Читать книгу Путешествие Магеллана - Антонио Пигафетта - Страница 1

Имя Антонио Пигафетты неразрывно связано с историей первого кругосветного плавания. Этот провинциальный дворянин волей случая стал историографом предприятия Магеллана, и его записки по праву считаются одним из наиболее ценных документов эпохи географических открытий.

Сын богатого патриция, уроженец Виченцы – древнего, погруженного в дремотный покой города, чьи судьбы были связаны с судьбой дряхлеющей Венеции, Антонио Пигафетта прямо из покоев старого фамильного палаццо попадает в Барселону, а оттуда в Севилью – порт, из которого десятки испанских кораблей отправлялись в недавно открытые заморские страны. Он становится участником экспедиции Магеллана, пересекает три океана, видит цветущие берега Бразилии и унылые, погруженные в молочный туман утесы Огненной Земли, попадает на острова Тихого океана, мерзнет в холодных водах Южной Атлантики, изнывает от жары в Индийском океане, терпит неимоверные лишения и голод, участвует в ожесточенных схватках с туземцами на берегах неведомых земель и возвращается с горстью моряков, переживших мытарства трехлетнего плавания, совершив первое в истории человечества путешествие вокруг света.

Его записки – не хроника бесстрастного летописца и не дневники вдумчивого ученого-исследователя. Это беглые заметки наивного и любознательного человека, страстного искателя приключений и наживы.

Пигафетта ничем не отличается от своих современников и сверстников – рыцарей знатных и худородных, с дворянским гербом или без него, которые кинулись в новооткрытые земли в поисках легкой добычи.

Быть может, многим из них он уступает в знаниях, способностях, энергии и предприимчивости. Вместе с тем ему чужды фарисейские приемы летописания, свойственные многим «заслуженным» историкам. Он не рядит своих спутников в одежды ратоборцев «христианской цивилизации», не извращает факты в угоду предвзятым концепциям. Разумеется, далеко не все, что видит он на своем пути, может он понять и объяснить, о многом не упоминает, хотя порой с излишней подробностью описывает мелочи, с подкупающей непосредственностью ведет он свой немудреный рассказ. Вчитайтесь в его записки – и перед вами раскроется одна из наиболее ярких страниц хроники великих открытий.

В глазах историков и географов события бурного века открытий рисуются как эпизоды грандиозной героической эпопеи: в солидных трудах и исторических романах, в журнальных статьях и школьных хрестоматиях они поют осанну подвигам «Одиссеев нового времени», раздвинувших границы старого мира, приобщивших к «благам европейской цивилизации» колоссальные территории Нового и Старого Света. Достаточно, однако, ознакомиться с подлинными записями, которые вели эти прославленные Одиссеи, чтобы лишний раз убедиться, насколько справедлива была характеристика, данная Марксом в XXIV главе «Капитала»: «Открытие золотых и серебряных приисков в Америке, искоренение, порабощение и погребение заживо туземного населения в рудниках, первые шаги к завоеванию и разграблению Ост-Индии, превращение Африки в заповедное поле охоты на чернокожих – такова была утренняя заря капиталистической эры производства. Эти идиллические процессы составляют главные моменты первоначального накопления».

В течение XV столетия пиренейские державы – Испания и Португалия – выходят на путь широкой заморской экспансии: в обеих странах особенности их внутреннего развития и географического положения определили необходимость и возможность поисков новых земель и новых морских путей; в социальных битвах XV в. и в Португалии, и в Испании феодальная знать потерпела поражение в борьбе с королевской властью, опиравшейся на города, и там, и здесь процессы объединения страны шли в условиях Реконкисты – непрерывных внешних войн с маврами, которые шаг за шагом вынуждены были уступать земли Пиренейского полуострова, захваченные ими в VIII столетии. В Португалии эти войны закончились в середине XIII в., в Испании – лишь на исходе XV в.

Реконкиста породила рыцарство, класс, который жил и кормился войной и по мере ее завершения мало-помалу терял свои экономические позиции.

Когда захвачены были последние мавританские земли на юге полуострова, алчное и неуемное в своем стремлении к обретению легкой добычи рыцарство бросилось на поиски новых источников дохода: в них остро нуждалась и молодая, еще не окрепшая буржуазия, и королевская власть.

Обстановка, сложившаяся в том же XV в. В Передней Азии и в восточной части Средиземноморского бассейна, препятствовала установлению прямых связей между Западной Европой и богатейшими странами Дальнего и Среднего Востока, к которым устремлялись помыслы искателей наживы. Монгольская империя распалась, закрылись прямые торговые пути, проложенные в XIII в. по сухопутью из Европы в Китай и Среднюю Азию. На Балканском полуострове и в Малой Азии утвердились турки, которые преградили европейским купцам путь, ведущий через главные ворота Востока – Византию (Византия была захвачена турками в 1453 г.). Правда, оставалась еще свободной южная дорога в Индию через Египет и Красное море, но вся транзитная торговля, которая велась через Александрию с Южной Азией, находилась в руках венецианцев.

Найти новые пути к землям Востока – такова была задача, которую настойчиво стремились разрешить в XV в. во всех западноевропейских странах, и в первую очередь в Португалии и Испании, расположенных на полуострове, далеко выдвинутом в воды Атлантики.

Португалия первая начинает эти поиски. К 1415 г. относится ее первый захват, совершенный в Африке, а за 83 года, которые отделяют этот захват от экспедиции Васко да Гамы, португальские мореплаватели открыли и освоили новый морской путь из Европы в Индию, в обход Африканского материка. Рабы, пряности, золото, слоновая кость на португальских кораблях (а в непрерывных морских походах португальцы создали новые типы кораблей, приспособленные для дальних плаваний в открытом океане) стали доставляться в портовые города Португалии – Лагуш, Лиссабон, Порту. Задолго до того как флотилия Васко да Гамы появилась у берегов Индии, Португалия обрела богатейшие источники в Африке.

В последней четверти XV в., когда завершилось объединение Испании, эта страна вступила в соревнование с Португалией. Но португальцы готовы были любой ценой удержать свои приобретения в Африке и исключительные права на плавание открытым ими путем, который проходил вдоль западных берегов этого материка. В 70-х годах XV в. Португалия и Кастилия[1] вели между собой войну, которая завершилась крайне невыгодным для Кастилии Алькасовасским мирным договором 1479 г. По условиям договора, санкционированного в 1481 г. папой Сикстом IV, Португалия резервировала за собой монопольные права на торговлю в Атлантическом океане, к югу от принадлежащих Кастилии Канарских островов.

В 1487 г. португалец Бартоломеу Диаш обогнул мыс Доброй Надежды и вышел в Индийский океан. Таким образом, путь в Индию был уже фактически проложен португальскими мореплавателями – побывавший со специальной разведывательной миссией в Абиссинии португалец Ковильян в 1488 г. сообщил португальскому королю Жуану II, что от восточных берегов Африки до Индии остается совсем немного, да при этом воды Индийского океана хорошо известны арабским мореплавателям и не таят в себе каких бы то ни было опасностей. Алькасовасский договор лишал испанцев возможности пользоваться уже более чем на три четверти открытым путем в Индию. Разумеется, испанские мореплаватели менее всего склонны были считаться с пунктами договора. Но морские силы Португалии были настолько внушительны, что из опасения столкновения с ними испанцы предпочитали соблюдать условия невыгодного для них соглашения.

Испанским кораблям оставалась только одна возможность достичь берегов Индии и Китая – для них открыт был путь на запад через неведомый океан. Следуя этим путем, Колумб в 1492 г. открыл первые американские земли.

В марте 1493 г. Колумб вернулся в Испанию, а спустя месяц папа Александр VI, выполняя требования испанских монархов, объявил все новооткрытые земли кастильским владением. С апреля по октябрь 1493 г. Александр VI подписал четыре буллы о заморских делах. По требованию Изабеллы и Фердинанда он не только подтвердил права Испании (Кастилии) на земли, уже открытые Колумбом, но и объявил, что все моря и земли, расположенные к западу от линии, намеченной в Атлантике, в 100 лигах (около 600 км) к западу от островов Зеленого Мыса и Азорских островов, отныне должны принадлежать Кастилии.

В 1494 г. по компромиссному кастильско-португальскому договору, подписанному в Тордесильясе, обе державы наметили новый демаркационный рубеж в Атлантическом океане: в 370 лигах к западу от уже упомянутых островов (т. е. приблизительно вдоль 50° з. д.). К востоку от нее была португальская, к западу – испанская сфера заморской экспансии.

Вести о плаваниях Колумба, Кабота, Веспуччи, да Гамы вызывают в Европе лихорадку открытий. Слухи о золоте, рабах, пряностях, жемчуге, дорогих и редких породах дерева, о тучных и плодородных землях, о богатых городах Индий Восточных и еще неизведанных возможностях Индий Западных волнуют и возбуждают искателей наживы, которые устремляются за океан в надежде на быстрое и легкое обогащение.

