Читать книгу Исторический календарь. Новороссийск - Артем Евгеньевич Литвинов - Страница 1

~~~

«Общение с архивными материалами, с книгами прошлых лет – свидетелями событий, которые никогда не повторятся, вводит в мир своеобразный, поучительный и очень увлекательный. И мы, только прикоснувшись к нему, открыв только некоторые из малоизвестных страниц, ещё раз усвоили известную истину о том, что Новороссийск без нас может прожить, но мы без него – никогда».

Герасименко А., Санеев С.

~~~

~~~

Отгремели залпы турецкой шрапнели и гул проносящейся русской конницы. Увенчались викториями походы армии Николая I в Болгарию, на Кавказ и на северо-восток Анатолии, давшие возможность заявить об обширной автономии греческих земель. Завершилась очередная русско-турецкая война, небо прояснилось первыми мирными лучами.

Над восточными отрогами Кавказских гор поднялось бодрящее осеннее солнце. Горцы давно собрали урожай овощей, фруктов, ягод и озимых зерновых. Поспевал виноград и яровая пшеница, в самом соку была бахча. За Россией закрепилась территория от устья реки Кубань, севернее Анапы, до поста Святого Николая, южнее Поти, согласно заключенному 14 сентября 1829 года Адрианопольскому мирному договору.

Он не установил полного согласия на этой территории. Черкесские племена, подстрекаемые османами и британцами, начали «священную войну» против «неверных». Английские агенты умело вели среди аборигенов Причерноморья антирусскую пропаганду.

Всё это заставило правительство Российской империи установить охрану побережья. Прежде всего, ввести крейсерство боевых кораблей вдоль Кавказского побережья Чёрного моря, создать Черноморскую береговую линию, состоящую из ряда небольших фортов и укреплений. Одним из них стал Новороссийск.

Крайне тяжелой была жизнь первых новороссийцев, солдат и офицеров гарнизона укрепления. Отсутствовали какие-либо условия для жизни. Ни жилья, ни полей, ни огородов, всё это нужно было строить и создавать самим. Перебои с подвозом питания и чистой пресной воды, непривычный климат, вызывающий малярию и другие болезни, шквалистый холодный ветер норд-ост, приводящий к обморожению, сложные отношения с коренными жителями.

В такое сложное время и зарождался город, ставший городом-героем, городом морской славы, городом-тружеником, родной Новороссийск.

~~~

В ПОЛДЕНЬ 12 СЕНТЯБРЯ 1838 ГОДА В СУДЖУКСКУЮ БУХТУ ВОШЛА ЭСКАДРА ЧЕРНОМОРСКОГО ФЛОТА

«Эскадра в составе линейных кораблей «Силистрия», «Императрица Екатерина II», «Султан Махмуд», фрегатов «Энос», «Бургас», «Агатополь», «Браилов», «Тенедос», пароходов «Северная звезда», «Колхида», «Громоносец», транспортов «Чапман», «Слон» и «Ахиолло» под командованием Главного командира Черноморского флота и портов вице-адмирала и кавалера М.П. Лазарева и фрегат «Штандарт» под флагом командира Геленджикского отряда Абхазской экспедиции контр-адмирала М.Н. Станюковича встала на якорь между устьем реки Цемес и развалинами турецкой крепости Суджук-кале».

(ЦГА ВМФ, ф. 243, оп. 1, д. 3929, лл. 17-24 подлинник)

Глубина Суджукской бухты дозволила кораблям подойти на самое близкое расстояние к берегу. 84-пушечный флагманский корабль «Силистрия» стал на якоре в середине линии ближе 100 сажен от берега. Его примеру последовали другие корабли. В машинном отделении одного из первых пароходов эскадры Черноморского флота «Громоносец» цилиндры покоились на массивных колоннах, скреплённых с фундаментальной рамой. Сквозь днище цилиндров проходили длинные штоки, насаженные на поршни.

За некоторое время до входа в бухту титаническая работа кочегаров с углём и топками привела к вращению коленчатого вала. Он производил попеременный впуск пара то в верхнюю, то в нижнюю полость каждого цилиндра через специальную золотниковую коробку. Пар от котла подводился по трубе через золотниковые коробки в цилиндр высокого давления, затем, последовательно, в цилиндры среднего и низкого давления, а из цилиндра низкого давления он уже отводился в конденсатор.

Паровой двигатель заменял многочисленные мачты, поддерживаемые поперечными вантами и продольными штагами. Пароходная часть эскадры теперь не зависела от стойкости к непогодам главных брусьев – шпинделей – на фок, грот и бизань-мачтах. Они не требовали починки накладных сегментов, или фишей, с заполненными чиксами пустыми пространствами. Ремонт многих десятков вулингов, скрепляющих мачту, и дополнительных наделок – шкало – оставался в служебных обязанностях вахтенных матросов на парусных фрегатах, бригантинах и каравеллах.

В свою очередь, большую проблему для пароходов составляло неравномерное использование гребных колёс. Команда «Северной звезды», «Колхиды» и «Громоносца» знали не понаслышке, что волнение на море для них – просто беда. Когда пароход кренится на правый борт, то работа левого обнажённого колеса бесполезна. Переваливается корабль на противоположный борт, правое колесо вращается впустую. От такой качки части машин быстро изнашивались, выходили из строя, а лопасти колёс ломались. Тем не менее, именно за пароходами оставалось будущее военно-морского флота Российской империи.

К счастью погода в начале сентября 1838 года у подножия Маркхотского хребта выдалась безветренная. Место, избранное для высадки десанта, образовывало пологое безлесное пространство, возвышение, усеянное курганами и глубоко вдающимся в бухту мысом. За этим прибрежным уступом лежала долина, покрытая шибляком и арчевником, идущим параллельно к западному берегу бухты.

Сообразно с этой местностью эскадра правым флангом обогнула мыс, избранный для десантирования, и образовала клинообразный угол из кораблей и фрегатов. Артиллерия с флота открыла огонь, вызвавший у горцев панику. Местные жители, занимающие лес при самом устье Цемеса и некоторые другие места, разбежались. Тем самым, дав возможность спустить гребные суда и посадить на них войска и добровольцев-грузчиков первого рейса.

Вице-адмирал Михаил Петрович Лазарев заблаговременно распорядился для содействия сухопутным войскам при занятии берега Суджукской бухты назначить командирам транспортов и пароходов из охотников нижних чинов бригаду добровольцев. Командовать сводным батальоном оных был назначен начальник штаба эскадры капитан-лейтенант Николай Метлин.

