Читать книгу Через призму времени - Айлин - Страница 1

Если бы человек мог знать, что предстоит ему по жизни пережить, согласился бы он пройти этот путь или сошел бы с дистанции, даже не решившись, на такое приключение. К сожалению, ни у кого из нас нет такого выбора. Как бы мы не мечтали, как бы ни готовили себя к счастливой, беззаботной и безбедной жизни, жизнь может изменить правила игры в одночасье – болезнь, смерть, война ни у кого не спрашивает разрешения, просто молча приходит и становится частью судьбы человека, не давая ни права голоса, ни права выбора. Так произошло и с моей жизнью.

По всем канонам современного общества я должна была прожить хорошую, даже может счастливую жизнь. Я родилась в любящей, обеспеченной семье, росла в хорошем доме, под присмотром мамы, бабушек и нянь. У меня была своя красиво отделанная комната заваленная игрушками, часть из которых я даже не успевала распаковывать. Еще малышкой путешествовала с родителями и старшим братом по другим странам. К пяти годам у меня, как и у моего брата был счет в банке с кругленькой суммой для безбедного будущего. И ни у кого тогда не было сомнения, что жизнь, которая меня ждет, будет безоблачной и счастливой.

Пожалуй, мои первые четкие воспоминания о еще счастливых временах можно отнести к возрасту четырех-пяти лет. Я смотрю в прошлое и как в тумане, но уверенно вижу сад, дом, скамейка. Я на балконе он узкий с железной решеткой, которая не так уж и надежна; в руках держу какой-то сосуд с водой, наверное, ковш и у меня желание отвлечь двоюродного брата от чтения книги. Он на скамейке в саду под балконом. Я размахиваюсь, и тут наступает явное ощущение неминуемого мщения за нарушенный покой. Брат на скамейке с ужасом глядит на мокрые странички книги. Вот я вижу, как он аккуратно кладет ее, но тут же его движения становятся резкими, непредсказуемыми. Я спускаюсь к нему по лестнице. Он хватает шланг, включает воду, я мокрая, обиженная, я хотела показать свое новое платье, а теперь придется переодеваться. Жаль, чувство обиды переполняет меня, но через каких-то полчаса я уже абсолютно счастлива. Я на диване в большой уютной комнате вместе с братом, мы играем, смеемся. Вокруг ощущается тепло и доброта.

Теперь мне шесть лет. Мой день рождения. Подруги мамы танцуют, зовут меня повеселиться. Я чувствую себя неловко, на мне куча одежды: вязаное платье, колготки, вязаные штаны, а главное я не умею танцевать. Вокруг взрослые что-то говорят, обсуждают меня, но скоро они обо мне забывают и я ухожу играть в другую комнату.

Детство, в его обычном понимании, закончилось у меня, когда в двери моего дома постучалась война во всей своей уродливой форме и взрослые сразу постарели, а дети повзрослели.

1992 год. Кажется, еще недавно был апрель и я праздновала свой день рождения. Я была рада, что пройдет четыре месяца и я пойду в школу. Моя мама учительница начальных классов и я знаю, что буду учиться в той же школе, где она работает. Я уже давно, с пяти лет, умею читать и писать на армянском языке, умею считать, складывать и вычитать. Я часто ходила с мамой на работу и сидела на задних партах в ее классе и наблюдала за школьниками. Это был третий класс и они казались мне большими и очень умными, я им завидовала и хотела быстрее узнать то, что знали они. Единственное что у меня, бесспорно, получалось лучше чем у них – это учить стихи наизусть, я запоминала их прямо на слух. Я была просто уверенна, что когда настанет мой черед пойти в школу я буду одной из лучших учениц в классе.

Настало лето, я играла в саду целыми днями. Я жила на улице, где все дома частные – каменные двух- трех этажные со своим садом. Местность гористая и улица находилась под уклоном, поэтому в моем доме один этаж находился как бы под землей со стороны фасада здания и все три этажа были видны только с противоположной стороны. Иногда ко мне приходили подружки – Астгик и Рипсиме, иногда к ним в гости отпускали меня. Это были, наверное, лучшие дни в моей жизни, никаких забот, никаких обязанностей, любой каприз, любое желание исполняется. У папы свой бизнес, несколько дней назад он открыл к тому же еще и магазин на первом этаже нашего дома.

Но это длилось недолго – 17 дней.

