Читать книгу Зимние хроники. Сборник стихотворений - Артур Олегович Лазарев - Страница 1

УДК 82-1

ББК-84-5

Л171

Лазарев А.О.

Л171 Зимние хроники. Сборник стихотворений. -

М.: «Граница», 2015 – 168 с.

ISBN 978-5-94691-767-4

УДК 82-1

ББК-84-5

ISBN 978-5-94691-767-4

©А.О. Лазарев, 2015.

©«Граница», 2015.

TIBI ET IGNI –

ТЕБЕ И ОГНЮ

ЕЁ ЛЮБОВЬ

Вчерашний март немыслимо далёк,

но что-то тает, тает в глубине…

В её глазах всё тот же огонёк,

когда она печётся обо мне.

И мне тепло от этого огня:

он не погаснет и не опалит.

Её любовь одна хранит меня,

но лучше сотни ангелов хранит.

…И ЧЕРЕЗ ДВЕ ТЫСЯЧИ ЛЕТ

Тебе и проклятья, и здравицы

стремительно плыли вослед…

И что-то, конечно, останется

и через две тысячи лет.

Сейчас Ты унылая пленница,

забывшая солнечный свет.

А Он никогда не изменится,

и через две тысячи лет.

Ты думала: стерпится, слюбится…

На всё был подобный ответ.

О, пусть ничего не забудется!!!

И через две тысячи лет.

НОЧЬ

Чем темнее в округе, тем крепче спишь,

одеялом накрывшись, вдобавок пледом.

В сновиденьях есть всё – от промокших крыш

до бумаги, исписанной прошлым летом.

И стучит по стеклу бесконечный дождь,

и лучина трещит, озаряя угол,

на мотив Рождества. Чем темнее ночь,

тем верней её время пойдёт на убыль…

АНГЕЛ СНОВ

Что тебе приснится в полнолунье?

Прошлый август или этот март?

А быть может, старая колдунья,

что притихла у гадальных карт?

Может, деревенская тропинка

между настоящим и былым?

А возможно, ангел-невидимка,

ставший на столетия твоим?

Или что-то детское, смешное?

Помнишь, как дурачились вдвоём?

Что бы ни приснилось, я с тобою

в каждом сновидении твоём…

Я ИДУ

Ты же помнишь мир под бледною луной,

мир, где царствовали

Вельзевул и Хронос?

Я забыл уже… Я снова за тобой

ухожу в неизмеримый

чёрный космос.

Там средь прочих звёзд ищу твою звезду,

чей огонь не так горяч,

да и не ярок…

Я уверен, что когда-нибудь найду

этот маленький

космический фонарик.

И прижму его тогда к своей груди,

чтобы стал он мне навеки

вместо сердца.

Я иду. И свет маячит впереди.

От него мне никуда уже

не деться.

TIBI ET IGNI¹

…Эта дева не станет старше.

Я, напротив, в плену заката.

Мы могли повстречаться раньше,

ну, к примеру, в эпоху Данта.

И страдая от многословья,

ворковать, размышлять, молиться,

к ренессансу средневековья

добавляя свои страницы…

…Она так и не станет старше.

Её зрелость уйдёт с другими.

Мы могли повстречаться раньше,

ну хотя бы в античном Риме.

Мы смотрели бы на скульптуры

с непосредственным изумленьем,

дополняя подъём культуры

своим тихим вечерним пеньем.

…Она станет мудрей, а старше?

Разве могут стареть святыни?

Мы, увы, не встречались раньше,

даже в довременной пустыне.

А ведь от сотворенья мира

я искал её вещим взглядом…

И мне было ориентиром:

«Ты найдёшь её где-то рядом».

¹ Тебе и огню (лат.)

МЕТЕЛЬ

Метель была похожею на дым,

а снег лежал испачканной простынкой.

Я шёл вперёд за голосом твоим

и вскоре обернулся невидимкой.

Затем весь город утонул в зиме,

мигнул огнями и затих под снегом.

Но голос твой ещё звучал во мне,

и это меня делало бессмертным.

НА ЧЕТВЁРТОМ

Настырным дождиком умыт

октябрьский вечер.

