Читать книгу Ночник с кошачьими ушками - Артём Борисович Скакунов - Страница 1

Неименованный

Величественно выдвигая тело из червоточины, он полагал, что готов ко всему. А случалось с ним всякое – бывало, что сразу после перехода тучей набрасывались враги, а бывало, что и сам проход между мирами оказывался запечатанным, причём так, что приходилось вытягивать его из межсферной пустоты заново.

Всё было, и ко всему он всегда был готов. Выжил и дожил? Точно, был готов.

Не успело опасть пламя, как он поспешил выбрать имя. Привычка именовать себя наиболее подходящим миру и своей миссии в этом мире образом была недавней, придя с последним назначением, но уже показала свою пользу. Первая выгода была в том, что новое имя определяло новый стиль мышления, не позволяя разуму застывать в одних и тех же закоснелых паттернах.

Вторая – он, хочешь не хочешь, а просто обязан был просканировать обитателей, ознакомиться с их жизнью, культурой, традициями. Это иногда помогало в миссиях, а иногда нет. В любом случае, много времени не отнимало.

Всё, как всегда, случилось в первый раз. Наскоро познавая мир, он упустил мелкую деталь. Мог бы и заметить, что расстояние до ближайшего обитателя оказалось несколько больше обычного.

Именно поэтому – внезапно, выход червоточины оказался не на поверхности планеты. Но и не в чистом открытом космическом пространстве, где всегда есть время подумать и подготовиться.

В плотной планетарной атмосфере.

Полностью проявившись в тёмном ночном небе, он почувствовал, как ускоряется и падает. И что необходимого ему псевдоразумного симбионта с ним больше нет. То ли тот, не удержавшись, был вырван из кокона встречным потоком молекул (здесь, в материальных сферах сущего, они в ходу), то ли отстал на фатальное мгновение, материализуясь вслед за хозяином.

Вместе с катастрофой пришло понимание имени. Здесь он, пойманный в ловушку для дураков, мог называться Снарк.

Без симбионта ни одну летающую форму Снарк принять не мог. Да что летающую – никакую не мог, ни принять, ни удержать. Собственный, привычный ему облик неугомонные молекулы разобрали на удивление быстро. Развоплощаясь под любопытными взглядами землян, он закономерно превратился в горящий болид. Выбора не было. В то, что земляне могли ожидать с небес, в то и превратился. Взорвался, немного не долетев до поверхности, распался жёлтым огненным дождём.

Эдвин

Эдвин Шелл, англичанин десяти лет, спал один в детской. Только вчера она перешла в его распоряжение, хотя с того ужасного дня, когда пропал брат, прошло четыре года. Мама тогда запретила менять в комнате хоть что-то, и даже заходить сюда разрешалось строго по делу. А именно, протереть пыль с полок, стола и старого ноутбука, покрытого наклейками с черепами, впустить робот-пылесос, выпустить робот-пылесос… Всё. Но этим вечером ни с того ни с сего случилось чудо. Эдвин привычно валялся на диванчике в каморке папиного кабинета, царапал маркером скетчбук. С кухни через музыку в наушниках пробивались громкие голоса родителей, о чём-то опять спорили.

По необыкновению, сегодня голоса пришли к согласию, да ещё и по такому щепетильному вопросу.

Сам он давно смирился с потерей Рэндольфа. Да, любимый старший брат, пример из примеров. Да, всегда его выручал. Однажды, гуляя с ним в городском парке, даже отдал своё мороженое, когда Эдвин уж слишком быстро прикончил свою порцию.

Но лет-то сколько прошло! Брат пропал одиннадцатилетним, а сейчас ему, Эдвину, почти столько же. Если брат был жив, он бы исхитрился за всё это время дать о себе знать.

А сейчас Рэнди ему снился. Наверное, это обстановка навеяла. Все эти постеры рок-групп, в полумраке засыпания мрачно зыркавшие на него со стен. Дурацкий круглый ночной светильник с физиономией паровозика Томаса, но почему-то с мохнатыми кошачьими ушками, подарок одноклассницы на последний день рождения. Брат, балбес, не сжёг его потихоньку в камине, как сделали бы все нормальные люди, повесил над кроватью. Все приятели ржали в голос.

Сон был ярок, как никогда. Брат, озираясь, брёл по тому самому парку. Что-то или кого-то искал. Эдвин сообразил – брат просто забыл дорогу домой. Ведь там, куда он шёл, оставался только забор, а за ним обрыв и острые скалы!

