить мозгами. Поэтому, оставив Митилиде ключи от квартиры, я поехал в деревню. Был жаркий сентябрь, волшебная крапива уже выросла.

11.

Первый раз я покурил её в тринадцать лет. В те времена, в конце девяностых – начале нулевых, яблоки спели быстрее, скорее текли реки, с необычайной скоростью вращались планеты. Космос болел тахикардией, о чём свидетельствовала даже музыка. Стоит ли говорить о детях? Полюбив красивую одежду и ночные клубы, я торопливо превращался в изысканного мутанта, вследствие чего воевал с многочисленными гопниками. Что больше всего влияет на образ жизни? Литература, конечно. Из журналов я узнавал о модных книгах, за которыми стал охотиться. Читал всё, что касалось искусственных снов, переваривая дрянную беллетристику вместе с классикой. Как ещё жив остался – непонятно. Хорошо, что теперь наркоманские книжки в нашей стране запретили, о чём прочитать можно в кодексе:

Пропаганда наркотических средств, психотропных веществ и их прекурсоров, новых потенциально опасных психоактивных веществ, культивирования наркосодержащих растений, осуществляемая юридическими или физическими лицами и направленная на распространение сведений о способах, методах разработки, изготовления и использования наркотических средств, психотропных веществ и их прекурсоров, новых потенциально опасных психоактивных веществ, местах их приобретения, способах и местах культивирования наркосодержащих растений, а также производство и распространение книжной продукции, продукции средств массовой информации, распространение указанных сведений посредством использования информационно-телекоммуникационных сетей или совершение иных действий в этих целях запрещаются.

Прекрасно помню тёмно-зимний вечер, когда плосколобый Стасик помог мне впервые намазаться зелёной лыжной мазью. Тогда с этим было просто. Бедолаги, употреблявшие чёрную мазь для очень холодного порошкообразного снега, постоянно предлагали что-то попробовать. Если ты вёлся, то потом хотел повторить опыт и уже сам обращался к знакомцу, а тот приносил тебе синюю мазь без олимпийского медвежонка и отдавал её по цене фиолетовой.

1. Определите область, на которую необходимо наносить мазь. Помните, что лыжные мази наносят на сухое и чистое тело.

Ага, чистое, как бы не так. Все слаломисты хотели подсадить на чёрную мазь более или менее приличного мальчика из небедной семьи – резон понятен. Но на это почти никто не соглашался, дураков мало. Хотя как-то раз меня уговаривали намазаться чёрной мазью с мишкой сразу трое скользящих. Один из них приводил такой аргумент: «Да ты не подсядешь, не писай. Гляди: здесь олимпийский медвежонок на обёртке, а не «Д». Знаешь, что такое «Д»? Это «динамо», понял? А динамо динамит».

– Динамо динамит, – подтвердил второй.

– Медвежонок олимпийский не подрежет слаломиста, – сказал третий.

Короче, наглотавшись прогрессивной литературы, однажды я решил намазаться. До этого употреблял транквилизаторы и другую аптечную дрянь, курил крапиву. Что и говорить, маниакальная фаза истории тогда ещё не завершилась, о чём свидетельствует выбранная в тот зимний вечер дислокация: мы со слаломистом Стасиком мазались прямо на лестничной клетке возле квартир, никого не опасаясь.

2. Равномерно намажьтесь соответствующим бруском мази (в зависимости от психических условий). После этого разотрите мазь пробкой-растиркой до образования на скользящей поверхности ровного, немного блестящего слоя мази. Твердые мази наносятся на скользящую поверхность несколькими тонкими слоями, причем каждый растирается отдельно.

Плосколобый Стасик разделся до трусов, снял обёртку с зелёного бруска, отломил половину, достал пробку-растирку и принялся втирать себе мазь в икры, живот и шею. Я знал, что мой проводник в спортивный мир давно мажется чёрной, потому было несколько брезгливо брать у него из рук подтаявший зелёный комок. А дальше настало волшебство.

3. После смазки следует выйти на свежий воздух и охладиться в течение 2-3 минут. Внимание! Не ускользайте сразу при выходе из дома, встаньте вертикально и дайте себе остыть.

Стасик, намазавшись, проигнорировал третий пункт и тотчас ускользнул. Но мне было плевать на это. Можно вспомнить новогоднее чувство, самый чудесный зимний праздник, что-то из раннего детства, но следует многократно усилить эти эмоции, чтобы хоть как-то сопоставить с тем состоянием, в которое я погрузился. Сказать, что мир стал очаровательно таинственным – ничего не сказать. Но в этом, конечно, не было никаких преимуществ, ибо:

Запрещается пропаганда каких-либо преимуществ в использовании отдельных наркотических средств, психотропных веществ, их аналогов или прекурсоров, новых потенциально опасных психоактивных веществ, наркосодержащих растений, в том числе пропаганда использования в медицинских целях наркотических средств, психотропных веществ, новых потенциально опасных психоактивных веществ, наркосодержащих растений, подавляющих волю человека либо отрицательно влияющих на его психическое или физическое здоровье.      

Потом я стал мазаться фиолетовой мазью, в ней никаких преимуществ не было, просто я попадал в заколдованный мир, в котором привычные вещи превращались в удивительные произведения искусства, когда я проскальзывал мимо, ничего не задевая. Какая-нибудь ракушка становилась островом, картой и живой шкатулкой, предметы разговаривали со мной, пели орнаментальные песни, каждая мелочь обретала собственную геральдику, показывала фокусы и жонглировала намёками, хотя всё это приходилось на лету схватывать, ведь я скользил с невероятной скоростью во внешних и внутренних пространствах. Нечто большее растекалось по углам города и комнаты, но и в этом не было никаких преимуществ. В пятнадцать лет я скользил почти каждый день.

4. Вернувшись домой, рекомендуется очиститься от мази. Снимите основное количество мази скребком. Нанесите на скользящую поверхность специальную смывку. Удалите остатки мази тканевой салфеткой.

Транквилизаторы, разнообразные трубки для волшебной крапивы, изящная табакерка с выгравированным листиком, а также здоровенная гильза от ВЯ-23 (советская авиационная пушка) – эти вещи силы прятались в колонке старого проигрывателя «Вега». В гильзе я хранил волшебную крапиву: заткнув пробкой ВЯ-23, носил по городу в сумке на длинном ремне. Там же валялись бруски фиолетовой и зелёной лыжной мази «ВИСТИ». Встреченных знакомцев угощал красиво: доставал гильзу или свою эстетскую табакерку, трубку, дорогую бензиновую зажигалку и брусок с мишкой, раскладывал всё на британском флаге – так начинался ритуал.

Мы ничего не боялись, перевозили по городу рюкзаки, набитые крапивой, а мазались даже за полицейским участком, хотя в этом уж точно никаких преимуществ не было.

12.

Богата флорой деревня, куда я так люблю наведываться. Могу ли я забыть свой первый крапивный рейд? Мне было пятнадцать, когда один белорусский слаломист показал небольшую крапивную плантацию, которую он затеял скосить, высушить и перевести на родину в собственных кишках. Поэтому, когда мы, хорошо смазанные фиолетовой лыжной мазью, явились в деревню, большая часть плантации была уже скошена. Но даже остатков хватило, чтобы набить под завязку два рюкзака. Я поехал за урожаем вместе с другом Сашей, который бесстрашно скользил и безудержно дымил. Мы жили в одном доме на разных этажах, делились литературой и девушками, вместе скользили по всему городу, а в тот раз выскользнули за его пределы в сельскую местность. Триста километров преодолели влёт, даже глазом не успели моргнуть, ведь у нас был фиолетовый брусок с медвежонком. Скользя вдоль трассы быстрее машин, мы проносились мимо деревень и церквей, оглушая округу воплями, хохотом и битбоксом, которым занимался Саша: он создавал музыку, используя только губы, нос, язык и голосовые связки; Саша имитировал звуки струн, духовых инструментов, виниловые скретчи, языки птиц и многое другое. Я аккомпанировал ему на варгане. Когда надоедала музыка, мы переключались на математику. Именно тогда была придумана неклассическая таблица умножения.

