Читать книгу Дом семьи Ллойд - Артём Павлов - Страница 1

Часть 1

Пролог. Джон Уорлоу везёт ягоды

Джон Уорлоу, страховой агент тридцати трёх лет, возвращался домой по просёлочной дороге. За окнами автомобиля проносились высокие сосны с нефритовыми в свете июльского солнца кронами; солнце этим летом светило ярко почти каждый день, однако тепла так и не приносило. На соседнем пассажирском сидении белел пакет с корзинкой малины из супермаркета.

Для выполнения просьбы беременной жены Джону пришлось ехать в супермаркет, находившийся в получасе езды (как Джон и ожидал, ягод не оказалось в ближайшем к дому магазине, в котором продавались лишь товары первой необходимости). Взглянув на пакет, Джон подумал, что по праву может сказать, возвращается он со щитом, а не на нём, и невесело усмехнулся.

Ведя свой «вольво» по живописной лесной дороге, Джон с тоской думал, что запросто поехал бы и в другой город, вздумай Люси попросить купить ей непременно там упаковку ватных палочек для чистки ушей. Лишь бы продлить затишье, принёсшее долгожданный покой. Или, по крайней мере, его иллюзию.

При последних визитах в больницу, врач с густой иссиня-чёрной бородой, младше самого Джона лет на пять, настаивал, чтобы они с Люси максимально сосредоточились на предстоящем рождении ребёнка, а не страшились лишний раз из-за прерванной первой беременности.

Но Джона, скорее, страшило поведение жены. Выкидыш она перенесла крайне болезненно (ведь он сам чудом сумел найти в себе скрытый резервный запас сил, который он пустил на заботу о жене, в то время как саму Люси поглощало отчаянье). И потребовалось немало времени, чтобы всё хоть как-то нормализовалось.

Задумавшись над тем, что таило в себе слово «нормализовалось», Джон не заметил вынырнувшую из-за поворота машину, от неожиданности он вывернул руль вправо, прижавшись к самой кромке леса, и едва не пустив свой «вольво» в деревья. Руль затрясло, колёса по правому борту съехали с асфальта, подняв облако пыли. Разминувшись со встречным автомобилем, Джон услышал позади недовольный гудок.

Джон нервно улыбнулся, глядя в зеркало заднего вида, сердце барабанной дробью стучало в груди, а когда перевёл глаза на необъятные стволы сосен, обступавших дорогу с двух сторон, чуть ли не сжимая её в тисках, ему живо представилось, как машина сминается точно бумажный стаканчик от столкновения с одним из деревьев, и нога невольно приспустила педаль газа.

Джон заглушил двигатель, с пакетом в руке, шуршащим на ветру, он направился к белому двухэтажному дому. Несмотря на разгар дня, большой, при этом элегантный дом находился в тени из-за окружавших участок высоких сосен, произраставших в здешних лесах. Он помнил, какое ошеломляющее впечатление произвели на него эти сосны, когда они только въезжали в дом. Ему внезапно отчётливо вспомнилась глупая шутка, сказанная им Люси, когда они переступали порог, счастливые, преисполненные надежд. Тогда Джон сказал, что в таком лесу их точно никто не найдёт. Слова относились к ранее высказанной мысли Люси, мол переездом за город они словно сбегают ото всех.

– Дорогая, я дома, – проговорил он, вешая куртку в прихожей.

Ответа не последовало, и встретившая его тишина, почти что осязаемая, вдруг дала причину для беспокойства, заворошившегося где-то в отдалённых углах сознания подхваченными сквозняком клубами пыли в комнате, где давно не проводили уборку.

На первом этаже царил полумрак, и Джон решил, что его жена по-прежнему спит в спальне. С нарастающим волнением он направился в кухню, на ходу вынимая из пакета корзинку с малиной. Джон прошёл в арку, завернул в сторону холодильника, как вдруг подпрыгнул на месте. Призрак! возникло в его голове, а в другое мгновение он был готов рассмеяться.

За каких-то десять минут его пульс подскочил уже дважды. Его жена стояла возле раковины, одетая в длинную белую сорочку, светившуюся в тускло освещённой кухне.

Джон в облегчении звучно выдохнул и театрально взялся за грудь свободной рукой, второй он по-прежнему держал корзинку с малиной, которую едва не выронил от неожиданности.

– Я подумал, что увидел… – произнёс он и осёкся.

Люси бездвижно стояла у раковины, и теперь Джон заметил, что её глаза и щёки красные и влажные от слёз, хоть лицо и не выражало никаких эмоций. Теперь она и в самом деле напоминает приведение, подумал он, и по телу поползли мурашки. А следующее открытие повергло его в настоящий шок – его жена приподняла руку, в которой сжимала нож, и свет из окна заиграл на холодном лезвии. Самый большой из имевшихся в их доме ножей. В аккуратной крохотной руке его жены этот нож выглядел скорее лезвием гильотины, нежели столовым прибором.

– Люси, – ледяным тоном произнёс он спустя долгое время. – Дорогая, с тобой всё в порядке?

Слова Джона, разлетевшиеся по просторной кухни, заставили Люси легонько дёрнуться, она словно очнулась от дрёмы.

– Ох, Джон, – всхлип задавил слова, она содрогнулась и лицо исказилось в гримасе боли.

У Джона внутри всё сжалось от страха, он чувствовал, будто шёл по ссохшемуся мостику, и вот доски, не выдержав его веса, проломились. Люси выглядела так неестественно с этим огромным ножом в руке, с круглым животом, оттопыривающим ночную сорочку, и посреди тёмной кухни. Всё выглядело неестественным, точно в кошмарном сне.

– Умаляю, прости меня, – прошептала она, её голос срывался из-за плача.

– Нет-нет, что ты такое говоришь, любимая, – взмолился он шёпотом, сделал несколько шагов по направлению к жене, но тут же остановился, когда рука Люси, сжимавшая нож, с угрозой приподнялась, лезвие вновь сверкнуло, поймав дневной свет. – Просто положи нож, – произнёс каждое слово по отдельности Джон.

Люси почти бесшумно, и одновременно оглушающе громко, зарыдала, лицо, в обрамлении прямых светлых волос, выражало невероятной силы скорбь.

Джон не знал, что стряслось с Люси, на него напал панический ступор. Он боялся бежать к ней и пытаться схватить нож, потому как Люси могла причинить себе вред. В голове вихрем пронеслись воспоминания о том, как он просыпался по ночам из-за криков жены во сне. А вдруг Люси сейчас спит? подумал Джон. Расстройство сна могло усугубиться до лунатизма. Но глаза Люси, смотрящие на него сквозь пелену слёз, такие ясные и большие, заставили отбросить наивную мысль. Он знал, всё куда серьёзней.

– Люси, Люси, послушай меня, давай мы сейчас сядем в машину и просто уедем, как ты и хотела, – Джон крадучись двинулся вперёд, в надежде, что Люси в нынешнем состоянии отвлечётся на его голос и не заметит приближения. Их по-прежнему разделяло полкухни, и сейчас эти жалкие десять шагов казались непосильными. Про себя он молился, чтобы всё закончилось.

– Ты не понимаешь, – очень медленно прошептала Люси, помотав головой, лицо выражало такой степени отчаянье, что Джон почувствовал, будто ему дали под дых. Вся ситуация, развернувшаяся перед Джоном в считаные секунды, она буквально высасывала из него силы.

Джон увидел, как блеснула сталь, Люси держала нож остриём вниз, костяшки её кулачка побелели от напряжения, рука дрожала.

– Тогда объясни мне, – мягко запротестовал он, слёзы обожгли глаза. – Мы сейчас сядем на диван в гостиной, и ты мне всё расскажешь.

Люси свободной рукой смахнула слёзы, посмотрела ему в глаза и тяжело вздохнула. От этого взгляда у Джона волосы встали дыбом. А в следующую секунду, когда Люси схватилась за рукоятку второй рукой, занеся нож высоко над головой, словно хотела кувалдой выбить рекорд на ярморочном аттракционе, Джон молниеносным движением бросился на неё. Ноги, как оказалось, онемели, точно от анестезии, показалось, что он рухнет на пол, однако Джон сумел сохранить равновесие.

Он думал, что успел, Джону даже показалось, что ему лишь привиделось, будто бы нож вонзается в живот его жены. Но затем кровь ошпарила руки, вернув к реальности.

Он осел на пол, держа её на руках. Люси, внезапно такая тяжелая, содрогалась, издавая пугающие хрипы, лицо сделалось невероятно бледным, а пухлые губки как будто чёрными на его фоне. Брови лезли на лоб, глаза, вылезавшие из орбит, смотрели вверх.

– Что же ты наделала, – услышал откуда-то издали свои слова Джон, по щекам текли слёзы.

Одной рукой он поддерживал её голову, вторую положил на живот, из которого торчала лишь рукоятка ножа. Люси от боли скребла голыми пятками пол. Его охватила паника, Джон не знал, как подступиться и прижать рану, чтобы не сделать только хуже. Кровь пропитала всю сорочку, теперь прилипшую к телу, она растекалась по кафельному полу стремительно увеличивающейся лужей, сколько же крови, сколько крови… подумал он и взвыл.

В чувства его привела ярость к самому себе за состояние бессилия. Джон вспомнил о телефоне. Словно разговаривая с ребёнком, Джон мысленно произнёс «Нужно позвать на помощь». Как можно аккуратней высвободил ногу из-под жены, извлёк из кармана телефон и дрожащей рукой принялся набирать номер экстренной службы, оставляя на экране ярко-красные подтёки, словно перемазался в клубничном джеме.

Прерывисто дыша, Люси перевела взгляд на Джона, на её белом лице, покрытом испариной, проступал шок.

– П-п-прости… – её губы дрожали, рот открывался и закрывался, будто она задыхалась. – Меня.

– Молчи, Люси, ради бога, молчи! – Джон поднёс к телефон к уху, рука содрогалась от адреналина.

Между прерывистыми вздохами она произнесла каждое слово по отдельности:

– Так… б-было… нужно, – из глаз Люси, теперь почти что неузнаваемых глаз его жены, потекли слёзы.

Что же ты наделала? подумал шокированный Джон, держа телефон у уха, и пока раздавались гудки, его взгляд выцепил корзинку с малиной, валявшуюся рядом в россыпи ягод. Джон, точно загипнотизированный, наблюдал, как ширившаяся лужа крови медленно поглощала одну ягоду за другой, на фоне крови ягоды мгновенно теряли свою яркость, словно угасали.

Новость о переезде

1

Ребекка Ллойд шла в оранжевом свете уличных фонарей по безлюдной улице, её шаги эхом отражались от многоквартирных домов, дыхание превращалось в облачка пара, тающие в безветренной прохладе воздуха. Конец августа выдался холодным, и начинавшие желтеть листья вовсю предвещали скорую осень.

Семья Ллойдов жила в тихом и спокойном районе мегаполиса, на каменных фасадах таились камеры наружного видеонаблюдения, в каждом подъезде сутки напролёт дежурил консьерж, вдобавок поблизости располагался полицейский участок, – по этим и многим другим причинам родители Ребекки не возражали против вечерних прогулок дочери, а сама Ребекка, как почти любая двадцатилетняя девушка, находила в них манящее очарование.

Ребекка не спеша возвращалась от Сьюзен, своей лучшей подруги ещё с младшей школы, с которой теперь вместе училась в одном университете, хоть и на разных факультетах. Новый учебный год стартовал уже на следующей неделе, вот Ребекка и заскочила в гости к Сьюз, как часто это делала будучи ребёнком.

По привычке мать Сьюзен, тихо постучавшись в дверь, принесла поднос с какао и печеньем в комнату уже взрослым девушкам, которые встретили этот жест весёлым смехом; такое постоянство всегда переполняло Ребекку искренней радостью, но в этот день она ощутила что-то ещё, какое-то новое чувство.

Ребекка запрокинула голову, её взгляду предстал полумесяц в полупрозрачной дымке облаков, всего на пару секунд, а затем вновь спрятался за острые многоуровневые крыши.

Она размышляла о том, как сегодня поднос с какао и печеньем заставил её впервые задуматься о близости того возраста, когда детство перестаёт казаться чем-то только-только минувшем, и навсегда переходит в новую классификацию преисполненного печали грифа «когда-то давно». Конечно, она и раньше замечала, как время неумолимо ускоряет свой темп, но сегодня почувствовала с особой, ранящей ясностью.

Она закатила глаза, поражаясь тому, как накручивает себя на ровном месте, легонько потрясла головой с копной рыжих волос, словно пытаясь вытряхнуть печалящие мысли из сознания, как стряхивают с пледа после пикника хлебные крошки, и заставила себя поменять ход мыслей.

Стук каблуков разрезал холодный воздух, окна автомобилей перехватывали стремительно ускользавшее отражение Ребекки Ллойд, словно налившуюся каплю росы, под действием гравитации перекатывающуюся с лепестка на лепесток. Уперев взгляд в чёрный асфальт, Ребекка шла вдоль дома, пропоротого насквозь аркой, глубокой точно тоннель, изнутри её подсвечивали настенные фонари, на другом конце арки кованная решётка с калиткой закрывала проход во внутренний двор с виднеющейся чашей выключенного фонтана, внезапно вырвавшийся оттуда поток холодного ветра затрепетал подол её пальто.

Ребекка замерла на месте с неприятным ощущением, будто что-то не так. Медленно подняв глаза, через дорогу она увидела мигающую в темноте вывеску пиццерии «От Стеф», а это означало, что свой дом она пропустила. Ей нравилось заведение в итальянском оформлении, расположившееся на первом этаже башни по соседству с книжным магазином, после занятий Ребекка частенько заглядывала внутрь, чтобы съесть салат (или заказать пиццу, если не удавалось сдержаться перед соблазном) и выпить имбирного чая. Но сейчас, при отсутствующем свете, окна отражали Ребекку – безликий тонкий силуэт на фоне безлюдной улицы, от этого вида по спине пробежал холодок. Озираясь по сторонам, она не могла понять, каким это образом умудрилась заплутать в собственном районе.

Всё ещё растерянная, она зашагала в обратном направлении, скрестив на груди руки. На этот раз гоня мысли прочь, сосредоточившись на пути. Ребекке захотелось поскорей оказаться дома. Всё вдруг стало напоминать сон, с неприязнью подумала она.

Она шла по тёмной, еле различимой плиточной дорожке, свет далёких фонарей едва доходил до неё. По левую сторону за решётчатом забором располагалась школа, на детской площадке которой поблёскивали цепи качелей, по правую сторону парк. Днём парк представлял собой сочный оазис посреди серого и розового гранита, в прохладу которого так и хотелось окунуться в разгар летнего зноя, но сейчас парк выглядел безжизненным пятном на фоне ломанных крыш с венчающими их пиками антенн, мерно мигающих красными огнями, словно глаза только-только пробудившихся ото сна горгулий. Отчего-то ей не хотелось смотреть в сторону парка, такая закралась вдруг ей в голову мысль. Совершенно странная и одновременно такая ясная. И, как обычно бывает, – даже в самых страшных снах, когда точно знаешь, что за дверью тебя ждёт нечто ужасное, ты всё равно медленно отворяешь её, – Ребекка посмотрела именно туда. Она сжала ладони в кулаки, тело напряглось, Ребекка словно приготовилась сама не зная к чему.

Безмолвные деревья гротескными силуэтами в подсвеченном луной тумане, опускавшимся на землю с наступлением ночи, выглядели как декорации к фильму, которые не успели разобрать и оставили на потом. И вот теперь они выделялись своим видом на фоне городского пейзажа, точно диковинный и давно вышедший из моды костюм на современной вечеринке.

Ребекка с облегчением выдохнула. А ты испугалась, дурочка, сказала себе она, поджав губы с укоризной, скорее, чтобы успокоиться. Но в момент, когда Ребекка отвела взгляд, ей показалось, будто глаза успели выхватить в тенях парка нечто такое, чего там быть не должно.

