Читать книгу Саги зала щитов. Кюна волчица - Арсений Михайлович Зензин, Арсений Зензин - Страница 1

В меру быть мудрым для смертных уместно.

Многого лучше не знать.

Знать ты не должен удел свой грядущий.

Или забудешь в заботе покой.

Могучие ветра, зарождаясь средь вотчины Аса Ньёрда, бескрайнего ярящегося зимними штормами океана, штурмовали в извечном противоборстве на грани двух стихий ненавистную вольным духам сушу. Но их напор ослабевал, теряя часть своей необузданной силы средь множества глубоких заливов, укрощённый высокими коридорами скальных стен Фьордов. А после они и вовсе разбивались о закаменевшее тело одного из извечных врагов, порождений огненных и ледяных миров Удгарда, горную цепь Саркнар, что неодолимой серой стеной с попирающими небосвод заснеженными пиками вершин, шрамом пролегал через весь Хальконир, деля полуостров напополам. Но ещё до того как затеряться меж бессчетных ущелий ветра проносились сквозь вечно зелённые леса Фьёрдфьёлька завывая в кронах и встряхивая еловые и сосновые ветви распрямляя их даруя свободу от клонившей в низ тяжести снега прочно обосновавшегося за долгую зиму.

Именно одним таким белёсым сгустком, сброшенным еловым исполином и присыпало лисицу, что укрывалась средь корней многовекового дерева. Роскошной рыжей шубки зверёк с длинной мордочкой негодующе встряхнулся и снова залег, устремив взор умных глаз на звериную тропку, бегущую меж сугробов. Лисица уже, который час выжидала свою добычу, предвкушая вкус зайчатины. Запах будущей трапезы она учуяла еще несколько дней назад и, выследив ушастого, залегла у одной из излюбленных тем тропок, ведущих в сторону лизунца ожидая, когда рысак, наконец, покажется. Слегка захрустел снег, и лисица аж вся подобралась в томительном предвкушении. Вскоре показался и сам виновник тождества сменивший темно серую шкурку на зиму более светлой. Рыжая охотница напряглась готовая к прыжку боясь упустить момент, стоит ей промедлить или поторопиться и вкусная трапеза так вдарит по всем своим четырем лапам, что и не углядишь куда метнулся.

Сделав пару скачков по тропе, заяц настороженно замер так близко и так далеко от её лежбища. Русак, поведя головой пару раз обернулся туда сюда и к великому ужасу лисицы испугано стеганув ушами, бросился прочь плюя на свою давно проторенную тропу. А сома лисица почти обиженно, злобно глянула на свою не иначе дальнюю родственницу, спугнувшую вожделенную добычу промчавшись мимо на лыжах, сверкнув на прощанье длинной косой рыжей как мех лисицы.

Сольвейг Хортдоттир мчалась вперед, следуя вдоль громады гор, дороги пред ней далеко забравшейся в лесную чащу не-было и в помине что ни сколь её не смущало. Облаченная в чёрной кожи дубленую броню, кирасу с наплечниками усиленную кольчужными вставками по спине, животу и оплечьях, покрытую накидкой волчьего меха. Воительница лишь придерживалась нужного ей направления, остальное было сейчас неважно для Сольвейг. Рыжеволосая девушка со страшным шрамом на левой половине лица не свойственно ей тяжело и шумно дышала, сосредоточившись на беге, он давал ей краткое забытие. Нет, она не устала и не сбила дыхание, сокрытая бронёй высокая грудь так часто вздымалась из-за волнения, а руки в клёпанных чуть выше локтя кожаных наручах не защищенные от холода рукавицами, толкающие стоящее на лыжах чуть согнутое тело вперед, охватила предательская дрожь. От осознания того что свершила их хозяйка.

