Читать книгу Мы встретимся - АВ Романов - Страница 1
ОглавлениеПоследний автор первого “прости”!
Окрест – тебе! Иных ещё не знаю.
Бесплодно золото, что у меня в горсти,
когда не о тебе и не тебе!
Столетья километров презирая,
приветствую тебя в своей судьбе!
Обрадовалась? Ну, тогда – взаимно.
(Красивый взлёт ресниц на склоне дня:
– О-о-о! вы припомнили меня…)
И да-преслишком – да!
Ведь как старинна
…как блеск стекла – чернильным снам бумаги…
История.
Май 1990
Мы встретимся (Правды ради надо сказать, что малюсенькую часть рассказа действительно написала NN Наташка)
Когда я обниму тебя за плечи,
И задохнусь в огне твоих волос,
Мир удивится прозе нашей встречи,
Мир удивится, что не всё сбылось…
Верней, сбылось всё так, не как мечталось,
Что равносильно, в общем – НЕ – сбылось,
И глаз твоих стремительных усталость
Мне удержать в ладошках не пришлось.
Но как-нибудь пройдёт и это лето:
Тетрадка, ручка, кофе, я и стол,
И – пустоте, как пепел с сигареты,
Листы бумаги упадут на пол.
И сотни “не” – ко дню, и не ко дню.
Всё!
Написал – и спать!,
но в этот вечер
С безумной пустотой осознаю,
Что высшей драгоценностью храню
Лишь наши бесконечные невстречи.
Все оправданья – бред!.. одни
Воспоминанья скрашивают дни…
* * *
Всё дело в том, что ОН проснулся полшестого и полчаса ненавидел будильник. Затем, когда тот зазвонил, встал и, не умываясь, прошёл на кухню. Быстро выпил кофе с каким-то бутербродом и … ушёл.
Вставать в такую рань не было никакой необходимости, ибо приближавшийся восход солнца возвещал воскресенье. Тем более не нужно было садиться в троллейбус и куда-то ехать. Но ОН сел и поехал.
Пассажиров было немного. Рядом стояла полная тётка с двумя огромными баулами. “На вокзал” – подумал ОН.
– Пробейте билетик! – сказала тётка.
А серые железобетонные чудовища, именуемые домами, равнодушно зажигая разноцветные окна-глазницы, проносились мимо…
ОН пробил, отдал ей и понял, что ему всего-навсего скучно. И вдруг…
О! эта милая, бесконечно заезженная литературная уловка – “вдруг” – в высшем смысле предвещающая собой значительнейшее событие, следующее за…
И вдруг – о горе!..
И вдруг – о радость!..
Или просто: и вдруг…
В троллейбус вошли два человека. Один больше, другой меньше, но оба лохматые и потрёпанные.
“Братья.” – подумал ОН. Но это было не главное. Первый нёс в руке что-то завёрнутое в газету. Не то бутылку, не то, судя по тому как он обращался с этим свёртком – цветы. Второй же лениво пинал дырявым кедом крашенную обшивку троллейбуса. “Спортсмены что ли?” – опять подумал ОН, но тут же отмёл эту мысль. – “Братья.”
– Ты чего билет не пробиваешь? – спросил Первый. – Денег нет?
– Я ещё маленький! – сердито ответил Второй.
“Интересно, кто в такую рань будет их проверять?” – машинально отметил ОН и отвернулся к окну.
– Андрюшка! а тебе далеко ехать? – теперь уже во Втором можно было распознать всего-навсего наивного школьника, который полон безумного желания толково провести свой единственный выходной.
– Далеко… – мрачно ответил Первый.
– А цветы ты этой везёшь? – не отставал Второй.
“Смотри-ка, а у них интимная семейка.” – подумал ОН, повернулся – и молча принял активное участие в разговоре.
– А она специально приезжает?
– Нет…
– Значит, просто… – искренне огорчился Второй.
“А где это он в такую рань цветы достал? Не иначе как заранее купил. Вот гад!” – зло подумал ОН.