Её шаг замедлился, затем Ребекка и вовсе остановилась, воздух словно сгущался вокруг неё, препятствуя движению вперёд, ноги налились тяжестью и вязли, как если бы она шла по пропитанному морской водой пляжному песку.

С замиранием сердца она вновь посмотрела на парк – не могла не посмотреть, – хотя в действительности ей хотелось бежать. Всё потому, что в тот самый момент, когда Ребекка отводила глаза, она заметила что-то, или кого-то; Как ей показалось, фигуру мальчика. Но теперь увидела лишь стволы деревьев.

Её каблуки забили по асфальту часто-часто, и в сторону парка она не смотрела. Оказавшись за углом дома, отрезавшего парк, она почувствовала облегчение.

Почему-то Ребекка подумала о брате. Но ведь это не мог быть он, потому что Дэнни дома. Да и разглядеть кого-то на таком расстоянии она тоже не могла, максимум, понять, что это был ребёнок. Если вообще был.

2

Одиннадцатилетний Дэнни уплетал своё любимое блюдо, запечённые до золотистой корочки куриные ножки. Делал он это каждый раз самозабвенно; Ребекка даже как-то подумала, что от поедания куриных ножек его не оторвал бы и слепящий ядерный гриб, растущий за широким окном кухни.

Семья Ллойдов ужинала за большим круглым столом, в центре которого стояла кастрюля с пюре, миска салата с тунцом и заварной чайник, испускавший через стеклянный носик столбик пара. В кухне повисла тишина, нарушаемая лишь редким позвякиванием готовящегося в холодильнике льда.

За окном сгустился вечер и Ребекка, перебирая в пюре вилкой (аппетит так и не пришёл), разглядывала своих родных в отражении стекла с проступающими сквозь него разноцветными квадратиками окон дома напротив. Мать с отцом молча ели, уставившись в свои тарелки. Роберту пару месяцев назад исполнилось сорок семь, волосы с явными признаками седины, что его ничуть не беспокоило, зато глаза не растеряли со временем цвета, они словно светились синим за овалами маленьких очков.

Сара, симпатичная женщина со светлыми волосами, собранными в хвост, выглядела она моложе своих сорока трёх, чему способствовали утренние пробежки.

Роберт и Сара располагались близко друг к другу, но в то же время чувствовалось, что находятся они друг от друга значительно дальше, нежели стулья, на которых сидели.

– Как дела у мамы Сьюзен? – спросила Сара, сделав глоток чая.

– Хорошо, – вскинула плечами Ребекка, она хотела рассказать, как та принесла какао, но слова остались где-то внутри. Ребекке показалось, начни она говорить про какао, следом обязательно расскажет и о вызванных им ассоциациях, связанных с взрослением.

Раньше (совсем недавно, с печалью подумала она) Ребекка поделилась бы этим со своими родителями; и она скучала по тем временам, когда вчетвером они сидели в гостиной, играли в настольные игры или просто смотрели телевизор, в шутку споря, какой канал выбрать, и общались на любые темы.

Но теперь родители, находясь в одной комнате, не могли полноценно разговаривать с ней или с Дэнни. Естественно, они продолжали справляться об их делах, о том, как провели день, о планах и тому подобное, но присутствовало во всём этом некая синтетичность. Словно побуждающим фактором для начала разговора служило лишь само его ожидание. Ребекка подозревала, – не хотела об этом думать, и всё же, – всё потому, что в тот момент, когда родители при своих детях играли в счастливую семью, Роберт и Сара ощущали нарастающее между друг другом напряжение.

Когда тарелки родителей опустели, Ребекка заметила, как они переглянулись, кивнув друг другу. Сейчас что-то будет, отстранённо подумала она, ей так же представилось, как Дэнни склоняется над бланком в кабинете адвоката, где галочка, поставленная его нетвёрдой рукой, решит, с кем из родителей он останется жить. Она внутренне напряглась, не замечая, как под столом сцепила руки на коленях.

– Дети, – торжественно проголосил отец, выдерживая паузу. – Мама вам хочет что-то сказать, – после чего театрально выбежал из кухни. Из-за высокого роста отца движение получилось одновременно неуклюжим и комичным.

Дэнни засмеялся, а Сара удостоила привычное всем выступление мужа стандартной в таких случаях фирменной улыбкой с закатом глаз, этакой смеси насмешки с усталостью, но Ребекка в этот раз заметила в лице матери что-то ещё, только не стала предавать значения (а может и не хотела), да и отец почти сразу вернулся.

Он опёрся руками на спинку своего стула.

– Как вы знаете, наш дом в Стортон Лейк вновь пустует, – заговорил Роберт уже без наигранности.

– На этот раз мы с вашим артистичным папой, – Сара улыбнулась мужу, затем посмотрела на детей. – Решили не торопиться с его сдачей и всем пожить какое-то время там.

Молчание.

– Сменить обстановку, – добавила она, легко вскинув плечами. – Тем более осенью там будет необычайно красиво, – она мечтательно улыбнулась.

– Уже на следующей неделе мы переезжаем, а пока, до вторника, – Роберт посмотрел на Ребекку, у которой брови полезли на лоб, на Дэнни, с округлившимися глазами над тарелкой с куриными косточками. – У вас есть время, чтобы привести все свои дела в порядок, – сообщил Ричард с серьёзным лицом.

Дэнни разразился криком на всю кухню: «У-р-р-р-р-а!». Сара, не подавая вида, изучала реакцию дочери, она была счастлива, что её дочь в переходный возраст не превратилась в бунтарку, и выросла в благоразумную молодую девушку, но и передалось Ребекке что-то от неё самой, то, что может как помочь в жизни, так и помешать, – привычка высказывать собственное мнение, даже если оно противоречило авторитетному.

– Дорогая, а ты что скажешь? – спросила Сара, склонив голову набок.

– Ну, что я могу сказать, – не скрывая улыбки Ребекка. – Тем более, если вы уже приняли решение. Но вообще, это даже… занятно, – подобрала слово. Она подумала, что может посветить больше времени чтению книг (в университете она училась на факультете журналистики). Да и смена обстановки ей не повредит.

3

Ребекке снился кошмар. Она вновь стояла у парка, только на этот раз никуда не уходила, хоть и желала оказаться в любом другом месте всем сердцем. Она смотрела на бездвижные деревья, ярко освещённые в первом ряду и со сгустившейся чернотой позади. Ребекка ждала, когда вновь увидит силуэт мальчика, но он не появлялся.

А затем почувствовала, как кто-то приближается. Оттуда, из-за деревьев, ясно поняла она. Ребекка услышала шаги, и не сразу поняла, что уже не спит, и теперь, полулёжа, уперевшись в матрас ладонями, смотрит на дверь своей комнаты.

В предрассветном сумраке вперемешку со светом уличных фонарей, прорывавшемся сквозь шторы, Ребекка увидела, что дверь в её комнату приоткрыта, и в узкой полоске проёма чернеет чей-то силуэт.

Лицо бросило в жар. Глаза в темноте едва могли зацепиться за какой-либо чёткий контур, и ей вроде бы показалось, что фигура сгорбилась, потому как не могла стоять в коридоре в полный рост и не упираться при этом в потолок.

Волна страха накрыла её, точно электрический разряд, пущенный через всё тело, сердце бешено забилось, она застыла над подушкой, не обращая внимания на то, как руки дрожат от напряжения, а мышцы отзываются болью. Ребекка ждала, когда абстрактные образы теней словно пазлы, наконец сложатся в её сознании, и увиденное обернётся чем-то привычным, совершенно безобидным. Но этого не происходило.

В доли секунд в голове вихрем пронеслось: Это папа? Но почему он просто стоит и смотрит? Нет, это не он…

– Кто это? – Она не узнала свой голос, прозвучавший откуда-то издалека, такой испуганный и тихий. – Кто это? – повторила едва ли громче, голос дрожал, во рту пересохло.

Молниеносным движением Ребекка перевернулась на другую сторону кровати, к тумбочке, включила настольную лампу и также быстро повернулась обратно к двери.

Теперь, в мягком свете лампы, Ребекка видела закрытую дверь, она с облегчением рухнула на кровать, опустив голову на всё ещё тёплую подушку, закрыла глаза и глубоко вздохнула. Затем посмотрела на часы, покоившиеся рядом с ноутбуком на её столе, зелёные цифры показывали 4:49.

В сознании промелькнули мысли о Максе, её бывшем парне, с кем они расстались друзьями, всплыли остатки забывшегося сна (какие-то деревья), почему-то вспомнилась укоряющая улыбка матери, с которой та посмотрела на отца, и Ребекка Ллойд уснула, на этот раз без снов.

Ллойды приезжают в дом

1

Всю дорогу (растянувшуюся на полтора часа из-за ужасной пробки на шоссе, образовавшейся в результате нелепой аварии пассажирского автобуса и грузовика, из-за чего всё движение транспорта практически встало) Ребекка слушала музыку через наушники на своём телефоне, параллельно переписываясь с Сьюз. С тенью лёгкого раздражения она кидала молчаливые взгляды на Дэнни, в моменты наивысшей его активности, коих более чем хватало – мальчик попеременно (и безустанно) возился с игрушками, набившими его зелёный рюкзачок с яркой нашивкой, изображавшей Росомаху из «Людей-Икс»; этот же рюкзак разделял заднее сидение вместительного «Лексуса» на обособленные зоны между Ребеккой и Дэнни.

Ребекка любила своего младшего брата, но будучи человеком спокойным, плохо переносила чужую гиперреактивность, пусть даже детскую. Особенно детскую. Поэтому она старалась смотреть либо на экран своего телефона, либо в окно.

Дэнни убрал в карман рюкзака портативную игровую приставку, после чего извлёк из большого отделения измятый выпуск комикса про Спайдер-Мена и принялся пролистывать, болтая ногами в воздухе. Заметив на себе серьёзный взгляд Ребекки, он тут же помахал ей, у Ребекки вырвался смешок, отчего Дэнни тоже заулыбался. Она знала, как брату не терпелось оказаться в доме, и вот он всячески старается себя отвлечь, поняла она, чтобы время в пути прошло быстрей. Очень умно.

Ребекка видела, как родители переговариваются друг с другом, но не слыша их слов из-за «Forest» группы Кьюр в наушниках; Сара поворачивалась в сторону Роберта, шевелила губами, тот периодически кивал.

Шоссе осталось позади, за окном проносились деревья, многие уже с медового оттенка листвой. Полностью позабывшаяся для Ребекки петляющая дорога то погружалась лес, то выныривала на открытые пространства, где пролегала между полей с сочной зелёной травой и зияющими пустотами вырубленных деревьев.

Наконец они свернули на указателе. Дэнни прильнул носом к окну, когда машина, спустя несколько плавных изгибов дороги, через крытый деревянный мост пересекала широкую реку, нёсшую свои воды в размеренном темпе.

– Ого, – заворожённо произнёс Дэнни, глядя на реку. Роберт озвучил название реки, заметив интерес сына, но внимание того всецело поглотил вид, Дэнни и не постарался запомнить.

– Эта река и питает озеро Стортон, – добавил Роберт тоном профессора, как говорила в шутку Сара, когда генри объяснял что-либо детям.

– Круто, – ответил Дэнни, перегнувшись через заднее сидение, разглядывая крытый мост с обветрившейся бурой краской на досках.

По обе стороны в отдалении друг от друга встречались первые дома, многие из них явно пустовали, в виду подходящего к концу сезона; Лишь дом семьи Ллойдов и ещё несколько подходили для комфортного проживания в них с наступлением холодов. Так, по крайней мере, всё выглядело на первый взгляд.

Глядя на пустующие дома за невысоким частоколом, Ребекка почувствовала лёгкую грусть, робко коснувшуюся её, точно первые снежинки в конце осени, опускающиеся на зелёную траву, с единственно целью – мгновенно растаять.

Она выключила музыку и обмотала проводом наушников свой телефон.

– … в конце концов они могли предупредить заранее, – услышала часть фразы матери.

– Было лишь начало июля, а о возврате денег они и не заговорили… пускай так, – констатировал отец и вскинул плечами, глядя поверх рулевого колеса.

– Ребекка вернулась, – рапортовал Дэнни. Закрыл комикс, перечитанный им несколько раз, убрал в рюкзак и закрыл молнию.

Отец посмотрел на неё в зеркало заднего вида, подмигнул. Его голову венчала оранжевая охотничья кепка, которую он надевал каждый раз, выбираясь за город с тех времён, когда у Ребекки менялись молочные зубы. Охотником он не был, наоборот, наставлял детей любить и уважать природу, а вот кепка ему нравилась, хоть Ребекке она и казалась дурацкой, в хорошем смысле слова.

– Почти на месте, – Сара повернулась к детям и улыбнулась, задержав на них полный любви взгляд. Их машина проезжала наспех покинутый дом Колвинов, съехавших в разгар летнего сезона ещё в прошлом году.

– А мы покидаем фризби? – с надеждой спросил Дэнни.

– Может быть вечером, – спустя пазу отозвалась тихим голосом Сара, что прозвучало скорее, как «поверь, дорогой, я бы и сама хотела, но не получится при всём желании». – Только сначала разберём все вещи, и я приготовлю нам ужин.

Дэнни к своим одиннадцати прекрасно понимал, что означал такой ответ и немного погрустнел. Увидев это, Ребекке захотелось подбодрить брата:

– Я с тобой покидаю, – сказала она шёпотом и подмигнула.

– Правда? – глаза Дэнни просияли.

– Правда, мелкий – ответила она и легонько ударила его миниатюрное плечико. Дэнни в очередной раз подметил для себя, как ему повезло со старшей сестрой, хоть прозвище «мелкий» ему и претило.

В багажнике теснились коробки со всем необходимым: что-то из верхней одежды, нижнее бельё, предметы личной гигиены, три больших пакета продуктов, а также бутылка дорогущего красного вина, купленная Робертом без ведома жены неделю назад в специализированном магазине к сегодняшней ночи, обещавшей пустить новый виток их супружеской жизни. По крайней мере он надеялся, что секс в первую ночь в загородном доме будет не таким безжизненным, как в последний год. Завтра рано утром Роберт один съездит за остальными вещами, составленными в коридоре квартиры.

2

В тот самый момент, когда Дэнни спрашивал про фризби, Сара увидела старика на крыльце обветшалого дома. С седыми патлами волос, он стоял перед ступенями в распахнутом полосатом халате из-под которого виднелись семейные трусы. Он и не силился прикрыться, когда проезжала машина. Его вид вызвал озадаченность у Сары, которую Ребекка восприняла в ответе на счёт фризби за привычное родительское пренебрежение пустяковыми затеями своих детей. В другое мгновение одноэтажный домик старика скрылся за деревьями, Сара пожалела, что вообще посмотрела в этот момент в окно, потому как настроение пошло на спад. Лёгкое предвкушение переезда, с которым она проснулась рано утром, затем трансформировавшееся чуть ли не в эйфорию во время короткой пробежки, вдруг уступило место беспокойству.

Она продолжала смотреть в окно, муж в этот момент говорил о том, как здорово бы было отметить новоселье, если можно так выразиться, и пригласить их общих друзей; за двадцать лет совместной жизни она уяснила, Роберт, будучи человеком не терпящем длительного пребывания в обществе, при любом удобном случае стремится закатить вечеринку, будь то утверждённый проект, или же день рождение любимого режиссёра (Вуди Аллена). Словно он отринул от себя привычное общение, а взамен воздвигнул собственный культ вечеринок. Почему нет, если собирать пустые бутылки и оттирать от капель мочи пол в туалете – роль Сары.

Смешанный лес сменился сосновым бором. Сара смотрела на мелькавшие ветви, в чьих переплетении вяз золотистый солнечный свет, и подумала о лице старика в халате, в нём читалось безумие.