Эдвин проснулся от грохнувшей за окном петарды. Надо же, до Рождества полгода, а любители перебить нормальным людям сон уже на посту. А вдруг это полицейский застрелил грабителя? Эдвин сквозь стук колотящегося сердца вслушался изо всех сил. Нет, полицейских сирен не слышно. Только автосигнализации взвизгнули было как резаные, но быстро затихли.

Чего захотел! В коттеджах респектабельной Парковой улицы ограблений не бывает. Здесь вообще ничего не случается.

Над головой, в спальне, полусонно обменялись фразами родители, и вновь обрушилась тишина. Сон, как состояние тела, испарился, но как видение в голове Эдвина прокручивался вновь и вновь.

А что, если? Бывают же вещие сны?

Эдвин отбросил одеяло, встал. Осторожно, без скрипа, поднял раму. Дохнуло прохладным ночным летним воздухом. Первый этаж. Одежда – рядом на стуле. Кроссовки – под стулом. Вылезти, никого не тревожа, плёвое дело.

Парковая улица звалась так не для красоты. Она дугой огибала именно что парк, так что идти до него Эдвину было всего несколько минут. Дольше одевался и перелезал через забор. Пересёк освещённую улицу, и готово.

Дело шло к рассвету. Погасили фонари, и все ночные гуляки, видимо, уже отправились спать. По крайней мере, никто из них не встретился по дороге. Но на всякий случай Эдвин, как раз и навсегда обещал маме, нащупывал в кармане радиокнопку аварийного вызова. В другой руке светился фонариком мобильник.

В конце центральной аллеи, из-за скамьи у забора поднялся сгусток тьмы. Превратился в свете фонарика в человеческую фигуру. Очень знакомую фигуру.

– Рэнди, это и правда ты!

– Боже, большой Эд!

Рэндольф ничуточки не изменился, ну разве что стал выше. Снова они, как много лет назад в школу, шли рука в руке. Рука брата была твёрдой и тёплой. Живой.

Эдвин забрасывал его вопросами и, не всегда дожидаясь ответов, сообщал новости.

– Совсем-совсем ничего не помнишь? А мне твою комнату вчера отдали! Мы там ничего не меняли. Рэнди, давай завтра твой ушастый ночник в камине сожжём!

– Комната разве не наша общая? – удивился брат.

– Больше нет, хотя теперь, конечно, да! Когда ты пропал, из неё что-то вроде кладбища сделали! Ничего не трогай, не заходи, громко не разговаривай!

Рэнди фыркнул. Знакомым жестом поправил чёлку.

– С ночником после разберёмся. Как мама с папой, живы-здоровы?

– Всё хорошо. Поплакали, конечно, первое время. Вот обрадуются! А давай тихонечко в окно залезем и утром вдвоём из комнаты выйдем к завтраку? Сюрприз! Вот подскочат!

– Тсс! Глянь, люди какие-то, к нам идут.

Действительно, когда до выхода из парка оставалось всего ничего, навстречу им двинулись от припаркованного у входной арки чёрного фургона два человека.

Фигуры пересекли свет фар, стало видно, что попались мальчики ни больше ни меньше как полицейскому патрулю. Блеснули фуражки в шахматную клетку, кокарды.

Хорошо, что не успел нажать на кнопку. Глупо вызывать полицию, когда она уже здесь.

– Сержант Перкинс. Ваши документы!

С документами оказалось не очень. Вредные блюстители порядка вывернули карманы мальчиков, заставили сесть в фургон, на широкое заднее сиденье. Включили в салоне свет, сдавили собой с двух сторон. Один полицейский, постарше, вынул блокнот и стал допытываться, кто такие, почему гуляют по ночам, слышали ли про комендантский час для несовершеннолетних, знают ли родители про их прогулки. Второй, молодой, в это время что-то искал в кармане сиденья. Что-то ему именно в эту минуту там понадобилось.

– Мы здесь живём, на Парковой, – поймав наконец паузу в вопросах, произнёс брат. – Отпустите нас домой, пожалуйста. Мы больше не будем.

В руке молодого внезапно возник маленький шприц, ладонью другой он деловито зажал Рэндольфу рот. Пожилой, бросив игру в допрос, в ту же секунду смял предплечьем губы Эдвину. Не так, впрочем, удачно, как молодой напарник. Эдвин успел впиться зубами в руку псевдополицейского, аж до хруста, а когда тот с руганью её отдёрнул, набрал в рот воздуха – закричать. Возможно, его бы услышали. Но крикнуть он не успел.