Летопись открытий – это прежде всего убийственный обвинительный акт против новой общественной формации, которая зарождалась на костях и на крови истребляемого и порабощаемого населения Америки, Африки и Азии.

За короткий период времени от первого плавания Колумба до путешествия Магеллана почти полностью были истреблены индейцы на Антильских островах – этом опытном поле испанской колонизации Нового Света. Здесь, на Эспаньоле (Гаити), Кубе, Ямайке, была выработана жестокая система эксплуатации труда коренного населения, которая по мере завоевания Южной и Центральной Америки распространялась на огромные территории.

А открытия и завоевания шли невиданно быстрыми темпами. Они были настолько стремительны, что уже во втором десятилетии XVI в. португальцы и испанцы, двигаясь в противоположных направлениях, вышли к берегам Тихого океана.

Португальцы, направляясь на восток, в 1505–1510 гг. создали опорные базы в Индии. В 1509 г. португальский флот в битве под Диу разгромил морские силы венецианско-египетской коалиции. Захватив в 1511 г. Малакку и вырезав ее население, португальцы проникли в воды Малайского архипелага и на Молуккские острова – родину пряностей.

Нашему читателю-современнику трудно представить себе, какое значение придавали европейцы XV в. гвоздике, перцу, мускатному ореху. Эти ныне заурядные товары вплоть до появления португальцев в Юго-Восточной Азии доставлялись в Европу чрезвычайно сложным и долгим путем: арабские купцы скупали пряности у мелких царьков на Молуккских островах, на Целебесе (Сулавеси), Тиморе, Яве и перепродавали их товары в Ормузе или Александрии венецианцам. Затем уже на венецианских кораблях пряности доставлялись в Италию, Францию, Испанию, причем венецианцы, которые сами закупали перец или гвоздику у арабов по цене, втрое превышающей обычные цены на рынках Юго-Восточной Азии, при продаже получали колоссальные барыши. Ведь монополия торговли пряностями принадлежала им безраздельно.

Весть о проникновении португальцев к самому источнику сказочных богатств – берегам Молуккских островов, носивших заманчивое название Островов Пряностей, возбудила лихорадочную активность испанских искателей наживы.

Венецианцы после битвы при Диу не могли и мечтать о восстановлении своих былых позиций на Востоке. К тому же в 1514–1516 гг. они получили еще один удар: турки овладели Египтом и накрепко закрыли единственный путь в Индию, которым могли еще пользоваться венецианские купцы.

Венеция от этих ударов не смогла оправиться. В середине XVI столетия она становится второстепенной державой, уступая Испании, Франции и Турции пальму первенства даже в пределах Средиземноморского бассейна. Но испанцы менее всего склонны были считать успехи своих соперников окончательными. В 1513 г. испанский авантюрист Васко Нуньес Бальбоа пересекает Панамский перешеек (на восточных берегах которого испанцы основывают первые поселения в 1508 г.) и открывает Южное море – Тихий океан. Известие об этом открытии обнадежило и утешило его соотечественников. Причины этих, быть может не вполне обоснованных, упований и надежд заключались в одном «географическом» заблуждении, в котором пребывали вплоть до завершения Магеллановой экспедиции все европейские мореплаватели.

Как известно, Колумб, открывая первые американские земли – Багамские острова, Кубу и Эспаньолу (Гаити), считал, что он уже доплыл до восточных берегов Азии. В 1503 г., излагая в своем письме королю и королеве Испании результаты предпринятого им четвертого плавания, он отметил, что открытые им на восточном берегу Центральной Америки земли лежат в десяти днях пути от Ганга. До Колумба дошли слухи о большом море по ту сторону центральноамериканского перешейка. Он сравнивал открытую им землю с Апеннинским и Пиренейским полуостровами, предполагая, что расположенное на западе и все еще неведомое море является заливом, который врезается в Азиатский материк. Верагуа (нынешняя Панама) казалась ему выступом этого материка, отделенного от Большой земли сравнительно узким заливом.

Открытие Бальбоа ни в коей мере не могло поколебать эту теорию, хотя в 10-х годах XVI столетия земли, открытые Колумбом и другими мореплавателями в западной части Атлантики, склонны были рассматривать не как часть Азиатского материка, а как группу крупных островов, лежащих между Европой и Азией. Но водные пространства к западу от новооткрытых американских земель казались ничтожными по ширине по сравнению с Атлантическим океаном, который всего лишь двадцать лет назад впервые пересекли каравеллы Колумба.

Испанские мореплаватели полагали, что Молуккские острова расположены совсем близко от Верагуа. Но достичь Островов Пряностей можно было только в том случае, если бы удалось найти проход, ведущий из Атлантического океана в Южное море.

Испанцы не сомневались, что проход этот скоро будет открыт, а как только это случится, кастильские флотилии, следуя западным, и, как представлялось тогда, самым кратчайшим, путем, дойдут до Молуккских островов и изгонят оттуда ретивых португальских конкурентов. При этом в Испании искренне считали португальцев, захвативших Молукку, узурпаторами и нарушителями Тордесильясского договора.

В Севилье в Главном архиве Индий – ведомстве, созданном в 1511 г. для управления всеми новооткрытыми землями, и в Casa de Contractacion – Торговой палате, учрежденной в 1503 г. для руководства морскими и торговыми предприятиями, старательно изучали карты мира, на которых нанесены были контуры Южного моря и земли, открытые португальцами в Азии.

И чем больше космографы и астрологи трудились над картами, тем охотнее приходили они к мысли, что португальцы «незаконно» присвоили себе право на Молуккские острова. В Тордесильясе в 1494 г. демаркационный рубеж был проведен только через Атлантику – ведь тогда еще никто не предполагал, что вскоре потребуется провести подобную же разграничительную линию в противоположном полушарии. Но в 1513 или 1515 г. испанцам казалось несомненным, что Малакка, Ява и Китай лежат на незначительном расстоянии от земель, открытых Колумбом, а следовательно, Молуккские острова должны лежать в испанской сфере, далеко к востоку от вероятного направления демаркационного рубежа, намечаемого в антиподах.

На самом деле этот рубеж проходит по 134° в. д. и, разделяя на две почти равные части Австралию, пересекает Новую Гвинею, проходит к востоку от Молуккских островов и через остров Сикоку, Амурскую область и Якутию направляется в арктическую зону Северного полушария. Но кто же мог до путешествия Магеллана предполагать, что Южное море окажется таким широким!

Следует отметить, что как раз в эти годы в Испании все более нарастало чувство разочарования в уже открытых землях. Для всех было очевидно, что Антильские острова, карибские берега Южной Америки и Верагуа с Дарьеном по своим богатствам не могут сравниться с землями Индии, Китая и Сипанго (Японии), за каковые были они приняты Колумбом. Здесь найдено было мало золота, пряностей же, если не считать скверного местного перца (ахи), не удалось обнаружить вовсе. Коренное население Антильских островов к 1515 г. было почти истреблено, а вся система эксплуатации новооткрытых земель – добыча руд, плантационное хозяйство, разведение скота – основывалась на применении труда закрепощенных или обращенных в рабство индейцев.

Испанские колонии на Эспаньоле, Кубе, Пуэрто-Рико, Ямайке, Дарьене находились в жалком положении. Острова Пряностей грезились всем кастильским рыцарям наживы, о них и о несметно богатых странах Востока, где, как у себя дома, распоряжались португальцы, страстно мечтали и севильские купцы, и полунищие кастильские идальго, и незадачливые кубинские плантаторы, и министры короля Фердинанда, казна которого оскудевала с каждым днем.

Пройдет еще несколько лет, и Кортес завоюет Мексику. Минует еще полтора-два десятилетия, и другой завоеватель, Писарро, покорит богатейшее государство инков. Тогда золотые и серебряные реки потекут в Испанию (менее всего, правда, обогащая эту страну).

Но накануне выхода в плавание экспедиции Магеллана в Испании ничего не знали о богатствах Мексики и Перу. Поэтому в то время, в 10-х годах XVI столетия, и перед организаторами новых заморских предприятий, и перед жадной златолюбивой вольницей, готовой отправиться хоть на край света в поисках добычи, стояла задача, требующая быстрого и эффективного разрешения. Необходимо было во что бы то ни стало найти проход в Южное море и, следуя им, добраться до Островов Пряностей и вытеснить оттуда португальцев.

* * *

Поиски пролива, через который, следуя западным путем, можно было бы попасть в Индию и Китай, велись упорно и настойчиво со времен Колумба. При этом не только испанцы, но и португальцы, англичане и французы проявляли немалый интерес к этим поискам.

