Читать книгу Убить и умереть - Безымянный - Страница 1

Ивана разбудили крики, доносящиеся из работающего телевизора. Он неделю не выходил из этой квартиры, лежал перед выключенным телевизором и тупо смотрел на темный экран, стараясь ни о чем не думать. Как только его начинали одолевать воспоминания, он хватал пульт и включал чертов ящик на полную громкость. Звуки и картинки назойливо лезли в сознание, заставляя обороняться от них и волей-неволей приковывали к себе его внимание.

Он заснул пару часов назад под какой-то занудный старый советский фильм, где на экране жизнерадостные идиоты суетились из-за каких-то надуманных глупых проблем. И никто их них не имел представления о смерти. Впрочем, и сейчас большинство людей не думает о том, что они могут умереть каждую минуту, стоит только обстоятельствам сложиться определенным образом. Например, им неожиданно повстречается на пути Иван…

Иван усмехнулся, когда ему на ум пришла мысль сосчитать – сколько же людей он убил за годы, которые занимается этим ремеслом – смертью? Сосчитать не было никакой возможности. Люди, которых он убивал, настолько мало вызывали его интерес, что Иван забывал о них спустя пару часов. С этой ухмылкой на губах он и заснул.

– Власть в стране захватили евреи! – орал телевизор резким, привыкшим к повиновению голосом. – Они хотят разграбить Россию, уничтожить ее народ и создать на ее месте свое сионистское государство! Мы не должны этого допустить! Мы и так слишком долго молчали и терпели из издевательства над всем русским. Но больше молчать нельзя! Если мы их не уничтожим, то они уничтожат нас!.

Иван открыл глаза и посмотрел на экран. Пожилой пухлый человек в сером облезлом костюме кричал и брызгал слюной с парламентской трибуны. Такие же самодовольные мужики слушали его с серьезными лицами и озабоченно хмурились.

– Я военный человек и не умею юлить и прятаться за чужие спины! – продолжал разоряться за трибуной размахивающий руками крикун. – Я говорю прямо! Настанет день, когда я с автоматом в руках первым пойду по тому списку адресов, который у нас давно составлен! И тогда мы посмотрим, чьей будет Россия!

– Заткнись, козел! – сказал ему Иван. – Чего ты разорался?

– Я воевал за Россию! Я убивал ее врагов! – неслось из телевизора. – Мне не привыкать проливать за нее кровь! Во имя ее!

– Сука! – сказал ему Иван. – Ты только отдавал приказы таким как я, а они шли под пули и перегрызали горло зубами, если оставались без оружия…

– Если русские парни встанут за мной тесными рядами, мы очистим Россию от всякой там еврейской нечисти! – орал телевизор. – Мотайте в свой Израиль! Вы присосались к телу России как пиявки и сосете ее кровь!

– Заткнись, сволочь! – вновь сказал ему Иван. – Ты обсирал в штабе свои генеральские галифе, когда мы с ребятами пробивались из Чечни в Россию. И почти все ребята остались там – в Чечне!

Волна раздражения подняла его с дивана, на котором он спал и заставила напряженным взглядом уставиться на экран телевизора. Иван уже просто ненавидел этого крикуна из парламента с генеральскими замашками. Такие всегда прячутся за спины солдат, посылая их на верную смерть.

Иван схватил со стола, стоящего рядом с диваном, тяжелую мраморную пепельницу и запустил ею в экран. Раздался легкий взрыв, осколки кинескопа разлетелись по комнате, и в погасшем экране стало видно отверстие с неровными краями оставшегося по кромке экрана стекла.

Голос умолк, но злость, поднявшаяся откуда-то из глубины, не проходила.

Иван неожиданно поймал себя на мысли о том, что прежде его никогда не интересовало то, что говорят политики, какую бы ересь они не несли. Единственное, о чем думал Иван прежде серьезно – о том, как быстро и точно выполнить очередной заказ.

Там было о чем подумать – ему давали только такие задания, с которыми не справлялся никто другой. Задания, которые невозможно было выполнить. Но Иван их выполнял. Он брался за любой заказ и даже не обсуждал, насколько трудно ликвидировать того или иного человека, да и можно ли вообще его ликвидировать. Он просто шел, изучал обстановку и убивал его.

Деньги Иван никогда не считал и то, что переводил на его счет Крестный, его главный и единственный заказчик, он никогда не проверял и не пересчитывал.

Еще недавно он жил такой жизнью и не думал, что она когда-нибудь может измениться. Иван вообще ни о чем тогда не думал. До тех пор, пока в его жизнь не ворвалась женщина и не изменила его жизнь.

Сейчас все в прошлом – и прежняя жизнь и убитая Крестным Надя, и сам Крестный, которого Иван утопил в Москве-реке совсем недавно, но жизнь уже изменилась и прежней никогда уже не станет. Изменился и сам Иван, хотя и не мог понять, что с ним произошло.