– Сколько будет пятью пять? – спрашивал я.

– Человек, – отвечал Саша.

– Семью три?

– Парус.

– дважды два.

– Точка.

Добравшись до места, до подзаборных зарослей, мы торопливо наполнили волшебной крапивой рюкзаки. Затем решили передохнуть и выпить пива из сельпо. Усевшись на лавочку, поставили свою нелёгкую ношу перед собой и развалились, наслаждаясь вечерним сентябрьским теплом и криками петухов, которых Саша смешно передразнивал.

– Рука-реку-ку-ко! – вопил мой друг на всю округу.

– Реку-рука-ко-ку! – отвечали птицы.

Но вдруг из проулка выехал УАЗ. Милицейская машина поравнялась с нами и притормозила. Из неё вышел дородный мужчина, вальяжно подошёл к нам и поинтересовался:

– Что, ребятишки, папка-то за пивко ругать не будет?

Я мог даже не поворачиваться и не смотреть на своего друга, в его лицо с ямочками (на щеках и подбородке – овражная физиономия), чтобы видеть раскрытый рот с беззвучным петушиным воплем.

В минувшую субботу в Жлобовке сотрудники наркоконтроля задержали несовершеннолетних учеников 10-го и 11-го классов недалеко от местного сельпо. При себе у подростков было два рюкзака, наполненных невысушенным веществом растительного происхождения. Проведенная экспертиза показала, что у школьников изъяли опасное наркотическое вещество, не используемое в медицинских целях – волшебную крапиву. Задержанные объяснили, что случайно наткнулись на заросли крапивы и решили нарвать ее для личного употребления. Всего в рюкзаках было шесть кг "травы". По указанному подростками адресу сотрудники полиции уничтожили еще около 15 килограммов дикорастущей крапивы. По данному факту уже возбуждено уголовное дело.

Припоминая подобные статейки, но понимая, что вот сейчас ещё можно ситуацию вырулить, я ответил:

– А мы здесь живём рядом, нам разрешают уже.

– Понятно, – сказал страж закона, сел в автомобиль и уехал.

– Рику-рике-ке! – прохрипел Саша, выпучив глаза.

– Аллах милостив и милосерден, – заметил я.

Затем шли по дороге, темнело. Лыжная мазь кончилась, потому приходилось передвигаться медленно. Мы развели небольшой костёр в бетонной остановке, высушили в консервной банке волшебную крапиву и покурили. На холмах за рекой зажглись огни, в небе – тоже, как и в наших головах. Все сосны вдоль шоссе стали новогодними. Решили поймать попутку. Но местность была глухая, машины проезжали крайне редко, да и те не останавливались. Вдруг мы заметили автомобиль, в сгустившихся сумерках он казался простым куском тьмы, словно выкатилась чёрная ёлочная игрушка. На повороте автомобиль заехал далеко на обочину, некоторое время постоял, вслед за тем резко сдал назад. Он проплёлся очень медленно и притормозил метрах в пятнадцати от нас, а потом раздался голос: «Эй, девчонки, садитесь! А, вы не девчонки… ну всё равно садитесь».

Пришлось принять предложение, хотя было несколько тревожно: водитель находился почти без сознания, периодически он падал на руль, вскоре просыпался и давил на газ. Мужик думал, что этого достаточно, чтобы ехать, поэтому на повороте всякий раз съезжал на обочину, долго пытался понять, в чём неправ, наконец, сдавал назад, прицеливался и снова жал на газ. Некоторое время ехали вполне успешно и комфортно, даже работал кондиционер, но вот же незадача – новый поворот, и мы уже в кювете. После четвёртой попытки водила совсем упал духом, стал материться, а мы поняли, что пешком быстрее. Кое-как добравшись до районного центра, крапивные олимпийцы залезли в проходящий ночной автобус и провоняли его насквозь ни с чем не сравнимым запахом волшебства.

13.

У одного из персонажей моего романа, вошедшего в книжку, на которую я прихожу любоваться в единственный приличный книжный магазин этого города, есть сразу два прототипа. Писатели часто наделяют своих героев чертами нескольких реальных людей: запихивают в персонажа две или три личности. Здесь, конечно, должно быть определенное родство характеров, не полное тождество, но дополняющее сходство, часто совершенно неожиданное. Очкастый интеллектуал и модный торчок могут напоминать друг друга какими-то манерами, жестами, стилем. Так мой Заратустрица списан с покойного Саши, того самого, который сопровождал меня в смазочных приключениях, и с Великого Композитора – этот всё ещё жив. Саша не умер даже, а соскользнул в чёрную лыжную мазь – она его и поглотила без остатка. Сначала растворилась душа, потом тело. А могила Саши провалилась в чернозём вместе с крестом. Родственники пытались её восстанавливать, но всё бесполезно: через пару месяцев на лице кладбища снова образовывалась ямочка. Геологическая экспертиза показала, что под Сашей находятся какие-то подземные полости. После того незабываемого рейда мой друг пожил ещё год, на протяжении которого мы без устали варили волшебное молоко из волшебной крапивы, делали волшебное масло. Я даже продал знакомым несколько пакетиков крапивы. – Это был весьма опрометчивый поступок, совершённый вопреки криминальным понятиям, согласно которым я должен был отдать часть дохода в «котёл». Вскоре местные гопники как-то узнали о сделке и стали меня преследовать, требуя заплатить штраф. Однажды за мной и Сашей по главному проспекту города гналась целая свора чумазой шпаны, вооружённая ножами. Затем выяснилось, что сами эти гопники перешли дорогу местному авторитету, а потому дело получилось уладить.

Когда Сашу поглотила чёрная мазь, мне шестнадцати ещё не исполнилось, но я сам уже несколько раз чуть не умер, перепив молока из волшебной крапивы. Мы его кружками заливали в себя, хотя половина стаканчика сваливала с ног бывалого торчка. Однажды я попрощался с жизнью, когда моё сердце разогналось до двухсот ударов, артериальное давление становилось всё менее совместимо с жизнью, а температура поднялась до 40 градусов. Я поклялся, что никогда больше не стану приближаться ни к лыжной крапиве, ни к волшебной мази. Кроме того, к тому времени я уже занялся буддийской философией, вегетарианством и йогой, больше не ходил в клубы. Но теперь в деревне, обдумывая планы на будущее, блуждая по живописным окрестностям, я стал всё чаще встречать на своём пути зелёную даму, повелительницу моих пубертатных снов.

В заброшенном доме по ул. М. Лермонтова сотрудники полиции задержали 30-летнего местного жителя. В ходе досмотра личных вещей у него было обнаружено 366 граммов крапивного масла и 250 граммов крапивы. 

Как пояснил задержанный, дикорастущую крапиву он собрал на пустыре, расположенном неподалеку. Часть растений он высушил, а часть тут же пустил на изготовление масла. Попробовав продукцию собственного производства, он решил отнести зелье домой, но здесь был задержан полицией. В отношении задержанного возбуждено уголовное дело по статье «Незаконное хранение незаконных веществ в особо незаконном размере», сообщает пресс-служба областного УФСКН. 

