Читать книгу Как стать контрабандистом 5. Тюремные будни - Арест Ант - Страница 1

КАК СТАТЬ КОНТРАБАНДИСТОМ

тюремные будни

Все основано на реальных событиях и официальных документах.

Любые совпадения мотивации и поведения основных фигурантов

этого дела вполне закономерно в рамках печально знаменитой

статьи 29-2 УК Республики Финляндии.

Nolite judicare et non judicabimine

Не судите, да не судимы будете

Я лениво тащился из тюремной канцелярии, где под тщательно проверенную подпись получил толстый пакет с официальным решением суда. Хотелось не портить себе утреннее настроение и максимально оттянуть доставку этой, с позволения сказать, «сволочной¹ малявы», которая получила полное одобрение судьи. Ещё бы, старой болонке женского пола, было нужно громкое дело, чтобы гордо вступить в местный Верховный суд. И она его зубами выгрызла.

Казалось, только внеси эти бумаги в камеру, как с этого момента даже застарелый запах параши начнёт вспоминаться последним честным финским ароматом со слегка перенасыщенной «северной» хлорной линией.

Но не успел я подняться на свой третий этаж, как попался на глаза вертухаю, который помахал мне таким же толстым пакетом.

«Гектар леса извели, не иначе, бюрократы» – с нахлынувшей неприязнью подумал я, рассматривая фирменный конверт адвокатского бюро. К бабке не ходи – русский перевод того же решения суда.

Хмуро покивав вертухаю, я повернулся и увидел возле полуоткрытой двери своей камеры спины сосредоточенно шепчущихся Сулева и Лёхи. Тихо подкравшись, я решил рявкнуть что-нибудь этакое казарменное, но услышанное заставило замереть в предвкушении.

– … так научить тебя научному подходу к твоей проблеме? Чтобы не суетился и своему адвокату не названивал как наскипидаренный? – с придыханием вещал Сулев.

– Валяй, Мичуринс, умничай.

– Ты меня хоть с латышами не путай, грамотей.

– Сам такой. Там что за наука?

– Сколько вшей не корми, а у любого осла всё равно больше.

– Эстонец ты, Сулев, и шутки у тебя эстонские. Точно тебе говорю. И буду продолжать стоять на своём.

– Ну-ну, если будешь продолжать стоять на своём – он у тебя быстро посинеет и отвалится, – Сулев гнусно хихикнул и стал с преувеличенным вниманием разглядывать свой сжатый кулак. Потом уважительно его обнюхал и удовлетворённо вздохнул.

Лёха насупился, но любопытство перевесило:

– А если серьёзно?

– А если серьёзно, то сиди мышкой и обтекай. Законов финских ты не знаешь, так доверься хоть своему насквозь фуфлыжному адвокату. И не дрочи ты его ежедневно своими бредовыми идеями. Он всяко больше в местных джунглях разбирается. Да и лавэ на этом приличное имеет. И с тебя, бог даст, свой кус урвёт. А ты дыши глубже и не пузыри. Его твоя судьба не интересует. Это факт. А твои ночные бредни он с утра только в унитаз может спустить. Врубился в аллегорию?

– Не, ты чё несёшь?

– Это ты несёшь. Слышал, какую пургу ты только что адвокату задвигал. Я–не я, контрабаса не моя! – Сулев презрительно фыркнул.

– Может кофейку? – влез я в разговор, протискиваясь между ними в камеру и махнув на ополовиненный чайник, – Перед завтраком хорошо пойдёт, а то вы с утра что-то вздёрнутые.

– Слушай, а почему у вас, у русских, breakfast называют «завтрак», а не «сегодник» или там «утренник»? Вот у бриттов все ясно. Быстрый перерыв перед работой, разговение после ночного, как там у вас? А, ночного поста! Если бы вы ужин назвали завтраком, то четко знали бы какой подарок к утру ждать. А так непонятно.

Мы замолкли, переваривая услышанное. Но Сулев не угомонился:

– А почему у вас так схожи слова масштабирование и мастурбирование? – он задумчиво почесал нос и вынес вердикт, – Потому что вы, русские, простые как линейка и одночленные! Без обид.

– Можно подумать, что ты сложносочиненный многочлен. Знаешь как у нас водилы говорят о таких? «Блудень – сантиметр, фантазий – километр». Во!

– Ну, началось. Некоторые считают, что не бритты, а англо-саксы на островах языком рулят. Сулев, ты тут еще вспомни, почему у нас на руках не «рукти», а «ногти». И язык корявый и буквы спьяну не в ту сторону перекрутили. Как не пыжься, а я «азъ есмь роусинъ» и страна наша как «чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй». Усёк? Плохо нам. Климат, то-сё, пьяные медведи эти, с балалайками, задолбали. А тут ещё и ты грязными эстонскими лапами в чужую филологию лезешь.