Разбив телевизор, он начал лихорадочно одеваться. Через пару минут его уже нельзя было отличить от обычного жителя Москвы, какого-нибудь уставшего от трудностей жизни рядового инженера, едва-едва сводящего концы с концами. Правда, у этого «инженера» к плечевой кобуре висела отлично пристрелянная «беретта», а сзади за пояс джинсов был заткнут старенький, но надежный «макаров», из которого он положил не один десяток своих жертв.

Иваном двигал какой-то непонятный ему самому импульс, но он был настолько сильным, что Иван просто не мог оставаться на месте. Ему нужно было что-то предпринять, чтобы успокоиться.

Неподвижность и покой – все, о чем мечтал последнее время Иван. Но сейчас ему не давала этого покоя мысль о политиках.

Он не знал, куда идет и что собирается делать. Иваном овладела жажда движения и он просто отдался этому состоянию бездумно, как прежде отдавался ощущению близости смерти. Может быть, это, по сути, было одно и то же, Иван просто не знал, как ответить на этот вопрос, если бы он пришел ему в голову.

Но его головой овладела всего одна, но очень настойчивая мысль – как разыскать того крикуна из парламента и заткнуть его поганую глотку навсегда…

Всего несколько минут назад погасший и безразличный, Иван не мог остыть от мгновенной злости, волной нахлынувшей на него. Злости на таких вот крикунов, вопящих о гибнущей России, который вся эта Россия глубоко по херу! Перед глазами Ивана промелькнули лица ребят, бойцов его отряда, которые остались в Чечне, не сумев уберечься от подлой чеченской пули в спину…

Он помнил и о тех из своих друзей, кого ему пришлось убить своими руками… Другого выхода в чеченском плену не было – или ты на арене убиваешь своего друга, с которым не раз попадал в смертельные переделки и спасал жизнь ему, а он тебе, или друг убьет тебя… В другом случае чеченцы убьют и того, и другого. И останутся безнаказанными.

Иван сумел тогда выжить и наказать чеченцев. Он победил их воинственную Ичкерию. Объявил ей вою личную войну и победил в ней!

И теперь он заткнет глотку этой суке, которая своими руками не убила ни одного чеченца, а только посылала на верную смерть таких ребят как он сам.

Иван купил свежий номер «Московского комсомольца» и пробежал глазами страницы. Ага! Вот новости из российского парламента…

«Генерал Камышов призвал русский народ к еврейским погромам»… «Черносотенский лозунг – „Бей жидов, спасай Россию!“ вновь становится популярным среди депутатов-коммунистов.»

– Да ты и впрямь генерал, сволочь! – пробормотал Иван себе под нос, уткнувшись в газету. – Значит, я правильно тебя понял…

Он бросил газету в урну и посмотрел на часы. На улице уже темнело и светящиеся стрелки показывали десять вечера. Иван не думал, удастся ли ему сегодня найти этого самого генерала Камышова, он просто подошел к зданию Государственной думы, рассчитывая на случай, вернее сказать – ни на что не рассчитывая. На то, что все сложится само, как обычно и бывает.

Несмотря на поздний час перед парадным входом в здание думы стояла группа людей с плакатами и красными знаменами. Иван подошел ближе, остановился, прислушался к возбужденным голосам.

– Чубайсу этому яйца оторвать нужно, чтобы не рождались в России больше такие… рыжие! – басил сильно подвыпивший мужчина с усами, держащий плакат «Парламент России – для русских! Долой депутатов-евреев!». – Такие вот чубайсы всю Россию и продали!

– Вот взял бы, да оторвал, – прикрикнула на него толстая тетка с большим пакетом, из которого выглядывала перепачканная землей морковь и торчал порядком уже измочаленный пучок зеленого лука. – А то только воздух языком молотишь! Собрались бы вокруг Камышова, да поотрывали всем им и яйца, и языки заодно!

– Соберемся, женщина! Обязательно соберемся! – вмешался молодой парень в старой джинсовой куртке с наполовину оторванным воротом и, почему-то, в галстуке. – Народ устал ждать своего освобождения и стонет под игом евреев и демократов!

«А галстучек-то у тебя за сотню баксов, не меньше, – отметил по себя Иван, разглядывая парня. – Надо еще разобраться – сам-то ты кто, чего орешь здесь, и чего тебе на самом-то деле надо…»

Парень явно был то ли провокатором, то ли бывшим комсомольским деятелем, сумевшим попользоваться надежно в свое время припрятанными деньгами комсомола, которые в последнее время все чаще стали вылезать наружу, но на коммерческой поверхности российского рынка показалась пока еще только верхушка денежного айсберга. Рваная джинсовка служила парню легким маскхалатом.

Иван почувствовал и к нему тоже приступ ненависти и поспешно отвел глаза о его лица, чтобы не доводить себя до состояния, при котором он просто вынимает пистолет и нажимает на курок. Парень, к счастью для самого себя, перешел к другой группке, и Иван перестал различать его голос среди приглушенного разнобоя собравшихся перед думой сторонниками генерала Камышова.