Роберт надавил на тормоз, включил сигнал поворота, хоть машин и не виднелись на прямой дороге, пролегавшей среди леса ни спереди, ни сзади, и свернул налево.

Грунтовая дорога с порослью травы посередине шла по наклону вниз, нависавшие ветви деревьев закрывали небо, создавая ощущение надвигающихся сумерек. Дэнни в этот момент окончательно перестал копошиться с игрушками и тоже во всю смотрел в окна «Лексуса». Они миновали дом единственного соседа, Форда, который жил один, в зарослях травы его подъездная дорожка была едва различима, а рядом с домом виднелась табличка с надписью «Продаётся».

Машина с тихим урчанием по инерции катила вниз, нависавшие ветки скребли по крыше. Нога Роберта застыла над тормозом, он прильнул к рулю, высматривая справа поворот к их дому, в котором он не был уже более десяти лет. Он отметил, как растительность, словно в попытке самоутвердиться перед человечеством, алчно и бездумно губившем леса в личных целях, будто бы в здешних местах принялась отыгрываться. Деревья выросли вдвое, по крайней мере так ему показалось, а кустарники заполняли всё свободное пространство между стволами.

Наконец показался поворот. По мере приближения к нему автомобиля, деревья, точно занавес, неторопливо разошлись, дозволяя проехать дальше.

Здесь грунтовая дорога пошла ухабами и ямами, заполненными мутной водой, Дэнни подумалось, что она напоминает какао с молоком, которое готовит ему мама каждое утро перед школой. Колёса погружались на четверть в воду, после чего выныривали, перекатывая на серебристых дисках мутные струйки.

– Неужели за всё это время здесь не могли отремонтировать дорогу? – легонько помотала головой Сара, приподняв бровь.

– Ну, наш дом самый дальний. Видимо о нём и забыли вовсе, – Роберт попытался пошутить, дабы отогнать собственное раздражение. Он и сам не восторгался потраченному времени на волочение в пробке, а тут ещё и с самого подъезда к их дому что-то не ладится.

Он не сомневался, Сара обязательно подметила состояние дороги, как и его решение самостоятельно перевезти вещи на следующий день, вместо того, чтобы сразу воспользовался услугами грузовой компании. Зачем кого-то привлекать, сказал он накануне вечером, если я могу всё перевезти следующим утром. Она с улыбкой согласилась, но он знал, что это каплей легло в её внутреннее озеро несогласия. Роберт не сомневался, за её улыбкой, на глубине, пролегали целые системы каналов противоречивых чувств.

Показались дубы, жёлтые осенние гиганты обозначали границу их участка. Минув их, машина остановилась.

Семье Ллойдов открылась дорожка, высыпанная белым камнем, обрамляли её густые островки карликовых кустов, чьи цветения давно увяли, вела она к ступеням открытой веранды. На ухоженной лужайке багровели опавшие листья разросшегося перед верандой дуба, с его толстой ветви, еле покачиваясь из стороны в сторону, свисали на полинявших верёвках качели.

Двухэтажный дом с широкой верандой, точно с открытки, белел своим безупречным фасадом на фоне хвойных деревьев, безмятежно высившихся позади многоуровневой крыши с трубой из красного кирпича. Саму крышу покрывала деревянная черепица.

Открытая веранда с парой плетёных кресел, точно говорила всем свои видом: «Испейте же здесь горячего чая, мы рады видеть всех, кто посетит этот уединённый уголок». В прямоугольниках огромных окон с открытыми ставнями отражались косые лучи заходящего солнца, сумевших всё же пробиться сквозь гигантские деревья, окруживших дом и пологую территорию вокруг него.

Позади дома каменная дорожка вела к одноэтажному белому сарайчику.

Аккуратный участок напоминал островок посреди дикого хвойного леса.

Но несмотря на весь казалось бы приветливый вид их владений, в машине повисло молчание. Нервозное и долгое молчание. Каждый, точно лишённый всякой воли, взирал на дом, не решаясь произвести ни звука, чувствуя, будто бы здание взирает на них в ответ своими тёмными окнами-глазами. Но при этом каждый, даже совсем ещё юный Дэнни, не познавший призмы притворства, сквозь которую взрослые высказывают свои мысли, не стремился озвучить свои ощущения, дабы не огорчить ими родных.

Роберт повернул ключ и мотор заглох, теперь лишь позвякивал остывавший глушитель. Ребекка услышала, как откуда-то долетел крик ворона, нагло вторгшийся в тишину салона.

– Вот мы и приехали, – подытожил Роберт, чувствуя необходимость переключиться на более весёлый лад, иначе плохое настроение к ночи перерастёт в тотальную депрессию. Как и разросшиеся деревья, подумал он, которые не дадут пробиться и лучику надежды на сегодняшний трах.

Ллойды вышли из машины, послышались звуки захлопывающихся дверей. Дэнни и Сара обошли автомобиль и встали у дорожки, всё ещё не решаясь ступить на неё, Сара приобняла сына за плечи.

– Не устал, дорогой? – произнесла она слишком уж весело, потрепав сына по волосам. По стремительно темнеющим волосам, становящихся такими же тёмными, как были у Роба, подумала Сара.

– Не-а, – отозвался он, смотря на дом.

Дэнни знал о существовании дома в Стортон Лейк. Родители несколько раз упоминали о нём в своих разговорах. Из этих же разговоров он знал, некие люди платят за их дом, чтобы жить в нём. Сестра, не вдаваясь в подробности, говорила, что провела в нём несколько летних каникул. Но этот дом ровным счётом ничего не значил для самого Дэнни, он представлялся ему чем-то далёким и абстрактным, как та же Замбези, о которой он вычитал в энциклопедии. И теперь, стоя перед этим домом, который он возжелал увидеть с новостью о переезде, Дэнни, не ведая причин, почувствовал себя опустошённым.

Роберт проследовал к багажнику, где уже стояла Ребекка. Она изобразила улыбку, чувствуя, что настроение отца на спаде. Она давно уяснила на собственном примере – настроение родителей всегда понятно их детям, как бы те не стремились его скрыть.

– Тебе надо было дать мне порулить, не так бы устал, – сказала она.

– Успеешь накататься, как починят твою машину, – ответил он, подмигнув ей.

– Как здесь тихо, я и забыла даже, – меланхолично произнесла она, оглядываясь по сторонам.

– Это точно, – Роберт тоже осмотрелся. Тишина будто бы обволакивала всё вокруг. – Идеальное место, чтобы включать твоих любимых «Рамоунз».

– Пап, я их слушала в детстве, – закатила глаза Ребекка, улыбнувшись, она почувствовала, как напряжение спадает.

– Именно за хороший вкус к музыке мы тебя и решили оставить.

Увидев, как просияли глаза дочери, в груди Роберта потеплело. В этот момент он позабыл о затянувшейся из-за пробки поездке, бутылке вина, которой хотел соблазнить жену, о масштабном проекте, за который он никак не мог толком взяться и надеялся, что здесь, в Стортон Лейк, отреставрированном доме своего отца по собственному проекту, он всё же сдвинет дело с мёртвой точки, – всё сошлось на улыбке дочери и ямочках на её веснушчатых щеках.

Открыл багажник и взял одну из коробок, Ребекка следом взяла другую, со своими вещами. Подошла Сара, держа руки в карманах спортивной куртки, она улыбнулась мужу и извлекла из багажника несколько пакетов с едой.

Ребекка шла по дорожке за родителями, наблюдала, как те вместе смеются над чем-то. Они поднялись на крыльцо по трём деревянным ступеням, отозвавшихся скрипом, Роберт перенёс оставшиеся коробки на веранду, составив вдоль стены у сетчатой двери.

Сара подошла к резным деревянным перилам веранды, оперлась на край руками, любуясь открывшимся видом. Роберт подошёл сзади и приобнял за талию.

– Как тебе здесь? – тихо спросил он.

– Я и забыла, как тут красиво, – ответила она, переведя взгляд с деревьев на глаза Роберта. С возрастом он не утратил своей привлекательности, подумала она и вдруг ощутила желание поцеловать его, такое внезапное, что оно обескураживало. – Мне нравится. А тебе?

– Знаешь, я боялся, что это глупая затея, но… – замялся он, заметив улыбку на лице Сары.

– Но здесь всё кажется не таким и глупым, – закончила за него фразу она.

– Да, – потрясённо согласился он.

Ребекка перевела взгляд со спин родителей, и заметила пёстрый рюкзачок брата, лежавший на одном из плетёных кресел, придвинутых к дощатому столу.

– А где Дэнни? – спросила она тоном, словно интересовалась погодой на вечер.

Роберт с Сарой, настороженно наклонили головы, как если бы от них одновременно ускользнул один и тот же приятный сон. Роберт посмотрел на автомобиль, в ветровом стекле которого отражались кроны деревьев, окинул взором кромку леса, обступавшую участок ровной дугой. Он буквально вздрогнул, заметив, как явственно мерк свет за этой самой линией.

– Дэнни? – Позвала Сара нарочито спокойным тоном, но в нём сквозила тревога. Затем ещё раз, громче: – Дэнни?

Роберт без слов сбежал по ступеням крыльца и вышел вперёд, к дубу с повисшими на нём качелями. Он оглянулся по сторонам, нахмурившись, будто не понимал, что вдруг пошло не так.

Ребекка почувствовала, как по спине поползли мурашки страха. Нет, ужаса. Почему-то она вдруг ощутила панику, ни с того ни с сего утопившую в себе её сознание целиком, как в конечном счёте тёмная гладь озера поглощает вдруг и внезапно плоский камушек, брошенный «лягушкой» по поверхности. Эта степень страха являла собой совершенно новое ощущение и по силе, и по интенсивности. Она скрестила на груди руки (по сути обняла себя, дабы хоть как-то успокоить) и невольно начала переминаться с ноги на ногу.

Роберт большими шагами пересёк лужайку и двинулся вдоль восточного фасада, где на стене выступала кольцом выцветшая на солнце баскетбольная корзина, прямо над вытоптанным участком земли. Он обошёл дом, и волна облегчения накрыла его с головой, охладив, и тем самым дав понять, насколько он перепугался.

Дэнни стоял к нему спиной перед местом, где деревья на границе участка чуть расступались. Именно в этом месте (воспоминание вдруг возникло беззвучным отрывком из фильма в голове Роберта) он временами уходил в лес за грибами. Но почему он испугался, неужели он мог подумать, будто Дэнни и в самом деле потеряется. Да, его сын порой мог замечтаться и не заметить, как переливается сок через края его стакана, когда тот наливал его, глядя в окно, но он далеко не глуп, чтобы ни с того ни с сего заблудиться, да причём так скоро после приезда.

– Дэнни, – мягко позвал он. – Идём. На исследование местности мы с тобой выберем отдельный день.

Дэнни повернулся и выкинул вперёд руку с оттопыренным большим пальцем. Жест, который всегда смешил Роберта, потому как напоминал о главном герое телесериала «Твин Пикс».

3

Изначально Сара восприняла идею мужа о переезде с долей скептицизма. И это ещё мягко сказано. Безусловно, она видела, как Роберт старался, да и сама не могла просто махнуть рукой на их брак, в первую очередь из-за детей, хотя иногда (чаще после второго бокала белого вина – слабости, выработавшейся к сорока, которой давала волю время от времени) именно так ей и хотелось поступить. Плюнуть на всё притворство, без слов и скандалов собрать чемодан, и уйти из дома, бросив ключи от квартиры в почтовый ящик, а в следующий раз увидеть мужа лишь в присутствии адвоката. Порой такие сцены, целые короткометражные фильмы, не на шутку разыгрывались в воображении Сары, и её пульс подскакивал. И самым ужасным во всём этом она находила то, что у неё хватало на то оснований.

Она продолжала ощущать себя волевой и свободной личностью даже после брака. В отличии от Молли, своей младшей сестры, Сара быстро повзрослела (спасибо пьющему отцу-дебоширу), в колледже ей было сложно налаживать контакты со сверстниками, разгульным студенческим вечеринкам предпочитала вечер за книгой или просмотр старых фильмов; какова же ирония, ни раз думала Сара, что именно на вечеринке она и повстречала Роберт.

Её соседка по комнате в общежитии, Лора, умело компенсировавшая лишний вес разгульным характером, благодаря чему имела успех среди противоположного пола, всё же сумела пробить социальный барьер Сары и таки зазвала её на одно из множества сомнительных мероприятий, закатываемых на дому у всех подряд с поводом и без.

Сара держалась особняком, мелкими глотками растягивала красный стакан с пивом, размером и цветом напоминавший пожарное ведро, кивками здоровалась с однокурсниками и курила одну за одной сигарету. Она собиралась уходить, как раз придумывала, что скажет Лоре (в обществе троих парней, на частую игнорировавших Сару, превосходившую гогочущую блондинку в красоте на порядок, она бы и не заметила её отсутствия), как вдруг увидела сбоку высокого парня с копной каштановых волос и голубыми глазами за овальной оправой очков. Он был явно старше её, наверное, выпускник, предположила она и, как выяснилось позже, оказалась права.

«Роберт Ллойд, – представился он и широко улыбнулся ей. – На балконе значительно тише, и если вам интересно, мы могли бы выйти и полюбоваться звёздным небом».

Её это удивило, но ей действительно стало интересно. Ещё тремя часами ранее, когда Лора, перевозбуждённая, влетела в их комнату и принялась талдычить о том, что Сара обязана с ней пойти, она бы и мысли не допустила, что её, начитанную и претенциозную, сразит простая улыбка. Но именно так всё и случилось.

Вихрем воспоминания пронеслись в голове Сары, за секунды, пока Роберт проворачивал ключ в замке двери их летнего дома (почему-то глухой звук механизма вызвал неприязнь). Открыв дверь, он взял коробку и прошёл внутрь, за ним уставший Дэнни с тёмными кругами вокруг глаз, тащивший рюкзак за одну из лямок, следом Ребекка с коробкой из которой виднелся серебристой уголок рамки.

Сара задержалась на пороге, она обернулась, скрестив на груди руки и всматриваясь в небо, темнеющее от надвигающихся туч. Она ощутила лёгкое беспокойство. Нет, твёрдо поняла она, это не связанно с тем, как она перепугалась из-за кратковременного исчезновения Дэнни. Тут что-то другое, возможно, всё в значимости переезда, попыталась рационализировать она. Если переезд не сможет спасти их брак, то покинут они этот дом уже не мужем и женой.

Она прошла в полумрак прихожей и захлопнула за собой дверь с узкой плоской окошка. Воздух внутри оказался спёртым, с кислым запахом старого дерева. Половицы покрывал слой пыли, отчего коричневый цвет дерева приобретал какой-то хрупкий и неестественный вид, напоминавший шоколадную глазурь на торте, присыпленную сахарной пудрой, стоит лишь слегка надавить пальцем, и она тут же треснет. Справа, между двумя проходами – в кухню и гостиную, – ютился столик с высокой вазой без цветов, пыль похозяйничала и тут, она нахально покрывала и раму картины, висевшей над вазой, с изображением хижины в заснеженном сосновом лесу. С потолка, между двух деревянных балок, одну из которых пронизывала трещина, придававшая особый сельский колорит, свисала кованая люстра с медными завитками веточек и бутонов цветов, словно стремящихся обхватить лампы накаливания.

Роберт несколько раз нажал на включатель, тот отозвался звонкими щелчками, разлетевшимися по тёмному коридору дома.

– Спущусь вниз, включу электричество, – произнёс он, глядя на люстру, как и все остальные. Вернее, на свисавшую с неё и плавно колышущуюся паутину, с комками пыли и ссохшихся мошек.

– Пап, можно я с тобой? – спросил преисполненный энтузиазма Дэнни.

– А как же, кто-то ведь должен нести фонарик, – важным голосом ответил Роберт.

