Читать книгу Другой край мира - Ася Иолич - Страница 1

Тени низких облаков скользили по склонам гор и песчаному пляжу внизу, всё ещё обнажённому отливом. Чайки вдалеке разрезали потоки восходящего воздуха чёрными кончиками острых крыльев, а ветер всё причёсывал прохладными ласковыми пальцами пряди густой травы, которая начинала потихоньку золотиться. Где-то совсем рядом без умолку стрекотал ошалелый осенний кузнечик, а издали ему задорно и бодро вторил ещё один.

Тили смеялась, отчего её маленький нос с россыпью веснушек смешно морщился.

– Представляешь? Пока они там миловались, лисы утащили три головы сыра!

Аяна улыбнулась – история и впрямь была смешная, но мысль о том, что любимое лакомство, да ещё и в таком количестве, досталось какой-то хвостатой бандитке и её подрастающей банде, немного омрачала веселье. Она дожевала лепёшку, отряхнула крошки и поднялась на ноги.

– Пойдём, наберём ещё, чтобы точно хватило.

– Пойдём! – легко согласилась Тили, бодро вскакивая и хватаясь за пустой мешок.

Как и каждый год в середине осени, сегодня они приехали сюда собирать зубовик. Эта неприметная на вид травка с россыпью розоватых крохотных цветочков очень пригождалась, когда зимой кто-то начинал кашлять, а в сочетании с другими травами помогала и от более тяжёлых хворей. Тётка Сола всегда радовалась полным мешкам целебного растения.

А ещё подготовка запасов на зиму была прекрасным предлогом, чтобы вдвоём с Тили улизнуть из дома на целый день, подальше от надоевших повседневных дел и младших братьев с сестрами.

Осень только началась, но день уже заметно сократился, кроны деревьев на склонах долины становились всё более жёлтыми, а приливы – всё более высокими. Срезая под самый корень маленьким блестящим ножичком тонкие серо-зелёные стебли зубовика, Аяна пыталась поймать спиной лучи солнца, как это делают ящерки и домашние коты ясными днями.

Наконец последний мешок наполнился.

– Тили, ну что там у тебя? – окликнула она подругу.

Тили выглянула из-за большого валуна, припылённого влажным зелёным мхом снизу и прогретого теплыми объятиями солнца сверху. Она была очень довольна собой.

– Все мешки полные. Поехали, а то скоро начнёт темнеть! Не люблю ездить вечером вдоль реки, мало ли, речные духи похитят и заберут к себе!

– Духи нас не утащат. Мы честно живём. А они утаскивают до срока только тех, кто обманывает и мешает жить другим, – улыбнулась Аяна. – Тех, кто не прислушивается к другим, не делится знаниями и думает лишь о себе.

– А как же все эти байки о том, как духи утаскивают к себе красивых девушек на всю ночь, так, что они возвращаются лишь под утро?

– Ты думаешь, это делают духи? – с сомнением спросила Аяна, и Тили рассмеялась.

Они спустились с пригорка, таща за собой мешки и шутя про речных духов и красивых молодых девчонок, которые в неурочное время оказываются у воды.

Пачу лениво дремал на солнце и изредка встряхивал мохнатыми ушами и хвостом, отгоняя последних голодных осенних слепней и мух. Несмотря на молодой возраст, он был настолько невозмутим и степенен, что даже привязывать его не приходилось. Вряд ли хоть что-то могло настолько поколебать его спокойствие, чтобы он ушёл далеко от места, где его оставили, тем более если рядом было чем подкрепиться.

По его довольному виду было понятно, что он всласть навалялся, наелся сладкой травы и напился из реки, а теперь просто стоял, отдыхая, и прогревал начавшие обрастать зимним нарядом бока. Аяна подошла к нему, похлопала по огромному серому боку и потрепала по шее, выпутала из гривы пару репьёв и поправила толстый верёвочный ошейник. Пачу шумно обнюхивал её, дружелюбно фыркал и мотал головой.

– Держи, лакомка! – Из поясной сумки появилась лепёшка, размером даже побольше той, которая досталась на обед самой Аяне.

Лепёшка в одно мгновение исчезла во рту Пачу. Он уронил лишь пару крошек и полез искать ещё, настойчиво тыкаясь широкой бархатной мордой в руки Аяны и переступая огромными копытами.

– Ну, ну, не шали! – со смехом потрепала Аяна большое мохнатое ухо, слегка отталкивая серый лоб с тонкой белой проточиной.

Она отошла чуть подальше и с разбегу ловко вскочила на широченную спину, подтягиваясь обеими руками за ошейник и гриву. Тили один за другим подавала ей снизу мешки, Аяна навьючивала их на Пачу, и на огромном сером крупе они уже казались не такими уж и объёмистыми.

Тили вздохнула с лёгкой завистью. Пачу был очень, очень большим, но Аяна, стоя рядом с ним, была всего на ладонь ниже его холки. Тили мало того, что была на добрых полголовы ниже подруги, так ещё и верхом ездила слишком редко, чтобы так сноровисто забраться на его спину.

– Ты прямо как птица взлетаешь на него. Научи его опускаться на колени, – предложила она, когда после поисков большого камня и некоторой возни с верёвкой они ехали шагом вдоль реки. – Он же умный, быстро научится, а нам станет гораздо легче.

– А научу! – Аяна представила, как огромный Пачу становится перед ней на колени, и рассмеялась. – Несколько лепёшек, и дело сделано!

Пачу на ходу покосился на хозяйку, услышав заветное слово, и разочарованно фыркнул, когда понял, что угощения не будет.

Уже стемнело, когда он немного ускорил шаг, почуяв дом, а это означало, что до деревни осталось не более половины ранда. Действительно, совсем скоро на другом берегу за за золотыми деревьями они увидели затон с большими рыбацкими лодками, а уже за следующим изгибом реки показались первые крыши дворов, и до девушек донеслись соблазнительные запахи ближайших очагов.

Тили неловко сползла со спины Пачу, хватаясь за руки Аяны, на что добродушный великан отреагировал лишь косым взглядом.

– Приходи завтра, поможешь! – сказала она, разминая ноги и спину.

Она помахала рукой и скрылась за тускло освещёнными воротами своего двора, створки которых всегда стояли распахнутыми и прочно застряли в этом положении из-за густой поросли вьюнка и ползухи, цепко оплетавшей потемневшие влажные доски.

Аяна пяткой направила Пачу в сторону дома. Заезжая в широкие деревянные ворота, она услышала обрывки слов и негромкий смех со стороны летнего очага, и с удовольствием отметила, что с одного конца в его длинной чаше, сложенной из камней, ещё мерцают угли. В небольшом котелке, подвешенном на крюке, явно побулькивало что-то съестное, судя по запаху – с пряными травами, да ещё и на мясном бульоне. Желудок тут же издал громкую и не очень мелодичную трель.

Пачу уверенно направлялся в сторону конюшни, Аяна на ходу скинула с него навьюченные пухлые мешки и следом соскочила сама. Заперев его в просторном деннике и повесив ошейник на один из пустых крюков, она отвязала мешки друг от друга, оттащила их в соседний пустующий денник и окинула взглядом результат работы.

Травы они набрали много. Завтра с самого утра тётка Сола с Марой и младшими засядут за работу – разберут зубовик на небольшие связки, стряхнут оставшиеся на стеблях паутинки, сгонят мелких насекомых, затаившихся в устьицах, оборвут нижние сухие или подгнившие листочки, обвяжут каждый пучок суровой ниткой. А ближе к вечеру, охая и хватаясь руками за затёкшую спину, Сола отправит детей развешивать длинные гирлянды из пучков травы между стропил сеновала.

Аяна довольно отряхнула руки и повернулась в темноту двора, к длинному очагу, мечтая о миске густой наваристой похлёбки. Над широким деревянным столом ещё горели два больших светильника, и вокруг, исчезая и появляясь в небольших пятнах жёлтого света, зябко вились несколько осенних мотыльков.

– Доброго вечера! День был подарен нам на благо! Здравствуйте! – Беседа прервалась, когда она подошла, приветствуя сидевших за столом Дар и Ванду.

– А мама уже спит? – спросила она у отца, до краёв наливая похлёбку в большую миску.

– Да, ей сегодня снова было нехорошо, болела голова.

Даже в тусклом свете светильников было видно, как отец нахмурился.

– Я пойду к ней завтра! – Она поставила миску на стол, подошла к отцу и обняла его, прижавшись щекой к жёсткой пепельно-русой бороде.

– Сходи, сходи. – Он погладил её по голове, отставляя кружку с любимым напитком из сладкого корня.

Аяне с детства не нравился сладкий корень, из-за того, что в своё время ей пришлось хлебнуть немало этого целебного настоя. В общем-то, мало кто любил этот корешок и питьё из него из-за резкого запаха, горьковато-солоноватого привкуса и слишком сладкого послевкусия, но, конечно, любители на всё найдутся. Отец как раз-таки был одним из тех, кто, переболев в детстве пурпурной сыпью, на удивление не возненавидел лекарство, которым его поила мать, а, напротив, полюбил резко пахнущий настой. Когда Аяна обнимала отца, именно этот запах всегда первым встречал её. И лишь потом – свежий холодящий аромат лойо, которым отгоняли комаров, и смолистый запах корня «лисий коготок», который отец жевал, когда волновался, – а волновался он теперь частенько. Она вдохнула знакомые с детства запах и зажмурилась от нахлынувшей нежности.

– Олеми приходила сегодня, – сказала Вагда, ставя на стол большую глиняную кружку. – Сидела с матерью, но, конечно, ей тоже уже тяжеловато. И с каждым днём становится тяжелее. Она очень серьёзно относится ко всему, что касается семьи – не то, что наша Тили.

Тили была младшей и единственной незамужней дочерью Вагды и Даро, и Вагде, по всему было видно, очень хотелось доткать этот холст, положить к остальным, закрыть полотняный шкафчик и заняться уже чем-то другим.

– Пора идти. – Даро вопросительно взглянул на жену.

Он всегда говорил вроде бы утвердительно, но на жену глядел при этом так, будто ожидал порицания за свои слова, и, надо сказать, когда-то у него для этого были основания. Вагду давно и твёрдо знали как женщину справедливую, решительную и к шуткам отнюдь не склонную, чего нельзя было сказать о Даро. В дни далёкой юности он бедокурил так, что отец Аяны, бывало, рассказывал осуждающе и поучительно о выходках старого друга, а ностальгическая ухмылка нет-нет, да и ускользала неуловимо в усы. Мама тогда со смехом хлопала его по плечу, и отец тоже смеялся.

Женившись на Вагде, которая была старше него, Даро сперва было попытался и её приобщить к своим озорствам, но не тут-то было. Все его попытки подговорить её на очередную проделку Вагда встречала долгим и очень, очень тяжёлым взглядом, под которым он каменел и терял дар речи, а с рождением долгожданной первой дочери и вовсе забыл о шалостях – и внезапно оказался внимательным и заботливым отцом и усердным работником. А соседи облегчённо вздохнули. Можно было не бояться, например, обнаружить свою поленницу разобранной и собранной заново, но в пяти дворах от собственного, корову – с выстриженным на мохнатом боку бранным словом, или ворота – покрашенными пахучей смесью, состоящей из глины и ещё кое-чего.

Прошло уже в два раза больше лет, чем самому Даро было на момент женитьбы, но взгляд Вагды время от времени снова тяжелел, будучи обращён на мужа… Просто на всякий случай.

Вагда кивнула мужу. Они ополоснули свои кружки, зачерпывая из большой бочки с водой, и поставили вверх дном на открытую деревянную полку.

– Дай, я обниму тебя, Або, – улыбнулся Даро. – Спокойной ночи. Пусть завтрашний день будет на благо нам всем!

– Спокойной ночи, Аяна, – сказала Вагда. – Приходите завтра на поле. Будем работать.

Они взяли свой светильник, и, тихонько переговариваясь, неторопливо исчезли в сумерках.

Аяна после щедрой порции пряной похлёбки чувствовала, как тепло разливается по телу, постепенно тяжелеют руки и ноги, а мысли становятся медленными, как осенние мухи, и очень-очень вялыми. Она окинула взглядом полуоткрытое помещение, убедилась, что всё, что может испортиться или привлечь мышей, либо съедено, либо убрано на ледник теми, кто поужинал раньше. Пустой котелок из-под похлёбки остался на краю очага, она тщательно помыла его, про себя отметив, что мочалка из мыльной травы почти уже не пенится, – пора бы заменить, – и поставила его на полку под очагом.

– Я пойду спать, отец!

– Иди, иди.

Аяна чмокнула в щеку отца, который все ещё задумчиво сидел над кружкой изрядно остывшего напитка, и с маленьким мерцающим светильничком через тёмную кладовую поднялась в летнюю спальню.

Окна, выходившие на две стороны, со стёклами, похожими на зимний прозрачный лёд затона, слегка искажали мир за пределами спальни. Аяна скользнула взглядом по тёмной синеве неба за стёклами, отражавшими огонёк фитиля, заметила своё отражение и постояла, приближая и отдаляя светильник от лица, так, что тени неузнаваемо меняли его выражение, потом разделась, оставшись в короткой тонкой сорочке, и развесила одежду в изножье своей кровати.

Другая кровать, та, на которой до замужества спала Олеми, уже несколько лет стояла прибранная и пустая, готовая принять подросшую Лойку, но пока ей недоступная и от этого ещё более манящая.

Третья, дальняя из кроватей, принадлежала Нэни, и она спала там, чуть ли не с головой завернувшись в мягкое одеяло, что-то бормотала во сне и улыбалась. Аяна подняла с пола одну из многочисленных подушек сестры и водрузила её на кровать к остальным. Старшая сестра любила спать на мягком, это знали все, и парни, которые за ней ухаживали, недолго думали при выборе подарков.

Ту подушку, которую Аяна только что вернула на место, красила и вышивала сама олем Ораи из верхней деревни по заказу одного из ухажёров. Когда они с мамой прошлым летом ездили к Ораи меняться цветными нитками, то как раз застали его выходящим из мастерской. Пока мама показывала свои нитки и рассматривала те, которые предлагали ей Ораи и две её старшие правнучки, Аяна подошла к станку и внимательно разглядывала удивительную вышивку самой искусной мастерицы.

Мама вышивала тонко и умело, но вышивка олем Ораи была будто живой. Из четырёх углов в центр тянулись тоненькие, хрупкие веточки зубовика, нежные гибкие побеги вьюна, цветы лёгких летунков, стебельки цветущей власки с лепестками, похожими на кусочки неба, а по ним и между ними на нежно-сиреневом фоне летали мелкие юркие серебристые мотыльки, прыгали толстые пегие кузнечики, ползали весенние крупные переливчатые жуки. По одной стороне между стеблями трав была натянута невесомая, будто дрожащая, паутинка, и на ней сидел мохнатый паучок, немного похожий на комочек сажи.

Ораи добродушно поглядывала на изумлённую Аяну, потом сама подошла к ней.

– Ты можешь потрогать какого-нибудь жучка, – сказала она, добродушно посмеиваясь. – Не бойся!

У Аяны тогда запылали уши и закололо в носу, она несмело потянулась кончиком пальца к паучку, но дотронуться так и не решилась. Страшно подумать, что предложил поклонник Нэни в обмен на эту чудесную вышивку! Аяна долго мялась, но все же попыталась выведать – не напрямую, конечно, – но олем отшутилась, сказав, что любовь нельзя обменивать на вещи.

– Никакие вещи не могут быть ценнее любви, милая, – сказала она. – И ничто не может. Любовь – она превыше всего!

Теперь же эта живая, удивительная вышивка принадлежала старшей сестре, и, поднимая подушку с пола в очередной раз, Аяна гладила пальцем паучка, который даже в тусклом свете маленького светильника он казался совсем-совсем живым.

Она поправила подушку ещё раз, вздохнула, потянулась, юркнула под одеяло, загадала когда-нибудь научиться делать что-то так же чудесно, как олем Ораи вышивает, и провалилась в сон.

Белая-белая птица кружилась, не находя покоя, и тоскливо кричала над океаном в пронзительно голубом небе, но рассмотреть её никак не удавалось. Солнце невыносимо жгло глаза, Аяна щурилась, смахивала слезы, но всё двоилось и плыло в колючих лучиках слёз, а птица всё кричала и кричала, и от её криков нестерпимо, до боли сжималось сердце.

Аяна открыла глаза, ощущая странный ком в горле. Она села на кровати и окинула взглядом комнату. Пора самых густых утренних туманов ещё не началась, и отсветы рассветного неба пробивались сквозь рейки ставней, скользя полосками по стенам у потолка, будто гладя их. В ногах, свернувшись клубком, спал Шош, его бок мерно поднимался и опускался. Она схватила его, сонного, прижала к себе и уткнулась носом в пятнистую мягкую шерсть.

– Шош, мой хороший, где же ты был вечером?

Его густая тёплая шубка пахла сеном. Видимо, первую половину ночи он провёл на сеновале, и только под утро, когда похолодало, пришёл к ней в кровать.

Шош, будучи в довольно почтенном возрасте, по всем признакам стал туговат на ухо и, к тому же, гораздо более нетерпим и сварлив, чем в своей кошачьей юности. Тем не менее, крепкие объятия Аяны он переносил терпеливо. Она никогда не потешалась над ним, в отличие от братьев, Тамира и Арета. Вот они-то могли привязать к хвосту почтенного мышелова верёвку с маленькими лёгкими трескучими высушенными тыковками-погремушками и со смехом наблюдать, как тот в ужасе носится по двору, пытаясь скрыться от грохота, что преследовал его по пятам. Правда, последний раз такое случалось больше двух лет назад, когда близнецам не было ещё и двенадцати, но Шош до сих пор так и не приходил к ним в постели, да и вообще старался держаться от мальчишек на некотором расстоянии, которое считал достаточно безопасным.

Шош мягко отстранился, упираясь всеми лапами в грудь Аяны. Она неохотно отпустила его обратно на кровать и почесала под подбородком и за ухом. Кот вернулся на нагретое местечко, потоптался, зевнул и улёгся ровным круглым клубочком.

Непонятный ком в горле прошёл, как и не бывало. Она взяла полотенце, чтобы идти в купальню, и взглянула на Нэни.

Сестра ещё спала, щёки разрумянились, пышные кудрявые волосы упали на лицо, рассыпались по подушке. Одеяло сползло с её плеч, лучи восходящего солнца гладили светлую нежную кожу, играли в блестящих локонах, вызывая в каждом волоске вереницы маленьких светлых искр. Нэни обычно ложилась рано и просыпалась поздно, кроме того, могла задремать и посреди дня, но Аяне на мгновение стало жаль будить её. Она стояла и смотрела на лицо сестры, как будто пытаясь подсмотреть её сон, но чувство жалости быстро прошло, она стянула одеяло окончательно и стала со смехом тормошить её.

– Вставай, соня, вставай! Уже рассвело!

Нэни тяжело подняла голову, словно обрывки сна тянули её к подушке, и, зевая, ладонью убирала назад прилипшие к лицу волосы. Глядя на неё, Аяна тоже зевнула и сладко потянулась, потом рассмеялась.

– Твои сны заразные, и твоя сонливость – тоже! Вот поспишь с тобой в одной комнате, и тоже начинаешь видеть всякое! И зевать начинаешь!

Нэни улыбнулась, отчего на её пухлых щеках появились милые ямочки.

– И что тебе приснилось на этот раз?

– Пошли умываться, сонная ящерка!

– Так что?

– Тебе своих снов не хватает, Нэни? – смеялась Аяна. – Мне кажется, у тебя их столько, что мне бы на всю жизнь хватило!

Они спустились, беззлобно посмеиваясь друг над другом, к купальне на зимнем этаже, и на входе встретили Лойку. Та вставала гораздо раньше всех сестёр, и, казалось иногда, присутствовала везде одновременно, но при этом никогда и нигде не находилась достаточно долго, чтобы её там найти. Лойка, как и Нэни, унаследовала от отца кудрявые волосы. Но если светлые пепельно-русые локоны Нэни были гладкими, блестящими, пышными и струились, как длинные спиральные водоросли в течении реки, то нечёсаные кудряшки Лойки цвета небелёной кудели скорее напоминали большие пучки свалявшейся шерсти Шоша, которые Аяна иногда во время уборки находила под кроватью.

Лойка очень давно просилась в спальню старших сестёр, ещё с того времени, как Олеми после замужества забрала свой сундук и переехала во двор мужа. Но мама всё никак не разрешала ей перебраться из детской.

– Это несправедливо, – говорила она маме, обиженно хмуря брови. – Мама, Сэл на два года младше меня, а ещё он глупый, и всё равно вы позволили ему перетащить сундук к близнецам. Я тоже хочу во взрослую комнату! Мне надоело спать с малышнёй!

Мама лишь улыбалась, но не разрешала. Лойка думала, что уговорит маму весной, но пришла уже осень, а она всё ещё ночевала в детской.

– Мама проснулась, отец с Сэлом уехали за льдом, дед Баруф с утра сердитый, я выгнала кур на выпас, насыпала Пачу авены, ухожу к соседям! – на одном дыхании выпалила Лойка и в мгновение ока исчезла.

– Как думаешь, весной она переедет к нам?

Аяна бросила ведро в колодец, вырытый тем же дальним предком, что заложил первый дом их двора и устроил каменный коридор под землёй для отвода воды, и теперь крутила ворот, одновременно представляя, как Лойка утренним ураганом носится по их комнате. Колодец был очень, очень глубоким, и, поднимая с этой тёмной глубины ведро солоноватой воды, нагретой жаром земли, что не давал ей остывать даже зимой. Аяна с содроганием представляла бьющую таким вот горячим ключом бодрость сестры, замкнутую в четырёх стенах летней спальни.

– Если я уеду, то в комнате будет уже две свободных кровати. Как думаешь, можно ли при этом будет удержать Лойо в детской? – Нэни многозначительно склонила голову к плечу, подняв одну бровь.

– Ой, это будет невоз… подожди! В каком смысле… Уедешь?

Нэни сделала загадочное лицо, набрала плошку тёплой воды и стала старательно умываться, пока Аяна поднимала второе ведро, пытаясь осмыслить новости.

– Ты что же, выбрала кого-то? – Аяна от этой мысли оторопела, почему-то в глазах и носу защипало, хотя то, что сестра в скором времени выберет мужа, в общем-то, не было чем-то удивительным.

– Кто знает. Может, и выбрала.

Нэни сняла сорочку, собрала пышные волосы, заколола их на макушке длинным гребнем и зачерпнула пальцами немного вязкого мыла с запахом земляники и дикого тмина из небольшого керамического горшочка.

Подобное мыло делала олем из дальнего двора, добавляя в него травы и цветы. Нэни, когда её научили варить такое же, в благодарность половину позапрошлой зимы вышивала для олем листьями и цветами стёганую безрукавку на тёплой шерстяной подкладке. После этого травяного мыла волосы и кожа дивно пахли, тогда как обычное, с маслом власки и мыльным корнем, и отмывало, и мылилось достаточно хорошо, но никакого особого запаха не оставляло. В кладовой теперь стояли горшки с золой, залитой водой из тёплого колодца, а на сеновале кроме целебных трав тётки Солы висели ароматные ветки купресы со сморщенными подсохшими смолистыми ягодками, полотняные мешочки с лепестками сампы и высушенные речные красноватые водоросли для придания красивого цвета мылу.

– Олеми уже замужем, скоро появится ребёнок, а я лишь немного младше неё. Я не хочу всю жизнь провести в нашем дворе. У меня будет своя семья, свой мужчина. Я буду варить снадобья, как олем Нети, и мыло, а Сола будет и дальше учить меня лечить травами.

Она намыливала шею, пышную грудь, нежный живот, полные, упругие плечи и бёдра, и один локон, выбившийся из-под гребня, покачивался в такт её движениям.

– Ну, ты ещё девчонка. Тебе пока не понять. А ну-ка, плесни!

Аяна очнулась от странного оцепенения, схватила кадушку с тёплой водой и со смехом облила сестру, смывая негустую мыльную пену.

Они ещё какое-то время плескались, окатывая друг друга тёплой водой, потом вытерлись докрасна полотенцами и большой щёткой согнали к решётке в полу воду, разлитую по шершавым плитам.

– Ты будешь завтракать дома? – Нэни оделась, расчесала волосы и теперь заплетала их в плотную косу вокруг головы.

– Нет, я еду на поле, сегодня будем возить власку. Я возьму с собой лепёшек и вяленое мясо.

– Тогда зайди сначала к маме. Вчера к ней приходила Олеми, но рано ушла, и там до вечера сидела Вагда. Сегодня Сола будет у неё вязать зубовик. А я ухожу к олем Нети.

Аяна кивнула, грустнея, как всегда теперь случалось, когда она думала о маме. Весной мама родила маленького брата, хотя думала, что Тилеми будет её последним ребёнком – потому и дала ей имя, которое означало «младшенькая». Перед родами у неё постоянно болела голова, отекали руки, ноги и даже лицо, она не могла работать за станком из-за постоянно мелькавших перед глазами «мушек». Только благодаря тётке Соле и олем Нети мама выжила, когда внезапно после родов у неё начались судороги. Женщины тогда через соломинку вливали ей в рот настойки трав, а потом несколько дней по очереди дежурили у её постели, опасаясь повторения «родильной корчи».

Лето прошло, наступила осень, а мама все никак не могла оправиться от произошедшего. Она сильно постарела и осунулась, волосы на висках сильно засеребрились. Она перебралась в комнату на первом этаже и теперь по несколько дней подряд могла лежать и плакать, даже не выходя к очагу поесть. Отец в такие дни приносил ей еду в постель и долго молча сидел рядом, гладя по голове.

Младший брат, Вайд, несмотря ни на что, родился довольно крепким, но от его крика мама тоже начинала плакать, съёжившись и сжав голову руками, и Аяне было мучительно больно и страшно смотреть на это.

Иногда случались хорошие дни, и тогда мама на рассвете спускалась в купальню, расчёсывала и мыла свои длинные гладкие волосы. Потом она приходила к летнему очагу и помогала готовить тётке Соле или Маре, которая с мужем и ребёнком переселилась в их двор пару лет назад. Мама садилась за шитьё или вышивку в мастерской, иногда даже смеялась вместе со всеми, но очень быстро уставала – у неё начинала болеть голова. Тогда она спускалась в свою комнату, глухо закрывала окно ставнями и плакала, отвернувшись к стене.

Мара говорила, что была маленькой, когда её мама родила братика и тоже затосковала, да так, что однажды в начале зимы ушла из дому к реке в одной рубашке; её нашли по следам, которые она оставляла на снегу босыми ногами. Но было слишком поздно, – речные духи уже забрали её душу. Она так и не сказала больше ни слова, к вечеру начала кашлять, а лекарства, которые ей пытались влить в рот, выплёвывала. Через день у неё начался жар, а через четыре она ушла в страну духов. Маленького брата выкормила тётя, а Мара почти не помнила маминого лица. Она помнила только тёплые и нежные полные руки, а ещё пелену пепельных волос, которая отгораживала её от всего остального мира, когда мама наклонялась её обнять.

Все, включая отца, боялись, что мама тоже вот так однажды уйдёт к реке, поэтому к ней постоянно заходили женщины из ближайших дворов, когда не заняты были летней работой. А ещё на своей маленькой повозке приезжала олем Ати и пыталась тихими и ласковыми словами прогнать тот туман из головы мамы, который постоянно слезами выливался из её глаз. Ати пела ей нежные песни и говорила о том, как маму любят, как много она умеет делать и сколько всего она может передать своим детям, и мама на время будто оживала. Но олем не могла приезжать часто – она была очень стара, и, кроме мамы, она ездила во дворы других людей, тех, кто потерял своих детей, лишился родителей, кто внезапно заболел или в чью голову духи принесли черные, тоскливые мысли.

Аяна тоже хотела бы научиться подбирать такие тихие, нежные слова, чтобы мама перестала плакать. Она постучала в дверь маминой комнаты, и, не услышав ответа, слегка надавила ладонью на крашеные доски.

Мама проснулась давно, но лежала на смятой постели, глядя в стену. Аяна тихо подошла и присела на край кровати.

– Мы едем сегодня на поле. Роса стала совсем холодной. Если опоздать, власка сгниёт. – Аяна помолчала, ожидая ответа, но его не было. – Помнишь, ты мне рассказывала: недолежит, руки расцарапает, перележит – в гниль превратится…

Мама вдруг рывком села и притянула её к себе, так же, как с утра сама Аяна подхватила сонного Шоша.

– Айи, какая же ты у меня уже взрослая. Ты такая умница, такая красавица! Прости меня… прости! – Из её глаз хлынули слёзы. – Я просто не могу! Прости меня!

Аяна разрыдалась, обнимая маму. Она не знала, как помочь, что сказать, что сделать. Слезы застилали глаза, белая-белая птица над морем надрывно кричала, терзая сердце. Слезы текли, а внутри, где-то в груди, билось то, что невозможно было выразить словами.

Они сидели так какое-то время, потом мамины руки обмякли. Она отстранилась и опустила голову.

– Мама, ты поела? – Аяна вытерла мокрые щёки, скользнула взглядом по маминым рукам, по голубым венам, отчётливо видимым под бледной нежной кожей. – Тебе принести каши? Лепёшку? Может быть, ты хочешь чего-нибудь?