А на четвёртом свет горит –

и вроде легче.

Ведь на четвёртом ты опять

к стеклу прижалась

так, словно хочешь передать

свою усталость…

Твой силуэт почти парит

в оконной раме.

И на четвёртом свет горит,

как будто в храме.

Продолжу дальше наблюдать,

мечтать и таять,

тебя срисовывать в тетрадь

с названьем «память».

Пусть ветер дальше холодит

и дождик дразнит,

ведь на четвёртом свет горит.

И не погаснет…

СВЕТ НЕ ВКЛЮЧАЙ

Свет не включай. Буду спать всю ночь,

спать на твоих руках.

Пусть целый мир исчезает прочь

звёздами в облаках.

Бездна событий, костры из глаз,

раненые дома…

Если на время смотреть анфас,

можно сойти с ума.

Нужен покой. Иллюзорный сон

дарит своё тепло.

Свет не включай, пусть горит неон,

плавится за стеклом.

Этого хватит на жизнь вперёд.

Пальцами напиши:

– Благословляю ночной полёт

вечной твоей души…

ХРИЗАНТЕМЫ

В полумраке затаились хризантемы,

неподвижно вырастают из воды.

У цветов осталось только три проблемы –

ограниченность сосуда, боль и ты.

Так уж вышло, что цветенье наступило

раньше срока, и, оторванные от

своей родины, а значит, и могилы,

хризантемы проклинают этот год.

Им цвести бы и цвести себе на воле,

но желания превыше, чем мораль.

Ты вдыхаешь аромат, не видя боли,

и в руках твоих блистает та же сталь,

что в глазах живёт…

Сентябрьские листья

разлетаются над пыльной суетой.

За стеной произошло самоубийство,

там всегда было уныло, за стеной…

Одиночество потерянной соседки

оседает серым пеплом на губах.

Обнаруженные раковые клетки

вызывают априори меньший страх.

Мы прошли это и, кажется, забыли,

но сегодня слишком тихо под луной.

Хризантемы, излучая запах гнили,

неуверенно прощаются с тобой.

Отпусти же их в последнюю дорогу

и укутайся молитвою до плеч.

Мы такие же цветы, и нас немного,

но страшней, когда нас некому беречь.

СОЛНЦЕ ДЛЯ ОДИНОКИХ

Солнце для одиноких

падает вниз скорбя.

Я пережил многих,

но не хочу – тебя.

В этот закат глядя,

словно впервые, я

думаю: чего ради

боги хранят меня?

Или не боги вовсе…

Просто пока ты есть,

мне не сбежать в осень –

жить для тебя здесь.

Солнце для одиноких

плавит конец дня.

Ты разлюбила многих,

но не смогла меня.

ЧИТАЯ КЭРРОЛЛА. ВЕЧНОСТЬ АЛИСЫ

Кофе остыл, испарился, упал дождём.

Чашка осыпалась пылью на белый столик.

Кто-то, смеясь, пробежал за её окном –

ей показалось, что это тот самый Кролик…

Вот бы сейчас отловить эту злую тварь,

выбить из лапок часы, оттаскать за уши…

Вот бы сейчас… К сожалению, всё, как встарь:

дождь вместо кофе и серая пыль на ужин.

Странно, прошло уже двести пятнадцать лет.

Прах Королевы укрыли земли кулисы.

Некому больше казнить и играть в крокет.

Некому больше. Пожалуй, одной Алисе…

Всё изменилось, от сказки осталась ложь.

Был ли намёк или не был, никто не скажет.

Разве что Заяц как прежде кричит: «Не трожь!»

Прячет тарелки и чашки, боясь пропажи.

Соня уснула четырнадцать лет назад.

«Больше она не проснётся», –

сказал Болванщик

и замолчал, в одиночестве спрятав взгляд.

Мартовский Заяц тогда прошептал: «Обманщик…»

Лес потемнел за прошедшие годы. Лес

стал ещё шире и даже намного выше.

Дом Герцогини разрушен, и Кот исчез.

Весь прилегающий сад наводнили мыши…

В общем, пришло запустение в дивный край -

старых волшебных знакомых уже не встретить.