Я стала замечать, что взрослые чем-то обеспокоены, по вечерам мужчины стали собираться во дворе чьего-нибудь дома и подолгу разговаривали, что-то обсуждали, спорили. В городе стали происходить странные перемены, которые коснулись и моего дома. Однажды к нам во двор въехал огромный грузовик весь груженый листами стали. Я спросила зачем они нам, но мне ничего не объяснили. Через два дня мужчины собрались во дворе моего дома, они очень бурно что-то обсуждали, мне стало интересно о чем они так спорят и, несмотря на то, что уже был глубокий вечер я пробралась на балкон второго этажа и спряталась там. Они говорили о каких-то вооруженных столкновениях на границе Армении и Азербайджана, обсуждали возможность вторжения на территорию Армении врагов. Наш город был приграничным и один из первых удар случись беда пришелся бы на него. Из разговора было ясно, что мужчины бояться не захвата города, он был более чем укреплен – вокруг высокие непроходимые горы и только один въезд, который тщательно охраняется; они боялись осады и бомбежек. Ведь если въезд один, то и выезд тоже один, враги могли перекрыть его и тогда город уже ничего не спасет, население останется в ловушке, обороняться когда ты внизу горы, а тебя бомбят сверху почти бесполезно.

Этот вариант был худшим, его не исключали, хотя большинство мужчин отказывались верить в возможность такого исхода. Все до последнего верили в то, что врагов удастся остановить еще на самой границе, что азербайджанцы трусы и дрогнут при первом же отпоре. Но как оказалось позже они не дрогнули, они были не одни. Это был специально обдуманный, планируемый многие годы всеми мусульманскими странами, находящимися вокруг Армении, план по уничтожению армян и варварскому захвату территории.

Война неумолимо приближалась к нашему городу. Теперь уже все от детей до взрослых обсуждали возможные последствия нападения. В один из таких дней по телевизору объявили, что между Азербайджаном и Арменией подписан мирный договор, а это значило что войны удалось избежать. В этот день люди впервые за несколько месяцев легли спать с надеждой на лучшее. Примерно в два часа ночи город проснулся от жуткого взрыва – это была установка град, город бомбили сверху.

В этот день я легла спать рано, но никак не могла заснуть, мне почему-то было очень страшно, я несколько раз включала свет и осматривала комнату. Я никак не могла успокоиться и решила спать с родителями в их комнате. Рядом с ними я успокоилась и быстро заснула. Меня разбудил грохот взорвавшегося снаряда. Это был первый снаряд и он попал в мой дом – взрыв пришелся на мою комнату, в остальных выбило окна. Родители схватили меня и брата на руки и побежали вниз в подвал. Я никогда раньше не была в этом подвале, даже не знала что он есть. Это была земляная комната три метра на два, внутри было трудно дышать – пахло бензином и соляркой. Как я узнала позже этот подвал вырыли недавно, над ним были выложены стальные листы – это было бомбоубежище. Но никто не ожидал, что оно понадобиться так быстро, и поэтому там хранили бензин и солярку, которые в связи с приближающейся войной стали настоящим дефицитом.

Эта бомба была первой ласточкой того ужаса, который нам еще предстояло пережить. С того дня жизнь моя разделилась на бесконечные ожидания конца очередной бомбежки и короткие перерывы, во время которых появлялась возможность немного погулять по саду. Тянулись недели, перерывы становились все короче, а бомбежки все более ожесточенными. Город жил ощущением смерти, не было дома где кто-нибудь не погиб. Люди умирали целыми семьями прямо в подвалах своих домов. Я потеряла двух своих лучших подруг, родители говорили, что они с семьей уехали, но даже тогда я понимала что это ложь.

Самое страшное наступало после окончания очередной бомбежки, те кто остались в живых боялись выйти, боялись узнать о смерти родных и близких – рев взрывающихся бомб сменялся криком и плачем убитых горем людей.