По деревне я шёл со здоровенной сумкой, набитой волшебной крапивой. Иногда приоткрывал её, чтобы понюхать – люблю этот запах, он ассоциируется с весёлым отрочеством. У меня с собой было намного больше сырья, чем у задержанного в заброшенном доме на улице Михаила Лермонтова. Кстати, я тоже направлялся в нежилую хижину, расположенную по соседству с домом родственников. Не мог же я варить масло при матери и бабушке. Не думаю, что мать одобрила бы моё занятие, хотя ждать от неё всего можно: когда я в разговоре с ней невзначай заметил, что воровать и работать одинаково низко, мать посоветовала мне стать странствующим поэтом, типа ваганта или шпильмана.

В Хабаровском районе тридцатилетний житель села Матвеевка задержан за хранение волшебной крапивы, которая была обнаружена в нежилом доме возле его земельного участка. Как показала экспертиза, гражданин хранил 70,7 грамм сушёной и 1,9 кг сырой крапивы. Теперь гражданину может быть назначен срок лишения свободы до 10 лет.

Заросли крапивы находятся примерно в двух километрах от моего дома, неподалёку от погоста. Неплохое, надо сказать, растение высадил здесь тот белорусский слаломист, похоже на индийский вид, невысокие такие кусты с широкими листиками. Было небезопасно ломать зелень: если бы мимо проезжал полицейский УАЗ, то пивком бы я уже не отделался. Набив полную сумку, я спокойно вышел на дорогу, изображая добропорядочного гражданина, идущего домой из сельпо. Что в сумке? Колбасы для спасу, божья кулебяка, с начёсом папиросы, морковь для сестры, плаха для мутной звезды, чебуреки, папаха, дровосеки, печень для гаданья, пряники для пахтанья, горемычные скалки да девка на палке, вышел на порог – увидел сапог, поп за стогом бодает рогом. Только потом я понял, что всё-таки не стоило напяливать бархатный пиджак и повязывать галстук – даже зелёный в деревне был не очень уместен.

В Тольятти, на ул. Лесной, сотрудники полиции остановили 40-летнюю Светлану, в руках у которой находился мешок с волшебной крапивой. Возбуждено уголовное дело по факту хранения магических средств в особо крупном размере.

А меня не остановили.

Казалось бы, как просторна родина наша необъятная, широка, привольна. И всё равно места не хватает. Не станешь же сушить траву в чистом поле: и там овцы ходят. Пришлось раскладывать сырьё во дворе на циновке. Под солнышком всё высохло за сутки. А потом я растопил печь, достаточно скверного нрава печь, должен заметить, – чадить стала. Но ничего, я справился и с ней, и не таких дам уламывали. В большущую кастрюлю поместил 500 г кокосового масла, воду и грозную тучу сухой крапивы. Стал варить.

У 28-летнего мужчины нашли более 1 грамма высушенных и измельченных грибов, в которых содержалось особо опасное магическое вещество. У него в квартире оказалось еще несколько бумажных свертков с волшебными грибами, семена и измельченная трава. Как позже выяснилось, это была волшебная крапива. Также нашли специальные приспособления для курения крапивы. За городом в подземном тайнике мужчина хранил похожие волшебные вещества в герметичных упаковках. Кроме того, мужчина сбыл волшебные грибы своему знакомому. Возбуждено уголовное дело, мужчину решили заключить под стражу. Наложен арест на его имущество. Окончательная правовая оценка его действиям будет дана по результатам расследования уголовного дела.

А у меня ничего не нашли и никуда меня не заключили. Когда уже сидел в автобусе, имея при себе полкило волшебной субстанции, я чувствовал себя настоящим шпильманом и даже менестрелем.

14.

Пересматривая с Митилидой «Последнее танго в Париже», кино, надо заметить, незамысловатое – история о рантье, который прикидывается проклятым поэтом, – я вдохновился тем эпизодом, когда Марлон Брандо приказывает Марии Шнайдер принести сливочное масло. Дело вовсе не в содомии, на которую эта сцена едва ли может вдохновить, ибо взаимоприятное дело выставлено там в отвратительном свете. Бертолуччи вообще любит преподносить вполне обыденные вещи в каком-то шокирующем виде, тем самым обнаруживая своё сущностное мещанство. Нет, я замыслил более тонкую авантюру. Масла из волшебной крапивы получилось очень много. Угощать совсем некого. Все мои попытки завести в этом городе знакомства ни к чему не приводят: Митилида была единственным уловом. В Петербурге я собрал коллекцию странных людей, но сплотить их в общество революционных колдунов так и не получилось, а здесь я даже пробовать не хочу. Не тот человеческий материал, не тот воздух. Все бывшие герои превратились в инвалидов. Чего стоит плосколобый Стасик; некогда авторитетный человек, он даже помог мне усмирить быковатых одноклассников: они потребовали, чтобы я расплатился пивом за то, что ношу штаны неправильного фасона, но я доставил им Стасика вместо пива, и тот сказал, что теперь они должны бутылку. А сейчас героический Стасик ходит на костылях, ведь у него сгнили ноги, когда он перешёл с чёрной лажной мази на синюю, гнилостную – на рынок её закинули спецслужбы, чтобы заживо сгноить слаломистов. Да, никого не осталось, зато город подходит для одиночества вдвоём. Есть идеальная фигура, которую вы не найдёте в наборе старших арканов Таро и в «Книге Перемен», называется она «Пьяные любовники, запертые в доме с неограниченным запасом радости, которую надо как-то использовать, а то испортится». Съесть всё масло не представляется возможным, потому я решил частично использовать его в качестве интимной смазки, чтобы порадовать Митилиду. Мужчина и субстанция одновременно будут владеть ею. Активные вещества волшебной крапивы всасываются капиллярами женской мидии, поступают в кровь и воздействуют на сознание. Эффект при этом получается более мягким и телесным, хотя здесь нет особенных преимуществ, просто я ревнивый, как и Митилида, поэтому другие варианты групповых практик невозможны.

Как только мы собрались устроить многодневный пир с участием главмидии, нас побеспокоили петербургские монстры. Великий Композитор, поклонник и адепт академического авангарда, стародавний аккомпанемент моих невских приключений, решил приехать в гости на выходные, вместе с Еленочкой, которую Композитор увёл у моего друга, латышского культуролога.

Еленочка – древняя матриархальная матка. Эта дородная бабища носит винтажные платья, ступает здоровенной ногой по полу, давит, матерясь, кошачий кал, размётанный по всему её логовищу, она рыгает пивом, выдыхая носом синий дым, она жрёт за четверых и топчет женолюбивых баб, как, впрочем, и своих мужчин, подставляющих нутро под её резиновый уд. Еленочка рыдает, Еленочка вопит, Еленочка жуёт бычьи яйца, шаверму и холодец, гогоча, икая и хрюкая. Иногда мне приходилось ночевать в её охтинской берлоге, что было небезопасно, ибо хозяйка желала еженощно заполнять все свои дупла мужскими кореньями, а я не соглашался и близко её не подпускал к себе, потому не единожды бывал изблёван из того приюта, провонявшего кошками.

– Га! – восклицала Еленочка.

– Сисечки лисички, – отвечал культуролог.

– Гы! Хоррр! Хоррр! – упорствовала бабища, надвигаясь ближе грозными складками живота и зада.

– Ги-ги-хи, тю-лю-мя! – умолял культуролог.

– Гррро-о-угх! Гро-о-угх, бля!! – угрожала потная тётя, сжимая в лапищах громадное обвисшее вымя.

Культуролога она всё равно прогнала, изорвав ему задницу в багровое мясо.

Отменить визит Великого Композитора и Еленочки я никак не мог, всё-таки они меня частенько выручали в Петербурге, когда негде было переночевать. Но Митилиду я на всякий случай отослал в деревню, чтобы не травмировать её нравами культурной столицы.