Мимо намеренно забирающей в сторону предгорий воительницы проносились стволы высоких елок и сосен, скованных снежным пленном. Сольвейг могла достичь своей цели уже давно и без всяких лыж, просто пройдя по хорошо вычищенной тропе, ведущей от главного городища Фьордфьёлька Лёствёрта к одинокой избушке у самого подножия гор, по тропе на коию мало кто ступал без крайней нужды.

Но она решала иначе ей необходимо было побыть одной, дабы успокоить мысли и сдержать ярость готовую вырваться вместе с треском костей и пробившемся мехом. Ярость что была ново-обретённым даром Асиньи Скади, ярость зверя оборотня Ульфхендара. И случись это, в родном городище отдайся она зову волка в глубине своей души, много бы крови пролилось средь обычных бондов да хирдманов ярла Руагора. При воспоминании о своём названном отце, что ввёл Хортдоттир в свой славный род. Под настоящим ещё совсем недавно, будто вчера отпалыхал Дракар ставший погребальным костром для великого молотобойца Хорта одноглазого. Одинокая слеза скатилась по распаханному шрамом лицу

Сольвейг остановилась, облокотившись о ближайшее дерево, силясь выровнять громкое, словно набат дыхание, скрипом зубов пытаясь приглушить хлынувшие во всю слёзы. Слёзы? Спроси любого хирдмана любую деву щита из городища Лёствёрт да хоть Бондов с любой усадьбы, с любого конца Фьордфьелька, что были хоть мельком знакомы с дочерью хорта Сольвейг, не смотря на свои юные зимы приобретшую за мастерство пляски клинков да суровый нрав прозвище кровавая кройщица. Они бы, каждый из встречных с уверенность сказали, это не про неё, сказали бы, не видели вы её в набегах за океан, когда воительница брала на щит чужие крепости. Как и в стене щитов когда, ведя один из отрядов, отчищала она свое захваченное городище от скогармадров напавших посреди празднования Йольской ночи. Нет, говорили бы они, клянясь на Торовом молоте, у кровавой кройщицы одолевшей на Хольмганге молотобойца Хьярти Освальдсанна и приклепавшую часть его черепа поверх своего шелома как полумаску не бывает слёз, сказали бы все как один северяне знавшие Хортдоттир. А доведись кому попытаться поспорить или убедить их в обратном, двинули бы в бороду как пустобреху, да так что проняло бы и щуров.

Но скупое зимнее око богов не обманешь, как и воронов Одина Хугина и Мунина мыслящего и помнящего, слёзы были. Ведь она, торя новую лыжню, бежала к одинокой избушки жрице богини мёртвых Хель, дабы найти там своего названного племянника своего родича Адульва. Что стал так часто проводить время с овеянной жуткой славой женщиной с вестницей скорби. И сказать ему, дорогому сердцу ребенку, что не далее завтрашнего дня она убьет его деда, своего названного отца Руагора коего вызвала на Хольмганг.

Полузвериный рёв полный горя и отчаянья разнёсся средь заснеженного леса, а уже в следующий миг, отбросив палки и соскочив с лыж, увязну в снегу чуть-ли не до середины бедра. Сольвейг, обнажив пару мечей в полтора локтя длинной, отяжелевших ножны с обоих боков широкого пояса, бросилась истово рубить ствол сосны, видя в разлетавшихся ошмётках коры кровь скогармадров и конунга Игвана в купе с тремя Норнами, что прокляни их Асы, довели воительницу до такого решения.

Жарко пылал, треща целым бревном длинный ложеный камнем по форме ладьи очаг в главном зале Лёствёрта, городища расположившегося на самой кромке воды в одном из фьордов. В зале, возведённом одним из первых в этих землях, в легендарном зале щитов, чьи стены сложенные из неподъемного вида дубовых брёвен в изобилии украшали оружие и щиты поверх хорошо выделанных звериных шкур. А меж двух рядов высоких опорных столбов украшенных искусной резьбой теряющихся концами во тьме кровли средь стропил и перекрытий с коих свисало множество длинных полотнищ молчаливых скальдов истории северных народов. Были выставлены столы да лавки, ломящиеся от угощений, привычных на севере рыбы, мяса, сыра да хмеля, мёда и пива.