Сулев замер, обдумывая встречный наезд, невнятно пробормотал: «сами вы левосторонние», но тут совсем некстати влез Лёха:

– Сулев, а ты знаешь, почему в русском «уши» и «вши» похожи, а «ухо» и «вошь» нет?

– Не знаю.

– Потому, что вместе мы сила!

– Что? – тут Сулев реально впал в ступор, только рот похабно закривился. Потом он встряхнул головой, сгоняя морок, приподнялся на носочки и внимательно осмотрел Леху сверху вниз. Кхекнул и выдавил из себя:

– Сам додумался, или подсказал кто?

– Сам, – не стал отрицать гордый собой Лёха.

– А скажи мне одну только чистую правду, уважаемый Лехаим. У тебя в роду евреи были?

– Нет, – Лёха от неожиданности истово перекрестился, – Алексей я, крещёный и не обрезанный. Крест есть!

– Значит будешь первым. Раз такой… даровитый. – Раздельно и отчетливо отчеканил Сулев. – Основатель нового рода избранных, блин. Выбреев! Для тебя поясняю – выборгских евреев.

– А сам… а сам то, – Лёха мучительно придумывал достойный ответ, но подходящие слова не находились. Слегка покраснев он досадливо буркнул:

– А что с тебя взять, если ты даже материшься с эстонским акцентом? И знаешь, что я скажу? За вашу политику. Несмотря на вроде большие размеры все твои Трибалтийские Вымираты сами лезут во все задницы. А Таллинн твой с президентом-идиотом вообще как яркий шоколадный глаз.

– Сам ты ass hole (засранец)! Шоколадный.

– А вот за осла ответишь. И знай – от шоколада до гoвна всего полметра пищевода.

Я, наблюдая за бурным развитием событий, просто почувствовал прилив позитивных эмоций, но сдержался, едва слышно пробормотав:

– Два дебила – это сила!

Но Сулев явно что-то расслышал, цыкнул зубом  и подозрительно уставился на меня с вызывающим:

– Ч-а-а-во?

– Не, брателло, всё пучком. Как говорила моя покойная бабка: «Два героя всех уроют»! Правда она имела в виду руки, а не «гарних хлопців», да ещё таких знатных лингвистов-анал-специалистов. Короче, завершая увлекательный диспут, предлагаю общими силами сделать плакат, да над каждой дверью повесить: «Финские тюрьмы лучшие в мире – внихуютно». Заднюю часть, тьфу, вот, блин, жопа привязалась, вторую часть предложения писать только слитно. И затвердить до потери смысла.

– Ничуть не смешно, – неуверенно сказал Сулев.

– И не хрена не уютно, – задумчиво подтвердил Лёха, – Дома всяко лучше.

– Ну вот так всегда с вами, – огорчённо произнёс я, – Очередная моя передовая идея родилась случайно, а помрёт глупо. Ладно, давайте посмотрим на официальное решение суда. Тут и на финском есть и русский перевод адвокаты подкатили. Всем будет интересно.

Я с треском распотрошил оба пакета и достал две одинаковые по толщине пачки бумаг, скрепленные очень похожими здоровенными скрепками. На русском отдал Лёхе, а на финском – Сулеву.

– Наслаждайтесь. – я демонстративно налил себе кофе и уставился на решётку в окне, – Мне его сын по телефону вчера зачитал².

– Тогда и мне налей, – Лёха внимательно посмотрел как я наливаю уже подгустевший кофе, но отрицательно качнул головой на предложение долить молока и вдруг выдал:

– Мне бы сейчас сюда серебряную ложечку. – он причмокнул губами и мечтательно произнёс, – Говорят серебро все микробы убивает!

– Хочешь добить это пойло дохлыми микробами? – моментально среагировал Сулев, оторвавшись от бумаг.

Лёха шумно отхлебнул кофе и демонстративно уставился в свой русский вариант. Минут пятнадцать в камере царила тишина, изредка прерываемая шорохом переворачиваемых страниц.

– «Устюхин также подтвердил, что он говорил на эти темы с ответчиком в тюрьме города Миккели. Это значительно снижает доказательную ценность его рассказа», – брезгливо перечитал Сулев строчку из решения суда и стал внимательно разглядывать Лёху.

– А я что? Должен был там тупить под присягой? Мы же действительно обсуждали. – Лёха, защищаясь, поднял ладони перед собой.