В 1494 г. Колумб, выйдя из Изабеллы, гавани на северном берегу острова Эспаньола (Гаити), проследовал в западном направлении вдоль южного берега Кубы. Он не дошел, однако, до западной оконечности этого острова и повернул обратно, заставив экипаж под присягой подтвердить, что Куба не остров, а часть материка. Вплоть до своей кончины Колумб был убежден, что Куба – это восточная окраина китайской провинции Манго, или Maгo.

Как уже указывалось выше, в четвертом, и последнем, своем плавании Колумб искал на атлантических берегах Центральной Америки проход, который мог бы его привести в море, омывающее Индию.

Англичане и португальцы искали этот проход у берегов Лабрадора. Однако особенно рьяно велись поиски на юге. В 1503 г. флорентиец Америго Веспуччи представил португальскому королю Мануэлю проект экспедиции, которая должна была пройти в Юго-Восточную Азию, обогнув Землю Св. Креста (Вера-Круш), т. е. Южно-Американский материк, северную часть которого открыл в 1498 г. Колумб, а восточную, выдающуюся далеко на восток оконечность (Бразилию) – португалец Кабрал (в 1500 г.).

Веспуччи полагал, что, подобно Африке, новооткрытая земля сужается к югу и что в ее южной части может быть обнаружен пролив.

Этот проект был разработан вскоре после возвращения из плавания в Южную Атлантику. Веспуччи, плавая в 1502 г. под португальским флагом, зашел далеко на юг и открыл суровую и безлюдную землю, расположенную, по его словам, выше 52° ю. ш.

Веспуччи удалось снарядить новую экспедицию, но, дойдя до Бразилии, он с грузом красящего дерева вернулся обратно в Лиссабон, не предпринимая поисков прохода у южноамериканских берегов.

Вскоре Веспуччи перешел (или, точнее говоря, вернулся) на испанскую службу и совместно с выдающимся мореплавателем Висенте Яньесом Пинсоном и опытным кормчим Хуаном де Солисом разработал план экспедиции, которая должна была достичь Португальской Индии. При этом поиски пролива, которым следовало пройти к Индии, компаньоны-предприниматели намерены были вести у берегов Центральной Америки.

В 1508 г. Висенте Яньес Пинсон и Хуан де Солис вышли в путь. Экспедиция эта была, однако, неудачной. Солис, обвиненный в плохом руководстве предприятием, был по возвращении в Испанию посажен в тюрьму. После того как ему вернули свободу, он предложил свои услуги португальскому королю и некоторое время состоял на португальской службе.

В 1512 г., т. е. именно в тот год, когда в Испании узнали о появлении на Молуккских островах португальцев, президент Индийского Совета Хуан де Фонсека предложил Солису возвратиться на испанскую службу и возглавить экспедицию, которая должна была отправиться к Молуккским островам восточным путем, в обход Африки.

Этот план не был приведен в исполнение, так как отправка крупной флотилии португальским морским путем чревата была серьезными осложнениями для Испании.

Солис, назначенный главным кормчим Кастилии, разработал проект поисков юго-западного пути в Азию и в 1516 г. вышел в плавание к берегам Южной Америки. На 35° ю. ш. он вступил в широкий и глубокий залив, который сперва показался ему проливом, ведущим далеко в глубь материка.

Но по мере продвижения вперед Солис замечал, что вода в этом «проливе» становится все более пресной. Солис открыл не вожделенный проход в Южное море, а устье могучей реки Парана, по недоразумению названной Ла-Плата – серебряная река. На берегах Ла-Платы Солис в 1516 г. сложил голову в стычке с индейцами.

* * *

Незадолго до открытия Солисом Ла-Платы португальская экспедиция вела поиски пролива на южноамериканских берегах.

Об этой экспедиции имеется краткое сообщение в брошюре на немецком языке, вышедшей около 1515 г. и озаглавленной «Письмо о новых вестях из бразильской земли» (Copia der Newen Zeitung aus Presillg Landt). В ней один из португальских агентов торгового дома Фуггеров в Аугсбурге сообщал, что 12 октября 1514 г. на остров Мадейра прибыло два португальских корабля под водительством «самого выдающегося кормчего Португалии». Эта экспедиция приблизительно на 40° ю. ш. открыла и обогнула мыс, подобный мысу Доброй Надежды, и за этим мысом был расположен пролив, напоминающий Гибралтарский, который тянется от одного моря до другого, так что нет ничего легче, как этим путем достичь Островов Пряностей.

Несомненно, в период 1500–1516 гг. португальцы не раз предпринимали попытки отыскать этот пролив. Но материалы всех заморских экспедиций король Мануэль хранил за семью печатями, и разглашение их каралось смертной казнью. Даже морские карты выдавались кормчим португальских кораблей с обязательством непременной и немедленной сдачи их в казну по возвращении из плавания. О том, что такие экспедиции снаряжались, имеется косвенное свидетельство Пигафетты. Пигафетта указывает, что Магеллан был твердо убежден в существовании пролива (на юге Южно-Американского материка), ибо он видел такой пролив на карте Мартина Бегайма.

Бегайм, немецкий космограф и картограф, долгое время провел в Португалии на государственной службе и умер в 1507 г. Вполне вероятно, что Бегайм незадолго до смерти мог составить карту, на которую нанесены были контуры «пролива», бывшего на самом деле каким-нибудь заливом, глубоко вдающимся в аргентинский берег и «открытым» португальскими моряками.

На глобусе Иоганна Шёнера 1520 г. пролив этот показан под 43°. Мы увидим дальше, что мнение о существовании этого пролива разделял Магеллан.

Однако желанные Острова Пряностей оставались для испанцев по-прежнему вне пределов досягаемости. Осуществление замыслов Веспуччи, Солиса и безвестных португальских мореплавателей выпало на долю Фернана Магеллана.

Этот маленький человек с жесткой бородкой и холодными, колючими глазами, сухой, сдержанный и молчаливый, олицетворяет суровую и бурную эпоху великих заморских предприятий, эпоху, когда в поисках золота и пряностей люди пересекали неведомые моря и, на каждом шагу рискуя жизнью, преодолевая безмерные трудности, покоряли, обрекая на голод и разорение, открываемые ими земли.

Магеллан – типичный представитель плеяды рыцарей чистогана, до дерзости отважных и неразборчивых в средствах. Он один из наиболее энергичных вожаков полупиратских, полуторговых предприятий и один из наиболее талантливых организаторов поистине феерических разбойничьих экспедиций, в ходе которых за одно столетие границы издревле известного мира переместились от атлантических берегов Европы и восточных рубежей Передней Азии к островным дугам Малайского архипелага и исполинским горным цепям Анд.

Колумб возглашал хвалу золоту, он, открывая новые земли, грезил о золотых залежах, жемчуге, корице, флотилиях, груженных рабами и красящим деревом.

Магеллан мечтал о пряностях Молуккских островов, о несметных богатствах Малакки и легендарных городов Китая.

Вся его жизнь была своеобразным подвижничеством. Но он терпел лишения и подвергался смертельным опасностям, одержимый острым и жгучим желанием обогащения.

Магеллан начал свою деятельность как матрос и солдат экспедиции Франсишку Алмейды, посланной в 1505 г. для утверждения португальского господства в Индии.

25-летний дворянин из португальского захолустья, гористой и бедной области Тразуш-Монтиш (что по-португальски значит «за горами»), попадает в Индию. По дороге в эту страну он принимает участие в разграблении африканских городов Килоа и Момбаса. Так в пиратском набеге начинается его военная карьера. В Индию Магеллан попадает как раз в то время, когда португальцы, перебросив достаточные вооруженные силы на берег этой страны, приступают к завоеванию в ней опорных пунктов и баз. Он сражается и на море, и на суше, получает тяжелые ранения в морском бою у Каннонора (1506) и, оправившись от ран, отправляется с небольшим португальским отрядом в Софалу, арабское поселение на восточном берегу Африки, которое португальцы превращают в одну из своих укрепленных баз на морском пути Лиссабон – Индия.

Здесь, в грязном городке, где на зловонном рынке арабские купцы торгуют черными рабами, перцем и слоновой костью, где тропические болезни косят непривычных к африканскому климату европейцев, Магеллан собирает сведения о караванных тропах, ведущих во внутренние области Африки, о золотых россыпях, местоположение которых тщательно скрывают арабы, о силах местных царьков и вождей. Через некоторое время Магеллан возвращается в Индию, в город Кочин, резиденцию вице-короля Индии Алмейды. Он участвует в знаменитой битве у острова Диу 2–3 февраля 1509 г., отважно сражается с арабами и венецианцами и снова попадает вместе с партией раненных в этом бою португальцев в Кочин.