Вскоре осада дала о себе знать – наступил голод. Папе приходилось вставать в три утра, чтобы занять очередь перед пекарней в надежде купить хлеб. Голод, долгое пребывание в холодных, сырых подвалах и нервное напряжение привели к отчаянию и болезням. Я не стала исключением – некоторое время страх перед смертью давал силы бороться за жизнь, потом страх ушел, наступила пустота, безразличие ко всему вокруг, я почти перестала разговаривать и разучилась плакать, даже боль и страдания окружающих меня людей тогда меня не трогали, я погрузилась глубоко внутрь себя. Война для меня продлилась два года, полтора из которых я была в таком состоянии. Меня спасли мои родители, папа сумел, заплатив огромные деньги военным, вытащить нас из осажденного города. Уезжая, я обошла все комнаты и попрощалась с домом, я чувствовала, что пройдет еще очень много времени прежде чем я туда вернусь. Мы приехали в Ереван, прожили у родственников неделю, после чего было принято решение уехать на время в Россию.

В Ереванском аэропорту было море людей, желающих покинуть страну, самолеты вылетали перегруженными, люди на борту самолета сидели прямо между рядами кресел на своем багаже, практически все дети сидели у взрослых на коленях, ни о каких мерах безопасности при полете и речи не было, у всех было одно желание уехать в безопасное место.

Когда подошла наша очередь идти на посадку, моего брата взял на руки папа, так как он был меня старше и слишком тяжелый для мамы, а меня на руки взяла мама. Идти в толпе людей, толкающихся и кричащих, было страшно, а еще страшнее было потеряться в этой толпе. Я заметила, что в моей жизни всегда случается так, что то, чего я больше всего боюсь, обязательно со мной случается, как будто, я притягиваю их к себе силой мысли. И тогда в аэропорту после того, как мы прошли посадку, началась давка, мама оступилась и выронила меня из рук, а когда я смогла встать на ноги мамы уже не было видно. Тут я почувствовала, что кто-то поднял меня на руки и понес к выходу на взлетное поле, я боялась даже обернуться и посмотреть кто это, просто ждала, что этот человек отнесет меня к родителям. Около самолета тоже было очень много людей и на борт в первую очередь пускали людей с детьми, поэтому я довольно быстро оказалась на борту самолета. Я начала судорожно вертеть головой в поисках родителей и услышала голос молодого мужчины, который держал меня на руках – не бойся мы их найдем, и он шел между рядами неся меня на руках и спрашивал чья это девочка. Практически сразу мы столкнулись с моим папой, который шел обратно на мои поиски, он забрал меня и начал благодарить моего спасителя, а тот тихо ответил – еще неизвестно кто кого спас, если бы не ваш ребенок меня на борт бы не впустили, там столько людей, кто знает сколько дней мне еще пришлось бы ждать.

Россия, встретившая нас в августе пронизывающим холодным ветром и шквальным дождем, стала для меня домом на долгие годы. В возрасте семи лет мне пришлось адаптироваться к жизни в новой для себя реальности. Меня отправили учиться в школу, но так как я совершенно не знала русского языка, мама просто договорилась с директором школы, что я какое-то время посижу на последней парте вместе с учениками первого «б» класса и попробую приспособится. Это было очень странное время, я приходила в класс, садилась за парту, доставала тетрадь, пенал и учебники и просто сидела, я не понимала о чем вокруг меня говорят, и была чем то вроде «зверька из живого уголка» для своих одноклассников, они часто ко мне подходили – что-то говорили, трогали мою школьную форму, она была очень нарядной, вся в кружевах, мне родители купили ее еще до войны и она совсем не похожа была на ту, в которой ходили дети в России, трогали мои вещи, иногда злились непонятно на что и толками меня.

Мне очень повезло с первой учительницей, она была крайне мудрая женщина и смогла разъяснить детям, что я все-таки не «зверек из красного уголка» и через пару недель дети потеряли ко мне интерес и только изредка обращали на меня внимание.

Я научилась читать, писать и считать на армянском языке еще в пять лет. Теперь же мне предстояло все выучить заново на другом языке. Вероятно языковая среда и детский возраст, позволяющий все впитывать в себя как губка, позволили мне уже к новому году понимать о чем говорят окружающие меня люди, конечно, я не все слова понимала, но общий смысл уже улавливала.

К весне я уже более-менее сносно изъяснялась сама на русском языке и могла самостоятельно выполнять все домашние задания, но как говорила мой учитель у меня был душераздирающий акцент. Она мне посоветовала читать вслух и слушать себя, так я должна была бы пытаться избавиться от неправильного произношения слов. Я читала так много, что откровенно раздражала домашних, ведь мы жили тогда в однокомнатной квартире и они были вынуждены слушать мою еще очень далекую от идеала русскую речь. Конечно, ребенком я не понимала еще всю необходимость говорить красиво и без акцента, просто старалась изо всех сил, чтобы надо мной не смеялись мои сверстники. Довольно долгое время книги были моими единственными друзьями, со временем я уже читала не для избавления от акцента, а для того, чтобы на время переместиться в мир героев книг и отвлечься от трудностей, которые были в жизни моей семьи.

