О чем я молчала. Мемуары блудной дочери
Реклама. ООО «ЛитРес», ИНН: 7719571260.
Оглавление
Азар Нафиси. О чем я молчала. Мемуары блудной дочери
Пролог
Часть первая. Семейные мифы
Глава 1. Саифи
Глава 2. Проклятые гены
Глава 3. Как я научилась лгать
Глава 4. Кофе и гости
Глава 5. Семейные узы
Глава 6. Святой человек
Глава 7. Смерть в семье
Часть вторая. Уроки и учеба
Глава 8. Отъезд из дома
Глава 9. История Рудабе
Глава 10. Котфорт-хаус
Глава 11. Политика и интриги
Глава 12. Мэр Тегерана
Глава 13. Репетиция революции
Часть третья. Отец в тюрьме
Глава 14. Обычный преступник
Глава 15. Тюремные дневники
Глава 16. Карьеристка
Глава 17. Подходящая партия
Глава 18. «Такие» женщины
Глава 19. Супружеская жизнь
Часть четвертая. Бунты и революция
Глава 20. Счастливое семейство
Глава 21. Демонстрации
Глава 22. Революция
Глава 23. Другая другая женщина
Глава 24. Когда дом перестал быть домом
Глава 25. Чтения и бунты
Глава 26. Разрушенные мечты
Глава 27. Отец уходит
Глава 28. Богиня дурных новостей
Глава 29. В реальном мире
Глава 30. Последний танец
Глава 31. Опасности любви
Благодарности
Рекомендуемая литература[31]
Важные вехи в истории Ирана ХХ века
Глоссарий
Об авторе
Отрывок из книги
Большинство мужчин изменяют женам, чтобы наслаждаться обществом любовниц. Мой отец изменял матери, чтобы сохранить счастливую семейную жизнь. Мне было его жаль, и я взяла на себя задачу заполнить пустоты в его жизни. Я собирала его стихи, выслушивала его жалобы, помогала выбирать подарки – сперва для матери, затем для женщин, в которых он влюблялся. Позже он утверждал, что его отношения с большинством этих женщин не носили сексуального характера, что он жаждал теплоты и принятия, которые они ему дарили. Принятия! Это от родителей я узнала, насколько смертельной может быть жажда принятия.
В нашей семье истории любили. Отец оставил после себя полторы тысячи страниц дневников, книгу изданных мемуаров и мемуары неизданные. Последние были куда интереснее. Мать не писала мемуаров, но рассказывала истории из прошлого и заканчивала их словами «но я ничего не сказала, я все время молчала». Она была уверена, что никогда не болтает о своей личной жизни, хотя на самом деле говорила только об этом, хоть и иносказательно. Она бы ни за что не одобрила моего решения написать мемуары, тем более – о семье. А я и не думала, что однажды напишу книгу о своих родителях. В иранской культуре сильна установка никогда не говорить о частной жизни: мы не полощем грязное белье на публике, как сказала бы мама, да и частная жизнь представляется чем-то неинтересным, о чем писать не стоит. Вот назидательные истории – другое дело, как те мемуары, которые в итоге издал мой отец. В них он описал картонную версию себя. Я же больше не верю, что мы можем молчать. Мы никогда на самом деле не молчим. Так или иначе – все равно выражаем случившееся с нами, становясь теми людьми, которыми являемся.
.....
Молчание бывает разным: к нему принуждают граждан тиранические государства, они крадут воспоминания, переписывают историю, навязывают санкционированную государством идентичность. Бывает молчание свидетеля, предпочитающего игнорировать или не говорить правду, молчание жертв, порой становящихся соучастниками совершенных против них преступлений. Есть молчания, касающиеся нас самих, личных мифов, и правила этого молчания мы насаждаем в реальной жизни. Задолго до моего понимания, как безжалостный политический режим насаждает гражданам собственное представление о том, какими они должны быть, крадет их личность и самоопределение, я пережила то же самое в своей личной жизни, в своей семье. Задолго до того, как я поняла, что значит быть жертвой или соучастницей преступлений государства, я на более личном уровне испытала стыд соучастия. В каком-то смысле эта книга – ответ моему внутреннему цензору и инквизитору.
Вероятно, нет более распространенного нарратива, чем история об умерших родителях и острая нужда заполнить пропасть, возникшую после их смерти. Этот процесс остается незавершенным – по крайней мере, таким он остался для меня, – зато позволяет понять. Понимание необязательно приносит покой, зато вызывает чувство, что этот нарратив – возможно, единственный способ признать наших родителей и в том или ином виде вернуть их к жизни, наконец освободившись и начав самостоятельно очерчивать границы своей истории.
.....