Весной 1509 г. он отправляется к берегам полуострова Малакка на флотилии Диогу Сикейры, которому король Мануэль поручил собрать сведения о богатых странах, лежащих между Индией и Китаем. Благодаря мужеству Магеллана и его друга Франсишку Серрана флотилии Сикейры удается избежать гибели в гавани Малакки. В водах Малайского архипелага Магеллан не раз принимает участие в пиратских нападениях на арабские и китайские суда.

В январе 1510 г. Магеллан возвращается в Кочин. За это время на посту вице-короля осторожного и медлительного Алмейду успел сменить стремительный в своих действиях Афонсу Альбукерке, который прибыл в Индию с широкими планами завоевательных походов и дальнейших морских экспедиций.

Осенью 1510 г. Альбукерке штурмом берет город Гоа, который отныне становится столицей Португальской Индии.

Летом 1511 г. Альбукерке захватывает Малакку, город, который португальцы по праву считали ключом к Китаю. Магеллан сражается и под стенами Гоа, и в Малакке. Однако никакой награды за свои боевые подвиги он не получает. Альбукерке не склонен жаловать угрюмого и смелого в суждениях воина, нередко позволяющего себе открытую и резкую критику мероприятий и планов вице-короля.

В 1511 г. Магеллан участвует в экспедиции Антониу де Абреу, посланной из Малакки к Молуккским островам. Флотилия Абреу дошла до островов Банда, где в изобилии произрастали мускатные орехи. Скупив огромное количество орехов, Абреу поспешил возвратиться в Малакку. Только один корабль под командой Франсишку Серрана отправился дальше, к Молуккским островам. Серран высадился на острове Тернате, родине лучшей в мире гвоздики, и здесь надолго обосновался, сделавшись советником местного султана. С Серраном Магеллан состоял затем в переписке. Мы увидим дальше, что сведения, полученные Магелланом из Тернате, оказались для него далеко не бесполезными.

Между тем на целых два года следы Магеллана теряются. Арагонский историк XVI в. Архенсола сообщает, что Магеллан побывал на каких-то островах, расположенных в 600 лигах (т. е. около 3000–3500 км) от Малакки. Будучи там, он переписывался с Серраном, который якобы звал его к себе на остров Тернате.

Один из испанских историков XVI столетия, Овьедо, указывает, что Магеллан, отправляясь в свое знаменитое плавание, оставил в Главном архиве Индий записку, в которой упоминалось о его пребывании в Восточных Индиях и на Островах Пряностей.

Неизвестно, однако, побывал ли он в этих краях сам или собрал о них сведения, находясь в Малакке. Бесспорно, что в конце 1513 г. Магеллан появляется в Португалии.

Его сбережения погибли: их присвоили себе наследники одного португальского купца, с которым вел торговые дела Магеллан. Его родовое поместье было разорено. Магеллан снова поступает на военную службу и сражается в Марокко. Он становится жертвой интриг собственных соратников и, несмотря на отвагу, проявленную в боях, не только не получает благодарности, но и навлекает на себя немилость командующего португальской армией. Король отказывает ему в пенсии, темные слухи о бесчестных сделках с «маврами» сопутствуют Магеллану после его возвращения из Марокко.

Вероятно, в 1515–1516 гг., вернувшись в Лиссабон, Магеллан разработал свой проект плавания юго-западным путем к Островам Пряностей. Этот проект был категорически отвергнут королем Мануэльм, и Магеллан оставил Португалию. 20 октября 1517 г. он прибывает в Севилью, с тем, чтобы осуществить свой замысел на службе у испанской короны.

В Севилье Магеллан попадает в колонию португальских эмигрантов. Он знакомится здесь с комендантом севильской крепости Алькасар, старым португальским воином Диогу Барбозой, и с его сыном Дуарте, впоследствии участником кругосветного плавания.

На дочери Диогу Барбозы Магеллан женится в 1518 г. В Севилье он встречает своего старого знакомого португальца-астронома Руй Фалейру, одного из лучших картографов того времени, и продолжает совместно с Фалейру разработку своего проекта. Диогу Барбоза рекомендует Магеллана видному должностному лицу Индийской торговой палаты Хуану де Аранде. Начинаются долгие переговоры об осуществлении проекта Магеллана.

В Испании заморские экспедиции, как правило, организовывались на паевых началах короной и частными лицами. Король по рекомендации Индийского Совета заключал договор (асьенто) с предпринимателем, предложившим проект экспедиции. Казна обязывалась оказать материальную поддержку предпринимателю, предоставляла ему права наместника (аделантадо) в новооткрытых территориях и долю в ожидаемых барышах. Однако корона специальными пунктами договора ограничивала юрисдикцию наместника-открывателя и связывала все его действия, поскольку каждое мероприятие лица, стоящего во главе экспедиции, контролировалось особыми чиновниками, назначаемыми Индийским Советом.

При этом в большинстве случаев судьба таких открывателей оказывалась плачевной. Воспользовавшись их услугами, корона прибирала к рукам новооткрытые территории, а организаторы заморских предприятий годами обивали пороги Индийского Совета и королевской приемной, тщетно пытаясь восстановить свои права. Коронные казуисты всегда толковали договорные обязательства казны в аспекте, не благоприятном для истца, и нередко случалось, что человек, открывший на испанской службе богатейшие земли, умирал в нищете. Таков был финал деятельности Колумба.

Когда Магеллан начал хлопоты о своем проекте, вести о дальнейших португальских успехах на Востоке и о бедственном положении испанских колоний в Новом Свете как нельзя более благоприятствовали осуществлению его замысла. Но не так-то легко было добиться официального одобрения проекта. В 1516 г. на престол вступил шестнадцатилетний внук короля Фердинанда Карл Габсбург, впоследствии император Священной Римской Империи, вошедший в историю под именем Карла V.

Молодой король прибыл в Испанию из Фландрии, где он провел детские и отроческие годы. Он привез с собой советников-фламандцев, но они не пользовались в Испании популярностью и плохо разбирались в испанских делах. Менее всего они были озабочены проектами заморских экспедиций; все их внимание приковано было к Германии, где близкая кончина престарелого императора Максимилиана сулила тяжкую борьбу за корону.

Между тем проект должен был рассматривать королевский совет, в котором министры-фламандцы оказывались в большинстве.

Аранда, после долгих споров с Магелланом и Фалейру выговоривший себе восьмую долю в грядущих прибылях предприятия, заинтересовал проектом Хуана де Фонсеку, президента Индийского Совета. Это был влиятельный сановник, четверть века ведавший делом организации дальних экспедиций и управления новооткрытыми территориями. Фонсека отстаивал интересы короны, абсолютно не считаясь с претензиями открывателей, знания и энергию которых он умел, однако, великолепно использовать.

Аранда также заинтересовал проектом Магеллана богатого купца и опытного организатора морских экспедиций Кристоваля де Аро, который обещал щедрую материальную помощь.

В марте 1518 г. в Вальядолиде, городе, где за 12 лет до этого умер Христофор Колумб, королевский совет рассмотрел проект Магеллана и Фалейру.

Король и его фламандские советники отнеслись холодно к их предложениям. Однако по настоянию Фонсеки совет одобрил проект, и 22 марта король подписал первые указы об организации экспедиции.

Проект Магеллана и Фалейру основывался на двух предпосылках, в истинности которых они были твердо убеждены. Во-первых, составители проекта считали, что Южно-Американский материк уходит на запад, подобно тому как африканская земля у мыса Доброй Надежды уходит на восток, и что, следовательно, где-то за 40° ю. ш. должен быть проход, ведущий из Атлантического океана в Южное море. Магеллан показал глобус, на котором в том месте, где должен был находиться пролив, расплылось белое пятно. Это пятно он нанес, опасаясь, что португальские шпионы проведают об истинном местоположении пролива. Во-вторых, Магеллан и Фалейру полагали, что Молуккские острова расположены сравнительно близко от Южной Америки: на 136–138° в. д. (на самом деле острова эти лежат между 127° и 129° в. д.), в «испанской зоне» земного шара. Подобно всем своим современникам, авторы проекта ошиблись в оценке длины экваториальной окружности Земли. Магеллан считал ее равной 37000 км, т. е. приуменьшал более чем на 3000 км ее протяженность.

Магеллан был введен в заблуждение Франсишку Серраном, который в своих письмах с острова Тернате указывал, что Молуккские острова лежат на вдвое большем расстоянии от Малакки, чем это было в действительности.

Следует отметить, что весьма опытные испанские и португальские космографы допускали в то время значительно большие ошибки. Как известно, определения долгот в начале XVI столетия были крайне несовершенны. Погрешности в 45° встречаются у Колумба, а в 1540 г. при исчислении по данным лунного затмения долготы г. Мексико была допущена ошибка в 35°.