– Тут без мазы. Стал бы гнать, судья совершенно спокойно внесла в протокол, что не верит твоим словам. – Сулев потряс листами, – Дёрнули бы вертухаев, и тебе точно влепили ещё пару лет. За наглый обман и введение суда в заблуждение.

– Ну. А чего тогда предъяву кидаешь?

– Просто вспомнилось. Я ведь ему тогда говорил, – он кивнул на меня, – Была прямая подстава. Могли же вас спокойно раскидать по разным тюрьмам. Тебя сюда, а его в Коннонсуо. Или наоборот. А так… сразу урыли тебя, как главного свидетеля защиты, а значит, все показания таможни можно было спокойно принять на веру. Как бы ты там потом не трепыхался, голубь наш сизокрылый.

– Говорил-говорил, – задумчиво подтвердил я, подливая себе кофе, – Как сейчас помню, гнусно ехидничал моему появлению, и тому, что я в один в двухместке сижу, хотя тюрьма переполнена… как последний презерватив.

– Вот, учись красиво выражаться, jail entrant (тюремный новичок). – тон Сулева прозвучал до обидного поучающим.

– То наезжал… теперь хамишь? – уточнил Лёха мрачно.

– Не-а, это вроде тюрьматурьента.

– Это пёс, что ли?

– Как абитуриент в тюрьме. До пса расти, не дорасти. Это тебе не твоё водительское кормило уже через месяц пальцем крутить и елдой скорости переключать. Тут творческий подход… это когда шкурка оценивается другими и совсем под другим углом.

– Хорош психику прессовать. Умное что скажи.

– Так судья вас по пунктам расписала. И хрен кто вас теперь отмажет, мои недорогие россиянцы. Здесь вы только азиатские имперцы третьего сорта. Следующие инстанции станут выносить решения исключительно на основании писульки этой судейской дуры. У них там, в высоких судах, нет никакого времени во всех документах заново копаться. Вы качественно застираны в овне, если говорить культурно, а таможня хорошо подмыта. Готовьтесь чалиться от звонка до звонка.

– Ты тоже был советским. Не отмажешься. Имперец, мля… эстонский перец, – мстительно сказал Лёха и резко встал, – Пойду к своим, а то в лом, если не культурно, мести пургу впустую. Чесало не железное, да и моча все мозги продавила.

– А я и не спорю, – подтвердил ему Сулев в спину, и, по блатному цыкнув зубом, почти прохрипел, как пропел, – Был я простой советский заключённый, зато теперь свободный человек!

– У тебя логика нарушена. – меланхолично отметил я, добавляя сахар в кофе.

– С логикой у меня всегда порядок. Да, опять сижу… но как свободно!

– Слушай, а ты с утра ничего такого не принимал, а? – повышенная разговорчивость Сулева всегда вызывала у меня определённые подозрения.

– А что, заметно? – неожиданно забеспокоился Сулев, – Я только так… – он пощёлкал пальцами и стал их с большим интересом рассматривать. Потом опомнился и закончил – … типа приглашённый спец, заценить качество.

– Успокойся, – глядя на эту пантомиму вновь развеселился я, – Внешне почти совсем незаметно. Слегка сбледнул, глаза опухли, так что зрачков и вблизи не видно. Только уж больно разговорчив стал, просто эс-с-стонский балагу-у-ур. Не вздумай только вертухаям о тюремной свободе вещать. Сразу стребуют мочу на анализ.

– Ты недобрый, – он покачал головой, – Вырождаются настоящие русаки. Нету былой душевной благодати.

– Щедрости. Благодать из другой оперы. Душевной щедрости.

– Дождёшься от вас щедрости, оккупанты. За 120 несчастных финских марок меня целых три года в Сибири гноили.

– Не заливай. Во-первых, тебя свои же эстонцы повязали, а во-вторых, ты в Сибири и полгода не прокантовался. Сам же русским следакам липу слил и смылся. А потом спокойно расслаблялся в родных эстонских пенатах.

– Но и там в русской оккупационной тюрьме!

– А чем тебе местная демократическая лучше?

– Всем.

– Тут ты почти прав. Жрачка нормальная, колёса в любом количестве. Этого не отнять. Но здесь о тебе не один правозащитник не озаботится. А в оккупационной ты бы уже был узником совести и светочем свободы… с видами на приличное трудоустройство.

– А они разве не за надзор деньги получают?

– Исключительно за это. Но только очень избирательно. Вот мы и продолжаем нюхать демократическую парашу от самого гуманного суда.

– Красиво загнул. Ты никак писать начал?

– Угу, уже халявную пачку в мусор отфигачил. В Коннонсуо засел. Только на одну ночь хватило, а потом бросил. Детский лепет на тему: «Как я провёл лето у бабушки».