– Не надо. Я сама схожу к очагу. – Голос был тусклый и блёклый, как утро в середине предзимья.

Дверь бесшумно приоткрылась, и в комнату неторопливо вошёл Шош. Подёргивая пушистым кончиком хвоста, он подошёл к ногам Аяны и потёрся об них. Потом примерился, в один ловкий и мощный прыжок вскочил на мамины колени, устроился там поудобнее и принялся вылизывать свой пышный меховой воротник. Кончики длинных прядок застревали у него во рту, и он дёргал головой в сторону и высовывал язык, пытаясь избавиться от них.

– Иди. Сейчас Мара принесёт ребёнка. Потом Сола придёт ко мне, – сказала мама напряжённо, глядя в пол.

Шош, наоборот, поднял голову и не мигая смотрел в глаза Аяне, а замусоленная прядка шерсти так и осталась у него во рту.

Аяна на мгновение прижалась лицом к плечу мамы и почувствовала мягкое тепло её тела и запах кошачьего корня и «лисьего коготка», которыми маму постоянно поили олем Нети и Сола. От волос и рубашки неуловимо пахло купресой, которую мама, как и Аяна, очень любила. Нэни, зная это, добавляла её мелкие иголочки и измельчённые ягоды во все снадобья и притирания, и даже в мыло, которым стирали одежду.

Слёзы снова подступили к глазам, Аяна поднялась и тихо вышла, притворив за собой дверь.

Небо уже заволокло низкими грустными облаками. Она с тоской думала о маме, пока собирала съестное в большую сумку, споласкивала кожаный бурдючок, наполняла торбу авеной и запрягала Пачу в большую телегу, которую отец заранее, ещё до рассвета, выкатил из сарая. Только за мостом через Фно, когда впереди раскинулись поля, тоска начала отступать, словно вязкий туман, застилавший всё в маминой комнате, попал и в её голову и сейчас рассеивался.

Пачу неторопливо шагал на юг по широкой глинистой дороге, которая вилась вверх по пологому южному склону между средних и маленьких полей. Многие из них были уже убраны, на каких-то ждали своего часа корнеплоды, торча из земли пожухлыми листьями, а на некоторых ровными рядами, радуя глаз стройным порядком, лежали громадные яркие оранжевые шары тыкв.

На нескольких участках высились подсолнухи. Их тяжёлые головы, покачиваясь, склонялись к земле и почти все были заботливо и тщательно обёрнуты тонкой тканью, кроме тех, что были нарочно оставлены для птичек пасси и синиц. Где-то вдалеке слышалась песня: один из дворов, видимо, запоздал с уборкой урожая, и теперь люди не спеша, подбадривая себя весёлыми напевами, заканчивали работу.

Пачу шёл, как обычно, без понуканий, и, чтобы не сидеть без дела, Аяна достала крючок, толстые крашеные нитки и начала вязать цветной шнурок. Тётка Сола уже много лет повсеместно пыталась внедрить придуманный ею порядок, приучая знающих травы использовать для одних и тех же трав одинаковые цвета и узоры шнурков, благодаря чему можно было, не развязывая мешочек и даже не снимая его с полки, быстро определить, какие запасы где лежат. Во дворах, где жило несколько человек, знающих травы, такой подход оказался весьма удобен. Теперь в кладовую за нужным мешочком можно было послать даже ребёнка, который ещё не мог прочитать названия на кожаных бирках, просто назвав ему цвета шнурков.

Чем больше они с Пачу удалялись от деревни, тем обширнее становились участки. Ещё через какое-то время вдоль дороги с обеих сторон выстроились в ряд невысокие раскидистые яблони с крупными осенними яблоками и потянулись просторные общие поля. Тут обычно работали все дворы без исключения, а руководил работами нынешний старейшина деревни – арем Тосс. Он вёл учёт посевов и рассчитывал очерёдность посадки авены, секаля, гороха и клубней соланума.

В этом году ближние к деревне поля стояли под ветром, отдыхая от прошлогодних посевов власки, а на следующий год к осени должны были дать урожай авены. Аяна вспомнила, как говорил арем Тосс в учебном дворе, когда арем Дар пригласил его вести урок: «Если не дать полю отдохнуть под ветром и дождём без посевов, земля станет слабой, как женщина, рожающая каждый год, и урожай будет скудным».

Она спрыгнула с передка телеги и подбежала к одной из яблонь. Пачу внимательно наблюдал за ней, навострив большие мохнатые уши и раздувая ноздри. Когда она возвращалась с полным подолом полосатых яблок, он нетерпеливо вытянул шею, шлёпая губами. Пока он громко и сочно хрустел яблоками, Аяна отпила прохладной воды из бурдюка и размяла уставшее от тряски тело, попрыгав вокруг телеги. Навстречу ей проехала телега из верхней деревни, запряжённая старой рыжей кобылой и доверху гружёная снопами власки.

– Доброе утро! – крикнул парень с телеги. – Ты же Аяна?

– Да! – махнула она ему. – Прости, я не помню тебя!

– Мы с тобой читали сказания по ролям в прошлом году в учебном дворе, – сказал парень, проезжая мимо. – Помнишь, я приходил с младшим братом?

– А! Ты из рыбацкого!

– Да! Может, в этом году снова получится! – крикнул он, удаляясь. – Доброго дня!

Аяна улыбнулась, вспоминая, как они читали по ролям. Это были её любимые занятия, а ещё те, на которых им рассказывали о том, как всё в мире связано друг с другом.

На поле было людно. Не каждый двор деревни держал лошадь, но все, которые имелись, были здесь. Почти четыре недели назад с корнем вырванную из земли власку погрузили на телеги, отвезли на молотильню и там оббили от семян, а потом привезли обратно на поле и оставили под холодными осенними росами, чтобы стебли стали мягкими. Теперь пришло время снова собирать их и везти в общие дворы, чтобы просушить перед последующей работой.

– Аяна, а Нэни приедет работать? – поинтересовался парень из рудокопов, подходя к ней.

– Нет. У неё сегодня свои дела.

Парень отошёл, но почти сразу подошёл другой.

– Что-то Нэни не видно, – грустно сказал он. – Она не с тобой приехала?

– Нет, – покачала головой Аяна, и парень отошёл, помрачнев.

Она ушла, оставив Пачу с телегой, чтобы умыться прохладной водой из большой бочки, стоявшей под деревом, но там наткнулась на Рета, ещё одного парня из тех, кто ходил в их двор к Нэни.

– А Нэни не приехала, да? – мрачно спросил он, оглядываясь.

Аяна снова печально покачала головой, подумав, что ещё через пару ухажёров Нэни у неё заноет шея.

Рет внезапно с силой пнул бочку, так, что по поверхности пошли круги, и громко сказал бранное слово. Аяна смутилась и отошла, косясь на него, и тут увидела вдалеке Тили.

– Эй! – крикнула она, размахивая руками, но Тили близоруко вглядывалась в неё, узнавая по очертаниям, а потом знаками показала, что не подойдёт, и Аяна поняла, почему, как только увидела знакомый силуэт рядом с ней.

Коде, чьё имя означало «маленький ручей», был ровесником Тили, и так же, как и она, младшим ребёнком своих родителей. Он родился раньше срока и действительно долгое время вполне соответствовал своему имени. Тили впервые увидела его плачущим посреди общего двора: матери иногда приводили с собой детей, которых не с кем было оставить на время общих работ. Коде никогда ещё не оказывался среди такого количества незнакомых людей, поэтому ничего удивительного, что он вышел из комнаты, где работала его мать, растерялся и заблудился. Старшие дети уже были заняты несложной работой, и Тили, которой едва исполнилось пять, отвела малыша к колодцу.

Она умыла его чистым носовым платком, затем вручила половину своей лепёшки с мёдом, сунула в ручку маленькую деревянную лошадку с хвостом из разноцветных ниток и смешными чёрными глазками, твёрдо наказала никуда не уходить и пошла искать его мать. Поиски заняли не так много времени: она отыскалась в мастерской, где с остальными женщинами разминала на станках пучки власки. Пока Коде с недожёванной лепёшкой во рту выплакивал в колени матери свою обиду, Тили с некоторым удивлением поняла, что ей понравилось заботиться о нём.

С того дня, как только они оказывались неподалёку, Тили прилагала все усилия, чтобы маленький Коде был весел и доволен жизнью. Она припрятывала для него медовые тянучки, собирала лесные орешки и даже делилась сладостями из перегретого ягодного сока. Она помогала ему на зимних занятиях в учебном дворе и причёсывала своим резным гребнем его не поддающиеся никакому упорядочиванию жёсткие вихры. Коде, в свою очередь, припасал для неё землянику, если мама брала его в лес, и собирал для неё с их подворья самые блестящие и переливчатые перья, которые она так любила рассматривать.

В общем-то, Тили была дружелюбна ко всем, и с каждым годом её отзывчивое сердце росло вместе с ней. Но в один прекрасный зимний вечер, когда им было по одиннадцать, она внезапно поняла, что это большое доброе сердце как-то по особенному сжимается и трепещет рядом с Коде – и только рядом с ним. В этот момент арем Дар, глава учебного двора, как раз находился на середине какого-то очень страшного и интересного сказания, и Тили, недолго думая, взяла руку Коде, а когда он повернулся к ней, очень ласково и пронзительно посмотрела прямо ему в глаза своими чистыми серо-зелёными глазами.

От этого взгляда его сердце тоже стукнуло невпопад и затрепетало, ладонь вспотела, а дыхание сбилось. Это почему-то рассмешило Тили, её веснушчатый носик наморщился, и она хихикнула в ладошку. И неожиданно Коде понял, что с этого мгновения он сделает всё, что угодно, чтобы Тили смеялась рядом с ним, держала его за руку и смотрела на него ласково.

А ещё он начал расти. Той зимой, когда она взяла его руку, он был ниже неё на две ладони, через год же разница составляла уже всего одну ладонь. Прошёл ещё год, и Тили, чей рост сильно замедлился, уже отставала от него на три пальца, а старший брат Анкан, чья одежда стала впору Коде, начал спрашивать, не ел ли тот чего необычного в лесу и не попадал ли под какой-то особенный грибной дождь.

На самом деле, Коде страдал. Он рос некрасиво, неравномерно и без всякого лада. Его ступни, ладони, плечи или бёдра без какого бы то ни было порядка начинали вдруг удлиняться, суставы и спина ныли, а по ночам он частенько не мог уснуть из-за боли в ногах. Тили постоянно приходила во двор Ванко и Риолты и заваривала ему травы, снимающие боль, которые смешивала по её просьбе Сола.

Его родители и братья не отличались высоким ростом, и Риолта беспокоилась, не болен ли он. Когда в пятнадцать лет он перерос отца и не влез в его зимние валяные сапоги, мать взяла Коде за руку и пошла в верхнюю деревню во двор арем Дэна, который знал тело, ловко вправлял вывихи и лечил переломы, а ещё помогал женщинам, у которых во время ожидания ребёнка болела спина.

– Арем Дэн, – сказала она, вручая ему корзинку с дюжиной свежих яиц и слегка волнуясь. – Я беспокоюсь за своего сына. Понимаешь, у меня муж… Ну, и другие сыновья… они все не очень высокие. И я сама тоже небольшого роста. Вот, посмотри, пожалуйста, моего сына…

– Так, милая, давай-ка посмотрим, – сказал арем Дэн, надевая на нос очки. – Что тут у нас?

Он осмотрел Коде, постучал кончиками пальцев по груди, ощупал суставы рук и ног, потом прикинул ширину плеч.

– Не волнуйся, милая, остальные у тебя, может, и не высокие, но за этого можешь не бояться. Он-то у тебя точно ещё подрастёт, – сказал он, глядя поверх очков. – Точно тебе говорю.

Риолта побледнела, потом покраснела.

– И сильно он ещё подрастёт?

– Ну, ещё пальца на три, насколько я могу судить, – задумчиво сказал Арем Дэн, глядя на коленные суставы Коде.

Коде не оправдал скромных прикидок арем Дэна и вытянулся ещё на полторы ладони, заодно раздавшись чуть пошире в плечах. Теперь, чтобы посмотреть ему в лицо, Тили задирала голову. Она с той зимы так толком и не выросла, к шестнадцати годам её рост едва превышал два па и две ладони. Коде же наконец перестал расти с такой ужасающей скоростью и теперь смотрел на мир с высоты в два па и семь с половиной ладоней. Он все ещё оставался худым и нескладным, постоянно бился о притолоки многих дверей, но руки и ноги оказались вполне соразмерными его большому телу, а ещё видно было, что скоро под кожей нальются сильные упругие мышцы. Боли в ногах больше не беспокоили его по ночам. Больше всего его беспокоил тот самый трепет в сердце, который, впрочем, в присутствии Тили теперь моментально перемещался несколько ниже. Мысли о Тили мешали ему спокойно засыпать по ночам и будили с утра. С мыслями о ней он шёл в купальню, косил луг и чистил хлев, везде ему мерещился её задорный смех.

Тили весь последний год испытывала то же самое. Коде незримо, мимолётно, но постоянно был в её снах, в её работе, в строчках, которые она мелким ровным почерком переписывала в свою книгу для записей зимой в учебном доме.

Жаль было только, что почти весь этот год они с Коде по молчаливому взаимному согласию старались избегать друг друга. И ему, и ей казалось почему-то, что эти мысли как будто замутняют их чистое детское чувство.

Поэтому Тили обрадовалась и немного удивилась, когда Коде неожиданно подошёл к ней с парой небольших снопов власки в руках и спросил, поедет ли она в этом году на болота. Он выглядел довольно весёлым и спокойным, лёгкое смущение от того, что он рядом, прошло, и они вместе принялись грузить телегу из верхней деревни, перешучиваясь и подзадоривая друг друга.

Аяна всегда знала, что Тили испытывает привязанность к Коде, но, на всякий случай, предпочитала не расспрашивать, – в случае, если потребуется её совет и участие, подруга всё расскажет сама.

В отличие от той же Нэни, Тили никогда не оттачивала ни на ком томных вздохов и лукавых взглядов искоса. Она не дарила ложных надежд парням, обращаясь со всеми одинаково спокойно и доброжелательно. Сейчас они с Коде тоже выглядели, как хорошие приятели, однако Аяна помнила, как смешно розовели губы и щеки Тили, когда он наклонялся над её вышивкой, и как забавно темнел и расплывался его взгляд и расширялись ноздри, когда Тили в учебном доме шептала ему подсказки, приблизив губы прямо к его уху и щекоча волосами шею. Поэтому теперь Аяна, несмотря на любопытство, решила не вмешиваться и заняться своим делом.

Власку связывали в небольшие снопики и в несколько рук грузили на телегу. В одиночку Аяна не управилась бы и до вечера, но вместе работать было куда веселее. Она постоянно посматривала в ту сторону, откуда ей помахала Тили,

– Добрый день! Он дарован нам во благо. Давно не виделись, Аяна!

Алгар, племянник арем Тосса, старейшины деревни, подошёл к ней с другой стороны, и Аяна от неожиданности вздрогнула. Его старший брат ухаживал за Нэни. Наверное, сейчас по просьбе брата тоже будет интересоваться, чем занята Нэни и где её найти.

– Можно, я поеду с тобой до деревни?

Нет, видимо, сестра тут всё же ни при чем. Аяна была не против хорошей компании, тем более что на Тили, судя по всему, сегодня можно было не рассчитывать.

– Поехали! Но сначала осмотрим телегу, – согласно кивнула она.

Они обошли поклажу со всех сторон и проверили, плотно ли уложены снопы власки, уселись рядом на передок телеги, и Пачу, мерно покачивая хвостом, покатил их обратно в деревню.

Алгар достал небольшой нож и сосредоточенно вырезал что-то из небольшого деревянного брусочка.

– Будешь? – протянула она ему свою лепёшку.

Он сначала мотнул головой, потом подумал и все-таки отломил себе треть. Они прожевали лепёшку, запивая водой из её бурдючка и наслаждаясь тёплым осенним солнцем, которое после полудня снова показалось из-за облаков.

– Сколько же лепёшек помещается в твою сумку?

– Много. Очень много! Мы шили её с мамой, когда я была младше, и я всё требовала, чтобы сумка была больше и больше. Мама сначала спорила и отказывалась, а потом рассмеялась и сказала: «ой, да что мы спорим», и взяла самый большой кусок кожи. Мы притащили несколько лепёшек из печи и прямо по ним делали выкройку вот этого кармана, а потом придумали, как сделать, чтобы сумка не мешала ходить, даже если в неё убрать тёплый кафтан. Поэтому ты больше ни у кого такой не увидишь. А если расстегнуть вот эту пряжку и пристегнуть ремень под клапан, то её удобно носить и за спиной, а ещё можно свернуть, если она почти пустая, и носить на поясе.

– Здорово! – Алгар был впечатлён. – А может, ты сошьёшь мне удобную и крепкую сумку вот такого размера?

Он отложил ножик, порылся в своём потёртом заплечном мешке и достал оттуда флейту сао, завёрнутую в коричневую шерстяную тряпицу.

– Хорошо. Ты хочешь отдельную сумку? Принеси мне флейту, я сниму мерки, а ты скажешь мне, какой ремень крепить и куда. Ты ведь будешь носить её как оружие, на поясе? – рассмеялась Аяна.

– Да, это страшное оружие. Поражает прямо в сердце. Хочешь послушать?

– Конечно!

Алгар облизал губы и вытер их тыльной стороной руки, поднял флейту и заиграл.

Флейта сао, небольшая, лёгкая, была, как и все подобные флейты, настроена на мажорный лад. Если слушать её с закрытыми глазами, можно было будто наяву увидеть птиц, поющих весной в шепчущем тростнике у реки. Вокруг была осень, и в воздухе пахло уже только осенью, но, когда Алгар играл, казалось, будто тёплый и свежий ветер вместе с пением птиц доносит издалека аромат расцветающего весеннего луга.

Аяна сидела, зажмурившись. Алгар вёл мелодию, сплетая новые и новые звенящие трели, Пачу мерно переступал огромными копытами по утоптанной широкой дороге, телега покачивалась и слегка поскрипывала. Дорога под небольшим уклоном петляла, спускаясь к реке, и в обратном порядке теперь проплывали мимо телеги тыквы, подсолнухи и морковь.

– Иди, погуляй, – сказала ей с улыбкой женщина из прядильного двора. – Мы тут разгрузим. У тебя, небось, все косточки растрясло по дороге!

Она была права, поездки действительно утомляли. Аяна улыбнулась ей благодарно и ушла разминать ноги, болтая о каких-то пустяках со всеми знакомыми, да и с малознакомыми тоже.

– Айи, – окликнул её отец. – Ты уже тут?

Аяна оглянулась. Отец с Сэлом и внуками олем Нети ездил с утра за льдом в одну из пещер, но, видимо, уже успел побывать дома, потому что был не в кожаных высоких сапогах, утеплённых войлоком, а в низких мягких башмаках, и сменил стёганую куртку на лёгкую безрукавку. Он, как всегда, развёз лёд по соседям и обновил ледник их собственного двора, а теперь пришёл разгружать телеги на общий двор.

– Близнецы не появлялись? – Отец был в прекрасном расположении духа. – Я не застал их дома. У меня для них хорошая новость.

– Должны были вернуться к обеду. Я не заезжала домой. А что такое?

– Это касается собаки. У соседа олем Ораи летом ощенилась гончая, как мне сказали, но щенки – от того лохматого кобеля, которого зимой он выменял у оленеводов. Занятная помесь. Кстати, щенки довольно милые, – сказал он с улыбкой. – Я думаю, ты можешь пойти и выбрать нам одного. Всё равно возиться с ним первое время, скорее всего, предстоит вам с Нэни.

Отец подмигнул ей, и, насвистывая какой-то весёлый мотив, ушёл помогать раскидывать снопы.

У них во дворе была собака, старушка Оша, с которой близнецы пару дней назад ушли на охоту. По всему было видно, что это последняя зима для Оши в качестве охотничьей собаки. Она отставала, не слышала команд и огрызалась на молодых собак, которые обгоняли её. Аяна вздохнула с жалостью, вспомнив, как резво Оша бегала за ней с Тили ещё совсем недавно, пару лет назад.

Алгар подошёл откуда-то сбоку и протянул большой край хлеба, половину луковицы и кусок сыра.

– Мама передала, держи.

Аяна протянула руку, чувствуя, как рот наполняется слюной. В их дворе делали только творог, а сыр выменивали, но редко. Сола ходила во двор арем Тосса и иногда приносила завёрнутый в тряпицу твёрдый ноздреватый кусок. Наверное, Велави, сестра старейшины, знала Аяну как «ту девочку, которая любит сыр до беспамятства».

– Спасибо! – Она не удержалась и сразу начала уплетать угощение. – Я люблю сыр, очень-очень.

– Я знаю. – Алгар почему-то смутился. Наверное, ей не стоило говорить с набитым ртом. – Поехали обратно?

Телега была пуста, а Пачу выглядел довольным, – пока шла разгрузка, его напоили, угостили яблоком и много раз назвали красавцем, похлопывая по бокам и шее. Он с готовностью зашагал вперёд, шевеля ушами под негромкую песенку Аяны.

За мостом, проезжая небольшие рощицы золотых деревьев, Аяна вынула из сумки нитки и продолжила вязать шнурок. Алгар достал ножик и кусок дерева, в котором уже угадывались очертания животного.

– Это корова? – покосилась на его работу Аяна.

– Теперь – да. Сестрёнка просила вырезать быка, но я уронил его, и рог отломался, вот тут. – Он поковырял ногтем шероховатый скол. – Надо было брать дуб, он твёрже. Но ничего, пусть сначала будет корова. Я сделаю рога короче и пропитаю фигурку проваренным маслом, чтобы больше ничего не сломалось.

– А если выточить рога из кости, они будут как настоящие. Смотри, вот тут и тут немного углубить и приклеить их туда на жильный клей. – Она показала на голову фигурки.

– Это было бы красиво, но, боюсь, клей не выдержит того, как играют малыши. – Алгар смотрел на неё с улыбкой. – Ты же знаешь… Наверняка проводишь много времени с младшими.

– Не так много. Раньше Олеми возилась с ними, но теперь она живёт у мужа во дворе и заходит лишь иногда к маме. К нам пришла Мара, это они с Солой в основном управляются в детской. А Кори теперь не бывает дома.

Кори была чуть старше мамы и несколько лет назад в один день потеряла и мужа, и единственного их сына. Олем Ати пришла в её двор, взяла за руку и привела к маме. Кори шла покорно, ничего не спрашивая и не поднимая головы. Её лицо было черным от горя. Мама, которая тогда горевала по маленькому Барру, так же без слов обняла Кори за плечи и увела в дом.

Аяне было около восьми, и она помнила, как олем Ати по вечерам сидела с ними у очага и что-то тихонько говорила, и от этих слов женщины плакали, но их лица становились почему-то светлее. А потом у мамы в животе начал расти Ансе, и спина Кори постепенно выпрямлялась. Когда вслед за Ансе появились Тати и Тилеми, Кори вдруг попросила маму вышить пятнистых речных рыбок на рукавах её тёплой стёганой куртки и стала часто ходить на северную окраину деревни, во двор стеклодувов. Мама с отцом ждали приглашения на праздник этой осенью, но весной мама родила Вайда, и всем было не до нового замужества Кори.

– Я видел её недавно, когда ходил к стеклодувам за стеклянными бутылками. Как думаешь, она подарит почтенному Басто ещё детей?

Аяна пожала плечами.

– У Басто два сына и дочь, а в их дворе живёт ещё три семьи. Не думаю, что он будет настаивать, если Кори не захочет ребёнка. Обычно в её возрасте уже ждут внуков.

– А ты сама хотела бы иметь детей? Хотела бы стать олем? Или быть замужем за арем?

Аяна удивлённо повернулась к нему.

– Почему ты спрашиваешь?

– Ну… просто… мой брат ухаживает за твоей сестрой, а она твёрдо решила в один прекрасный день стать олем в вашем дворе или во дворе у Нети. А ты всего на год младше. – Алгар замялся, но всё же решил спросить. – Может, и у тебя уже есть кто-то на примете?

Аяна ещё никогда всерьёз не думала об этом, но внимательный взгляд Алгара, устремлённый на неё, почему-то слегка тревожил, и она рассмеялась, чувствуя себя неловко.

– Если бы у меня кто-то был на примете, это было бы всем известно. Ты же сам знаешь, как быстро разлетаются слухи. Да и зачем ты спрашиваешь, ты же все время заходишь к нам вместе с братом, когда он идёт полюбоваться на Нэни? Ты бы увидел, если бы кто-то ещё ходил ко мне. А Нэни вообще говорит, что я ещё девчонка.

Он улыбнулся, пожимая плечами. Какое-то время они ехали в неловком молчании, потом он тихонько запел дорожную песню, и Аяна подхватила незатейливый мотив. Он пел красиво, чисто, и ей очень нравилось, как сплетаются их голоса. Пачу повернул к ним одно ухо и немного ускорил шаг.

Пока они добирались до поля, деревянная корова обзавелась четырьмя ногами и подобием хвоста.

Телегу нагрузили, и Алгар снова подошёл к ней.

– Мне сказали, что на ближнем дворе нет места. Нужно везти на западный. Можно, я зайду завтра?

– Почему ты спрашиваешь у меня разрешения? – искренне удивилась Аяна. – Наши ворота открыты, приходи, когда хочешь.

– Тогда до завтра!

Он неловко протянул руку, взял её пальцы и немного задержал в своих. Она удивлённо посмотрела на его удаляющуюся спину, затем перевела недоуменный взгляд на свою руку, но тут подошла Тили.

– Наконец-то закончили тут! – Она выглядела усталой, но очень довольной. – Ну же, подруга, поехали, осталось совсем немного!

В присутствии Тили всегда становилось немного светлее. Пока Аяна осматривала телегу, Тили отряхнула покрытые трухой и пылью штаны и достала из заплечного мешка длинную безрукавку.

– У тебя осталось что пожевать? Я отдала и лепёшки, и рыбу Коде.

– И почему меня это не удивляет! – фыркнула Аяна, расстёгивая свою сумку. – Зачем ты подкармливаешь его? Боишься, что он не вырастет?

Они долго хохотали, проезжая между рядами яблонь. В отдалении за ними ехали ещё две гружёные телеги, но после того, как закончились общественные поля, свернули в сторону – видимо, на собственных участках тоже оставались какие-то незавершённые дела, которые можно было доделать по пути в деревню.

Управившись с лепёшкой, Тили достала из мешка маленький туесок из бирсовой коры с плотно притёртой крышечкой, открыла его, и, зачерпнув кончиком пальца немного снадобья, стала смазывать исцарапанные стеблями власки руки. Вокруг сразу распространился запах лойо, зубовика и звездчатки. Аяна плела мочалку из мыльной травы и посматривала на подругу.

Тили убрала туесок, сладко потянулась и откинулась на кипу власки за спиной.

– Хорошо, что мы закончили. Я очень устала, вспотела от пяток до корней волос, хорошо ещё, что женские дни почти закончились. Больше всего я хочу в купальню – и потом сразу в постель. Надеюсь, мама не поручит мне ещё чего-нибудь. Я видела Алгара около тебя. Он опять спрашивал о Нэни для брата?

– Представляешь, нет! Он поехал со мной на общий двор разгружать телегу, а на обратной дороге спросил, хочу ли я детей и есть ли у меня жених.

– И что ты ответила? – улыбнулась Тили, и её веснушчатый носик наморщился.

– Ничего! Я растерялась.

– Он тебе нравится? Он хороший парень, правда, с тобой почему-то немного стеснительный. Я удивлена, что он наконец решился подойти к тебе.

– Но… – слегка опешила Аяна и сначала хотела возразить. Она подняла руку, которую Алгар пожал при прощании, посмотрела на свои пальцы и пошевелила ими. – …Ты думаешь?

– Я уверена. – Носик Тили весело морщился, глаза лукаво смеялись. – Неужели ты сама не видела, что он не отводит от тебя взгляда, когда приходит с братом в ваш двор?

– Не может быть. У него всегда такой скучающий вид при этом!

– Айи, я, может, и близорука немного, но ты, видимо, слепа, – уже откровенно хохотала Тили. – Я-то всё надеялась, что ты по совету сестры изображаешь безразличие к парню, а оказалось, что ты всё это время смотрела на него, как на стену. Он с позапрошлой зимы засматривается на тебя. И на болотах в прошлом году…

Аяна молчала, а перед внутренним взором проносились обрывки воспоминаний. Вот она в учебном доме шарит в сумке в поисках грифеля, а Алгар уже протягивает ей один из своих. Вот она у очага встаёт налить гостям горячего питья, а он уже снял котелок с огня и ждёт, когда она подставит кружки. Вот он в воротах проходит рядом с ней и мимоходом сует ей в руки полную корзинку спелой лесной ягоды. Вот она наклоняется завязать мешок с ягодами, а он протягивает ей шнур.

– Ох… – Мысли слегка путались, она растерянно глядела на подругу. – Что же делать?

– Вот тебе и ох, – подытожила Тили. – Не знаю, он же не ко мне ходит. Да пусть ходит, он тебе разве мешает? Вон Нэни вся в подарках. Может, и Алгар тебе чего будет носить. Сыр, например.

Аяна укоризненно посмотрела на Тили.

– Да шучу я, шучу! – веселилась Тили, но глаза стали серьёзными. – А ты на самом-то деле хочешь замуж? Детей? Или будешь как Сола – всю жизнь учиться и оттачивать мастерство?