Плечо ожгло уколом, всё вокруг завертелось и растворилось в мутном тумане.

Ночь получилась что надо. Комната, сон, взрыв, брат, маньяки-полицейские.

Тихая улица Парковая дождалась своего звёздного часа. Не утерпела, взяла всё и сразу.

Рэндольф

Машина стояла, хотя по вибрации было понятно, что двигатель работал. Где-то на улице пронзительно трезвонил колокол. Рэндольфа на мгновение замутило. Сдержался, не вырвало. Только сейчас он заметил, что сознание вернулось, теперь у них с младшим есть шанс.

Открыл глаза и не сразу им поверил.

Тесный салон полицейского (хотя какие они полисмены, гнусные похитители!) фургона превратился в крытый жёлто-зелёным брезентом кузов грузовика, освещённый откуда-то спереди солнцем. Вдоль бортов тянулись простые деревянные лавки. На одной сидел он, Рэндольф, с другой стороны – вполне живой и бодрый Эдди, а рядом с ним незнакомый круглолицый паренёк, ровесник. Что-то с ними обоими было не так, сперва Рэндольф не понял, что.

Почти всё остальное пространство кузова занимали какие-то тюки, свёртки и коробки.

Рэндольф привстал, просунул голову вперёд, рассмотреть, что там. Благо между кабиной и кузовом не оказалось никакой перегородки. Собственно, и кабины не оказалось – только плоская площадка и сиденье. Брезент кузова, натянутый на раму из стальных трубок, частично накрывал и водительское место, вот и всё. Ни дверей не было у водителя, ни окон. Сиди себе на семи ветрах и рули. Убедительная имитация под столетний транспорт, ничего не скажешь. Кто-то очень постарался. Наверняка киношники.

Кстати, и водителя им заменили, это не был ни один из лжеполицейских. Человек лет тридцати, бритый до синевы, с таким лицом, будто Букингемский дворец сторожит, а не грузовик водит, сидел молча и неподвижно, вполоборота к Рэндольфу. Одет человек был в кожаную куртку и кожаные штаны. Даже перчатки до локтей, и те были кожаные. В руке водитель держал серебряные часы, от которых в карман тянулась цепочка. Всем видом показывал, что время такого важного человека дорого.

Впереди, за кабиной, от земли поднимались высоченные чугунные ворота, запертые на висячий замок. И решётка ворот, и стены забора, растянувшиеся в обе стороны, представляли собой просто вертикальные копья. Не перелезешь, и вряд ли протиснешься между прутьев.

Было очень светло, но по длинным теням понятно, что ещё довольно раннее утро. Сквозь ворота и забор просвечивала извивавшаяся между холмов пустая дорога, а дальше было не рассмотреть, слепило солнце.

– Эд, где мы? Куда нас завезли? – полушёпотом спросил Рэндольф, вернувшись на сиденье. Брат явно очнулся раньше и был в курсе ситуации, раз не пытался удрать, и даже вон, болтал без умолку с тем пацаном.

Эдди повернулся, и только тут до Рэндольфа дошло. Одежда! Оба, брат и незнакомец, были выряжены, как клоуны. Над начищенными коричневыми ботинками – носки, или скорее даже гольфы, в малиново-зелёную полоску. Полуфутом выше начинались малиновые же шорты. Над шортами возвышался бутерброд из белой рубашки, серого пиджака и галстука. На который, судя по расцветке, определённо пошли обрезки носочного материала.

На этом маскарад, к сожалению, не заканчивался. Головы венчали квадратные судейские шапочки, всё тех же любимых цветов безумного портного. При каждом движении головы (а дети не сидели неподвижно, пока Рэндольф, уронив на пол челюсть, рассматривал их наряды), так вот, при каждом движении за шапочкой поднималась в воздух серебристая кисточка на верёвочке, похожая на хвост ослика Иа-Иа. Полный дурдом. Хотя нет. Полный получится, если и сам он…

Рэндольф с ужасом нащупал на своей голове шапочку с кисточкой.

– В школу, куда ещё, – буркнул Эдвин, соизволив наконец ответить. При этих словах с него явно слетело напускное веселье.

– В тюрьму на веки вечные, без замены штрафом! – брякнул его сосед и захохотал. Эд подхватил, чересчур как-то заливисто.

Понятней не стало. Объяснение могло быть одно – он, Рэндольф, болен, страдает провалами в памяти. Отсюда его четырёхлетнее исчезновение, про которое он только что, прошедшей ночью, узнал от чудесным образом повзрослевшего брата.