– Что я делал у бабушки? Дважды поимел старушку! – проорал Сулев, активно имитируя процесс.

Меня аж передёрнуло от его жлобски американизированного ударения на второй слог.

– Слышь, некрофил, давай быстрей слезай с кумара. Всех вертухаев взгоношишь своими воплями.

– А потом задул лягушке и соседке хохотушке… – тут он застрял в рифмах и замер.

– Угомонись, а то верняк – полный риммель³ настанет.

– Знаешь, что? – вдруг печально произнёс Сулев, – В Эстонии я такого себе не позволял.

– Стыдно перед головоногими?

– Обидно. Я же про соседку. В школе вместе учились. Иногда снится.

– А-а, я то подумал, что ты про свои стишата.

– Мы очень музыкальная нация. Все пишут стихи.

– А танки⁴?

– Вот хрен вам. Мы в НАТО. Пусть они ваших танков боятся. А нам сейчас всё и на всех пох. Мы им казармы и аэродромы готовим, а они вам так накостыляют, – тут он задумался, – Если успеют… нас на карте найти и добраться. Слушай, я пойду. Что-то не то. Надо подновить замес.

Он сорвался с места и боком выдавился из камеры, зацепившись за косяк. Я некоторое время смотрел на дверь, а потом перевёл взгляд на стопку листов с переводом решения суда. Совершенно нет никакого желания ковыряться в этом коряво сведённом жульничестве.

– Сделаю тебе, Сулев, подарок, – я слегка поклонился двери, – Плагиат, конечно, но всё равно не для вмазавших эстонцев догонялки.

Намного дольше вспоминалась сама танка⁵, чем её исправление. Но получилось даже где-то вполне искренне и немного лирично:

Всю бы таможню

Развесить в саду, на уныло

Стоящие вишни!

Красотою цветущего сада

Утешится сердце моё.

Сулев вернулся минут через десять. Вошёл он преувеличенно твёрдо ступая и сел, напряжённо выпрямив спину. Его новое состояние выдавали только внезапные порывистые движения и невероятно расширенные зрачки, теперь занявшие всю радужку. Я вздохнул, представив последствия, но понадеялся, что он обычно ходит уставившись себе под ноги и сегодня вертухаев задирать не будет.

– Давай… поговорим о твоём судейском… вердикте, – проговорил он с длинными паузами, которые заполнял то задумчивой, то мечтательной улыбкой, – Но в одном ты прав… финны просто жлобы. Надо их срочно на покер раскрутить… а то всё… сами оприходуют.

– Хорошо загнул. Только погоди чуток. У меня для тебя готова почти японская танка, – я прокашлялся и зачитал свою обработку.

Сулев долго молчал, потом потёр глаза. Чихнул. Покачал головой:

– Да уж… ничем не лучше российских танков… коряво… угловато… вам бы только воздух и деревья портить.

– Зря ты так. Тут мы мировые лидеры. Сейчас вон обещают «Чёрного орла» запустить.

– Это что, тоже танк?

– Да.

– Всё у вас так и осталось… через жопу, – он вздохнул и прикрыл глаза, – Даже не извиняйся. Танки с птичьими именами… вертолёты с крокодильими… то «тюльпаны»… то «георгины»… не армия, а сборище ботаников-зоофилов. А представляешь… бац, находятся такие толковые головастики… и принимают на вооружение автомат «Герыч»… танк «Метадон»… взрывчатку «Субутекс». Вот тогда весь мир у ваших ног. Все рвутся в новую имперскую армию… и назад в Афганистан… на полевые испытания «Маковый улёт». Империя не зла.

– Ну уж нет, империя очень зла! Не знаю, что ты там себе навинтил, но тебя точно сейчас косым винтом клинит. На твою повышенную гениальность надо санитаров вызывать. Ты же вроде собирался о моём деле перетереть?

– Сам с темы сбил. А что там сложного? – Сулев с силой потёр виски и сфокусировался на кофеварке, – Судья себе в CV ⁶ очередной жирный плюсик вписала? Вписала. Ей на тебя плевать, как и на всё твоё мутное дело. У неё, как я понимаю, один интерес… задавить твоего ретивого столичного адвоката, чтобы из системы так нагло не выбивался. Из принципа. На свидетелей защиты она просто большой и толстый забила… или что там у неё ещё шевелится. Поверь, запроси прокурор пожизненное… так ты и получил бы… под роспись. Ты есть червь. Радуйся, что хоть так отделался. Через полгода-год будет и тебе суд Второй инстанции. Запустят обычную судейскую карусель. Да, а ты апелляцию подал?

– Адвокат обещал прислать копию.