Еленочку можно было вынести, когда она не пила. Стремясь показать, что выходки её всего лишь талантливый спектакль, она иной раз вела себя подчёркнуто любезно. В тот раз она приволокла пьяного Великого Композитора, который бухал всю дорогу в поезде, а потом ещё накатил в рюмочной у вокзала. Я не поехал встречать своих приятелей, боясь каких-нибудь неприятных эскапад с их стороны. Ввалившись в квартиру, они сразу же вручили мне бутылку Jack Daniel’s; Великий Композитор вынул из-за пазухи мою книжку, принялся зачитывать фрагменты, комментируя:

– Это уровень Маркеса, Набокова.

– Какие ещё уровни? – спросил я, пытаясь отмахнуться от его сомнительных комплиментов.

– Ты как Кафка, – не унимался Композитор.

Еленочка тем временем помалкивала, пожирая привокзальный хламбургер. Но было видно по её лицу, что она не очень довольна излишним вниманием Композитора к моей персоне.

У Великого Композитора менялся голос, когда он читал вслух мою книгу, те фрагменты, где фигурировал персонаж Заратустрица: казалось, что роман читает покойный Саша. Если бы я захотел определить общность двух прототипов моего героя, то сказал бы так: им обоим было свойственно в особом стиле переступать границы. Многие нарушают правила, но все делают это по-разному. Саша и Композитор так переходили черту, что мне порой делалось дурно.

– А ты послушал мои новые багатели? – спросил у меня Великий Композитор. Я хотел соврать, что не успел ещё, но Еленочка в тот миг, когда я раскрыл рот, плюнула Композитору в лицо пережёванной котлетой.

Он только во время запоев сочиняет свою адскую музыку. С помощью оркестровых инструментов Великий Композитор эмитирует естественные звуки: хлопки, свист, цоканье, бессвязный шёпот, щелчки, бульканье, чихи, сморканье, отрыжку, плевки. Но его музыка не пользуется успехом. Сочинитель-самоучка, он не окончил консерватории, не оброс нужными знакомствами. Поэтому свои произведения Великий Композитор записал в плохом качестве и выкинул в социальную сеть, после чего принялся подмигивать и выказывать сердечную признательность различным интеллигентным персонам, широко известным в узких кругах – в надежде, что персоны ненароком заметят его и по достоинству оценят. Десятки раз на дню Великий Композитор заходит в сеть, чтобы в очередной раз убедиться в отсутствии серьёзного внимания со стороны авторитетных личностей, не замечая, что все они занимаются тем же самым, стремясь раздвинуть границы узких кругов.

В тот вечер мы пили не так уж много: раздавили на троих бутылку виски, чем и ограничились, хотя Еленочка съела ещё немножко маслица, но ей только на пользу это пошло. Я подарил друзьям флакон крапивной смазки, но предупредил, что пользоваться ей следует на трезвую голову. Еленочка оценила подарок и поблагодарила меня. Можно сказать, что в этот раз она вела себя довольно-таки прилично, если забыть эпизод с пережёванным хламбургером, выплюнутым в лицо Великого Композитора, который, кстати говоря, даже не заблевал мне квартиру, но тихо заснул, слегка только подмочив штанишки. Вскоре я удалился в комнату матери, пожелав товарищам спокойной ночи. Но через полчаса до меня донёсся жалобный стон и вой Еленочки:

– Не дышит, не ды-ы-ышит!

Я прибежал на вопли, включил свет и увидел Великого Композитора со спущенными штанами, рядом валялся открытый флакон с маслицем и пристяжной член. Еленочка стояла на коленях возле Композитора и хлестала его по щекам, вопя.

Я подошёл к нему, потеснил голосящую бабу и попытался прослушать его пульс. Мне показалось, что сердце Великого Композитора стучит, но я не был уверен в этом, что-то там побулькивало внутри, поскрипывало, но…

Причинением смерти по неосторожности в Уголовном кодексе признаётся действие или бездействие, объективно повлёкшее за собой смерть другого человека, но совершённое не умышленно, а в результате неосторожности, то есть когда виновный не предвидел, хотя мог и должен был предвидеть, что его деяние приведёт или может привести к смерти другого человека (преступная небрежность); либо же предвидел, но безосновательно предполагал, что этого не произойдёт, либо рассчитывал этого избежать (преступное легкомыслие).

– Мне кажется, что стучит, – сказал я нерешительно.

– Нет! – завопила Еленочка. – Не дышит! Не ды-ы-ы-ы-ышит!

А мне сдавалось, что сердце постукивает, но я не был в этом уверен.

15.

Ладно, хватит причёсывать сено и купать рыбу в ведре, как сказал бы герой этой повести. Пора собирать чемоданы. Снова меня зовут в Вольфенбюттель на конференцию, потом еду в Неаполь, затем собираюсь посетить горнолыжный курорт в Шамони, с любезными друзьями, конечно. После чего снова совершу небольшое путешествие по Чехии. Что касается магических и воровских приключений, то всё это я позаимствовал у одного приятеля, который в «Живом Журнале» повествует о своём весёлом прошлом и не менее весёлом настоящем. До недавнего времени он даже не боялся рассказывать при всём народе о волшебной смазке. И воровал под заказ: если кому-то нужна модная кофта, этот любитель ванны был готов стащить её за полцены. Правда, язык у него дурной: пишет вычурно, злоупотребляя реминисценциями, цитатами, тропами и фигурами (в шестой главке этой повести вы могли «насладиться» примером его неповторимого стиля – я нарочно сохранил фрагмент о памяти и птичьем рынке без каких-либо изменений). Короче, я пожалел, что его восхитительные истории прозябают в такой гротескной форме, вот и решил причесать их, профилировать, прогладить, сверстать и прокачать в божеском виде. Кроме того, существует опасность, что Olympian-2°C вскоре уничтожит свою страницу, ведь в последнее время у него возникли проблемы с законом. После того случая с Шиллером, когда наш герой случайно прочитал в магазине, что воровство с любой стороны некрасиво, всё пошло наперекосяк. Шиллер заронил зерно сомнения в его печень, и зерно проросло пузатым овощем неприятностей. Ванного писателя как-то раз поймали, когда он снова пытался прихватить мидии. Милая кассирша Ксюша вдруг звонко заголосила, заблеяла, возопила сиреной, заподозрив неладное. А виной всему – предательская припухлость покупательских карманов. Просто расплатиться за товар не удалось, вызвали полицию. Хотели завести дело, но следователь оказался большим поклонником творчества Митилиды: он давно уже собирал глиняные головы, сначала в качестве улик, потом – для коллекции. Когда Olympian-2°C зашёл к нему в кабинет, то столкнулся с целой ротой идолов – они ровными рядами лежали на столе. Следователь вёл себя несколько странно: в одной руке держал сигару, другой рукой вертел чётки. Olympian-2°C прослушал длинную лекцию по этике с экскурсами в историю римского права, потом следователь сказал:

– Такие, как ты, сами приходят к нам за помощью.

– А почему такие приходят за помощью? – спросил Olympian-2°C.

– Это как дважды два, парень, – не ответил полицейский.

– Дважды два будет холм, а трижды три – Клотильда Бургундская, – сказал Olympian-2°C.

– Не умничай, – сказал следователь, но всё равно писателя-вора выпустил, находясь под влиянием оккультных глиняных голов.