Переезд в другую страну, да еще и при условии фактического бегства от войны, потеря всех сбережений, невозможность нормально устроится на работу это лишь малая часть того, с чем нам пришлось столкнутся. Денег в семье катастрофически не хватало и мы уже детьми прекрасно понимали, почему мама покупает черный хлеб, хотя мы все его не любим, а не белый, понимали почему нам покупают одежду один раз в год перед началом учебного года и только один комплект и к концу года пальцы в обуви откровенно просились наружу, а вещи были уже малы и имели сильно застиранный вид. Летом школьные штаны превращались в шорты и прекрасно доживали свой век в новом статусе.

В те годы тяжело было не только нашей семьей, это были девяностые, время безработицы и бандитизма, так что жаловаться на эту тему и мысли не возникало. Родители старались заботиться о нас хорошо, а мы старались не ныть и учиться как можно лучше. Ко времени обучения в средних классах мой акцент пропал, я была одной из лучших учениц в классе.

В связи с переездом в другой район города мне в шестом классе пришлось сменить школу. Родители выбрали из двух школ, которые были рядом с домом, ту, в которой был политехнический класс, так как мой брат имел технический склад ума и ему данный класс хорошо подходил, а меня отдали как говорится «в комплекте». Вот только брату нужно было отучиться последний год, а мне пришлось долгих шесть лет вести борьбу с системой школы. В девяностые годы тема национализма и нетерпимости к приезжим была очень острой, что я имела возможность прочувствовать на своей шкуре в полной мере. Как оказалось, директор школы имела четко очерченные неонацистские взгляды и подбирала соответствующий персонал, поэтому численность детей в этой школе по сравнению с соседней была в разы меньше, хотя здание и возможности школы были аналогичными. На протяжении шести лет учебы в этой школе я была единственным, если не считать моего брата, учеником другой национальности. Периодически, по незнанию, в школу приводили детей другой национальности для обучения, так же как и мои родители поступили в свое время, но дети выдерживали не более трех месяцев и их просто переводили в соседнюю школу, где в каждом классе было по два-три ученика иностранца.

Если честно, то сначала я откровенно не понимала что причина подобного отношения ко мне со стороны педагогов, это их специфические взгляды, и думала, что действительно мои знания, полученные в другой школе, дают мне недостаточно крепкий фундамент, для того, чтобы также успешно справляться с заданиями в новой школе, тем более была существенная разница в программе обучения. Например, иностранный язык дети в моем классе начали изучать во втором классе, а я в пятом, математику в этой школе преподавали по более сложному учебнику и ряд тем мне были не известны. Я поставила себе цель дотянуть свои знания до необходимого уровня, учила дома самостоятельно слова по английскому языку, составляла диалоги, прорешивала упражнения на грамматику, изучала новые темы по математике. Раньше не было интернета, а у родителей не было возможности нанять мне репетитора, так что я пропадала в библиотеке в поисках нужного материала и упорно доставала вопросами старшего брата, который на тот момент уже был студентом Вуза.

Мой усердный труд давал результаты, и надо сказать, это заметили и учителя, но к моего удивлению, вместо поддержки и похвалы, я получила более жесткий прессинг с их стороны, меня вызывали на самые сложные задания к доске, если были индивидуальные задания, то моя карточка всегда была на пару заданий длиннее, чем у моих одноклассников. Меня спрашивали на всех предметах практически каждый день и оценивали по особенному, чтобы получить оценку отлично мне нужно было разобраться в теме на уровень, приближенный к уровню учителя.

Я по жизни обладаю невероятной упертостью и если ставлю цель, то буду добиваться ее несмотря на сложности, обиды, отчаяние и слезы. Конечно, были периоды, когда руки опускались и ничего уже не хотелось, когда обида от несправедливости застилал глаза и лились слезы, когда я говорила учителям прямо на уроке о том, что у них двойные стандарты и меня выгоняли из класса к директору, все было, но я ни разу не подумала о том, чтобы перевестись в другую школу.