– Видишь… у тебя уже жизнь налаживается. Будешь теперь бумажки писать и ждать ответов… такой вот будет новый смысл кругами суетиться. Потом обломаешься, и тебя тихо переведут на открытку. Станешь тупо пахать за дополнительную хавку… и ждать длительных свиданок, устав от порнухи. Вертухаев начнёшь своей правильной активностью радовать, иначе загнобят. Потом свобода, где ты уже никому не нужен… только надзирающему легавому. А там опять потянет в простой и понятный мир тюрьмы.

– Утешил, сердоболец.

– А сам чего хотел? Ты уже меченый системой… на всю оставшуюся жизнь. Как ни крутись. Клеймённый.

– Давай поговорим о чём-нибудь светлом.

– Давай. Не бездельничай, возьми бумагу и опиши, что с тобой произошло… вот и наступит тебе прозрение… и это, душевное равновесие. Определишь свою роль в этом мире. В жизни же нет ничего заумного. Вечная грязь, которую все старательно не замечают. Как дерьмо в унитаз… поднатужился… наложил… полюбовался… и смыл. Задницу старательно подтёр… и опять чистенький… а нос… он только на чужой запах реагирует.

– Да ты, брат, вульгарист. Забористую дурь твоим корешам закинули.

– На таких корешей… вишнёвый сад бы не пожалел… как этот ваш врач-очкарик⁷ с бородкой.

05 Апреля 2009 года принесённым вертухаем куском кекса я одновременно отметил Вербное Воскресенье, и первые пять месяцев абсолютно бессмысленного болтания между тюрьмами.

– Вертеп… охолощенный, но всё же вертеп⁸, – сытно бурчал я, вывалившись из камеры, а потом бесцельно слоняясь по этажу и задумчиво разглядывая потолок, – Вот вам и обещанное шествие на осляти⁹. Нет, не так… гоняют впустую осляти по вертепам… а таможня давно сожрала морковку. Совсем как бедных евреев, которые по пустыне рыскали сорок лет, чтобы уж точно найти место, где нет следов американской нефти. А у меня впереди ещё семь долгих лет. Хотя, если не зажмут УДО, то три с половиной минус пять месяцев даёт три года и один месяц.

– Ты чё тут шаманишь? – за спиной у меня нарисовался хмурый Сулев, – Башка, как… ну, ты понял… а ты тут маятники рисуешь. Случайно парочку лишних колёс не заныкал? У меня глаза штырит зигзагом… вроде даже третий через затылок попёр.

– Халява всегда выходит боком, – язвительная нравоучительность в моём голосе напрочь победила редкие ростки сострадания, – А с бодяжной халявы можно вообще зажмуриться с финальным обсёром. Исключительно жидким.

– Смотри, как заговорил, – Сулев натужно усмехнулся и облизнул потрескавшиеся губы, – У меня калган¹⁰ крепкий, лишь бы кендюхи¹¹ сдюжили. А ты чего здесь впустую понты колотишь? Крутани вертухая, а? Мне сейчас никак нельзя. У тебя такой вид, что и косить не надо. А я пока у корешей в камере покантуюсь, чтобы сильно не отсвечивать.

Выждав, для приличия, несколько минут я пошёл к вертухайской будке. Коридорный с сожалением оторвался от монитора, и кисло покосился на меня. Явно раздумывал, выключать свой комп со старательно скрываемой секретной порнухой или я и так быстро слиняю.

– Pain killer, please (болеутоляющее средство, пожалуйста) – решил я сократить общение до минимума и избавить его от излишних умственных напряжений.

Вертухай понятливо покивал головой и потрусил к кладовой, соседствующей с моей камерой. Со вздохом поковырялся в замке и втиснулся в узкое помещение. Некоторое время он там слабо чертыхался, но потом замолк, обнаружил искомое и, не оборачиваясь, вытянул в мою сторону руку с большой банкой и с цифрой вместо этикетки. Нетерпеливо потряс ей в воздухе.

– Опять панадол, – пожаловался я этой волосатой руке по-русски и сделал руки ковшиком, слегка стукнув по банке, – Им только печень отыметь… без удовольствия.

То ли от незнакомых слов, то ли от желания поскорее от меня отделаться, но вертухай щедро сыпанул таблеток и продолжил свои личные изыскания.

– Thank you, – поблагодарил я в полумрак кладовки и поплёлся в камеру.

Странная щедрость. Но надо учитывать, что сегодня воскресенье и служивым особо напрягаться нет никакого резону. Лучше недобдеть, чем перебдеть – спокойней вечер будет. А может он там для себя особый вертухайский вазелин ищет, чтобы потом вечером не отвлекаться. Все мы люди-человеки со своими тараканами.