– Будьте осторожны, – произнесла Сара.

– Есть, мам-сэр, – Дэнни радостно отдал честь, чем рассмешил Сару.

Роберт торжественно передал сыну связку ключей, где брелоком болтался миниатюрный стальной фонарик на диодах, Дэнни тут же нажал на его кнопку и посветил на стену.

И почему я не могу также, печально подумала Сара, изображать счастливого семьянина, когда всё идёт наперекосяк.

На Сару разом обрушились впечатления от изнурительной поездки (старик с безумным лицом и в халате в воспоминаниях теперь ухмылялся ей), а также осознание того, что ей придётся предпринять немало усилий, чтобы вдохнуть в дом жизнь (мысль, что предыдущие жильцы могли оставить после себя что-то неприглядное буквально взвинтила её).

– Я пока отнесу свои вещи, – Ребекка подхватила с пола коробку и направилась в сторону деревянной лестницы дальше по коридору.

Ребекка, с коробкой, прижатой к животу, выглядела понурой и совсем крохотной, как показалось Саре. Ей уже двадцать, глупо надеяться на то, что она не замечает, как её родители отдалились друг от друга, и куда глупее, полагать, что ей неведома истинная цель внезапного переезда.

Саре представилась сурового вида женщина на паспортном контроле в аэропорту: – Цель вашего визита? – строго спрашивает она, щурясь на фотографию в паспорте. Сара прокашливается и, робея, отвечает: – Спасти брак. Женщина в униформе хмурит брови, губы настолько сужены, что их почти не видно: – Да поможет вам Бог, – с горячностью выговаривает она и ставит печать в паспорт.

Сара осталась одна. Под удаляющийся скрип ступеней, по которым поднималась дочь, она оглядывала стены с цветочным узором и вдруг почувствовала себя одинокой, будто бы в доме никого кроме неё не осталось. От этой мысли ей сделалось не по себе.

Надежда, будто не всё ещё потеряно, внезапно закравшаяся в сознание Сары на крыльце, когда муж приобнял её, исчезла, точно мираж, растаявший в сухом пустынном воздухе. Нет, с подкрадывающейся паникой подумала она, ничего из этого не выйдет, большего результата следует ожидать от письма, отправленного в женский журнал под заглавием «Мой брак разваливается к чертям, что делать?».

Подстать мыслям, снаружи на стены дома обрушился порыв ветра, оконные рамы чуть слышно затрещали. На глаза навернулись слёзы, Сара быстро заморгала, закатив глаза, и прикусила изнутри поджатые губы. Только не хватало, чтобы родные застали её плачущую, тогда сразу можно будет, не раскладывая вещей, вернуться в машину и…

Сара не успела закончить мысль, лампочки над ней ярко зажглись, одновременно с этим из кухни громко заиграла музыка, отчего она вскрикнула и подпрыгнула на месте. Сердце быстро забилось, о слезах она тут же позабыла. Она нервно захихикала над своей пугливостью, но смех показался неестественным.

Из подвала до неё донёсся согревающий душу смех Дэнни.

4

Сара всё же сумела совладать с духовкой, которая до последнего капризничала и сопротивлялась почти каждому действию позабытой, и тем не менее истинной хозяйки, и, как следствие, в центре стола со стеклянной столешницей аппетитно дымилась изысканного вида свинина под соусом.

Внушительных размеров кухню делила аккурат на две равные части барная стойка с рядом высоких стульев. По левую сторону от стойки имелось всё необходимое для готовки – от микроволновой печи и жизненно необходимой кофемашины, до тостера с вафельницей, ютящихся на каменной столешнице в углу комнаты. Вторая часть кухни отводилась для приёмов пищи, где Ллойды и расположились.

К концу ужина Дэнни клевал носом, Ребекка выглядела уставшей, однако оба оставили тарелки пустыми и, поблагодарив за сытный ужин, отправились в свои приготовленные комнаты.

Роберт с Сарой остались одни. Её волосы в тусклом свете лампочек платиновыми волнами падали на миниатюрные плечи.

Они молча смотрели друг на друга под затихающие звуки шагов детей.

Сара опёрлась локтём о край стола, а другой рукой принялась разминать шею.

– Это была такая долгая поездка, – заговорила она томным голосом, пытаясь полуприкрытыми голубыми глазами придать взгляду похоти. Увидев, как запрыгал кадык мужа и напряглись мышцы лица, она поняла, у неё очень даже получилось. – И я та-а-ак устала, шея просто ноет. Мне нужен массаж, – последнее слово она произнесла шёпотом.

Роберт на секунду хотел было подыграть, уже напряг связки, дабы басом «а-ля мачо» ответить, что он лучший массажист на сотни лесных миль вокруг, но уже в другую секунду он перегнулся через стол, рывком притянул к себе Сару и впился в её губы. Он ощутил в себе набирающую обороты бурю, такой мощи, что если не дать ей вовремя волю, можно попросту сгинуть.

Сара отвечала, она уже ёрзала на мягкой обивке сиденья, напрягая и расслабляя бёдра, отчего стул тихонько поскрипывал.

Не силясь дождаться, пока дети закончат на втором этаже ванные процедуры перед отходом ко сну, Роб и Сара, не отрываясь друг от друга, пробрались сквозь тёмную гостиную, почти что наощупь и, чудом ничего не свалив и не разбив, прокружили в страстном танце в пустую гардеробную, где и закрылись, словно подростки.

Спустя какое-то время Роберт, по-прежнему тяжело дыша, засмеялся, будто вспомнил какой-то анекдот.

– Что такое? – полюбопытствовала Сара. Она сидела рядом с мужем на ковровом полу, спиной прислонившись к стене. Кожа лица и груди раскраснелась и блестела от испарины; её блузка и лифчик лежали по центру комнаты. Она смотрела на его волосатую широкую грудь.

– Я битый час выбирал бутылку вина… – под нос проговорил он.

– Ты о чём? – заправила прядь волос за ухо Сара, её губы растянулась в улыбке.

– Позже, – ответил он, чувствуя вновь разгорающееся желание.

5

Ребекка лежала в полумраке комнаты. Лунный свет лился в окно, оставляя на полу тень перекрестия рамы и выводя призрачные очертания мебели. Ей до сих пор не верилось, что она вернулась в эту комнату спустя столько лет, можно сказать, совершенно другим человеком. Словно переместилась во времени назад, подумала она.

Естественно, комната изменилась. Вместо розовых обоев стены покрашены в голубой цвет. Детскую кровать заменили на большую. На месте тумбы, на которой громоздилась целая куча плюшевых игрушек, всегда пребывавших в идеальном состоянии, теперь располагался миниатюрный шкаф со стеклянными дверцами.

Комната будто бы повзрослела вместе с самой Ребеккой, но вместе с тем осталась узнаваемой, как можно узнать того, с кем учился в начальной школе, встретив его спустя тридцать лет.

Ей вспомнился далёкий летний день. Как солнечный свет, высвечивая водоворот пылинок, заполнял кабинет отца на втором этаже, где он работал над проектом частного дома.

Тогда она зашла за приоткрытую дверь и увидела отца, нависшего над ворохом бумаг, покрывавшем всю поверхность его рабочего стола. На нём была клетчатая рубашка с закатанными рукавами, которую неизменно надевал всякий раз, приезжая в их дом на летние каникулы дочери.

Увидев её, хмурые брови Роберта моментально расправились, губы растянулись в улыбке, и он подозвал Ребекку к себе. Она нерешительно подошла (мать часто напоминала ей, что отец занимается сложным делом, требующим внимания и говорила ей, чтобы та не отвлекала его в моменты работы).

Он показал Ребекке несколько эскизов, разобраться в которых ей не представлялось возможным, но всё равно её потряс масштаб: столько линий, столько цифр, чёрточек и толстых, и тонких. Неужели в этом можно что-то понимать.

«Как думаешь, Ребби, – спросил он, будто советовался с коллегой, от чего она почувствовала себя важной, частью чего-то значимого. – Что будет лучше: чтобы на сад выходило окно во всю стену, – Роберт развёл своими руками, казавшимися ей огромными, как бы помогая представить окно, и Ребекка сразу увидела перед мысленным взором то самое окно и зелень за ним, покрытую всевозможными цветами. – Или эркер, где можно поставить столик?». Она знала, что такое эркер, потому как их дом располагал им, там она любила любоваться деревьями, представляя себя путешественницей далеко-далеко от их городского дома.

«А что если здесь поставить, – она переступала с ноги на ногу в нерешительности, но всё же позволила соскользнуть слову с кончика языка: – Дверь?», и тут же испугалась, что сказала какую-нибудь глупость. Но затем увидела, как отец, всматривается в чертёж, чуть ли не уткнувшись в него носом, и вдруг потрясённо закивал. «Именно так мы и сделаем!», едва не прокричал он, и поцеловал дочку в макушку.

Через некоторое время после визита в кабинет отца, Роберт подарил своей дочери чертёж в тонкой стальной рамке, и сказал, что по их проекту будет построен дом. Её счастью не было предела, само-собой.

Лёжа в своей постели, Ребекка смотрела на серебряный блеск рамки, висевшей справа от трюмо (она привезла чертёж с собой, который хранился на полке шкафа в её комнате в квартире и повесила его, словно амулет, на прежнее место) и медленно погружалась в сон.

Ей приснился кошмар. Она бежала по лестнице наверх, чувствуя, что кто-то вот-вот настигнет её. Коридор их дома растянулся до такой степени, что конца ему не было видно. Ребекка, почти скуля от ужаса, пустилась по деревянным доскам, вид которых наводил на мысль, что они готовы проломиться под ногами в любой момент. Со стен свисали ошмётки обоев, где-то зияли дыры, задержав взгляд на одной из них, Ребекка с ужасом увидела (ощутила всем телом), как внутри движется что-то чёрное и бесформенное.

Справа она увидела приоткрытую дверь. Кабинет отца, сразу поняла она. Нырнув внутрь, она навалилась всем весом на дверь и захлопнула её.

И тут страх набрал новую силу. Она медленно обернулась, посреди пустой комнаты раскинулся громада-стол, только вместо чертежей на нём копошились жуки размером со сливы. В бордовом свете, заполнившем помещение, их чёрные панцири блестели, словно смазанные маслом. Жуки стрекотали и с ужасным глухим звуком (настоящим грохотом) падали на пол, с каким падают на землю переспевшие яблоки. Тут она увидела, что все стены в многочисленных дырах, огромных проломах, сквозь которые чернела пустота. И из этой пустоты выползали щупальца, цеплялись за обои и потолок, оставляя маслянистые следы.

Ребекка проснулась, впервые в жизни одёрнувшись от подушки. Она неосознанно взглянула на закрытую дверь своей комнаты. Ребекка часто-часто дышала, мокрая насквозь футболка с изображением улыбавшейся мультяшной овечки, в которой она спала, прилипла к телу.

Она не помнила свой сон, остались обрывочные воспоминания длинного коридора и двери, ведущей в кабинет отца. Ей стало холодно. Она стянула с себя футболку и бросила на пол, укрылась одеялом под самый подбородок и переместилась к стене (лишь в том месте простынь не промокла от пота). И под звуки ударяющихся о стекло капель дождя она погрузилась в глубокий без сновидений сон.

Роберт возвращается за вещами

1

В десять минут одиннадцатого Роберт повернул на съезд с шоссе и, проехав освещённый оранжевым светом тоннель, оказался в городе. День выдался прохладным, ветер так и норовил увести машину в сторону, дождь попеременно то стихал, то набирал силу, отчего создавалось ощущение, будто бы небо размеренно вдыхает и выдыхает.

Вчерашняя ночь обескураживала. Они побили все личные рекорды, установленные в дни минувшей молодости по количеству оргазмов (как его, так и Сары). И хоть Роберт, решившись на переезд, буквально шёл в олл-ин, столь моментального выигрыша он никак не ожидал. Всё равно что настроиться на длительное и болезненное лечение рака прямой кишки, и полностью выздороветь после первой же экспериментальной пилюли.

Не менее важным изменением было и то, что у него появились зачатки идей относительно проекта, который Роберт откладывал в долгий ящик. Он боялся сглазить, но в глубине души узнавал то щекочущее чувство, предвосхищавшее поток вдохновения.

Мимо проносились торговые центры, ряды припаркованных машин, яркие витрины магазинов, за окнами ресторанов виднелись посетители в деловых костюмах, сидящие за своими ноутбуками. Роберт любил ездить на машине, в одиночестве он мог привести мысли в порядок, а дорога его успокаивала. В моменты, когда напряжение конфликта приближалось к опасной отметке, Роберт садился за руль «Лексуса» и ехал закупаться продуктами в гипермаркет, находившийся почти на самой окраине города. Он мог громко слушать музыку, смеяться в голос над шутками диктора по радио, даже пританцовывал под особо веселящие песни. Таким образом он стравливал избыточное давление, потому как понимал, в пылу он может поставить точку в их отношениях, о чём, остыв, будет сильно сожалеть.

На любимой радиостанции Роберта, транслировавшей рок, заиграла песня «Monkey Man» Роулинг Стоунз, Роберт остановился на перекрёстке, прибавил громкость и принялся отбивать ритм на руле. Перекрёсток прорезали мчащиеся автомобили, оставлявшие шлейф из брызг, и сквозь него, дальше, на автобусной остановке, внимание Роберта привлекла фигура девушки, сидящей на скамье.

Зажегся зелёный. Он специально не разгонял «Лексус», дабы лучше рассмотреть брюнетку. Нетерпеливые водители принялись его обгонять, на что Роберт не обращал никакого внимания, медленно катил автомобиль, словно в трансе, шевеля губами под песню.

Сократив расстояние, он увидел, что не ошибся в привлекательности девушки, та сидела в длинной расстёгнутой куртке с меховым капюшоном и неторопливо курила, глядя в свой телефон. Он отметил длину её ног в чёрных колготах, закинутых одна на другую.

Словно ведомый неким инстинктом, он включил правый поворотник и остановился у стеклянной будки. Он чувствовал себя человеком, внезапно полностью утратившим контроль над самим собой (он никогда не изменял жене, да, думал об этом довольно часто, но позволить себе переспать с другой не мог), и вдруг предпочёл не сопротивляться необъяснимому порыву.

Девушка лет двадцати пяти спустя короткое время обратила внимание на подъехавший автомобиль, оторвалась от экрана телефона, и они встретились взглядами. Роберт убавил громкость радиоприёмника, опустил стекло со стороны пассажирского сиденья и нагнулся вперёд с широкой улыбкой наготове.

– Вас подвести? – выкрикнул он, перекрикивая непогоду.

Девушка затянулась сигаретой, выпустила облако дыма, ветер тут же унёс его прочь. Она посмотрела на дорогу, проверяя, нет ли автобуса, вновь перевела взгляд на автомобиль, теперь уже оценивающий, после чего выкинула сигарету, поднялась со скамьи и неспешно направилась к машине. Должно быть, сомневается, подумал Роберт.

Роберт, всё ещё не отдавая себе отчёта, перегнулся через салон и распахнул дверь. Брюнетка юркнула внутрь, захлопнула за собой дверь, Роберту ударил в нос запах сигаретного дыма вперемешку с её сладковатым парфюмом, такое сочетание ему понравилось; сам он бросил курить ещё четыре года назад, когда на плановом осмотре врач отметил завышенную частоту сердечных сокращений и посоветовал завязать с пагубной привычкой, дабы не усугубить пока ещё небольшое отклонение от нормы.

– Спасибо, что остановились, – она вежливо улыбнулась Роберту, быстро потёрла ладони друг о друга и прислонила к печи.

– Не благодарите, – отмахнулся он, поправив очки. Смотря в боковое зеркало, он выехал на многополосную дорогу и вдавил педаль газа. – Увидел, что у вас молния на куртке сломалась, да в такую погоду, подумал, надо спасать.