– Хочу, наверное. Да, знаешь, скорее хочу. Но я пока не знаю. Сола ведь не из-за этого не замужем… Не понимаю, как люди так уверенно знают всё про свою жизнь заранее. Нэни, к примеру, с самого детства хотела стать олем, и весной она выйдет замуж – не спрашивай, за кого, она мне не призналась.

– Ну, выбор у неё богатый.

– Вполне. Но я смотрю на неё, на Олеми, и не представляю себя такой. Честно говоря, у меня не получается даже близко представить. Может, я пока слишком маленькая, чтобы думать о будущем? О парнях и о семье? Тили, знаешь, мне кажется, это все так далеко и не по-настоящему. Как будто не про меня. Я пытаюсь представить, что я как мама, и пока не могу.

– А мастерство?

– Ну, у нас уже будет одна олем, – сказала Аяна с улыбкой. – Думаю, Нэни не отступится от своей цели. Я буду ткать и шить, но вряд ли смогу кого-то учить, чем-то управлять, организовывать… Мне кажется, для этого нужно быть… не знаю. Кем-то большим. Арем Дар вот может. И мама смогла бы. Я иногда смотрю на неё и думаю, что она справилась бы с обучением всей деревни, если бы все разом захотели учиться вышиванию.

– Мне кажется, ты себя недооцениваешь, – улыбнулась Тили, пожимая плечами.

Солнце было уже низко, но и ехать оставалось совсем недолго. Телега покачивалась и подскакивала на камешках дороги, и слабый ветер шевелил выскочившие из-под гребней волосы у шеи, щекоча кожу.

За мостом Аяна остановила телегу и обняла подругу.

– Завтра придёшь?

– Вряд ли. – прищурила Тили один глаз. – Буду отлёживаться, раз такая возможность появилась.

– Тогда я зайду.

– Хорошо! До завтра! – Тили похлопала Пачу по крупу и неторопливо пошла в сторону своего двора.

Аяна вздохнула, натянула поводья, и Пачу не спеша потянул телегу вверх по реке. Из четырёх общих дворов западный был расположен ближе всех к верхней деревне, и проще всего было добраться до него по широкой дороге вдоль реки.

Она доехала до окраины. Широкая утоптанная дорога уходила прямо, вдоль реки, и все два с половиной ранда на запад, до верхней деревни, тянулась вдоль зимних пастбищ. Пачу свернул направо, и телега затряслась по разъезженным колеям вдоль крупных скотоводческих дворов. Двор Аяны был средним по величине, около сотни па по каждой стороне, скотоводческие же, со множеством подсобных помещений для животных, вытягивались и до ста пятидесяти. Ворота их смотрели на восток, но по западной стороне имелись широкие калитки для выгона скота на зимнее пастбище, пока закрытые, потому что скот был ещё на верхних лугах.

Семь больших дворов, ещё один поворот направо, и вот наконец западный двор. За день все уже устали, поэтому на этот раз обошлось без добрососедских разговоров – телегу быстро разгрузили, и можно было возвращаться домой.

Спина и ноги затекли от долгой тряски по дорогам, Аяне не терпелось вернуться и смыть с себя пыль, пот и мелкую труху власки. Пачу тоже торопился домой – под хомутом шея чесалась, да и бока запылились, и он спешил с наслаждением поскрести их о шершавую стену денника и поваляться в соломе.

Они добрались домой, когда солнце уже зашло и сумерки сгущались. Аяна распрягла Пачу, оставив телегу у сарая, и отвела его в стойло, где тщательно почистила жёсткой щёткой, проверила, не натёрта ли его шея хомутом, плеснула свежей воды в поилку и стащила несколько охапок сена с сеновала. Шош спал там, на втором этаже, и лениво приоткрыл зелёный глаз, когда она залезла по лестнице и окликнула его.

Аяна пару секунд поколебалась, спуститься сперва в купальню или сначала пойти подкрепиться, но ароматы, доносившиеся от очага, положили конец сомнениям. Она издалека видела, что у очага хозяйничает Нэни, и что к ней опять пришёл кто-то из парней. Ну что же, прекрасно! Значит, ужин будет обильным и приятным. Нэни любила вкусно и сытно поесть, знала толк в готовке и не стеснялась демонстрировать это своим ухажёрам.

Во дворе было темно, и лишь через щёлки ставней детской комнаты пробивался свет. Аяна мельком подумала, что не видела малышню уже пару дней, и решила после ужина зайти проведать их. Ещё она успела подумать о маме, но все эти мысли рассеялись, когда она подошла ближе к очагу. О, там было на что полюбоваться.

Нэни зажгла все светильники и светильнички, которые висели на балках над очагом и столом. В большой сковороде, стоявшей на решётке над горячими углями, томились подрумяненные клубни с травами и жирным ароматным мясом, а рядом стоял котелок с пряным травяным напитком на молоке. Желудок Аяны предательски сжался, но она замедлила шаг, потому что засмотрелась на Нэни.

Сестра заколола длинные волосы так, что часть локонов падала с одной стороны на грудь. Эти ниспадающие прядки она украсила расшитыми лентами, которые мерцали в её блестящих волосах бусинками, словно роса в гладкой луговой траве. Она ходила от стола к очагу, то поправляя угли, то стряхивая со столешницы несуществующие крошки. Её бедра при этом покачивались чуть больше, чем обычно, а когда она ложкой на длинном черенке перемешивала напиток в котелке, казалось, что движение руки начинается не в плече, а где-то в области талии, и это странным образом завораживало.

Всё, совершенно всё, что она делала, казалось частью какого-то влекущего танца, в который она приглашала каждым своим движением. Нэни слушала, что рассказывал ей гость, и улыбалась, касаясь кончиками пальцев губ, своей гладкой полной щеки, заправляя волосы за ухо. Она наклоняла голову и искоса смотрела на него из-под густых ресниц, потом отводила взгляд в сторону.

Аяна зажала рот ладонью, чтобы не рассмеяться, но вот гостю было явно не смешно. Он запинался, сбивался и путался в своём рассказе, ёрзал на стуле и сцеплял пальцы рук на всклокоченной макушке, отчаянно пытаясь собраться с мыслями.

Гостем Нэни сегодня был Миир, старший брат Алгара. В свои двадцать четыре он помогал арем Тоссу с распорядком общественных работ и принимал участие в той деятельности учебного двора, которая касалась книг. Он хорошо играл на флейте сао и на обычной, на большом и малом ладо, участвовал в постройке больших рыбацких лодок и рассчитывал, как строить укрепления и новые оросительные каналы на дальних полях.

А ещё превращался в совершеннейшего болвана рядом с Нэни.

Аяне было жалко парня, но, по сравнению с остальными, ему крупно повезло. Сестра ещё ни разу на её памяти не встречала гостя вот так. Пару раз поправленный локон, несколько томных взглядов – это всё, что обычно доставалось очередному несчастному, попавшемуся в её сети.

Нэни видела её, и бровью и глазами повела в сторону сковороды, а потом с улыбкой взглядом указала на Миира и чуть заметно покачала головой. Аяна и сама догадывалась, что сейчас ничто на свете не отвлечёт парня от сестры, поэтому сняла с полки свою любимую миску и кружку и наполнила их до краёв стряпнёй Нэни. Та теперь рассказывала Мииру что-то про своё обучение у олем Нети, а он сидел и смотрел на неё, будто пытался съесть глазами.

Аяна села в уголок и наслаждалась горячим ужином. Клубни, тушенные с мясом, пахли просто изумительно. Нэни добавила туда чеснок, но он не обжигал нёбо, а только придавал немного остроты, а ещё положила немного свежих трав из тех, что росли у них прямо за двором на маленьком огородике, ароматных, пряных.

Аяна отхлебнула густо пахнущий травами островатый напиток и едва не обожгла язык, но тут же почувствовала, как по всему её телу разливается приятное тепло. День был долгим – но совершенно определённо был дарован на благо.

Она доела и посмотрела на сестру. Та поймала её взгляд и с улыбкой качнула головой в сторону – мол, иди, я сама приберу.

– Спасибо! – одними губами прошептала Аяна.

Она взяла большой светильник и направилась в сторону купальни. Потом вспомнила кое-что, вернулась и положила новую мочалку из мыльной травы на краешек стола рядом с большим свертком – видимо, Миир тоже принёс в подарок подушку или бирсовый короб с медовым печеньем, – и Нэни подмигнула ей.

Внизу, в купальне, было тепло, влажно и немного душно – наверное, Мара недавно купала малышей. Аяна наскоро ополоснулась и почистила зубы.

В детской всё ещё горел свет. Она обняла и поцеловала по очереди своих братьев и сестёр, и Тэта, сына Мары и Аремо.

– Представляешь, Айи, у Вайда растёт первый зуб, – радостно сказала Мара. – А ещё он вчера сам сел!

Аяна покачивала брата на коленях и целовала его в мягкие волосы на макушке, одновременно принимая от Тилеми подарки. Когда драгоценные жёлуди, палочки и крылья переливчатых жуков перестали помещаться в ладони, она отложила их в сторону и передала Вайда на руки Маре.

– Доброй ночи, Мара! Ты прекрасно справляешься с детьми, – сказала она совершенно искренне. – Я пойду, хорошо?

– Доброй ночи, Айи! Послушай, не могла бы ты на днях взять на сыроварне маленький кусочек сыра? Вайд уже попробовал овощи и творог, и я хочу проверить, так ли ему понравится сыр.

–Конечно!

Она снова обняла детей и направилась в мамину комнату.

Дверь была приоткрыта, и в щёлку Аяна увидела, как мама лежит, устроив голову на коленях отца, а он расчёсывает и распутывает маленьким гребнем её длинные волосы с серебристыми нитями.

Она глубоко вздохнула и поднялась к себе.

Шош устроился на подушке прямо над её головой, и Аяна проснулась от того, что во сне он рычал, дёргался и бил хвостом прямо по её лицу. Когда она повернулась, чтобы отодвинуть его, Шош даже не проснулся, только рыкнул ещё раз. Ставни были закрыты, занавески задёрнуты, в комнате было темно, а Нэни спала на своей кровати. Аяна закрыла глаза, но вновь заснуть не удалось, и тогда она встала и открыла окно, стараясь не скрипеть петлями створок.

Ночь была ясной, туман только начинал спускаться с гор, и обе луны были хорошо видны. Коричневатая Монд убывала, а светлая Габо продолжала расти. Двор, освещённый ими, выглядел непривычно, не так, как днём, а немного иначе. Аяне на миг показалось, будто она находится не дома, а каком-то совершенно незнакомом, далёком месте, куда перенеслась во сне, и которое было гораздо, гораздо дальше, чем долина, куда они должны были вскоре ехать за целебной ягодой, и чем дольше она смотрела, тем сильнее было это чувство.

Луны светили ярко. Аяна села и начала было думать, как поездка пройдёт в этом году, но поняла, что сон возвращается. Она сдвинула Шоша, который успел устроиться прямо на середине подушки, и легла, чувствуя затылком пятно тепла в том месте, где он спал. Она лежала с открытыми глазами, и наконец две луны моргнули и погасли над ней.

Рассвет только угадывался вдалеке, небо не успело посветлеть. Нэни сладко улыбалась во сне, Аяна посмотрела на неё с нежностью и спустилась во двор, затянутый таким густым туманом, что казалось, будто она нырнула в молоко. Примерно со дня осеннего равноденствия туманы утро за утром начинали умывать всё вокруг, вымывая краски деревьев, листьев, травы, день за днём приглушая яркость и размывая оттенки. Отчётливо пахло прелой листвой, и Аяна зябко поёжилась. Интересно, впору ли ей тёплая стёганая куртка? Должна быть впору, вроде бы она с прошлой осени не выросла и не раздалась. Эх, жаль, что она не такая, как Нэни… Ну ладно. Что думать о том, чего нет? Нужно достать одеяла и проверить подошвы и шнурки у тёплой обуви. Дел и так достаточно.

Огонь тихонько разгорался в очаге. Двор был тихим и тёмным, и нарушать эту тишину совсем не хотелось. Она ковшом зачерпнула воду из большой бочки с крышкой, глядя, как Лойка выскакивает на крыльцо, потягивается и тут же убегает в дом, зябко хватая себя за плечи. Видимо, копание сестры в сундуке разбудило и Мару с детьми, потому что, пока вода нагревалась, в детской уже выставили ставни с одного окна, и сразу за стеклом показалось любопытное лицо Ансе.

В кладовой лежали остатки вчерашнего ужина. Аяна вынесла к очагу завёрнутый в тряпицу хлеб, всё ещё мягкий, варёные яйца в коричневой скорлупе, связку жирной копчёной рыбы, кашу и тушёную тыкву и выложила всё на несколько больших деревянных тарелок. Небольшой медный стакан по очереди нырнул в мешочки с травами, и скоро над очагом закипел ароматный травяной настой, в который Аяна, подумав, добавила ещё несколько листьев ладонника, сорванных со связки над столом.

Она сидела и смотрела, как не спеша, потихоньку просыпается двор, а туман постепенно растворяется в воздухе, как отец уходит в птичник, и как дед Баруф, проснувшийся, как обычно, очень рано, набирает в тарелку еды, чтобы унести к себе в зимнюю комнату.

Двор оживал, ускоряя своё повседневное, непрерывное движение, лишь замедлившееся на ночь, словно колесо повозки, которая сбавила скорость на повороте, но выехала на ровную, светлую прямую дорогу.

Из летней спальни спустились близнецы, которых Аяна не видела уже несколько дней – с тех самых пор, как они ушли на охоту. Арет и Тамир в младенчестве и раннем детстве были похожи как две капли воды, но чем больше росли, тем сложнее их было перепутать. Первый вытянулся к своим четырнадцати годам, постоянно путался в конечностях, но был весьма вынослив. Второй же раздался больше вширь и предпочитал дела, которые требовали скорее недолгих, но мощных усилий, чем долгого и постепенного небольшого напряжения.

Они подошли, наперебой зевая, набили карманы кусками хлеба, яйцами и рыбой и собирались было уйти, но Аяна остановила их.

– Где Оша?

Арет, сонный и всклокоченный, зевая, показал в сторону конюшни, а заспанный Тамир озвучил его жест:

– Там.

Аяна подождала, но они молчали.

– Как она?

Тамир пожал плечами и зевнул.

– Вроде устала, – подумав, сказал Арет и тоже зевнул. – Теперь она покусала молодую собаку сына столяра.

–Целеустремлённая у нас псина, если учесть, что у неё почти не осталось зубов, – добавил Тамир, – мы, как видишь, ещё не кормили её сегодня.

– Мы пока что к столяру, покормишь её? Кстати, на леднике три зайца, освежёванные, – потянулся Арет. – Попроси Нэни запечь в сметане. Не зря же по горам-лесам таскались без отдыху и продыху.

– Сходите на скотный за сметаной, я запеку. – Нэни спустилась, завернувшись в осеннюю куртку, а сверху ещё накинула шаль. – И собаку покормлю, когда мы с Марой сварим кашу для младших.

– Хорошо! – вполоборота махнул Тамир, уже подходя к воротам.

Отец вышел из конюшни, налил себе питьё в кружку, отрезал кусок копчёной рыбы и положил его на хлеб.

– Зря они взяли Ошу на охоту, – сказал он озабоченно. – Сходи сегодня в верхнюю деревню за щенком. Не хочется остаться к весне без собаки. Пока ты на болотах, они займутся псом, и будет не так обидно остаться дома.

Аяна кивнула.

– Нэни, пойдёшь со мной?

– У меня другие дела на сегодня, – хитро прищурилась сестра, прихлёбывая из дымящейся кружки, – а ещё зайцы в сметане.

Аяна вспомнила вчерашний вечер и еле сдержала смех.

– Ты что, добить его хочешь?

– Ты вроде младше меня всего на вот столечко, – показала Нэни пальцами. – И при этом ни-че-го, ну прямо ничегошеньки не понимаешь. Вот как так?

– Я всё прекрасно понимаю. Это просто вы все как-то слишком много от меня ждёте, – надулась Аяна, вспомнив, как Тили вчера смеялась над ней.

Отец переводил непонимающий взгляд с одной дочери на другую, потом, видимо, отчаялся вникнуть в их беседу и откинулся на спинку стула, жуя очередной кусок рыбы. Нэни наполнила водой его заварник.

– Отец, заварить тебе сладкий корень?

Отец кивнул, Нэни отломила несколько корешков от связки, которая висела над полкой с чашками, и кинула в воду.

Аяна дожевала свой хлеб и яйцо и поднялась. К столу подтягивались остальные.

– Пусть этот день нам будет во благо. Я пошла. Доброе утро, Мара! Привет, Ансе, Тилеми, Тэт! Аремо, доброго дня тебе! – приветствовала она их.

Она поднялась к маме в комнату. Лойка сидела на полу, тихонько наигрывая на большой деревянной флейте, а мама кормила Вайда.

– Айи! Представляешь, у него зуб! – улыбнулась ей мама.

Вайд пытался ручкой поймать мамины волосы, не отрываясь от груди.

– Здорово, мама! Он уже такой большой! – Аяна боялась спугнуть мамину улыбку, которая была как осторожная морская птица. Этих птиц очень легко потревожить, и они не скоро возвращаются на берег. – Мамочка, я иду в верхнюю деревню к соседям олем Ораи, могу зайти и к ней в мастерскую. Может быть, тебе нужны какие-то цветные нитки? Твои иглы целы? Я могу зайти и к кузнецу.

– Олем Ораи? Я так давно её не видела… Нет, солнышко, ни игл, ни ниток сейчас не надо.

– Хорошо! Я всё равно зайду к ним поприветствовать олем, могу и от тебя передать пару слов.

– Пожелай им здоровья от меня. Может быть, я сама навещу их скоро, – сказала мама, застёгивая лёгкий кафтан и целуя Вайда в пухлые щёки и розовые ладошки. – Вайде, Вайде, тилем даре. Лойка, пойдём в детскую?

Аяна боялась радоваться такой перемене в маме, потому что уже знала, что в любой момент мамино лицо может снова стать печальным. Но не радоваться она тоже не могла, потому что все они за прошедшие полгода ужасно, нестерпимо соскучились по маме, такой, какая она была раньше.

Мама была центром их семьи и двора, она успевала всегда и везде. Мягкость и уступчивость сочетались в ней с уверенностью и твёрдостью. Так же, как Нэни вчера вечером, она всё делала, будто танцуя, и вся их жизнь подхватывалась этим движением и сплеталась в этом общем неторопливом и ритмичном танце. Сейчас же, когда мама грустила, все они продолжали двигаться будто по привычке. У танца больше не было прежней красоты и чего-то неуловимого, что заставляет тех, кто стоит вокруг площадки, похлопывать ладонями по бёдрам и поводить плечами в такт движениям танцующих. Аяне было от этого ужасно тоскливо.

До верхней деревни идти было долго, она хотела поехать верхом на Пачу, но отец сказал, что тот нужен ему сегодня. Аяна вздохнула и отправилась во двор Вагды и Даро.

Тили сидела в детской, где на полу играли два мальчика, и подшивала подол рубахи. Рядом в большой корзине лежала ещё одежда для починки.

– Я иду в верхнюю деревню. Тебе нужно что-нибудь?

– Мне нужны были отбелённые нитки, но я позже возьму их у вас. Спроси у мамы, может быть, ей нужны иглы. Жаль, я не смогу пойти с тобой. Я сказала маме, что у меня женские дни, и она отругала, что я столько ездила и работала. Она сказала, отдыхать в женские дни нужно с пользой, и вот… – она с усмешкой широким жестом обвела комнату. – Я хотела почитать, но теперь на мне они. Я даже не могу отойти, потому что они сразу начинают разрушать дом.

Один из мальчишек, будто в подтверждение её слов, стянул с кровати синее покрывало, накрылся им с головой и с весёлыми возгласами носился по комнате, толкая второго и наступая на игрушки.

Тили закатила глаза и глубоко вздохнула. Она поднялась, поймала малыша, выпутала его из складок покрывала и за подмышки усадила обратно на пол.

– Сестра будет ругаться, если он порвёт что-то. Тарно, пожалуйста, посиди спокойно!

– Я пойду, Тили. Я сегодня пешком.

– Иди и принеси какие-нибудь новости, – улыбнулась Тили, – Передавай всем добрые пожелания от меня.

Вагда сказала, что её иглы пока целы, и Аяна направилась в верхнюю деревню.

Дорога вдоль реки была пуста. Она шла, негромко напевая весёлые песни, пинала мелкие камешки, и некоторые долетали до самой воды. Голова была пустой и лёгкой, солнце нагрело ей левое плечо и щёку. Река еле слышно шумела, и желтеющие, будто с крапинками и мазками золотой краски кроны деревьев на склонах тихо шептались о чём-то с ветром.

Верхняя деревня располагалась выше над долиной. Полторы сотни дворов, а может, и меньше, стояли плотнее, кучнее, чем в нижней деревне, разделённые извилистыми крутыми мощёными дорогами, и некоторые дворы будто срастались домами, так, что сложно было понять, где край одного, а где начало другого.

Двор, куда она направлялась, соединялся с большим двором олем Ораи. Очень, очень много лет назад он был выстроен для кого-то из семьи олем, но теперь, после череды переездов их многочисленной родни к мужьям и жёнам в другие дворы, тут уже не осталось никого, чьё родство с олем Ораи можно было бы проследить без родовой книги.

Она зашла в низкие неширокие ворота и прошла по гулкому мощёному коридору внутрь двора, выложенного тёсаным камнем, на котором от старости вытерлись хорошо заметные дорожки в тех местах, где двор чаще всего пересекали.

– Добрый день! – окликнула её от летнего очага невысокая крепкая женщина. – Кого ищешь?

– Здравствуй! Отец мне сказал, что в вашем дворе есть щенки.

– А, так ты дочь Лали и Або? Меня зовут Калди. Как мама? Ей стало лучше?

– Сегодня она улыбалась.

– Ну хорошо, хорошо. – Калди отряхнула руки, испачканные по локоть в муке, о передник. – Пошли со мной. Я на днях просила передать Або, что он может прислать кого-то из детей за щенком, видимо, моя просьба летела на крыльях ветра. Вот бы слова так быстро долетали до ушей моих дворовых, когда я их прошу о чём-то.

Аяна улыбнулась. Калди ворчала шутливо и беззлобно, почти как Сола, когда младшие донимали её.

В небольшой конюшне было светло. Некрупная рыжая лошадка потянулась к Калди из денника, и та мимоходом почесала ей нос, оставив на шерсти немного муки.

За кучей сена в углу возились шесть крупных мохнатых щенят, а в углу спокойно лежала их мать.

– Вот. Им почти три месяца. Три кобеля и три суки. Я не знала, что у Ачу течка, иначе бы держала кобеля подальше, – удручённо покачала головой Калди. – Муж не расстроился, конечно, ему-то любая собака годится. Но Або говорил, что хочет собаку для охоты. Не знаю, не знаю. Мать-то у них отличная, а вот папаша…

Всем своим видом она выражала неодобрение.

– О, а вот и он пожаловал!

Аяна обернулась и увидела, как по проходу мимо денника к ней движется кто-то похожий на огромный сугроб с умной мордой и черными глазами и носом. И как-то сразу она поняла, почему муж Калди выменял этого пса у оленеводов-сакихите. Пёс был белым, насколько это было возможно осенью после пробежки в полях, и напоминал то ли снег, то ли облако, то ли отбелённую кудель. Аяна никогда до этого не видела собак сакихите и теперь была совершенно очарована.

Сугроб дружелюбно приблизился к ней и обнюхал, потом подбежал к Калди и сел у её ног, преданно глядя в глаза и ритмично разметая пушистым белым хвостом солому и пыль.

– Тьфу ты, опять грязный! – Калди пошарила в одном из карманов слегка захватанного передника, вытащила полоску вяленого мяса и вытянула руку вперёд.

Пёс взметнулся в воздух, клацнули блестящие белые зубы, а мгновение спустя он уже сидел на том же месте, хвост вилял по полу, цепляя соломинки.

– Ты смотри, что делается. Олунну, всё, хватит, кыш отсюда, кыш!

Пёс внимательно посмотрел на неё, наклонив голову набок, но она была непреклонна, и он встал и со слегка обиженным видом выбежал во двор.

– А имя-то какое. Олунну! Разве так собак называют? Я ещё пыталась переучить на наше, подходящее, но, представляешь, откликается только на это. И вечно грязный! Отмоешь его, через некоторое время глянь – снова извазюкался!

Аяна еле сдерживалась, чтобы не рассмеяться. Калди, оказывается, ничем не отличалась от мужа с его страстью к собакам. Ей прежде ещё не встречался человек, который мыл бы собаку ради белоснежного цвета шерсти.

– Иди, выбирай пока, а я проверю свою стряпню, – сказала Калди. – Только смотри, вон тот, толстый, обещан.

Она оправила передник и удалилась.

Аяна повернулась к щенкам и присела на корточки. От матери они явно взяли длину ног, от отца – густоту шерсти. Окрас у четырёх из них, включая упомянутого толстого, был в мать, трёхцветный, а двое были белыми. Аяна колебалась, но тут один из белых щенков подошёл к ней и радостно начал облизывать лицо и хватать за пальцы острыми молочными зубками. Она подняла его и пошла к Калди.

– Это кобель, – определила Калди с одного взгляда. – Вторая белая помельче, а этот будет большим, не ниже девяти ладоней. У него костяк, как у отца Ачу, а тот был очень большим для гончей.

– Я возьму его. Спасибо, Калди. Приходи к нам, если что-то понадобится!

– Хорошо. Заеду как-нибудь навестить твоих родителей, – махнула рукой Калди, возвращаясь к очагу.

Аяна нашла взглядом проход, ведущий во двор олем Ораи, и направилась к нему.

Двор олем Ораи был гулким и просторным, его отличало от большинства других дворов то, что в окнах второго этажа были толстые рамы с двойными стёклами. Там кроме летних спален находились утеплённые помещения, в которых зимой в не самые морозные дни можно было долго работать, не зажигая свечей и светильников. Если вышивка во дворе Аяны была не основной работой, а скорее дополнением к ткачеству и шитью, то олем Ораи в своём дворе занималась как раз украшением платья, занавесок, покрывал, подушек и даже обуви и сумок, тогда как за шитьё бралась гораздо реже.

Около сарая стояла двухколёсная тележка, принадлежавшая олем Ати. Её смирный низкорослый гнедой мерин, привязанный у корыта с водой, дремал стоя. Аяна поднялась на второй этаж, по пути встретив несколько правнучек олем, и осторожно постучала в дверь мастерской.

– Заходи! – позвала олем Ораи. – О, это ты, Аяна, моя девочка. Ты принесла мне выбеленные холсты?

Она прищурилась, вытягивая шею и пытаясь рассмотреть, что же держала в руках её гостья, и Аяна рассмеялась.

– Нет, олем, это наша новая собака!

– А, это, видимо, отпрыск белого любимчика Калди. Он похож на белёную ткань. – Олем наконец нашарила рукой очки и водрузила их на переносицу. – Теперь и мои волосы стали такими же белыми. Отпусти его на пол, пусть бегает. Если он испачкает пол, я позову кого-нибудь прибраться. Смотри, Ати, Аяна принесла нам немного снега с вершины горы, и у этого снега очень умные глаза.

Олем Ати сидела в широком кресле на овечьей шкуре, кто-то из внучек Ораи пристроил на поручнях мисочки с угощениями. Рядом на столе стояла большая кружка тёплого молока с мёдом. Олем лакомилась сдобной лепёшкой, разламывая её и размачивая в кружке.

– Как чувствует себя мама? – спросила она, подзывая щенка и угощая его кусочком.

– Сегодня она улыбалась. Но вы же знаете, как это бывает. Её настроение очень переменчиво.

– А мы тут как раз говорили о ней, когда ты пришла.

Олем Ораи наблюдала, как пушистое белое облачко бегает по комнате. За станком у окна сидела Асагни, одна из её правнучек, и ткала. Щенок поставил передние лапы к ней на колени, а девушка чесала ему уши.

– Аяна, скажи, а Нэни выбрала, за кого пойдёт замуж? – Ати вытерла рот платочком и повернулась к Аяне. – Рет или Миир?

– Я думаю, что это будет Миир, олем. Он вчера вечером сидел у нас, и мне показалось, что он сейчас накинется на Нэни. Он глядел на неё, как голодный смотрит на кусок хлеба.

Обе олем рассмеялись, потом Ати сказала, обращаясь к Ораи:

– Я же говорила, что эта девочка достаточно умна. Рет прекрасный парень, но этого для нашей страстной Нэни никогда не было бы недостаточно. Миир уравновесит её.

Ораи кивнула. Она помолчала, разгладила на коленях складки длинного кафтана своими пятнистыми пальцами с крупными суставами и аккуратными ногтями. Потом прямо посмотрела на Аяну.

– Милая, ты должна знать. Мы хотели, чтобы твоя мама стала следующей олем.

Аяна растерялась.

– Но как же ты, олем Ораи?

– Милая, мне уже восемьдесят лет. Кто знает, когда я покину этот мир. Если бы твоей маме не было так плохо, она бы уже этим летом стала олем. Конечно, её внук ещё не родился, но это неважно. Традиции – не закон, а лишь направление. Ати говорит, что то, чем болеет твоя мама, либо пройдёт к началу зимы, либо не пройдёт уже никогда. Мы надеемся на первое.