Со временем, учителя меня откровенно не любили уже не только за национальную принадлежность, но и за несгибаемый и бунтарский характер, у нас была настоящая холодная война, в которой пока побеждали они, но уже почувствовали во мне не самого легкого противника. Еще их раздражало, что за меня стали заступаться мои одноклассники, как бы их не науськивали против меня, они, уже немного повзрослев, сами могли анализировать, делать выводы и принимать решения, тем более училась я хорошо и никогда никому не отказывала в том, чтобы не просто дать списать а подробно разобрать и объяснить тему. Мой домашний номер телефона у многих одноклассников был подписан sos, и вечером мой телефон практически не замолкал, и я помогала, и делала это не для хорошего отношения к себе, а потому что мне нравилось помогать, и эта черта осталась со мной всю жизнь, после и на работе я была вечным обучающим наставником для вновь принятых на работу.

Мои родители понятия не имели, что я оказалась в подобной ситуации в школе, дома я не делилась проблемами, на родительских собраниях обо мне учителя просто предпочитали не говорить и ограничивались моей успеваемостью по предметам. Тем более, они видели хорошие оценки и много грамот за победы в олимпиадах, как школьных, так и городских, видели хорошее отношение одноклассников и у них не было основания для переживаний, а я, видя как им и так непросто пережить изменения в жизни, которые произошли из-за войны, старалась им не давать такого основания.

До десятого класса по всем предметам, кроме русского языка, у меня итоговые оценки были «отлично». По русскому языку я проигрывала холодную войну учительнице вчистую, как бы я не старалась, все было бесполезно против ее лозунга «нерусский человек не может знать русский язык на пятерку». Как же я обрадовалась, когда в десятом классе нам дали нового учителя, в связи с уходом предыдущего учителя в декрет. Новый учитель означало для меня новые возможности, но мне не просто повезло, а очень повезло, учитель была без специфических взглядов и оценивала за знания без всяких «но». Таким образом, в одиннадцатом классе я была одной из трех кандидатов на получение золотой медали за особые успехи в учении.

В начале весны меня пригласила к себе в кабинет директор школы и спросила, понимаю ли я, что с моей фамилией получение золотой медали абсурд и она не станет даже подавать документы на меня к рассмотрению в управление образования. Также она рекомендовала мне оставаться благоразумной и без истерик забрать свой аттестат с отличием, поступить в Вуз и строить свою жизнь дальше, с благодарностью этой школе, что она воспитала из меня человека. Я, конечно, ожидала, что меня будут пытаться завалить на выпускных экзаменах и поэтому очень усердно готовилась к ним, и морально даже была готова к тому, что мне могу поставить четверку и дать не золотую, а серебряную медаль, но такого я не ждала, у меня на время даже речь отключилась и улетучился весь мой характер. Мое молчание директор школы восприняла как знак принятия с моей стороны и просто выпроводила меня под локоть из кабинета.

Я стояла в коридоре школы и думала, что все зря, столько сил и цель у меня просто отобрали, даже не дав возможности бороться за нее. Я пришла в класс, собрала учебники со стола в сумку и не дождавшись окончания уроков ушла домой, никого не предупредив. Мама удивилась почему я пришла так рано и начла спрашивать не заболела ли я, что случилось … И тут меня как прорвало, я начала плакать в захлеб и сквозь слезы пытаться объяснять ей что же произошло. В тот момент я просто изливала душу и не ждала никакой помощи от нее. Когда я немного успокоилась, она сказала, что если это правда и я действительно столько времени боролась и шла к своей цели как могу позволить себе обнулить свои труды и сдаться. Она отправила меня умыться и хорошенько подумать готова ли я бороться дальше и тогда она мне поможет бороться, но не будет гарантии, что мне не влепят тройку за открытую войну или мне хватит аттестата с отличием и я не стану ничего более делать.

Я была подавлена, опустошена, как будто вся моя накопленная злоба вылилась сквозь слезы и ничего не осталось, ни сил, ни желаний, захотелось забиться в угол и спать. Но я не могла, просто не могла отступить, даже без сил я сказала, что буду бороться. Получив мое согласие мама оделась и куда-то уехала, после я узнала, что ездила она в управление образования к начальнику управления и подала ходатайство о присутствии городской комиссии на выпускных экзаменах в школе где я училась, в связи недобросовестном и дискриминационным отношением педагогического и управленческого состава школы к конкретному ученику. И ее ходатайство удовлетворили, более того назначили комиссию для предварительного анализа успеваемости учеников старших классов и выявления потенциальных кандидатов на получение медалей разной степени за особые успехи в учении.