Девушка нахмурила брови, а потом посмотрела на свою расстёгнутую куртку и вежливо рассмеялась.

Роберт спросил, куда она держит путь, в ответ на названный адрес соврал, будто ему по пути (его квартира не слишком далеко, но никак не по пути).

– Вам не говорили, что садиться в машины к незнакомцам опасно? – спустя паузу спросил он и мельком взглянул на её длинные ноги, обтянутые чёрным нейлоном колгот. Из-под куртки виднелось вязаное платье, прикрывавшее часть бёдер.

– Машина у вас очень… – слегка нахмурилась она, подбирая слово. – Семейная.

Роберт хотел пошутить, что маньяк запросто может использовать «семейную» машину для усыпления бдительности своих жертв, но решил, это не лучшая идея.

– С учёбы? – спросил он.

– Вообще-то нет, – промолвила в ответ брюнетка и посмотрела на него. Её взгляд пленял, волнующие зелёно-голубые глаза с аккуратными стрелками, в них хотелось жадно смотреть часы напролёт. На левой щеке Роберт заметил белеющую полоску старого шрама, и такой изъян лишь сильнее подчёркивал красоту лица. Волосы чёрные, прямые, едва касались плеч.

Я только подвожу её, ничего больше, подумал Роберт, не силясь убедить себя в этом.

В салоне повисло молчание, Роберту оно не показалось неловким, лишь подогревало азарт. Они проехали через эстакаду и миновали перекрёсток.

– Пробовалась в группу, – с напускной неохотой заговорила она, смотря в лобовое стекло.

– О как, – удивился он. – На чём-то играете?

– Пою, – кротко ответила она.

– И как прошло?

Девушка тяжело вздохнула с серьёзным видом.

– Подозреваю, что не очень.

– Не стоит сильно огорчаться, – Роберт сбавил скорость и перестроился в правый ряд, свернул с шоссе на четырёх полосную дорогу, по правую сторону вздымалось неработающее колесо обозрения, блёклое в поволоке влажного воздуха. – Как говорится, когда на одном конце земного шара закрывается одна дверь, на другом конце может произойти ураган. Кажется, так, – деланно поморщился он.

– Я и не огорчаюсь, – проворчала она, вытащила телефон из сумки, через секунду убрала обратно.

– Спойте что-нибудь, – небрежно предложил он.

– Что? – с изумлением уставилась она.

– Да, – Роберт вздёрнул плечами, что означало «почему бы и нет». – Уверен, у вас замечательный голос.

Девушка смерила его прищуром, во взгляде чувствовался явный упрёк. И тем не менее Роберт обнаружил и тень улыбки.

– Речь идёт не о пении, верно? – бесцветно произнесла она.

– То есть?

– Всё это, – быстрым движением она обвела ладонью салон «Лексуса». – Остановились, предложили подвести, расспрашиваете меня о том, чем занимаюсь. Но где-то на заднем сидении мы не замечаем слона.

2

Она вышла, ещё раз поблагодарила Роберта, уже собиралась захлопнуть дверь, как застыла на месте в сомнениях, и вновь пригнулась в салон. На её лице появилась обольстительная улыбка. Роберт сразу понял – девушка прекрасно осведомлена, каким оружием обладает и теперь решилась пустить его в полную силу.

– Я собираюсь дать вам свой номер, – она тяжело вздыхает, будто идёт наперекор всему своему естеству. Роберт предположил, что так и было.

– А я собираюсь его записать.

Девушка кокетливо улыбнулась, поправив прядь чёрных волос. После продиктованных цифр представилась:

– Кортни.

– Роберт.

Он записал номер.

– До свидания, Роберт. Была рада познакомиться.

– Взаимно, Кортни, – широко ей улыбаясь.

Он выехал на шоссе и вдавил педаль газа, сделал музыку громче и набивал ритм на руле. Что именно произошло, Роберт не знал. Просто в какой-то момент, когда увидел брюнетку с длинными ногами, понял, что может так поступить. И поступил.

Поднявшись на лифте на двадцать третий этаж и распахнув дверь, Роберт поразился тому, как всего за сутки их квартира, в которой они прожили почти двенадцать лет, перестала являть собой определение «дома», и превратилась в нечто совершенно чуждое. Будто кто-то на ночь оставил открытым окно и через него испарилось некая энергетика, служившая связующим домашнего уюта.

В несколько подходов он перенёс чемоданы и дорожные сумки в машину.

На обратном пути, когда вместительный джип был под завязку загружен вещами, Роберту вдруг вспомнился звонок Джона Уорлоу. Тот самый звонок, который он донёс до своей жены в изрядно отредактированном виде. Когда на кону их брак, можно и сжульничать, при учёте, что всем это пойдёт на пользу, оправдывал тогда свою полу-ложь Роб.

Роберт не причислял свою жену к наивным женщинам, верящих будто бы положение Земли относительно других небесных тел способно влиять на то потеряешь конкретно ты сегодня кошелёк или же день выдастся продуктивным. Сару он считал умной и относился к ней с соответствующим почтением. Он обошёлся простым объяснением «Жильцы внезапно съехали» лишь потому, как не хотел нагнетать и давать Саре лишних поводов для отказа (он и без того слабо верил, что она согласится). Ведь даже несмотря на то, что Сара не будет полагать будто бы дом пропитан «дурной энергетикой», велика вероятность, что лишняя информация выльется в осадок; по разумению Роберта, женщины предают слишком много значения вещам, на которые мужчина попросту не обратит внимания.

В тот день Роберт находился в гипермаркете, в приевшемся режиме инспектирующего зомби, проходил ряд за рядом и набивал тележку продуктами. Он до сих пор помнил, как застыв напротив холодильника с колбасой, перебирал варианты, как можно исправить положение дел (загладить вину перед женой, если быть точным в определениях).

И вдруг этот звонок, как ответ на все вопросы, ниспосланный богами, ведающими улаживанием семейных конфликтов.

Джон Уорлоу говорил тихо, Роберту пришлось вжать трубку в ухо, а другое ухо заткнуть пальцем, чтобы услышать того на фоне музыки, заполнявшей зал гипермаркета навязчивой весёлой субстанцией. Джон сообщил о необходимости съехать из дома, в связи с тем, что его жена попала в больницу. Роберт осторожно поинтересовался у Джона Уорлоу, будет ли с его женой всё в порядке, и в трубке воцарилась долгая пауза. Роберт успел посмотреть на экран телефона, дабы проверить, не оборвался ли звонок. А затем Джон заговорил голосом, не на шутку перепугавшим Роба.

И вот, по прошествии почти месяца, припарковавшись перед лужайкой их дома, в голове Роберта прозвучали те же самые слова Джона Уорлоу, сказанные таким отстранённым и холодящим тоном, словно из него высосало всю жизненную силу, словно с ним говорил не человек вовсе, а мертвец: «Чёрт, Роб, не уверен, что вообще теперь что-то может быть в порядке».

Сара просыпается одна

1

Сара готовила яичницу из четырёх яиц для Дэнни и Ребекки. Самой есть не хотелось. Она отпила чёрный кофе из большой кружки, поставила её рядом с газовой плитой и посыпала скворчащие яйца солью с заранее мелко нарезанной зеленью. Ребекка и Дэнни сидели за барной стойкой. Дэнни в пижаме с «Железным человеком», Ребекка в клетчатых чёрно-красных домашних штанах и простой белой майке. Оба в телефонах.

Сара проснулась уставшей, а мысль, что спортивный костюм остался в квартире висеть на стуле и от бега придётся передохнуть, только обрадовала.

Два окна спальни, выполненной всецело из дерева, были занавешены, отчего по комнате рассеивался свинцовый полумрак. Сара бросила взгляд на настенные часы, висевшие над белым трюмо, без пятнадцати одиннадцать, что её озадачило.

Она дотянулась рукой до прикроватной тумбы, подобрала телефон, и обнаружила, что будильник выключен; вряд ли Робертом, подумала она, не отлипая от подушки и щурясь на слепящий экран, скорей всего сама выключила в полудрёме, когда тот прозвенел в десять. Обычно Сара будильник не устанавливала, так как мазохистский, как иногда думала она, организм пробуждался самостоятельно до девяти утра ещё со времён колледжа; Вчера сделала исключение, так как они с мужем поздно легли спать.

Затем, по мере того, как сон нехотя высвобождал из своих оков сознание Сары, она вспомнила минувшую ночь. Она резко подскочила, как если бы вспомнила, что должна была зарегистрироваться на самолёт двумя часами ранее.

Всё началось за ужином, когда Роберт странно улыбнулся ей и подмигнул, в тот момент она узнала в его взгляде неприкрытую похоть и её тело незамедлительно отреагировало мурашками.

Она прокручивала в голове их дикий секс в гардеробной, а затем, как они поднялись наверх и с новыми силами продолжили в спальне. Вспомнила, как прижимала к своему лицу подушку, не в силах совладать со стонами, вырывавшимися из груди.

Её глаза широко раскрылись, щёки запылали румянцем, соски под шёлковой сорочкой затвердели.

Неужели всё дело в смене обстановки? Или в том, что они давно не отдавались всецело друг другу? А может и то, и другое?

Сара прислушивалась к своим эмоциям в попытке понять произошедшее, а главное – собственное к нему отношение. Но на первый взгляд в душе установился штиль. Абсолютный штиль, словно в голове прошлась группа быстрого реагирования по зачистке эмоций.

Она откинулась на подушку и долго разглядывала скошенный потолок с двумя балками и квадратным окном между ними. В углу окна виднелся край прилипшего к стеклу птичьего пера в обрамлении разводов высохшей пыли. Совсем крохотное, серое, с подрагивающим на ветру пухом, перо принадлежало небольшой птице, умерла ли она после падения, задумалась Сара. Она почувствовала лёгкое облегчение от того, что у них не было кошки, которая принесла бы на порог их дома трупик со скрюченными кверху лапками.

Вот только за безразличием, точно за вуалью, таилось что-то ещё. Даже не за вуалью (вдруг запротестовала нетерпящая самообмана часть сознания), а за доской, пролежавшей на земле достаточное время, чтобы подняв её, с неприятным чавкающим звуком, обнаружить под ней копошащихся жуков или розовый клубок червей.

Страх, вот, что прятала от самой себя Сара, потому как подумав об этом, ощутила себя уязвлённой и беззащитной. Будто вчера её использовали.

Но как такое взбрело мне в голову? задалась вопросом она, безотчётно скрестив на груди руки. Разве ей самой не хотелось ещё и ещё? Хотелось, последовал ответ. Вот только Сара не могла узнать себя вчерашнюю и именно это её пугало.

Прокручивая в памяти прошлый день (по неведомой причине он предстал словно в тумане), Саре пришло в голову, что в какой-то момент в ней будто бы переключился тумблер, и она стала другим человеком. Так просто (раз!), точно по щелчку.

Да, каких-то перемен она ожидала. Обдумывая переезд, надеялась, как возможные, пока ещё гипотетические изменения со временем дадут всходы, и они с мужем всё-таки сумеют сообща пережить кризис. Но Сара никак не ожидала, что в первый же день всё, словно по мановению волшебной палочки, встанет на свои места.

Сара погасила синий огонёк плиты, разделила в сковороде деревянной лопаткой яичницу на две равные части и переложила их на тарелки.

– А когда вернётся папа? – раздался за спиной голос Дэнни. Он по-прежнему был поглощён игрой на телефоне. Судя по тому, как Дэнни, прикусив уголок нижней губы, корпусом наклоняется то влево, то вправо, играл он в гонки.

– Думаю, скоро, – Сара поставила на барную стойку перед детьми по полукругу яичницы. – Наслаждайтесь вашим завтраком, сегодня повар особенно хорош, – голосом она попыталась изобразить типичного официанта, на что Ребекка посмотрела на неё поверх телефона, приподняв бровь. Во взгляде читалась любовь, а также фраза «мы будем любить тебя и такой».

– Спасибо, мам, – сказала она и положила телефон рядом с кружкой кофе.

– Дэнни, возвращайся в наш мир, – произнесла Сара, возвратившись к плите, где взяла сковороду и переложила в раковину, отчего капли воды в ней, коснувшись раскалённой сковороды, зашипели.

– Сейчас, – отозвался Дэнни теми десятью процентами внимания, что он приберёг для мира вне телефона. – Всё равно горячее, – пояснил он, чувствуя, что мог проявить бестактность. Ведь мальчиком он был хорошим.

– Как провели первую ночь? – Сара с кружкой кофе в руке опёрлась на край столешницы, повернувшись к детям.

– Как убитая, – ответила Ребекка, уплетая яичницу. Кошмар она свой не вспомнила, как и пробуждение от него же посреди ночи. – Видимо впечатления меня уморили.

Дэнни наконец отложил сотовый и присоединился к сестре. Сделал он это не потому, как хотел поскорее приступить к трапезе, а чтобы не пришлось отвечать на вопрос мамы, потому как ночью он слышал странные звуки, и были они явно из спальни родителей. Ранее, когда они с Ребеккой встретились у входа в ванную (Роберт на тот момент уже уехал, а Сара спала), Дэнни едва не спросил, слышала ли и она что-то такое, но вовремя прикусил язык и, раскрасневшись, пошёл чистить зубы.

– А ты как спал, Дэнни? – спросила Сара, глотком допив кофе.

– Отлично, – не поднимая глаз, быстро ответил он с полным ртом яичницы.

– Дорогой, не говори с набитым ртом.

– Хорошо, – отозвался Дэнни, и изо рта на тарелку шлёпнулся кусочек яичницы. Он поднял на маму сконфуженный взгляд, который Сара сочла достаточно комичным, чтобы рассмеяться.

– Мы с Дэнни думали пройтись, как позавтракаем, хочу показать ему округу, – сказала Ребекка. – Самой бы ещё вспомнить, что где. Давай с нами, – с воодушевлением предложила она и вилкой отправила в рот кусочек яичницы.

– Да, мам, пошли, будет здорово, – закивал Дэнни.

Сара посмотрела поверх стола в окно, на их задний двор с пологим уклоном, упиравшимся в стену из сосен, почти на самой границе участка ютился крохотный белый сарай, к нему вела дорожка, выложенная из плоских камней. Слева от сарая, ближе к дому, на каменной площадке под навесом стоял барбекю, аккуратный и без единого пятнышка, словно им никогда и не пользовались, рядом стол с каменной столешницей и кованные стулья. Низкие облака заволокли собой всё небо, отчего оно слепило белизной.

Сара хотела пойти с ними несмотря на моросящий дождь, побыть с детьми, чему, с сокрушением сознавала она, за последний год уделяла недостаточное внимание из-за развода, маячившего на горизонте уродливой тенью в тумане, причём тень с течением времени неуклонно обретала вполне реальные очертания, словно навстречу ей нёсся огромный грузовик с выключенными фарами. Но Сара ощущала почти физическую необходимость поскорей начать и закончить с приведением их дома в порядок, когда вернётся Роберт, потому как чувствовала себя в доме… неуютно, сделала очередное чистосердечное признание Сара. Что именно означало в данном случае «привести в порядок», Сара пока не знала – на первый взгляд, всё в доме пребывало в идеальном порядке (за исключением пыли, которую она не принимала в расчёт, так как устранить её не составит труда), но что-то определённо следовало изменить.

Ещё вчера, даже не переступая порог, а лишь смотря на дом из машины, Сара отметила резкое ухудшение настроения. Сейчас Сара внезапно вспомнила, как в тот момент, сидя на пассажирском кресле под нервировавший треск остывающего глушителя (звук такой, словно кто-то скребёт острыми коготками по металлу), руки покрылись мурашками, она едва не попросила Роберта развернуться и уехать обратно, и факт, что она забыла столь взволновавшее днём ранее впечатление, её смутил.

Так что же случилось потом? пыталась вспомнить она.