Итак, проект был принят, с Магелланом и Фалейру заключен был 22 марта 1518 г. договор. Истинная цель экспедиции в этом договоре указана не была, чтобы скрыть намерения испанской короны от Мануэля и его шпионов. Формулировка первого пункта договора была составлена поэтому весьма туманно: «Да отправитесь вы [Магеллан и Фалейру] в добрый час для открытий в части Моря-Океана, что находится в пределах наших рубежей и нашей демаркации…»

Более того, несколько ниже указывалось, что «означенные открытия вы должны делать так, чтобы никоим образом не открывать и не допускать иных дел в пределах рубежей и демаркации светлейшего короля Португалии, моего возлюбленного и дорогого дяди и брата, и не учинять ничего во вред ему и [действовать] лишь в пределах наших рубежей и нашей демаркации».

Магеллану и Фалейру жаловались титулы аделантадо (наместников) и правителей всех «земель и островов», которые будут открыты ими в этом плавании, с правом передачи должности своим сыновьям и законным наследникам. Им разрешалось получать двадцатую часть всех доходов с новооткрытых земель; в случае если будет открыто более шести островов, из числа земель, которые встретятся после открытия первых шести островов, Магеллан и Фалейру имеют право избрать два, с которых впредь позволяется им отчислять в свою пользу пятнадцатую долю всех доходов.

Одновременно король по рекомендации Фонсеки назначил в качестве контролера своего родственника Хуана де Картахену, который впоследствии станет организатором мятежа во флотилии Магеллана.

Снаряжение флотилии шло в Севилье, причем агенты португальского короля всячески препятствовали осуществлению замысла Магеллана. Португальский посол при испанском дворе Алвару да Кошта потратил немало усилий, чтобы сорвать подготовку экспедиции. Когда его тайные интриги и открытые протесты оказались безуспешными, португальскому представителю в Севилье Себастьяну Алваришу было поручено любым путем помешать отправке экспедиции.

Провокации, диверсии, покушения на жизнь Магеллана – все эти приемы пытается использовать Алвариш. В личном своем свидании с Магелланом он рисует перед ним тяготы предстоящего пути. «Я доказывал, – пишет Алвариш Мануэлю, – что лежащий перед ним путь таит не меньше страданий, чем колесо св. Екатерины, и что не в пример благоразумнее было бы ему возвратиться на родину, под сень Вашего благоволения и милостей, на каковые он смело может рассчитывать». Алваришу не удалось ни соблазнить Магеллана «монаршими милостями», ни запугать его. Между прочим, этот клеврет короля Мануэля привел Магеллану довод, с которым, казалось бы, нельзя было не считаться. Он намекнул, что вся власть, предоставленная договором и королевскими указами Магеллану, иллюзорна. Чиновники, назначенные на корабли короной, имеют-де секретные инструкции, «о которых Магеллан узнает, когда это будет уже поздно для спасения чести».

Алваришу не удается помешать выходу флотилии в море. Но кое-чего он все же добился: корабли увозят в своих трюмах гнилую муку, недоброкачественные продукты.

Борьба с португальскими шпионами, диверсантами и шептунами не исчерпывает трудностей, которые приходится переносить Магеллану при снаряжении экспедиции. Торговая палата закупает для Магеллана старые корабли, о которых тот же Алвариш доносил Мануэлю: «Они очень дряхлы и усеяны заплатами. Я осмотрел их и заверяю Ваше высочество, что не отважился бы плыть на них даже до Канарских островов». Немало хлопот доставило комплектование корабельных экипажей. Рука Алвариша чувствовалась во всем: в Севилье и в других андалузских портах распространялись слухи, крайне неблагоприятные и для экспедиции, и для ее руководителя. Фалейру отказался выйти в плавание в самый трудный момент подготовки флотилии к выходу в море.

Значительную помощь оказал Магеллану Кристоваль де Аро. В августе 1518 г. он взял на себя снаряжение и финансирование экспедиции при условии выделения ему значительной доли доходов предприятия.

Флотилия Магеллана, вышедшая из Санлукар-де-Баррамеда 20 сентября 1519 г., состояла из пяти кораблей – «Тринидада», «Сан-Антонио», «Консепсьона», «Виктории» и «Сантьяго» (подробное описание их дается в примеч. 8 к «Путешествию Магеллана»).

Раздоры в судовых командах начались еще до отправления в плавание и продолжались на всем протяжении его. Обиженные Магелланом королевские чиновники, капитаны и кормчие, затаившие по тем или иным причинам злобу на командира флотилии, человека железной воли и крутого нрава, искусно пользовались разноплеменностью экипажей.

Надо было обладать волевыми качествами Магеллана, чтобы довести до желанного конца труднейшее в истории мореплавания предприятие с такой разношерстной командой, во главе которой стояли (как это показал мятеж в бухте Сан-Хулиан и дезертирство Иштевана Гомиша) люди, которые ради достижения собственных выгод готовы были на любые предательства. Однако не следует думать, что на корабли Магеллана набран был лишь человеческий сброд, отребье портовых кабаков. Простые матросы явили в плавании немало примеров мужества и выносливости. Правда, подобно Магеллану, они стойко переносили тяготы путешествия в надежде, что труды их будут сторицей оплачены пряностями и золотом далеких Молуккских островов…

Пигафетта попал во флотилию накануне ее отправления, и Магеллан взял его крайне неохотно. Он был зачислен запасным и явился в Севилью с рекомендательными письмами, испросив у короля разрешение участвовать в плавании.

Итак, ценой неимоверных усилий Магеллан добился осуществления своего проекта. К берегам Островов Пряностей отправилась экспедиция, в которой на паевых началах участвовали испанская корона, севильские купцы, видные чиновники Торговой палаты, сам Магеллан и его спутники, покинувшие родину в надежде на огромные барыши.

Об этом предприятии, которое было в сущности крупным и в достаточной мере рискованным «бизнесом», записки Пигафетты дают отчетливое представление, хотя автор их, как уже указывалось выше, не может претендовать на роль историографа первого кругосветного плавания[2].

Записки Пигафетты не позволяют шаг за шагом восстановить маршрут экспедиции и намечают лишь в общих чертах, в грубой схеме, последовательность главнейших событий. D книге Пигафетты много пропусков и пробелов. Этот юноша был скорее свидетелем, чем участником, знаменательных происшествий, причем многие из них (например, мятеж в бухте Сан-Хулиан, раздоры и усобицы на кораблях, столкновения испанцев с туземцами) либо остались вне поля зрения Пигафетты, либо получили в его записках недостаточное освещение.

Отметим также, что у Пигафетты не приводятся данные о курсах флотилии, крайне запутанна в его записках вся географическая номенклатура. Пигафетта в вольном стиле передает воспринятые на слух местные названия и имена, широко пользуясь при этом различными версиями Марко Поло, Лодовико Вартемы[3], португальских и испанских мореплавателей.

Следует иметь в виду, что Пигафетта, плоть от плоти человек своего века и своего класса, наблюдая и описывая неведомые дотоле страны и живущих в них людей, невольно придавал всему наблюдаемому черты хорошо ему знакомого общественного устройства и быта. К тому же он обращал внимание главным образом на внешнюю, подчас даже на парадную, показную, сторону жизни коренного населения заморских стран. Описанию всевозможных церемоний и процессий, деталям придворного этикета туземных царьков он уделяет больше внимания, чем материальной жизни, обычаям и нравам обитателей Южной Америки и островов Южного моря.

Чтобы дать читателю представление о маршруте экспедиции, ее целях и средствах, которыми цели эти достигались, необходимо привести краткую характеристику пути, пройденного кораблями флотилии.

Флотилия, покинув 20 сентября 1519 г. Санлукар-де-Баррамеда, аванпорт Севильи в устье Гвадалквивира, и пройдя Гибралтарский пролив, взяла курс на Канарские острова. От Канарских островов к берегам Бразилии можно было либо идти непосредственно на юго-запад, либо спуститься вдоль африканского берега к югу до островов Зеленого Мыса и далее повернуть на запад. В этом случае корабли могли использовать попутные течения и ветры (северо-восточные пассаты). В ротейруш (лоциях) португальских мореплавателей рекомендовался именно такой маршрут, и его придерживались те португальские суда, которые направлялись в Бразилию, и те, что шли в Индию. В последнем случае корабли от островов Зеленого Мыса отклонялись далеко на запад и почти у самых берегов Бразилии меняли курс, следуя далее на восток-юго-восток к мысу Доброй Надежды[4].

Магеллан, несмотря на возражения Хуана де Картахены, взял от Канарских островов курс на юг и, дойдя до широты северного берега Гвинейского залива, повернул на юго-запад.

29 ноября флотилия достигла бразильского берега (южнее города Пернамбуку). 13 декабря она вступила в бухту Санта-Люсия (Рио-де-Жанейро). 26 декабря корабли покинули эту бухту и направились на юг вдоль берега Южно-Американского материка.