Ати кивнула, подтверждая слова подруги.

– Девочка моя, твоя мама была так близко к миру духов, что самые злые из них проникли в её голову и теперь не дают покоя её мыслям. – Ати помешивала длинной соломинкой своё молоко. – Она не видит ни в чем смысла, так как эти духи твердят в её голове, что она всё равно рано или поздно отправится к ним. Видишь ли, они отравляют её каждую минуту, и когда ей плохо, она боится, что это духи приступили к исполнению своих угроз. А когда хорошо, они просыпаются и начинают внушать ей, что это ненадолго. Что всё хорошее, что есть в её жизни, не имеет никакого значения, потому что в конце концов исчезнет вместе с ней. Когда она потеряла ребёнка восемь лет назад, она была ещё молода и смогла выгнать духов и своей головы. Теперь же она боится любить малыша, потому что, побывав на пороге туманной долины духов, люди часто начинают бояться любить кого-то. Я много раз говорила с ней. Теперь она либо научится мириться с тем, что говорят ей духи, либо сдастся, и её душа совсем погрузится в темноту.

Она замолчала, глядя, как по лицу Аяны катятся слёзы.

– Передавай маме привет. Я заеду, пока ты будешь на болотах. Хочу до первых холодов проведать всех, кого смогу. Мне, конечно, не восемьдесят, а всего-то семьдесят шесть, но кто знает, когда моим дням суждено закончиться.

– Милая, передай маме мои слова. Пусть знает, что я хочу видеть её нашей олем, – кивнула Аяне олем Ораи.

Аяна вежливо поклонилась и пошла забирать щенка. Асагни понравилась ему, он устроился у неё в ногах и грыз ножку станка. Аяна взглянула на то, что ткала девушка, подняла глаза и встретила её радостный, лучистый взгляд. На станке были закреплены нити, и ряды утка уже начинали складываться в мелкий рисунок шириной ровно в один па.

Асагни радостно закивала в ответ на вопросительный взгляд Аяны, и та положила руку на её плечо, поздравляя без слов. Асагни растроганно прикусила губу и накрыла её руку своей ладонью, улыбаясь.

Домой Аяна возвращалась с ощущением тепла в сердце и предвкушением чего-то приятного. Щенок прыгал и резвился на длинном шнурке рядом с ней. Солнце светило в спину, и она забавлялась, высоко поднимая ноги и наблюдая, как меняется при этом её тень. Слова олем Ати, что тоска мамы может никогда не пройти, спрятались где-то на дне её мыслей, как взбаламученный ил постепенно опускается на дно ручья, а все остальные чувства были прозрачными и чистыми, как ключевая вода.

Предвкушение действительно оправдалось. Мама стояла у очага бок о бок с Нэни и улыбалась, а в одной из больших чугунных форм томились в сметане нежные кусочки зайчатины. За столом сидели отец с близнецами, а ещё Сэл и Ансе. Фасоль уже была готова и стояла в большом горшке на краю очага.

– Айи! – помахала ей рукой мама, но когда Аяна подошла поближе, мамины брови поползли вверх. – Что это? Откуда он?

– Это наша новая собака, – сказал отец. – Оше одной уже трудно будет охранять двор, если опять придут лисы, поэтому я решил, что ей нужен помощник. Аяна сегодня ходила за щенком.

– Это не похоже на собаку, – сказал Арет. – Это похоже на странную маленькую белую овцу. Аяна, по-моему, тебя обманули.

– Это не овца, а коза, тупица, – возразил ему Тамир. – Посмотри, ноги покрыты мехом. Где ты видел овцу с такими мохнатыми ногами?

Он встал и подошёл к пёсику. Тот припал на передние лапы и завилял хвостом, радуясь вниманию.

– В любом случае, чем бы это ни было, оно довольно смелое. Обычно детёныши тоскуют по матери, а этот, смотри, довольно бойкий. Может, из него и выйдет что-то достойное.

– Да что вы несёте, – сказал Сэл с лёгким пренебрежением в голосе. Он сидел, подперев голову рукой, и наблюдал за пёсиком. – Посмотрите на шерсть… на уши. Это же помесь лохматой собаки оленеводов. Вы что, не помните, как тот мужчина из верхних менялся с сакихите прошлой зимой? Он же отдал за того кобелька целый…

Аяна заинтересованно посмотрела на брата, и он осёкся, потому что понял, что сболтнул лишнего. В тот зимний день близнецы ушли из учебного двора, отговорившись делами по двору, а он увязался за ними. Конечно же, их единственным «делом по двору» было мотаться по деревне и совать нос в чужие дела. Они называли это расплывчато – «быть в курсе происходящего». Именно так они оказывались в совершенно разных местах и иногда слышали то, что не было предназначено для их ушей.

Но Сэлу повезло – все были заняты щенком, и никто не стал вспоминать, при каких обстоятельствах и в какой день к ним приходили оленеводы. Он незаметно выдохнул и решил на всякий случай помалкивать.

– Как назовёте его? – спросила мама, обращаясь ко всем сразу, и все, включая отца, загалдели.

– Тихо! – вдруг воскликнул Ансе. – Мама, а давай ты сама дашь ему имя?

Мама приподняла задумчиво бровь.

– Хмм, дайте подумать. Назвать его по его цвету было бы слишком скучно. Может, назовём его Рафу – звонкий?

Щенок громко тявкнул, и все рассмеялись.

– Нэни, посмотри, готово, – сказала мама. – Доставай посуду.

Мясо было готово, Нэни поставила большую форму посередине стола, и все накладывали себе в миски фасоль и тушёную зайчатину. Нэни строго следила, чтобы тем, кто отсутствовал за столом, тоже осталось по порции.

– Уф, как вкусно. Вот бы каждый день есть зайчатину, – мечтательно вздохнул Арет, вытирая рот куском хлеба.

– Ну и что ты будешь делать, когда съешь всех зайцев в долине? – Тамир откинулся на стуле и незаметно распустил поясок штанов.

– Их невозможно съесть всех, они плодятся, как бешеные. Их всё ещё слишком много. С того года, когда лисы заразились и дохли по всем склонам, помнишь? Нам было лет по шесть. На следующий год эти ушастые заполонили долину и погубили столько посадок! – сказал Арет, явно сожалея, что текущий год выдался не таким «урожайным» на зайцев.

Аяна тоже помнила тот год. Именно тогда от той же неизвестной болезни, которая уменьшила поголовье лис, умирали и люди. Маленький Барр тоже заразился, как и родные Кори. И, как и они, ушёл в страну духов.

Она подняла глаза на маму, в страхе, что она тоже вспомнит события того года, но мама не слышала. Она наклонилась к Рафу и протягивала ему кусочки вяленого мяса, трепала его за мягкие уши, а он сидел и по-собачьи улыбался.

Из сарая вышла Оша, которая всё это время отсыпалась после долгого похода в горы. Она была худовата даже для гончей, седая морда выглядела заспанной. Конечно же, ей было мало той каши с мясными обрезками, которую Нэни поставила рядом с ней на конюшне. Она целенаправленно шла к столу, чтобы положить длинную грустную морду кому-нибудь на колени и печальными влажными глазами следить, как его ложка движется к тарелке и обратно, пока он не сдастся под умоляющим, жалобным взглядом и не начнёт кидать ей под стол куски своей еды. Менее всего Оша ожидала увидеть ещё одну собаку, хоть и маленькую.

Она замерла на месте, потом резко легла на землю. Хвост мелко дёргался, шея была напряжённо вытянута, нос без остановки двигался. Рафу подбежал к ней, но она глухо зарычала и с неожиданной для её возраста прытью отпрянула назад. Это повторялось несколько раз, пока она не поняла, что такие манёвры лишь отдаляют её от стола и еды на нём. Она обошла Рафу по широкой дуге, косясь на него и порыкивая, подошла к отцу и положила голову на его колени.

– Лали, что у нас из остатков можно дать собаке? – спросил тот, почёсывая белую морду и рыжие уши. – Кашей она не наелась.

– Я сейчас посмотрю, – сказала Нэни, – сиди, мама.

Она сходила в кладовую, принесла объедки и потроха, смешала с остатками каши и пододвинула миску Оше.

– Когда ты стала такой хозяйственной, солнышко? – Мама смотрела на неё с удивлением, и Нэни улыбнулась.

– Наверное, я просто повзрослела. С детьми такое случается рано или поздно. Они растут, становятся хозяйственными, а потом воспитывают своих детей…

Аяна, которая за вкусной едой забыла обо всём на свете, поперхнулась. Как она могла забыть про важные новости?

– Мама, я была сегодня у олем Ораи. Угадай, что она мне сказала.

Все заинтересованно посмотрели на неё, а мама недоуменно пожала плечами.

– Она сказала, что хочет, чтобы ты стала следующей олем.

От волнения мама побледнела.

– Олем Лали, да? – улыбнулся отец, немного помолчав.

Слова катались у него на языке, как галька, обточенная рекой.

– Мне надо подумать. – Мама выглядела растерянной. – Я считала, что олем будет из её родни. И я не думала, что это будет так скоро.

– Ну, она просто думает наперёд. В конце концов, две олем – гораздо лучше, чем ни одной. Вряд ли она будет вмешиваться в твои решения, Лали. Я думаю, ты будешь хорошей олем.

– Або, я же сказала, что подумаю. Извини, у меня немного болит голова. Я пойду отдохну.

Отец вздохнул, встал и протянул её руку. Она взяла её и вышла из-за стола, задумчивая, но не печальная, и Рафу последовал за ними в дом.

– Ну вот, он выбрал себе хозяйку, – надулся Арет. – А всё потому, что она дала ему пару вкусных кусочков.

– Да что ты ноешь, ты даже за собаку его не принял, – моментально отозвался Тамир. – Или ты готов ходить на охоту с овцой?

– Единственный баран тут – это ты! – Арет треснул брата по загривку так, что тот едва не слетел со стула, а Тамир не стал сдерживаться и смачно отвесил ему такой же подзатыльник.

– А ну вон из-за стола! – глаза Нэни метали огонь и молнии. – Ещё посуду мне тут разбейте, полудурки!

– О, это мы запросто! – воскликнул Арет, и чуть не поплатился за свою смелость – сковорода пролетела в двух пальцах от его уха. С Нэни было опасно шутить.

Он сгрёб брата за рубашку и утащил от очага. Нэни, вздыхая, пошла за сковородой. Сэл и Ансе, видя, что дело движется к мытью посуды, моментально куда-то испарились.

Девушки помыли посуду и стол, придвинули стулья.

– Мне нужно сходить к Тили, – сказала Аяна, – я обещала ей новости.

– Иди, рыбка. Ой, нет, подожди! – Нэни быстро вынесла из кладовой маленький свёрток. – Это для Тили. Мы с олем Нети смешали это для неё. Тили жаловалась как-то раз, что после стирки у неё трескается кожа на руках. Пусть попробует эту мазь. Должно помочь. Она твёрдая, но тает, если водить ею по коже, вот так, – она поводила свёртком над своей рукой. – Пусть хранит в прохладном месте.

– Спасибо, Нэни!

Аяна сунула свёрток в сумку и поспешила к подруге.

Тили сидела всё там же, в детской, но к двум мальчишкам на полу добавились ещё три девчонки: её старшие сёстры привели своих малышей.

– Тили, я смотрю, ты времени зря не теряла! – расхохоталась Аяна. – А эта чья? – показала она подбородком на девчушку лет четырёх, которая была ей незнакома.

– К сестре пришла подруга с дочкой. Они с сестрой ушли работать в мастерскую, а мама привела ребёнка сюда и сказала, мол, где четыре, там и пятый. И теперь их вон сколько.

– Ваша кошка справлялась и с восемью, помнишь? – Она протянула Тили сверток с мазью. – Это от Нэни, чтобы руки не болели после стирки.

– Спасибо. Знаешь, Айи, тебе не кажется, что кошка немного проще относится к жизни? – развеселилась Тили, и в комнате стало как будто светлее.

Аяна посмотрела на корзину с бельём и удивилась. Кроме той рубашки, которую подруга подшивала с утра, готовы были всего две сорочки.

– Это всё, что ты успела починить?

– А ты попробуй что-то сделать, когда постоянно приходится это откладывать и идти их разнимать! А ещё по очереди ходить с ними в нужник. Не считая того, что я какое-то время сидела с ними во дворе у очага, пока они ели.

– Давай я помогу тебе. Дай иголку! Слушай, Тили, а та малышка случайно не спит?

Аяна не раз, сидя с младшими, видела, как дети засыпают прямо во время игры. Одна из девочек сидела подозрительно тихо. Тили встала и заглянула в лицо малышке.

– Вот досада! Айи, она и правда заснула, а я не заметила. Остальные так орали, что на неё я и внимания не обратила. Как она умудрилась заснуть в таком шуме? Стой, Тарно, откуда у тебя сажа?

Тарно попытался спрятать сажу от Тили, и у него почти получилось. Пока Аяна отмывала проказника в купальне, Тили перенесла спящую девочку на одну из кроватей и укрыла одеяльцем.

– Теперь осталось оттереть всё, чего он успел коснуться, – сказала Тили, оглядываясь.

Сажа весёлыми крапинками притаилась повсюду, и Аяна удручённо вздохнула.

– Да сколько у него рук-то, а? Смотри, Тили, вон ещё пятно, на подоконнике.

– По-видимому, не меньше восьми. Смотри, и тут. О, а туда он как дотянулся? – Пятно сажи было примерно на уровне её глаз.

– Это, наверное, уже я, когда несла его мыть. Ему сюда ну никак не забраться, – с лёгким сомнением в голосе сказала Аяна.

– Вот не стала бы я так уверенно утверждать! Как хорошо, что хотя бы одна спит. Хотя, конечно, её мать будет недовольна. – вздохнула Тили. – Ну, вроде всё. Откуда он взял эту сажу?

Следы хулиганства были уничтожены, и девушки сели за починку одежды. Вдвоём, под весёлую болтовню, работа спорилась, всё удавалось починить без следов, и они были весьма довольны собой.

– Я думала, олем будет из двора Ораи, – сказала Тили, когда Аяна рассказала ей главную новость.

– Мама тоже так думала. Но посмотри. Мама шьёт лучше всех её внучек, а дочери олем уже не молоды. Если бы они сами мечтали стать олем, то давно бы изъявили желание. Правнучка тоже не подходит, так как её дочери всего двенадцать, и вряд ли та в ближайшее время обзаведётся семьёй.

– Да и во дворе Калди нет никого, кто превосходит твою маму. Остаётся лишь моя, но она никогда к этому не стремилась, и, к тому же, она больше ткёт, чем шьёт.... Она много раз говорила, что ей хватает своих детей, упёртых, как бараны, чтобы ещё тратить силы на чужих, – улыбнулась Тили. – Хотя, если подумать, она бы прекрасно справилась.

– Мне тоже так кажется, – хихикнула Аяна, вспомнив взгляд Вагды. – О! Тили! Кажется, у олем ораи будет ещё один праправнук. Асагни ткёт керио. Я видела сегодня начало. Очень красивый узор. Только нитки, по-моему, она взяла наши. Её мать не прядёт такие, она из двора печника. А мама как раз красила такие синие в прошлом году, когда носила Вайда.

– Асагни… Помню! Такая, высокая, тоненькая. Ну, не у всех матери прядут нитки, годные на керио, – хихикнула Тили. – Это нам с тобой повезло, можно сказать. У наших первенцев будут очень красивые керио. Яркие, как праздничное платье.

Аяна сложила очередную рубаху и улыбнулась.

– Что? – хихикнула Тили. – Я смущаю тебя? Прости.

– Нет… Нет. Просто представила тебя с ребёнком в керио за спиной, – смущённо сказала Аяна. – Особенно подросшим, как Вайд.

– Я поняла, – наморщила нос Тили. – Знаю. Я носила Тарно как-то раз. Ему был год, и я привязала его спереди. Он начал подпрыгивать в керио… Да уж. Но, может, к тому моменту, когда у меня появятся дети, я ещё подрасту, как думаешь? Не то чтобы мне было тяжело… Но управляться с почти семью па ткани мне было непросто. Ну, ты знаешь. Тилеми вечно ездила на тебе.

– О, да, – с чувством сказала Аяна, перебирая в памяти некоторые такие «поездки». – О, да!

Они рассмеялись, но тихо, чтобы не разбудить малышку.

Чуть позже, когда они закончили с одеждой, зашла старшая сестра Тили с подругой. Они забрали всех детей, чтобы по дороге развести по дворам. Подруга сестры, вопреки опасениям Тили, вовсе не сердилась, что её дочь заснула. Она поблагодарила девушек, дала Тили несколько ароматных полосатых яблок и увела девочку, которая как раз проснулась и тёрла маленькими кулачками сонные глаза.

– Совсем как Нэни по утрам, – сказала Аяна, провожая их взглядом. – Иногда мне кажется, что она настолько глубоко заходит в свои сны, что потом едва находит дорогу обратно. Как-то раз она говорила, что, если постараться, можно видеть во сне то, что ты хочешь. Я читала о таком в одной из книг Ранты.

– Ну, если долина снов действительно находится перед входом в долину духов, то неудивительно, что Нэни с её даром убеждения смогла найти там себе провожатых. Думаю, среди духов немало красивых молодых парней, которые с радостью покажут твоей сестре всё, что она пожелает. – Тили рассмеялась, потом подумала о чём-то и слегка покраснела.

– Что ты имеешь в ви… Тили! – Аяна схватила подушку и кинула её в подругу. Как ты можешь думать о таких вещах!

– Да что такого я сказала! Ты ходишь помогать Соле в родах, и тебя смущает эта тема? Все иногда об этом думают. Мы же не маленькие дети. Олеми вышла замуж, когда была в нашем с тобой возрасте.

– Сола говорит, что плоть – это плоть. А ты говоришь немного о другом… И я не думаю. – Аяна пожала плечами. – Пока ты не начинаешь вот так шутить. А ты?

Тили помолчала.

– Раньше эти мысли как-то смущали меня. Но теперь иногда… – Она замолчала, брови задумчиво сдвинулись. – Неважно. В общем, мне кажется, все иногда думают о ком-то в этом смысле.

Аяна задумалась, потом всё же спросила:

– А о ком думаешь ты? Случайно не о Коде?

Тили моментально вспыхнула, как алые лепестки сонного цветка. Она снова помолчала, потом сказала:

– Айи, прости, что я так неудачно пошутила. Давай не будем говорить на эту тему.

Её голос был серьёзным, и Аяна в растерянности кивнула. Она не до конца понимала, почему эти слова вызвали такие краски на лице подруги.

– Я пойду, Тили. Алгар хотел зайти сегодня. Ему нужна сумка для флейты.

– Хорошо. Передавай всем приветы.

Двор был пуст, все, кроме мамы, Солы и младших детей, ушли на общий двор ворошить власку, чтобы она равномерно высыхала. Аяна поднялась наверх к мастерским и увидела Шоша. Он сидел с очень мрачным выражением на морде и не отрываясь смотрел в приоткрытую дверь мастерской. Аяна погладила его по голове, но он не пошевелился.

Мама сидела в мастерской у станка, Рафу лежал у её ног, как белое облако, почему-то спустившееся к подножью горы.

– Ты видела Шоша? Давно он так сидит?

– Да. Обернись, – улыбнулась мама.

Аяна обернулась, проследила направление взгляда кота и тоже улыбнулась, поняв, куда именно он уставился. Предметом его пристальнейшего внимания был малыш Рафу.

Аяна присела возле мамы, обняв её и уткнувшись носом в тёплые мамины колени. Рафу вскочил и стал вылизывать её щёку.

– Твоя голова прошла?

– Да, мне гораздо лучше. – Мама погладила её по голове. – Я сказала Соле, что она может не возиться со мной. Когда на улице прохладно, голова не так болит. Ты была у Тили? Когда пойдёшь к ним завтра, скажи Вагде, чтобы она зашла ко мне. Нам надо поговорить.

– Хорошо, мама. Я хотела спросить, можно мне взять кусок кожи из шкафа? Я обещала Алгару сшить сумку для его флейты.

– Конечно, можно. Нэни говорила, что ждёт сегодня Миира, Алгар придёт с ним?

– Наверное. Я не знала, что и Миир придёт, – пожала плечами Аяна.

– Нэни сказала мне, когда ты ушла. Она взяла мои браслеты. Миир часто заходит в последнее время, да?

– Да, мама, частенько… А недавно он принёс подарок, и Нэни кормила его ужином.

Мама задумчиво пожевала губу, потом пожала плечами.

– Ну, пусть будет так. Он, правда, старше неё, но и Нэни не по годам взрослая. Мне даже кажется, что между вами не меньше десяти лет разницы. В любом случае, она бы не стала никого спрашивать, даже меня. А ты, Айи? Замирает ли твоё сердечко при виде кого-то? – Мама смеялась. – Может быть, это Алгар?

– Мама! – Аяна укоризненно посмотрела на неё. – Это что, заразная болезнь, которую ты подцепила у Вагды? Она тоже всё время говорит о Тили и о том, когда выдаст её замуж.

– Солнышко, чем больше женщина взрослеет, тем реже ей доводиться переживать трепет в сердце. Так уж устроена жизнь… Мы все немного черствеем со временем. С течением времени наши чувства иссякают, как вода в старице реки. Ведь мы отдаём их своим детям. Но когда наши дочери подрастают, мы вместе с ними можем иногда пережить волнения первой любви, и это снова наполняет чувствами нашу душу, как наполняют озеро горные ручьи. Помнишь, когда тебе было двенадцать, как увлечённо ты играла с маленькой Тати в её простенькие игрушки и хохотала? Без Тати, которая играла рядом, и её восторга, вряд ли бы погремушки доставили тебе столько радости.

Аяна кивнула. Она помнила эти игры и то, как они с сестрёнкой радовались, будто были одного возраста.

– Пожилые тётушки вечно судачат о ком-то за работой, – хихикнула Аяна. – Так радостно сплетничают, будто это им признались и спросили.

– Да, солнышко, – улыбнулась мама. – Именно так. Кто-то совсем перестаёт проживать свою жизнь и пытается жить жизнью своих детей. А потом ему становится и этого мало, и хочется не просто смотреть на чужую любовь, но и управлять ею… Поэтому иногда молодые пары уходят из своего двора и селятся в чужом, как, к примеру, наши Мара и Аремо. Мара после Тэта сказала, что не хочет больше детей, и Аремо с ней согласился. Но его мать очень хотела много внуков и стала день за днём напоминать ей об этом, а потом и упрекать. И посмотри, чем это закончилось. – Она вздохнула. – Надеюсь, когда я постарею, я не распугаю всех своих детей со двора. Ну, если я стану олем, у меня будет достаточно собственных дел, чтобы не вмешиваться в жизнь моих детей. Да, Рафу?

Щенок поднял голову и посмотрел на неё, навострив уши и будто понимая, о чём она говорит.

– Тогда не спрашивай, есть ли у меня жених, – засмеялась Аяна.

– А мне и не надо. Некоторые вещи я слышу и без слов.

– Зачем же ты тогда спрашиваешь?

– Знаешь, Айи, иногда, чтобы разобраться в чем-то, нужно произнести это вслух. Если ты произнёс что-то, что соответствует истине, твоя душа останется спокойной. Но если сказанное тобой вслух – неправда, то ты почувствуешь это, и душе станет немного дурно, как животу после негодной еды. И чем больше и страшнее сказанная ложь, тем тяжелее внутри. Конечно, бывает, человек годами убеждает себя в какой-то большой неправде, так что в конце концов и сам начинает в неё верить. Тогда, будучи сказанной вслух, эта неправда лишь слегка тревожит его душу… или не тревожит вовсе. А иногда человек долго живёт с тяжестью в душе, не понимая, почему ему так неуютно. Только ответив на чей-то вовремя заданный вопрос, он начинает понимать, что именно его гнетёт. Олем Ати как раз умеет задавать правильные вопросы. Это очень важное умение, и мне его иногда очень не хватает.

Мама закрыла глаза и откинулась на спинку стула.

– Хватит с нас серьёзных разговоров. Если у тебя на душе светло, то они и не нужны, а у меня от них может разболеться голова. Ступай, солнышко. Я поработаю.

Аяна в задумчивости спустилась по лестнице. По дороге она остановилась. Надо было кое-что проверить.

– У меня на душе светло! – громко сказала она, не почувствовала никакого несоответствия и тихонько рассмеялась.

Нэни уже была у очага. На её запястьях блестели мамины звенящие браслеты, а волосы она заколола наверх тремя деревянными гребнями. Аяна заговорила с ней, но Нэни явно думала о чём-то своём, по несколько раз всё переспрашивала и рассеянно улыбалась, смотря куда-то мимо вещей. Аяна отчаялась привлечь её внимание, вздохнула и пошла в кладовую за кожей.

Они редко шили обувь, потому что отец предпочитал менять её у кожевенников, но на всякий случай в их кладовой хранились отрезы средней и толстой кожи, необходимые в хозяйстве для починки упряжи, обуви, мебели. В мастерской из такой кожи они шили сумки, а дед Баруф в своё время изготавливал кожаные бурдюки для воды и молока. Один из его бурдючков как раз носила с собой Аяна. Потом старший сын Баруфа вместо него стал заниматься кожей и ушёл к жене на один из кожевенных дворов, а дочь, Лали, осталась и продолжила ткать полотно из власки и кроить и шить одежду.

Дед Баруф остался при дочери, но последние несколько лет жил совсем обособленно, стараясь не пересекаться с остальными обитателями двора. Все уважали его уединение и не навязывали ему своё общество. Только маленький Ансе, который, видимо, унаследовал от деда любовь к тишине, ходил к нему в комнату, и они подолгу сидели там тихонько, каждый в своём углу. Ансе рисовал что-то грифелем в большой книге для записей, а дед дремал или возился с полосками кожи, которые потом шли на тетиву луков и самострелов. Ансе внимательно следил, как дед нарезает шкуры, развешивает в углу своей комнаты, натянув и скрутив каждую полоску в жгут и обрабатывая её шлифовальным бруском до тех пор, пока на срезе не получится ровный круг. Он помогал размачивать эти жгуты, шлифовать их снова и натирать воском и жиром. Дед Баруф не отмахивался от него и не пытался прогнать, наоборот, всячески поощрял интерес мальчишки к своему делу.

– Ну и что, что маленький, – сказал он маме однажды, когда пятилетний Ансе из детской улизнул к нему в комнату и был найден там после недолгих, но суматошных поисков. – Он, небось, соображает получше некоторых «больших».

Сейчас Ансе было почти восемь, и они с дедом сдружились весьма крепко. У деда всегда находилось свободное время, не то, что у старших братьев с их вечными проказами, а ещё он, в отличие от сестёр, не визжал, когда Ансе притаскивал с полей мёртвую пёструю сороку, а наоборот, помогал расправить и закрепить лёгкое тельце на большой доске, и, пока Ансе внимательно рассматривал и зарисовывал расположение перьев, посмеивался в седые усы.

Единственным, к чему дед остался равнодушен, было рисование людей. Ансе как-то раз принёс ему лист с портретом женщины, черты которой деду были очень хорошо знакомы.

– Хе, – сказал дед Баруф, – хе. Смотри-ка, какова тетива. Это ж старая Пати с северного двора. Даже выражение лица такое же. Как будто она клопа под носом раздавила.

Ансе кивнул.

– Только зачем её рисовать? Ежели мне захочется на неё полюбоваться, я сам схожу и посмотрю. Но это навряд ли.

Ансе пожал плечами, ничуть не обижаясь, и убежал. Он продолжил иногда рисовать портреты, только деду их не показывал, и они оба были вполне довольны друг другом.

Та кожа, которую использовал дед Баруф, лежала отдельно, в сундуке, переложенная мешочками с травами для отпугивания жуков-кожеедов. Аяна не стала трогать его запасы. Она открыла настенный шкаф, в котором снизу были сложены небелёные полотнища, сотканные из власки, а сверху, переложенные вощёной бумагой, хранились куски коровьей и телячьей кожи разной выделки. Аяна провела пальцем по краям шкур, подумала и выбрала толстый, гладкий кусок кожи красивого коричневого цвета. Такая сумка прослужит долго, и неизбежные царапины на ней не испортят внешний вид.

Она свернула его, сунула под мышку и вернулась к очагу, налила кружку тёплого питья, посидела у стола, наблюдая за движениями Нэни, которые были как задумчивый танец, потом пожелала сестре доброго вечера и поднялась в мастерскую, чтобы оставить там выбранный кусок кожи.

День близился к закату, мама, уходя из мастерской, закрыла ставнями окна с южной и западной стороны, и в комнате уже сгущался полумрак. Аяна положила кожу на широкий стол и огляделась. Тут было тепло, уютно пахло нагретыми досками и пылью, а ещё влажными холстами. В плотной, почти ощутимой тишине она подошла к северному окну, которое выходило во двор, и прижалась носом к стеклу. Оно, как и стёкла в летней спальне, было немного неровным, и, если смотреть сквозь него и при этом медленно двигать туда-сюда головой, смешно меняло очертания предметов во дворе.

Тётка Сола вышла из детской, чтобы зажечь свет в подворотне. Она проверила уровень масла в чаше светильника, поправила все фитили и протёрла от копоти закрывавший их большой стеклянный пузырь, потом принесла зажжённую лучину от очага, подожгла фитили и накрыла их стеклом.