– Тебе выходить…– довольно грубо заметил Первый.
– А домой ты когда приедешь?
– Скоро.
– Ну пока.
Второй вдруг внезапно вылетел из троллейбуса и исчез… “Шустрый, чёрт!” – подумал бы ОН, но не успел: следующая остановка была “вокзал”. Конечная.
* * *
Первый – лохматый и потрёпанный молодой человек с цветами – это я. И мне очень трудно объяснить: почему я ехал на вокзал так рано – и действительно, Наташка приезжала полдевятого, но, как бы там ни было, а ровненько в полседьмого я уже старательно топтал аккуратно вделанные в пол плитки мрамора.
Собственно, встречать её не было никакой необходимости: она прекрасно бы добралась сама. И дело даже не в том, что я обещал. Лучше всего – встретить её незамеченным, но это было невозможно, так как она знала, что я её встречу, обязательно бы искала меня, и естественно бы – нашла…
Поезд прибывал на первый путь. Я выбрал местечко, где примерно должен был остановиться девятый вагон, и не ошибся. Первым вышел огромный и грозный мужчина с маленьким дипломатом. Он брезгливо оглядел толпу встречавших, как-то подло хмыкнул и бодрым шагом пошёл по перрону. За ним выскочила маленькая юркая женщина в легкомысленной кофточке и юбке в цветочек. Она потонула в поцелуях и объятьях больших, средних и маленьких детишек, которые набросились на неё под предводительством лысого, тощего мужичка – по-видимому, главы семейства. Третья – светлая тонкая девушка, как говорится, в “клёвом прикиде” (хорошо одетая) – несла на себе печать недавнего, но уже успевшего надоесть замужества. Её встречал точно такой же молодой человек, который неловко сунул ей букет каких-то больших и красных цветов; а она неуверенно ткнулась в его зарождавшуюся бороду и сказала красивым голосом, глядя в сторону: “Здравствуй, что ли…”
Наташка была девятой. Она успела сменить свой вечный синий финский плащ с потрясающе красивой бабой на подкладке на какое-то обычно-необычно пальто. Я бы даже сказал – пальтище. Непокорные, неделю назад завитые волосы, казалось, грозили: “Поговори, мол, у меня…” Короче, всё было по-старому.
Едва выскочив из вагона, она очень непосредственно заявила:
– Андрюшка, привет! Дай я тебя поцелую.
Вот уж воистину:
Когда я обниму тебя за плечи,
Мир удивится прозе нашей встречи…
Я даже как будто смутился.
Впрочем, никто этого не заметил… Кроме Того Самого, который полчаса до рассвета ненавидел будильник.
* * *
Ну, рассказывай!
Я – чисто по женские – жаждала наконец-то просто посплетничать. То угрюмое, что меня окружало – вообще, весь тот глухонемой мир, который почему-то неизбежно существовал именно вне стен этого города, действовал настолько угнетающе, что я, уезжая, была уверена в том, что еду не из дома – а наоборот, домой. Старое треснувшее здание вокзала казалось родным и близким, а лица людей, истомлённые в залах ожидания, были безумно грустны перед предстоящей разлукой с городом, где даже троллейбус – обыкновенный троллейбус! – не просто тащился по улице, а с грациозной ленью перемещал своё железное в ржавых подпалинах тело по тихим улочкам, из плотного тумана которых призраками вставали навстречу грозные силуэты старых каштанов.
Андрей – живое олицетворение людей, бесповоротно обречённых судьбой на счастье именно по той причине, что они жители этого города – был какой-то не такой. Усталый, поникший, даже причёсанный больше обычного…
– Чего рассказывать-то?.. У меня всё по-старому… Живу… работаю. – говорил он с каким-то надрывом; оставляя огромное пространство выдоха для пауз.