10 января 1520 г. флотилия вступила в устье Ла-Платы; местности на северном ее берегу было присвоено наименование Монтевиди. Ныне здесь расположена столица Уругвая Монтевидео.

Оставив в Монтевиди три корабля, Магеллан на «Сан-Антонио» направился к южному берегу эстуария Ла-Платы, а Жуана Серрана на «Сантьяго» послал вверх по течению реки. Серран обследовал реку Парана на значительном протяжении и возвратился в Монтевиди в конце января, где застал все четыре корабля готовыми к выходу в плавание.

6 февраля корабли вышли в путь.

13 февраля, после того как «Виктория» наткнулась на подводные камни, Магеллан приказал флотилии держать мористее. В открытом море, вдали от берега, корабли шли до 22 февраля. Затем, опасаясь пропустить пролив, который, по расчетам Магеллана, должен был находиться близ 40° ю. ш., капитан-генерал флотилии приказал повернуть к северу, подойти к суше и плыть в дальнейшем тем же направлением, не отдаляясь от берега.

24 февраля корабли вошли в залив Сан-Матиас, который Магеллан тщательно обследовал, желая знать, имеется ли в этом месте пролив, ведущий в Южное море. Не задерживаясь в водах залива Сан-Матиас, Магеллан направился дальше в поисках удобной якорной стоянки, где корабли могли бы укрыться от ярости зимних бурь и пробыть там до наступления весны.

Первая бухта, избранная для этой цели (гавань Великих Трудов), оказалась крайне негостеприимной. Покинув ее, флотилия на 49°30' ю. ш., т. е. всего лишь в 2 ½ градуса к северу от входа в искомый пролив, вступила 31 марта в бухту, названную Магелланом Сан-Хулиан (Св. Юлиана).

Здесь 2 апреля разразился мятеж, с большим трудом подавленный Магелланом (см. примеч. 31). В бухте Сан-Хулиан флотилия оставалась до 24 августа. В мае погиб посланный под командой Серрана на рекогносцировку самый маленький корабль экспедиции «Сантьяго». Это случилось в устье реки Санта-Крус (Св. Креста), в 170 км к югу от бухты Сан-Хулиан. Потерпевшие кораблекрушение, испытав немало мук и лишений, были спасены. Во время стоянки в бухте Сан-Хулиан испанцы вероломно напали на индейцев-патагонцев и несколько человек взяли в плен.

Выйдя 24 августа из бухты Сан-Хулиан, флотилия два дня спустя дошла до устья реки Санта-Крус и здесь пробыла до 18 октября.

Отправившись в путь 18 октября, Магеллан 21 октября на 52° ю. ш. за выступом берега, названным мысом Одиннадцати Тысяч Дев[5], открыл глубокую выемку – восточный вход в пролив. На рекогносцировку направлены были корабли «Сан-Антонио» и «Консепсьон». К исходу четвертого дня оба корабля возвратились, и капитаны их доложили Магеллану, что, следуя водами пролива на много лиг, они везде встретили соленую воду и обнаружили очень сильное течение, увлекающее суда к западу.

1 ноября Магеллан направился на запад. Здесь, в проливе, дезертировал кормчий Иштеван Гомиш, захвативший корабль «Сан-Антонио», арестовавший и заковавший в цепи капитана Альваро де Мескиту. Этот предатель, прибыв в Испанию, возвел на Магеллана тяжелые обвинения. Тесть Магеллана, Диогу Барбоза, и жена его Беатриж подверглись домашнему аресту. Следственные органы принялись усиленно собирать материал, порочащий Магеллана. Любопытно, что сам Гомиш нисколько не пострадал, когда выяснилась его подлинная роль в событиях Магелланова плавания. Более того, он удостоен был королем Карлом V рыцарского звания «за выдающиеся заслуги, оказанные им флотилии Магеллана».

В конце ноября Магеллан вступил в западную часть пролива. Моряки, посланные на лодке вперед, дошли до места, за которым открывалось безбрежное море. Этот мыс – западную оконечность острова Санта-Инес – на южной стороне пролива Магеллан назвал Желанным (Deseado).

28 ноября флотилия в составе трех кораблей вышла в Тихий океан (название это дано было спутниками Магеллана потому, что во время более чем трехмесячного перехода через океан они ни разу не испытали бурь и штормов. До плавания Магеллана этот океан носил название Южное море. Впрочем, еще в XVII столетии он так именовался многими мореплавателями).

Испытывая жестокий голод (запасы провианта на кораблях были почти исчерпаны), страдая от цинги (болезнь эта унесла во время перехода через Тихий океан 19 человек), флотилия пересекла океан.

Сперва корабли шли на северо-запад, затем на запад-северо-запад. Курс, выбранный Магелланом, был не совсем удачным, и разумеется, в этом не вина, а беда руководителя экспедиции. Если бы Магеллан сразу же при выходе из пролива направился на запад-северо-запад, он не миновал бы архипелаг Туамоту – скопление обитаемых, утопающих в зелени островов, на берегах которых можно было пополнить оскудевшие запасы продовольствия и пресной воды. Но на пути, которым шел Магеллан, расстилалась беспредельная водная пустыня, и лишь изредка в этой части океана встречались необитаемые островки, бесплодные и негостеприимные.

24 января 1521 г. был открыт такой необитаемый островок, названный именем св. Павла; 4 февраля – еще один остров, получивший название острова Акул (Isola de Tiburones)[6].

Только 6 марта флотилия дошла до цветущих и густонаселенных островов, туземцы которых проявили полнейшее неуважение к священному принципу частной собственности. Эти острова (10–20° ю. ш., 140–150° в. д.) Магеллан назвал островами Латинских Парусов, так как туземные каноэ оснащены были треугольными, или латинскими, парусами. Впоследствии островам было дано наименование Разбойничьих (Ladrones), а с 1668 г. они именуются Марианскими.

Обитатели Марианских островов жестоко поплатились за свою неосведомленность в нормах испанского уголовного права. Смуглокожие островитяне находились на самой ранней ступени варварства. У них лишь начинал складываться родовой строй, и все достояние этих людей было общим. Поэтому, охотно давая пришельцам все, в чем последние нуждались, они без спроса брали на кораблях диковинные для них вещи, не имея ни малейшего представления о суровых законах, охраняющих частную собственность европейцев.

В результате Магеллан предпринял карательную экспедицию, о чудовищных деяниях которой с обычной непосредственностью повествует Пигафетта. Спалив 40–50 хижин и умертвив семерых туземцев, разграбив селение островитян, флотилия 8 марта отправилась дальше, и спустя восемь дней прибыла к берегам острова Самар, одного из 7000 островов Филиппинского архипелага (этот архипелаг назван был островами Св. Лазаря. Впоследствии ему присвоено было имя Филиппинского в честь Филиппа ІІ. В 1563–1565 гг. испанцы утвердились на Филиппинских островах и удерживали их в своем владении до 1898 г.).

Высадившись на островке Хумуну по соседству с Самаром, испанцы пробыли здесь десять дней. Магеллан и Дуарте Барбоза, который, подобно своему патрону, долгое время прожил в Юго-Восточной Азии, встретили в лесах Хумуну множество деревьев, подобных тем, которые растут в Индии, на островах Малайского архипелага и в Малакке. Очевидным становилось, что цель экспедиции – Молуккские острова – не за горами.

25 марта флотилия покинула остров Хумуну и спустя три дня подошла к другому острову Филиппинского архипелага – Масава. Здесь раб Магеллана, малаец Энрике, вступив в переговоры с местными жителями, убедился, что они понимают его родной язык. 7 апреля корабли бросили якорь у берегов острова Себу (Субу у Пигафетты), куда провел их властитель Масавы.

Пребывание на этом острове участников экспедиции подробно описано у Пигафетты. Именно здесь Магеллан применил основные принципы «туземной политики» португальско-испанских колонизаторов, политики, в тонкостях которой Пигафетта, как мы это увидим дальше, мало разбирался.

Христианизация туземного населения в сочетании с прямым насилием и дипломатическими приемами, существо которых сводилось к старой римской формуле «разделяй и властвуй», – таковы в сущности те методы, которыми пользовался Магеллан на Филиппинских островах.

Пигафетта с умилением описывает сцены массового обращения обитателей Себу в «истинную веру». Но и он отмечает, что на берегах Себу торжественные мессы слушались под грохот корабельных пушек. Убеждая властителя острова принять христианство, Магеллан внушал ему, что сие обращение явится гарантией неприкосновенности имущества туземцев. Пигафетта отмечает, что испанцы сожгли город Булайя на острове Мактан, но он забывает упомянуть, что его соратники и единоверцы таким образом карали «упорствующих язычников». Менее всего Пигафетта говорит о «духовных целях» миссионерской деятельности Магеллана. Видимо, он отлично отдает себе отчет в том, что не ради «спасения языческих душ» прибыли на далекие острова вооруженные до зубов «миссионеры». Но Пигафетта либо по неведению, либо по иным причинам умалчивает об истинных целях христианизации. Цели же эти станут понятны, если мы обратимся к другому документу, почти современному запискам Пигафетты, – дневнику первого путешествия Христофора Колумба.