Все места были заняты благо зал мог вместить каждого пожелавшего под громкое извечное Сколь опрокинуть пару рогов славя как и древние чертоги чьё убранство спасло городище от разорения как и всех павших жертвой трусливого налёта в священную ночь. Здесь в тепле очага средь плотно жавшихся к друг дружке людей опрокидывающих кубки и рога не-было боле рабов трэлов. Каждый, кто взялся за оружие в ту роковую Йольскую ночь решением ярла стали вольными. Вождь заплатил со соей мошны каждому владельцу даруя храбрым не убоявшихся вражьей стали слугам свободу как и их семьям. Вот только мало кто взял предложенный откуп, а кто и вовсе сам наградил бывшего раба или рабыню с кем вместе держали стену щитов в страшной сече.

Мед лился рекой не раз и не два разлетались над столами песни да драпы в честь сгинувшего молотобойца Хорта и его дочери Сольвейг, в честь могучей Баребры и берсерка ульфхендара Льёта кто, обернувшись полу-зверем, первым пустил кровь скогармадров. Славили и самого вождя ярла Руагора чьё решение, принятое в горячке неравного боя спасло множество людей. Лёствёртцы приходя в себя, отводили израненные души в хмеле. Время от времени сотрясая чертог, громкими клятвами неминуемой мести вот только сойдут снега, и успокоится океан. Мало нашлось бы тех, кто не лишился родича или друга на как его уже окрестили скальды Кровавый Йоль. Знай, Конунг Игван мы не забудем, разноголосо вторя друг другу гремели воззвания уцелевших.

А во главе пира за стоящим аккурат в конце длинного очага столе, на высоком почётном кресле восседал и сам ярл. В красной вышитой по вороту рубахе под медвежьей шкуры накидкой схваченной золотыми фибулами в виде воронов. Он довольно оглядывал своих воспарявших духом людей, коим посветил большую часть своих немалых зим, грея усталое сердце в свете радости переполнявших их лиц.

Рядом с Руагором сидели ближники, по левую руку невестка Аникен, мать последнего кровного продолжателя рода, внука Адульва, в прошлом своём рабыня, что приглянулась сгинувшему в очередном набеге сыну вождя, а ныне кюна. Светловолосая женщина сорока зим в длинном светлом платье. За ней через одно отныне навечно пустующее место принадлежавшее побратиму ярла Хорту одноглазому великому войну и наставнику в своей словно вторая кожа кольчужно-кожаной броне сидела его дочь Сольвейг. Рыжеволосая воительница с перекинутой через плечо толстой косой и усеянным веснушками лицом, обезображенным страшным шрамом на левую сторону от подбородка до лба, что навечно предал деве угрюмо-злобное выражение задорного к верху уголка рта и чуть прищуренного глаза.

Справа, заняв место внука, пренебрегшего пиром в замест обучения у помощницы смерти, находился мастер кузнец Бруни. Приходящейся роднёй дородный лысый здоровяк с вечно опаленной бородой и добродушным округлым лицом красным от жара горна в меховой безрукавке поверх светлой рубахи. Рядом с кузнецом сидел Фиральдер, как его прозвали лёствёртское диво. Настоящий цверг сиречь гном, к чьей великой радости внимание, окружавшее его персону со стороны лёствёртцев с самого первого повеления в городище, начинало понемногу спадать. Низкорослый не выше пояса взрослого мужа посол подгорного племени с длиннющей седой, как и кустистые брови, бородой. Ниспадающей поверх добротной двойного плетения кольчуги увязанной косами и заткнутой за усеянный самоцветами пояс.