– Вчерась, генерал-то, как вышел оттуда-то…

Она кивнула на вход в здание.

– … так час, наверное, с нами разговаривал. Все, как есть объяснил и на путь наставил. Вот кого нам выбирать-то надо было! Такой им башки все сразу посносит. Некому думать будет, как деньги у народа воровать! Сама за генералом пойду, куда он поведет. Жидят душить, скажет, – своими руками задушу, пусть только покажет – кого!

– Скоро уже выйдет, – сказал тот, что ругал Чубайса. – Ребята, вон, из его охраны улицу осматривают. Значит – кончили заседать.

«У него и охрана есть! – подумал Иван и тут же понял, наконец, зачем прошел сегодня сюда, к думе – для того, чтобы убить генерала Камышова. – Ну, что ж, ребята, смотрите внимательнее сегодня, запоминайте, такое каждый день не увидишь.»

Иван на всякий случай отошел поближе к перекрестку, вдруг этим придуркам придет в голову обыскивать людей, собравшихся перед входом. Тогда ему придется уходить ни с чем, а генерал будет кричать о спасении России от евреев и завтра. Ивану было наплевать на евреев, но криков Камышова он больше слышать не мог.

Крепкие пареньки с красными ленточками на рукавах осмотрели машину генерала, порыскали в толпе и успокоились. Иван вновь присоединился к стоящим с лозунгами сторонниками генерала.

К Ивану подошел невысокий парень, в котором Иван с первого взгляда определил личность, постоянно конфликтующую с уголовным кодексом.

«Лицо без определенного места жительства, – пробормотал про себя Иван. – Но с определенным коммерческим интересом…»

Парень внимательно посмотрел на Ивана и, поймав его взгляд, спросил вполголоса:

– Ствол нужен?

– Покажи, – ответил Иван.

Парень приоткрыл запахнутую на груди джинсовку, и Иван увидел у него за поясом ржавый наган с покореженным барабаном, явно украденный из какого-то музея. Иван усмехнулся и хотел уже было послать предприимчивого торговца «оружием» подальше, но тут через его плечо заглянул мужчина с мрачным лицом и голодными глазами и спросил:

– Сколько хочешь за него?

– Сам брал за сто баксов! – зачастил продавец, сразу потерявший интерес к Ивану и повернувшийся к спрашивающему. – Тебе, так и быть, отдам за полтинник! Только потому, что на святое дело! Понимаем тоже, ведь. Не враги же мы России! Без ствола ты не человек, когда до драки дойдет! Бери, не сомневайся. Бьет, как снайперская винтовка. Я сам из него четверых положил…

– Стреляет? – недоверчиво спросил покупатель, не обращая внимания на слова парня с пистолетом. – А то мне, ведь, кусок ржавого железа не нужен, булыжник и бесплатно можно найти…

– Да что б мне провалиться, в натуре! – воскликнул бомж, косящий под уголовника. – Да, бля буду, стреляет! Хочешь, прям здесь сейчас попробуем?

Бомж сделал движение, словно собираясь достать пистолет. Но парень придержал его руку. Испытывать оружие перед дверями государственной думы он не предполагал. Впрочем, синяк тоже не собирался этого делать, он просто устраивал спектакль.

– Не, не! Не надо! – сказал мрачный мужчина. – Я те верю! Стреляет, значит, стреляет. Только – дороговато… Сбрось немного – тогда возьму.

– Ну, только для тебя! – согласился синяк. – Только для правого дела! Согласен! По рукам! Отдаю за двадцать. Давай деньги!

Мрачный начал шарить по карманам. Иван потерял интерес к этому эпизоду. Мрачный мужчина покупал явный металлолом, который стрелять не будет уже никогда… Синяку сильно хотелось выпить, только и всего…

Ближе к дверям послышались возбужденные голоса и стоящие вокруг Ивана люди пришли в движение. Все двинулись ближе к зданию, но не вплотную, там стоял усиленный наряд милиции и не подпускал никого близко к зданию. Послышались возбужденные голоса.

– Сколько нам ждать еще!? Руки чешутся!

– Они жируют, а нам – милостыню просить?

Иван заметил, что эту фразу выкрикнул мужчина, покупавший ржавый наган.

– Всех по столбам перевешаем, гадов! Хватит!

На Ивана весело посмотрел подвыпивший дядька с усами и жизнерадостно пояснил ему:

– Вот они где у меня сидят, эти жиды!

И черканул ребром ладони у себя чуть выше лба.

– Товарищи! – раздался уже знакомый Ивану голос генерала, от которого Иван передернул плечами. – Наступают исторические дни! Вся Россия ждет, когда мы от слов перейдем к делу… Историческая миссия русского народа – в освобождении России от жидовского ига! Хватит! Долго терпел наш многострадальный народ! Но терпение его кончилось! Масоны-евреи уже готовы полностью отобрать Россию у русских и создать на ее территории новое государство типа Израиля! Для русских будут отведены резервации за Полярным кругом – в Норильске, на Новой земле и островах Шпицбергена… Зловещая тень нового ига, на этот раз – еврейского – вновь нависла над Россией!..