Нэни тоже зажгла светильники над очагом и столом и вынула из печи большой пирог. Они о чём-то переговаривались с Солой, потом та ушла в дом, а Нэни накрыла пирог полотенцем и села за стол.

Аяна долго стояла у стекла, дыша запахами дома и почти чувствуя, как время касается её неторопливо мягкими пальцами, зачарованная тишиной и мерцанием света во дворе, и смотрела, как снаружи быстро темнеет. Вдруг Нэни встала из-за стола, помахала рукой и сделала пару шагов к воротам. Аяна прислонилась левой щекой к стеклу и рассмотрела две искажённые фигуры: во двор вошли Миир с братом.

Она чуть отодвинулась от стекла и мгновение нерешительно стояла, но тут Нэни махнула рукой на окна мастерской, и Алгар пошёл в сторону крыльца.

Аяна отошла от окна и села за стол. Сумерки всё сгущались, и почему-то по её телу пробежала дрожь. За дверью послышались шаги, и Алгар зашёл в мастерскую, скрипнув половицей.

– Почему ты сидишь тут одна, в темноте? – Он подошёл к столу, сел напротив и заглянул ей в лицо. – Что-то случилось?

– Нет… не знаю. Я принесла сюда кожу для твоей сумки, и тут было так тихо и спокойно, что я осталась, а потом просто стояла и смотрела на сумерки.

– О… Я уж думал, ты решила спрятаться от меня.

Она попыталась рассмотреть его лицо, но в полумраке видела лишь нечёткие очертания.

Он молчал, и молчание было натянуто, как нить основы на ткацком станке. Аяне почему-то стало неловко.

– Давай я принесу свет, и мы сделаем чертёж сумки. Ты принёс флейту?

– Да. Принёс. Подожди… подожди.

– Что? – она вглядывалась в тени.

Он вдруг встал, обошёл стол и подошёл к ней, взял её за запястье и потянул к себе. Она встала и оказалась совсем рядом с ним.

– Айи…

Его голос сорвался, он замолчал. Она чувствовала его тёплое учащённое дыхание на виске и стояла, будто оцепенев. Не поднимая глаз, она чувствовала, что он смотрит на неё сверху. От его рубашки пахло мылом, деревом, сеном и молоком, а пальцы, которые держали её руку, были чуть влажными, шершавыми и слегка дрожали.

Он придвинулся ещё чуть ближе, и она почти ощущала, как бьётся жилка у него на шее. Он поднял вторую руку и прохладными пальцами слегка сжал её шею под волосами, наклонился к уху и хрипло, как-то отчаянно, как будто умоляя, повторил:

– Айи…

Она вся дрожала, не зная, что делать. Дрожь усиливалась, но вдруг оцепенение прошло, и она сдавленно прошептала:

– Пусти… пожалуйста.

Он сразу отпустил её, и она попятилась назад, к окну. Он остался стоять на месте. Его голова поникла, а руки безвольно свисали вниз.

В странном смятении Аяна повернулась к окну. Мысли метались в голове, но она не могла задержать ни одну и чувствовала себя потерянной. Сквозь неровное стекло было видно, как Нэни протянула руку Мииру через ярко освещённый стол, он взял её руку, потом выпустил, вскочил, как безумный, уронив стул, сделал несколько шагов туда-сюда, рванулся к Нэни и обратно и в конце концов остановился, сцепив пальцы рук на макушке. Нэни что-то говорила ему, и руки её опять словно танцевали, но слова не долетали до Аяны.

– Я пойду. – Голос Алгара был тихим и слегка хриплым.

Она справилась с дрожью и окликнула его, уже выходящего из двери:

– Постой… флейта!

Он остановился на несколько мгновений.

– Не сегодня… Потом. Наверное.

У неё в груди отчего-то заныло. Что-то было неправильно.

Она догнала его, сама не зная зачем, и пошла в двух шагах позади. Он молчал, и в этом натянутом между ними молчании они вышли во двор.

Светильники над столом горели, но Нэни и Миира уже не было. «Наверное, она пошла провожать его», – промелькнула мысль и тут же исчезла в обрывках других мыслей.

Алгар шёл медленно, и ей почему-то казалось – он вот-вот остановится, обернётся к ней и скажет что-то правильное и важное, что сомнёт, сдвинет, рассеет этот гадкий ком в груди и горле. Ещё шаг, ещё один. Он не поворачивался. Она почти собралась с духом, чтобы окликнуть его, но тут он резко остановился. Аяна посмотрела через его плечо.

Там, в пляшущем свете трёх фитилей у стены сквозного коридора была Нэни. Её голова была запрокинута, глаза – закрыты. Миир прижал её к стене, одной рукой сжав оба её запястья и подняв над головой, а второй схватив её за затылок. Два гребня из трёх вылетели из её волос, и локоны рассыпались по плечам, но он не обращал внимания ни на что, не отрываясь, продолжая целовать её шею и губы.

Алгар замер на мгновение, но сразу двинулся дальше. Проходя мимо брата, он хлопнул того по спине, и, не оглядываясь, вышел из ворот.

Миир медленно отпустил Нэни и сделал шаг назад. Она рассмеялась, убирая волосы с лица и шеи, так что браслеты на руках зазвенели. Потом, глядя ему в глаза, подняла на плечи сползшую рубашку, снова рассмеялась, и, растрёпанная, слегка пошатываясь, покачивая бёдрами, пошла во двор. Миир безумным взглядом провожал её, пока она, так ни разу и не обернувшись, не скрылась в доме, потом, не обращая внимания на Аяну, которая замерла на месте, оцепенев, развернулся и молча побрёл в темноту, за братом.

Аяна стояла ещё какое-то время и глядела во тьму за границами двора, потом повернулась, почти не замечая ничего вокруг себя, и пошла к очагу. Пирог стоял на столе нетронутый, накрытый белёным полотенцем. Она долго стояла и зачем-то смотрела на него, потом отнесла в кладовую, вернулась, отряхнула стол, подставила к нему стулья, потом наполнила миску Оши кашей с потрохами. Вдруг ею овладела странная тревога. Она села за стол и спрятала лицо в ладонях.

Самый маленький светильник догорел и погас, несколько раз подмигнув. Холодало.

Из конюшни вышел заспанный Шош и мягко приблизился к ней. Она по привычке опустила руку и погладила его между ушей. Он мурлыкал, тёрся об её ноги, потом запрыгнул на колени и стал бодать её в подбородок маленьким мохнатым лбом.

Аяна подняла голову. Взбудораженные мысли постепенно укладывались, и она почувствовала, что замерзает. Шош настойчиво мял лапами её колени, вонзая в них свои острые коготки.

Раздались голоса, и во двор вошли припозднившиеся домашние. Аяна сидела, будто отгороженная от мира тонким неровным стеклом или неверным осенним льдом затона, глядя, как они заходят в дом.

– Близнецы остались в общем дворе ночевать, – Лойка положила на стол два гребня, которые подняла в подворотне. – Работы много, и они устали. Но позабавиться мы тоже успели! Слушай, на тебе лица нет. Ты что, речного духа увидела?

Лойка, порывистая и внезапная, как весенний ветерок, улыбалась так задорно, что Аяна будто очнулась. Она взглянула на сестру, и этот задор передался и ей.

– Нет, Лойка. Ко мне приходили соседи от нескольких дворов и рассказывали, чем ты занималась последние несколько дней.

Глаза Лойки расширились от ужаса, а ноздри задрожали, и Аяна с весёлым удивлением поняла, что попала в яблочко.

– Ты рассказала маме? – выдохнула младшая сестра с таким неподдельным страхом, что Аяна не сдержалась и улыбнулась. – Да ну тебя с твоими шуточками!

Лойка выругалась и убежала через кладовую в дом, и по стуку сундуков Аяна поняла, что с утра недосчитается кое-чего съестного.

– Я уложил Ансе, – сказал отец, спускаясь по лестнице от зимнего очага. – Он очень устал. Что у нас осталось из еды?

– У нас есть пирог, – сказала Аяна, всё ещё прикидывая, где и как Лойка могла набедокурить.

– Он целый? Оставь лучше на завтра, – сказал отец, широко зевая. – Я сейчас лучше съем варёные яйца и хлеб, а завтра уже выставим пирог. Что-то ты сегодня бледная, Айи. Иди-ка ты лучше спать.

Аяна вздохнула. Идти в спальню, где была Нэни, ей не хотелось. При мысли о сестре почему-то защипало в носу. Она подхватила на руки Шоша, пожелала спокойной ночи отцу и побрела на сеновал. Это был долгий, очень, очень долгий день. Был ли он дарован ей на благо?

Солнце уже давно поднялось. За ночь Аяна немного замёрзла, и первым делом прямо с сеновала через мастерские пошла в спальню взять тёплую шаль, втайне надеясь, что Нэни там нет.

Нэни действительно там не было. Не было и сундука сестры, а с её кровати исчезли многочисленные подушки и одеяла.

Аяна стояла в пустой комнате, и голова её была так же пуста. Она вздохнула, взяла шаль и спустилась налить себе горячего питья.

У очага сидела мама, она уже заварила себе травы и пила настой, умиротворённо глядя на двор. У маминых ног сидел Рафу, а чуть поодаль из-за угла виднелся Шош, тяжёлым взглядом следивший за щенком.

– Мама… – она запнулась. – Мама, а где Нэни?

– Налей себе кружку, там кошачья трава. Нэни уехала, солнышко. Когда вы приедете с болот, будет праздник.

Аяна молчала. Всё происходило слишком быстро, это очень тревожило её.

– Айи, я с утра была в мастерской. Судя по тому, что кожа осталась лежать нетронутой, вы с Алгаром тоже вчера поладили? – Мама увидела, как меняется её лицо, и вскочила, расплескав настой. – Аяна! Что-то случилось?! Ты поссорилась с ним?

– Нет, мама… – Аяна вдруг расплакалась и кинулась к ней. – Мама, я… я не знаю… – Она хлюпала носом и ещё крепче прижималась к маме. – Он держал меня за руку, а я…

– Солнышко, всё хорошо. Милая, так бывает, он не обязан тебе нравиться. Знаешь, бывает даже так, что девушке не нравится ни один парень. Сола… – Она осеклась. – Ну да это неважно. Слушай своё сердце и никогда не иди против него. Никогда, слышишь?

– Да, мама. – Аяна отсела от мамы, но продолжала держать её за руку. – Иногда мне кажется, что Лойка раньше меня повзрослеет.

– Ну, ей почти тринадцать. Одна из твоих прабабушек вышла замуж в пятнадцать, так что такое вполне возможно. Правда, она потом поняла, что поспешила, и чуть позже вышла уже за твоего прадедушку. Да и родители её не сильно обрадовались. Это уж слишком рано, знаешь…

Аяна улыбнулась и хлюпнула носом. Она представила Лойку через пару-тройку лет в роли хозяйки дома и от души посочувствовала её будущему мужу.

– Мне кажется, Лойка не выйдет замуж. Где она найдёт человека, который выдержит такую бодрость и силу духа?

– Айи, мы никогда не знаем, как повернётся жизнь. Когда вы были маленькими, я думала, что Олеми позже всех выйдет замуж – или не выйдет вообще. Она сидела за книгами и не пропускала ни одного дня в учебном дворе. Однако она встретила Арке и почти сразу переехала в его двор. Глядя на маленькую Нэни, которая всё детство только и знала, что спать и есть, я думала, что она останется в нашем дворе до старости и будет заниматься кладовой и очагом, а в свободное время спать. Но посмотри, она учится у олем Нети, а через пару недель ещё и выйдет замуж за племянника арем Тосса, которого лично я считаю самым достойным молодым человеком такого возраста.

Аяна вспомнила, при каких обстоятельствах вчера видела этого достойного молодого человека, и вздрогнула.

– Ну и ты, солнышко. Пока ты не подросла, я думала, что ты будешь влюбляться в каждого мальчика, с которым познакомишься поближе, потому что ты всегда очень быстро начинала видеть самое хорошее в человеке… – Мама налила себе в кружку питьё и тяжело вздохнула. – Прошло время, тебе почти семнадцать, а ты всё такая же чистая, всё так же доверяешь людям, но любовь не приходит к тебе. В горах есть цветы, которые распускаются в сентябре, может быть, и твоё время просто наступит позже? Я лишь немного беспокоюсь, потому что наша весна длится слишком недолго и приходит лишь раз.

Мамины глаза были печальны, и Аяна испугалась, что сейчас она заплачет и снова закроется в своей комнате. Но Рафу встал, подошёл к маме, положил ей передние лапы на колени, и, поглаживая его по голове, она постепенно снова повеселела.

– Помнишь, ты обещала зайти к Вагде? – Она встала и оправила длинный подол. – Я пойду в мастерскую. Вчера приходили женщины с дальнего западного двора, им нужны стёганые зимние куртки. Животные начали быстро обрастать к зиме, и они решили, что пора тоже готовиться к холодам. Одна попросила вышивку и обещала принести мне вяленый окорок.

Мама ушла. Аяна налила себе немного настоя и позвала Шоша, но он тоже направился в сторону мастерской, даже не обернувшись.

Было пасмурно, но тепло, серо-коричневые птички пасси щебетали на крышах двора и прыгали у сарая. Оша дремала возле конюшни большим пегим комком. Аяне на мгновение показалось, что всё вернулось на свои места, но отголоски вчерашнего дня тревожили откуда-то изнутри, и она встала и решительно направилась к Тили.

Подруга сидела в мастерской и ткала неширокое полотнище из грубой пряжи.

– Мама попросила перед отъездом несколько новых грубых полотенец, – удручённо сказала она, перекидывая челнок. – Старые совершенно испортил отец, когда чинил решётку в купальне. Сегодня заходила младшая дочь арем Тосса и сказала, что завтра в утренний прилив мы отплываем. Ты готова?

Аяна сидела непривычно тихо, и Тили заволновалась.

– Айи, да что с тобой?

– Вчера заходил Алгар. Ты была права, Тили.

– Он признался?

– Нет… Нет. Если честно, он два раза назвал меня по имени. И взял за руку. – Она вспомнила сумерки и то, как скрипнула половица, когда он подошёл к ней. Тили посмотрела на неё внимательно. – Тили, понимаешь, он как будто ждал от меня чего-то. Он стоял и дышал на мои волосы, а я просто оцепенела.

– И он поцеловал тебя?

Аяна помрачнела.

– Нет. Но, наверное, хотел.

– Но не стал?

– Не стал. По-моему, он хотел, чтобы я… не знаю. – Она вспомнила растрёпанную, раскрасневшуюся Нэни, её запрокинутую голову, смех, и покраснела. – Чтобы я, как Нэни…

– Нэни?

– Она пошла провожать Миира, и я увидела их вчера, в подворотне. Она была… как ваша кошка весной. Мне кажется, Алгар ждал, что я тоже… – Аяна замялась, подбирая слова. – Захочу, чтобы он меня поцеловал.

– А ты не хотела?

– Я не знаю. Мне было приятно, что он пришёл ко мне. Но… Тили, а когда ты рядом с Коде, тебе хочется, чтобы он поцеловал тебя?

Тили отвернулась к станку. Она молчала, но даже со спины было видно, что уши у неё заалели.

– Айи, – сказала она через какое-то время. – Если я тебе скажу, ты не будешь смеяться надо мной?

– Обещаю, что не буду.

– Я сама иногда не понимаю, чего я хочу. Иногда мне больше всего на свете хочется, чтобы он пришёл и взял меня за руку, и тоже дышал на мои волосы. И мне кажется, что он хочет меня поцеловать, но потом я смотрю на него и вижу Коде, своего друга, которого я поила травами, когда он болел, и который клеил мне деревянные кораблики. И если он подойдёт ко мне, то всё это рассыплется, как самый первый его кораблик, который он склеил бумажным клеем. Но он ко мне не подходит. И от этого я почему-то чувствую облегчение.

Они помолчали.

– Мама сказала, чтобы я слушала своё сердце. – вздохнула Аяна. – Но оно молчит. А может, это просто я не слышу.

Она спустилась к Вагде и передала ей просьбу мамы, потом неторопливо прошлась вдоль реки до затона. Рыбаки у причала складывали под навес рядом с сараем одеяла, верёвки, бурдюки с водой. Несколько человек осматривали днище вытащенной на берег лодки и решали, не нужно ли переконопатить некоторые швы.

Аяна постояла немного, болтая с ними о погоде, потом побрела на дальние дворы за сыром для Вайда, который недавно просила Мара. Она одновременно и боялась встретить Алгара, и хотела этого, потому что чувство неловкой, неприятной недосказанности преследовало её и тяготило. Скотоводческий двор арем Тосса был уже за поворотом, а она всё ещё колебалась, так и не решив, что будет делать, если вдруг встретит Алгара.

– Здравствуй, Мина, – сказала Аяна, заходя во двор по широкой дощатой дорожке. – Я пришла по поводу сыра.

– О, Айи. – Мина, одна из сестёр Алгара, спустилась с крылечка. – Давно не видела тебя.

– Мы ходили к Ларети за молоком и сами делали творог. Ты же знаешь, кроме меня, у нас сыр едят только Ансе и Сэл. Мара хотела дать Вайду попробовать. Я пришла за куском.

– Хорошо. Слушай, Витару нужен будет зимний кафтан. Я не хотела, чтобы он донашивал за Аки. Давай лучше мену? Три головы зрелого сыра на зимний кафтан с войлочной подстёжкой.

– Кафтан?

– Да. Длинный. С запасом, чтобы хватило на следующую зиму. Он пока не ходит в учебный двор, так что не страшно, если будет длинноват. А рукава можно подвернуть. шерсть на твой выбор, да и подбивку тоже. Я тебе доверяю. Ну что, мена?

– Давай. Мена. Принеси мне его рубашку, я сниму мерки.

Мина ушла в дом, и Аяна стояла, ковыряя носком сапога подсохшую глину, потом обернулась. Алгар стоял поодаль с тележкой, на которой возил молоко в помещения сыроварни, и поглядывал на неё, делая вид, что переставляет поудобнее кадушки с молоком. От его взглядов Аяне стало неловко, и она подошла к нему поближе.

– Добрый день, Алгар.

Он смотрел на неё серьёзно и будто с лёгкой грустью, но без злобы или неприязни.

– И тебе доброго дня, Айи. Пришла за сыром?

– Да. Мина меняет.

Он кивнул и отвернулся, потом снова посмотрел на неё, как будто хотел что-то сказать, но промолчал. Аяна почувствовала себя совсем неловко. Зачем она подошла?

– Я пойду. Надо ещё собраться,– сказала она, кусая губу.

Он всё смотрел на неё и вдруг улыбнулся.

– Тогда до встречи завтра на рассвете?

– До встречи! – От его улыбки на душе стало чуть легче.

Он ушёл, везя за собой тележку по деревянному настилу, и Аяна смотрела ему вслед.

– Вот рубашка. – Мина спустилась из дома, держа в руках небелёную сорочку из власки. – Это ему уже почти мало. Ты же знаешь, как они быстро растут, – улыбнулась она. – Заложи вот такой запас в подоле, – показала она пальцами. – И в рукавах нужно сделать отвороты.

– Хорошо. Тебе срочно?

– Не очень. До зимы ещё есть время, да и старый кафтан ему лишь слегка мал. Знаешь, иногда хочется порадовать себя новыми вещами. Не всё же донашивать за другими, да?

– Да, – улыбнулась Аяна. – Ты права. Доброго дня тебе, Мина.

Мина обняла её, и Аяна вышла из двора, убирая в сумку три головы сыра.

От скотоводческих дворов было недалеко до западного общего двора, и ей то и дело попадались навстречу знакомые. Многие останавливались, спрашивали о здоровье мамы и о Нэни, кто-то проезжал мимо, улыбаясь и желая доброго дня. Аяна почувствовала себя спокойно, будто мир вокруг снова принимал её в свой привычный порядок, в свой знакомый круг, из которого она была выбита вчерашним днём.

К дому она подошла уже в хорошем настроении. Во дворе сидел дед Баруф, но, как всегда, завидев её, он лишь приветственно кивнул и ушёл к себе.

Завтра в путь! Долина Рогатого духа, болота, сбор ягоды и соли… Впереди переход по морю, целое путешествие! Аяна спустилась в кладовую, предвкушая это настоящее приключение, и положила головы сыра на полку.

Большой сундук в тёплой зимней комнате еле слышно скрипнул резной крышкой. Аяна вытащила своё старое тёплое одеяло, меховое, из цельной мохнатой коровьей шкуры, обработанной составом, отталкивающим воду, и взъерошила рукой длинный коричневатый мех, слежавшийся от хранения в сундуке. Она помнила его столько же, сколько помнила себя, и каждую зиму оно неизменно ложилось на её кровать, охраняя от холода, точно заботливый лохматый дух. Насекомые не попортили мездру, и она с облегчением вздохнула. Не хватало ещё, чтобы жуки испортили любимое одеяло!

Она скатала его рулоном с другим одеялом, шерстяным, стёганым, и поднялась в спальню. Резной сундук с красивыми птицами на крышке стоял у кровати, заботливо охраняя от пыли и насекомых её наряды. Наверное, стоило уже перебрать их, отложив лёгкое платье, которое не пригодится зимой.

Ворох одежды взметнулся и опустился на кровать. Летние тонкие рубашки вернулись на дно сундука сразу же, а за ними – такие же лёгкие штаны. Уже прохладно для такой лёгкой одежды, она не понадобится в этом году.

По очереди вынимая вещи из сундука, она встряхивала их и придирчиво рассматривала вышивки на штанах, рубашках и кафтанах, то довольно улыбаясь, то слегка хмурясь, если обнаруживала мелкий изъян или неверный стежок, который не заметила и не исправила вовремя. Что-то следовало проветрить перед тем, как убирать на хранение, а что-то – постирать. А вот и цветная безрукавка, пёстрая, расшитая изогнутыми стеблями трав и цветами… Аяна примерила её. Да, уже тесновато в спине. Можно отдать Лойке.

Содержимое сундука, внимательно осмотренное и сложенное обратно, немного удручало. Ни одной длинной рубашки, какие обычно носили девушки её возраста, ни одного длинного платья… Только детские штаны и рубахи выше колена. Правда, как-то раз она пыталась запрыгнуть на лошадь в платье, которое ей отдала Олеми, и его пришлось чинить по боковому шву.

Длинное взрослое платье было, несомненно, красивее, да и полезнее во время летних работ, потому что штаны под длинными подолами хорошо защищали ноги от порезов, царапин и укусов насекомых, но оно путалось в ногах при ходьбе, и то, что Аяна отложила сейчас для поездки на болота, тоже было коротким и удобным, таким, как красная стёганая куртка с рукавами, которые можно было отвязать, превращая её в безрукавку.

Тили как-то предложила подруге сшить длинный кафтан и рубаху с разрезами спереди, чтобы Аяна хотя бы с виду стала выглядеть, по её выражению, «почтеннее» без потери свободы движения. Но мама тогда была занята шитьём на мену, а у них с Тили нашлись занятия поинтереснее, и эту задумку постепенно забыли. Поэтому Аяна продолжала носить удобное короткое платье, иногда поглядывая на длинные расшитые подолы других девушек.

Сейчас Аяна вспомнила тот их замысел и подумала, что обязательно предложит маме сшить такое длинное платье с разрезами, когда та станет олем, но тут же смущённо одёрнула себя – мама ещё не ответила согласием на предложение олем Ораи, а она, Аяна, уже решает, какое платье будут шить в их мастерской.

Оставалось только взять немного еды, и Аяна спустилась в кладовую. Немного вяленой рыбы, несколько свежих яблок, орехи… Будет приятно посидеть и поболтать с Тили, грызя орешки. Головы сыра дразнили круглыми боками, но она устояла перед искушением. Сыр в дороге быстро испортится. Да и съестное нужно было только по пути – на болотах было вдоволь дичи и ягод. А вот лепёшек там не росло, и она было повернулась, чтобы пойти к Нэни и попросить её испечь, но тут же остановилась, вспомнив, что Нэни уехала.

Аяна вздохнула и пошла разжигать печь. Скоро наступят холода, и вся семья будет собираться здесь, у зимнего очага, и мечтать о том времени, когда можно будет перенести стряпню и ужины обратно к летнему, открытому, где просторно и свежо. Всё же даже в таких больших комнатах становится душно и шумно, когда собирается столько народа.

Пока тесто подходило, Аяна немного прибралась у зимнего очага. За лето по углам поселилось немало паучков, которых она длинной метелкой согнала из углов, с лёгким сожалением сметая их паутинки, потом вымела пол, принесла к печи дров из поленницы в сарае, и вернулась к тесту.

Лепёшки ровными рядами лежали на противнях. Аяна прикрыла их полотенцами и заглянула в детскую, но там, к её удивлению, было пусто, как и в мастерской, куда она поднялась следом. Интересно, где мама и Сола?

Кусок кожи, который она выбрала для Алгара, так и лежал тут на столе. В мастерской было очень тихо, и, как всегда, привычно и уютно пахло деревом и холстом. Она вспомнила, как Алгар стоял рядом с ней вчера, и снова почувствовала непонятную тоскливую тяжесть в груди.

Внезапно краем глаза она уловила какое-то движение и повернулась к окну. Кто-то незнакомый вошёл во двор и остановился. Аяна развернулась, и, скрипнув дверью, сбежала по лестнице и выскочила на крыльцо.

Незнакомая девушка стояла у подворотни, и настроена она была, судя по лицу, крайне решительно.

– Где она?

Аяна слегка попятилась, потому что девушка твёрдым шагом направлялась к ней, но спохватилась. Это просто гостья, хоть и немного сердитая, а не дракон из сказаний. Гостей так не встречают!

– Доброго дня! Пусть он будет нам на благо! – улыбнулась Аяна вежливо и немного беспокойно, глядя на яростно нахмуренные брови незнакомки. – Кого ты ищешь?

– Где эта мерзавка? – прошипела девушка, подходя к ней. – Где эта мерзкая гадина?

– Ты… кто ты?

– Позови сюда эту драную кошку! – вдруг крикнула девушка. – Немедленно! Иначе я сама найду и выдеру ей все её поганые космы!

– Да кого тебе позвать? – Аяна про себя перебирала всех, кто в их дворе мог вызвать такой гнев, но на ум приходила только Лойка, да и то лишь из-за того, как она испугалась выдуманного визита соседей.

– Эту плешивую овцу!

Аяне внезапно стало грустно и немного смешно.

– Мы не держим овец.

– Не прикидывайся! Я говорю про эту… эту… Которая уводит чужих мужчин!

Нет, это уж точно не Лойка. Неужели…

– Так ты ищешь Нэни? Она уехала сегодня.

– Куда? Куда уехала?

– Ну, полагаю, к мужу.

– Какому мужу?

– К Мииру.

Девушка в одно мгновение побелела, как холст.

– Муж? Миир? Как муж?

Она слегка дрожала и выглядела оглушённой. Аяне тоже было не по себе от происходящего, но она вспомнила про поездку и лепёшки, которые сами себя точно не испекут, и эта мысль вернула ей самообладание.

– Честно говоря, я не знаю, как ответить на этот вопрос. Иди к очагу, мне надо проверить лепёшки.

Аяна указала рукой на вход к зимнему очагу и сама направилась в ту сторону. С потерянным взглядом, ошеломлённая, девушка шла за ней.

– Садись вот тут, сейчас приду.

Аяна проверила лепёшки и вернулась с заварником и кружкой.

– Вот, давай я налью тебе попить. Тут «лисичкин коготок» и кошачья трава. И как тебя, в конце концов, зовут? Из какого ты двора?

– Я Тилда. Мой отец – кузнец Ортон.

– А, ты из верхних? – Так вот почему Аяна не узнала её. – Понятно. У меня тут три противня лепёшек. Они уже расстоялись, посыпь их, пожалуйста, мукой. Надо быстрее в печь, а то заветрятся и опадут.

Тилда вдруг разрыдалась.

– А… мы… яйцом смазываем… не мукой… – всхлипывала она. – Тогда вкуснее…

Она залпом осушила кружку и уронила голову на руки. Плечи вздрагивали, две небольших бусины в гребне, который украшал причёску, позвякивали друг об друга.

Аяна не знала, что сказать, поэтому просто делала свою работу и поглядывала на Тилду.

– Ты уверена, что он… она… Ты уверена, что у них всё решено? – тихо спросила девушка, поднимая наконец голову. – Он ей муж? Они будут заключать союз?

– Думаю, да, – сказала Аяна. – когда мы вернёмся с болот, будет праздник. – Она вспомнила увиденное в подворотне и несколько раз моргнула, глядя на девушку, чтобы отогнать видение. – Да, он ей муж. Она увезла сундук.

– Я пойду, – тихо сказала Тилда. Её голос был как шелест травы, перезимовавшей под снегом. – Если он теперь её муж, то какая уже разница. Он принял решение.

Она встала и пошла к воротам, обессилевшая и поникшая. Аяна проводила её взглядом и тяжело вздохнула, от всей души сочувствуя.

Целая корзинка горячих лепёшек… Хватит всем. Дюжина сразу отправилась в сумку в чистой тряпице, несколько штук – деду, остальные – подвесить в корзинке в кладовой. Аяна довольно отряхнула руки о передник. Ать! Молодец!