Так я стала официальным кандидатом на медаль и злейшим врагом директора школы и других кандидатов на медаль, ведь теперь у школы не осталось ни единого маневра в отношении кандидатов на медали и их выпускных работ, ни подсказать, ни переписать, именно то, что будет написано непосредственно на экзамене, то и поедет в управление образования на проверку. Для того чтобы описать как ожесточенно я готовилась к экзаменам, достаточно назвать тот факт, что к концу весны пальцы на правой руке были залеплены пластырем от ужасно болезненных мозолей, натертых ручкой. Я прорешала все виды дидактических материалов по математике, написала и выучила наизусть сто двадцать четыре сочинения со всеми запятыми и орфограммами, ровно столько сколько было тем в экзаменационном списке, я похудела от нервного напряжения и весила около сорока килограммов, от недосыпа и бесконечных занятий я была похожа на зомби, но я была готова на все сто к экзамену и это грело душу, потому что я очень боялась подвести маму в сложившейся ситуации.

В день экзамена меня посадили на парту прямо перед комиссией и я справилась, затратив гораздо меньше времени, чем было даже предложено. Отдав черновики и чистовики председателю комиссии, я практически бегом бежала домой, дома никого не было, мама так рано меня не ждала и ушла в магазин, я проснулась от ужасного грохота кулаков о входную дверь квартиры и уже кричащего голоса мамы. Оказалось, придя домой, я села на диван и уснула, и так крепко, что мама больше часа не могла достучаться, звонила в звонок, колотила в дверь, звала, ходила к соседке звонить на городской телефон и уже успела папу вызвать с работы, я всех сильно напугала, а я просто отключилась и спала.

Результаты экзамена должны были сообщить в течение трех дней, по своим связям директор школы как то выяснила уже на следующий день, что у нас в школе одну медаль зарубили, поставив ученику тройку, фамилию ей не сказали, но она была так уверена что кроме меня таких кандидатов быть не может, что пришла в класс во время уборки кабинета позлорадствовать при всех и объявила, что не будет у меня медали и аттестата с отличием, что слушать надо было, что опытные люди советуют, а не самовольничать.

Я держалась, не заплакала, как от меня все ждали, после ее речи я встала и сказала, что не жалею что так поступила и всегда по жизни буду поступать по совести и по справедливости, а не так как она.

Я понимала что так может быть, возможно, даже морально была к этому готова и в голове себя убеждала, что аттестат значения не имеет, что главное мои знания и я поступлю в Вуз, который хочу и никогда больше не вернусь в эту школу. Дома родители меня поддержали, сказав, что медаль не главное, главное, что я боец и пожелали мне оставаться такой всегда. На выпускной я идти категорически не хотела, во-первых, смотреть на счастливые лица я просто физически не могла тогда, во-вторых, торжественные речи, веселье и танцы всегда вызывали у меня некий страх и нерешительность. Родители практически силой заставили меня надеть платье и пойти, сказав что надо уметь ставить точку, даже если неприятно и грустно, надо сходить, чтобы не жалеть в жизни о пропущенном выпускном, ведь это столько лет учебы, а не просто неполученная медаль. В последний момент папа решил пойти со мной, мы с ним заняли места в актовом зале школы в самом последнем ряду, на сцену с классом я выходить не хотела, а концерт и так было хорошо видно.

На церемонию вручения медалей в школу приехал представитель управления образования и все документы по медалистам он привез с собой. Помню как директор школы радостно объявила, что школа гордится своими выдающимися учениками, которые сейчас будут приглашены на сцену для вручения медалей за особые успехи в учении и для этого она передает слово уважаемому представителю управления образования.

Представитель был хорошо сложенный мужчина, в костюме и с правильно поставленным голосом, взяв микрофон, он также сказал слова поздравления и велел, ученикам, чьи фамилии будут названы подняться на сцену и первой назвал мою фамилию. Я особо не вслушивалась что он там говорит, но вот внимательно слушал мой папа и начал меня дергать, что фамилию мою сказали, я подумала ошиблись или он ослышался, и продолжала сидеть на месте, тут мою фамилию повторили и спросили присутствует ли в зале этот ученик, пришлось собрать себя практически по кусочкам, встать и выйти на сцену, меня трясло и я не понимала, что же происходит, потом стали подниматься и вставать рядом со мной другие кандидаты и один мальчик остался не названным, тут до меня дошло, это не меня, а его срезали, и ему поставили тройку.