Алиса давно бы покинула мёртвый рай,

но двести пятнадцать лет не встречала смерти.

И жизнь продолжается – лишь для неё одной:

то ветер ворвётся, то время шагнёт налево,

круша циферблат интересной своей игрой,

то снова приснятся Валет или Королева…

Ночами Алиса пытается вспомнить мир,

который покинула вот уж как два столетья.

Но прошлого нет, и теперь кроме чёрных дыр

в нём больше уже ничего невозможно встретить.

Одно она помнит прекрасно: всё началось,

когда она встретила Кролика, – несомненно,

во всём виноват этот Кролик. Волнами злость

при воспоминанье бежит по холодным венам.

Алиса его бы убила – не знай, что он

давно как последовал за Госпожой под землю,

издав на прощанье, как скорбный последний стон:

«Я должен успеть и, конечно же, я успею…»

Хотя его смерть не избавила их от встреч,

и призрак с часами частенько мелькает рядом.

Не только с часами – теперь он таскает меч.

За преданность, видимо, дали сию награду…

Когда холодает и в окна стучит зима,

Алиса уходит в прозрачное зазеркалье

и бродит по стёклам, как будто сойдя с ума,

укутавшись тёплым платком и багровой шалью.

На шахматных клетках давно воцарился мир,

но это лишь портит былую красу пейзажа.

И Рыцарей нет. Кто кого из них погубил?

И кем ей восполнить тогда пропажу?

Алиса подолгу стирает со стёкол пыль,

глядясь в отраженье, но как-то не узнавая.

Всё стало единым: фантазии, сон и быль -

не собраны только осколки Шалтай-Болтая…

А жаль, он бы мог рассказать ей теперь о том,

что стёкла боятся холодных тупых предметов

и всё Зазеркалье – большой сумасшедший дом -

так просто разбить молотком и вернуться в лето…

АКТРИСА

Она играет жизнью, как на сцене.

Её игра всё лучше с каждым днём.

Но лишь один её игру оценит

и под дождём поделится зонтом.

Он вообще отдаст ей всё на свете -

и сердца жар, и прелести витрин.

Ну а венцом, конечно, станут дети,

прекрасные снаружи и внутри.

И вот она опять на чьей-то сцене.

Играет мать – заботлива, добра.

Но поздней ночью обхватив колени,

она поймет, что это не игра.

Вдруг по щекам на белую подушку

скользнёт слеза, созревшая давно.

На это глянут детские игрушки,

и вновь они уставятся в окно.

А он уснул, давно уснул, не зная,

что всё уже закончилось, увы.

От только что построенного рая

осталось море высохшей листвы.

Такая роль была ей не под силу.

Она привыкла к жизни не всерьёз.

Спроси её: кого она любила?

И что тогда причина её слёз?

Она уйдёт, она уйдёт на волю.

Уйдёт, превозмогая боль и страх,

играть свои бесчисленные роли

и ежедневно путаться в ролях.

ВЛАСТЬ ЧАСОВ

За полвека я вымолвил только «здравствуй»,

остальное осталось стучать в висках.

Ты смелее меня. Разделяй и властвуй,

если не в целом мире, так хоть в часах.

Вот секунда проскочит, вторая, третья.

Загудит самолёт в ореоле туч,

застучат поезда и махнут столетья

с этажей небоскрёбов и с горных круч.

И когда батарейка заряд истратит

и на дне циферблата погаснет ноль,

ты возникнешь, как призрак

в холодном платье,

забирая всю память, стихи и боль.

ЖЕНЩИНА С ЧАСАМИ

Много лет осенними ночами,

словно отмеряя жизни срок,

приходила женщина с часами,

из которых сыпался песок,

а ещё – цветные безделушки,

боль и гнев, любовная хандра.

Приходила осени подружка

на минуту или до утра.

Отвлекая от рутинной скуки,

от загробных криков воронья,

женщина протягивала руки,

правда, обнимала не любя.

А затем и вовсе растворялась,

покрывалась снежным серебром.

Только никогда не забывалась,

да и не забудется потом…

Я тебя, любимая, не знаю.