В сумке ждала своего часа свёрнутая рубашка Витара, и Аяна отнесла её в мастерскую. Можно было, конечно, прибраться перед отъездом… Да ну! Стоит отвернуться, и пыль тут как тут. Бесконечное занятие. А вот кафтан Витара сам себя не сошьёт.

Она шла вдоль полок на восточной стене, выбирая ткани для верхней части и подбивки, потом разложила их на столе и приступила к работе.

Вечерело. Работа немного отвлекала от беспокойных мыслей о Миире, Тилде и Нэни, и под весёлые песенки, которая Аяна тихонько напевала, дело спорилось. Ну всё. Остальное – по возвращении. Она сложила детали кафтана на одну из полок и снова похвалила себя. Мине понравится, а запас длины рукавов позволит носить его не один год.

В мастерской снова было темно, и пустой двор за окном навевал одиночество. Она с утра сидела во дворе одна, а ещё так и не поздравила Нэни. Сестра, конечно, не обидится, но поболтать с ней хотелось. Забавно выходило… Они часто спорили и даже иногда ссорились, пока жили в одной комнате, но стоило разъехаться – и воспоминания о совместной жизни стали гораздо светлее и приятнее.

Аяна выбежала из двора через маленькую дверь в помещении конюшни, отвязала Пачу, который мирно пасся у внешней стены, схватила его за пучок гривы и с разбега одним прыжком вскочила ему на спину. Он каким-то образом почувствовал её настроение и прибавил шаг, когда она направила его в сторону двора олем Нети. Прохладный осенний дождь тихо моросил, покрывая пятнами кафтан на её плечах, и она подняла Пачу в рысь вверх по склону. Одно за другим пятна света из подворотен приближались к ней и оставались позади.

Во дворе Нети было немноголюдно: два парня, ровесники близнецов, топили на огне бараний жир, а молодая женщина сидела у сарая и обтёсывала колышки для огорода. В летних спальнях горел свет, и Аяна сразу поднялась наверх. Она с радостью услышала голос Нэни и поспешила в комнату, откуда он доносился. Дверь была открыта, но она замерла на пороге, чувствуя, как холодеют пальцы и губы.

Миир лежал там, на кровати, его рубаха была вся в бурых пятнах. Левый глаз заплыл, под правым расплывался синяк, из разбитой брови сочилась кровь, губы распухли, а волосы слиплись. Нэни сидела в изголовье, тихо плакала и вытирала его лицо и голову смоченной в чашке тряпицей, пытаясь стереть запёкшуюся кровь.

– Пустоголовый тупица, – причитала она. – Олух несчастный!

На плечо застывшей в дверях Аяны опустилась маленькая ладонь.

– Здравствуй, милая. Позволь пройти.

Аяна отскочила в сторону, вежливо кланяясь олем Нети. Та прошла к постели и поставила на пол небольшое ведёрко, от которого приятно пахло лойо и минрэ.

– Иди, милая, – махнула она рукой Нэни, – теперь я посижу с ним немного. Смотри, шалопай, сколько работы нашим рукам из-за ваших глупых и юных сердец.

Нэни уступила ей место и только тут увидела сестру.

– Айи! Ты пришла навестить меня!

– Нэни, что с ним? – Аяна взяла сестру за руку и взволнованно вытащила в коридор. – Он сорвался в горах? Или упал с лошади?

– Какой лошади, Айи? Он подрался с Ретом! Рет пришёл сегодня ко мне и стал спрашивать, хорошо ли я подумала, потом сказал, что Миир меня, верно, опоил чем-то, раз я выбрала его. А этот оболдуй услышал, подбежал и сказал, чтобы Рет не судил по себе. Тогда они сцепились, и у Рета теперь сломан нос, а у этого болвана болит в груди, и я боюсь, что у него сломано ребро.

Аяна стояла, открыв рот. Она видела, как иногда по весне коты дрались за внимание кошек. Видела, как близнецы мутузят друг друга, отвешивая тумаки и подзатыльники, но чтобы два человека передрались так, что один теперь лежал весь в крови и стонал, – такое она видела впервые. В учебном дворе им читали древние сказания о великих воинах и битвах, в которых они побеждали сотни врагов, нанося им кровоточащие раны, о том, как целые армии погибали в сражениях за свою страну или за победу над чужой. Эти слова ничего для неё не значили, а сейчас внезапно обретали страшную плоть. Она представила сотни молодых парней вроде Миира, лежавших в крови, и тошнота подступила к горлу. Она закрыла лицо руками и зажмурилась.

– Айи, что с тобой? – Нэни взяла её за запястья и пыталась заглянуть в лицо.

Аяна вспомнила, как сегодня девушка кричала в их дворе. Ревность… До чего она может довести!

– Нэни, а та девушка… она не приходила к тебе?

– Какая девушка?

– Ну, дочь кузнеца. Тилда.

– Откуда ты знаешь Тилду? – нахмурилась Нэни.

– Она пришла сегодня в наш двор и кричала, что вырвет тебе волосы.

– Пойдём на крыльцо, – вздохнула Нэни. – Не хочу беспокоить их, – показала она взглядом на дверь спальни, кусая губу.

Они молча сидели на лестнице, подложив отполированную доску на одну из ступеней.. Дождь прекратился, в воздухе стоял дух прелой листвы и осени. Двор олем Нети был одним из самых северных, и ветер доносил до них ароматы влажного, потревоженного дождём леса со склонов гор.

– Айи, понимаешь, я долго сомневалась, кого выбрать в мужья. Конечно, всегда можно передумать, но я не хотела ошибаться. Мне хотелось, чтобы всё было совершенным – мой союз, мой двор, а потом и мои дети.

Она вздохнула, теребя краешек верхнего платья, расшитого по подолу, рукавам и вдоль застёжки нежными белыми цветами.

– Мне всё время казалось, что те, кто за мной ухаживает, недостаточно хороши. Кто-то картавил, и слушать его признания было невозможно. Кто-то работал на скотном дворе, и от него слишком сильно пахло. У одного волосы были слишком светлые, у другого из родинки на щеке рос волосок. Все они хотели мне понравиться и носили подарки. Изумительные подарки, Айи! Большое стеклянное зеркало, подушка, которую вышивала сама олем Ораи, стеклянные сосуды в тонкой оправе для ароматных масел, которые я Олеми отдала, помнишь? Но однажды я увидела Миира. А он увидел меня.

Она закрыла глаза и глубоко вдохнула, потом задумчиво коснулась волос за ухом.

– Он был хорош собой. Ладно, нет. Он был лучшим. Самый обходительный, самый вежливый. Самый красивый. Даже когда я увидела, что для чтения ему нужны очки, мне не показалось это нелепым. Но на меня он смотрел… Как голодная собака смотрит на кусок мяса.

Аяна помнила, как он смотрел на Нэни, и кивнула.

– Но мы встречались то тут, то там, и говорили, и ни разу он не сказал мне приятных слов, какие я слышала от других. Он не называл меня красавицей, не хвалил мои вышивки и не напрашивался, чтобы я на нём пробовала свои снадобья или мази. И я решила, что привлекла его внимание только в одном смысле… И как только он утолит своё желание, то я стану уже совсем неинтересна ему. И я оттолкнула его. Мы не виделись половину зимы, весну и почти всё лето. Я стала улыбаться Рету и даже принесла ему еду на поле. А Миир пришёл один раз, но я не вышла к нему, а спустя какое-то время узнала, что его видят с Тилдой.

– Она думала, что он станет её мужем? – Аяна вспомнила, как побледнела Тилда, какой разбитой она казалась после новости о Миире и Нэни, и ей стало жалко девушку.

– Наверное. Миир не стал бы говорить пустых слов, но он думал, что я не хочу больше с ним видеться. А я хотела. И после того, как узнала про Тилду, я пришла к нему сама и поцеловала его.

– Это после того он начал ходить к нам чуть ли не каждый день?

– Ну да. И смотрел на меня так же, и я не знала, как мне быть. Я мучилась сама и мучила его, и сожалела о том поцелуе.

– Но почему ты решилась всё-таки выбрать его?

– Айи, он сделал мне подарок. Подожди. – Она поднялась в дом и спустилась, держа в руках большой предмет, обёрнутый холстом. – Вот он.

Аяна с интересом взяла свёрток и развернула его, положив на колени. Подарок и вправду был прекрасен.

– Все, кто ухаживал за мной до него, дарили мне подушки, гребни, украшения, лакомства и даже красивые башмаки. Они хотели, чтобы я мило выглядела, вкусно пахла, ела сдобную еду и была ласкова с ними. Я думала, что Миир не видит ничего, кроме этого. – Она свела плечи и посмотрела вниз, на свою грудь, на длинные блестящие светлые локоны, – Но оказалось, что он видит гораздо больше, чем остальные. И на следующий вечер я сказала, что хочу быть его, и чтобы он был моим. И тогда он обезумел. Ты видела тогда, в подворотне… – Она опустила голову. – Прости. Я не знала, что с ним тоже стану такой. Я улыбалась парням и смотрела на них, изображая страсть, потому что мне нравилось, как они от этого теряли голову. Но когда Миир в подворотне вдруг повернулся ко мне и запустил пальцы мне в волосы, я почувствовала себя, как… Как кошка по весне.

Она замолчала и снова принялась теребить застёжку платья, а Аяна сидела и гладила пальцами большую книгу, переплетённую в гладкую кожу с тиснением в виде стеблей разных трав. На корешке было выбито имя Нэни, и все страницы были пока совершенно пустыми.

Только внизу на первой аккуратным почерком Миира было выведено:

«Заполняй эту книгу мудростью, как заполнила моё сердце собой».

Предрассветные часы были холодными и мглистыми, густой туман застилал всё – двор, дорогу, реку. Аяна пришла на причал рано, и остальные тоже постепенно подтягивались к лодкам. Кто-то отчаянно зевал, кто-то был бодр и полон сил, несмотря на раннее время, но все были в радостном предвкушении предстоящего путешествия.

Восемь больших рыбацких лодок не могли вместить всех желающих, потому что на каждой с относительным удобством могло устроиться лишь восемь или десять человек, и на каждого, кто собрался тут, приходилось по несколько тех, кто остался дома, немного завидуя. Аяна лишь раз была на болотах, и многие, с кем она ездила в прошлом году, успели завести семью и включиться в дела двора, которые не позволяли отлучиться на эти несколько дней.

– Иди сюда! – замахала ей Тили, когда рыбаки начали распределять места. – Я тут!

Аяна пробралась к ней, петляя между свёртков кожаных мешков, чьих-то сумок и одеял, кадушек и пустых вёдер. Плыть предстояло около полутора дней, и, конечно, хотелось, чтобы компания была самой приятной. Она уселась напротив их лодки, а чуть позже подошёл Коде и кинул свой мешок рядом с их вещами.

– Я с братом, – сказал он удручённо, махнув рукой на Анкана. – Пришлось.

Анкан весело подмигнул ему, тоже бросил мешок и сразу ушёл, болтая со всеми подряд и громко хохоча.

– Это к вам, – сказал один из рыбаков, подводя к ним девушку со двора стеклодувов. Аяна сразу вспомнила её имя – Пасси. Маленькие серо-коричневые птички, которые селятся под крышами дворов, в конюшнях и на сеновалах… Эти пичужки настолько освоились рядом с человеком, что могли даже прыгать по столу в то время, как за ним обедала вся семья, и утаскивать кусочки еды. Правда, поймать пасси не удавалось – птички были очень осторожны.

Девушка внешне и впрямь была похожа на птичку, чьё имя носила. Она мило улыбнулась и села в стороне вязать длинные зимние носки из толстой пряжи с помощью деревянной иглы.

Нарто, на чьей лодке они оказались, ходил туда и обратно, перенося в лодку бочки, бурдюки с водой, вёдра и пустые кожаные мешки, а потом с сыном ушёл к остальным рыбакам, которые собрались на берегу и что-то обсуждали.

Осталось только одно место. Тили пожала плечами, прошлась вдоль берега и вернулась с сердитым парнем из стеклодувов. Он был зол, потому что только что поссорился с одной из девушек в своей лодке, и теперь она не хотела плыть с ним. Парень сердито кинул свои одеяла и сумку в общую кучу и удалился в туман, неразборчиво буркнув что-то.

Тили пихнула Аяну в бок локтем и показала глазами на дальние кусты. Аяна кивнула. Им предстояла долгая дорога на лодке, где почти невозможно было укрыться от глаз попутчиков, и хотелось отсрочить тот момент, когда в этом возникнет потребность.

Возвращаясь, они увидели, что рыбаки, перекрикиваясь, уже отвязывают лодки.

– Ветер скоро сменится, – сказала Тили. – Спешат до прилива. Побежали!

Первая лодка уже выходила из затона, на других люди переговаривались, махали немногочисленным провожающим на берегу, убирали под навесы одеяла и связки пустых мешков, проверяли, прочно ли закреплены вещи.

Аяна повернулась, чтобы положить свои одеяла, и оказалась прямо перед улыбающимся Алгаром.

– Доброго дня тебе, Аяна. Пусть он будет нам на благо!

– Доброго дня, Алгар!

Откуда он взялся здесь? И где сердитый парень? Она растерянно осмотрелась, но того нигде не было видно.

– Давай мне одеяла, я закреплю их с другими под тентом. – протянул руку Алгар, и она покорно отдала ему свёрток.

– Тили, что он делает тут? – спросила она шёпотом, наклонившись к уху подруги.

– Анкан говорит, что тот парень поменялся с ним. – Тили указала подбородком на Алгара, который распотрошил свой тючок и теперь укладывался под борт спать. – Смотри, Айи, поездка точно не будет скучной!

Аяна в этом теперь нисколечко не сомневалась.

Молчаливый Нарто с сыном вывели лодку из затона, и Фно подхватила её и понесла к морю вслед за теми, что вышли ранее. Предвкушение приключения смешивалось с лёгкой грустью от расставания – пусть и недолгого – с домом, и девушки сидели притихшие. Лёгкий ветер был попутным, берега Фно скользили мимо, и довольно скоро река вывела их к обрывам.

Лодки оставили позади устье Фно и вышли в открытое море. Аяна обернулась и посмотрела назад, на долину. Был прилив, и море подступило почти к самому обрыву, на котором несколько дней назад они собирали травы.

Для рыбаков это было обычным делом – вот так вдруг покидать пределы родной долины. Аяна сидела и смотрела, как Нарто с сыном спокойно и уверенно управляются с рулём и парусом. Он много лет ходил болотам на этой лодке и был невозмутим, но для Аяны и многих других это путешествие было настоящим приключением. Сердце в груди замирало от предвкушения нового, палуба поскрипывала, и парус над ней был как крыло серой чайки.

Нарто направил лодку на юг, следом за другими. По правую руку высились прибрежные скалы, облюбованные чайками. Утренний уман здесь был не таким густым, и рассвет, поднимавшийся над морем, зачаровывал Аяну. Она смотрела на небо и пыталась представить, как выглядят с высоты полёта какой-нибудь чайки их лодки на спокойной глади моря. Наверное, почти как брошенные на воду щепки. Каково это – парить над морем на такой высоте? Она попыталась представить, и на миг ей стало одновременно весело и жутко.

– У меня сейчас отвалится нос, – сказала Тили, подсаживаясь поближе. – И, возможно, кое-что ещё. Пальцев я уже почти не чувствую. Айи, достань мне одеяло, пожалуйста.

Аяна кивнула и попробовала развязать узлы, которыми были закреплены их одеяла, но ничего не получилось. Она оглядела дремлющих и спящих товарищей и Нарто с Брентом, что-то обсуждавших на корме, у руля, и Анкан, который задумчиво сидел у борта, поймал её взгляд.

– Помоги, пожалуйста, развязать эту верёвку, – сказала она тихонько, когда он подсел к ним. – Тили замёрзла.

– Хорошо. – Он в два движения распустил узлы. – Этот свёрток? Тили, давай я помогу тебе накрыться. И лучше не говорите слово «верёвка» при Нарто, он очень злится, когда оснастку так называют. Когда я начал ходить с ним в море, я не знал названий, и каждый раз он смотрел на меня с таким свирепым красным лицом, что я от страха всё выучил. А вы при нём лучше просто показывайте пальцем.

Все трое громко рассмеялись. Тили спохватилась, прикрыв рот ладошкой, но было поздно – от их смеха Коде, мирно дремавший у мачты, проснулся и сразу попытался резко встать на ноги. Удар был таким, что его, казалось, было слышно и на берегу.

– Больно… – только и простонал он, упав на четвереньки и уперев макушку в ладони.

Нарто с сыном отвлеклись от своего обсуждения и вопросительно повернулись к ним.

– Живой! Ударился об гик! – махнул им Анкан, и они кивнули и вернулись к своему разговору.

Тили, побледневшая и испуганная, уже стояла на коленях рядом с Коде. Она уложила его под тент на бок, головой на свою ладонь, и пыталась заглянуть ему в лицо.

– Голова не кружится? Не тошнит?

– Не кружится, но болит, – морщась, улыбнулся Коде, и Аяна подсунула ему под голову свёрток. – Не сообразил, где нахожусь, и испугался. Я вчера поздно лёг спать и совсем не выспался. Почему у тебя такие ледяные руки?

Тили убрала ладонь, подняла своё одеяло и снова закуталась в него.

– Я замерзла. Давно не выходила из дома в такую рань и совсем забыла, как пробирает этот туман. Надо было надеть плотную рубашку.

– Возьми ещё куртку из моего мешка. Я, пожалуй, пока тут полежу.

Она поколебалась, но встала, подняла его кожаный заплечный мешок, порылась и вынула оттуда стеганую куртку. Надев её поверх своей, она повернулась.

Куртка едва доходила до бёдер Коде, Тили же она оказалась длиной почти до колен. Рукава свисали и того ниже. Плечи были настолько непомерно широки, что казалось, будто голову Тили приделали к чьему-то чужому телу, которое вдобавок зачем-то укоротили снизу. На этот раз взрыв смеха разбудил и Пасси с Алгаром, причем Коде смеялся громче всех.

– Да ну вас, – хихикнула Тили. – Спасибо, Коде. Так действительно теплее.

Она достала из своего мешка шнурок и подпоясала запахнутую куртку, а потом села рядом с Коде и полностью спрятала руки в рукава, как в муфту, благодарно кивнув Анкану, который заботливо укрыл их обоих одеялом.

Сплошные скалы справа кое-где расступались, образовывая небольшие бухточки. Лодки шли на расстоянии друг от друга, так что голоса и звуки расслышать было нельзя, но вид их парусов успокаивал, а плеск воды о борт убаюкивал. Пасси достала сушёные яблоки, и, конечно же, всем сразу тоже захотелось есть. Ребята сидели и ели лепёшки, орехи, вареные яйца и сушёную рыбу, лодка поскрипывала и покачивалась.

Тили поела, согрелась и смеялась всё тише. Она несколько раз зевнула, а спустя какое-то время Аяна поняла, что подруга задремала. Она знаками показала Коде, чтобы он не шевелился, и он сонно кивнул.

– Пойдём на нос, не будем ей мешать, – негромко сказал Анкан, доставая из мешка девятиструнный ладо.

Они немного поиграли в «поймай слово», а когда игра надоела, Анкан сыграл пару грустных мелодий, перестроил ладо на мажорный строй и подмигнул Алгару. Тот весело кивнул и достал флейту, и они тихонько заиграли песню о парне, который любил подсматривать за девушками, купавшимися в реке. Сами они не пели, но строили очень смешные рожи в тех местах, где в песне парень получал по заслугам от отцов недовольных девушек, их старших сестёр и даже от стада коров, которое паслось рядом с рекой.

Мелодии без слов тихо плыли над водой, перемежаясь песнями о летнем сенокосе, сборе яблок, и тёплые лучи солнца плескались за бортом, разлитые в волнах, искристые, весёлые.

Когда парни устали играть, а девушки – смеяться, они вчетвером сели на носу и просто смотрели, как чайки у берега то пикируют в воду, то поднимаются в воздух.

– Анкан, Алгар, идите к нам, – сказал Брент, подходя к ним. – Подмените у руля. Мы поедим.

– Главное, не забывай: тут нет ни одной веревки! – улыбнулся Анкан, подмигивая Аяне, и ушёл за ним и Алгаром.

Пасси легла, закинула руки за голову и зажмурилась, наслаждаясь осенним солнцем. Аяна, глядя на неё, тоже устроилась поудобнее. Мелодия песенки звучала в голове с такт плеску волн. Анкан очень забавно шевелил бровями в последнем куплете, где по тексту парень получил от коровы рогами пониже спины и улетел из кустов прямо в реку, где купались девушки. Она хихикнула, вспоминая его брови.

– Он такой забавный. И так хорошо играет. Он ухаживает за тобой? – вдруг спросила Пасси, повернувшись к ней.

– Нет, ты что. Мы просто знакомые. Я несколько раз работала вместе с ним на полях, да в общем дворе пару раз помогала в каких-то делах.

– Хорошо, – улыбнулась Пасси. – У него очень красивые глаза. А улыбается он так, что голова может закружиться. Ты не находишь?

– Не заметила, – смутилась Аяна. – Я пойду вязать шнурок под тент, а то от солнца глаза слезятся.

– А у меня всё тут, с собой, – подняла Пасси сумку с вязанием.

Аяна улыбнулась ей и пошла к тенту, но остановилась, потому что Брент прижал палец к губам, показывая глазами в сторону.

Нарто сидел в тени и с суровым видом уплетал сладкий рулет, но Брент показывал не на него, а чуть дальше, и Аяна вытянула шею, заглядывая под тент.

Тили спала там, свернувшись и скинув одеяло, а сзади её, как котёнка, обнимал так же сладко спящий Коде. Он зарылся лицом в её светлые пепельные волосы и счастливо улыбался во сне. В этом положении Тили казалась ещё крохотнее, а Коде – ещё огромнее.

Аяна смотрела на них с умилением, но через несколько мгновений ей стало неловко, будто она увидела что-то, не предназначавшееся для её глаз. Однажды в лесу с братьями они нашли спящего в густой траве оленёнка. Тамир и Арет, конечно же, сразу пошли к нему, но Аяна остановила их. Сейчас она чувствовала нечто похожее.

Меньше всего ей хотелось бы потревожить этот сладкий сон, поэтому она вынула из сумки нитки и тихонько села у мачты.

Когда она связала около полутора ладоней шнурка, Коде наконец зашевелился. Он обнял Тили покрепче, притянув к себе, но, постепенно просыпаясь, открыл глаза, увидел перед лицом её волосы, и в его взгляде отобразился ужас. Коде попытался отодвинуться, но обнаружил, что Тили лежит головой на его руке, и замер, при этом его уши покраснели. Он растерянно смотрел на спящую Тили, потом осторожно, потихоньку вытащил свою руку из-под неё и с облегчением сел, зевая, потирая ладонями лицо и ероша непослушные волосы. Когда его руки коснулись макушки, он болезненно сморщился, потом вновь дотронулся пальцами и сморщился снова.

– Аяна, посмотри, что у меня там на голове, – попросил он, вылезая из-под тента.

Аяна ахнула. На его макушке красовалась синяя шишка размером с половину яблока.

– Коде, тебя точно не тошнит? В ушах не шумит? У тебя там огромная шишка.

– Да вроде ничего такого. Только вот так болит, – с этими словами он снова надавил на шишку и сморщился от боли.

– Коде, перестань её трогать! Тебе нужно быть осторожнее. Сола говорит, что удары по голове очень опасны, потому что иногда кровь начинает течь прямо внутрь головы, и это заканчивается очень плохо.

– Хорошо, хорошо. Я лягу и полежу, да?

– Ты можешь ходить, но не прыгай и не бегай. И, прошу тебя, держись подальше от… – Она неопределенно помахала рукой в направлении паруса. – От всего вот этого.

Тили проснулась и села, зевая.

– Ух ты, уже полдень, – сказала она, разминая шею и закалывая волосы гребнями. – Не помню, когда в последний раз спала так долго.

– Если честно, меня и саму немного клонит в сон. Это похоже на то, как отец возил нас с Олеми и Нэни с собой на поля, когда близнецы были маленькими. Я тоже была совсем маленькой, но помню, как засыпала в телеге вместе с Нэни, потому что телегу вот так же качало на дороге. У нас тогда ещё был не Пачу, а рыжая кобыла.

– Таши, точно! Она ещё любила морковь, и твой отец шутил, что из-за моркови она такая рыжая и стала, – хихикнула Тили.

– Да, Таши. Помнишь, как она открывала денник и съедала всё, что находила у очага? Это из-за неё я тогда поссорилась с Олеми, когда заперла близнецов в её в деннике и не справилась с задвижкой… Таши была очень умной.

– Она разбила ваш стол, когда застряла мордой в горшке. Но Пачу такой же умный, и при этом гораздо более спокойный.

– Да, и я помню, что обещала научить его вставать на колени, чтобы тебе было проще ездить на нём. Как только вернёмся домой, я обязательно научу.

– Сначала нужно добраться туда, а потом уже говорить о возвращении, – вздохнула Тили, глядя на Коде, который умывался, зачерпывая воду через борт. – Надеюсь, на этом неожиданности закончатся.

Ветер менялся, Нарто переставил парус. Они с Брентом поели, отдохнули и сменили Анкана и Алгара на руле.

– Море спокойное, – подходя к ним, сообщил Анкан. – Нарто доволен.

Тили и Аяна одновременно оглянулись на Нарто, который хмуро сидел у руля, глядя в сторону берега.

– Ну да, по нему не скажешь, – рассмеялся Анкан. – но он и правда доволен. Он с другими рыбаками рассчитывал самое удачное время для отправления, и по всему выходит, что они не ошиблись. Мы вернёмся как раз до того, как в наши края придут осенние шторма. Сейчас море тихое, но это затишье перед бурей.

Алгар сел рядом, доставая из сумки почти готовую фигурку коровы.

– Ещё он сказал, что первый шторм пройдёт мимо болот уже через пару дней. Так бывает каждый год, и рыбаки уже научились рассчитывать лучшее время для выхода в море. – Он сосредоточенно строгал фигурку, доводя до совершенства линию спины. – Но нам он не повредит, потому что лодки будут далеко от моря.

Пасси довязала один из носков и тоже пришла к ним под тент. Она убрала вязальную иглу в небольшой твердый кожаный чехол и плотно завязала тесёмки, подошла к Бренту и что-то шепнула ему на ухо. Он сильно покраснел.

– Там… там есть ведро, – показал он рукой в сторону носа и покраснел ещё больше.

Они поели лепёшки и рыбу, потом Пасси достала из мешка медовую коврижку, разломила на части и предложила каждому по кусочку. Анкан отломил себе половинку, а Тили свой кусочек отдала Коде, который очень любил сладкое.

– Как вкусно, – сказал Алгар. – Ты сама пекла?

– Да. Я хорошо умею печь. Сладкие пироги с ягодами в меду, коврижки, медовые пряники. Но лучше всего у меня получаются пироги и пышные лепёшки с травами и молодым сыром. Я хотела напечь их в дорогу, но меня с братом отправили мыть песок в ручье, чтобы у дяди Басто был запас, пока меня не будет.

– Вот бы попробовать! – Анкан мечтательно закрыл глаза. – Я не люблю сладкое, но молодой сыр с травами – это очень вкусно.

– Обязательно попробуешь! Испеку, как только вернёмся. И ты приходи, – кивнула она Алгару. – Приходите все. Сразу после того, как развесим рыбу и уберём ягоды. Перед началом осенних работ устроим себе праздник!

– Можем собраться на общем западном дворе. Там хорошая печь, – сказал Алгар, облизывая пальцы. – Если лепёшки получаются у тебя ещё лучше, чем это, то я съем не меньше десяти.

– Приноси молодой сыр, я наберу трав, – рассмеялась Пасси.

– Договорились!

Они долго сидели, болтая, потом поиграли в «делай или отвечай». Когда солнце подошло к бесконечным скалам, высившимся вдоль берега справа, с ними поравнялись две лодки, и рыбаки какое-то время перекрикивались.

Нарто жестом подозвал Алгара, и тот вернулся к друзьям с новостями.

– Мы не будем ночевать на берегу. Нарто сказал, что надо пользоваться ветром и погодой. Рыбаки решили идти без остановок.

– Ты хочешь сказать, что мы будем плыть всю ночь? – уточнила Аяна, глядя на небо, которое затянулось неплотными легкими облаками.

– Да. В прошлом году в вечерний прилив мы высаживались на берег и ночевали в маленькой бухте, но в этом году они решили идти дальше без высадки.

Тили, которой до ужаса хотелось как следует размять ноги, печально вздохнула, потом улыбнулась.

– Ну и ладно, зато на место прибудем не к вечеру, а с утра! Пойдёмте на нос!

Уровень прилива позволял подойти поближе к берегу, и с такого расстояния прибрежные скалы и утёсы казались ещё выше и неприступнее. Пасси вязала второй носок, тихонько мурлыкая себе под нос. Аяна лениво добавляла петли в свой шнурок, Тили рисовала в маленькой книге для записей узоры для тканых поясков, а Коде взял нож и выстругивал челнок для станка. Алгар почти закончил свою корову и теперь кое-где осторожно дорабатывал ножиком деревянные прядки шерсти.