Мне вручили золотую медаль, а когда нам разрешили вернуться на свои места, начался нелицеприятный скандал, мама мальчика, оставшегося без медали орала на директора, требуя разобраться, директор повторяла – такого просто не может быть, мы все выясним и решим это недоразумение, что там они решали я так и не узнала, потому что мы с папой решили, что теперь можно уйти домой.

В последний раз в качестве ученика я посетила школу, чтобы забрать свой аттестат, уходя, я плюнула на ступени центральной лестницы, и сказала вслух – никогда больше сюда не вернусь. Все годы встреч одноклассников я пропустила, даже на территорию школы не могла зайти, хотя жила рядом и путь в магазин был ближайший именно через школьный двор, но я всегда шла в обход.

Уже взрослой я понимала, что очень многим обязана именно школе – выдержке, стойкости, умению вкалывать и бороться, умению держать удар, и, как ни странно, умению помогать другим. То, что я смогла выучится в таких условиях и не сломалась, дало мне тот самый стержень, который еще не раз помогал мне устоять на ногах, когда судьба была ко мне крайне неблагосклонна. Но тогда была злость и ненависть, и даже то, что я в итоге добилась поставленной цели не смогло вытравить из души тупую боль от бесконечной травли и несправедливости. Долгие годы это мешало мне поверить в людей, открыться и довериться, я жила с оголенной нервной системой, которая искрила каждый раз, когда рядом происходила несправедливость и неважно было в отношении меня или кого то еще, я всегда вставала на бой с этой несправедливостью и всеми доступными мне способами пыталась ее искоренить.

Мое окружение уважало меня и даже, наверное, боялось, за прямоту, нетерпимость к любой форме несправедливости, болезненную любовь к правде. Близких друзей у меня не было, я была крайне требовательна и к себе и к своему окружению, думаю, меня просто не выдерживали, часто я слышала, что мне надо научиться прощать и принимать людей со всеми их недостатками, что идеальных людей просто нет и не надо мне самой стараться быть идеальной, это никто не оценит, а только отпугнет от общения. Тогда я не слышала простые истины в словах говорящих, желая видеть все идеальным и справедливым, стала неким одиноким борцом, к которому все обращались за помощью, но никто не хотел близко дружить. В то время меня это совсем не волновало, я чувствовала себя востребованной и нужной, уважаемой, искренне верила, что мой путь верный и уверенно шла по нему. Люди не смогли меня убедить или изменить, это сделала сама жизнь, которая методично и упорно доказывала, что порой есть красота и доброта в не идеальности и откровенное уродство в попытке сделать все идеальным.

Именно моя боязнь быть неидеальной, моя чрезмерно жесткая и требовательная позиция к самой себе стали основой при принятии мною решения при выборе будущей профессии. Мои родители мечтали видеть меня врачом и уговорили меня подать документы и пройти вступительный экзамены в медицинский университет. Я послушала их, просто не могла им отказать после той поддержки, которую они мне оказали при окончании школы, чувствовала себя обязанной выполнить их волю. И я поступила, прошла на лечебный факультет с первой же волной и могла позволить себе отдохнуть еще два летних месяца. Но у меня никак не получалось отдыхать, голова гудела, я очень уважительно относилась к профессии врача, считала ее чуть ли не самой важной в жизни человека, и поэтому, на мой взгляд будущий врач должен быть умным, стрессоустойчивым и жесткосердечным, чтобы мог быстро принимать необходимые решения о лечении пациента без какого-либо эмоционального окраса. Я понимала, что так не смогу, понимала, что за каждый неверный или не вовремя поставленный диагноз буду есть себя поедом, буду переживать с каждым пациентом и жить его бедой, не смогу абстрагироваться от чужой боли. Принятие чужих проблем и бед как своих было моей ахиллесовой пятой, и я это прекрасно знала. Возможно, я смогла бы стать прекрасным врачом, но профессия врача меня бы сломала.