Верю – только в этом виноват.

Ты была мне послана из рая,

чтобы обрекать меня на ад.

А теперь, когда тебя не стало

и не стало, в общем-то, меня,

небо утром будет ярко-алым,

и рассвет случится без дождя.

В эту осень нас уже не встретить,

но ещё бегут за кем-то дни…

И пускай хоть завтра на рассвете

эти «кто-то» будут не одни.

ЕЩЁ ВЧЕРА

Можно было исправить ещё вчера

всё, что прежде казалось неисправимым:

диалоги с бессонницей до утра,

неоконченный стих с сигаретным дымом,

сквозняки из веранды, лучи луны,

антикварный портрет, потерявший краски,

охладевшие пальцы и дрожь стены,

за которой всегда то пожар, то пляски.

Можно было вернуться ещё вчера

к этой выцветшей мебели и обоям,

к постижению дна у свечи-костра,

к одинокой гостиной, где были двое

(где уже их не будет), к плодам труда,

к тусклой лампе, светившей у изголовья –

можно было вернуться, но вот беда,

в эту реку уже не войти с любовью.

Если только усталость, как шубу с плеч,

снять и бросить под ноги или на книжки,

что когда-то писал. Закурить и лечь

на кровать из сосны и накрыться крышкой.

КУКЛЫ

Картонный дом: бумажные столы,

обои, двери, потолки, посуда…

Теперь все эти гибкие углы,

горя огнём, уходят прочь отсюда.

Да, дом горит, поскольку уже стар.

Так стар, что, позабыв сопротивленье,

впускает в свои комнаты пожар,

а значит, и грядущее забвенье.

Две куклы, наблюдая за огнём

в густом тумане гибельного дыма,

прощаются друг с другом, да и дом

становится всё более любимым.

Так смерть объединяет на мотив

цепей материальное и то, что

в себе лелеял, после позабыв,

пусть даже это было ненарочно.

Огонь всё ближе, куклы его ждут

без страха, ибо куклам он неведом.

Тем более что все умрут. Умрут –

без разницы, каким господним летом.

И тот, кто поместил их в этот дом,

конечно, знал, что так всё и случится.

Хотя неважно, кто играл с огнём,

а кто остался в роли очевидца.

Как и всегда, когда приходит смерть.

Былое, потеряв предначертанье,

теперь стремится только лишь успеть

избавиться от боли и страданья.

Но, так как куклам нечего терять

в скрывающем обыденное дыме,

сильней огня их будет обжигать

то общее, что было между ними.

МНЕ СЕГОДНЯ КАЗАЛОСЬ…

Мне сегодня казалось, милая:

эта жизнь никогда не кончится.

Я давно потерял все силы, и

мне уже ничего не хочется:

ни природы, ни криков города,

ни рутинного полоумия,

ни жары, ни тем паче холода.

Передай всем врагам, что умер я.

А друзей мы с тобой не нажили…

Как же так – самому не верится.

Ты подумай со мною, надо ли

продолжать на себя надеяться?

Если нет, то за кем последуем?

Возле чьих дверей остановимся?

Мы давно ни в кого не веруем,

мы давно никому не молимся.

Мне сегодня казалось, милая:

нам уже все пути заказаны.

Не покинет сосуда лилия,

потому что она с ним связана

чем-то большим, чем нахождением,

для него она и цвела себе…

Вот и наше тут поражение:

что-то выберем, а решать судьбе.

Так казалось. Теперь не кажется.

Дело к ночи, чего уж мучиться.

Всё забудется, всё уляжется -

и утихнет метель на улице.

Засыпай, побеждай бессонницу.

Я пойду постою под вязами.

Помолюсь в снегу Богородице,

чтобы мы не проснулись разными.

НЕ ПЛАЧЬ

Не плачь, не надо. В этой пустоте

у слёз есть свойство становиться морем,

и, как растут чернила на листе,

потоки слёз лишь умножают горе.

Не плачь, не надо. Здесь потеря слёз

во много раз страшней потери крови,

и если всё воспринимать всерьёз,

то можно замолкать на первом слове

и слушать, как в тревожной тишине

отчётливо звучат шаги теней…

Не плачь, не надо. Этим не помочь.

