Читать книгу Кремлевский пасьянс - Артур Крижановский - Страница 1

Аллах акбар!

Тяжелый десантный нож с хрустом вошел в грудную клетку, но моджахед продолжал кричать и крик его был ужасен, бесконечное а-а-а из черного провала рта – последняя молитва и предсмертное проклятие. Кровь праведника тягуче стекала по рифленой костяной рукоятке, сухой полынный ветер бережно подхватывал капли и уносил их ввысь, чтобы пролить на суровую землю бедной страны, и вот уже от Кандагара до Герата тысячи новых воинов ислама славят Господа: «Аллах акбар!» Почему ты не падаешь, ведь я убил тебя, выполняя свой интернациональный долг, защищая страну, в которой ты родился и жил, будь ты проклят, Афганистан! Да ты, матерый дух, признайся, сколько людей ты отправил в страну теней, но на этот раз тебе крупно не повезло, ты нарвался на меня, а я умею убивать, это единственное, что я умею делать хорошо, так пусть теперь твоя душа отправляется в рай, в сады Эдемские, где блеск и радость, реки из меда и вечное блаженство. Я не люблю красный цвет, это цвет крови, а в России снег белый-белый, как одежды святых, но мне их никогда не носить.

Ревун замолк, но лампочка под потолком продолжала равномерно пульсировать красным. Щелкнул динамик, и усталый мужской голос буднично произнес: «Боевая тревога. Внимание, боевая тревога. Командирам рот прибыть в штабной модуль».

Ермаков плеснул в лицо холодной водой, пригладил ладонями короткий ежик волос и бросил взгляд на часы – пять минут первого. Он чертыхнулся про себя, – третьи сутки без сна! – но тренированное тело автоматически выполнило нужную работу, и, спустя минуту, Ермаков, экипированный в камуфляж, выскочил из ротной канцелярии, где его сморил кратковременный сон. В коридоре он столкнулся с дежурным по роте, но не стал слушать доклад, бросив на ходу:

– Я в штаб!

Из казармы на плац выскакивали заспанные десантники, взводные и сержанты резкими окриками торопились привести их в чувство. Это было не так просто. Рота, выполнявшая боевое задание по сопровождению автоколонны, вернулась в военгородок только поздним вечером.

Старшему лейтенанту Евгению Ермакову, командиру роты Отдельного Кабульского батальона ВДВ, было двадцать четыре года от роду и десять месяцев из них он воевал в Афганистане. Ермаков умел воевать, и это единственное, что он умел делать хорошо, даже слишком хорошо для простого советского офицера, пусть и прошедшего подготовку в десантных войсках. Но все его положительные качества на этой войне непостижимым образом превратились в недостатки, которые, правда, до поры до времени были видны лишь одному ему.

Десять месяцев Афганистана превратили его в холодную, бездушную машину, смертоносное оружие, которому абсолютно все равно, в какую цель оно наведено и кто нажимает на курок. Вернее, почти превратили, поскольку еще что-то не позволяло переступить определенную черту. За ней существовало, по крайней мере, две вещи: предательство и убийство мирных жителей. На первое он был органически неспособен, а вот второе… Да, здесь он подошел уже близко.

В конце января 1985 года старший лейтенант Ермаков подал по инстанции рапорт о предоставлении ему отпуска. О втором своем решении – демобилизоваться из Вооруженных сил, начать новую жизнь и попытаться хоть в какой-то степени возместить причиненный им миру ущерб – Ермаков не стал распространяться. В конце концов, это его личное дело.

Чужая война. Для Ермакова она подходила к концу. Он считал дни и ждал. Ему приходилось очень трудно, хотя внешне это никак не выражалось. У войны свои законы и ей нет никакого дела, что Ермаков в душе уже считает себя демобилизованным.

Ждать оставалось недолго. Он терпел и надеялся, что за оставшиеся до отпуска дни не случится ничего экстраординарного. Ничего такого, о чем он жалел бы потом всю оставшуюся жизнь.

В штабном модуле было накурено и многолюдно. Ермаков коротко доложился и, уловив встречный кивок и приглашающий жест комбата, уселся на свободный стул.

– Все собрались?