Сосредоточенный огонь морской артиллерии в столь близком расстоянии лишил горцев возможности всякого сопротивления. Когда залпы с кораблей умолкли, гребные суда дружно двинулись к берегу, стреляя картечью. Первым из добровольцев-грузчиков, а по совместительству умелым канониром, в гребное судно попал один из кочегаров парохода «Громоносец». Русский мужик – на все руки мастер. В несколько минут высаженные первоочередным рейсом пять батальонов пехоты и четыре орудия артиллерии заняли берег до самой вершины прибрежной полосы. Батальон Тенгинского пехотного полка составил авангард, а батальоны Навагинского полка – правое и левое прикрытие.

Сухопутные части двинулись вперёд, а добровольцы-грузчики начали обустройства подхода для следующих гребных судов, установку артиллерии и подвоза ядер. Наш кочегар попал в отряд, сформированный для занятия оконечности бухты и плавневого криволесья, покрывающего берег в устье реки Цемес. Она терялась в камышах, тростниках и рогозе обширного болота. Пехотинцы пробирались вверх по реке и постепенно занимали лес. Неприятель делал редкие контратаки с выстрелами и криками, но шаг за шагом удалялся вглубь, не показывая намерения сопротивляться.

Не доходя версты до истока Цемеса, черкесы ретировались, а пехотинцы под командованием Николая Николаевича Раевского разбили лагерь близ развалин четырёхугольной крепости, некогда построенной генуэзцами. Около неё добровольцы нашли изобильный источник воды, достаточной для большого отряда, где сей последний расположился лагерем вокруг развалин. Пятьдесят казаков были выставлены в караул, а остальная группа десанта при малых потерях и незначительном числе раненых легла отдыхать.

Вдруг кочегар с парохода «Громоносец» услышал у своего уха странный звук, напоминающий мяуканье обычного кота, который жил у него в костромском доме на печи. Животное явно проявляло интерес к человеку, но и одновременно было напугано миновавшей канонадой и массированным наступлением вдоль болота реки Цемес. В длину этот кот достигал чуть менее одного метра, ноги были высокие, хотя хвост недлинный. Жёлто-буроватая, однотонная окраска с более светлым низом напоминала рысь. Это выдавало в нём дикого представителя кошачьего мира этого леса, а не убежавшего из сакли горца домашнего жителя. Кот, выбравшийся из камышей, не спеша миновал колючий кустарник ежевики по утоптанному берегу Цемеса. Открытой поляны он явно опасался, поэтому целенаправленно шёл к кочегару, расположившемуся под безопасной кроной ивняка.

Дикий хозяин местных зарослей откровенно интересовался съестными припасами, неблагоразумно оставленными кочегаром у своих ног в открытом наспинном мешке. Доброволец сразу понял это и, взяв в руки кусочек солонины, поманил ей камышового кота. Тот аккуратно и бесшумно подкрался к новоиспечённому другу и, подгибая под себя одну лапу, начал есть прямо с рук. Зверь был легко ранен шальной пулей. Кочегар погладил милое животное, перебинтовал кровоподтёк, и оно ответило ему удовлетворительным урчанием.

После наведения небольшой переправы через реку Цемес и оценки перспектив использования берегов Суджукской бухты для дальнейшей фортификации, команда добровольцев отчалила обратно к своим кораблям. Кочегар ловко спрятал камышового кота с залеченной раной среди своих вещей и смог пронести этот небезопасный для его службы груз на борт парохода. Представитель фауны не был удивлён новой обстановкой, а, наоборот, с интересом изучил доступные отсеки машинного отделения. Моряк крупно рисковал, нарушая строгий военный устав, неисполнение которого грозило ему возвращением в кабалу жестокого крепостничества.

Никто и никогда и не подумал бы, что этот камышовый кот окажется лучшим ловцом грызунов на всём Черноморском флоте. Слава о ловкаче и красавце Цемесе, прозванном так в честь местности, где произошла встреча с ним, дошла до самых старших чинов командования. Было принято наиболее рациональное и благоразумное решение. Ссаживать на берег столь полезного члена экипажа и наказывать его хозяина не стоило. Драгоценного охотника на пронырливых вредителей вместе с кочегаром направили в эскадру дальневосточной экспедиции Геннадия Ивановича Невельского.

В те времена в долине реки Цемес было заложено Константиновское укрепление и четыре блокгауза, а также адмиралтейство, склады и магазины для провизии, такелажа и другого имущества, сараи для исправления гребных судов, кузницы, казармы для мастеровых со службами, дом смотрителя адмиралтейства, а также пристань и многое другое. На противоположном конце Мирового океана камышовый кот Цемес ловил мышей, спал в кубрике или близ благоухающего камбуза, страдал от тихоокеанских штормов бок обок с людьми у берегов острова Сахалин, Алеутских островов и в водах залива Аляска.