Представь, что человек ещё не умер,

что он ласкает сына или дочь,

что он ушёл и просто не подумал

предупредить о новом для себя

витке, что называется судьба.

Не плачь, опомнись, это не конец.

Любая смерть, по сути, испытанье,

терновый куст, что перерос в венец

страданья, наказанья, покаянья.

Одень его затем, чтоб после снять

и положить на гроб или кровать.

Ему уже неважно, как назвать.

Ему уже неважно, но представь,

что на одно мгновение он ожил

и, по теченью слов пустившись вплавь,

сказал всё то, что он сказать был должен.

Всё то, что не успел и не солгал,

когда, забыв проститься, умирал…

КАК СКОЛЬЗИЛА СЛЕЗА…

Как скользила слеза,

из души вытекая,

как блестели глаза,

всё тепло отдавая,

как шагала зима

по тропе мирозданья…

Мы сходили с ума,

оставаясь в сознанье.

Всё досталось другим –

и слова, и улыбки.

И теперь мы бежим

друг от друга. Ошибки

слишком ценны, раз нет

ничего остального,

раз полуденный свет

не находит мой город.

Потому и храню

твои взгляды и жесты,

потому и звоню,

не найдя себе места,

не на те номера

и не тем абонентам,

совмещая вчера

с подходящим моментом.

Ты была бытиём,

ожиданием встречи,

благодарным словцом

в оскорбительной речи.

Может, чем-то ещё,

но теперь и неважно…

И в столетья плывёт

твой кораблик бумажный.

ВСПОМИНАЙ…

Вспоминай. Или этим займутся боги.

Вспоминай голоса на своём пороге,

океаны вина, заводные танцы,

бесконечную мерзость холодных пальцев,

прожигающих кожу стыдом и страхом,

свои губы, покрытые липким лаком,

дорогие игрушки, дары, объятья,

комплименты, трагические проклятья,

пустоту, за которой идёт другая…

Ты горела в аду, ожидая рая.

Дождалась, рай упал на худые плечи.

Одиночество стало твоим навечно…

…Остывала вода в необъятной ванной,

отражение рта было рваной раной,

из которой струились глухие звуки.

И стремительно так леденели руки…

Та вода, что твоё омывала тело,

всё запомнила и рассказать сумела

о владычестве боли, вернее, смерти.

Первым слушателем стал осенний ветер.

Он ворвался в квартиру, смеясь и плача,

разнося всё вокруг. Он не мог иначе.

Он разбил всю посуду, сорвал все шторы,

а затем полетел разносить весь город.

Его песня из тел вырывала души,

презирая весь мир, он его разрушил.

Его месть за тебя унесла планету

в те места, где уже и не будет света.

Он и там распевал свою песню громко,

будто бы хоронил своего ребёнка.

Некролог о тебе – на одном дыхании,

как последняя отповедь мирозданию.

ПОРА ВЕРНУТЬСЯ…

Не надо,

ничего уже не надо.

Не стоит притворяться двум врагам.

А раньше мне хватило бы и взгляда,

чтоб бросить целый мир к твоим ногам.

И я бросал.

Не тот мир, что снаружи,

не тот, что был тебе всегда так мил…

Но тот, что был тебе совсем не нужен,

мой внутренний, такой ранимый мир.

И ты топтала, вытирала ноги,

шипела вслед голодною змеёй.

Я всё прощал.

Но был одним из многих,

кто пережил такую боль с тобой.

Теперь же ничего уже не надо.

Не вороши ни это и ни то.

Мы прошагали все дороги ада,

пора вернуться в серое ничто.

ОН ГОВОРИЛ…

Он говорил: «Прощай!»

Он говорил: «Прости…»

Он говорил ей: «Знай,

что нам не по пути».

Она отвечала: «Нет!

Но если решишь сбежать,

тысячу долгих лет

я тебя буду ждать».

Вот уж как век прошёл,

возле окна… она.

Женщина – сильный пол,

если она одна.