Майор Васильев выглядел старше своих тридцати пяти. Четыре афганских года, за вычетом нескольких недель, проведенных в госпитале и двух кратковременных отпусках, наложили на него свой отпечаток. Батальон он принял в июле восемьдесят первого, да так и застрял здесь на все эти годы. Характер у него был крутой, но солдаты и офицеры если и не любили его, то уж во всяком случае уважали. Свирепость Васильева была преимущественно направлена в сторону вышестоящих штабов, стычки с которыми у него происходили практически ежедневно.

Батальон размещался в специально построенном для него военном городке на северной окраине Кабула, в треугольнике между военным аэродромом, складом ГСМ, который на деле представлял из себя россыпь низких строений из белого силикатного кирпича и огромных топливных цистерн, и бетонной лентой шоссе.

Поначалу служба для Васильева складывалась неплохо. Батальон подчинялся непосредственно штабу ОКСА, и начальство, по каким-то одному ему ведомым соображениям, держало батальон под рукой. Боевые задания в тот период были большой редкостью, и десантники, в основном, привлекались к патрулированию улиц Кабула. С приходом нового начальства в восемьдесят третьем картина кардинально поменялась и «придворная гвардия» все чаще стала появляться в гуще боевых действий. С тех пор ни одна мало-мальски крупная военная операция в Афганистане не прошла без участия в ней Отдельного Кабульского батальона ВДВ. Если прибавить к этому регулярное участие в сопровождении и прикрытии колонн, отдельные локальные разборки в «зеленке» Кандагара и Герата, изнурительные экспедиции по горным кишлакам, деблокирование дорожных постов и застав, погони за караванами, протаскивающими военные грузы из Пакистана и Ирана, то становится ясно, что жизнь у десантников была хлопотной и небезопасной. Батальон нес ощутимые потери, особенно в тех случаях, когда действовал с листа, рассредоточенно, несколькими штурмовыми группами, приданными командирам разных частей. После одного из таких боевых заданий, превратившегося в череду бесконечных боев в течение недели, Васильев с трудом собрал батальон воедино и после подсчета потерь отправился в штаб ОКСА.

– Истребить нас хочешь, сука! – с налитыми кровью глазами он навис над начальником оперативного управления штаба. – Я не посмотрю, что у тебя большая звезда, а у меня маленькая, зато мой кулак поболее твоего будет!

Он сунул свой огромный мозолистый кулак под нос генералу. Ошеломленный невиданной дерзостью генерал попытался поставить подчиненного на место, но Васильев гаркнул, убрав сжатый кулак за спину, от греха подальше:

– Молчать! Еще раз нас подставите, поведу свой батальон на Кабул!

Эта выходка, естественно, не осталась без последствий. В очередной раз из-под носа уплыло звание подполковника, штабники задробили наградной лист. Впрочем, наград и без того у Васильева было едва ли не больше, чем у любого другого офицера, воевавшего в Афганистане. И если бы не прямое вмешательство самого Меркулова, командующего ВДВ страны, то неизвестно, чем бы закончилась вся эта история.

– Курвы! – процедил Васильев. – В кои веки собрал батальон, так эти засранцы из штаба какую-то новую подлость придумали! А когда новобранцев обучать, матчастью заниматься? А?!

Он с угрозой посмотрел на замполита батальона, словно именно тот был виноват во всех его бедах.

– Ладно, начнем. Приказ из штаба армии. Батальон перебрасывается в район Джелалабада. Майор Фомин из оперативного управления, да, из того самого гребаного штаба, введет вас в курс дела.

Васильев небрежно кивнул в сторону стоявшего рядом офицера. Ермаков только сейчас обратил внимание на незнакомца. Возраст около тридцати, высокий, всего на два-три сантиметра ниже самого Ермакова, лицо умное, волевое, нетронутое загаром, следовательно в Афгане не так давно. В уголках плотно сжатого рта скрыта легкая презрительная улыбка, как защитная реакция на колкость комбата. Их взгляды на мгновение пересеклись и то, что Ермаков успел прочесть в глазах Фомина, ему очень не понравилось.

– Карту северо-восточных провинций, – коротко приказал Фомин.

Начштаба подошел к стене и раздернул плотные темно-синие шторки, скрывавшие доску с пришпиленной кнопками картой.

Фомин взял протянутую указку и несколько секунд стоял молча, вглядываясь в цветные пятна пустынь, оазисов и горных массивов.