Об этой истории Olympian-2°C рассказал мне лично, ведь мы давно ведём достаточно доверительную переписку (про психушку, о которой много лет он старался не вспоминать, знал только я), что не помешало мне украсть и преобразить его тексты. Его последний пост в «Живом Журнале» был примерно такого содержания: «Теперь на меня почти во всех магазинах срабатывает антиворовская система. Она распознаёт лица. Мою физиономию зафиксировали и занесли в базу данных. Очки не помогают, как и вариации растительности на лице. Меня теперь постоянно обыскивают, невозможно в магазин за хлебом сходить. Приходится всё покупать на рынке. Через пару месяцев Митилида защитит дипломную работу на тему «Гонзо-журналистика: история и современность», после чего я намереваюсь отправиться с ней в путешествие. Для этого я опустошаю кошельки друзей. Куплю велосипед-чоппер с мотором, смастерю небольшой прицеп в японском стиле: раздвижные стены-сёдзи, на полу – татами, на крыше – миниатюрный сад камней. Обменяю свой ноутбук на пишущую машинку, украшу запястья индийскими браслетами, а Митилиду наряжу в костюм куклы-убийцы. Пожалуй, нам понадобятся изысканные головные уборы: канотье, шапокляк, паколь. Сначала поедем на север, в Санкт-Петербург, выбирая нешумные дороги; будем останавливаться возле красивых рек и озёр. Потом сделаем визу и двинем в страны, где легализована волшебная крапива. Возможно, у меня получится продвинуть свой эксклюзивный товар на местном дилерском рынке, ведь скоро снова появится спрос на изысканные сны, всё придёт в движение. Я чувствую, что история, страдающая биполярным расстройством, выходит из своей депрессивной фазы и вступает в маниакальную, грядёт большой карнавал 20-х. И чтобы шестерёнки времени вращались лучше, мы хорошенько смажем их крапивным лубрикантом. Обязательно поедем, когда снег растает, а сейчас я, пожалуй, когда главные решения приняты, приму ванну».

В целом все события настоящей повести реальны, кроме одного малозначительного эпизода, который я добавил просто так, чтобы ощутить свою писательскую власть. Так толстый и неуклюжий Денис, когда мы играли во дворе в прятки, нарочно медлил обыскивать окрестности, чтобы остальные дети длительное время сидели в кустах по его прихоти; так девятнадцатилетняя Маша долго не позволяла стащить с себя трусики, фиолетовые почему-то, уже достаточно влажные – тоже наслаждалась властью. Что касается Великого Композитора, то я сам не знаю, чем там всё закончилось. Или знаю, но не скажу. Я, конечно, планирую связаться с Olympian-2°C, если он снова объявится. Хочу спросить, как он отнесётся к публикации текста. Хотя сейчас меня это меньше всего волнует, я спешу на самолёт. Надо ещё по пути заскочить в супермаркет, ведь наш мир до сих пор настолько груб, что не все авиакомпании заботятся о вегетарианцах.

ИНСТИТУТ БОГОСЛОВИЯ

Повесть

Орнаменты электричек

Философский ум, способный находить удивительное в повседневном, даже в центре жизненной суеты, может увидеть скрытые чудеса. Только созерцатель сумеет распознать в суматохе живой и неживой материи систему подвижных орнаментов. Игра начинается с карты пригородных электричек. Мы не будем касаться фактуры дальнего следования, орнаменты которого более симметричны и несколько бедны, хотя в них есть свои преимущества, ведь это железнодорожный эпос. Но сейчас нас интересует лирика электричек. Карта строго размечена: каждый отрезок пути имеет денежный эквивалент, причём плата повышается периодами, а не постепенно. Есть несколько переломных точек, границ, которые охраняют немаловажные участники игры – контролёры. Уже теперь перед нами развернулась текстура, образованная системой орнаментов: акант схемы движения пригородных поездов, рисунок пассажиров, включающий алгоритм их действий, свойственный им образ, и узор контролёров, более статичный, линейный, предсказуемый. Пассажиры могут устроить драку, они могут оказаться безбилетниками, что и происходит весьма часто; контролёры, напротив, отличаются строгой ритмикой. Если рисунок пассажиров сходствует с арабесками океанического планктона или рыбных косяков, то полицейским и контролёрам более соответствует динамический ритм азбуки Морзе.

Первым делом бросается в глаза спонтанная мобилизация безбилетников, их круговая порука: сигналы о том, что приближаются контролеры, передают жестами и взглядами от тамбура к тамбуру. На ближайшей остановке спрессованный орнамент неоплаченных пассажиров внезапно извергается из вагона. Стремительный поток элементов просыпается по платформе вдоль поезда, следуя мимо вагона с контролёрами. За несколько секунд нелегальные пассажиры должны перескочить в уже обилеченный вагон и слиться с имущими обывателями. Иногда отдельные участники орнамента не успевают заскочить в электричку, обрекаясь вмерзать наскальными росписями в снежную фактуру платформы. В этом случае гармония рушится, побеждает внезапность, хаос выходит из-под контроля. Арабеска безбилетника маневрирует между двух смертей: в одном случае нарушитель может стать обычным пассажиром, если контролёры настигнут его и заставят платить, – тогда побеждает постылая предсказуемость, безбилетник выскакивает из своего яркого орнамента, становясь деталью чёрно-белой арабески легальных ездоков. В другом случае, если всецело преобладает внезапность, нарушителя высаживают или он не успевает запрыгнуть в ускользающую электричку. Аталанта нагибается за яблоком – это момент остановки поезда, и Гиппомен должен успеть схватить её.

Диалектика внезапного и предсказуемого – в ней состоит искусство жизни и проявляется свежесть свободы. Скучная поездка за город по оплаченному билету является линейным орнаментом, сотканным из однообразных элементов. Напротив, если поезд сбивает человека или сходит с рельс, всецело воцаряется внезапность: материя освобождается от диктатуры формы; человек – иерархично организованная структура – под стремительным колесом превращается в груду мяса. Между этими крайностями протекает подлинная жизнь, размеченная в таких процессуальных системах орнамента, как движение поезда через мост, когда состав движется над рекой. Вместе река и поезд образуют орнаментальную систему. Река есть подвижный рисунок, маршрут которого перпендикулярен линии поезда. Встреча двух ритмических систем создаёт новый ритм, новую окантовку мира.

Поезд всегда въезжает на мост внезапно, это вносит оживление в однообразие поездки. Так сказывается внезапность, оттеняющая предсказуемость линейного орнамента. Обыденность железнодорожной фактуры нарушается блестящим узором реки.

В своих крайних точках чистая предсказуемость и чистая внезапность переходят друг в друга: в стихийном бедствии, в аварии, в агрессии есть что-то механическое, выверенное, а в механическом повторе, отмеренном движении шестерёнок – что-то автохтонно-примитивное. Только в гармоничной диалектике материи и формы, порядка и хаоса, предсказуемого и внезапного проявляется свежесть свободы.

Путешествие всегда чревато приключением. Орнамент электропоезда неоднозначен, он содержит в себе тайную иероглифику. Особая совокупность фактурных элементов, таких как последний рейс и дальний пункт назначения, сулит необычные орнаментальные последствия. Ночной фон – это новое поле для игры структур. Огни селений образуют ритмику вспышек, мутные стёкла окон вводят новых участников – отражения, так что, по мере того как естественным образом убывают прежние действующие лица, появляются другие. Чем ближе к полуночи и дальше от города, тем просторней вагоны. Наконец остаётся всего несколько пассажиров во всей электричке. Билетёры давно спят, украшая свою фактуру орнаментами попутных снов. Градус внезапного зашкаливает, поскольку теперь легче совершить преступление – это новый орнамент, новая сетка отношений. В какой-то миг фактура железной дороги полностью искажается, остаётся скрежет, заброшенный в кромешную тьму, и два-три органических элемента, которые давно потеряли вид пассажиров. Если им удаётся сберечь себя до конца поездки, не раствориться в одуряющей фактуре мрака, то электричка выблёвывает каждого на жёлтую полосу платформы и растворяется в чёрной кляксе полуночи вместе с машинистом.