Обсуждать это с родителями я просто не могла, понимала, что они не поймут и начнут искать аргументы и уговаривать, и я не хотела, чтобы они расстраивались и переживали за меня. Я приняла решение одна, забрала документы из медицинского университета, прекрасно понимая, что возврата не будет. В этот же день я приехала в лучший технический вуз города и подала документы на самый престижный на тот момент факультет производственной экономики. В последнюю волну сдала экзамены и ждала вывешивания списков поступивших. Набор в этом году был маленький – 40 человек, и всего 25 бесплатных мест, из которых добрая половина сразу же занималась льготниками, я боялась не попасть на бесплатное место, ведь платить за обучение у моей семьи возможности не было. Это был сложный месяц, дома было тяжело молчать, но приходилось, хорошо родители были всегда очень заняты работой и решением хозяйственных вопросов и к тому, что я мало общительна, давно привыкли и не особо обращали на меня внимание.

В день вывешивания списков я встала в пять утра и никак не могла успокоить себя, в итоге около восьми утра сказала дома, что пойду гулять и пошла в вуз пешком, хотя туда ехать на машине от моего дома около сорока минут, а пешком идти порядка двух с половиной часов, но я пошла пешком, решив, что пойду по маршруту общественного транспорта, а если устану просто сяду на автобус на ближайшей остановке.

Так в своих мыслях, ничего вокруг не замечая, я дошла до вуза, двери уже были открыты, судя по морю абитуриентов, списки вывешены, я кое-как протиснулась сквозь толпу и пролезла к доске объявлений, нашла нужный мне факультет и начала внимательно читать фамилии в списке, раз прочитала, два прочитала, земля стала уходить из под ног, моей фамилии не было, стало трудно дышать я стояла и как рыба ловила воздух ртом, мысли путались, неужели я ошиблась, провалила экзамен, подвела всех и саму себя в первую очередь. Не знаю сколько я так стояла, меня то и дело толкали и пинали, желающие также изучить списки, но я упорно стояла на месте. Тут я услышала голос молодого человека прям над ухом, он говорил кому то из своих друзей, надо список поправить, сверху край с двумя фамилиями заломился, смотри первая фамилия стоит под цифрой три. Я среагировала практически молниеносно, как будто очнулась, подняла обе руки и поправила верхний край и заплакала, под первым номером стояла моя фамилия. Я поступила и поступила на бесплатный факультет. Ребята посмотрели на меня и сказали – о так ты наша одногруппница! Вместо того, чтобы ответить я просто повернулась и пошла домой, снова пешком, пришла вся в слезах и опухшим лицом и изрядно напугала своим видом родителей. Сил и желания что-либо выдумывать больше не было и я прямо сходу им сказала – я хочу быть инженер-экономистом и работать на заводе, руководить финансовыми потоками, а не жизнями людей в больнице, и я уже поступила на бесплатное место. Думаю, у них был шок, но спорить с моим решением или просто обсуждать его родители не стали, просто смирились.

Учеба в вузе, после той нагрузки в школе, к которой я привыкла, была для меня достаточно легкой, была возможность спокойно выражать свое мнение, задавать вопросы и даже тупить. Отношение к студентам было очень уважительным и нам с первого дня декан факультета внушала, что мы будущие управленцы, поэтому должны учиться не только работать с информацией, но и грамотно говорить и выглядеть в соответствии с деловым дресс-кодом. Довольно скоро мои одногруппники поняли, что в кафе и клубы я не хожу, но если приехать ко мне домой, то всегда накормлю и помогу сделать лабораторную работу, написать курсовой проект или в чем-то просто разобраться по учебе. И если для одноклассников мой номер телефона был записан sos, то у одногруппников – халява.

Со временем ко мне за помощью стали подходить ребята и из параллельных групп и даже с других факультетов, им я помогала за вознаграждение, уже на третьем курсе я неплохо зарабатывала, хотя расценки у меня были более чем скромные. Иногда к сессии мне приходилось писать по пятнадцать курсовых проектов на заказ, чтобы успеть вовремя приходилось работать по ночам. Заработанные деньги я потратила на оплату обучения по второй специальности, стала параллельно изучать юриспруденцию.

На последнем курсе вуза многие мои одногруппники уже трудились и я также не стала исключением и совмещала учебу с работой в банке. Это было очень продуктивным временем, приходилось учиться работе в условиях многозадачности и именно тогда я стала в реальности понимать, что же такое перекрываемое время и почему тайм-менеджмент так важен.