На сегодняшний день слава уроженца новороссийского леса передаётся у моряков из уст в уста, а его чучело хранится в знаменитом Дарвиновском музее, созданном биологом Александром Котсом, собравшим удивительные примеры эволюции в витринах московской экспозиции.

~~~

11 СЕНТЯБРЯ 1839 ГОДА ЗАЛОЖЕН ФОРТ МЕЖДУ КРЕПОСТЬЮ АНАПА И УКРЕПЛЕНИЕМ НОВОРОССИЙСК

«К 18 октября строительство форта, названного по Высочайшему повелению «форт Раевский», было закончено и торжественно освящено при громе орудий с бастионов. Гарнизон форта составили 6-я мушкетная рота Тенгинского пехотного полка с командой мастеровых, которая осталась для окончания строительных работ».

(«Кавказский сборник», Тифлис, 1885 г., т. 9, стр. 135)

Смеркалось. Ярко-красные огни южного заката плавно ложились на кроны небольшой дубравы, притаившейся в лощине широкой балки окрестностей урочища Семигорье. Над холмами предгорий Кавказа высоко в вечернем небе пролетали озёрные чайки, покидающие места гнездовья, лиманы Приазовья. Они с заоблачной высоты искали лучшие места для зимовки вдоль Черноморского побережья. За широкой долиной, используемой черкесами для пастбища овец и коз, с уступа горы Солдатская открывался живописный вид на крепость Анапа, бывшей некогда важным аванпостом Османской империи. Из противоположной стороны через перевал Волчьи ворота с берегов переименованной Цемесской бухты шли обозы с провизией и строительным материалом в заложенный осенью 1839 года форт Раевский.

Восседая на пеньках и подкладывая в огонь пожелтевшие от нескончаемой летней жары листья и ветви валежника, беседу друг с другом вели два двоюродных брата Игельстром Константин Евстрафьевич и Вегелин Александр Иванович. Оба они участвовали 24 декабря 1825 года в восстании в Литовском пионерном полку и были приговорены военным судом к лишению чинов и дворянского звания, а далее к смертной казни. По Высочайшей конфирмации смертная казнь заменена ссылкой на «каторжную работу на 10 лет и потом оставить в Сибири на поселение». Каторгу братья отбывали в Читинском остроге, на Петровском заводе. Со временем им было дозволено поступить на не менее опасную службу в Отдельный Кавказский корпус. Первых из них зачислен пионером второго класса в Кавказский сапёрный батальон, а второй – рядовым в Кабардинский егерский полк.

Напротив них, с противоположной стороны от костра, починял седло и упряжь молодой безусый казак из сотни Азовского казачьего войска, направленной сюда для охраны земель от набегов горцев-абреков.

– Слышали ли вы о реализованном прожекте Лазаря Марковича Серебрякова, милейший Александр Иванович? – начал, поправив ветви с тлеющими желудями, Константин Евстрафьевич.

– Поведайте, братец. Давно не приходила корреспонденция. Чувствую себя в информационной блокаде.

– В малярийных плавнях долины реки Цемес уже завершилась рубка леса под прикрытием двух батальонов. Два орудия оберегали земляные работы по постройке форта. Часто приходилось вступать в перестрелку с черкесами. Тем не менее, уже как год назад на берегу бухты появилось самостоятельное оборонительное сооружение прямоугольной формы размером восемьдесят на сто метров, с выступающими по середине стены бастионами, дающими возможность вести круговую оборону. Хотя гарнизон форта всего одна рота, в нём уже есть две казармы, домик для офицеров, пороховой погреб, гауптвахта, караульная и цейхгауз. Говорят, что весь он состоит из прутьев, обмазанных глиной. Местные называют этот материал турлуком. Сего нельзя было допустить, многоуважаемый Александр Иванович. Сей крепёж крайне ломок под обстрелом артиллерии, которой неблагоразумно снабжают англичане наших недругов на Кавказе.

– Не могу с вами согласиться, Константин Евстрафьевич. Не далее как третьего дня казачий старшина, досужий до всего вокруг, рассказывал мне, что потребный для возведения при укреплении Новороссийск адмиралтейства камень, кирпич и песок приобрели в Керчи. Кроме того, инженерный штаб-офицер у подножия Маркхотского хребта провёл изыскания глины, для изготовления собственного кирпича. Лес же, равно и гвозди, железо для кровли и прочие материалы к строению казармы и пристани полагалось приобрести в Херсоне. Так что опасаться ядер и пуль горцев в Новороссийском укреплении не следует, да и особой ловкостью и смекалкой, чтобы совладать с канонирской наукой, они не отличаются.

– С вашего дозволения, почтенный Александр Иванович, хочу с вами поспорить. Как-то раз мне пришлось стать невольным свидетелем допроса местного князька из небольшого племени жанеевцев. Он бахвалился, что на берегах реки Белая, в сотни верстах отсюда, во владениях шапсугов, есть необычный камень. Много десятков лет назад случилось страшное землетрясение и валун, размером с дом, скатился с горной вершины Уна-Коз к самому берегу быстротечной реки.

После осеннего сбора урожая и завершения подготовки к зиме все жители селения Хаджох собрались вокруг него на весёлый праздник. Во время торжества молодые джигиты пытались доказать, что они готовы стать настоящими мужчинами. Самым смелым нужно было верхом взобраться на самую опушку камня по узкой, крутой и скользкой тропе. Раз за разом никто не мог покорить вершину глыбы. Когда все уже было отчаялись, откуда ни возьмись появился румяный джигит. В считанные мгновения он на своём кабардинце взлетел на вершину, вызвав восхищение у старейшин. Когда герой снял папаху, угольно-чёрные локоны рассыпались по его плечам – оказалось, что это красавица-черкешенка.

Тут же мужчины-воины нахмурились. Они остались недовольны подготовкой молодых воинов, которых теперь держат в ещё большей строгости. С тех пор камень прозвали Девичьим, а чрезмерная ловкость и смекалка горцев, на мой взгляд, неоспоримы.

– Отнюдь, сей подвиг отдельно взятой черкешенки не позволяет нам говорить о заслугах или неудачах всего народа.

Разжалованные дворяне неспешно продолжали свою беседу у стен недостроенного Раевского форта, а молодой казачок аккуратно и тщательно возился со знакомыми с детства вещами. После проверки прочности путлища и швеллера, он перешёл к чистке передней и задней лук седла своего донского жеребца. Оставив напоследок подтяжку стремени и подпруги, казачок оттёр запачканное после дальнего перехода крыло и пристругу. Ко всему прочему, он внимательно слушал собеседников, запоминая интересные новости. С юношеским максимализмом он воспринял факт успешной джигитовки бесстрашной черкешенки. В его голове родилась идея повторить, а может даже превзойти её подвиг.

Наступила безлунная ночь, и казачок с лёгкостью вывел двух тягловых лошадей с привязи мастеровой слободы, оставшись не замеченным. По его замыслу необходимо было найти камень покрупнее, приволочь его к лагерю команды Кавказского саперного батальона и доказать свою ловкость. В двух верстах от форта попался именно такой валун. Уплотнённая горная порода, состоящая из зёрен разнообразной формы, была приятного пастельного оттенка. В некоторых местах виднелись прожилки глин, кварца и полевых шпатов, но казачка не интересовало его строение. Главное, что он был достаточно велик. Меньше, конечно, чем дом, но лёгок и вполне посилен клячам для транспортировки в указанное место. Скаковую лошадь, даже пегую кобылу, он бы нипочём не впряг в столь непривлекательную ношу.

Доставив глыбу к дубраве с раскинутым на опушке бивуаком и оседлав донского жеребца, казачок нагло стал звать на обозрение его джигитовки заспанных рядовых и пионеров второго класса, а также безмятежный караул казаков. Все с любопытством смотрели на молодого чванка. Он с первой попытки и безумным гоготом взлетел на вершину валуна, но тот, будучи сложенным мягкими горными породами, стал крошиться и ломаться, треснув по центру от верхушки до основания, под тяжестью лошади и наездника. Почувствовав приближение беды, жеребец лихо соскочил вниз на ровную землю. Маневр был столь быстротечен, что казачок просто-напросто выскочил из свежевычищенного седла и приземлился у ног хохочущих Константина Евстрафьевича и Александра Ивановича.

С того дня парень получил прозвище Хвалько и был назначен в продолжительный наряд по сбору, измельчению и доставке каменщикам строительного материала для Раевского форта, пока не получил милости у старшины казачьей сотни. Через многие года он вернулся в поселение Раевское в звании урядника, завёл семью и хозяйство и рассказывал увлекательные байки казачатам-отрокам о победах русского оружия в годы Кавказской войны.