Люди вокруг Ивана слушали выкрики генерала затаив дыхание. У них на глазах вся их жизнь приходила в строгое соответствие с их пониманием, все их проблемы находили объяснение и, мало того – они начинали видеть – как решить эти проблемы.

Кто виноват, что каждое утро просыпаешься с чувством жгучей ненависти к этому облезлому потолку у тебя над кроватью, а твой муж водку пьет чаще, чем воду? Евреи! Почему жизнь твоя вызывает у тебя только раздражение, а каждый раз, когда твой сын подносит ко рту кусок хлеба, тебе хочется крикнуть: «Ну сколько можно жрать!»?

Потому, что евреи продали Россию! Кому? Да какая разница! Продали – и все! Другим евреям, например. Или – международному капиталу! И вообще – жизнь хреновая только потому, что евреи сживают всех русских со света! Надо только передушить всех этих евреев, прогнать их ставленников в правительстве, поставить Президентом верного человека – и все наладится! Мы еще будем жить при коммунизме! Всего будет вдоволь и – бесплатно!

«Врешь, собака! – подумал Иван про генерала. – Все вы – продажные твари, готовые на все, только бы прибрать власть к своим рукам… Вы, как собаки, хватающие друг друга зубами, дерущиеся вокруг одной кости.

– Настала пора! – продолжал выкрикивать генерал пьянящие его самого фразы. – Народ поднял голову и занес карающую руку над всеми иноверцами, грызущими тело России, словно паразиты и сосущими ее кровь! Пора, братья! Пора нам самим умыться их кровью и стереть этот позор с лица великой русской России!

– Пора, брат! – завопила впереди Ивана женщина в каком-то невообразимом жакете с вылезшей песцовой оторочкой на рукавах и у горла. – Веди нас! Покажи нам, кто враги наши! И мы убьем их!

На мгновение она повернулась к Ивану вполоборота, и он разглядел возбужденное лицо с острыми чертами, горящими глазами и приоткрытым ртом, из которого вырывались какие-то почти сладострастные стоны. Она не сводила с генерала горящих восторгом глаз. Иван понял, что эта старая дева готова ради генерала на все! Даже на самое для нее страшное – готова отдаться мужчине…

Иван усмехнулся и осторожно огляделся. Он наслушался генеральского бреда досыта. Пора было подумать и о деле, о том, зачем он сюда пришел.

Четверо генеральских охранников взяли Камышова в кольцо и контролировали каждый свою сторону. Ближе к Ивану стоял невысокий, но очень плотный парень лет двадцати двух с грубым рязанским лицом и густой белесой шевелюрой. Когда он отворачивался, то с затылка становился похож на эстрадного поп-певца, случайно занесенного в эту небольшую кучку московских антисемитов. Но парень поворачивался к Ивану лицом и становился вновь тем, кем он был на самом деле – верным, но тупым псом-охранником жаждущего славы и власти генерала.

Иван подумал, что, скорее всего, генерал даже и не платит этим парням за их работу. Одного того, что он доверил им себя охранять, наверное, вполне достаточно, чтобы они чувствовали себя счастливыми…

«А вот я доверил себе тебя убить, товарищ генерал! – сказал сам себе Иван и нащупал правой рукой рукоятку „беретты“ под джинсовой курткой. – И не буду с этим тянуть долго… Меня еще в школе учили – никогда не откладывай на завтра то, что ты можешь сделать сегодня.»

Оглядевшись, Иван тут же составил для себя план отхода с огневой позиции. Стрелять он решил прямо с того места, где стоял. Нужно только подождать, когда генерал подойдет вплотную. Иван очень не любил стрелять издалека, когда жертва не видела его с нацеленным на нее пистолетом, а сам он не видел глаз того человека, в которого стрелял.

Генерал медленно двигался прокладывая себе дорогу между своих приверженцев к своей машине. Иван стоял примерно посередине того расстояния, которое генералу нужно было пройти до машины. Возбужденный народ расступался перед генералом неохотно, каждый хотел не только услышать генерала, но и высказаться сам.

– Доколе? – гудел дьяконским басом высокий плотный пожилой мужчина с мутными глазами и копной взъерошенных волос на голове. – Доколе терпеть будем, батюшка? Сил нет терпеть! Руки чешутся и к действию готовы!

– Товарищ генерал! – подскочили к Камышову два подростка с длинными тонкими шеями. – Где можно записаться в ваш отряд русской самообороны?