Солнце скрылось за скалами, начало темнеть. Ветер снова поменялся и стал прохладнее. Они зажгли небольшой светильник, Алгар немного поиграл на сао, а девушки пели, потом Анкан настроил ладо и спел очень печальную песню, и у Коде стал такой несчастный и грустный вид, как будто это его жена ушла в горы и не вернулась, потому что злой дух обернулся красивым парнем и обманом завёл её на край обрыва. Пламя фитилька плясало, тени колебались, и лица друзей приобретали то жутковатые, то смешные черты.

Анкан завернул ладо в ткань и убрал в короб из бирсовой коры с завязками. Корпус ладо требовал осторожного обращения, иначе инструмент рассыхался и трескался, а колки начинали вылетать. Аяна вспомнила, что обещала Алгару сумку для сао, и почувствовала укол совести за невыполненное обещание.

Холодные сумерки сгустились над лодкой, и Коде потянулся.

– Ну что, переберёмся под навес, в одеяла? – спросил он. – Посидим там ещё, а потом – спать. Если мы не будем останавливаться на ночёвку, то доберёмся до места ещё до полудня. Мы пробудем там пару-тройку дней, так что глупо тратить их на сон.

– Ты хочешь спать? – удивилась Тили. – Ну-ка, дай я посмотрю твои глаза. Тебя точно не тошнит?

– Тили! – Он с размаху хлопнул себя по лбу и сморщился от боли. – Я в порядке!

– Я просто спросила, что тут такого, – хихикнула она.

– Ну а я точно выспался, – сказал Алгар. – Зря я спал так долго, теперь ночью буду сидеть тут один.

– Если хочешь, я могу посидеть с тобой, – предложила Пасси. – Я хоть и не дремала днём, но пока не чувствую усталости.

– Я тоже пока не хочу ложиться, – поддержал её Анкан. – А ты, Коде, иди спать, твоему растущему телу это очень полезно, братишка.

Все, кроме Пасси, расхохотались, но потом и она увидела, что Коде ничуть не обиделся, и тоже засмеялась.

– И всё же, давайте уйдём под тент, – сказал Алгар. – Мало ли, кому-то понадобится воспользоваться ведром, которое заставляет Брента так краснеть.

Они со смехом унесли светильничек к навесу.

– Давайте сразу решим, кто где будет спать, – сказал Анкан. – Коде, братишка, мне очень жаль, но ты не поместишься под навес. Думаю, ты будешь ночевать под мачтой. Только, умоляю, когда с утра откроешь глаза, постарайся сначала проснуться, и только потом – вставать.

– Девушки могут лечь вон там, в серединке навеса, вдоль палубы, – подхватил Алгар. Я посплю вот тут, под бортом, меня вполне устроило это место. Анкан, если хочешь, я отдам тебе своё кожаное одеяло, и ты сможешь соорудить себе навес. Мне хватает и шерстяного. Но, честно говоря, я не думаю, что ночью будет дождь. Облака постепенно расходятся.

Все посмотрели наверх: облака действительно поредели.

– Да, ночь будет ясной, – потянулась Тили, – хоть и холодной. Коде, отдать тебе куртку?

– Оставь себе, – пожал плечами Коде. – Мне не холодно. И у меня есть одеяло.

Он вынул шерстяное одеяло, сложил его пополам и прилёг, опираясь на руку головой.

Тили удовлетворённо кивнула и потуже подпоясала запахнутые полы куртки.

– То ли морской воздух так действует, то ли ещё чего, но я бы не отказалась сейчас поесть. И выпила бы ягодный отвар с мёдом, – вздохнула она.

Аяна потянулась за сумкой и вынула несколько лепёшек.

– У меня есть лепёшки. Угощайтесь!

Свежий морской воздух действовал, по-видимому, на всех, потому что лепёшки моментально исчезли, и Анкан достал из сумки свежие яблоки.

– Мы тут только и делаем, что сидим, и жуём, и поём песни, – сказала Аяна. – И ещё смеёмся.

– Мы как ленивые толстые коты в конце зимы, – зевнула Тили. – Надеюсь, болота стряхнут с нас эту лень.

– А как же! – Алгар прицелился из воображаемого самострела куда-то в направлении берега. – Я собираюсь подстрелить кабана. Отец обожает вяленую кабанятину. К весне порадую его окороком!

– Ты охотишься? – уважительно спросила Пасси. – Я вот не очень хорошо стреляю. У меня есть самострел, но я не часто хожу на охоту. Может, возьмёшь меня с собой как-нибудь? Я хочу научиться.

– Давай, – кивнул Алгар, – в обмен на ещё такую же коврижку.

– Пасси, а давай я тебя возьму с собой? – предложил Анкан. – Алгар постоянно сидит в своей сыроварне, скоро сам станет бледным и рыхлым, как молодой сыр. А я владею и луком, и самострелом, и на рыбалку могу тебя взять.

– Спасибо, Анкан, – ответила она с вежливой улыбкой.

Коде, сидевший под мачтой, умиротворённо посапывал, заснув под их болтовню.

– Прямо как та девочка, которую тогда к тебе привели, – тихонько засмеялась Аяна.

– Главное, что сажи тут нигде нет, – улыбнулась Тили, накрывая Коде одеялом.

– Он всегда так быстро засыпает? – кивнула на него Пасси. – Или это после столкновения с этой деревяшкой?

– Частенько. Особенно на свежем воздухе, – пожала плечами Тили. – Когда пару лет назад он плохо спал из-за болей, я открывала окно у него в спальне и накрывала его тёплым одеялом, и он лучше засыпал.

– А мне лучше всего спится в зимних комнатах, – сказала Пасси. – На теплой пуховой перине. Я не люблю сквозняки и сырость.

– Зачем же ты поехала на болота? – спросил Алгар. – Тут один сплошной сквозняк повсюду.

– Ну, мне нужна соль из одного источника… Для дяди Басто. Он сказал, что с ней получит какой-то просто невероятный результат. Правда, больше я ничего не знаю. Но вроде бы он скоро станет арем. Наверное, эта соль нужна для какого-то нового стекла, которое он планирует делать в мастерской.

– Басто? Его дочь уже ждёт ребёнка? – спросила Аяна, которая давно не навещала двор стеклодувов.

– Да, она уже закончила ткать керио. Она разве не к вам ходила ткать?

– Нет, наверное, она пользовалась станком в общем дворе.

– Может быть. В любом случае, мне придется потерпеть и сквозняк, и морось. Брату тринадцать, его всё равно не взяли бы.

– Ну, если ты вдруг замёрзнешь, приходи ко мне, – подмигнул ей Анкан. – Моё одеяло очень теплое, как и я сам.

– Спасибо, я подумаю, – вежливо улыбнулась Пасси.

Они ещё немного поболтали о своих знакомых и о том, кто за чем едет на болота. В какой-то момент Тили начала отчаянно зевать, потом пожелала всем спокойной ночи, завернулась в оба одеяла и моментально заснула.

Постепенно и Анкан, который бодрствовал с самого рассвета, тоже начал зевать. Беседа становилась всё неспешнее, тише, ленивее… Светильничек погас, Пасси завернулась в одеяло и уснула, посапывая, и Алгар уселся поудобнее под своим бортом.

Аяна наведалась на нос и возвращалась, держась за борт и пытаясь в темноте не наступить на неразличимые в темноте предметы, лежащие на палубе, как вдруг услышала шёпот.

– Стой!

Она остановилась и повернулась на голос. Алгар стоял и показывал наверх.

– Смотри, Айи!

Она посмотрела. Облака расступились, и величавая Габо выступала из-за этого открывающегося занавеса, освещая всё бледно-голубым светом. По воде к неё тянулась широкая серебристая дорожка, дрожащая и невесомая. Мгновение спустя показались звёзды, и это были как будто другие звёзды, не те, что в их долине. Дома они сверкали ясными круглыми гладкими бусинами на темном фоне неба. Эти же звезды будто звенели или жужжали над головой, и были холодными и безжалостно острыми.

Облака таяли с каждым мгновением, а звёзд, наоборот, становилось всё больше и больше, и они как будто сплетались в бесконечном хороводе над морем, звеня и искрясь. У Аяны закружилась голова, невпопад стукнуло сердце и засосало под ложечкой от этого невообразимо огромного пространства над головой, которое невозможно было охватить одним взглядом.

На западе из-за облаков показался убывающий серп коричневатой Монд, высовывая тонкие, острые, колючие кончики, словно приколотые к расшитому мелкими жгучими стеклянными осколками покрывалу неба.

– Видишь?

О да, она видела. Внезапно всю её охватила одна тревожная мысль – неужели и правда этот мир такой большой? Она почувствовала себя совсем крохотной. Мир был невообразимо огромным, и единственным знакомым и родным здесь и сейчас был только Алгар.

Аяна в страхе повернулась к нему.

– Мне страшно, – прошептала она, утыкаясь лицом в его рубашку.

Он ничего не сказал – просто стоял и гладил её по голове.

Утро было стылым, но рассвет скоро прогнал обрывки тумана прочь, оставив повсюду лишь мелкие капли росы. Все зевали, умывались и потягивались, бродили по лодке и роняли полотенца. Аяна открыла глаза и теперь постепенно выплывала из яркого сна, в котором скакала на Пачу по снегу вдоль реки то ли в невыразимом отчаянии, то ли с бешеным восторгом. По сравнению со сном действительность казалось довольно серой и тусклой, и она вздохнула, с жалостью отпуская остатки сна.

Тили ещё спала, и Аяна с удивлением подняла брови, когда увидела подругу. Она была накрыта обоими одеялами Коде, а сам он сидел под мачтой и жевал яблоко.

– Ты спал без одеял? – Аяна зевала, подойдя к нему, и Коде зевнул вслед за ней. – Ты не замёрз?

– Я встал посреди ночи… пройтись. Она дрожала во сне и что-то говорила, и я накрыл её своим одеялом.

– А второе?

– А вторым накрыл с утра, когда начала выпадать роса. Мне показалось, ей холодно. Но я уже не ложился, туман был неприятный.

Он поёжился и потер руки друг об друга.

– Коде! – ахнула у них за спиной проснувшаяся Тили. – Ты спал без одеяла?

– Сегодня что, снова день одинаковых вопросов? – Коде изобразил на лице такое уныние, что Аяна улыбнулась.

– Кстати, Коде, – подошёл к ним Анкан. – Как ты себя чувствуешь, братишка? Голова не болит? Тебя случайно не…

– О духи рек, озёр и гор, и великий морской зверь, за что мне это? – заревел Коде в притворном отчаянии, закрывая лицо ладонями.

Они смеялись до слёз и смехом разбудили Алгара, а когда он спросил, почему Коде без одеял и плачет, смеялись ещё громче.

Лёгкие облака скользили над морем, пропуская лучи солнца то тут, то там. Настроение у всех было бодрым, Нарто ушёл спать под тент, а Брент сел у руля. Аяна дала ему две лепёшки, он взял одну, а от второй отказался.

– У нас всегда приличный запас еды, – показал он на люк под досками палубного настила. – Твоя лепёшка очень вкусная, но вторую лучше съешь сама. Я не голоден.

Он дал ей несколько сушеных яблок и груш, она сидела рядом с ним и смотрела на воду.

– Брент, а ты давно ходишь в море?

– Мне было пять, когда я вышел с отцом на рыбалку. Это было захватывающе. Правда, я не особо помогал, но старался и не мешаться под ногами.

– А как далеко вы добирались на лодках?

– Мы ходим до болот, до скалы Рогатого Духа. Дальше на наших лодках ходить опасно. Да и незачем, – пожал он плечами, – после скалы Рогатого духа берег снова становится таким, – он махнул рукой на бесконечную стену скал. – Отец говорил, что ему было тринадцать, когда дед взял его на болота. Они высадили охотников, но дед сказал: «Не всё в этой жизни можно узнать, но попытка – не пытка». Они набрали воды, вернулись в море и продолжили путь вдоль берега. Они плыли несколько дней, высаживаясь в крошечных бухтах около берега, и наткнулись на долину в три или четыре раза меньше нашей, в которой воняло тухлыми яйцами и не было ни травинки, а из-под земли били горячие источники. Они высадились там, переждали небольшой шторм и осмотрели всё, но от земли шёл сильный жар, и они решили плыть дальше. Ещё через несколько дней они поняли, что нужно возвращаться, иначе воды, которую они набрали на наших болотах, не хватит на обратный путь. Дед сказал: «Повернём на закате». Но ещё до заката они увидели, что берег уходит к западу. Они хотели двигаться дальше и посмотреть, что за этим поворотом, но лодку подхватило сильным течением.

Аяна слушала его внимательно и пыталась представить, как это – оказаться в тех местах, где до тебя никто ни разу не был.

– Это было то наше течение?

– Да. Отец испугался, но дед сказал, что течение несёт их обратно к дому, и предложил посмотреть, куда именно оно их вынесет. Оказалось, что оно проходит по вот такой двойной дуге, – он показал пальцем, – мимо наших болот и дальше к долине. Они поставили парус и добрались до болот, а когда увидели их, на веслах и парусе вышли из течения, отдохнули на берегу, набрали воды и наловили рыбы. Потом они вернулись в течение, и отец уже не так боялся. В конце концов они прошли на расстоянии в несколько десятков рандов от устья Фно и входа в долину, и течение понесло их дальше, к востоку от зимних стоянок оленеводов. Они вывернули из него раньше, и не зря. Когда они высадились у сакихите, те сказали, что за Одиноким островом это течение встречается с другим, гораздо более сильным, сливается с ним и уходит в ледяные края, где царит вечный холод, что гасит любой огонь. И если бы дед попал в него, они бы вряд ли смогли вернуться.

– А твой дед не хотел снова попытаться узнать, что там, за скалами, которые уходят на запад?

– Хотел. Но, когда он вернулся, то еле вымолил прощение у бабушки за то, что ушёл в море и чуть не сгинул там с сыном. Её волосы были белыми, а лицо – чёрным от горя. Кажется, она так и не простила его. И он просто не решался сказать, что снова хочет отправиться туда.

– Так это благодаря твоему деду обратно мы теперь добираемся быстрее? – спросил внимательно слушавший Алгар, подсаживаясь к ним. – До него ведь ходили обратно вдоль берега?

– Получается, что так, – кивнул Брент.

– А та вонючая долина? Там было что-то интересное?

– Кроме горячей земли и вони – ничего. Отец говорит, что именно после той высадки они оба с дедом начали лысеть, и через пару лет у обоих головы были уже как полированные лесные орехи.

– Твой отец облысел в пятнадцать лет? – глаза Аяны расширились.

– Да, но на мне это никак не сказалось, – гордо взъерошил Брент свою светло-русую густую шевелюру. – Может, потому, что у матери густые косы, а я похож на неё. Алгар, возьми руль, ветер меняется, мне нужно переставить парус.

Он ушёл к парусу. Аяна повернулась к Алгару с выражением лица, которое означало: «Ничего себе, как оно бывает», и он кивнул ей с таким же лицом.

Утро тянулось невыносимо медленно из-за ожидания, и они бродили по лодке, насколько это позволяла её длина в семнадцать с небольшим па. Их морская прогулка вышла приятной, но впереди были болота, так непохожие на их родную долину и от того такие притягательные.

Они поели, и каждый достал то, что он мастерил в пути, чтобы скоротать время.

– Айи, у тебя вот тут ошибка в узоре, – показала пальцем Тили. – ты набрала лишнюю зелёную петлю.

– Я не могу сосредоточиться, – пожаловалась Аяна. – Я хочу на берег. С утра я уронила мыло за борт, когда умывалась, настолько я волнуюсь.

Анкан достал было ладо, но мелодия не строилась, он сбивался, потом нестройно тренькнул пару раз и убрал его обратно.

– Да ну, и без музыки доберемся, – махнул он рукой, – осталось немного.

Аяна убрала вязание и сидела, глядя на скалы, которые здесь не вставали ровной стеной, а были похожи зубы из на нижней челюсти какого-то хищника.

– Они похожи на зубы, – озвучил её мысли Алгар, проследив за её взглядом. – Как будто берег оскалился.

– Интересно, что там, за этими скалами?

– Как говорит арем Дар, всё побережье от северных краёв до болот и дальше – это бесконечная череда горных гряд, – сказал Анкан.

– Неужели? – Пасси с любопытством подняла голову.

– Да, – подхватил Алгар, – арем Дар рассказывал, что однажды несколько мужчин и женщин отправились за пределы долины. Ты не слышала? – Пасси покачала головой. – Они поднялись на южный склон и увидели дальше следующую горную гряду, довольно высокую. Вы, наверное, тоже её видели.

– Конечно. Кто же не забирался наверх по южному склону, – кивнула Аяна.

– Они пошли дальше, им пришлось спуститься в ущелье и подняться на эту гряду. Они заранее наметили перевал и дошли до него, но оттуда увидели впереди ещё одну гряду.

– И они вернулись? – подняла бровь Пасси.

– Да. То есть нет. Двое сказали, что не видят в этом смысла, и вернулись в деревню, а остальные пошли ещё дальше. За очередной грядой они обнаружили красивую маленькую долину, почти идеально круглую, с чистым озером в центре. В долине паслись олени, которые совершенно их не боялись. Они полюбовались на оленей и на эту долину и вернулись домой, – развёл руками Алгар.

– И всё? И никто не облысел, не замёрз, не потерялся? – разочарованно протянула Пасси.

– Нет. Но они рассказали, что этих горных гряд там, очевидно, больше, чем борозд на общем поле, и на каждую очень сложно взбираться. Думаю, они так и тянутся от нашей долины до болот. Возможно, там есть и широкие ущелья, и долины, но у них нет выхода к морю. Анкан, а ты забирался на вершины южного склона?

– Конечно. Мне очень хотелось узнать, что там, за гребнем.

– Почему? Тебе что, мало нашей долины? – вдруг спросила Пасси.

Анкан пожал плечами и помолчал, раздумывая, потом улыбнулся.

– Ну, я же тогда не был знаком с тобой, Пасси! Если б я знал, что в нашей деревне живёт такая девушка, разве я ушёл бы хоть на ранд от околицы! Лучше скажи мне, а почему мы не встречались в учебном дворе? – шутливо нахмурился он. – Почему я не видел тебя на общих полях?

– Мама учит меня дома, – пожала плечам Пасси. – Она говорит, что и сама может пересказать все сказки арем Дара, а считать и писать можно научиться и не тратя время на прогулки до учебного двора. На общие поля мы почти не ездим, только на сенокос, потому что дяде Басто постоянно нужны помощники в мастерской. У нас рядом с домом разбит огородик, а корова в общем стаде, и отец ходит за молоком к скотоводам. Остальное нам приносят менять. И никто не отказывается от мены с нами, если мы приходим сами.

Аяна понимала, о чём говорит Пасси, потому что вместе с Кори однажды ходила менять стеклянные бутыли и склянки. Они отдали несколько рубах и штанов за каждую бутыль, и Кори сказала, что это выгодный обмен.

– Пасси, а может, будешь ходить с нами в учебный двор? – Анкан не сдавался. – С тобой рядом я буду лучше запоминать всё, что говорит арем Дар, обещаю.

– Мама говорит, что я и так знаю всё, что нужно, и даже больше. И я с ней согласна. Небо голубое, трава зелёная, вода мокрая, солнце одно, луны две, зимой холодно, летом тепло. Я хорошо готовлю и умею чинить одежду. Вот если бы ты ещё научил меня охотиться, я смогла бы печь пироги с зайчатиной хоть каждую неделю, – улыбнулась она Алгару. – Они у меня тоже получаются отлично. Алгар, ты любишь пироги с зайчатиной?

– Конечно. Но сначала хочу попробовать с молодым сыром и травами.

– Хорошо! – улыбнулась Пасси. – Как только вернемся!

Они сидели и болтали, когда Нарто помахал, подзывая Анкана, и тот вернулся довольный.

– Нарто говорит, что осталось совсем немного. В полдень уже будем на месте, – обрадовал он ребят.

Остаток пути тянулся будто бесконечно. Наконец с лодки, которая шла первой, раздался триумфальный вопль. Затем вторая лодка подхватила его, а чуть позже заорали и Анкан с Алгаром и Коде, которые собрались на носу и высматривали приметные скалы.

Лодки одна за другой подходили к устью тихой Илги, которая, как и Фно, брала начало где-то в ледниках на западе. По обоим берегам виднелись следы неумолимого воздействия приливов. Они один за другим приливы вымывали мягкую почву пологой долины, поднимаясь всё выше под влиянием Габо, вечной странницы, которая каждую зиму подходила ближе к миру, чтобы заодно ещё и распахнуть целиком свой сияющий голубоватый глаз над зимними просторами в ночь зимнего солнцестояния, и вновь понижаясь вплоть до самого лета, когда луна отдалялась, постепенно истончаясь, как голубой лёд, тающий от летнего тепла.

Берега Илги были не такими бесплодными, как бесконечно оглаживаемые волнами скалы у её устья, с которых море терпеливыми пальцами стирало всё, что могло послужить почвой для случайно занесённого семечка. Чем выше по течению, тем гуще и выше становился тростник на болотистых участках, который, по-видимому, уже приспособился к то и дело подступающей солёной воде, а ещё выше, через три ранда, начали попадаться отдельные деревья, лиственные и хвойные, вокруг всё более пресных болот под южным склоном, по краям которых расстилался ковром плотный ярко-зелёный мох с полянками ягоды кровавки.

Ребята сидели, взволнованно озираясь. Они все слышали, и не раз, что долина Рогатого духа – особенное место, и это обостряло восторг даже тех, кто приезжал сюда не в первый раз. Эта долина была похожа, конечно, на родную, но всё же была немного иной, и запах прелой листвы немного отличался, и со склонов стекало гораздо больше ручьёв, неторопливых, но ледяных, или, наоборот, неожиданно тёплых.

– Чудесное приключение, – сказал Анкан, оглядывая северный склон с его бочажками и расщелинами, горячими ключами и толстым слоем разноцветного налёта на валунах. – Смотрите, сколько набралось за лето.

– Басто обрадуется, – кивнула Пасси. – Он всю зиму возился со своими колбами.

– Он приходил к нам, – откликнулся Брент от паруса. – Летом. Рвался поехать. Еле уговорили дождаться осени, чтобы и парни могли на кабанов сходить, и мы заодно рыбы наловили бы.

Рыба! Аяна словно наяву увидела копчёную рыбу с нежным красным мясом, ароматную, аппетитную, и сглотнула. Рыба приходила сюда, в Илгу, на нерест каждый год, плыла всё дальше и дальше против течения, сворачивая в ручиьи, прыгая через пороги и постепенно меняя цвет чешуи на насыщенно-багряный, чтобы в одном из ручьев отложить икру – и после погибнуть. Погибшая рыба была невкусной, её мясо быстро портилось, и на запах вынесенной на берег уснувшей рыбы с лесистых склонов выходили те самые кабаны.

В прошлом году кабан, которого подстрелили парни, был просто огромным. Аяна ужаснулась, когда увидела его клыки, и кто-то рассказал, что такими клыками подраненный зверь может убить человека. Здешние кабаны все были крупными, гораздо крупнее, тех, которые встречались в их долине. Они тоже очень любили нежную рыбу, но предпочитали есть её свежей, до нереста, поэтому по ночам приходили к сетям, поставленным в ручьях, и пожирали весь улов, повреждая иногда и сети. Люди ездили на болота с незапамятных времён, и прожорливые звери явно привыкли к тому, что каждую осень им вдруг достается щедрое угощение.

Неувязка была в том, что люди тоже рассчитывали на свой улов, и каждую осень стерегли по ночам сети, зажигая светильники и оставляя несколько дозорных с факелами, свистками и шумелками на таком расстоянии от реки, чтобы не перепугать рыбу, но при этом навести страху на расхитителей. К счастью, кабаны довольно опасливо относились к людям и предпочитали скрываться, а не нападать.

С помощью вёсел, петляя от одного берега к другому, лодки поднимались всё выше, и Брент издал возглас облегчения. Заболоченная местность кончилась, лодки свернули одна за другой в небольшой приток Илги и встали наконец в маленьком неглубоком озере с галечным дном.

– Крепи сюда!

– Кидай!

– Сюда вяжи!

Рыбаки закрепляли канаты вокруг крупных валунов на берегу. Алгар вынул из-под палубы самострел, а Коде с Анканом – ещё и луки в налучах, осмотрели их и колчаны и кивнули друг другу. Они закатали штаны,надели сумки, скинули обувь и подняли её над головой вместе с луками, одновременно спрыгнули в воду и так же одновременно оглушительно заорали: вода в озерце была невероятно, ошеломляюще ледяной.

– Кидайте сумки! – крикнул Алгар. – По очереди!

Рядом то и дело раздавались крики тех, кто решился спрыгнуть в озеро, и Тили, стоя с котелком в руках на носу лодки, неловко хихикнула.

– Коде, помоги мне, пожалуйста, – жалобно сказала она, стоя на носу. – Можешь подтянуть лодку чуть ближе к берегу?

– Не надо прыгать в воду, Тили, для тебя здесь слишком глубоко! – расхохотался Коде.

Он подошёл к лодке, стоя гримасы и высоко поднимая промерзающие ноги, легко перенёс Тили на берег и усадил на горку одеял.

Анкан тоже зашёл в воду и протянул руки к Пасси, но она уронила свои одеяла в лодку, и Аяна шагнула навстречу ему, представив, каково стоять в ледяной воде по колено.

Когда Алгар доставил на берег Пасси, они огляделись. С прошлой осени тут ничего не изменилось, разве что деревья немного подросли.

Рыбаки уходили вниз по реке с сетями, чтобы поставить их в ручьях, на ходу распределяя, кто и где будет сторожить с трещотками. Остальные весело поздравляли друг друга с удачным прибытием, новички восторженно оглядывались, а те, кто приехал не впервые, уже собрались отдельной толпой, обсуждали предстоящую вылазку за кабанами и натягивали луки, заведя их сзади под колено.

Наконец все поприветствовали друг друга, поделились впечатлениями от морского путешествия и начали потихоньку разбредаться кто куда. Девушки и парни, приехавшие за кровавкой, направились к южному склону, чтобы по речным террасам добраться до болот и их влажного рыже-изумрудного ковра, на котором росла ягода. Те же, кто отправился сюда за солью или протравой, брали свои мешки и поворачивали к северному склону с его просоленной почвой и валунами, покрытыми разноцветным налётом.

Аяна собиралась привезти и того, и другого, но начинать решила с соли. Чуть выше по течению Илги росла приметная рощица золотых осинок, и она направилась туда.

Год за годом на болота приезжали молодые и весёлые девушки и парни, чтобы добыть рыбы, собрать ягод и привезти домой соль. И каждый год они спали под открытым небом или в тесных маленьких душных низких пещерах, пока кому-то в голову не пришло: а почему бы не построить укрытие?

К несчастью, трёх или четырёх дней на болотах редко хватало, чтобы и поохотиться, и сходить за ягодами, и заняться строительством, поэтому чудесный замысел вдребезги разбился о действительность. Каменное укрытие около осинника строили, но происходило это настолько медленно, что молодые охотники, уложившие в своё время несколько камней, успевали стать не совсем молодым и обзавестись внуками, в то время как высота стен вырастала от силы на несколько ладоней.

Спустя какое-то время очередные охотники в последний день на болотах срубили на южном склоне несколько высоких елей, порубили их на бревна и окорили, оттащив в одну из узких пещер на противоположном склоне. Там брёвна благополучно долежали до следующей осени, после чего из них собрали сруб у той же осиновой рощицы. К сожалению, до крыши дело тоже так и не дошло, но зато брёвна как следует пропитали варёным маслом. Крышу мастерили сами приезжающие – рубили пару осинок или брали прошлогодние жерди, водружали их на крышу, и на эти балки сверху стелили меховые одеяла.

Сруб был небольшой, и все приезжающие в нём, конечно, не помещались, но необходимости в этом и не было. Кто-то оставался спать под навесами на лодках, кто-то ночевал в небольших пещерах под валунами северного склона. Недостроенное каменное укрытие, изрядно уже надкусанное зубом времени, использовали как место для еды: стены хоть как-то защищали от ветра, а внутри теперь разместился ещё и солидный каменный очаг.

Аяна положила сумку на полку внутри сруба и протянула кожаное одеяло двум парням, которые уже сидели верхом на незаконченных стенах и настилали большие коровьи шкуры мехом вниз на тонкие жерди.

– Точно ветром не сорвёт? – обеспокоенно спросила она, задрав голову.

– Точно! Мы по углам тут ещё клинышки вгоним, чтоб не сорвало!

На выходе она встретила группу парней и девушек с луками и самострелами, которые собирались добыть кабана. Среди них были и Алгар с Коде и Анканом, она по обычаю пожелала им кривых стрел и пошла искать Тили.

Та нашлась у очага с несколькими ребятами. Она болтала с ними, нетерпеливо поглядывая на закипающий котелок.

– Ты не представляешь, как я соскучилась по горячему питью, – сказала Тили, мечтательно зажмурив глаза. – В море было не холоднее, чем дома, но почему-то мёрзла я гораздо сильнее. Да и тут ветер какой-то холодный. – Она запахнула поглубже полы куртки Коде, надетой поверх её собственной. – Он отказался её забирать. Сказал, что не мёрзнет. Я переоделась в плотную рубаху и штаны, но жарко мне не стало.

– Знаешь, Тили, насколько я помню, ты и дома частенько мёрзла. Если честно, я не понимаю, почему ты не сделаешь двойную подбивку у своей куртки.