Скитался где-нибудь, питался просрочкой из мусорных баков супермаркетов.

Или не прошедшей? То есть не только что прошедшей? Не могли они за ночь удрать от похитителей и успеть подвязаться статистами на киносъёмки! Сколько же времени прошло? Рэндольф просунул руку под пиджак, нашарил на плече под рубашкой маленький бугорок. Вот! Именно сюда злодеи воткнули снотворное, ещё саднит. С другой стороны, это мог оказаться простой прыщ, или комариный укус. Ничего не доказывает. К тому же там, где провалы в памяти, там и галлюцинации могут быть? Полицейские-похитители, он сам бы кому про такое поверил?

С улицы послышались шаги по гравию, тент в конце кузова приподняли кончиком трости. По другой конец трости, за тентом, нарисовался парень лет шестнадцати-семнадцати, одетый точно так же, как пассажиры драндулета. С одним отличием – лацкан его пиджака украшал серебристый значок.

Ярдах в двадцати за спиной владельца трости и значка зияли открытые двери большого гаража. Из-за которого, в свою очередь, виднелось, раскинув в обе стороны крылья, довольно симпатичное каменное здание в готическом стиле.

– Мелюзга! Кому-то особое приглашение нужно? С вещами на выход!

Эдвин

Эдвину "Школа современного изобразительного искусства для мальчиков" преподобного Родерика Клоуза понравилась. Хоть и первый день он здесь, а сразу видно – место отличное.

С поезда их с братом и новым знакомцем, одноклассником Брайаном Проссером, привезли на новейшем самодвижущемся омнибусе. Сокращённо "автобус". Конструкции Даймлера и кого-то там ещё. По дороге Эдвин твёрдо решил, что после школы пойдёт в шофёры таких машин. Рисовать и в свободное время можно. Художник, он знаменитым станет, только когда помрёт, а шофёру автобуса всю жизнь будут завидовать.

Главное здание школы двухэтажное, увитое плющом. Старинное, но содержат его в отличном состоянии. На верхнем этаже по центру огромный холл без крыши, почему-то его называют портальным залом, там они рисовали сегодня на мольбертах. Лично преподобный Родерик заставлял срисовывать с экрана волшебного фонаря невообразимых чудищ и живые геометрические фигуры. В этом современность искусства. Зато английским языком, математикой и прочей ерундой здесь не отвлекают. Рисуй, занимайся спортом, молись.

Кормят, конечно, не как в Ритце, но по праздникам, кто-то из старшеклассников рассказывал, настоящим шоколадом Кэдбери угощают. Не ему говорил, кому-то из своих, просто Эдвин слышал.

Спорт в школе – на высшем уровне. Играли в футбол, купались в бассейне. Рэндольф научил его держаться на воде.

Если каждый день здесь такой, то и мечтать о лучшем нечего.

Хотя Брайан после ужина нудил, рассмешил весь класс. Ему старосты, мол, жизни не дают. Лупят почём зря за каждую провинность, заставляют на себя работать, каждую пылинку им в комнате вытри и ботинки начисть. Эдвин ему – назови хоть одну школу, в которой не так? Их с Рэндольфом отец, полковник Месгрейв, любил после вечернего портвейна рассказывать, как его в школе лупили трижды на дню. Все старосты, все воспитатели и лично директор. А если бы не лупили, то и не стал бы он полковником, не сделал состояние в колониях. Оно ведь так – сначала лупят тебя, потом ты лупишь туземцев. Потом дикари, поняв общий принцип, лупят друг дружку сами, а ты едешь домой, покупаешь поместье и старинную мебель.

Хотя на самом деле Брайан не зануда, он просто секрета не знал. Теперь-то знает. Когда, к примеру, староста Освальд Горриндж спрашивает, шесть в халате или четыре без, нельзя выбирать то, что меньше. Удар по голому заду по силе идёт два к одному, к чересхалатному.

Ничего, привыкнет. Куда больше озадачил и расстроил брат. Всю жизнь нормальный был, а сегодня эксцентричность из него вдруг как полезет! Стал рассказывать про грядущие времена. Что он сам из времён этих прибыл, вместе с ним, Эдвином. И что лет Рэндольфу не одиннадцать, а все пятнадцать, поэтому он и выше всех в классе. Что все тут, кроме Рэндольфа, под гипнозом воспитателей живут и не помнят, что с ними было до школы.