Иван стоял уже метрах в двух от генерала и видел, как на губах у того играет мечтательная улыбка, которую Камышов постоянно пытается стереть с лица, но она вылазит вновь и вновь. Камышов остановился и поднял руку, призывая к вниманию. Он собирался сказать речь. Народ понемногу затих, собираясь слушать генерала…

– К оружию, братья! – закричал тот сильным командирским голосом. – Евреи окружили себя гангстерами и убийцами! Голыми руками мы их не возьмем. Булыжник давно уже перестал быть оружием пролетариата! Нужны пистолеты и автоматы! Нужны гранаты и ракеты! Только так мы сможем одолеть врагов наших! К оружию! Когда каждый из вас будет иметь винтовку, тогда мы пойдем на правый бой!

Генерал бодро тряхнул лысеющей головой и снова двинулся по направлению к Ивану. Иван уже приготовился его встретить. Он достал «макаров» из-за пояса и придерживал его за полой джинсовой куртки. Выхватить «беретту» он мог за доли секунды. Вообще, убить человека очень несложно, это Иван знал давно. Самое трудное в убийстве – уйти после выстрела невредимым…

Генерал, наконец, твердой рукой отодвинул со своего пути стоящую перед Иваном старую деву, смотрящую на него в немом экстазе, и уперся прямо в неподвижного Ивана. Генерал был на голову ниже Ивана и взгляд его сначала ткнулся ему в грудь. Иван продолжал стоять молча. Генерал приподнял голову и посмотрел ему в глаза.

Иван увидел в них безумие полководца, готового двинуть свое войско на верную смерть, лишь бы вступить в сражение. Жертвы и потери его не волновали. «Наше дело правое и мы – победим!» – читал Иван в его глазах.

– Не сомневайся товарищ, в нашей победе, – сказал Ивану генерал. – За мной пойдут тысячи верных бойцов! Вставай в их ряды! Мы смешаем кровь этих еврейских выблядков с землей и удобрим русскую землю их костями… Ты пойдешь в бой за правое дело и за тобой пойдут десятки таких, как ты, патриотов!

Генерал точно попал в то самое больное место, из-за которого Иван не мог спокойно слушать его бред. В Чечню Иван попал тоже – за правое дело. И за ним шли несколько десятков его бойцов. Все они остались на земле Ичкерии. И некоторых из них пришлось убить самому Ивану. Тоже – за правое дело? Их тоже послал в Чечню такой вот урод-политик, страдающий словесным поносом.

Иван уже не испытывал ненависти к генералу Камышову. К человеку, жизнь которого уже, фактически, закончилась, невозможно испытывать ненависть. Иван чувствовал лишь удовлетворение от того, что сейчас он нажмет на курок и прекратит существование этого самодовольного крикуна, засирающего мозги ничего не понимающим людям, которых он призывает на смерть и на убийство. Иван лучше кого бы то ни было знал, что такое убийство и что такое смерть. Тот, кто отведает того или другого, перестает замечать границу между жизнью и смертью, начинает жить по ту сторону жизни и смерти. Жить там, где жил вернувшийся из Чечни Иван.

Генерал что-то увидел во взгляде неподвижно стоящего перед ним Ивана. Он заозирался на охранников и беспокойно завертел головой. Охранники не обращали на генерала никакого внимания, целиком занятые наблюдением подходов к толпе, каждый со своей стороны.

«Пора! – сказал сам себе Иван. – Что же ты медлишь? Еще секунда, и момент будет упущен…»

Как это не раз с ним уже бывало, все дальнейшее Иван воспринимал, словно в замедленном темпе. Он двигался в несколько раз быстрее, чем все остальные вокруг него, и ему казалось, что время течет медленно и плавно.

Иван вынул левую руку с «макаровым», а правой выхватил из-под левого плеча «беретту». Он успел их поднять уже на уровень лба генерала, когда тот только заметил движение Ивана. Иван видело как медленно округлялись глаза у старой девы в жакете с песцом, как постепенно раскрывался рот у высокого мужчины с дьяконским голосом. Иван ждал, когда до генерала дойдет, что через мгновение раздастся выстрел и жизнь его оборвется. Он ждал страха, который должен был мелькнуть в глазах генерала…

Глаза генерала раскрывались одновременно со ртом. Глаза заполнялись ужасом перед неизбежной уже смертью, а рот – криком. Но не криком приказа или призыва, даже не геройским возгласом, а самым обыкновенным воплем страха, заполнившего душу.

Этого момента и ждал Иван. Он выстрелил одновременно, с двух рук, и тут же его тело пришло в движение. Он двигался интуитивно, не рассуждая и не выбирая для себя наилучшего пути. Тело всегда само находило единственный безопасный путь, нашло оно его и сейчас.

Коротким нырком он присел, одновременно спрятав пистолеты в карманы, и поднял в воздух стоящую рядом с ним старую деву, разразившуюся диким воплем одновременно с выстрелами. Ее тело, словно снаряд он метнул в охранника, который стоял рядом с машиной, метрах в трех от Ивана и тут же бросился следом сам.