– Айи, ну я же не старенькая бабушка, чтобы кутаться тогда, когда все остальные легко одеты!

– Ты скорее походишь на маленькую нахохлившуюся птичку! Неудивительно, что Коде оставил тебе куртку.

Они рассмеялись, и с ними рассмеялись сидящие рядом девушки и парни. Пасси, которая ходила набрать ещё воды, вернулась и села со всеми.

– Кто пойдёт за солью? – спросила Тили, когда отвар ароматных трав был готов. – Мы с Аяной начнём оттуда.

– Мы тоже сегодня идем за солью, – сказала девушка с западного двора. – Айра просила квасцы для кож.

– Охотники ушли в лесок вверх по склону, – сказала другая девушка, – и, если они добудут кабана, к вечеру у нас будет вкусное мясо. Давайте не будем спускаться далеко, чтобы точно услышать рог.

– Да его слышно по всей долине до самого моря, – пожал плечами Брин, который был на болотах уже в четвёртый раз, – но уходить далеко действительно не стоит, им будет приятно, если вы поможете разделывать тушу.

Он допил свой отвар, стряхнул кружку и поставил её на край очага, подобрал полотняный мешок и ушёл в сторону южного склона.

Девушки тоже собрались, и, весело болтая, направились на северный. Они долго шли, то перебираясь через весёлые небольшие ручьи, то забираясь на склон, чтобы обойти рощицу вокруг неглубокого топкого болотца.

Время от времени им стали попадаться участки почвы, на которых не росла трава. Это означало, что ключи северного склона уже близко. Чем дальше они спускались к морю, тем чаще встречались такие места. Деревья здесь отступали на склон, а внизу, под склоном, били небольшие горячие ключи.

Девушки достали полотняные и кожаные мешочки, бирсовые туески и даже склянки. Они обходили камни, покрытые разноцветными пятнами, и костяными скребками собирали в емкости налёт.

– Аяна, смотри, вот тот ключ! Помнишь, какой дивный зелёный цвет получился от толокнянки с этим порошком?

Тили показала пальцем на небольшой источник, от которого шёл пар. Камни вокруг него были покрыты тонким слоем беловатого налёта.

– Точно! – Аяна осмотрелась, подмечая приметные валуны. – Вон тот камень в виде лошадиной головы. Давай собирать!

Они шли вдоль склона, и постепенно мешочки, туески и склянки наполнялись порошком и мелкими кристалликами разных цветов, потом спустились в сторону Илги.

– Осторожно! – крикнула Пасси. – Этот ключ недавно бил!

Если у склона вода из горячих родников струилась всегда, то ключи, расположенные ближе к реке, в заболоченных областях, таким постоянством не отличались. Они исторгали из себя воду время от времени, и тогда все вокруг заволакивало облаками пара.

Камни вокруг ключа были влажными от этого пара и скользкими, поэтому девушки с осторожностью шли от одного валуна к другому, соскабливая мокрый слой налёта. Постепенно они добрались до той отметки, на которую взбирались самые высокие зимние приливы.

Здесь уже была соль. Один за другим мешки наполнялись её сероватыми кристаллами, собранными из расщелин в камнях. Потом дело дошло и до основных соляных ям – тут ямы, образованные природой, были вручную углублены и расширены, а их края и дно – укреплены плоскими тяжелыми валунами. С поздней осени и до ранней весны они наполнялись приливами, вода уходила сквозь почву и испарялась от подземного жара, а соль оседала на дне и стенках ям.

– А может, оставим мешки тут, а завтра заберём? – спросил кто-то.

– Лучше не надо, – ответила Тили. – Что если кабаны порвут их из-за того, что на них наш запах?

– Тили, смотри, – палец Аяны указывал на склон. – Вон та пещера. Ребята, посмотрите тоже! Нам показали её в прошлом году, она небольшая, но уходит глубоко. Она полностью закрыта от ветра и дождя, и мы можем оставить мешки там. Вряд ли кабаны полезут туда ради запаха, когда ночью в ручьях уже будут сети, полные рыбы.

– Нам всё равно будет нужна соль, – возразила Пасси. – Алгар добудет кабана, и окорока нужно будет сразу засолить, чтобы мясо не испортилось.

– Надеюсь, охота будет удачной. Мой Брин рассказал мне, что как-то раз охотники подстрелили кабана, но не убили, а только ранили, и он накинулся на них. Одному парню он распорол бедро, а другому – живот. – Девушка с западного двора нахмурилась. – Я рада, что в этом году он послушал меня и не взял лук. Надеюсь, в следующем году ему уже придётся остаться дома.

– Дорти! – обрадованно воскликнула её подруга. – Ну наконец-то!

– Нет, но я постараюсь, – вздохнула Дорти. – Он упрямый, как баран. Не понимаю, чего он ждёт. Если он ничего не скажет мне тут, на болотах, по возвращении я первым делом отправлюсь в верхнюю деревню во двор кузнеца, надо только придумать повод. Вальд всё лето засматривался на меня.

– Какая ты ветреная, – засмеялась её подруга. – Неужели ты вот так просто бросишь парня?

– Просто так? Ветреная? – возмущенно воскликнула Дорти. – Ты шутишь, Ани? Он уже четыре года ходит вокруг да около. У моей младшей сестры уже был праздник весной, а этот чурбан молчит и молчит.

– Так сама ему скажи, – предложила Тили.

– Да ну, – вздохнула Дорти. – Я так подумала, если он молчит, значит, не так уж ему и надо.

– Так может, он про тебя думает так же.

Дорти задумалась.

– Ну и как узнать-то?

– Так прямо и спроси, – пожала плечами Тили.

– Как у тебя всё просто, – рассмеялась Дорти. – Ты лучше скажи, тот длинный из скотоводов, который тебя на руках носил по берегу, это он тебе первый сказал? Или ты?

– Это другое! Мы давние друзья. – Тили рассматривала свои шнурки.

– Вот оно как, – удивлённо протянула Дорти.

Мешки с солью были надёжно укрыты в небольшом гроте, и девушки сели отдохнуть. Аяна сняла обувь и вытянула ноги, шевеля пальцами. Камни здесь были тёплыми: снизу шел жар земли, а сверху солнце целый день нагревало склон.

– А у тебя что, – спросила Дорти, обращаясь к Пасси. – Твой тоже здесь?

Пасси тоже расшнуровала сапожки и вытянула уставшие ноги.

– У меня не было парня, – призналась она. – Но мне очень понравился один, пока мы плыли сюда. И я не хочу ждать четыре года. Я постараюсь поговорить с ним, пока мы тут. Он очень красивый и хорошо поёт.

Аяна вспомнила, как трогательно Анкан пел про тоскующих белых птиц, и кивнула.

– А ты? – Дорти с улыбкой смотрела на Аяну. – Тот, кто тебе предназначен судьбой, остался дома?

Аяне не очень хотелось думать о своих чувствах, поэтому она неопределённо махнула рукой.

– Нет, не остался.

– И как…

«Ту-у-у-у-у…» – раскатисто пропел рог, и многократное эхо бросало гулкий звук, как мяч, от одного склона к другому. – «Ту-у-у-у-у…»

– Кабан! – воскликнула Ани. – Пойдем скорее! Берите по мешку!

– Какое уж тут скорее, – ворчала Дорти, шагая с кожаным мешком соли на плече вверх по склону. – До темноты бы дойти!

Аяна шагала, взвалив на плечи мешок, и прикидывала, сколько же они будут так брести по склону.

– Там Крето! – воскликнула Дорти. – Вон, квасцы собирает! Сейчас нам помогут!

Крето с друзьями, по-видимому, тоже шёл собирать соль, но, увидев девушек, улыбнулся.

– Давайте поможем, – кивнул он друзьям. – Успеем ещё набрать.

– Небось спешите, пока кабанов не съели? – поддразнивал один из них.

– Кабанов? – обрадовалась Дорти. – они добыли двух?

– Ну да. Сначала они пошли все вместе и подстрелили одного, а потом тот длинный с братом и племянник арем Тосса поспорили с другими, что запросто добудут ещё одного. Я сходил на первого кабана вместе с другими охотниками. А когда спускался сюда к своим, – он кивнул на остальных парней, – я видел, как эта бравая троица звала подмогу, чтобы вторую тушу тащить.

Когда они добрались до очага, туши уже разделывали, подцепив на торчащий и стены крюк, и Алгар, закатав рукава рубахи, с крайне довольным видом готовил к засолке окорока, разложенные на холстине.

– Вы вовремя! Давайте соль!

Коде принес с лодки три большие деревянные кадушки, и они с Анканом насыпали в каждую слой соли высотой в ладонь.

– Иди сюда, Аяна, поможешь мне. Смотри, какой жирный и здоровый! – Алгар улыбался во весь рот. – Возьми вот тут за копыто и придерживай.

– Давай лучше я, – шагнула вперёд Пасси, – нам часто приносят кабанов, и я умею…

– Вот тут?

– Да. Теперь держи и смотри, чтобы мясо нигде не касалось кадушки, а то загниёт. Коде, тащи ещё соль.

– Алгар, мы набрали много соли, но оставили в пещере. Мы решили, что позовём завтра парней на помощь, чтобы не тащить её на плечах.

– Правильно, – одобрительно улыбнулся ей Алгар. – Вы молодцы. Завтра парни снова пойдут туда за солью и заодно захватят и ваши мешки. На эти три окорока хватит с запасом, но для рыбы нужно будет больше.

Они засыпали солью в кадушках ещё два окорока, потом накрыли их и привязали к валуну в ручье, чтобы мясо не испортилось.

На закате вернулись рыбаки. Они поставили сети и успели немного порыбачить в озерцах, и очень обрадовались, когда им предложили тушеную в котле кабанятину с крупой.

– Мы хотели пожарить рыбы, – с набитым ртом сказал Брент. – Но отец сказал, что чует дивный запах мяса на углях, и он был прав. Ещё не готово? Ну ничего, тушёное тоже отличное.

Темнело. Кто-то набрал сухих веток и щеп с отмели реки, кто-то нарубил сухостоя в рощицах. В очаг с одной стороны подкинули свежих дров, и недостроенные каменные стены вокруг него осветились пляшущими языками пламени. Все умиротворенно сидели, кутаясь в одеяла.

– Однажды, – вдруг произнёс Нарто, и все ленивые разговоры вдруг смолкли. – Давным-давно, в далёкой-далёкой стране, прекрасной, как горное озеро на закате, жила девушка, которая говорила с духами.

Аяна и Тили ошеломлённо переглянулись. Они ни разу за всю поездку не слышали голоса Нарто, и то, что он вообще заговорил, показалось им таким же чудом, как если бы вдруг морской усатый кот вынырнул рядом с лодкой посреди моря и начал рассказывать историю.

– Девушка та была дивной красоты. Её глаза были, как два ясных и чистых прозрачных лесных родника, кожа – как свежевыпавший снег на склоне, а светлые волосы обрамляли высокий лоб, как лёгкое облако обрамляет вершину горы светлым весенним утром. А прекраснее всего была её душа, в которой не было места ни зависти, ни злости, ни ревности. И был у девушки жених, молодой, ловкий и умный мужчина, которого она любила так сильно, как никто до неё в мире никого не любил.

Кто-то из девушек мечтательно вздохнул, а одна пара взялась за руки.

– Однажды в их краях случилась засуха, и земля перестала приносить урожай. Её народ пытался пробудить землю, удобряя её и орошая, но духи не желали видеть их на тех землях, и корни растений сгорали прямо в почве. Тогда девушка сказала: «Нам надо уходить отсюда». И люди послушали её, потому что знали, что в её сердце нет злых помыслов. Они собрали всё, что у них было, и сели на большие корабли. Они плыли много дней, и её мужчина был рядом, она стала его женой и родила ему дочь. И они много лет плыли по морю и искали новый дом, и всё не находили. Но на их корабле были и другие девушки, и одна из них захотела себе этого мужчину. Она приходила к нему вечерами и оплетала его искусной паутиной сладких слов, и в конце концов не смог выпутаться из этой липкой паутины. Он стал её мужчиной. Тогда светловолосая красавица поцеловала свою дочь и пришла к нему, и спросила, действительно ли он больше не хочет быть её, и чтобы она была его. И он подтвердил это. Тогда невыносимая боль сжала её чистое, любящее сердце.

В толпе слушателей кто-то всхлипнул. Тили вытерла слезинку, и Аяна тоже как будто почувствовала тоску светловолосой девушки.

– Когда он сказал это, она попросила причалить к ближайшему берегу, чтобы уйти с корабля, иначе её сердце разорвалось бы от боли. Ей сказали, что на ближайшем берегу нет ничего, кроме скал, которые стеной высятся вдоль воды. Тогда она зажмурилась и направила всю боль своего разбитого сердца на эти скалы, и они расступились, образовав долину. Она сошла с корабля, взяв с собой несколько мешочков семян, а люди отправились дальше, хоть их сердца тоже были охвачены печалью. Но её сердце было снова светло и чисто, а боль, которую она испытала, она превратила в большого рогатого духа. Он охранял её, помогал ей сажать семена и носить воду на склоны, привлекал рыб в течение реки и направлял птиц в новую долину. Годы шли за годами, и уснувшие рыбы обогащали почву, а птицы со своим помётом приносили новые растения, и, когда светловолосая красавица умерла, рогатый дух похоронил её и остался стражем её могилы и всей этой долины.

Нарто замолчал. По-видимому, он окончил рассказ, но все сохраняли молчание. Наконец кто-то не выдержал.

– А как же малышка? Её дочь? Что с ней стало?

Нарто как будто вынырнул из каких-то своих мыслей.

– А? Дочь?

– Да, её дочь от того мужчины, – прозвучало сразу с нескольких сторон.

– Их дочь сначала плакала от разлуки с матерью, но её окружали любящие сердца, и скоро тоска в её душе начала превращаться в светлую грусть. Какое-то время спустя их корабль приплыл ко входу в долину, они высадились там и построили небольшую деревню. Девочка росла там с отцом и считала долину своим домом. Когда она стала взрослой, сказала отцу, что хочет узнать, жива ли ещё ей мать, обнять её или принести памятные дары на её могилу. Мужчина, которого грызла изнутри вина за то, что он сделал, сказал, что отправится с ней. Они построили большую лодку и плыли несколько дней, пока не увидели долину, которую открыла тогда светловолосая девушка. Они высадились там, и дочь нашла могилу матери и рыдала на ней. Но её отец сказал: «Не надо рыдать. Твоя мать тут. Эти ягоды – капли крови, которые она роняла, когда расчищала руками острые камни, чтобы посадить молодые деревья. Эти ключи – её солёный пот, который она проливала, когда носила воду из реки, чтобы полить растущие травы. А вот и слёзы её, подступавшие к глазам, как соленые морские приливы, когда она думала о том, как я предал её любовь». И он лёг на землю возле её могилы и позволил своей душе уйти в долину духов, чтобы наконец встретиться с ней там и попросить прощения. А её дочь отправилась домой и рассказала людям, какой подарок оставила им её мать после смерти. И каждый год люди ездят в долину Рогатого духа и собирают дары светловолосой красавицы, и любые слова, сказанные здесь, значат больше, чем кровные клятвы, принесённые где бы то ни было ещё. Поэтому со словами здесь надо быть осторожнее.

Все долго молчали, и никто не решался нарушить тишину. Если бы они услышали это сказание в учебном дворе, оно, наверное, не произвело бы такого впечатления. Но рассказанная именно здесь, рядом с каплями кровавых ягод, около солёных ключей, эта история странным образом тревожила и бередила сердце.

Нарто вдруг встал и ушел вниз по реке к сторожевым постам рыбаков. Оставшиеся у очага перешёптывались, вставали и уходили спать или дежурить у реки.

Аяна тоже была растревожена. Алгар подсел к ней, держа маленький светильник.

– Как ты думаешь…

– Может ли эта история быть правдой? – подхватила она его вопрос.

– Да.

– Не знаю. Возможно. Это же сказание. Арке же пишет свои истории, перемежая правду с вымыслом… Если такое может придумать человек, то это может случиться и в жизни. Если, конечно, пропустить ту часть рассказа, в которой девушка разбила скалы силой своей сердечной печали, – с сомнением покачала головой Аяна. – Но если всё остальное – правда, то где-то тут должна оставаться могила красавицы, охраняемая Рогатым духом. Мне хотелось бы в таком случае её отыскать, отчасти из любопытства, да простит этот дух мои слова, отчасти потому, что я тоже хотела бы оставить памятные дары этой женщине за её труды. И, возможно, узнать, как все-таки выглядит этот Рогатый дух, в честь которого назвали долину. Потому что скала, которая тоже зовется в его честь, ни на что не похожа, и рогов у неё нет. Любопытство поедает меня, когда я думаю об этом.

Алгар рассмеялся.

– Аяна, когда другие девушки после рассказа вытирают слёзы, думая о разбитом сердце красавицы и о предавшем её любовь парне, ты думаешь, как выглядел Рогатый дух и как отыскать её могилу? Ты не перестаёшь меня удивлять.

Она замялась, потом заправила волосы за ухо и всё же спросила:

– Я тебя удивляю?

– Постоянно. Знаешь, после рассказа Нарто мне было бы неловко произнести что-то, не соответствующее действительности, сидя ровно в середине этой долины. Поэтому скажу прямо. Я сначала думал, что ты намеренно изображаешь безразличие ко мне по совету сестры, и это меня безумно злило. Много раз я вместе с братом шёл к вам во двор, и представлял, как ты опять с безразличным видом пройдёшь мимо, но всё равно приходил к тебе. А потом мы ехали вместе с поля, и я всё пытался найти в тебе хоть что-то напускное, но не мог. И вдруг подумал, что, быть может, ты просто стесняешься и ждёшь, когда я первый подойду к тебе. И я подошёл.

Он тяжело вздохнул и поставил светильник на землю.

– И когда ты стояла там неподвижно, я снова пытался убедить себя, что ты просто испугалась моего неожиданного порыва, но не смог. Я не смог, Айи. Ты была равнодушна, как равнодушно течение реки к камням, что встречаются на его пути, как равнодушен лёд в глубокой холодной пещере.

Он поник, и Аяна, повинуясь какому-то внезапному сочувственному порыву, подалась к нему и погладила по голове, по виску. Русые, чуть волнистые волосы Алгара были мягкими, и жилка на его виске пульсировала.

Вдруг он отстранился и взял её за пальцы. Он улыбался.

– Но я не увидел в твоём сердце и чувств к кому-то другому. Скажи мне, я прав, Айи? – он положил её руки ладонями себе на грудь. – В этом-то я не мог ошибиться. Я больше не ошибусь, Айи. Я не могу позволить никому занять твоё сердце, иначе это разобьёт моё.

Он взял её лицо в ладони и поцеловал в висок.

– Ничего не говори. Помни – в этой долине нужно быть осторожнее со словами!

Он отчего-то казался очень радостным. Пламя светильника колыхнулось и погасло, Алгар порывисто встал, подхватывая его, повернулся и исчез в темноте.

Аяна легла на спину, сцепив руки за головой. Ей совсем не хотелось ни о чём думать, потому что лёгкая неловкость от того, что только что произошло, тревожила сердце. Она какое-то время смотрела на крупные звёзды, яркие, словно драгоценные камни, пригоршнями разбросанные по небу, потом подняла одеяло и ушла спать в деревянное убежище к Тили и остальным, согревавшим воздух в маленьком укрытии теплом своих тел.

Осенние туманы по утрам в долине Рогатого духа стояли густые и были похожи не на молоко, как туман в их родной долине, а скорее на взбитые сливки. Проснувшись в тёмном и тесном домике среди одеял, рядом со спящими товарищами, парни и девушки по очереди выходили, откидывая кожаный полог с проема, и исчезали в бодряще холодной пелене густого тумана. Те, кто остался спать на лодках, тоже постепенно просыпались и подходили греться к тлеющим углям очага. Несколько девушек принесли воды из ручья и теперь ждали, когда приготовится тёплое травяное питьё, запах которого так и манил выйти наружу.

Залитое туманным молоком утро было тихим. Туман обволакивал стволы деревьев, валуны, людей, и, казалось, даже мысли были тронуты этой молочной бесшумной холодной пеленой. Люди исчезали в тумане и появлялись из него, тихо переговариваясь, и откуда-то из глубин этой неверной, скользящей над землёй белизны доносились птичьи голоса и журчание ручьёв. Влажный воздух усиливал запах прелых листьев и хвои, и от этого запаха вдруг на сердце на миг накатывала какая-то беспросветная тоска… и тут же рассеивалась. Туман был везде, казалось, что весь мир ограничивается несколькими па вокруг, а дальше – туман, туман и ничего больше.

Аяна вышла умыться к озеру и встретила в тумане Тили, которая проснулась чуть раньше. Та уже умылась и стояла с лицом цвета ягод рябины, восторженно и ошеломлённо открыв рот, приходя в себя от невыносимо ледяной воды.

– Айи, моё лицо сейчас отвалится, – смеялась она. – Я чувствую, как веснушки сыпятся в воду!

Аяна зачерпнула ладонями воду, зажмурившись, плеснула себе на лицо, и у неё перехватило дыхание.

– Теперь главное, не перепутать наши лица, когда будем их вылавливать из реки. Моё тоже отваливается, – задыхаясь, не открывая глаз, проговорила она. – И пальцы рук. Кажется, пара осталась там, в воде, но это не точно, потому что остальные я тоже не чувствую.

– Держи полотенце, я несла его за пазухой. Тёплое!

Тили подала ей полотенце, и Аяна растерла лицо. Кожу пощипывало.

– Пойдёшь со мной за ягодами? Я сегодня иду на болота.

– Нет, я снова пойду за солью, – Тили достала гребни и укладывала волосы. – Надо набрать побольше. Смотри, Айи, в этом тумане мои волосы совсем кудрявые!

Аяна потрогала упругие завитушки волос, обрамлявшие веснушчатое личико Тили.

– Мне нравятся твои кудряшки.

– Хорошо, что Нэни теперь варит своё чудесное мыло. Раньше я даже расчесаться толком не могла. Особенно ту часть, которая от середины спины и ниже, там они больше походили на солому.

– Да, её мыло чудесное. Надеюсь, она будет меняться с нами. Если она займется снадобьями, мылом и травами, у неё не останется времени на шитьё и вышивку.

– Айи, она же твоя сестра! Какая мена? – смешливо наморщила нос Тили.

– Да кто её знает, – задумчиво сказала Аяна. – Если она и вправду станет однажды олем, да как начнёт важничать…

– Ты заглядываешь слишком далеко! Она только что уехала к мужу, а ты уже думаешь о времени, когда у неё родится внук! Ты бы ещё о своих детях загадала, Айи! – расхохоталась Тили.

Аяна посмотрела на подругу и весело поморщилась. Действительно, она загадала слишком уж наперёд.

Они вернулись к очагу, болтая, и пили горячий настой в компании парней и девушек. Каша из плющеной авены булькала в котелке, распространяя запах кипящего молока. Кто-то завтракал прожарившейся за ночь и пропитавшейся дымом кабанятины, кто-то, зевая и завернувшись в шерстяное или меховое одеяло, грел руки о кружки с горячим настоем трав. Один из рыбаков завёл напев о туманном утре, мелодию подхватили с другой стороны очага, и она сонно и неспешно плыла, растворяясь в крошечных молочных капельках воды.

Туман медленно рассеивался, и наконец все поели, умылись и окончательно проснулись.

– Ну что, парни, – сказал бодрый Анкан. – Вчера поохотились на кабана, сегодня постреляем уток, а потом пойдём за солью. В прошлом году поленились, и летом пришлось лезть в ту пещеру на берегу, когда соль закончилась. Я себе весь зад ободрал, пока вылезал оттуда.

– Да потому что твой зад крупноват, чтобы лазать по пещерам, – сказал другой парень. – ты слишком любишь поесть.

Аяна непроизвольно обернулась посмотреть на ту часть тела Анкана, о которой шла речь, но вовремя спохватилась.

– Ты ошибаешься, Ран! Он сейчас в прекрасной форме. А вот если меня будет кормить Пасси, тогда мне действительно скоро не удастся и в дверь пройти. Пасси, так что, чем будешь кормить меня?

Пасси вяло улыбнулась и неопределённо махнула головой. Её мысли были явно далеки от того, чем кормить Анкана.

– Пасси, пойдём со мной на уток? – не отставал он. – Я научу тебя охотиться и даже доверю тебе свой самострел. И научу с ним правильно обращаться…

Кто-то из парней хихикнул

– Да что же ты пристал ко мне! – вдруг воскликнула Пасси со слезами, вскочила и убежала прочь.

Парень, который было засмеялся, стоял с непонимающим видом, а Анкан так же недоуменно смотрел ей вслед.

– Пошли, братец, – хлопнул Коде его своей большой ладонью по спине. – Она не в настроении. Давай-ка и правда лучше за солью. Кто с нами?

Аяна шла в направлении болот в весёлой компании, но иногда мельком посматривала на Пасси, которая не улыбалась и вообще выглядела так, будто идёт не по своей воле. Но потом разговор увлёк её, и она перестала обращать внимание на хмурое лицо девушки.

С прошлого года она помнила эти места, по которым сейчас шла. Болотца с этой стороны реки были неглубокими, а ещё за лето успевали подсохнуть, но всё же, питаемые ручьями, бегущими со склона, позволяли влаголюбивым растениям цвести и зеленеть. Всё чаще и чаще встречались обобранные накануне ягодные полянки, а потом начали попадаться и те, до которых вчера ещё не добрались.

Сбор ягод был делом долгим, ноги затекали от сидения на корточках, и ребята по очереди вставали размяться.

– Слушайте, – сказала Дорти, когда все окончательно устали. – Давайте не будем возвращаться, а поедим тут?

– Точно, – кивнула другая девушка. – Мы больше времени потратим на дорогу.

– Именно. Я предлагаю всё, что у нас есть, собрать и поделить на всех. Доставайте, что там у нас.

Они разделили лепёшки, печёные клубни соланума, свежие яблоки, и съели их, сидя на большом поваленном дереве, а после вернулись к сбору.

Полянки с ягодой, разбросанные по болоту то тут, то там, разделяло иногда довольно существенное расстояние, и мало-помалу ребята разбредались, всё дальше уходя друг от друга.

Аяна с Пасси и Дорти постепенно удалились в сторону реки, ещё несколько парней и девушек двигались вдоль склона к морю. Работа была однообразная, но шутки и разговоры не давали заскучать, и день постепенно двигался к закату.

– Дорти, а чем занимаются в вашем дворе? – спросила Аяна, выпрямляясь и потягиваясь.

– Да в общем-то всем подряд, – ответила Дорти, тоже выпрямляясь. – Наш двор стоит на западе, почти рядом с общим двором, и от нас недалеко до скотников. Кто-то из наших ходит туда, кто-то – к столяру. Если Брин всё же не оплошает сегодня, ну или на крайний случай завтра, то я после возвращения перееду в его двор, а у них там занимаются керамикой и обтёсывают камень. Я пробовала делать горшки, и у меня получается неплохо. Мама хвалила… А у тебя, насколько я знаю, уже две старших сестры уехали к мужьям, и ты теперь следующая. Ты собираешься остаться у себя, когда выйдешь замуж? Или переберёшься к мужу?

Аяну этот вопрос застал врасплох.

– Мы только что были в твоём дворе, как мы оказались в моём? – удивлённо спросила она, поворачиваясь. – Ну, знаешь, я… Ой! – Нога соскользнула, и удержаться не вышло: она почти по колено провалилась в неглубокое и очень холодное болотце.

– Стой, сейчас помогу! – кинулась к ней Дорти. – Не дёргайся!

Она протянула руку и помогла Аяне подняться обратно на сухое место.

– Смотри, тут кое-где видны камни, тебе надо ходить рядом с ними, – сказала она, показывая рукой. – Это валуны, под которыми точно твердая земля. Тут, конечно, неглубоко, но вода холодная. Тебе повезло, что носишь детские штаны… Надо было тоже взять с собой такие.

Она замолчала и прищурилась, глядя в сторону перелеска. Аяна тоже глянула туда и увидела, как Алгар идёт к ним широкими шагами. Его лицо было обеспокоенным, и она тоже заволновалась.

– Что случилось, Алгар? У вас там всё в порядке?

– Я услышал твой крик и подумал, что вы могли встретить змею. Ты провалилась в болото?

Аяна грустно потрясла мокрым сапогом, который успела развязать и снять.

– Как видишь. Теперь он мокрый.

– Забирайся, я отнесу тебя на сухое место.

Он повернулся к ней спиной и подставил руки полочкой. Она хотела отказаться, но представила, как босой ногой шлёпает по влажному холодному мху, вздохнула и залезла ему на закорки.

Он донёс её до перелеска, усадил на свою сумку и осмотрел сапог.

– Долго будет сохнуть. Могу отнести тебя до склона, а там уже не так сыро.

– Не надо, я тяжёлая. Лучше дай мне руку, я обопрусь и на одной ноге доскачу.

– Подожди-ка… – Алгар жестом попросил её подвинуться и вынул из сумки свою рубаху. – Выбирай: мы можем сделать из неё сапог, обвязав верёвками, чтобы ты не поранила ноги, или можем с её помощью немного осушить твой сапог изнутри, а потом подождать, пока он высохнет окончательно.

Аяна представила, как наступает рубахой Алгара на камни, как их острые края рвут волокна ткани, и ощутила что-то похожее на телесную боль.