Ночь – любовница риска, преступность её незаконнорожденных детей естественна. Контраст разнородных фактур бьёт в глаза на фоне утра, когда платформу городского вокзала покрывает чрезвычайно суетный орнамент: его структура могла бы стать идеальным примером мёртвой симметрии, если бы не отдельные точки, плывущие против течения – прочь от выхода. По отдельности эти элементы в утренней мозаике прибытия на конечную станцию выглядят безумно – за это их толкают локтями. Но вот они уже толпятся у края платформы, потом дружно спускаются на рельсы, образуя новый орнамент, в котором явно господствует внезапность. Даже работники путей в оранжевых куртках не способны воспрепятствовать столь нелогичному движению, даже прибывающие поезда лишь на минуту останавливают ход этих эзотерических безбилетников, которые не пошли к специальной кассе, чтобы выкупить право покинуть вокзал, но следуют вдоль ограды, увенчанной острыми пиками. Внезапно ограда становится основным фоном процесса. Её ритмическая предсказуемость прерывается в месте скола, где неизвестный герой железнодорожной античности погнул пику и сделал порожек для перелаза. Вновь мы констатируем всеобщую мобилизацию и круговую поруку: мужчины помогают дамам осилить альпинистский прыжок через вокзальный забор, товарищи подают друг другу сумки. Это новый орнамент, где есть место для опасных прыжков, где пики высокой ограды знаменуют жестокую предсказуемость, тоталитарный парад симметрии, сломленный порывом свободной воли, творческого произвола.

Человеческие жесты включены в систему орнаментальных отношений, наряду с миром природы и техники они образуют фактуру всего универсума. Людям не дано освободиться от власти ритмических структур; вывалиться из общественной мозаики может лишь животное или полубог. Узоры обыденной жизни довлеют над людьми и делают их рабами предсказуемых структур; эти узоры нетрудно разрушить, подвергнуть деструкции, намного сложнее сделать из них красивую арабеску.

Демутов трактир

И всё-таки иногда побеждает хаос, и тебя вышвыривают. Так случается, если билетёры, разделившись, заходят с хвоста и с головы электрички. Всё происходит чинно, без скандала, хотя работники удовлетворенно посмеиваются между собой. На платформе темно и снежно. В последний раз ты оглядываешься на холодные ироничные лица служащих электропоезда и, равнодушно отвернувшись, словно тебя вовсе не беспокоит это мелкое происшествие – высадка в чёрт знает какой глуши, позволяешь поезду захлебнуться свистком во мраке.

На платформе я встретил четырёх цыган, те шумно обсуждали свои героиновые дела, вовсе меня не стесняясь; они напоминали второстепенных, фоновых участников спектакля. Ночная платформа похожа на театральную сцену: свет фонаря выявляет мокрую скамейку и зябнущего гражданина, а лязг проходящего состава заглушает чуть слышное бормотание бедняги; поодаль стоит другое существо, завёрнутое в брезент, и кормит хлебом бородатую собаку. Кажется, что на сцену вот-вот должна подняться героиня-красавица, и тогда начнётся камерный спектакль. Я не дождался её выхода и запрыгнул в тёплую электричку вместе с цыганами, так что добропорядочные пассажиры с опаской косились на меня сквозь железнодорожный полусон; однако я сбросил эти ложные расовые признаки, сняв шляпу и взмахнув арийской прядью.

Передо мной было два пути: миновать прекрасный, как запястье любимой, Витебский вокзал и на полном ходу въехать в квартиру на Пяти Углах, издали объявляя о своём прибытии свистом и сигнальными ракетами, или переделать поезд в подводную лодку и нырнуть в реку Мойку, чтобы всплыть возле Демутова трактира. Я предпочёл второе, соблазнившись бутылкой Жевре Шамбертен, которая ждала меня на столе возле тарелки с дамскими пальчиками. Я пришвартовался неподалёку от Главного штаба, заглушил мотор, втянул в подводную лодку наблюдательную трубу, мигом очутился у парадной и, взлетев по лестнице вверх, откупорил коммуналку урожая 1917 года.

Демутов трактир: оранжевый кубик XVIII века на углу Невского проспекта и набережной Мойки, нарядная кукла с комплектом внутренностей разного калибра. Здесь Пушкин запивал водкой абзацы своей «Полтавы», а Бисмарк обдумывал судьбы рейха. Прошли годы, у алфавита выпали буквы мудрости. И вот, в 259 году от рождения Ривароля, в день Луны, в час Марса, когда Сатурн встал в оппозицию к Меркурию, а над Александровской колонной зажглась звезда Гакрукс, пьяная тётя Клава с раздавленным вареником вместо лица принялась развешивать над газовой плитой свои мокрые кальсоны. «Гляж ти ейрр!» – сказала пенсионерка, обдав меня взглядом, на что я ответил звоном ключей и скрылся в комнате.

Следует подбирать одежду под цвет четырёх стен, чтобы самому пространственно расширяться: с недавних пор тон моего пиджака сливался с кирпичной стеной, чью штукатурку я собственнолично отколупал. Так сбылась давняя мечта эротомана – раздеть жильё до кирпичей. Тем ужасней казалась разлука, и я чувствовал себя жалким сутенёром, передавая свою комнату-подружку белорусским рабочим. Ведь риходилось то и дело вселять сюда своих более или менее платёжеспособных знакомых, в том числе консьержа Демутова трактира, который оказался ловким малым: предложил мне платить в складчину. Я рассчитывал пустить его на месяц-другой и сохранить за собой место на раскладушке, пользуясь правом официального арендатора, но парень, чувствовалось, уже набил руку: он сразу поделил арендную плату на двоих вплоть до счёта за электроэнергию, и мне пришлось уступить раскладушку белорусу-подсобнику. Я сказал хозяину жилья, что решил навестить теологический семинар в Штутгарте, но подыскал ему временных жильцов, которые вслед моему возвращению тотчас съедут. Вместо Штутгарта меня ждала кладовая всё той же коммуналки, где я решил перекантоваться ночь-другую, а затем следовать примеру воронов и лилий.

Прежде чем перейти в статус бродяги, мне пришлось разбросать свою библиотеку по знакомым, распределяя схоластику и патристику между художниками и гризетками, так как я не доверял белорусским труженикам, которые предложили мне сдать все книги в букинистическую лавку, а на вырученные деньги ещё какое-то время пожить в комнате вместе с ними. Мой сосед Иоанн, православный инженер и выдумщик, в шутку посоветовал мне переоборудовать в научный кабинет кладовку – так я и сделал, расположив на полке между коробкой с конфетти и литровыми банками несколько томов Аристотеля и латинский словарь. Наконец-то мне пригодилась йога: теперь я мог безболезненно сидеть на полу в одной из сакральных поз, спокойно предаваясь научным штудиям. Со дня на день я должен был послать в Организацию анкету новобранца, чтобы вступить в ряды оглашенных. К анкете я решил присовокупить пару статей по сакральной орнаментике. Дабы исполнить этот долг, я два дня прожил в пыльной кладовой, прислушиваясь к нарочито громким хохоткам и улюлюканьям отребья: соседи быстро распознали место моей дислокации. Чтобы выдержать оборону, я взял швабру и сделал из неё надежный засов, но мне выключили свет и пожелали спокойной ночи, так что пришлось зажечь пять церковных свечей, завалявшихся в моём портфеле ещё с Троицына дня.

Недолго мне предстояло быть резидентом кладовки: однажды утром жильцы собрались, чтобы решить мою судьбу. Судебный процесс шёл на кухне, где слово «приговор» означалось огромной деревянной буквой «П». – Конструкция подпирала гнилой потолок: четырёхметровая деревяшка, упёртая в потолочную прель, в чёрную мякоть домовой плоти, словно протез, воткнутый в гниющее мясо дома. На повестке дня стоял нелегальный захват кладового помещения, предназначенного для порченых салазок и коллекционных вёдер; я слышал возгласы жильцов и время от времени слово «полиция». Надо было улепётывать. Чтобы попасть на чёрную лестницу, пришлось идти мимо коммунальщиков. Я поднял шляпу в беспардонном приветствии, а жильцы настороженно примолкли. Мой путь лежал на башню.