Стоящие вокруг него люди, несмотря на всю свою воинственность, которую только что они демонстрировали генералу, при выстрелах бросились бежать в разные стороны. Те, что стояли к Ивану ближе всего, попадали на асфальт и прижимались к нему, закрывая головы руками.

Наступая на их спины, Иван в три прыжка оказался у машины. Ногой он оттолкнул барахтающегося перед машиной охранника, похожего со спины на поп-звезду и рывком распахнул дверь. Увидев выставленный шофером перед собой пистолет Иван не стал дожидаться выстрела или уклоняться от него. Он схватил шофера обеими руками за запястье, блокируя его пальцы и не давая нажать на курок, и выдернул из машины за руку. Пистолет шофера он наставил на второго охранника и ослабил хватку. Пальцы шофера рефлекторно согнулись и охранник, который уже подбегал и машине, споткнулся и упал ничком на лежащих на асфальте людей.

Иван был уже в машине. Шофер дано уже был готов везти генерала и мотор завел заранее. Иван выжал газ, машина взревела и, подпрыгивая колесами по ногам лежащих на асфальте людей, заскрипела колесами по асфальту…

Последнее, что успел заметить Иван – объектив телекамеры, наставленный на него не примеченным раньше Иваном репортером и дырку в переднем стекле, неожиданно появившуюся перед ним.

«Охрана стреляет», – машинально отметил про себя Иван, нисколько не обеспокоенный этим обстоятельством.

Его больше волновало, что от пулевого отверстия стекло подернулось звездообразными трещинками, и видимость через него резко упала. Иван перестал видеть – что у него впереди, куда он едет. Выбросив вперед кулак, он выбил стекло и едва успел выровнять машину, несущуюся прямо на стену соседнего с думой здания…

Через две секунды он резко повернул и скрылся за углом. Он машины нужно было срочно избавляться… Генеральская машина слишком хорошо известна и ГИБДД, и вообще – московским ментам.

Иван влетел в первый попавшийся двор, выскочил из машины, огляделся по сторонам, перемахнул через невысокий забор из чугунных пик и оказался на улице, по которой одна за другой спешили автомобили. Он вскинул руку и тут же остановил девятку, за рулем которой сидел мужчина лет тридцати с совершенно беспечным взглядом.

– Ховрино! – сказал Иван водителю.

Тот присвистнул.

– Это дорого станет, – заявил водитель.

Но Иван уже сам открыл дверку и сел рядом с ним.

– Поехали, – заплачу! – сказал он.

Повеселевший водитель тронул машину и покосившись на Ивана, сказал:

– Полтинник!

– Если быстро – заплачу сто! – ответил Иван.

Водитель все понял и больше вопросов не задавал. Тем более, что Иван вытащил из кармана туго набитый деньгами бумажник, достал из него стодолларовую купюру и бросил ее на приборную доску девятки.

Пока они выбирались из центра Москвы, у Ивана перед глазами стояло искаженное страхом лицо генерала Камышова. Врал генерал! Все врал! Других призывал отдать жизнь за Россию, а сам смерти боялся.... Иван почувствовал приятную усталость после хорошо выполненного дела, и ему захотелось улечься в горячую ванну и лежать без движения, пока вода не остынет и его не начнет пробирать дрожь, а потом выбраться из воды, растереться до красноты грубым полотенцем и, заварив себе крепкого до черноты чая, улечься перед телевизором и смотреть, как в новостях будут сообщать о смерти генерала Камышова.

Все так и будет, подумал, Иван, стоит только добраться до Ховрино, где у него была одна из нескольких разбросанных по разным концам Москвы «чистых» квартир… Чистых – значит, известно о них только Ивану и больше – никому из людей, кто хоть когда-то его знал… В такой квартире он мог расслабиться и отлеживаться неделями, если это было ему необходимо…

По Новослободской девятка выскочила к Савеловскому вокзалу и свернула немного влево, оставляя вокзал в стороне. Пролетели по Бутырской и миновав железную дорогу, выбрались на Дмитровское шоссе.

Справа за машиной увязалась состязаться в скорости электричка, идущая по савеловской ветке, но быстро отстала, потому что водитель помнил обещание Ивана заплатить за скорость вдвое и не хотел терять хорошие деньги.

Вскоре савеловская ветка вильнула вправо, а девятка перескочила через рижскую ветку и через некоторое время за окнами уже мелькнул небольшой мост через Лихоборку. Водитель свернул с Димитровского шоссе на Коровинское и спросил у Ивана:

– Куда тебе – справа от железной дороги-то?

– К платформе Ховрино, – ответил Иван.

Он не хоте называть адрес, не надеясь, что водитель будет молчать, если узнает Ивана в выпуске телевизионных новостей. В том, что пленку, на которой снято убийство Камышова дадут в эфир, Иван не сомневался. Такие сенсации в редакциях не залеживаются.