Затем ощущение постепенно, но верно сошло на нет – вот что. Она отвлеклась на готовку, мытьё посуды, к ночи вовсе была сама не своя, как и Роб, впрочем.

Сара поняла, что пауза затянулась, а Дэнни с Ребеккой ждут ответа. Она тепло им улыбнулась, пряча тревогу на лице.

– В другой день, – склонила голову на бок она. – Сегодня мы с вашим папой будем расставлять вещи. Так что не задерживайтесь, вы все тоже приглашены на данное мероприятие.

Дети составили тарелки в посудомоечную машину.

– Передайте повару, он и впрямь сегодня в ударе, – Дэнни поцеловал пальцы и вскинул вверх на итальянский манер, а затем отпустил маме поклон до пола, вызвав у неё очередной перезвон смеха.

2

Роберт перенёс в дом все вещи сам, предложив Саре не мокнуть под дождём.

Прислонившись в коридоре к арочному проходу кухни и молча наблюдая за его работой, Сара настороженно ожидала, когда Роберт предпримет попытки заманить её в спальню, узнав, что детей нет дома. Но Роберт выглядел сосредоточенным и даже не заговаривал о вчерашней ночи, и её это вполне устраивало.

Роберт осторожно поднялся по ступеням и прошёл в дом, неся эпполовский моноблок обёрнутый прозрачной плёнкой с покрывавшими её капельками дождя, точно росой. Она закрыла за ним дверь, поёжившись из-за явственного холода, идущего с улицы, и встала рядом с мужем.

– Это всё? – участливо поинтересовалась она, окидывая взглядом их пузатые чемоданы и большие пакеты, загородившие собой чуть ли не половину всего коридора.

– Всё, – выдохнул Роберт, он тоже смотрел на груду не распакованных вещей.

– Предлагаю оставить это здесь, – произнесла она.

– Да уж, – улыбнулся Роб.

В тишине, Сара стояла рядом с мужем, мысленно готовясь к обсуждению животрепещущей темы – можно ли вчерашний секс считать кнопкой, нажав которую, они вернули их брак к заводским настройкам, на год назад, до той роковой ссоры, поставившей под сомнение совместное будущее.

– Дорогая, ты не против, если я сейчас немного поработаю? – спросил вдруг Роберт, снял запотевшие очки и протёр линзы о края рубашки.

– Нет, – немного ошарашенно ответила она, стараясь сохранить в голосе спокойствие. – Конечно не против.

– Тот проект для студии, – проговорил Роберт, стоя всё ещё в тёмно-зелёной куртке, он подхватил моноблок, подперев его коленом, чтобы лучше ухватиться. Выглядел он в этот момент, подумала Сара, совсем как Дэнни, которому не терпелось поиграть в новую видеоигру. – Думаю, есть подвижки, – в голосе проступала радость и возбуждение.

– Серьёзно? Это же замечательно.

– Тогда… я пошёл? – он улыбнулся, приподняв брови.

– Да, конечно – она закивала, спустя пазу добавила: – А я пока вдохну в этот дом жизнь.

Роберт произнёс «Ага» и пошёл по лестнице, но Сара успела заметить, как он на доли секунд поморщился, будто её последняя фраза вызвала у мужа неприязнь.

3

Сара начала с кухни. Она собрала золотистые волосы в конский хвост, нашла в чемодане свои вещи и переоделась в облегающие чёрные штаны, подчёркивавших упругость форм, и розовую футболку.

Загрузив посудомоечную машину, перебрала посуду в шкафах и, убедившись в её чистоте, мокрой тряпкой протёрла столешницы и полки. Мягкой щёткой, найденной в кладовой, собрала пыль с окон, ею же протёрла плафоны люстры, мокрой шваброй промыла плиточный пол. Перед тем, как перейти с ведром воды в гостиную, она выгрузила чистую посуду из посудомоечной машины для просушки.

Гостиная представляла собой просторное помещение с камином с одной стороны и эркером с противоположной (именно Сара предложила мужу обустроить гостиную подобным образом, когда тот возводил дом практически с нуля, доставшийся по наследству от отца). В эркере утопали два кожаных кресла и журнальный столик из дерева. Перед камином стояла тахта и журнальный столик из стекла, чью поверхность занимали лишь два пустых подсвечника и миска из цветного стекла. Деревянный пол с глубоким коричневым оттенком перед тахтой покрывал овальный формы ковёр с длинным ворсом. Камин, выполненный из крупного серого камня, имел безопасную кованную дверку с большими окошками из калёного стекла, позволявшую, как согреваться вечерами, сидя перед ним, так и любоваться всей величественностью огня. По обе стороны от камина находились шкафы, с пустующими, не считая декоративной тарелки с узорами, стилизованными под письменность Майя, и трёх одинаковых ваз, полками.

Орудуя щётками, тряпками, с потным лбом, в голове Сары всплывали образы, которые она так старалась забыть весь долгий год.

Роберт обидел её так, как никто не обижал.

Узнав о своей бесплодности, Сара откладывала момент, когда она поведает всё мужу. И, в итоге, это послужило катализатором предстоявшего урагана. Ещё выходя из кабинета врача, Сара задалась вопросом – а хотели ли они заводить третьего ребёнка. Ответ напрашивался сам собой – нет. Однако нежелание заводить третьего ребёнка и невозможность иметь детей – вещи такие далёкие друг от друга.

Всё началось с подростковой шуточки Роба о том, что он был бы не прочь, если бы Сара занялась сексом с другой женщиной.

Роберт сидел на диване гостиной в их квартире, дети находились на учёбе, а он вернулся с работы раньше, и они внезапно решили прогуляться. Сара спросила его мнение, приложив юбку к голым ногам, а он ответил, что даже женщины её захотят, и мол он только за, при этом пошло подмигнул ей.

Сара чувствовала, что её несёт в неверном направлении, однако остановиться уже не могла. Она вывернула его шутку, в пользу того, что раз он говорит, будто её лесбийский секс – это не измена, то он сам не против переспать с другой женщиной. И, к её непередаваемому шоку, он согласился. Роберт, взвинченный необоснованными нападками жены, не ведающий о том, что десятью днями ранее Сара узнала о бесплодии, признался с красным от гнева лицом, что думает о измене всегда. Роберт даже поведал о том, что представляет иногда в подробностях, как засаживает – именно так он выразился – секретарше своего партнёра по фирме, и при таких мыслях у него встаёт.

На уборку гостиной у Сары ушло в значительной мере больше времени, нежели на уборку кухни. Пропылесосив ковёр (если бы не дождь, она бы вынесла его на улицу, где выбила бы, повесив на перилла веранды), Сара принялась за бардовые шторы. Протёрла столики, полки шкафов, вернула на место вазы и тарелку. Ей приходилось несколько раз менять в ведре воду, от того, что та становилась тёмной, стоило в ней прополоскать тряпку два-три раза. Закончив протирать мокрой тряпкой кожаные кресла, Сара, запыхавшаяся и с тёмными кругами вокруг глаз, вспомнила про тахту – пропылесосила и её.

В коридоре первым делом Сара при помощи швабры аккуратно сняла гирлянды паутины с чёрными комками мошек. Одна из таких гирлянд чуть не упала на волосы Сары, но она ловко отпрыгнула.

Сара с азартом наблюдала, как высвобождается из-под пыли их дом, и, по мере того, как деревянный пол и мебель приобретали новые краски, её захлёстывало особое, абсолютное спокойствие. Сара не отдавала себе отчёта, но уборка её буквально загипнотизировала.

С испариной на лбу, Сара стояла посреди коридора, кончики нескольких пальцев, в тех местах, где она переусердствовала в удалении кутикул двумя днями ранее, щипало от моющих средств, которыми Сара обработала туалет первого этажа, но она не обращала на боль внимания, так же, как и на запах собственного пота, пробивавшегося сквозь химический запах; всё это оттеснилось за границу её восприятия единственно волнующей мыслью – где ещё на первом этаже следует убраться, прежде, чем подниматься на второй.

«Гардеробная!», – вспомнила она с укором, так как несколько раз проходила мимо неё и не удосужилась заглянуть.

Сара сделала шаг, и вокруг всё потемнело, как будто кто-то приглушил свет. Она едва не упала, запнувшись о стоящее перед ней ведро, расплескав на пол коричневой от грязи воды, но почти в последний момент ноги наконец послушались, и она удержала равновесие.

Лоб горел, а под ним, где-то в районе глазных яблок, она почувствовала холодок, словно от ледяного компресса. Только теперь Сара ощутила жжение в животе и существенный голод; ей вспомнился мучительный день (больше она не выдержала), когда она решила воспользоваться советом подруги, сев на диету, которая предполагала питание исключительно кефиром и чаем с сахаром.

Удостоверившись, что в глазах больше не потемнеет, Сара неуверенно прошла на кухню, и взглянула на неоновые цифры часов в панели микроволновой печи. Увиденное повергло в шок, её глаза широко раскрылись, а нижняя челюсть буквально отвисла.

Пятнадцать минут седьмого. Словно очнувшись после глубокого сна, она увидела, что во всех комнатах включен свет, а окна, теперь безупречно чистые, отсекая темноту вечера, превратились в зеркала. В одном из них она увидела себя, и Сара испугалась тому, какой измождённой, почти неузнаваемой она выглядит. Собственное отражение послужило пощёчиной, окончательно пробудившей её, и к голоду с усталостью прибавилась головная боль.

Она хотела достать телефон и проверить время, в ней ещё теплилась надежда, что она не потеряла загадочным образом семь часов, но его не оказалось в карманах.

А затем, с заторможенным сознанием, Сара вновь посмотрела на часы микроволновой печи, перевела взгляд на окно, сквозь отражение кухни всё ещё проглядывалась гаснущая синева неба, обрывавшаяся в зигзагах крон елей и сосен, и она почувствовала, будто куда-то падает. На мгновение Саре показалось, что она вновь на грани потери сознания, в мозгу возникло одно лишь слово – «дети».

Перед глазами появилась картина. Дэнни вновь (теперь уже по-настоящему) потерялся, а Ребекка, в кромешном мраке леса (телефон у неё конечно же разряжен из-за музыки, которую она постоянно слушает через наушники), бродит кругами, выкрикивая его имя.

Сердце забилось так быстро, как не билось и при утренних пробежках. Сара осознала всю силу её измождения лишь, когда побежала по ступеням вверх, и с опаской, что она вновь окажется в предобморочном состоянии, Сара держала руку на перилах. Не соображая от страха, по коридору двинулась в сторону закрытой двери кабинета мужа. Она заметила полоску света под дверью. Выходит, он тоже не в курсе того, что дети не вернулись, в ужасе подумала она. Конечно же он слышал, как я убираюсь, и заработавшись, решил, что мы все внизу.

Совершенно обессиленная, трясущейся рукой она потянулась к круглой медной рукоятки двери, не представляя, что скажет Роберту, как сзади колокольчиком прозвучало: «Мама?», отчего она вздрогнула.

Медленно, словно боясь, что ей послышалось, она развернулась на голос. Дэнни стоял возле двери его комнаты, одетый в ту же пижаму, в которой Сара видела его утром (таким далёким утром, как Луна на ясном ночном небе).

Ей захотелось подбежать к нему, подхватить на руки и расцеловать в щёки, отчего Дэнни наверняка бы поморщился с высунутым языком, как делал это в последнее время в ответ на подобные нежности. Она бы так и поступила, ноги сделали несколько шагов, но Сара заставила себя остановиться. И дело не только в осознании того, как она выглядит (теперь уже и чувствовала, как от неё воняет химией моющих средств, и помнила чуждое отражение в окне). Её остановил взгляд Дэнни, устремлённый на неё. В наклоне головы, в сведённых бровях, поджатых губах читалось удивление и замешательство. Саре стало больно от взгляда Дэнни, которым он смотрел на неё, потому как взгляд был ещё и взрослым.

– Как вы погуляли? – нарушила тишину Сара. Хрипота в голосе заставила её поморщиться, она прочистила горло.

– Нормально, – ответил спустя какое-то время Дэнни. Его брови нахмурились сильней.

– Вы что-то поели? – сердце Сары сжалось, когда она озвучила вопрос. Она себя возненавидела.

– Да, папа заехал на обратном пути в Бургер Кинг, – почесав шею, просто ответил он.

Сара кивнула, попыталась улыбнуться. Дэнни выглядел растерянным, не знающим, как себя вести. Потому как решил, что мама окончательно свихнулась, подумала она и едва не расплакалась.

– Я сейчас приготовлю ужин.

– Хорошо, – ответил Дэнни, и помявшись, ушёл в свою комнату, закрыв за собой дверь.

Прежде чем Сара ушла в душ, где долго плакала под струями горячей воды, она открыла холодильник. Её ошеломлённому взгляду предстали полки, ломившиеся от расставленных на них продуктов. Сара не помнила, чтобы в процессе уборки притрагивалась к холодильнику вообще. Не думая, она схватила ветчину, нарезала толстыми ломтями и принялась есть.

Начало учёбы

1

Ребекка резко проснулась от тревожного сна. В окно лился вязкий свет пасмурной зари. Через закрытую дверь до неё донёсся радостный голос Дэнни. Ребекка посмотрела на часы – будильник должен прозвенеть через три минуты. Она поднесла руку ко лбу и обнаружила, что он мокрый от пота. Что же так перепугало меня? задалась вопросом она, глядя на отглаженный костюм, висящий на рукоятке шкафа. Ребекка боялась вспомнить кошмар из-за которого проснулась, перед глазами стояли пугающие образы, в которые она не хотела (до жути боялась) углубляться.

Ребекка выключила воду и отдёрнула шторку душевой, ванную заполнял густой пар. Ребекка старалась изо всех сил отвлечься на предстоящий первый учебный день, однако её продолжала атаковать тревога.

Ребекка подошла к раковине и повернула вентиль холодной воды, подставила под ледяную воду ладони. Ребекка слышала смех Дэнни с первого этажа. И что-то ещё. Она настороженно наклонила голову, чтобы лучше уловить неясный шум. Только то был не шум, а скорее вибрация. Она сотрясала пол, стекло маленького окошка ванной комнаты легонько звенело в такт. Шаги! поняла Ребекка, это шаги! А затем свет в ванной померк, что-то загородило окно снаружи, теперь пар, наполнявший ванную подсвечивался только электрическим светом, малоприятным, ассоциировавшимся у Ребекки с освещением морга. Ребекка боялась оторвать взгляд от своих ладоней, по которым продолжала течь ледяная вода, руки полностью онемели, она пошевелила пальцами и ничего не почувствовала.

Ребекка убрала ладони из-под струи воды и медленно потянулась рукой к густо запотевшему зеркалу над раковиной, рука её не слушалась, потому как она хотела опустить её, словно ей кто-то управлял. Ребекка чувствовала, как к горлу подступает волна страха, её затрясло, Ребекка смотрела в запотевшее зеркало, и вроде как видела за собой женский силуэт. А может и не видела, чувствовала присутствие. Из пересохшего горла просочился стон, когда указательный палец Ребекки начал писать на зеркале. Ребекка молила про себя, чтобы этот ужас прекратился. За окном послышался громкий скрежет, словно нечто большое протёрло о стену дома.

Наконец к Ребекке вернулась власть над телом, она отдёрнула руку, как от чего-то ядовитого и противного, потёрла ладонь о ладонь. На запотевшем зеркале было написано одно слово, капельки воды медленно опускались от завитков неровных букв: «БЕГИ».

Прочитав слово на зеркале, Ребекка проснулась, на этот раз по-настоящему. Не отрывая головы от подушки она смотрела на свою форму, приготовленную к первому дню в университете, она аккуратно висела на плечиках, отглаженная матерью вечером накануне, на ручке шкафа. Ребекка перевела взгляд на часы: будильник прозвенит через три минуты. Появилось неприятное чувство, словно она вновь видит тот жуткий сон.