~~~

3 ИЮЛЯ 1840 ГОДА КОНТР-АДМИРАЛ Л.М. СЕРЕБРЯКОВ ПОДАЛ РАПОРТ НАЧАЛЬНИКУ ЧЕРНОМОРСКОЙ БЕРЕГОВОЙ ЛИНИИ О НЕОБХОДИМОСТИ СОЗДАНИЯ В НОВОРОССИЙСКОМ УКРЕПЛЕНИИ ОБЩЕСТВЕННОЙ БИБЛИОТЕКИ

«Он также обратился с длинным воззванием к офицерам гарнизона укрепления: «… Чтение есть необходимая потребность образованного человека… Я вполне уверен, что каждый, чувствуя пользу подобного предприятия, с охотой согласится на небольшое пожертвование, чтобы содействовать его успеху…».

(Ф.А. Щербина «История Кубанского казачьего войска». Екатеринодар, 1913 г., т. 2, стр. 330)

Накануне этого благоразумного решения на берегу рождающегося Новороссийска побывал нидерландский посланник в Одессе Тетбу-де-Мариньи, выходец из богатого рода негоциантов и, по совместительству, учёный историк, географ и картограф. В некоторых местах долины реки Цемес существовали на тот период времени следы древней постройки. Здесь он поспешил сделать глазомерную съёмку, потому что в планах было разобрать османскую крепость для нового укрепления и казарм. Курганы, представляющие собой небольшие плосковершинные холмы, сразу не заметны, но при картографировании местности часто встречались к юго-востоку, поднимаясь отсюда к южному форту Новороссийска и оттуда к морю. Значительная их часть уничтожена вследствие новых построек Русского поселения.

Контр-адмирал Лазарь Маркович Серебряков показал гостю найденные в них разные предметы: амфоры, урны, небольшие бутылки из белого стекла и некоторую домашнюю утварь из меди, бронзы и железа. Нидерландский посланник с живым исследовательским интересом изучил сильно заржавевшие сабельные клинки, согнутые вдвое, чтобы можно было их засунуть в урны, а также остатки кольчуги, совершенно изъеденные ржавчиной.

Среди остатков форта Суджук-кале, расположенных на берегу моря, в глубине бухты, в двух милях от Новороссийска, Тетбу-де-Мариньи обнаружил следы базара и кладбища с мраморными могильными камнями. В свою очередь, Лазарь Маркович уверял уроженца нижних голландских земель, что, несмотря на множество разрытий, имевших место в Новороссийске и около него, не найдено здесь ещё ни одной монеты.

Вечером же, в день отъезда заграничного посланника, инженерный офицер Иван Кампанейский принёс округлый кусочек меди скифской чеканки. При всей видимой плохой сохранности на нём ничего нельзя было разобрать. Тем не менее, назойливый капитан утверждал, что нашёл здесь много разных драгоценностей, бесценную залежь монет с древними надписями.

Выпроводив незваного посетителя и пообещав ему вернуться в следующий раз для идентификации нумизматической коллекции, нидерландский гость из Одессы сложил последние вещи и направился в сторону пристани к отбывающему кораблю. Деятели науки порой весьма опрометчивы и рассеянны. Некоторые из них, задумавшись о серьёзных, на их взгляд, изысканиях, порой упускают простые вещи.

На этот раз Тетбу-де-Мариньи перепутал чертежи: план Новороссийского укрепления он взял с собой, а ценное издание на японском языке, сущий клад, передаваемый в его роду из поколения в поколение, он оставил на память Лазарю Марковичу Серебрякову. Книга эта, ненадолго пополнившая резерв первой библиотеки в новороссийском адмиралтействе, имела настолько длинную историю, что целесообразно поведать о ней отдельно…

В середине XVII века, в период японской самоизоляции, известной как сакоку, по указанию сёгуна Иэмицу был построен искусственный остров Дэдзима в форме веера в бухте Нагасаки. Первоначально он служил складом и перевалочным пунктом для португальцев. Из-за расширения христианского влияния жителей Пиренейского полуострова на крестьян княжества Симабара сёгунат принял решение изгнать всех европейцев, кроме голландцев, оказавших помощь в подавлении симабарского восстания.

На первом этапе основным товаром для голландской торговли стал шёлк из Китая. Однако позже негоцианты смогли заинтересовать Японию сахаром, что оказалось для них гораздо более прибыльным делом. Кроме того, спросом пользовались оленьи шкуры и разнообразные кожи из Азии, а также изделия из стекла и шерсти из Европы. Из Японии голландцы везли фарфор, а также серебро и другие металлы.

На противоположной стороне бухты Нагасаки монахом Шаонианом был основан буддийский храм Софукудзи. Он принадлежал к китайскому течению дзэн и считался одним из четырёх буддийских «монастырей счастья» Нагасаки, исповедующих верование в истинность Пути. Со дня основания монахи составили зашифрованную книгу-план строения монастыря. В ней скрывалась тайна расположения главной святыни буддистов – многосоставной куклы, напоминающей русскую матрёшку.

Всего таких кукол семь, по числу доброжелательных богов, приносящих человеку радость. В праздничные дни двери храма Софукудзи раздвигались, и на свет представлялся тучный бог Хотэй, покровитель сытости, доброты и везения. Ему поклонялись больше всего, так как всякий желал для себя и близких доброй и неголодной жизни. Далее за ним стоял бог моря – Эбису, который оберегал рыбаков, часто встречаемых в Японии, от штормов.

После был бог урожая, или Дайкоку. Он помогал крестьянам, которые питаются дарами плодородия. Дворяне почитали бога воинов – Тамонтэна и приносили ему на освящение мечи и секиры. Поэты и драматурги, мастера театрального искусства приходили к богине Бэнтэн, в руках у которой были гусли. Шестой бог Дзюродзин давал долголетие старикам, а самая небольшая кукла, изображающая бога Фукурокудзю, помогала обрести мудрость. До неё доходили лишь единицы истинно верующих буддистов. После праздника кукла собиралась в одно целое и пряталась согласно записям в книге в тайник храма.