Девятка по улице Ивана Сусанина вырулила на Путейскую и остановилась прямо напротив остановки электрички. Водитель выключил мотор и взяв мотавшийся по панели стольник, сунул его в карман. Иван не возражал. Желание спокойно отдохнуть у него пропасть еще не успело и было все так же сильно. Быстро доехали.

Иван вылез из машины и, прежде чем захлопнуть дверцу, наклонился к окну машины, заглянул в салон и сказал водителю:

– Если не хочешь, чтобы эти деньги стали последними, которые ты когда-нибудь держал в руках, тебе лучше забыть обо мне…

Водитель поморгал на него испуганными глазами и ничего не ответил.

«Зря! – подумал Иван. – Зря я его оставил в живых… Надо было…»

Но он даже не успел додумать – что надо было… Ему стало неимоверно скучно убивать этого хлопающего глазами тридцатилетнего балбеса, который понятия не имел, насколько опасно подвозить таких людей, как Иван, когда они не хотят оставлять за собой следов. Когда стремятся к спокойствию и неподвижности. Когда ложатся на дно.

Иван хлопнул дверцей и, не оглядываясь, пошел прямо к своей квартире, не петляя и не пытаясь скрыть от водителя направление своего пути. Ему было безразлично – наблюдает за ним человек, который привез его в Ховрино на машине или нет…

За пять минут он добрался до улицы Базовской, зашел в молочку и купил сыру, колбасы и три килограмма апельсинов. В ларьке рядом с магазином Иван взял бутылку дешевого коньяка и мимо длинного ряда гаражей-ракушек, выстроившихся вдоль девятиэтажки, добрел до своего подъезда. Усталость все сильнее наваливалась на него, а вместе с ней и ощущение бессмысленности того, что он сделал сегодняшним вечером. Но думать об этом он не мог. Стоило представить лицо генерала Камышова, как его передергивало от отвращения, а плечи покрывались мелкими противными мурашками…

Поднявшись на лифте на свой девятый этаж и буквально ввалившись в квартиру, Иван содрал с себя одежду, пустил в ванну горячую воду и поставил телевизор на раковину. Он решил, что прошло уже достаточно времени, чтобы приготовить репортаж об убийстве к эфиру, только никак не мог сообразить, какая же программа об этой новости сообщит первой. Он сел на пол, закрыл глаза и сосредоточился. В памяти постепенно всплыл смотрящий на него объектив телекамеры. Да, на ней была эмблема «НТВ»…

«Героем, неверное, себя сейчас чувствует,» – устало усмехнулся Иван, подумав о репортере, поймавшим столь удачный момент перед выходом в Госдуму.

У самого Ивана настроение было далеко не героическое. На него наваливалась апатия, и он не знал, как ей сопротивляться. Он и не хотел ей сопротивляться.

Иван поставил рядом с ванной бутылку коньяка, наложил горкой в большой поднос апельсины, нарезал сыра и колбасы и, наконец, дождавшись этого момента, растянулся в воде, уже до половины заполнившей ванну…

Ему стало так хорошо, что с полчаса он даже не вспоминал о телевизоре. Какое-то оцепенение овладело Иваном и словно парализовало его тело. Любое движение казалось ему нарушением его покоя. Он мог бы лежать так сутками, но бульканье воды, заполнившей ванну и уходящей через верхний клапан, вывело его из состояния покоя.

Иван опустил руку за край ванной, достал коньяк и прямо из горлышка выпил половину бутылки. Он заел коньяк колбасой и сыром и, включив телевизор, принялся сосредоточенно чистить апельсин, бросая шкурки на кафельный пол. В голове от коньяка постепенно расплывалось какое-то бесформенное, колеблющееся мутное пятно.

Полуночные новости все каналы передавали одновременно. Иван переключился на НТВ, и на него сразу же уставилось опять вызвавшее у него мгновенное отвращение лицо генерала Камышова.

– Лидеры политических фракций Государственной думы по-разному оценивают это убийство, – донесся до него голос диктора. – И если коммунисты утверждают, что демократы показали, наконец, свой звериный оскал, то «яблочники» говорят о явной бессмысленности этого неожиданного для всех убийства. Оригинален, как всегда руководитель либерал-демократов. Убийство одного из лидеров компартии Владимир Вольфович назвал результатом сговора российских демократов с американскими гангстерами и утверждает, что его фракция располагает свидетельствами о том, что генерала Камышова убил американский киллер. Однако предоставить эти свидетельства на рассмотрение прокуратуры или специальной комиссии, составленной из депутатов Госдумы, отказывается.

– Наша студия, – продолжал диктор, – в отличие от чрезмерно скрытных жириновцев, готова прямо сейчас показать человека, который убил генерала Камышова. Наша дежурная съемочная группа оказалась на месте произошедшей сегодня трагедии и ей удалось снять на кинопленку сам момент убийства…

Иван доел апельсин, отхлебнул еще коньяка и принялся за второй.