– Штаб армии располагает сведениями, что Надир готовится перейти к решительным действиям. Ожидается, что его основные силы перейдут границу восточнее Джелалабада. Скорее всего, это произойдет следующей ночью.

Кто-то из офицеров удивленно присвистнул, а капитан Савченко, занимавший должность замкомбата, высказался предельно откровенно:

– Брехня!

– Отставить! – глухо скомандовал Васильев.

– Да трус он, этот Надир! – пробормотал Савченко. – Трус и шакал, шумит много, а сам боится нос высунуть из Пакистана.

– Отставить! – не повышая голоса приказал Васильев. – Продолжайте, майор.

Сам Фомин, казалось, никак не отреагировал на реакцию десантников. Его лицо продолжало хранить бесстрастное выражение. Он повернулся к карте и ткнул в участок афгано-пакистанской границы:

– Прошлой ночью здесь просочилась банда моджахедов, численностью до пятисот человек. Три часа назад из Джелалабада поступило известие о прорыве еще одной группировки, примерно такой же численности. Обе банды организационно принадлежат к так называемой армии шейха Надира. В настоящий момент моджахеды пытаются просочиться в «зеленку» Джелалабада. После соединения с действующими в этом районе духовскими бандами они попытаются подавить придорожные заставы, с тем, чтобы в дальнейшем оседлать шоссе Кабул – Джелалабад, одновременно сковывая действия местного гарнизона. Тем самым они подготовят плацдарм и обеспечат переход основных сил Надира через границу. События в Герате помните?

Когда Фомин замолчал, в штабном бараке повисла тишина. Да, эти люди помнили о Герате и вряд ли хоть один из них забудет об этом кошмаре до конца жизни.

Жаркой весной восемьдесят четвертого года батальон в спешном порядке был переброшен в район Герата. Там как раз намечалась крупная совместная операция советских и афганских войск против Турана Исмаила. Этому главарю удалось объединить под своим началом три крупные банды моджахедов, скопить значительные силы, до семи тысяч боевиков, в пригороде Деванча и самом Герате. Мятежники применили новую тактику. Они просочились в город, растворились среди мирного населения и ждали сигнала о начале путча. Смысл акции заключался в том, чтобы вырезать активистов, посеять панику среди местного населения, создать кровавый хаос, а затем провозгласить автономию от Афганистана, так называемую мусульманскую республику Герат. Сил вполне должно было хватить на то, чтобы продержаться несколько дней, пока Гератского эмира и его республику не признают Иран, Пакистан и страны Запада. Мятеж удалось предотвратить, банды Турана Исмаила были разбиты наголову, но за это пришлось заплатить дорогую цену. Батальон Васильева участвовал в операции с первого и до последнего дня: вел уличные бои в Герате и Деванче, штурмовал кишлаки Исмаила, опорные пункты в горах, превращенные в крепости с минными полями, долговременными инженерными сооружениями и артбатареями. Действовал против отдельных групп наемников, осуществлявших дерзкие налеты на мосты и автоколонны. Эти спецгруппы состояли из настоящих профи, преимущественно англичан, западных немцев и французов. В Герате батальон понес тяжелые потери – только убитых двенадцать человек, и этот непрерывный двухнедельный бой навсегда врезался в память людей, сверливших майора Фомина недобрыми взглядами.

– Да, мы помним Герат, – спокойно произнес Васильев. – Нам понятна и ваша аналогия между Надиром и Тураном Исмаилом.

– Очень хорошо, – кивнул Фомин. – Действительно, аналогия вполне уместна, с одним лишь уточнением: у Надира войск как минимум в три раза больше, чем в свое время было у Исмаила. Если он сумеет договориться с союзниками, то под Джелалабадом может появиться тридцать тысяч моджахедов только из Пакистана плюс местные душманы. И если Герат находится у черта на куличках, то Джелалабад – это ключи от Кабула. С потерей вилайета война разгорится с новой силой. А теперь к делу.

«Какого черта он все время смотрит на меня?» – думал Ермаков, с трудом концентрируясь на словах Фомина. Штабник ему сразу не понравился. Что-то в этом человеке его беспокоило, какая-то мелочь, деталь. И лишь в очередной раз перехватив на себе взгляд майора, Ермаков вдруг понял, что его раздражало в Фомине.