Сулев почти мгновенно просочился в камеру и вопросительно посмотрел на меня:

– Что и сколько?

– Дерьмо, но до хрена. Хочешь, запей, а хочешь, зажуй. Здоровье по рифме.

Сулев утробно заурчал, сгрёб все таблетки и запихнул в рот. Некоторое время он их с хрустом перемалывал, а потом затих.

– Ты их что, даже глотать не будешь?

Он отрицательно покрутил головой, упёрся спиной в стену и впал во внутреннее созерцание. Даже глаза закрыл. Ясно, отходняк пошёл. Тут лучше не мешать процессу, но свербит же.

– Сулев, хорош стенку подпирать, лучше сядь по-человечески, – меня уже стала беспокоить его поза. Полное ощущение, что он, медленно сползая, пытается изобразить равнобедренный треугольник. Как бы затылком об пол не долбанулся. – Стена не рухнет, если ты свою подпорку уберёшь.

– Качает, – Сулев попытался разлепить глаза, но только скорбно собрал морщины на лбу.

– «Летучая мышь», – вспомнилось мне, – Фильм такой старый. «Опять заключенные тюрьму раскачивают». Это про тебя.

– Не, –  вяло сообщил Сулев и вдруг вполне вменяемым тоном быстро забубнил что-то странное, – Тюрьма надёжная, тут хрен дырку под шуруп пробьёшь. А шуруп, забитый молотком, держится крепче, чем гвоздь, закрученный отверткой. И вообще, если болт надо забить аккуратно, его вкручивают. Учись реальной жизни, пока я добрый.

– С тобой всё ясно, красавец. Пусть хромой, зато горбатый.

Дверь слегка скрипнула, и явился растрёпанный Лёха. Реально злой.

– Сулев, вот ты где! Там на тебя сейчас облаву объявят.

– Что? – Сулев с напрягом и явно неохотно, но всё-таки приоткрыл один глаз.

– Твои картёжники уже всех достали. Сам их вчера взгоношил. Они уже и банк сбили, а главного каталы нет. Непорядок. Ты тут тупо кемаришь, а там финское бабло на сторону уйдёт.

– Иду уже, – он решительно потряс головой, – Сушняк валит. Колы нет? А, блин, совсем забыл.

– Ага. Тут одни Миколы да квасные приколы, – Лёха проводил его красноречивым взглядом и повернулся ко мне, – Слушай, а чего это с ним?

– Ломка вроде. Отходняк. Бодун. Хандра эстонская. Хрен разберёшь. Вроде бы вчера закинулся, сегодня добавил, а теперь отходит.

– И где он ширнулся?

– Места знать надо. Он тут свой среди чужих. Тебе завидно?

– Вроде нет. Мне бы в покер так научиться… но без такого похмела. Лучше вообще по старинке. Как в том тосте: «В меру выпитая водка хороша в любых количествах».

– Тут я за. Но всяко лучше финская водка в теплой компании, чем теплая водка в финской тюрьме. Кофе будешь?

– Давай. У меня две новости.

– Начинай по нарастающей.

– Меня назначили старостой камеры и начнут платить деньги.

– Нормально. А что ваш славный Джон-гандон¹²?

– Женьку вчера перевели в Коннунсуо. Вот кому точно будет не сладко. Там все его подельники сидят. Кранты ему, если быстро не слиняет.

– Этот быстро слиняет. Только будет ли ему от этого дома лучше?

– А ты почём знаешь?

– Он тебе про свои заморочки в Выборге рассказывал?

– Долги, что ли?

– Да.

– Говорил, что есть немного. Но, вроде так, ничего особого.

– Ну, в принципе, да. Если три лимона с копейками под 30% годовых для тебя не представляет ничего такого особого.

– Бакинских или еврейских? – деловито спросил Лёха.

– А тебе не по барабану? 600 хабаровских¹³ тебя устроит? Или 1.000 Франклинов?¹⁴

– Что-то для него крутовато.

– Вот и я о том же. Когда выйдет, то будет должен в два раза больше.

– А кого он раскрутил?

– Каких-то чекистов. Он им за это фазенды обещал построить. Как раз к этому лету. Но сюда залетел.

– Тогда пипец ему. Лучше из Финки вообще не возвращаться. – Лёха задумчиво просвистел первые такты похоронного марша, – Слушай, я тут подумал, это он точно наших таможенников кинул. Они его на ноль помножат, а остатки на лоскуты порежут.

– При чём здесь таможенники? Он про чекистов говорил.

– Чекисты отвечают за охрану границы и всех крышуют, а таможня основное бабло собирает. Порвут они нашего Джона-гандона как таксы глупую крысу. Не с теми связался.