Ребекка застала Дэнни, выходящего из ванной, на нём были пижамные штаны и футболка с изображением зубастой акулы.

– Поторопись, а то без тебя уедем, – весело проговорил он.

– Я подумаю над вашим предложением, – сонно ответила Ребекка, заходя в ванную.

Чувство дежавю повторилось вновь, когда Ребекка вышла из душа, оно усиливалось паром, витающим в помещении. Ребекка включила воду, подставила руку под горячую струю и, отсекая нервозность, быстрым движением протёрла запотевшее зеркало.

Признайся, ты боялась кого-то увидеть за спиной, вдруг пришла в голову шальная мысль от которой Ребекка скривилась.

2

Каждый раз, когда приходило осознание того, что лето вот-вот закончится и через каких-то пару дней предстоит вернуться в школу, Дэнни огорчался.

Однажды, спустя чуть больше недели после празднования его шестилетия, Дэнни спросил маму, почему его воздушные шары, вместо того, чтобы летать под потолком, сдутые, лежат на полу его комнаты. Мама тепло улыбнулась, как делала всякий раз, перед тем, как объяснить нечто ему неведомое, и рассказала, что в резине, из которой сделаны шарики, есть микроскопические дырочки, точно поры на нашей коже, и именно через эти дырочки воздух находит путь наружу. Будучи ребёнком, Дэнни поразился тому, насколько незаметный для глаза процесс может иметь значительный результат спустя долгое время; естественно, в его детской голове всё оформилось в иные слова, но смысл был примерно таков.

Почти все летние каникулы в последующие годы он не раз вспоминал о неизбежно сдувающихся воздушных шарах, что стало для него прилипчивой метафорой, навевающей грусть даже в самые весёлые дни лета.

Но в этом году Дэнни радовался возвращению в школу, как никогда. Ему не терпелось вырваться из новой, удушливой, атмосферы, царившей дома. Участившиеся разбирательства родителей (и пусть они никогда и не повышали друг на друга голос в его присутствии, почему-то он не сомневался, что крики всё же раздавались, когда его не было дома), превращали окружавшие летние краски во что-то серое и размытое, словно всё вокруг застилал густой едкий дым.

Дэнни не злился на маму и папу за испорченные летние каникулы – а именно таковыми они и вышли, как решил он парой недель ранее, сидя в тишине на своей кровати, прислонившись к стене, – наоборот, он переживал за них, а испорченное лето он воспринял как нечто, с чем необходимо смириться и просто пережить, совсем как ненавистный поход к зубному. Он надеялся, что ссоры постепенно исчерпают себя, как медленно, но верно иссякал воздух в надувных шариках.

Увидев Макса и Питера, своих лучших друзей в толпе перед школой, он наспех поцеловал маму в щёку и бросился к ним.

По пути он наткнулся на группу из пяти-шести девочек из параллельного класса, пробегая мимо них, он невольно сбавил шаг, словно посреди посредственного и неинтересного зоопарка увидел клетку с настоящими эльфами. Всё потому, что среди болтающих между собой и смеющихся девочек стояла Кларисс Морган. Дэнни заворожили её две светлых косички с красными бантиками, а также улыбка розовых губок. Он и раньше обращал на неё внимание, но почему-то именно сейчас интерес к Кларисс заставил остановиться. Она заливисто смеялась, когда подруга что-то сказала, сложила ладошки лодочкой и прижала ко рту. Дэнни показалось, что в этот момент её глаза засверкали, затмив своей красотой окружающий мир.

А спустя мгновение, опомнившись, Дэнни обнаружил себя стоящем перед девчонками, по счастливой случайности они его ещё не заметили. Лицо запылало, и Дэнни буквально почувствовал, как щёки наливаются краской.

С колоссальными усилиями он совладал с паникой, сделал вид, будто бы потерялся среди толпы – деловито нахмурил брови и принялся вертеть головой из стороны в сторону. Наконец он вновь «нашёл» своих друзей, изобразил радостное удивление и поспешил к ним, гоня мысль, что если кто-то видел его наспех сымпровизированное представление, то вряд ли поверил в искренность.

Сара с улыбкой и наворачивающимися на глаза слезами наблюдала со стороны, среди других родителей, как Дэнни по очереди приветствовал Макса и Питера тайным рукопожатием, отчего все трое зашлись радостным смехом.

Макс, с шапкой кучерявых тёмных волос и озорным взглядом, с важным видом повествовал, как летом ходил в поход со старшим братом и его друзьями, где ночью из соседней палатки слышал, как «развлекались» друг его брата и невероятная красотка. Дэнни слушал с отвисшей челюстью, на секунду даже позабыв о том, как почти не опозорился перед девочками, но лишь на секунду. Далее последовал рассказ Питера.

Питер, ниже ростом двух своих друзей носил очки в круглой оправе, и имел невероятный дар красноречия, коим пользовался всякий раз, когда получал нагоняи от учителей за то, что отвлекался на уроках, но при всех своих ораторских талантах отчёт о его поездке в детский лагерь в Европе оказался на редкость скучным, тем более, Дэнни и так видел фотографии Питера в соцсетях. В какой-то момент бесконечного монолога Питера Дэнни посмотрел на Макса, тот закатил глаза и несколько раз пальцами тыкнул в свой открытый скривленный рот, имитируя рвоту, отчего Дэнни чуть не засмеялся, но всё же вежливо выслушал друга до конца.

Дэнни оглядел торжественно одетых ребят, стоящих на фоне школы, украшенной трепыхающимися на ветру надувными шарами и красными лентами. Он робел от того, как сильно за лето изменились одноклассники, многие вернулись с загорелыми лицами, кто-то заметно подрос. Дэнни, с небрежно накинутым на одно плечо рюкзаком (не старым, с Росомахой, а новым – чёрным, в строгую тёмно-синею клетку) надеялся, что и он в глазах ребят выглядит повзрослевшим.

– А что у тебя интересного произошло, Дэнни-бой? – спросил Макс.

Он подумал о родителях, но тут же отогнал назойливую мыль.

– Мы переехали загород, – Дэнни сунул руки в карманы своей куртки, оттопырив их изнутри, он надеялся, что его новость покажется друзьям интересной.

– Клёво! – радостно Питер, поправляя очки. – Почему не рассказал нам об этом?

– Мы недавно переехали, всего несколько дней назад, подумал, расскажу вам здесь, – он посмотрел на маму, скрестившую руки на груди, та, поймав его взгляд, тут же оживилась и помахала. Дэнни, краснея, робко помахал в ответ, что не осталось незамеченным – Макс принялся прыгать и махать миссис Ллойд двумя руками, Питер тут же присоединился, добавив от себя улюлюканья.

– Придурки, – засмеялся Дэнни, а затем вспомнил то, что не терпелось рассказать больше часа, что для ребёнка конечно же вечность: – Пока мы ехали к школе, мама сказала, что я могу пригласить вас на выходные с ночёвкой, она может даже забрать вас и развести по домам.

Макс и Питер замерли, с выбившимися от прыжков из брюк белыми рубаками, медленно переглянулись между собой, а затем так же медленно уперлись взглядами в Дэнни.

– Постой, я не ослышался? – шёпотом Питер, глаза идеально повторяли округлость оправы.

– Никак нет, друг мой, – с заговорщицкой улыбкой Дэнни положил руку на плечо Питера.

– Ночёвка-а-а! – вдруг разразился криком Макс, отчего на троицу обернулись все, кто был достаточно близко. Дэнни, смеясь, сделал вид, будто кашляет, чтобы прикрыть лицо рукой, и тут заметил, что подруги Кларисс, как и она сама, тоже смотрят в их сторону, несколько девочек неодобрительно скривили лица, сказав друг другу что-то явно нелестное о манерах мальчишек, но с лица Кларисс улыбка не сходила.

3

В то время, как Дэнни следовал в класс со своими одноклассниками, Роберт с Ребеккой сидели в салоне «Лексуа» на парковке кампуса, где та училась уже на втором курсе на журналиста. Ребекка уже не думала про свой тревожный сон. Мотор урчал, дворники смахивали мелкие капли осеннего дождя, набиравшего силу. Роберт выключил радио, оборвав старый хит Игги Попа.

– Если вдруг почувствуешь, как преподаватели давят на тебя, что ты не успеваешь по предметам, и вообще всё идёт наперекосяк, помни – всегда есть наркотики и алкоголь.

Ребекка засмеялась, легонько замотав головой.

– Я помню об этом с младшей школы.

Настала очередь Роберта смеяться в голос.

Ребекка смотрела в окно. Из подъезжавших автомобилей выходили студенты, все в чёрных одеяниях. Как на похороны, подумала Ребекка. Они раскрывали над собой зонты и неторопливо следовали к главному зданию кампуса, из-за плоской крышей которой выглядывала башня с часами.

– А если серьёзно… – Роберт замолчал, пристально взглянул в глаза дочери, не осталось и намёка на улыбку.

Роберт в свете пасмурного, почти что сумрачного утра показался Ребекке совершенно другим человеком, значительно старше своих лет, с углубившимися морщинами, за маленькими овалами стекла на неё взирали уставшие глаза с красным узором прожилок на белках. Именно сейчас она заметила эту перемену в своём отце. Возможно, подумалось ей, раньше она всегда воспринимала его через призму детских счастливых воспоминаний, а теперь… что-то поменялось, и призма растворилась.

Пауза затянулась.

– Пап?

– Даже не знаю, какое напутствие тебе дать, и надо ли вообще, – Роберт устремил мечтательный взгляд на деревья, раскачиваемые ветром вдоль дороги, руки по-прежнему оставались на руле. – Ты умница, Ребби, думаю, и сама можешь сказать куда мудрее, чем я, – он улыбнулся, и от этой знакомой улыбки его лицо посветлело, стало если не прежним, то приближённым к нему.

Она перегнулась и подхватила сумку с заднего сиденья, делала это как можно дольше, дабы подступившие слёзы хоть немного высохли.

Прежде чем Ребекка заслонила небо зонтом, она увидела низкие облака, грозящие вдавить своей массой главное здание университета в землю с аккуратным газоном и кустами, безвкусно подстриженными под прямоугольники, точно разбросанные фишки домино некого сказочного великана. В порывах сентябрьского ветра национальный флаг потрескивал в компании флага с изображением герба учебного учреждения на высоких флагштоках.

Ветер обжигал щёки и трепал прямые рыжие волосы Ребекки, она ускорила шаг, потому как начала дрожать от холода.

Минув двери и неработающие в связи с первым учебным днём турникеты, Ребекка прошла мимо длинной зеркальной панели с выстроившимся рядом студенток, девушки, прильнув к зеркалу в молчаливой, но отчаянной борьбе за личное пространство подправляли свои причёски и макияж. В просветах тел она увидела своё отражение.

Ребекка, стройная симпатичная девушка, с едва заметной россыпью веснушек на переносице и румяных щеках, являла собой классический пример гадкого утёнка, превратившегося в прекрасного лебедя; В младшей школе дети часто дразнили её за нестандартную внешность. Бледная кожа на фоне ярко-рыжих волос выглядела болезненной, зубы с настоящими магистралями брекетов, а окроплявшие лицо веснушки Ребекка и вовсе ненавидела, не раз и не два она плакала перед сном в своей кровати, предаваясь грёзам, как проснётся однажды утром, подойдёт к зеркалу над раковиной и не увидит ни одного коричневого пятнышка. Единственное утешение маленькая Ребекка находила в том, что она не носила очки, как её папа.

Довольно быстро для своего возраста Ребекка поняла, детям, которых сверстникам удаётся доводить до слёз, достаётся больше всего, и, спустя какое-то время насмешки прошли сами собой. Ребекка, при своих брекетах и огненных волосах стала практически невидимкой, что её вполне устраивало. Именно в этот период «затишья» Ребекка и познакомилась со Сьюз, полной своей противоположностью.

Оставаться невидимкой Ребекке предстояло недолго. Зубы необычайно скоро приняли правильный прикус. Её формы начали округляться раньше, чем у остальных девочек в классе. Поначалу пристальные взгляды мальчиков постарше в школьной столовой даже вызывали недоумение у неё.

А в какой-то момент, посмотревшись в большое зеркало после приёма ванны, Ребекка осознала очевидный факт, оформившийся так же внезапно, как начали рост её груди – суждено ей вырасти не просто симпатичной, а самой что ни на есть красивой девушкой.

Сьюз стояла в копании нескольких из своих сокурсников рядом с автоматом для кофе, Ребекка неоднократно видела этих парней весь прошлый учебный год, но никогда не общалась; да и помимо Сьюзен Митчелл и Макса Гринберга, бывшего парня, с кем Ребекка рассталась перед началом лета, ни с кем больше не зналась.

Сьюзен выделялась на фоне всеобщего классического стиля в одежде: кашемировое пальто в чёрно-белую клетку, сдвинутая набекрень шляпа с плоскими полями позволяла наблюдать тёмный, почти что готический макияж во всей красе, вокруг шеи перекинут длинный красный шарф. Ещё в школе она не стеснялась выделяться, например, в шестом классе 31 октября Сьюз пришла на занятия с макияжем под Мэрилина Мэнсона, пугающе приближенном к оригиналу, при том, что никакого маскарада не подразумевалось, о чём все, Сьюз в том числе, прекрасно знали.

– Держишься? – спросила Ребекка, подойдя ближе к Сьюз.

– Едва не выпрыгнула на ходу из машины по пути сюда, – девушки медленным шагом направились по коридору, отдалившись от компании Сьюз. Отовсюду доносилась приторно-торжественная музыка, широкие коридоры украшали надувные шары. – А сама как?

– Та же история, – ответила Ребекка, сцепив за спиной руки, разглядывая узорчатую плитку под ногами.

– Как твой переезд?

– Нормально, уже обосновалась. Захочешь – приезжай на выходных, если погода прояснится.

– В выходные мы с Метом поедем на концерт, – пожала плечами Сьюзен. – Может на следующих.

– Да у вас всё серьёзно, – Ребекка несколько раз кивнула с многозначительной улыбкой.

– Ещё как, – ответила Сьюзен, состроив похабную гримасу. Ребекка хихикнула, поняв намёк. – А Макс кстати где?

– Договорились, что созвонимся и встретимся где-то тут. Пока не видела его.

– И всё равно не могу понять, как можно остаться друзьями после расставания. Вам что, по сорок лет?

– Подрастёшь, и всё поймёшь, девочка моя, – сказала Ребекка, обняв рукой Сьюз за шею.

– Нет, я серьёзно, – не унималась Сьюз. – Ты ему дрочишь что ли? Был у меня один такой друг…

Ребекка захохотала, запрокинув голову.

Разговаривая, девушки поднялись на четвёртый этаж, где не наблюдалось ни студентов, ни преподавателей. Они неторопливо шагали по коридору, по правую сторону тянулся ряд окон, в них виднелись два соседних корпуса, массивные здания с плоскими черепичными крышами и каменными фасадами, частично скрытыми за пихтами и разросшимися кустарниками. Корпуса, стоящие на возвышенности пологих холмов с идеально подстриженной травой, соединялись пешеходными дорожками, вдоль которых стояли скамьи и старомодные фонарные столбы.

– Ты ведь не против, если я буду прибегать к тебе на литературу, – вдруг сказала Сьюзен, будто вспомнив нечто волнительное для неё.

– С чего такое рвение? – со скепсисом спросила Ребекка.

– Мне сокурсница рассказала, что вашему факультету достался лакомый кусочек, Генри Нордс… – Сьюзен с недоверием нахмурилась, но Ребекка лишь вздёрнула плечами: – Писатель, журналист, – медленно проговорила она, словно объясняла ребёнку.

– Нет, не знаю такого, – просто ответила Ребекка.

– Как же так! – Сьюзен встала на месте, с сокрушением раскинув руки. – Ведь это по твоей части.