Взгляд. Каждый раз, когда он ловил на себе этот взгляд, где-то глубоко внутри звучал сигнал тревоги. Тренированные мышцы самопроизвольно сокращались, тело стремилось уйти с линии огня, а рука непроизвольно тянулась к кобуре. Разум, в свою очередь, молниеносно реагировал на эти импульсы, выдавая запрет на активные действия.

«Что-то неладное со мной происходит, – вяло подумал Ермаков. – Я постепенно превращаюсь в параноика и скоро начну искать духов в собственной постели».

Он устал, устал смертельно. Его слегка подташнивало, и это ощущение собственной слабости он испытывал впервые. Он попытался справиться с приступом тошноты и это ему почти удалось. Но взгляд Фомина ему определенно не нравился. Взгляд снайпера-убийцы. Так смотрят сквозь прорезь прицела в бою. Ермакову не раз доводилось перехватывать на себе подобные взгляды, и только благодаря первоклассной реакции и совершенным рефлексам тренированного тела он до сих пор оставался жив. Как ни странно, эта догадка помогла ему избавиться от усталости.

«Чепуха! – пробормотал про себя Ермаков. – Откуда среди своих враги? Пора в отпуск, Ермаков. Пора в Союз».

Фомин посмотрел на часы и продолжал говорить, четко выговаривая каждое слово.

– Вертолеты будут через сорок пять минут. Три взвода перебросим по воздуху, в Джелалабаде их уже ждут. Задачу им поставят на месте. В настоящее время наши мотострелки и афганские части пытаются воспрепятствовать попыткам боевиков просочиться в оазисы Джелалабада. Скорее всего, ваши десантники будут действовать тремя самостоятельными группами в тылу противника.

Васильев поморщился и шепнул начальнику штаба несколько слов. Тот кивнул и принялся делать отметки в блокноте.

– Батальон, за исключением этих трех групп, пойдет в Джелалабад своим ходом, на броне. В семь утра из Кабула в Джелалабад отправляются две большие колонны с топливом и военными грузами. Намечается крупная военная операция. Ваш батальон, Васильев, будет задействован в боевом охранении колонн. Начальники застав и гарнизонов в пути следования уже предупреждены и окажут вам необходимую поддержку. У вас есть время проверить матчасть, накормить людей, заправиться и погрузить боезапас. В пять тридцать утра колонна батальона выдвигается к развилке шоссе на Джелалабад и там ожидает прибытия первой группы. Точные инструкции будут переданы из штаба армии. Вопросы?

Офицер из штаба ОКСА пристально посмотрел на Васильева, и от их скрестившихся взглядов в помещении, казалось, произошла вспышка.

– Вопросы? – вкрадчивым голосом произнес Васильев. – Нет вопросов.

Он не удержался и вполголоса выругался.

– Эти говнюки из штаба опять раздергали батальон на части! Твою мать! Иногда мне кажется, что у любого афганского осла больше умных мыслей, чем в голове штабника!

Он перекатил тугие желваки по скулам и глухо добавил:

– Ясно, майор. Нет вопросов. Будет исполнено.

– Разрешите вопрос, – вмешался замкомбата Савченко. В своей «любви» к штабу ОКСА он превосходил даже самого Васильева. – Товарищ майор, а вы с нами в Джелалабад пойдете?

– Нет.

Майор скользнул по нему холодным взглядом и отвернулся.

– Понятно, – хмуро протянул Савченко. – Товарищ майор нужен в Кабуле. Без товарища майора Кабулу никак не обойтись. Зато когда-нибудь товарищ майор спросит у такой рабочей скотинки, как мы: «События в Джелалабаде помните?»

– Отставить, Савченко! – скучным голосом приказал Васильев. – Все свободны. Начинайте работать. Старшему лейтенанту Ермакову остаться.

Ермаков уже успел добраться до выхода, когда до него, наконец, дошел смысл слов комбата. Он развернулся и с легким недоумением посмотрел на Васильева.

– Останьтесь, Ермаков, – повторил тот приказ. – Есть разговор.

Васильев повернулся к начальнику штаба и помполиту, полушепотом сказал им несколько слов и те, понимающе кивнув, вышли вслед за офицерами.

– Вот это и есть старший лейтенант Ермаков, – сказал он Фомину.

Васильев помолчал несколько секунд, всматриваясь в неподвижное лицо оперативника, и с непонятной даже самому себе угрозой в голосе добавил:

– Тот самый, о котором вы меня расспрашивали.