Под угрозой смертной казни монахи не могли посещать остров Дэдзима, впрочем, как и европейцы не имели права причаливать и высаживаться на другие японские острова. Однажды монах-отступник, тайком изучивший европейский язык, вплавь добрался до голландского корабля. Он считал, что Путь буддиста состоит не в просветлённой философии движущегося бытия, а в реальном путешествии, мореплавании, открытии новых для него земель. Японец пообещал плату за своё место на корабле и достал из-за пазухи обёрнутую от намокания в бычий пузырь ту самую украденную им священную книгу. Дальновидным капитаном корабля оказался один из предков Тетбу-де-Мариньи. Он принял подобное возмещение за его услугу и довёз бывшего монаха в Амстердам.

Как сложилась судьба японца – нам не известно. Перевод и расшифровка каллиграфических иероглифов могли раскрыть тайну хранилища многосоставной куклы. У голландского купца возник алчный план обмена данного артефакта на расширение торговой концессии вдоль побережья бухты Нагасаки. Разнообразные перипетии в жизни торговца не дали развернуться идее по пополнению банковского счёта. Книга многие годы лишь сопутствовала выходцам семьи Тетбу-де-Мариньи, пока неожиданно не осталась в доме новороссийского смотрителя адмиралтейства…

Лазарь Маркович Серебряков, урождённый Казар Маркосович Арцатаргорцян, благодаря природной прозорливости не оставил сей дар на полках основного хранилища первой в городе библиотеки. Книге не удалось встать в один ряд с томами Александра Дюма и Вальтера Скотта, стихами Александра Пушкина и Гомера. Серебряков направил её в Министерство иностранных дел Российской империи. Там на основе ценного оригинала сделали идеальную копию, которую направили в Одессу для ничего не ведавшего в этом нидерландского посланника. Буддийская же реликвия вернулась в храм Софукудзи. Таким образом, выбор командующего 1-м отделением Черноморской береговой линии и укрепления Новороссийск сохранил дружеские взаимоотношения на Западе и наладил контакты на Востоке.

~~~

13 ЯНВАРЯ 1848 ГОДА ВЕТЕР ПЕРЕШЁЛ В СИЛЬНЕЙШИЙ УРАГАН. К ВЕТРУ ДОБАВИЛСЯ МОРОЗ, ДОХОДИВШИЙ ДО МИНУС 5 ГРАДУСОВ ПО ЦЕЛЬСИЮ

«Сильно пострадало здание госпиталя. Стоявшая на рейде эскадра Абхазской экспедиции под командованием контр-адмирала П.Н. Юрьева-2 в составе фрегата «Мидия», корвета «Пилад», командир капитан 2-го ранга Юрковский, брига «Паломед», командир капитан-лейтенант Вердеман, шхуны «Смелая», тендера «Струя», командир капитан-лейтенант Леонов-1-й и судов Отдельного Кавказского корпуса: транспорта «Гостогай», брига «Аргонавт» и парохода «Боец», командир капитан 2-го ранга Рыкачёв, получили большие повреждения».

(Газета «Черноморское побережье» № 122, июнь 1903 г.)

Вечером холодный и тяжёлый воздух с Прикубанской низменности навис над северными склонами Маркхотского, или Ежевичного, хребта. Белая полоса «бороды» страшной угрозой покрыла вершины гор Сахарная Голова и Большая Кобыла. Тёплый и лёгкий морской ветер не мог препятствовать стремительному продвижению масс с северо-восточной стороны кавказских хребтов. Ранним утром яркое солнце озарило безоблачное небо. Начались первые порывы резкого и пронизывающего норд-оста.

Морозец от ветра был ещё лёгкий, покусывал небольно, будто игривый щенок, но к вечеру кутёнок должен был вырасти в лютого кобеля с острыми зубищами. До захода, впрочем, было далеко. День только начинался.

Бора была так сильна, что грузчики и матросы не могли ходить в одиночку и падали с ног. В несколько часов брызгами с моря покрылись, как корой, суда и здания. Древостой Цемесской рощи раскачивался от ветра, деревья клонились к земле, а некоторые трескались и ломались, как спички. Только стойкий можжевельник, скальный дуб и пицундская сосна упорно держались по лощинам балок под натиском стихии.

Пароход «Боец», у которого были порваны якорные цепи, оказался выброшен на берег. То же случилось с бригом «Паломед» и транспортом «Гостогай». Во второй половине дня разбился о берег корвет «Пилад», а раньше фрегат «Мидия», стоявший на бриделях. Хоть он и дрейфовал, но был задержан своим якорем, положенным в помощь бриделю. Несмотря на стальную мощь, мёртвый якорь сдвинулся с места от очередного порыва норд-оста.

Бриг «Аргонавт» и шхуна «Смелая» обледенели до такой степени, что начали погружаться в воду. Экипажами производилась обрубка льда, для облегчения кораблей выбрасывали за борт выстрела, запасные реи, срезали обледеневший такелаж. На шхуне «Смелая» под тяжестью льда сломался бушприт и треснул утлегарь, обломились ноки рей. Благодаря отчаянной смелости и беспримерной силе членов экипажа оба корабля устояли на своих местах.

Транспорт «Гостогай», который пришёл в бухту 11 января с продовольствием для гарнизона укрепления Новороссийск, выбросило на берег за карантином. У брига «Паломед» оборвало обе якорные цепи, и обмёрзший корабль выбросило на берег между блокгаузом и карантином. Пять матросов, которые пытались на шлюпке доставить швартовный канат на берег, погибли при опрокидывании шлюпки. Бриг был полностью разбит стихией, но экипаж с помощью местных жителей сумел спастись.

Тендер «Струя» утонул под тяжестью намёрзшего на снастях льда. Пароход «Боец», пришедший 10 января, после обрыва обоих якорных цепей, выбросило на песчаную мель. Не имея возможности спасти пароход, капитан 2-го ранга Рыкачёв приказал затопить пароход, чтобы спасти команду и не дозволить разбиться о берег от катастрофического волнения.

Только летом этого года контр-адмирал Павел Степанович Нахимов начал работы по подъёму тендера «Струя» из пучин Цемесской бухты. Для этих пионерских водолазных манипуляций использовался водолазный костюм Августа Зибе. Он был приобретён в Великобритании у коммерсантов братьев Джона и Чарльза Динов.

В Российской империи уже в 1829 году механиком Гаузеном, служившем на флоте в Кронштадте, также был предложен вариант «водолазного станка». Он состоял из кожаного костюма, металлического шлема и грузов. Голова водолаза находилась в уменьшенном колоколе с иллюминатором. Сжатый воздух подавался с помощью насоса в шлем, который крепился на плечах водолаза металлической шиной и не был соединён с костюмом герметично. Излишки воздуха выходили из-под нижнего края шлема. Из-за опасности проникновения воды внутрь шлема водолаз должен был всё время находиться в вертикальном положении, не совершая наклонов. Изобретение Гаузена в дальнейшем было усовершенствовано, но использовалось российским флотом крайне редко, в отличие от зарубежного образца.

Водолазные работы проходили в крайне сложных условиях. Бушприт тендера оказался вдвинут во внутрь, якоря вместе с верпами сброшены за борт, носовые орудия переведены на корму. Цепи, на которых он стоял на мёртвом якоре, найдены расклёпанными. Изломанные топоры и абордажное оружие, найденное в различных местах на верхней палубе, доказывали небывалые усилия, употребляемые для обрубывания льда.

Иностранное водолазное облачение, состоящее из освинцованного шлема с иллюминаторами для наблюдения, на первых этапах подъёма тендера «Струя» не выказывало неудобств и опасности. Воздух подавался через шланг и был защищен дополнительной прослойкой. Угроза жизни водолаза возникала при его падении, так как в этом случае шлем быстро наполнялся водой. Застраховаться от таких случаев при перемещении по неровному дну Цемесской бухты было практически невозможно.

Несмотря на все сложности, Павел Степанович Нахимов справился с командованием поднятия этого корабля, проведя одну из искуснейших механических операций на море, но не успокоился на этом. Ему пришла в голову идея о модернизации водолазного костюма. Он поделился своими умозаключениями с отечественными инженерами Военно-морского флота. Ими был изобретён первый пример мягкого водолазного скафандра трёхболтового снаряжения.

Он состоял из медного шлема с завинчивающимся иллюминатором и крепился тремя болтами. На нём размещались травяще-предохранительные золотниковые клапаны, препятствующие проникновению воды при наклоне. Водолазные рубахи изготавливались из трёхслойной прорезиненной материи. Для увеличения веса водолаза использовались грузы и галоши, которые могли нейтрализовать положительную плавучесть. Утяжелители крепились двумя плечевыми ремнями поверх манишки и нижним брасом, который пропускался между ног водолаза и застёгивался пряжкой у переднего груза. Расположение заднего груза несколько ниже переднего придавало водолазу под водой наклон вперёд и облегчало его передвижение. Воздух подавала механическая, а затем электромеханическая воздушная помпа.

Данное стандартное водолазное снаряжение используется в российском Военно-морском флоте с XIX века и по сей день. Своим рождением оно обязано таланту Павла Степановича Нахимова и его профессиональным решениям, сделанным в городе Новороссийске при подъёме тендера «Струя» из вод Цемесской бухты.