Во времена Холодной войны к Трактиру пристроили небольшую круглую башню, чтобы отслеживать воздушные налёты; с неё открывается вид на Дворцовую площадь и Зимний дворец, на купол Исаакия, на окрестную ржавчину крыш. В других местах города воздвигли ещё одиннадцать таких башен – всего двенадцать башен дьявола. Раньше на каждой из них стоял снайпер, постепенно превращаясь в скелет. Скелет с хорошо смазанной винтовкой, хорошо темперированный ад.

Я поднялся на шестой этаж и долго стучал в дверь ключницы, а потом вспомнил, что нужен пароль: три сильных, два слабых удара. Ключница башни держала оборону, не соглашаясь продавать своё жильё. Азиатские рабочие уже глодали ветхий остов квартиры, где ключнице принадлежала комната; всюду грязь и штукатурка, мутные окна, затянутые плёнкой. Ключнице подрубили стены, они упали друг на друга и встали карточным домиком над рухлядью, служившей неказистой опорой. В этом бунгало кое-как обреталась ключница, не принимая взяток и не страшась угроз. Православный инженер Иоанн поднял на её защиту молодёжь нашей коммуналки, восстановил ей стены и устроил жильё в стиле военного коммунизма. Иногда входную дверь спиливали болгаркой, и это был час истины: трое рабочих с пилой и наши ребята, вооружённые палками… так старуха-Троя держала оборону. Боги против титанов, аура впадин против гладких поверхностей, лепнина против прямого угла, орнамент против мёртвой линии. Ключница кормила борщом. Как только ей подрубали стены, Иоанн воздвигал их снова. Вскоре он сменил белорусских рабочих и переехал ко мне, а третьим жильцом стал карлик-кришнаит, парень лет девятнадцати, который однажды отказался расти наотрез. Этот малорослый очкарик постоянно бил в барабан и читал кришнаитские мантры, так что нам приходилось усмирять коммунальный алкоавангард, желавший вынести карлика с мусором.

Стало быть, я ждал ключницу, чтобы попасть в башню – моё второе, после кладовой, прибежище. Ключница неохотно пускала меня в башню, ведь я частенько водил туда Хилпу, где снимал с неё трусики. Но прежде чем попасть на место, надо было ещё вскарабкаться по узкому лазу, опираясь на шаткую лестницу, и Хилпины каблучки иногда подводили нас. Зато наверху в круглой башне нас поджидали херес и кусок пармезана. Перед тем как привести сюда девушку, мне пришлось убрать шприцы и пивные банки, вымести нищету и крысиные хвостики, завалить дыры сухоцветом и спрыснуть Gucci кирпичи.

Хилпа променяла курда-миллионера, осевшего в Финляндии, на бездомного теолога. Серхад уже предлагал ей руку и сердце, но вдруг появился я и атаковал Гельсингфорс со своей цитадели. Курд ещё несколько раз присылал Хилпе доллары, но мы, запуская воздушные шарики в окно, совместно их пропивали. Я талантливо завладел финкой – увёл её с лекции по схоластике: когда профессор Шконин рассказал анекдот про Абеляра, мы с Хилпой одновременно засмеялись и взглянули друг на друга. А потом я вышел вслед за ней из лекторской, подстерёг возле уборной и повёл прочь.

Посмотрев на Хилпу, мой приятель фрейдомарксист сказал, что девочка готовила своё тело на продажу, но случился сбой на производстве. Товарищ, помня заветы своих кумиров, всё поверял сексом и деньгами. Начитавшись всякой мути, он декламировал дешёвым проституткам Бодлера и сравнивал себя с Жаном Жене. Бегая с бутылкой вермута по Невскому проспекту в поисках неприятностей, товарищ фрейдомарксист неуёмно приставал к блядям и вообще вёл себя не очень куртуазно. В случае Хилпы он дал промах, его схема не выдерживала критики. Во-первых, она предпочла меня курдскому кошельку; во-вторых, её анорексия была связана с духовными, а не телесными притязаниями. Болезнь началась у неё в пятнадцать лет, когда Хилпа решила стать бесплотным духом. За два года она чуть было не свела себя в могилу, но родители отдали её в руки духовенства. Будучи подростком, она соблазняла иереев, как только попадала в очередной монастырь, поэтому воцерковление закончилось бегством. Хилпа была полиглотом: дни напролёт она сидела в Демутовой башне и там переводила Корбена, Стриндберга, Ролана Топора, неоплатоников, брошюры по хиромантии, а во время сессии – мои латинские задания.

Завладев ключом, я поднялся на башню, где обнаружил следы нашей с Хилпой любви и некоторые объедки: косточки от авокадо, недоеденный ананас и пачку благоуханных кондомов. Я не смог выдержать этой прелести слишком долго и отправился спать в публичную библиотеку, где забаррикадировался огромным томом «Kantos» Эзры Паунда. Так или не так, но я захотел чистой койки и свежего белья. Тогда я нашёл предместье, где жила Хилпа, и позвонил в квартиру, до визга перепугав её благочестивую сестрёнку. Я, похотливый еретик, не внял предостережениям подружки о лунных днях её моллюска и воспользовался чёрным ходом: «Дорогой, ты ничего не перепутал?» – её вопрос выявил чистоту и наивность курдских захватчиков. Затем мы носились впотьмах вокруг её дома с неимоверными воплями: я обучал финку горловому пению. Мы развели костёр в хвойном лесу, где я сушил и сжёг свои ботинки, а потому шёл обратно, дымясь плавленой обувью, то и дело подбрасывая горячий башмак вверх и ловя его руками; нас выгнали из ночной забегаловки, сославшись на то, что я не соответствую нормам пожарной безопасности.

***

Иоанн, как только вселился в мои кирпичные апартаменты, тут же предался инженерии. Он мог рассчитать, сколько спичек выдержит лапка саранчи, если параллельная опора будет находиться под прямым углом к толстой мышце. Иоанн задумал воздвигнуть деревянную конструкцию. Вообще-то, как человек церковный, он решил построить купол, но не совсем купол, а его каркас, причём конструкцию эту можно было собирать разными способами и двигать с места на место: в ней наличествовала система полатей для въезжих гостей, система полок для вещей, лесенки, передвижные панели. Иоанн закупил доски, саморезы и принялся за работу, хотя нашу коммуналку должны были расселить со дня на день. Местные жильцы сидели на чемоданах, радостно готовясь к переезду в спальные отходы жизни, в архитектурную канализацию, где им нашлось законное место, а мы воздвигали Каркас. Днём пилили, рубили, винтили, а ночью я стучал по клавишам, сочиняя статьи для Организации. Карлик-кришнаит, помучившись в Петербурге с барабаном, так и не смог найти работу, и ему пришлось вернуться в Новосибирск, но перед отъездом он ещё успел разбить чайник, сорвать моё свидание и обратиться в ислам —

Как ни странно, эта история связана с Зимним дворцом.