ТРИ СЛОВА

Он снова здесь, он гладит твои руки,

ладони поднимаются до плеч.

Он мысленно готовится к разлуке,

хотя любовь уже заносит меч.

Но снова Время наступает, снова

его шаги за дверью раздались.

И нужно прошептать всего три слова:

«Пожалуйста.

Прошу.

Остановись».

Пусть он уйдёт, года забрав с собою,

ведь ты не знаешь, что таится в них.

Не вздумай плакать над своей судьбою,

пускай она поплачет за двоих.

ИСЧЕЗАЙ

Одинокое слово

до тебя долетит,

упадёт как оковы

на унылый гранит,

отпуская навеки,

провожая в огонь,

на закрытые веки

опуская ладонь…

Эта грустная сага

добрела до конца,

но солёная влага

не намочит лица,

и душа, не темнея,

сохраняет покой…

Исчезай, моя фея,

я покончил с тобой.

ПРИЗРАК

Через силу коснусь плеча –

и рассыплется призрак весь.

– Не ходи сюда по ночам,

тебе нечего делать здесь.

Он вернётся, я убеждён.

Будет до гробовой доски.

Потому что всё знает он

о причинах моей тоски.

С НУЛЯ

Вот тебе ластик. Возьми и сотри луну,

звёзды и тучи, и весь бесконечный космос.

Солнце и тьма слишком долго вели войну,

пусть победителем станет твой тихий голос.

Голос и взгляд, отрицающий всякий бой.      

Альтернативный подход к осознанью мира.

Вот тебе ластик – бери и неси покой

тёмной материи, звёздам и чёрным дырам.

Что-то сломалось. Пора всё начать с нуля.

В мире, где нет ничего, и терять не надо.

Пусть же останется только одна земля,

только следы на песке, что ведут из ада.

СНЕГ

Крикнул, упал без сил

между высоких стен.

Снег меня окружил

и забирает в плен.

Всё тяжелей дышать.

Прямо на мне зима

стелет себе кровать,

чтобы свести с ума.

Не подчиняясь ей,

я прерываю сон

и подавляю стон,

лёжа среди теней.

Пальцами сжав края

шёлковой простыни,

тихо считаю дни

мёртвые без тебя.

…

Пальцы не разомкнуть,

вечность не посчитать.

Я не смогу уснуть,

мне надоело спать.

Буду во тьму глядеть

из-за кулис зимы.

Пока не выйдет Смерть

из этой вечной Тьмы.

Ты войдёшь…

Ты войдёшь в эту комнату, словно в последний раз,

как в музей с восковыми фигурами, как в темницу,

как в кафе, где уже никогда не увидят нас,

как в пустой кинозал, как в приёмный покой больницы.

Ты войдёшь и застынешь погасшей свечой в дверях,

не проронишь ни слова, ты будешь нема как рыба.

От вселенской любви остаётся лишь только страх

леденеть погубившей «Титаник» бездушной глыбой.

Но ты всё же войдёшь, потому что иначе ты

так и будешь до смертного часа глотать сомненья –

что осталось здесь от романтической суеты

после тысячи лет поглощавшего нас забвенья?

ЧТО ПОТОМ?

Дождик лил как из ведра – вчера.

А сегодня стало безразлично.

Значит, будем снова до утра

говорить о вечном и о личном.

А потом… Не знаю, что потом.

Разойдёмся по своим дорогам,

забывая наспех общий дом

и о том, единственном,

немногом…

DELUSIONE¹

Умолкнет телефон, стемнеет за окном,

и память в сотый раз расправит свои плечи.

Напомнит, как тогда бежали под дождём

куда-то ты и я. И мрак летел навстречу.

Мы пережили дождь и пережили мрак.

Мы даже небеса, казалось, обманули,

но их не проведёшь. И всё пошло не так,

наверное, тогда, под тем дождём в июле.

Теперь вокруг зима, теперь повсюду снег.

А ты и я – мы где? Что нам ещё осталось?

Что было до того, как этот мир поблек,

показывая нам свою тщету и старость?

И что будет потом? Я закрываю дом

и ухожу туда, где холодно до дрожи.