Колумб, обращаясь к королю и королеве, писал: «…я вижу и знаю, что нет никаких верований у этих людей [индейцев] и что они не идолопоклонники, а очень смирные люди, не ведающие, что такое зло, убийство и кража, безоружные и такие боязливые, что любой из наших людей может обратить в бегство сотню индейцев, если он пожелает потешиться над ними. Они легковерны и знают, что в небе есть Бог, и твердо уверены, что мы пришли с неба. Они легко усваивают любую молитву, повторяя ее за нами, и совершают крестное знамение. Таким образом, Ваши высочества должны принять решение и сделать их христианами. Стоит только начать, и я убежден, что в короткое время можно будет завершить обращение в нашу святую веру многих народов, и тогда Испания приобретет великие владения и богатства…»

Эта запись была сделана в 1492 г., на заре эпохи освоения новооткрытых земель, но за три десятилетия практика христианизации обогатилась. В самом начале XVI столетия была разработана целая система «миссионерских» мероприятий, фарисейская природа которых вызывала возмущение прогрессивных мыслителей-гуманистов того времени.

Испанские теологи, которые «по совместительству» нередко занимали крупные посты в ведомстве управления «Индиями», полагали, что акт обращения в христианство автоматически превращает туземцев в рабов католического короля, который отныне становится их господином, вольным по своему усмотрению распоряжаться имуществом и жизнью новообращенных. Разумеется, подобное толкование вряд ли могло вызвать у туземцев чувство энтузиазма. Но с практическими последствиями акта крещения они вынуждены были считаться вне зависимости от своего желания. За попом-миссионером шли солдаты и чиновники, которые располагали целым арсеналом достаточно убедительных и веских доводов, перед которыми смолкали любые протесты…

В 1508 г. была составлена стандартная форма проповеди-ультиматума (рекеримьенто), после прочтения которой (а читалась она на кастильском языке) индейцам предлагалось либо принять христианство, либо отвергнуть его догматы. Но в последнем случае туземцы от имени св. Петра и его наместника на земле – папы провозглашались врагами рода человеческого, и им объявлялась война. Таким образом, индейцам предоставлялись две возможности: или стать «на законном основании» рабами испанцев, или вступить с «миссионерами» в борьбу, исход которой сулил упорствующим поголовное истребление.

Итак, массовая христианизация была своеобразной прелюдией к колониальным захватам.

Христианская проповедь всегда сочеталась с демонстрацией силы белых пришельцев. Этот прием Магеллан умел использовать прекрасно, о чем свидетельствуют записки Пигафетты.

В условиях, когда горсть завоевателей является в густонаселенную страну, принцип «разделяй и властвуй» определял обычно политику пришельцев.

Магеллан вскоре после прибытия на Себу убедился, что на близлежащих островах расположены враждующие между собой туземные княжества и что, следовательно, используя эти распри и раздоры, нетрудно будет покорить новооткрытые земли. Однако он стал жертвой своих же собственных хитроумных комбинаций.

27 апреля Магеллан погиб в стычке с туземцами островка Мактан. Поход на этот остров, где за несколько дней до того испанцы сожгли селение Булайя, был предпринят Магелланом с тем, чтобы покорить его обитателей, крестить их и обложить данью и чтобы продемонстрировать обитателям Себу и их властителю Хумабоне силу испанского оружия.

Обстоятельства, при которых был совершен этот поход, судя по другим источникам, не вполне точно описываются Пигафеттой.

В примечании 69 приводится выдержка из дневника одного из участников экспедиции, которая не оставляет сомнений в том, что Магеллан после первой карательной экспедиции на остров Мактан предъявил его жителям требование об уплате дани натурой (рисом, козами и свиньями). Туземцы просили Магеллана умерить требования, и, когда им было в этом отказано, они заявили, что ничего не дадут испанцам. Тогда Магеллан и предпринял поход на остров, где суждено было ему сложить голову. Несомненно, Хумабона был в курсе этих переговоров и сделал все возможное, чтобы облегчить царьку одной из областей островка Мактан – Силапулапи – победу над испанцами.

Великий мореплаватель, совершивший переход через два океана, пал в заурядной разбойничьей экспедиции. Таков был трагический конец деятельности Магеллана – человека, чей талант, мужество, энергия призваны были проложить дорогу к новым источникам наживы.

1 мая Хумабона захватил в плен и умертвил 20 моряков флотилии. Погибли Дуарте Барбоза, заменивший Магеллана на посту руководителя экспедиции, капитан «Консепсьона» Жуан Серран, главный кормчий, картограф и астролог Сан-Мартин. В гибели этих людей в большей степени, чем Хумабона, был повинен оставленный во флотилии в качестве временного ее начальника Жуан Карвалью, который, несмотря на призывы Серрана, не пришел на помощь своим товарищам и отдал приказ немедленно сниматься с якоря.

Вскоре после отплытия из Себу на стоянке у острова Бохоль решено было продолжать путешествие только на двух кораблях – «Тринидаде» и «Виктории». «Консепсьон» оставлен был на этой стоянке – судно дало течь и было признано непригодным для плавания.

От острова Бохоль «Тринидад» (под командой Карвалью) и «Виктория» (под командой Гонсало Эспиносы) отправились на поиски Молуккского архипелага. К этому времени из 265 человек, которые вышли в путь 20 месяцев назад из Сан-лукар-де-Баррамеда, уцелело только 113. Лишенная единого руководства, флотилия блуждала в неведомых водах, экипажи кораблей испытывали голод и жажду, страдали от тропических болезней, пускались во все тяжкие, чтобы добыть пропитание. Флотилия нападала на беззащитные китайские и малайские джонки и, пробавляясь пиратским промыслом, медленно шла на юго-запад мимо мелких островков, рассеянных между Филиппинами и Борнео (Калимантаном).

В конце июня корабли дошли до северо-восточной оконечности острова Борнео. Около месяца моряки пробыли в столице княжества Бруней, богатом восточном городе. Здесь испанцы вступили в преддверие Восточных Индий, в край с высокой и древней культурой.

Мореплаватели отличились наглыми пиратскими предприятиями, которые вызвали возмущение у местного населения. Спасая себя, Карвалью вышел в море, оставив на берегу в руках у брунейского раджи группу моряков.

Вскоре судовые команды вынесли решение сместить Карвалью. На его место избран был Гонсало Эспиноса, мужественный и честный человек, в свое время оказавший Магеллану неоценимые услуги при подавлении мятежа в бухте Сан-Хулиан. Капитаном «Виктории» стал баск Себастьян Элькано, молодой моряк, один из активнейших участников мятежа. Вряд ли можно осуждать моряков за этот выбор. Только человек с железной волей и несгибаемым мужеством мог провести потрепанное в долгом плавании суденышко от берегов Малайского архипелага в Севилью через воды Индийского и Атлантического океанов. А на этом пути опасности, подстерегавшие экипаж, удваивались, ибо больше, чем штормов и голода, приходилось опасаться португальцев и, как огня, избегать встречи с их кораблями.

В сентябре кораблям встретилась лодка с двумя гребцами-туземцами, от которых Эспиноса узнал, каким путем следует идти к Молуккским островам.

Направившись к югу, флотилия 8 ноября достигла острова Тидоре в Молуккском архипелаге. Желанная цель – Острова Пряностей – была достигнута!

Забыв об испытанных лишениях, не думая о трудностях обратного пути в Испанию, моряки принялись скупать пряности – гвоздику, мускатный орех, корицу, имбирь.

На Тидоре испанцы встретили португальского купца Педру Аффонсу ди Лорозу, пробывшего в этих краях около 10 лет. Выяснилось, что король Мануэль, опасаясь, что друг Магеллана – Франсишку Серран облегчит испанцам овладение Молуккскими островами, послал эскадру на Тернате и приказал ее командиру увезти Серрана подальше от Островов Пряностей. Серран был доставлен в Малакку, бежал оттуда на Тернате и убедил местного властителя искать покровительства у испанского короля. Португальская эскадра снова появилась у берегов Тернате, но португальцам при их попытке высадиться на берег оказано было сопротивление. Убедившись, что Серрана не удастся захватить в плен, командир эскадры подкупил одну туземную женщину, которая отравила Серрана вскоре после того, как португальские корабли покинули Тернате.

Ди Лороза сообщил, что португальцы намерены захватить корабли экспедиции Магеллана, и порекомендовал испанцам как можно скорее отправляться восвояси, так как можно было ожидать, что сильная португальская флотилия вскоре появится в водах Молуккских островов.