~~~

28 ФЕВРАЛЯ 1855 ГОДА УТРОМ В ЦЕМЕССКУЮ БУХТУ ВОШЛА НЕПРИЯТЕЛЬСКАЯ ЭСКАДРА

«Капитан над портом Новороссийск капитан 1 ранга И.Г. Арищенко доносил рапортом: «28-го числа прошлого февраля рано утром сделан сигнал с наблюдательного поста, означающий следование неприятельских судов к Новороссийску. В 8-м часу утра из-за Суджукского мыса показались четыре пароходных судна, которые прибыли в залив и стали на якорь между Новороссийском и бывшей турецкой крепостью Суджук-кале… В 9-м часу колёсный пароход-фрегат начал бросать бомбы, которые перелетали через морскую батарею. Канонерская лодка завела шпринг и, став к батарее боком, бросала бомбы: вскоре и прочие суда стали производить пальбу не только днём, но и ночью с 28 февраля на 1-е число марта…».

(Музей-заповедник истории города Новороссийска, ф. 1, д. 14, НВ 9334/2)

Ход русско-турецких войн невероятно противоречив и долог. Однако Крымская, или Восточная, война 1853-1856 годов является, пожалуй, одной из самых ярких страниц в этой истории. В тот период времени Российская империя стремилась уничтожить умирающую Османскую империю и захватить желанные проливы Босфор и Дарданеллы. Турция противодействовала этому и собиралась использовать свои силы с целью подавить освободительное движение балканских народов. В планы Лондона и Парижа не входило усиление России. В этом их поддерживали Австро-Венгерская империя и Сардинское королевство. Все они рассчитывали ослабить могучего восточного соседа, в лучшем случае отделив от него Крым, Кавказ, Польшу и Финляндию.

До первых сражений, которые уже развернулись в Дунайских княжествах, на Балтийском, Азовском, Белом и Баренцевом морях, а также на Курилах и Камчатке, непосредственно в Новороссийске оставался ещё целый год. Отрядом кораблей под командованием вице-адмирала Л.М. Серебрякова 3 марта 1854 года началось снятие гарнизонов укреплений Черноморской береговой линии и их переброска в Новороссийск.

За несколько дней до этого император Николай I собственноручно написал инструкцию командующему отдельным Кавказским корпусом графу М.С. Воронцову: «… Обратить главное внимание на сохранение Анапы и, буде можно, Новороссийска. Ежели Геленджик и Кабардинск отстоять нельзя, гарнизоны сии отводить к Новороссийску, чем защита сего места значительно усилится, а когда и этот важный пункт нельзя будет сберечь, всё в нём сжечь и уничтожить, равно как в Геленджике и Кабардинском, и отступить всеми силами чрез Раевский форт к Анапе…».

Накануне трагического утра 28 февраля 1855 года Лазарь Маркович Серебряков выехал по вызову князя Александра Сергеевича Меншикова в ставку. Начальником 1 отделения Черноморской береговой линии в Новороссийске остался Александр Осипович Дебу. В своих воспоминаниях, сделанных на правом берегу реки Сырдарья в укреплении Джулек, он писал: «Из города выведены жители и больные, оставлено Константиновское укрепление. Матроски и их дети хаотичными колоннами следовали в глубину Цемесской долины, спасаясь от предстоящей бомбардировки врага. Грязные и оборванные, они перемешивали бесплодный и бесполезный суглинок, но шли вперёд, подчиняясь моему приказу, будто бы офицеры и рядовые. Невозможно было смотреть на их лица без глубокого сожаления. Они знали, что оставленные хаты и бараки, вероятнее всего, превратятся в руины. Но я прекрасно знал, что их жизни, безусловно, ценнее скарба и поношенного хламья. Эта, на первый взгляд, бесчеловечная эвакуация оправдала себя сразу после входа вражеской эскадры в воды Цемесской бухты.

Враг имел в своём составе французский колёсный двухмачтовый пароход при двух орудиях и 4 английских корабля: колёсный 20-пушечный пароход-фрегат, винтовой корвет с 13 пушками и 4-пушечную канонерскую лодку.