А в памяти бегут те двое под дождём,

похожие на нас. Ну разве что моложе.

¹ Разочарование (итал.)

CURRENTE CALAMO¹

Когда боль застилает глаза, и в часах песок

поднимается вверх, возвращая минувший час…

Ничего не найти между нами и между строк,

от которых когда-то давно волновало нас.

За окном всё беснуется лето, в душе зима

покрывает всё лучшее белою простынёй.

И, наверное, я до восхода сойду с ума,

чтобы выйти за рамки, очерченные тобой.

В эту пору молчанья, безумья и тишины,

мне не стоит, пожалуй, сидеть на краю окна.

Я останусь сегодня в постели, меняя сны,

если я не забыл еще, как дотянуть до сна.

¹Беглым пером (Лат.)

Я ПОМНЮ

Я помню снег и очень тусклый свет,

несовременный дом через дорогу

и тех жильцов, которых больше нет,

и тех живых, которых не так много.

Я помню все деревья, ветки все,

что там плясали сонными тенями.

А вот твой голос позабыл совсем,

и это меня мучает ночами.

В который раз я прихожу сюда

и что-то говорю себе, руинам…

И постигаю слово «никогда»,

что прежде я считал

непостижимым.

Пусть все ответы вряд ли отыщу,

но в жизни остаётся место чуду.

Даст Бог, я всех когда-нибудь прощу.

Прощу, пойму, а главное – забуду…

POST MORTEM¹

Ты когда-то сказала: «Умри!» – и на тысячи лет

я в угоду тебе окопался в бездонной могиле.

Там я смог позабыть этот богом заброшенный свет,

и меня, разумеется, все, кому надо, забыли.

В этой чёрной постели, куда не доносится звук,

я шептал поначалу кому-то слова покаянья.

Это было похоже на вечность, на замкнутый круг,

состоящий из невыносимой тоски и страданья.

А потом я молчал и со страхом глядел в темноту,

одиночество чёрной рукой зажимало мне губы.

Сорок дней оно было со мною на этом посту,

но затем, наигравшись, оно покатилось на убыль.

Где-то там надо мной бушевали ветра и дожди,

заметало снегами продрогшие в зиму пределы.

И уже ничего не стучало в холодной груди,

и до внешнего мира покойнику не было дела.

Ты однажды сказала: «Умри!» – и я, видимо, смог.

Прошагал до конца эту повесть и эту дорогу.

Ведь когда-то давно создала меня ты или бог.

И убить меня тоже под силу тебе или богу.

¹ После смерти (лат.)

КОНЕЦ ЛЮБВИ

Сердце останови,

полуприкрой глаза.

Таймер твоей любви

начал бежать назад.

Розовый лепесток

выпорхнул из руки.

Время сожгло цветок,

сделало всё таким.

Пепел летит вперёд,

сверху ложится снег.

Так, за секунду – год,

так, за минуту – век.

Траурные дома,

очереди машин.

Это царит зима,

ты ей не господин.

Сердце останови,

внутрь впусти свинец.

Это конец любви,

это всему конец.

ЮГ

Привет, мой юг, забытые моменты.

Но помню мост и встречи под мостом.

Нелепое волненье, сантименты,

душевный диалог с твоим отцом.

Он запретил нам видеться. На деле

мы были вместе с наступленьем тьмы.

Мы многое могли, но не сумели

остаться теми скверными детьми.

Теперь ты где-то – я не помню город –

идёшь ва-банк, считая жизнь игрой.

А я же, докурив, поправлю ворот

и пожелаю счастья. Не со мной.

SUMMA SUMMARUM¹

Уже всё сказано, и я теперь пишу,

протоколирую тебя в стихах и прозе.

Я доверяю теперь лишь карандашу

и ежедневнику. И высушенной розе.

Сегодня тихо: дождь закончился вчера.

Он две недели поливал не уставая…

А мне ещё четыре строчки до утра,

три сигареты и совсем немного чая.

С чего я начал, тем и кончил. Извини

за то, что было между этим. Если было.

Теперь мы снова беззащитны и одни,

и, я надеюсь, это будет нам по силам.

¹ Окончательный итог (лат.)