– Не боись. Он без смазки проскользнёт. Как бы все вы ещё виноватыми не оказались. Да, а что у тебя за вторая новость?

– Хреновая. Я звонил директору своей конторы. У них заказов вообще нет, и они мне больше не смогут платить.

– Вот он, подсунутый нам капитализм, собака, вечно в кризис валится. Нет в природе совершенства. Могли бы в девяностых придумать какой-нибудь культурный горби-стабилизм, а не это.

– Ага. Больше всего я боюсь, что мне перестанут даже адвоката оплачивать. Тогда точно… сидеть тут до последнего звонка. Труба, если опять подсунут какого-нибудь хмыря государственного. Он меня вообще доконает.

– Да не бзди ты раньше времени. Куда твой денется? Раз подписался, то будет отдуваться. Иначе финны его радостно отправят в игнор. Он и так своим питерским офисом слишком много клиентов перешибает у местных.

– А как ему платить?

– Девичьими обещаниями.

– Да ты чё? Я на такое не подпишусь.

– А при чём тут ты? Тоже мне ценность. Если не виновен, то будет тебе компенсация. От ста евриков в день. Это минимум. Железно. Вот и считай. Я сижу уже 152 дня, а ты на два дня больше. Пятнадцать штук накапало, как с куста. Минус половину скостят в налоги. Вот и отдашь остатки на правое дело. Ему за глаза хватит на апелляцию и суд. С учётом ранее полученного.

– Они бы и мне точно не помешали. – Лёха закатил глаза, мысленно примеряясь к открывающимся возможностям.

– Так любишь деньги, что уже ревнуешь к другим? Ты лучше определись в приоритетах.

– Да не верю я, что нас выпустят. – Лёха вздохнул, – Уйдут мои кровные бабосы на ветер ни за хер собачий.

– Зря. Есть большой шанс. Чем выше против нас соорудят бумажную башню без опоры, сиречь неопровержимых фактов, тем быстрее и громче сия конструкция рухнет.

– Да наша судья плевала на все опоры… да и на законы.

– Пусть плюёт, но от сопромата ещё никто легко не уходил. Наука, брат, это не вибратор… хочу – вставлю, хочу – выну. Будет ей внеплановый климакс, когда мимо кресла Верховного суда пролетит.

– Сам-то веришь?

– Истово! – я даже решил перекреститься для убедительности, но передумал. Вроде не время и не место, – Вот под местный лежачий камень мы всегда успеем. – тут не удержался, трижды переплюнул через левое плечо и постучал по столу, – Сам видел, что этой бабе соврать, что прокладку в трусах поменять. Вот на этом мы её, стерву двуличную, и достанем. Тут всё просто. Либо она нас, и мы тянем лямку до звона запоздавших бубенцов… либо скоро ударно вмажем по холодной беленькой, не сползая с тёплой перины.

Лёха вздохнул, хотел что-то сказать, но махнул рукой, понуро встал и поплёлся к себе вниз.

– Your lawyer, — буркнул вертухай, приоткрыв дверь и для наглядности потыкав пальцем в пол.

Оторвавшись от очередного бездумного перечитывания книги, я понятливо кивнул. Вот и мой адвокат пожаловал. Сейчас заслушаем часовой детальный отчёт о впустую проделанной работе. Всё-таки оплаченное развлечение.

Может босиком пойти? Или вообще в трусах? И вертухаям работы будет меньше. Сделав над собой усилие, я залез в джинсы и мятую тюремную майку, сунул ноги в шлёпанцы и стал принюхиваться. Даже на мой непритязательный вкус, что-то среднее между хорошо отхлорированным сортиром и давно не чищеной пепельницей. Если сейчас использовать дезодорант, то наступит явный косметический перебор. Ладно, сойдёт и так. Пока спускаюсь, встречным ветром слегка обдует.

Решение не применять дезодорант оказалось исключительно правильным. Оба встречающих меня вертухая моментально потеряли ко мне плотоядный интерес и откровенно старались не особо приближаться. Видно только явились на смену и теперь пытаются сохранить воспоминания о начинающейся где-то весне.

Меня без всякого шмона препроводили в комнату переговоров и вертухаи моментально испарились. Минут через пять появился мрачный адвокат и мой сын.

– Как дела? Хорошо? – бодро спросил сын.

– Офигительно, – не менее бодро ответил ему встречной остротой, – Курорт по высшему разряду.

– А вот Тони до сих пор очень расстроен твоим приговором.

– Мне его пожалеть? Вот чёрт, платок в камере забыл.

– А чем тут так воняет? – не очень тактично ушёл сын от ответа.

– Хлоркой. Я сегодня на себя всю банку высыпал.