Им противостоял наш немногочисленный гарнизон и устаревшая батарея. Оборонительный отряд, не считая офицеров, состоял из 373 унтеров, 55 музыкантов, 3184 рядовых, 190 нестроевых и 65 денщиков. С севера Новороссийск охраняли блокгаузы и валы с артиллерией. Со стороны моря вдоль берега располагались 4 морские батареи при 69 недальнобойных орудий. Это были полевые гладкоствольные, заряжавшиеся с дула шести- и двенадцатифунтовые пушки и несколько мортир. Дальность их стрельбы гранатами достигала не более 500-600 саженей, а картечью – вдвое меньше того. По своим боевым характеристикам они многократно уступали морской артиллерии англичан и французов.

Обстрел продолжался весь день и всю ночь. Чувствуя себя в полной безопасности, с дистанции 1500 саженей вражеская эскадра открыла огонь по городским кварталам. Было повреждено много домов в городе и одна орудийная платформа на 1-й Приморской батарее. Потерь в людях не было, всё гражданское население и больные солдаты успели перейти к истокам реки Цемес.

Город оставался совершенно беззащитным от огня кораблей. Тем не менее, главной позицией по отражению атак с моря была определена 1 батарея. На ней были сосредоточены все имевшиеся в укреплении крупнокалиберные орудия. Это всё, что могли противопоставить защитники Новороссийска флоту противника.

Приморская батарея подняла стволы орудий до предела и попыталась ответными залпами достать англо-французские корабли, но ничего не вышло. Даже усиленные заряды не добрасывали ядра, и они падали в воду с большим недолётом. Пришлось отказаться от бесплодной траты боевого запаса.

Враг методичным обстрелом ровнял Новороссийск с землёй. Рушились стены фортов и зданий, пылали пожары. Казалось, что в нём не сможет уцелеть ни одна живая душа гарнизона. Только с наступлением темноты гул канонады сменился редкими одиночными залпами. Под покровом ночи мы смогли отправить в тыл раненых, а также денщиков и остаток мирных жителей, не входивших в боевой расчёт крепости.

Командир англо-французской эскадры расценил молчание русских пушек как подавление артиллерии укрепления, но он просчитался. Русский солдат и не думал сдаваться или оставлять свои позиции. Обстрел из крупнокалиберных пушек не смутил стойких защитников города и не загнал их в подземные казематы. Передохнув, комендоры крепости даже из устаревших орудий достигли такой скорострельности, что одна из них не выдержала накала и разорвалась от частых выстрелов. Меткость нового огня стала превосходной, свидетельством чему стало поспешное отступление изначально приблизившейся эскадры неприятеля за пределы сектора обстрела Приморской батареи.

К 14 часам пополудни англичанам и французам пришлось расстаться с надеждой взять город с моря. Тогда союзники решили поднять на штурм Новороссийска враждебных горцев, большой конный отряд которых сосредоточился на противоположном от места боя берегу бухты. Как выяснилось позже, горцы безучастно следили за неравным поединком. Англичане посылали к ним своих эмиссаров, чтобы уговорить двинуться на штурм наших редутов. Горцы не считали русских солдат друзьями, но уважали их доблесть и отказывались нанести удар в спину. Так закончился второй день обороны Константиновского укрепления.

Командир вражеской эскадры в ночь на 2 марта отдал приказ о прекращении огня. В наступившей тишине гарнизон крепости отчётливо слышал стук молотков и топоров с кораблей неприятеля. Шёл ремонт повреждений, нанесённых русскими ядрами. В тревожном ожидании десанта прошла очередная ночь. Наутро стало очевидно, что враг не осмелится высаживаться на берег Цемесской бухты. Не выполнив угроз о захвате укрепления, союзникам пришлось покинуть акваторию залива.

Бог благословил защитников правого дела. Неприятель при ожесточённой канонаде не мог заставить замолчать своими орудиями огромных калибров наши восемнадцати- и двенадцатифунтовые пушки и мортиры, против него державшиеся.

За артиллеристов говорило само дело и стойкость сопротивления их против врага, превосходившего в числе и средствах. В воздание доблестных подвигов мужества, явленных на действовавшей батарее, имел честь просить ходатайства у вице-адмирала Лазаря Марковича Серебрякова о даровании прислуге за ней, из 170 человек состоящей, двенадцати передовых знаков отличия военного ордена. Я вслед за сим вступил с представлением, докладывая, что велика заслуга при удержании Новороссийска капитана Карла Самойловича Торкмуса. Кроме того, бывших под командою его на 1-й Приморской батарее штабс-капитана Сергиенко, прапорщиков Лихотинского и Винклера достойны особенного вознаграждения. Оных за примерное командование комендорами, благоразумие и исключение безрассудного и губительного героизма. Также долгом моим посчитал я свидетельствовать о мужестве Новороссийского коменданта полковника Ивана Ивановича Масловича, всё время бомбардировки не сходившего с батареи.

Новороссийска лежал в руинах, но не был захвачен вражеским десантом. Гражданское население было спасено, а гарнизон крепости Приказом Военного Министра 28 февраля 1856 года, спустя ровно год после начала обороны, был заслуженно награждён».

Известный историк Евгений Викторович Тарле в книге «Крымская война» высоко оценил боевой подвиг новороссийцев: «Победа русских под Новороссийском была одержана при самых недостаточных средствах артиллерийской обороны и может, по справедливости, быть причислена к славным ратным подвигам периода Крымской войны».

Но эта оценка будет позже. Тогда, весной 1855 года, события под Севастополем и на всём Крымском фронте складывались трагически для русской армии. Неудачи рикошетом ударили по Новороссийску, и 15 мая войска и жители отошли к Анапе. Сняв по пути гарнизон форта «Раевский», марш продолжился к Темрюку с оставлением станиц Благовещенская, Николаевская и Александровская. 9 февраля 1856 года Высочайшим повелением была упразднена Черноморская береговая линия, а вместе с ней и Новороссийск.