Корабли закончили погрузку пряностей и собирались выйти в море, но тут выяснилось, что корпус «Тринидада» дает сильную течь. Решено было, что «Виктория» отправится в Испанию одна через Индийский и Атлантический океаны, а «Тринидад» после ремонта выйдет в обратный путь, следуя не в Испанию, а к берегам Панамы через Тихий океан.

«Тринидад» 6 апреля 1522 г. покинул Тидоре, но после шестимесячных скитаний в водах Тихого океана вынужден был возвратиться к Молуккским островам. В этом плавании погибла большая часть экипажа, а два десятка измученных испанских моряков на Молуккских островах были захвачены в плен португальской эскадрой. Страшная участь выпала на долю этих пленников – один за другим умирали они в португальских тюрьмах или на плантациях. Тех, кто вынес тяготы первого года пленения, отправили в Индию, где Эспиноса и его спутники влачили жалкое существование, зарабатывая себе на жизнь подаянием и все время пребывая под неусыпным надзором португальских властей. Только в 1527 г. Эспиноса попадает в Испанию с двумя моряками и священником – «последними могиканами» из экипажа «Тринидада», которым удалось выдержать муки долголетнего плена.

Иная судьба ждала «Викторию», которая 21 декабря 1521 г. отправилась в путь и 26 января 1522 г. прибыла на Тимор, где было закуплено небольшое количество сандалового дерева. Пополнив запасы воды и провианта, «Виктория» покинула Тимор, пересекла Индийский океан, выдержала жестокую бурю у мыса Доброй Надежды и 13 июля, совершив тяжелый переход через два океана, подошла к острову Сантьягу в архипелаге островов Зеленого Мыса. От цинги и голода погибла значительная часть моряков.

Трудности усугублялись еще и тем, что испанцы вынуждены были держаться как можно дальше от берегов Африки, опасаясь встречи с португальскими кораблями. Капитану «Виктории» надо было обладать огромной выдержкой и несокрушимой волей, чтобы заставить экипаж ценой невероятных мук довести до конца предприятие, начатое Магелланом. Элькано решительным образом воспротивился высадке на берегах Мозамбика, где можно было опасаться встречи с португальцами, и провел корабль по маршруту, который гарантировал экспедицию от нежелательных встреч с португальскими судами.

Настоятельная необходимость заставила Элькано остановиться на Сантьягу в португальских владениях. Едва избежав пленения, оставив в руках у португальцев 12 человек из судовой команды, Элькано 15 июля отправился дальше. 6 сентября 1522 г. «Виктория» вошла в гавань Санлукар-де-Баррамеда. 18 моряков, истощенных голодом и болезнями, опаленных тропическим солнцем, в ветхой, изодранной одежде, сошли на испанский берег.

Первое кругосветное плавание было завершено.

За три года, которые миновали со времени выхода экспедиции Магеллана в плавание, многое изменилось в Испании. Была открыта и завоевана Мексика, и новые источники наживы найдены были, таким образом, в той части мира, где испанцам не надо было опасаться португальской конкуренции. Существенно изменилась и внешняя политика Испании. Карл V руководствовался в своей политике великодержавными имперскими интересами куда в большей степени, чем интересами Испании. Началась серия кровопролитных и изнурительных войн за гегемонию в Европе, и в эти войны была втянута Испания. Знать и рыцарство обогащались в военных предприятиях Карла V; при этом добыча доставалась не за счет ограбления далеких и труднодостижимых земель, а путем разорения соседних стран – Италии и Фландрии, на полях которых шла непрерывная война с французами.

Наконец, знаменательные события произошли и во внутренней жизни Испании. В 1521–1522 гг. было подавлено восстание городских общин (комунерос), и на пепелище городских свобод знать справляла кровавую тризну. Победа над городами возвестила наступление эпохи феодальной реакции и нанесла сокрушительный удар по еще не окрепшему классу буржуазии, который формировался в недрах испанского города.

Поэтому-то сообщение об открытии пролива, ведущего в Южное море, и вести о том, что испанские корабли дошли до Островов Пряностей, не возбудили интереса ни у советников короля, ни у всевозможных искателей наживы.

Правда, по приказу Карла V в 1525 г. была снаряжена экспедиция Лоайсы к Молуккским островам, но она носила скорее характер демонстративной антипортугальской акции, необходимой для того, чтобы воздействовать на воображение и психику энергичных конкурентов. В 1523 г. начались испано-португальские переговоры о демаркации тихоокеанского полушария, и подобные демонстрации казались Карлу V более действенным аргументом, чем дипломатические ноты и ссылки на изыскания космографов и астрологов.

Лоайса через Магелланов пролив прошел к Молуккским островам, растеряв по пути часть кораблей своей флотилии. Сам он умер при переходе через Тихий океан, а его спутники, добравшись до Молуккских островов, столкнулись здесь с португальцами. После долгой борьбы испанцы (к ним присоединились в 1527 г. моряки с корабля, отправленного на Молукки из Мексики) вынуждены были сложить оружие под натиском более удачливых конкурентов.

В 1529 г., когда испанцы еще продолжали борьбу с португальцами на Молукках, Карл V уступил за 350 тыс. дукатов свои более чем сомнительные права на эти острова португальскому королю Жуану III. Императору нужна была звонкая монета для ведения войн с Францией и для подавления грозных крестьянских движений в Германии.

После плавания Лоайсы дорога через Магелланов пролив признана была в Испании опасной и далекой. Не было смысла водить корабли в Тихий океан кружным путем, когда имелась реальная возможность совершать плавания к западным берегам Южной Америки и к островам Южного моря из гаваней на тихоокеанских берегах Панамского перешейка и Мексики.

Испанцы и в XVII и в XVIII столетиях предпочитали вести торговлю с Китаем и малайскими странами, доставляя товары из метрополии в Вера-Круш или Пуэрто-Бельо, а оттуда перебрасывая их по суше в Акапулько и Панаму для погрузки на корабли своего тихоокеанского флота. Таким же путем осуществлялась связь Испании с ее владениями в Южной Америке – Перу, Чили и даже Ла-Платой.

Зато англичане и голландцы по достоинству оценили выгоды Магелланова пролива. Они, следуя по пути, проложенному Магелланом, проникали в Тихий океан и к западным берегам Америки и наносили чувствительные удары испанской колониальной империи, подрывая ее монополию торговых сношений с южноамериканскими владениями, разоряя города и поселения испанцев на берегах Чили, Перу и Центральной Америки.

К концу XVI столетия в Испании настолько основательно забыты были открытия Магеллана, что распространились даже слухи о том, что пролив, названный его именем, вообще недоступен для мореплавателей. Поэт Эрсилья, долгие годы проживший в Чили, утверждал, что Магелланов пролив засыпан огромным обвалом. Лопе де Вега считал этот пролив непроходимым и отзывался о его берегах как о самом жутком уголке земного шара.

Таким образом, непосредственные результаты первого кругосветного путешествия были ничтожны, и предприятие Магеллана не получило достойной оценки в той стране, где оно было организовано.

Значение его было, однако, огромно. В результате кругосветного плавания Магеллана – Элькано окончательно было доказано, что можно морем обойти вокруг земной шар, развеяны были мифы античной и средневековой географии, стало ясно, что океаны и моря занимают большую часть поверхности нашей планеты (а ведь еще за двадцать лет до плавания Магеллана Колумб пытался уверить своих современников, что библейские легенды, в которых вещается, что 6/7 поверхности земли заняты сушей, неопровержимы и подтверждаются результатами его собственных открытий), открыт был проход из Атлантики в Тихий океан, найден южный предел гигантского материка Южная Америка. Подобно экспедициям Колумба и Васко да Гамы, плавание Магеллана было одним из самых значительных предприятий начального этапа великих открытий. Однако еще в течение более чем двух столетий зыбкими и неясными оставались контуры новооткрытых материков, в XVII в. на картах мира оставались огромные белые пятна как в Северном, так и в Южном полушарии.

Безуспешно мореплаватели пытались отыскать легендарный Южный материк – Terra Australis incognita. XVIII век и первые десятилетия XIX столетия явились в истории великих открытий завершающим этапом, и именно в это время в летопись замечательных открытий русскими мореходами-исследователями были вписаны памятные страницы.

«Колумбы росские» открывают Северо-Западную Америку. Начало этим открытиям было положено еще в середине XVII столетия Семеном Дежневым. После экспедиций Беринга и Чирикова на картах мира исчезают колоссальные белые пятна в Северном полушарии, определяются очертания берегов Сибири и Аляски, известными становятся моря до той поры не изведанной части океана, который пересекли корабли Магеллана.

A спустя три столетия после плавания Магеллана русские мореплаватели Беллинсгаузен и Лазарев открыли шестую часть Света – Антарктиду.

Я. М. Свет