За Фиральдером находился последний человек удостоенный чести головного стола, ульфхендар Льёт высокий казавшийся сплошной жилой мужчина с аккуратно подстриженной бородкой и худощавым лицо с убранными в тугой хвост волосами. Облаченный в штаны с широким поясом берсерк прикрыл негу обнаженного торса волчьей накидкой скроенной, так что морда серого служила капюшоном, а холка покрывала, спину ниспадая передними лапами через плечи на грудь. Ульфхендар в свойственной ему манере приветливо улыбался, и ведь было чему, избранник Асиньи Скади уже отвык от такого тёплого обращения средь простых людей обычно подвластных страху пред его братством.

И не зря ведь берсерки буть то оборотни Манбьёрны – медведи или же Ульфхендары – волки, незаменимые среди битв да налётов за свой дивный дар, умение оборачиваться полу-зверем. В дни мира не находили места средь обычных городищ. Ибо видевшие в деле любимцев хозяйки Трюмхейма Скади люди будь то даже хирдманы мешавшие в сечи с ними кровь, жутко боялись былых сподвижников, наделённых невиданным даром но легко теряющих над собой контроль.

Но здесь в Лёствёрте чудом пережившим коварный налёт, никто не сказал бы худого слова, ни Льету, ни ему подобным уж слишком много жизней спас грозный ульфхендар оттянувший на себя внимание множества врагов в самом начале бойни, когда безоружный люд был засыпан стрелами посреди площади.

Лёствёртцы веселились, плескался мед, черпаемый из большущих чанов, кто-то уже трепал соседа за бороду предолгая выйти на зимний хлад почесать кулаки, а кто, решив передохнуть от хмеля клюнул лицом в свое блюдо полное дымящейся снеди. Звучал редкий за пришедшую луну, но приятный израненным сердцам смех.

Вот только Сольвейг с каждым мигом всё больше мрачнела, предаваясь унынию. Кровавую кройщицу пытались подбодрить ежеминутно полня рог в девичьих руках а один и вовсе храбрый ещё безусый паренёк не тот ли кого она крепко колачивала, вбивая ратную наука на ристалище, пригласил сплясать составив компанию уже вовсю скачущим и топающим под пение рожков северянам на том конце очага к коим присоединился Льёт уступивший крепости хмеля, раскручиваясь держа за руки какую-то деву щита подбадриваемый громкими хлопками.

Она была благодарна им, поднимая под громкие тосты свой рог, и ему набравшемуся великой храбрости не иначе парой хороших ковшей, но отказалась. Рыжая воительница нет, нет, да поглядывала в середину стола на своего названного отца силясь свершить немыслимое, силясь подарить ярлу, дар коий не потянул бы ни кто из всех собравшихся, не позволила бы совесть. Руагор не смотря на вымученную улыбку, обрамленную длинной седой бородой, едва держался. Исщерблённое множеством морщин и шрамов лицо было бледно как у мертвеца, лоб выстилал пот, а под небесно голубыми глазами залегли синяки.

Ярл умирал и это знали все, включая родичей да саму названною дочь. Хоть и не сразу, но его всё же убила молодая лучница павшая после от руки Адульва. Стрела, пронзившая на вылет плечо, занесла заразу, с коей не справился старый воин. И теперь славный вождь да великий воин затухал подобно догорающей свече, в глубине души смирившись с бесславной смертью в своей постели лишившись, чести услышать внеземное пение и узреть лик одной из дев битв, дочерей всеотца, что являются павшим достойной смертью в бою.

Но не смирилась с таким концом, его названная дочь кровавая кройщица еще до пира обратившаяся за прощением к Асам посреди славища на главной площади. Десяток высоких идолов окружающих каменный алтарь чашу, безмолвно взирали на неё пустыми деревянными ликами, но жертву молодого бычка приняли охотно, кровь беспрепятственно растеклась от основной чаши по желобкам к более мелким, стоящим у идолов насыщая водою жизни жертвы Асса. Всеотца Одина, громовержца Тора, воителя Тюра, целительницы Эйр, хозяина морей да океанов Ньёрда, великую охотницу и покровительницу берсерков Скади. И прочих-прочих словно дружный род следившими за успехами и поучавшими избранный ими неуёмный народ. Они приняли дар принесённый Хортдоттир твердо вознамерившейся устроить встречу Руагора с валькирией дабы та забрала Вальхаллу дух вождя.