Это была полная катастрофа, но через несколько лет разрушенный город, словно птица Феникс, вновь возродился, поднялся из пепла и забвения.

~~~

11 ЯНВАРЯ 1860 ГОДА АДАГУМСКИЙ ОТРЯД, ДВИГАЯСЬ ОТ ВАРЕНИКОВОЙ ПЕРЕПРАВЫ НА АНАПУ И КОНСТАНТИНОВСКОМУ УКРЕПЛЕНИЮ, ПРИНИМАЛ ПРИСЯГУ НА ВЕРНОПОДДАНСТВО ВСЕГО НАТУХАЙСКОГО НАРОДА

«…Войска, приняв последнюю присягу народа, двинулись к Крымскому укреплению двумя колоннами: левая направилась по Бакану, а правая – по ущелью Неберджая, составляющему границу земли натухайцев с землёю шапсугов…».

(Газета «Кавказ» № 20 от 10 марта 1860 г.)

Одним из основоположников политики принятия добровольной присяги горских народов Кавказа стал наказной атаман Черноморского казачьего войска, генерал от инфантерии, сенатор, кавалер многих российских наград Григорий Иванович Филипсон. Будучи уроженцем города Казани, он с ранних лет испытывал интерес к восточному быту. Во время обучения в Университетском пансионе и в пензенской гимназии юноша начал сбор коллекции тюркских пиал.

Чаепитие в татарских и других семьях Поволжья считалось особым ритуалом, к которому относились с почтительным благоговением. Чёрный чай или травяной сбор пробовали не торопясь, вдыхая аромат и наслаждаясь вкусом напитка. Без пиал в форме широкого конуса не мыслилась подобная церемония. Фарфоровые и керамические сосуды с изумительными узорами в стиле «Рыбка в пруду» и «Радуга» первыми увенчали коллекцию Григория Ивановича.

После его зачисления в 1823 году юнкером в Олонецкий пехотный полк с последующим направлением в юнкерскую школу в Могилёве тяга к прекрасному не прервалась. Сослуживцы знали это и часто дарили ему пиалы с национальными татарскими узорами, изображающими казанского кота, спасающего Эрмитаж от грызунов, мусульманского Змея Горыныча, или Зиланта, тонко вычерченных колоритных фигур Шурале – духа леса из поэмы Габдуллы Тукая.

По окончании Военной академии в 1835 году Григорий Иванович Филипсон в чине капитана по собственному желанию направился на Кавказ в распоряжение командующего войсками Кавказской линии и Черномории генерал-лейтенанта Алексея Александровича Вельяминова. Свою коллекцию пиал он вынужден был оставить на сохранение в гренадёрском полку принца Евгения Виртембергского надёжным товарищам.

В 1835-1837 годах молодой офицер произвёл топографические съёмки и составление карт края. В 1837 году был назначен обер-квартирмейстером Главного Действующего отряда на Восточном берегу Чёрного моря со стороны Геленджика под командованием Николая Николаевича Раевского. За свои заслуги Григорий Иванович награждён кинжалом черкесской работы. С того самого дня у него возникает новый интерес. Теперь к холодному оружию горцев, их военным традициям и культуре.

За годы службы начальником штаба войск Кавказской линии и наказным атаманом Черноморского казачьего войска он замечает, что щёгольство с оружием, обратившееся у аборигенов Кавказа в моду, начинает выводиться. Правительственное распоряжение о постепенном обезоруживании туземных народов составляет для края истинную благодать. Племенам, принявшим присягу перед императором Российской империи, нет смысла вооружаться с ног до головы саблями, пистолетами и ружьями. Запальчивые сыны гор всё реже и реже пускают их в дело. В некоторых городах жители занимались больше изготовлением изящных серебряных кинжалов с филигранной и эмалированной работой.

Свою коллекцию кавказского оружия Г.И. Филипсон пополнял довольно легко по причине низкой стоимости товара. Последнее обстоятельство происходило от того, что на востоке ни время, ни труд не ценились дорого. У каждого мастерового жили несколько мальчишек-подмастерий, отданных к учению на восемь лет. Немного луку и плодов, кусочек овечьего сыра и лаваш составляли их обыкновенную пищу. За это они работали с раннего утра и до позднего вечера и приобретали большую ловкость в своём ремесле.

В начале 60-х годов XIX века натухайцы в знак большого уважения и поддержки дипломатического диалога между горцами и русской администрацией преподнесли начальнику штаба Кавказской армии Григорию Ивановичу Филипсону шерстяной ковёр. Он висел на стене его рабочей комнаты, став фоном для разнообразной коллекции кавказского холодного оружия.

Ковры, паласы и шёлковые джиджимэ, сотканные в этой части Предкавказья, заслуживают особого внимания своей окраской, узорами и прочностью. Причём эти произведения лучше и дешевле персидских. Подобные изделия изготовлялись исключительно женщинами, из рук которых выходили превосходные шерстяные и шёлковые ткани. Кроме того, здешние ковры имели перед иноземными то преимущество, что делались из чистой шерсти, между тем как последние имели бумажную основу.

В конце августа 1860 года наш герой предложил план освоения Западного Кавказа путём постепенного подчинения горцев и хозяйственного вовлечения их в орбиту Российской империи. Он прекрасно знал уклад жизни и менталитет аборигенных племён, не способных окончательно покориться под давлением военной угрозы и дальнейшего ига закабаления. К сожалению, этот план противоречил политике генерала графа Николая Ивановича Евдокимова, указывающего на необходимость вытеснение туземцев с верховьев рек Лабы и Белой к Чёрному морю. Этот конфликт был одной из причин выхода в отставку Г.И. Филипсона и, самое главное, продолжением кровопролитной войны на многие месяцы. Вплоть до полного окончания сопротивления черкесов Западного Кавказа в 1864 году.

~~~

3 АПРЕЛЯ 1863 ГОДА ХУДОЖНИК Л.Ф. ЛАГОРИО ЗАКОНЧИЛ АКВАРЕЛЬ «КОНСТАНТИНОВСКОЕ УКРЕПЛЕНИЕ ПОД НОВОРОССИЙСКОМ»

«Она вошла в Альбом кавказских акварелей художника, который находился в коллекции князя Михаила Константиновича, наместника Кавказского в 60-е годы XIX века. В настоящее время эта акварель хранится в фондах Военно-исторического музея артиллерии, инженерных войск и войск связи в г. Санкт-Петербург».

(Ист. фонд «Опись экспонатов Михайловского фонда», п. № 2949)

В начале весны 1863 года выдающийся художник Лев Феликсович Лагорио, родившийся в Феодосии в семье негоцианта, масона и вице-консула королевства Обеих Сицилий, начал свою работу у стен полуразрушенного Константиновского укрепления. В молодости, при содействии губернатора Таврии Александра Ивановича Казначеева, он поступил на курсы художественного мастерства, став учеником Александра Ивановича Зауервейда. Во время своего студенчества участвовал в создании портрета Козьмы Пруткова. Позже получил золотые медали за «Вид в окрестностях Выборга» и «Вид на Лахте близ Санкт-Петербурга». Далее ему было присвоено звание профессора Императорской Академии Художеств благодаря привезённым из Италии картинам. На Кавказе он планировал в ходе пленэров постичь пейзажную выразительность гор и сделать несколько акварельных зарисовок живописных мест.