– Зачем?

– Для разнообразия. Проверял сопротивляемость организма, – но, увидев его округлившиеся глаза, я решил особо не перегибать, – Парашу хлоркой засыпал, но что-то там заело. Я банку потряс и сдавил посильней, так крышка вылетела и облаком накрыло. А душ только после обеда. Тогда и шмотки в стирку сдам, а то в камере уже дышать нечем.

– Весело там у вас.

– Не горюем… как некоторые. Мы ребята стойкие, вредные, но бойкие. Лады… минуты тикают. Давайте ваши свежие новости.

Сын оглянулся на Тони и зачастил:

– Мы оспорили решение Суда второй инстанции об отказе в отводе судьи. Есть решение Верховного Суда ККО:2005:90. Там такое дело. Проверка собственной работы всегда угрожает беспристрастности судьи. В таком случае судья подлежит отводу. В случае если судья отказывается принимать во внимание и комментировать новые факты дела, то судья также подлежит отводу.

– Что-то вы поздно спохватились. Суд-то уже прошёл.

– Никогда не поздно, – запальчиво парировал сын, – Мы в ближайшие дни также обжалуем действия суда и всего, что происходило во время последних слушаний.

– Но вы не сможете наехать на судью. У неё гарантированная неприкосновенность. Или настали новые времена?

– На судью не можем. Но мы обвиним канцелярию суда в подделке официальных документов.

– Это как?

– Кто-то, явно нарушая закон, не вписал ответы защиты на доказательства и свидетельские показания обвинения, сделанные ими под присягой. Суд, получается, вынес решение без законных объяснений. Вопреки бесспорным фактам, однозначно признанным тогда судьёй. Это нарушило твои права и явно усложнит твою дальнейшую защиту в суде второй инстанции.

– Ух, ты, как заговорил. А если проще и внятно?

– Мы не утверждаем, что сама судья лично подделала протокол. Мы в этом обвиняем исключительно её секретариат.

– Те же яйца – вид сбоку. Ну, и… кто более матери-истории ценен?

– Что?

– Да от тебя сейчас вовсю Маяковским несёт¹⁵.

– Это ещё кто?

– Трибун революции.

– Оратор?

– Chief of ComFut¹⁶ animation team.

– Мастер кунг-фу?

– Нет. Аниматор, растуды его талант, мутант с шершавым языком плаката. Потом в Интернете посмотришь. Кубуфутурист с р-р-р-революционными наклонностями. Первый подарок большевистской России из царской лоскутной Грузии. Сутяжный психопат и бактериофоб. Мне им все мозги в своё время замусорили.

– Саакашвили что-ли?

– Нет. Тот свой, ещё имперский продукт. Ярким был, собака, и плодовитым, пока не застрелился. Не перец, а здоровенный перечище из старой школьной программы. Извини, но в комиксах вроде не издавался.

– Ладно, потом поищу, если не забуду.

– Тогда давай дальше.

– Мы обжалуем твой приговор на основании того, что в нём были грубо извращены все факты. Туда же добавим те аргументы, которые мы выдвигали во время заседаний.

– И что это даст?

– Потребуем снять с тебя все обвинения.

– Требовалка у вас слабовата. Тут надо что-нибудь поувесистей.

– Куда же ещё? Закон Финляндии был изменен только 14 декабря 2008 года. Тебя арестовали 5 ноября. В действующем в то время законе прямо сказано, что таможня не имеет права облагать фактический транзит никакими налогами. Только административное нарушение со штрафом в 300 евро.

– Докажут… что вот именно этот один-единственный закон имеет обратную силу. Или что-то такое подобное. Здесь так врать научились, что семинары проводить пора. И вообще зреет подозрение, что этот закон из-за меня приняли.

– Не отвлекайся. Факты указывают на отсутствие сигарет в ранних грузах! В соответствии с прецедентом Верховного Суда ты не мог считаться информированным о наличии нелегальных сигарет в грузах, даже… – тут он аж задохнулся, – … даже если такие сигареты вообще существовали.

– А им плевать. Таможенный долг они на меня всё равно повесили.

– Здесь совсем интересно. В соответствии с решением европейской комиссии, таможенный долг появляется только после того, как кто-то употребит этот товар. Вот, если к тому времени такой долг не выплачен государству, то тогда реализуется налоговое преступление. Кроме этого, потребовать выплаты этого долга может исключительно та страна, где этот товар употреблен. И эта страна бесспорно не Финляндия. Судья сознательно подделала протокол. Решение Верховного Суда 2004:56 однозначно трактует: «… появление налогового долга не означает налогового преступления. Налоговое преступление надо доказать отдельно произошедшим». Ясно?