На экране показалась небольшая толпа людей, в центре которой можно было с трудом разглядеть генерала Камышова и стоящего перед ним Ивана с поднятыми на уровень головы двумя пистолетами. Репортер, судя по всему, заинтересовался происходящим только тогда, когда раздался крик старой девы, то есть – в момент выстрела.

Однако скорости его реакции можно было позавидовать… Если он не успел снять момент выстрела, то опоздал всего не доли секунды… Камера снимала генерала сзади и на экране хорошо было видно, как затылок Камышова разлетелся осколками, а стоящих рядом людей забрызгало генеральской кровью и его ненавидящим евреев мозгом…

Дальше Иван исчез из поля зрения, было видно только, как генерал падает на бок, как летит к машине тело старой девы, а за ним почти одновременно – устремляется спина Ивана. Когда Иван выдергивал водителя из машины, репортер решил показать лежащих на асфальте людей и труп генерала, поэтому и выстрела во второго охранника он снять не успел. Но вот в поле зрения опять возникла машина, быстрый наплыв выхватил напряженный взгляд Ивана, устремленный из машины прямо в камеру…

Иван ощутил легкое беспокойство от того, что его лицо, лицо убийцы показывают миллионам людей во всей России. Он никогда не стремился стать известным человеком, а в ситуации, когда он убивает свою очередную жертву – тем более это было нежелательно.

– Руководитель российских коммунистов обратился в нашу редакцию с просьбой сказать несколько слов своим единомышленникам в связи с постигшей их трагедией, – заявил диктор, чем несколько удивил Ивана.

«С каких это пор НТВ проявляет лояльность к коммунистам? – подумал он. – Наверное это стоило КПРФ немалых денег».

На экране возникло квадратное лицо коммунистического лидера. Он постарался придать своему мрачному лицу выражение серьезной озабоченности, отчего оно приобрело некоторую озлобленность. Впрочем, это хорошо сочеталось со смыслом того, что Иван из его уст услышал.

– Товарищи! Друзья! – сказал он. – Нас постигло горе! Убит рукой наемного убийцы один из лучших наших товарищей, генерал Камышов… Светлая память его светлому имени… Я верю, что его именем когда-нибудь назовут теплоходы и улицы российских городов. Я не буду говорить, кому выгодно было это убийство. Вы и сами это прекрасно знаете.. Пусть смерть генерала Камышова останется на совести этих грязных заказчиков политического убийства! Но человек, который получил их грязные деньги и за эти деньги убил прекрасного человека и патриота России, уйдет от возмездия. Мы знаем его в лицо. Вы все знаете его в лицо… Лицо дегенерата, опасного дегенерата, которого нужно найти и уничтожить… В связи с этим… Призываю вас, товарищи! – если этот человек встретится вам на пути – уничтожьте его тоже! Раздавите эту наемную гадину! Эта жалкая наемная тварь еще узнает, что такое гнев народа! Он еще почувствует, как горит под ногами земля у тех, кого народ приговорил к смерти…

Иван принялся за новый апельсин. Угрозы коммунистического лидера казались ему столь же не реальными, как шторм в мультфильме про капитана Врунгеля.

«Этот коммунистический Врунгель дождется, что отправится по следу Камышова!» – пробормотал Иван, пытаясь вызвать в себе неприязнь или гнев в адрес оскорблявшего его главного коммуниста России.

Но он по-прежнему не испытывал ни малейшего желания вылезать из ванной. Иван слегка шевелил ногами и наслаждался обжигающей при движении водой. Судьба расстроенного смертью генерала лидера коммунистов его нисколько не интересовала, так же, как и его слова. Все это входило теперь в сознание извне, а не напрямую изнутри, как со словами Камышова, тесно перепутавшимися в голове Ивана с его чеченскими воспоминаниями.

Иван переключил телевизор на другой канал, но там тоже передавали комментарии московских политиков по поводу убийства генерала Камышова. Иван слушал эти рассуждения усмехаясь. Каких только самых диких предположений не высказывали эти на вид очень серьезные люди. Послушав минут пять рассуждения о том, что политическая борьба в России обостряется и принимает размеры политического террора между фракциями, Иван понял, что не осталось в России ни одной политической силы, на которую не пытались бы повесить совершенное им убийство генерала. Каждый старался повернуть ситуацию в свою сторону, но каждый при этом выворачивал ее предварительно наизнанку. Иван тут же понял, что это происходит не от глупости или ограниченности этих людей, занимающихся политикой. Они все прекрасно понимают, но москвичей и вообще всех россиян считают полными идиотами, готовыми поверить в любой бред.

«Впрочем, – решил Иван – идиоты и есть, раз сумели выбрать таких людей в думу!

Его перестала интересовать вся эта мышиная возня. Иван выключил телевизор и вновь застыл неподвижно в воде… Коньяк легко и ласково, словно женщина у своей груди, покачивал его на волнах того моря, которое он себе представлял, лежа в ванной и стараясь не думать ни о чем.