– Ну, не слышала я, – Ребекка вскинула руки, передразнивая Сьюз. – Брось теперь меня львам за то, что я не повёрнута на медийном фоновом шуме, как все остальные.

– Фоновый шум значит? – Сьюзен с серьёзным видом посмотрела на Ребекку и звучно вздохнула, словно поставила только что психический диагноз.

– Перестань, – засмеялась Ребекка, пряча глаза в ладонях.

– Так вот, Генри Нордс будет у вас преподавателем в этом семестре.

Ребекка покивала в ответ, вытянув губы.

– Ты что, это ведь та-а-ак классно! – по-прежнему сокрушалась Сьюз.

– А ты фанатка его книг?

– Ну, книг я его пока не читала, зато на фото в Википедии он красавчик.

Заливистый смех девушек разнёсся по пустым коридорам.

4

Роберт заглушил мотор. Ребекка и Дэнни вышли из «лексуса».

Дэнни держался чуть позади отца и сестры, пока те, что-то обсуждая, шли по дорожке.

Лёгкость настроения, сопутствующая ему со школы, рассеялась, Дэнни в глубокой задумчивости, отчего под гладким лбом между бровей появлялась складка, рассматривал дом. Дом ему нравился и не нравился одновременно.

В первый день, когда взгляду предстала белая махина в окружении леса, ему почему-то стало тревожно. Ему отчётливо запомнилось тогдашнее яркое, однако совершенно неясное ощущение, будто бы дом, шикарный и красивый точно с открытки, аккуратные гравийные дорожки, окружающие пятачок участка деревья – всё это лишь предвестники чего-то совершенно иного. Словно разглядываешь картинку на коробке новой настольной игры. Картинка – это всего лишь картинка, а то, что скрывается за ней – уже совсем другая история. Понятнее выразиться Дэнни не мог.

А затем, пока близкие были заняты разгрузкой коробок с вещами, Дэнни почувствовал тягу, успокаивающую, оттого очень даже приятную, и без малейшего сопротивления последовал по лужайке с не покошенной травой. Он прошёл под огромным дубом, ощущая под подошвами кроссовок бугорки желудей, прямиком на задний двор. Родители и сестра остались на другой стороне дома, отсюда их не было слышно, и Дэнни ощутил, будто переместился на многие мили. Но Дэнни не испугался одиночества, потому как глядя на лес, чувствовал умиротворение. И что-то ещё.

Это что-то заставило его наклонить голову и прислушаться, будто бы он что-то слышал, однако его окружала тишина. Дэнни, вглядываясь в исполинскую стену сосен, понял, что может простоять так целую вечность, но сзади его окликнул отец.

Вот и теперь Дэнни что-то ощущал. Вот только что это было? Словно едва заметный зуд где-то под кожей, источник которого никак не определить.

Ребекка, поднимаясь по ступеням вслед за отцом, мелодично рассмеялась, её смех благотворно повлиял на него, и Дэнни, растерев пальцами глаза, словно только что очнулся после тревожного сна, проследовал в дом. И всё же, закрывая за собой дверь, возникло ощущение, будто бы за ним наблюдают.

Генри приезжает на работу

1

На пустую и размашистую, словно футбольное поле парковку кампуса въехал старенький «Вольво». Тусклым светом фар он подсвечивал утренние завитки тумана и, поскрипывая, пересёк асфальтированную площадку, где остановился, едва не коснувшись передним бампером невысокой таблички с надписью «Генри Нордс». Фары погасли, мотор затих.

Генри Нордс подобрал с пассажирского сиденья с узором из тысячи трещинок на коричневой коже пачку «Мальборо» и прикурил от Зиппо. Опустил окно, выпустив наружу сизые струйки дыма на милость холодному воздуху и посмотрел на наручные часы, на вид не менее древние, чем его автомобиль (с историей, – как любил говорить сам Генри, когда кто-то иронично вопрошал, почему тот не поменяет скрипучий автомобиль), он прибыл раньше почти на целый час.

Вчера в полдень его таки разбудил телефонный звонок. С жуткой головной болью, рукой он нашарил сотовый на полу у кровати, где Генри спал в одежде на покрывале. Поднося телефон к уху, не до конца протрезвевший, с подкатывающей волнами тошнотой, Генри уже точно знал – в чём-то он облажался, – хоть и не понял ещё в чём именно.

Он начал вспоминать, что ранее уже слышал звонивший телефон, но тогда и не силился приоткрыть глаза. Зато голос из трубки, принадлежавший секретарю декана, просветил Генри на этот счёт.

Сославшись на внезапное недомогание желудка, Генри убедил девушку (из-за сухого тона он не смог определить её возраст), что к завтра он будет в полном порядке. Выслушав краткую инструкцию по поводу распорядка рабочего дня, он швырнул сотовый рядом с собой на кровать и перевернулся на спину, подмяв под себя пустую пачку, отчего весь мир нещадно сдвинулся со своей оси.

Напился накануне и проспал, с сокрушением подумал Генри, запустив пальцы в чёрные, лишь на висках тронутые сединой, волосы. Звучит, как приговор.

Он лежал в спальне своей квартиры, мужчина сорока девяти лет, с нестареющим лицом (как однажды сказала ему одна девушка в баре, узнав его возраст), спертый воздух казался плотным, почти осязаемым от сигаретного дыма и перегара. Лицо Генри пылало, ноздри с шумом втягивали воздух, надрывные стуки в груди отдавались по всему телу, а в дёснах и вовсе с ноющей болью. Генри с обречённостью понимал, полегчает ему лишь ближе к ночи. При условии, если он не решит опохмелиться. Но этого позволить он себе не мог, тем более после того как не явился в первый день на свою новую, постоянную работу, где наверняка ему готовили радушный приём. Он грязно выругался.

Возможно причина крылась в том, размышлял Генри, сидя за рулём перед зданием университета, что он, как ни терзай своё сознание, не мог представить себя в роли преподавателя. Точнее, ему не представлялась возможным вообразить себя в какой бы то ни было иной роли, кроме как писателя, коим когда-то звался короткий период своей жизни.

Генри уставился на белую табличку со своим именем, выведенным чёрной краской по трафарету, в свете только-только занимающейся зари, она будто бы светилась на фоне окружавшей черноты. И вдруг весь воздух из салона его автомобиля словно выкачали. Пульс подскочил, теперь сердце не стучало, оно вибрировало в тесной, содрогающейся от коротких вздохов груди. Галстук удавкой впился в шею, Генри чувствовал, как лицо наливается кровью, ему даже на секунду представилось, проткни щёку иголкой, и из неё тут же брызнет красный фонтан, как если выбить пробку из огромной бочки вина.

Генри потянулся к ручке двери и выронил дымящуюся сигарету, та отпрыгнула от края сиденья между ног, и в всполохе искр упала на пол солона.

Он вылетел в прохладу улицы на пустовавшую, не считая пяти машин, парковку, спотыкнулся, едва не распластавшись на асфальте, и принялся жадно вдыхать воздух, уперевшись руками в согнутые колени. Сначала полвдоха животом, и ещё полвдоха грудью, после чего медленно выдыхал ртом. Он шумно вдыхал и выдыхал воздух, два раза вдыхал, и один раз выдыхал, с закрытыми глазами, снова и снова, точно перевоплотившись в воздушный компрессор.

Этому приёму Генри научился у психотерапевта, к которому обратился в связи с выстреливающими в самый неподходящий момент паническими атаками. Самым удивительным в двухступенчатой дыхательной технике, как называл её Генри, было то, что при всей её простоте она и в самом деле работала.

Отдышавшись, Генри выпрямился и поправил ворот кожаной куртки, огляделся, убедившись, что его никто не застал за столь интимным эпизодом из жизни, затем вернулся к «Вольво» и подобрал тлеющую на резиновом коврике сигарету.

– Извини, старина, – с грустью проговорил Генри, затушил грязную сигарету в переполненной пепельнице, вмонтированной под радио, и смахнул пепел с сиденья.

Он провёл ладонью по покрытому холодной испариной лбу, подтянул узел тёмно-зелёного галстука, обошёл автомобиль и подхватил с пассажирского сиденья сумку. Водрузив её на плечо, он не почувствовал тяжести, так как сумка содержала следующее: большая линованная тетрадь (такие же он когда-то давно использовал для написания книг), оранжевая ручка «Big» и красное яблоко, – что ещё требовалось преподавателю литературы для «продвинутых» он пока не представлял, но собирался выяснить сегодня.

В окнах главного крыла, каменной глыбы с плоской крышей, ассоциировавшейся почему-то у Генри с фабрикой чокнутого Вилли Вонки, горел свет лишь в коридорах, тёмные окна аудиторий отражали небо с проступающими сквозь облака полосками цвета индиго, хотя всего несколько минут назад небо было абсолютно чёрным.

На входе он поприветствовал охранника, мужчину шестидесяти лет, сидящего за столом с книгой Эдмонда Гамильтона. Увидев озадаченность на его усталом лице, Генри достал из кармана твидового пиджака новенький бейдж, полученный им от декана Уодона при втором своём визите в университет неделей ранее, и с сияющей улыбкой продемонстрировал его охраннику.

Прогулочным шагом он двинулся дальше, но охранник его окликнул.

С миной удивления Генри обернулся.

– Подождите минутку, – доброжелательно проговорил охранник и, несмотря на весь свой усталый вид, проворно нырнул за соседнюю дверь. Он вернулся с двумя ключами на брелоке, где значилось «303», и протянул их Генри.

Генри поблагодарил охранника, подмигнув одним глазом с наставленным указательным пальцем а-ля выстрел из пистолета.

Генри получил работу преподавателя благодаря своему давнему другу, Полу Лоуренсу, с которым знался ещё с колледжа. Именно Пол рекомендовал Генри декану, с кем играл в покер по субботам. Не то, чтобы Генри рвался просвещать студентов, вот только после самовольного ухода из журнала нужно было как-то жить дальше. Хотя, прежде всего, справляться со скукой.

Декан, Джим Уодон, не был знаком с беллетристическим творчеством Генри Нордса; к слову, он осиливал по одной книге за год, и книг кроме автобиографий политических деятелей декан Уодон на дух не переносил, так как ещё будучи студентом твёрдо уверовал по какой-то неведомой даже ему самому причине, будто бы книга – это прежде всего источник фактической информации и только, отчего чтение вымыслов он находил занятием низким; даже свою жену, заставая за очередным детективным романом в мягкой обложке, он удостаивал снисходительной улыбки. Но Джим Уодон хорошо знал Генри, как и большинство ныне живущих, по регулярной колонке в журнале «Густава» (понаслышке, ведь журналы та ещё низость по разумению Уодона).

Посоветовавшись со своим секретарём, декан понял, назначив преподавателем литературы хоть и бывшего, но всё же писателя, а к тому же человека известного, он добавит университету престижа.

Кабинет декана оказался закрытым, Генри воспринял это с облегчением, так как общение с людьми консервативными, а декан Уодон несомненно таковым и являлся, давалось Генри с особой болезненностью.

В былые времена он бы не упустил возможности схлестнуться в полемике с человеком подобному Уодону, отрыть в ходе разговоров хоть маломальские противоречия во взглядах и довести до точки кипения. Но теперь подобные беседы с красными от гнева лицами, на грани мордобоя, казались бессмысленными и не таили в себе прежней притягательности.

Генри поднимался по широкой лестнице, навстречу ему спустился мужчина с усами в клетчатом пиджаке, кивком он поприветствовал Генри, на что тот ответил тем же. Генри пожалел, что в его кармане не лежит фляга с джином. Даже не обязательно к ней прикладываться, само её наличие возымело бы успокаивающий эффект.

2

Писательскую славу Генри сыскал совсем в юном возрасте, а именно в двадцать два года.

Когда ему позвонили из издательства и сообщили о намерении опубликовать его роман, Генри посчитал, что его разыгрывает кто-то из друзей, ведь многие из них, если не все, воспринимали писательское хобби Генри, как некое чудачество.

Генри извинился перед девушкой, попросил её напомнить название издательства, и молниеносно сбросил вызов. Метнувшись за ноутбук, он нашёл номер издательства в интернете. Сначала долго смотрел на цифры на экране ноутбука, затем на них же, но уже на телефоне, и, наконец решился позвонить.

Зажмурившись, и растирая пальцами веки, он поведал девушке на другом конце телефона, секретарше, как ранее получил звонок на счёт сотрудничества, но связь внезапно оборвалась. Девушка, по голосу озадаченная, записала его имя, «Нордс – через д, не л», вежливо поправил её Генри, по-прежнему с закрытыми глазами, после чего та со вздохом попросила подождать.

Ожидание показалось вечностью, Генри успел перейти от мысли, что он выставляет себя дураком, к осознанию того факта, что он готов поверить в чудо, и если всё обернётся розыгрышем, то последствия морального потрясения ему неведомы. Он просто канет в пропасть, на краю которой ощущал себя постоянно из-за безустанной потребности реализовать себя именно в писательстве.

Когда в трубке послышался знакомый голос первой звонившей девушки, Генри не мог сдержать смеха от радости, а затем по щекам побежали слёзы.

Генри провернул в замке ключ, открыл дверь с непрозрачным стеклом и прошёл внутрь. Включил свет. Его взгляду предстала широкая аудитория с одноместными партами, безукоризненная чистота которых буквально колола глаза. Желтовато-бежевые стены до середины покрывали панели тёмного дерева. В тон панелям были и деревянные рамы трёх окон с горизонтальными полосками жалюзи, сквозь них уже пробивалась заря. На стенах висело с полдюжины гравюрных портретов писателей, в том числе и Эдгара По, почитаемого Генри.

Генри прошёл к рабочему столу, размером превосходивший его собственный в кабинете квартиры, чуть ли не вдвое, и положил на него сумку. Осматривая аудиторию, он достал красное яблоко и откусил от него. Позади него стену заполняла большая белая доска, одновременно служившая полотном для современного и необычайно дорого на вид проектора. Как будто корабль пришельцев прилип к потолку, выжидает, когда прибудут соплеменники, чтобы высосать энергию ядра Земли, посмеялся про себя Генри.

Справа от доски, рядом с входом в аудиторию, Генри заметил ещё одну дверь, обнаруженный за ней личный кабинет заставил Генри присвистнуть.

Небольшой, с весьма удачной планировкой, он вмещал в себя значительно больше, чем его квартира, снимаемая Генри до того, как он подписал контракт с издательством и уволился из страховой компании.

Перед окном располагался письменный стол красного дерева, на нём гранитной плитой возлежала подставка для ручек со встроенными позолоченными часами; справа от двери кожаная кушетка; всю западную стену заполнял шкаф с книгами, на центральной полке, точно библия, красовалась единственная книга, обращённая обложкой наружу, явно коллекционная, с золотистой надписью «Шекспир». А на подоконнике, восседавшей на троне царицей, покоилась раритетная печатная машинка. Генри прошёл к ней, провёл подушечками пальцев по круглым жемчужным клавишам, улыбаясь, точно ребёнок. Затем рухнул в кожаное кресло. От того, какое оно удобное, Генри промычал. Откинулся назад, спинка отогнулась под весом спины, и закинул ноги на стол, теперь он почти что лежал. С закрытыми глазами он откусил от яблока.

В этот момент в кабинете послышался кроткий кашель, вернее, его пародия, Генри едва не подавился.

– Осваиваетесь, вижу?

Декан Уодон, держа руки в карманах, опирался о дверной проём плечом и практически заслонял его своим телом (широкие плечи, как следствие игры в теннис). Улыбка излучала гостеприимство, кустистые брови домиком, лицо начисто выбрито. Сейчас, в занимающемся утреннем свете, лившемся в кабинет через окно, Генри показалось, что шикарная иссиня-чёрная шевелюра Джима Уодона – всего-навсего парик. Из нагрудного кармана пиджака выглядывала полоска платка под цвет галстуку.