Здесь шумят чужие города, или Великий эксперимент негативной селекции
Реклама. ООО «ЛитРес», ИНН: 7719571260.
Оглавление
Борис Носик. Здесь шумят чужие города, или Великий эксперимент негативной селекции
Кратенькое предисловие
Глава I. Трудолюбивые пчелки из улья доброго папы Буше
Улей
Альфред Буше
Еврейская лимита и парижская доброта
Ах, как я был тогда беден…
Не на таких напал…
Сын хасидской окраины Витебска
Осторожно – автобиография!
Из Витебска – в Петербург
В запертой келье-клетке
Чужая богема
Романтическая Ядвига
Очень своевременный журнал
Два шага вперед
Припасть к истокам
Господь располагает
Нью-Париж
Смерть раввинам, война дворцам
За океаном, как в Витебске
Много-много чудных лет
Улей, улей… Когда ж это было?
Много-много гениев
Ты что, из Смиловичей?
А где ж люди?
Вечный беглец
Одно слово – художник
Чистота – залог здоровья
Но в чем он истинный был гений…
Принц-собутыльник и русская колдунья
Кабацкая поэзия
Чудеса бывают, хотя и не так часто
Ах, эти дамы, будущие вдовы…
Где вы, друзья?
Соседка Хана
Идет война народная…
Impasto
Приятели-ваятели
Глава II. Сын знаменитого Судейкина, муж двух знаменитых Судейкиных, интимный друг многих гениев и одной славной «собаки» – Сергей Судейкин
Глава III. Честный дадаист из Бугуруслана, загадочный тифлисский страдатель, чистокровные жеребцы счастливого художника, парижский ЛЕФ и слезы дев
Глава IV. Русские сиятельства и высокоблагородия на высотах благородного абстракционизма и в сиянье посмертной славы
Несколько мелких советов для любителей искусства, путешествующих по Франции
Отрывок из книги
В «незабываемом 1919-м» нас с вами, дорогой читатель, ни в прекрасном и злосчастном городе Петрограде, ни в моей родной Москве еще не было, да и быть не могло. А когда мы народились на свет и чуток подросли, мы могли уже только читать сугубо партийные книжки и петь, повязав красные галстуки, о героических подвигах тех дней. О том, как мчалась конница-буденница «на рысях на большие дела» и о прочих романтических, хотя, может, и вполне неприглядных делах братоубийства…
Но вот прошло еще полвека и круг нашего чтения расширился. Выпущены были (уже безо всякой цензуры) воспоминания тех людей, которые как раз тогда жили в знаменитой российской столице, были веселы, молоды, талантливы и первыми сделались подопытными кроликами того, что недоучки-насильники высокопарно называли «великим экспериментом». Из этих явившихся на свет с опозданьем на полвека записок мне запомнилась одна горько-оптимистическая картинка. Представьте себе, бегут два молодых русских художника с женами по льду Финского залива, бегут прочь из обреченного города. Намерзшаяся по граничная стража лениво и неумело стреляет им вдогонку, мороз леденит им щеки, долгое бессонье смежает ресницы, усталость подкашивает ноги… А все же удается им добрести до финского берега, попасть в пересыльный лагерь и в конце концов добраться и до Берлина, и до Парижа… Но может, вы уже читали об этом подробно в моей книжке «С Лазурного Берега на Колыму» или в других книгах. Для меня многое за этой картинкой.
.....
С чем еще (кроме обещанной щедрой субсидии адвоката Винавера и обещания красивой дочери ювелира из Витебска ждать его) уезжал в Париж из Витебска сын то ли подсобного рабочего, то ли торговца селедкой Хацкеля Сегала? Что у него было на душе и что в загашнике, кроме веры в Париж? Чего он набрался в Петербурге? Об этом в повести ни слова.
Я набрел на любопытный эпизод в автобиографической книге скульптора Цадкина «Долото с молотком». Собираясь из своего Смоленска отправиться на учебу в Париж, Цадкин поехал в Витебск, и там художник Пэн посоветовал ему познакомиться с бывшим его учеником, который учится теперь в Петербурге и как раз приехал домой на каникулы. Цадкин посетил комнатку петербургского студента возле бакалейной лавки Сегалов на окраине Витебска и так вспоминает об этом в своей (тоже вполне уклончивой) мемуарной книге: «Стены сверху донизу были завешаны картинами молодого художника. Было в этих картинах нечто, напоминавшее вывеску парикмахерской, портняжной мастерской или табачной лавки, нечто примитивное, неумелое и в то же время трогательное… Шагал был неразговорчивым…».
.....