Поэтесса Евгения Циркуль служила во дворце экскурсоводом и знала не только биографии мумий. Это был синий чулок с признаками туберкулёза. Она водила меня по лабиринтам дворца и пускала в отсеки, куда мог попасть не каждый смертный, например, в столовую Эрмитажа, где кормили за гроши. В тот день мы слушали Брамса в концертном зале Зимнего дворца, и вдруг Циркуль стала демонстрировать эротическую симпатию, хотя наш роман давно уже захлебнулся интеллигентской рефлексией, не успев начаться. Мы решили покинуть Эрмитаж и отправиться в мой недостроенный саркофаг, в Трактир, а до него было рукой подать. В комнате Евгения принялась было заламывать руки, читать стихи Элиота, но я успел предотвратить кромешный декаданс и повалил её на матрас, который остался от кровати (каркас по моей просьбе Иоанн переделал в книжные полки). И в ту минуту, когда я весьма основательно взялся за её небритые ножки, в комнату вошел карлик-кришнаит, уже обращённый в религию Пророка. Он тотчас объявил нам, не вполне одетым, джихад и отчалил в Новосибирск, на прощание ударяя в барабан.

Надо было подыскивать нового жильца, чтобы не платить лишних денег, а тут ещё Иоанн собрался провести пару месяцев на Соловках. Что делать? Пришлось вызывать из Тулы Сапожника. «Какой же ты гад, Заньковский!» – сказал мне Сапожник по телефону, поняв, что я снова приглашаю его из-за денег. Он приехал через пару дней, а я отправился в Москву, получив от Организации долгожданное пригласительное письмо.

Организация

Наконец-то меня пригласили в штаб-квартиру Организации, замаскированную под офисный центр. Внутри ничто не выдавало нас: простое помещение из нескольких комнат с видом на московскую чепуху, разве что огромная библиотека, древние географические карты и шарж магистра Инститориса на стене могли вызывать некоторые подозрения. Один из братьев сразу же взялся за меня и начал проверку, заявив, что Организация не сможет выделять материальные средства в пользу Санкт-Петербургского филиала, – и стал смотреть выжидающе. «Так что рассчитывай на свои силы», – добавил брат, и меня прошиб холодный пот. Сомнений не было, это фамильярное «ты» от ученика Инститориса могло означать лишь одно: меня сканируют, руководствуясь особыми указаниями самого мастера. Если бы в моём взгляде мелькнуло осуждение, то всё было бы кончено; если бы в моё сознание закралась мысль о том, что в организации идёт борьба за распределение финансов, то я не выдержал бы проверки. Конечно, брат к тому времени рассмотрел мою материальную незаинтересованность, но вот что касается гордыни, духовной «прелести», то эти пороки и вправду свойственны многим неофитам. Брат нарочно надел мешковатый костюм и частенько зевал, не прикрывая рта и демонстрируя кариесные зубы с жёлтым налётом на клыках, – наверняка всё было продумано заранее, вплоть до запрета на чистку зубов. Для убедительности он выругался себе под нос и недовольно отвернулся, когда я сказал, что деньги меня не волнуют вообще, что для меня большая честь просто быть причастным к делу и всячески содействовать его успеху. Я подумал: неужели брат ревнует меня к магистру, видит во мне соперника? Но я взял себя в руки, осознав близость своего падения: просто брат снова проверял меня, для пущей правдивости сморкаясь в кулак. Впоследствии я узнал, что он испытывал на мне так называемый метод Хрущёва. Позднее, когда я достиг высших градусов посвящения, то и сам проделывал подобные фокусы. Например, мне было велено разнести слух, будто бы Инститорис лишь терпит возле себя всякое отребье, потому что некому больше исполнять административную работу. Таким образом надо было выявить людей, способных поверить в подобную дичь. Под видом сугубо интеллектуального и творческого проекта была создана целая театральная лаборатория, и в ней участвовали все братья и сестры, хотя многие об этом не подозревали. Пьеса разыгрывалась в жизни: кто-то играл роль обманутой жены, кто-то коварной любовницы, а кто-то изображал пронырливого подстрекателя, но всё это было взаимной проверкой на преданность. «Внешние» братья низших градусов не догадывались, что попали в театральную лабораторию, и мы беззлобно смеялись над их наивностью, когда поползли слухи о семейных интригах магистра Инститориса. «Внешние» не знали, что все фракции, левое и правое крыло были созданы нарочно, чтобы враги не могли распознать наше высшее единство. Мы строили из себя предельно разобщённых, гротескных радикалов, но если кто-то случайно догадывался, что это фарс, то человека приходилось включать в ряды посвящённых или физически устранять. Иногда мы сотрудничали с государством. Например, при поддержке шейха Али ибн Рушди, разыграли погром торговых рядов; для этого ложа братьев мусульман «Вахъ-Ба-бах!» и ложа «Девкалион» встретились в загородном лагере под Москвой, где обсудили нюансы запланированной акции. Органы внутренней безопасности снабдили нас бутафорскими дубинами, балаклавами, пакетиками с искусственной кровью. Часть батальных сцен отсняли на студии «Мосфильм». Уже на другой день телеканал BBC вопил об исламских погромах и русских националистах. По случаю успеха магистр наградил всех участников операции орденом Белого полумесяца и собственноручно откупорил бутылочку блан де блан.

Театральная лаборатория была создана, чтобы покончить со всеми человеческими страстями братьев. Теперь, если и впрямь начинается ссора, братья принимают её за очередное испытание: ты уже не поверишь, что кто-то злорадствует, завистничает или строит козни, скорее ты подумаешь, что это новый экзамен, инициация в следующий градус. С этой целью разыгрываются измены, драки, оргии, попойки, хотя братья высших степеней никогда не проливают семени, уподобляясь даосам; что касается алкоголя, то он просто на них не действует, и мастером считается тот, кто лучше всех изображает опьянение, ведь далеко не каждому удаётся сделать это профессионально.

Магический розыгрыш мирового масштаба связан с именем Никиты Сергеевича Хрущёва…

Хрущёв, этот утончённый эстет, должен был всю жизнь проделывать невероятные трюки, чтобы казаться безнадёжным простаком, посредственностью и гопником, – таково было его духовное делание. Он не только любил авангардную живопись, но и сам ею занимался втайне от партии и Организации. В итоге его поймали за руку – перепачканную аквамарином. Пожурив Никиту Сергеевича, посвящённые высших градусов назначили ему послушание – выставить как творения современных художников и разнести в пух и прах собственные картины. Так началось «дело о педерастах». Каково же было ему, этому аристократу XX века, любителю мальчиков, завёрнутых в пурпурный бархат, человеку, привыкшему дома изъясняться древнегреческим гекзаметром, каково было ему, созерцая свои лучшие работы, выдавать подобные речи:

Это педерастия в искусстве! Так почему, я говорю, педерастам – 10 лет, а этим – орден должен быть? Ни копейки государственных средств не дадим. А это что?! Да это наркотическая девушка, загубленная жизнью! Вот она, мазня! Слушайте, вы педерасты или нормальные люди?! Это – педерасты в живописи! Что вы на самом деле! Копейки мы вам не дадим!

Бэла

Однажды у Тульского Сапожника закончились деньги, и тогда нам пришлось попрошайничать на улице: Сапожник выл белогвардейские песни, а я просил у скучающих туристов и обывателей монет «на починку примуса». Так мы снабжали себя едой и выпивкой, но близился роковой день, когда мы должны были оплатить жильё, а Сапожник поссорился с тульским папой. Тогда я устроил Хилпу натурщицей в Академию Репина и с тех пор взимал с неё половину зарплаты. Но вскоре Хилпа заболела, последний фонарик доходов погас. Пришлось искать сожительницу в сети. Идея пришла в голову Сапожнику, и я поддержал её. Помимо денег мы могли получить и другие дивиденды, если бы нашлась арийская девушка, а не еврейка Бэла. Но Бэла знала цену своим длинным ножкам, хотя впоследствии и не скупилась на то, чтобы взрываться по десять раз кряду – десять водянистых взрывов за одну ночь! Лишь тогда я понял, что в Бэле прячутся ветхозаветные урожаи, колена и царства, висячие сады наливной похоти.