Пир продолжался, поднялся ярл, вознеся над головой правой рукой золотой витой рог дар нового конунга Скельда Аккиссана, левая безвольно обвисла вдоль тела.

– Лёствёртцы я горд, что сижу меж вас. – голос способный повелевать командой морского коня посреди бури призвал к тишине, ненадолго обрывая веселье.

– Асы одарили меня неслыханной честью вести в бой Фьордфьёлькский Хирд. – зал грянул приветственным рёвом сотен глоток. – Друзья и родичи мы выстояли, обагрились кровью, но выстояли, разбив планы бесчестного конунга и не позднее весны, сами нагрянем погулять в чертогах Игвана, указав ему кротчайшую дорожку в Хельхейм. – снова одобрительный гул вторил словам вождя.

– Мы окрепли не только решимость и правом мести, но и союзами, от которых Игван портки обмарает. По пенным полям вровень нашим коням волн пойдут и дракары ярла Вивеки, а сома властительница Тваитфьелька, чьи вороны принесли вчера весть, прибудет уже этой луной. За её здравие и здравие хирда Тваитфьелька. – осушил наравне со всеми ярл свой рог. А пока подливали, продолжил.

– Также на наш зов ответили чертоги зверя, братство охотницы Скади тоже с нами и не только в этом походе мести, но и всегда отныне у берсерков моей волею будет собственный надел по эту сторону Саркнара, слава избранникам инистой великанши!. – Протянув приветственно рог Руагор поклонился в сторону ульфхендара Льета, как и почти весь зал, а затем осушил его, чем немало смутил растерянного таким приветствием берсерка.

Едва закончив речь, Руагор подал знак хирдманам и те под оглушительные радостные многоголосые выкрики внесли в зал несколько добротного вида окованных сундуков. Как и пристало достойному вождю, ярл не отмёл традиции перенятой от пращуров, традиции победных даров особо отличившимся войнам и девам щита. А таких опосля бойни было не мало.

Вождь выкрикивал имя и под одобрительные хлопки хирдман или воительница подходили к головному столу, где под оглашаемые Руагором деяния и громовое Сколь! лёствёртцев принимали из рук кюны Аникен дар новую кольчуги или меч славный лук или украшенный священными рунами топор. Немало было вызвано и былых трэлов, но им ярл даровал не воинскую снасть, а небольшой надел истинную награду для вольного ещё не окрепшего хозяйством человека.

Лёта одарили собственным домом в Лестверте, чтобы ульфхендару всегда было место средь городища, которое он так рьяно отстаивал. Смущённой до нельзя Баребре не привыкшей к такому вниманию, рослой широкоплечей на зависть любому хирдману женщине с чуть грубоватым лицом и светлыми цвета сухой соломы волосами. Единственной женщине молотобойцу во всём Фьордфьёльке дарован был новый молот почти такой же, как у её почившего наставника Хорта. Гравированное рунами било в виде загнутого ну ровно ворона клюв полу-чекана с одной стороны, и глухого квадратного полу-молота на другой стороне, на длинной окованной рукояти. Приняв, сей дар Баребра аж прослезилась, обратив свой взгляд на Сольвейг, не оскорбит ли ненароком дух её отца такое оружие в чужих руках и, получив одобрительный кивок, отошла, прижимая новый молот к груди. Для каждого из подошедших у ярла нашлось и доброе слово и улыбка, каждого ославил он на свой лад, а кода опустели сундуки громко поинтересовался.