Я мысленно посмотрела в зеркало: накрашена нормально, глаза не усталые, волосы застыли в самом жутком поэтическом сумбуре – короче, всё в порядке – тяну на все шестнадцать; затем усмехнулась – опять же мысленно, но поняла, что инициативу надо брать в свои руки.
– Так, – это чтобы отсечь официальную часть приветствия от делового разговора. – Ты не увиливай, а бери мою сумку, неси и рассказывай.
– Взяла привычку… – безнадёжно и как-то в сторону протянул он, – рассказывай, да рассказывай… Нечего рассказывать.
Мимо нас, уморительно шурша, пронеслась, поблёскивая жирными пятнами, обёртка от пирожков.
– Тебе не холодно? – осторожно спросил Андрей.
Я начала злиться:
– Ты будешь рассказывать или нет?!
В воздухе повисла пауза, которая могла бы означать: “Как ты мне надоела!”, но этого она не означала… Затем он выдавил из себя:
– Потом…
Потом – это уже хорошо. Как в старом анекдоте: если женщина – в пустыне – недостойна апельсина, то это не женщина, а если она неспособна сделать так, чтобы мужчина преподнёс ей этот апельсин, то она должна была умереть ещё два столетия назад… Весь мой диамат применительно к вопросу об эмансипации в конце XX века.
Справа открылся симпатичный дворик, совершенно южный, с расшатанными лестницами, ободранной скамейкой, озябшим котом и пышными вениками голых деревьев.
– Покурим?
Андрей молча согласился, смахнул со скамейки остатки снега и достал сигареты. Вообще-то я не курила уже целых три дня, но ради такого случая… Кот посмотрел на нас укоризненно. Он был старый, и в его полупотухших жёлто-зелёных зрачках я прочитала что-то вроде: “Эх, молодёжь, молодёжь… А ещё девушка!”
– Ты знаешь, Андрюх… – меня почему-то потянуло оправдываться, – я ведь дома почти и не курю. И ту пачку, что ты мне подарил, курила неделю; это вместе с тем, что у меня ещё в поезде штук десять расстреляли.
Но кот не хотел ничего слушать и продолжал меня осуждать.
– Это бывает, – заметил Андрей, зажигая спичку.
Я демонстративно затянулась. Кот – весь – от ушей до хвоста – излучал презрение.
– Слушай, прогони его.
– Кого?
– Кота. Он… подслушивает.
Андрей улыбнулся.
– Что же ты, гадёныш паршивый, делаешь, – ласково начал он, подходя. – Сволочь ты полосатая, противная, – и по-свойски потрепал кота. – Нет у меня колбаски, и котлет нету, вот сигареткой разве что могу угостить, ну так ведь ты не куришь, – он ласково гладил кота, а тот жмурился от удовольствия. – Чего же ты не куришь-то? Али здоровья много? – и резко, уперев руки в бока. – А ну вали отсюда, козёл!
Кот не пошевелился.
– Ты чего, не понял что ли?!
Кот молчал.
– Ах ты, скотина паршивая…
Кот встал и вместо фразы: “Я не желаю участвовать в этом безобразии” – поднял хвост трубой и с достоинством отправился к открытой форточке, мурлыкая какой-то одному ему известный кошачий шлягер.
Андрей обернулся ко мне.
– И вот так всегда, Наташ! Понимаешь?
– Что всегда? – я уже чувствовала, как на меня тихо, но неизбежно обрушивается волна его тающей суровости.
– Да то всегда!.. И самое страшное, что со всеми!.. Ластишься, заигрываешь – на тебя и не смотрят. Начинаешь хамить – с тобой начинают заигрывать, но лишь пока хамишь. А чуть посерьёзнее – поднимают хвост трубой и уходят. Понимаешь?.. Я уже год не могу ни с кем поговорить нормально. Или отшучиваешься – слава богу, что мне хоть чувство юмора не изменяет, или обсуждаешь какие-то посторонне-потусторонние проблемы. Понимаешь? Сплошные сплетни и никакого анализа. И куда мы катимся – неясно…
