Читать книгу 1917-2017: корни бесовщины - Борис Романов - Страница 1

(к 100-летию катастрофы 1917 года).

В оформлении обложки использован плакат художника Юрия Романова.

«Политика и нравственность несовместимы», «политика – грязное дело… так было всегда и так будет» – подобные мнения очень часто можно услышать от самых разных людей. Более образованные добавят еще, что так было по крайней мере со времен Макиавелли.

Напомню, Никколо Макиавелли (1469-1527, итальянский мыслитель, писатель, политический деятель, занимал во Флоренции важный пост секретарь канцелярии) выступал сторонником сильной государственной власти, для укрепления которой допускал применение любых средств, что выразил в труде «Государь». Исторически Макиавелли принято изображать тонким циником, считающим, что в основе политического поведения лежат выгода и сила, и что в политике следует опираться на силу, а не на мораль, которой можно и пренебречь при наличии благой цели (принцип имморализма). Впрочем, такие представления скорее следует отнести к исторически сформировавшемуся имиджу Макиавелли, чем к объективной реальности. Возможно, на упомянутый имидж повлиял прямой, честный подход, способность Макиавелли называть вещи своими именами, а также восприятие современников, рассматривавших его труды через призму собственных религиозных, идеалистических представлений, и приближающиеся эпохи сентиментализма и романтизма.

Так или иначе, именем Макиавелли («макиавеллизм») с XVI века называется политика, основанная на культе грубой силы, пренебрежении нормами морали.

МАКИАВЕЛЛИ-НЕЧАЕВ-ЛЕНИН

Однако, те наши современники, которые считают макиавеллизм (или, шире, имморализм) единственно возможным поведением политиков, кто отрицает возможность совмещения политики и нравственности – все эти люди забывают, что до начала XX века (а точнее до 1917 года) слово «макиавеллизм» было в России (да и во всем мире) по крайней мере негативным даже среди многих политиков, не говоря уже об образованных слоях общества, об общественном мнении – для большинства образованных людей это слово было просто ругательным.

Наши современные циники забыли, что главные труды Макиавелли были опубликованы в России в 1869г – как раз за два года до суда над Сергеем Нечаевым (прототипом Петра Верховенского в «Бесах» Достоевского) – и даже революционеры в большинстве своем не приняли в те годы (1870е) в России макиавеллизм, и именно Нечаева обвиняли в следовании этим безнравственным принципам. Не говорю уже о не-революционерах – образованное общество России в те годы восприняли книги Макиавелли как чудовищный имморализм (каков он и есть на самом деле).

Итак, всего 100 лет назад и ранее российское общество было уверено, что политика (и внешняя, и внутренняя) должна быть нравственной. Между прочим, именно поэтому все великие русские писатели (и многие политики) так остро реагировали на любую социальную несправедливость, и, если писали о социальных проблемах, то обращались именно к самым болевым точкам, и взывали к совести правителей.

Что же случилось после 1917г., что имморализм и даже полный отказ от нравственности в политике, ее аморальность стали постепенно нормой для чиновников и политиков?

Конечно, уже после Февральской революции гнусная ложь и клевета о Царской семье в печати «самой свободной страны мира» стала тем «ледоколом», который взламывал и разрушал связь нравственности и политики. Но это было только начало падения в бездну.

Победа Ленина и его банды международных преступников (как называют его соратников антикоммунисты) – это было тяжелое и горькое поражение России, главная катастрофа всей нашей истории последних четырехсот лет. Но пора уже выкарабкиваться из этой катастрофы, пора восстановить правду и понять нашу историю!

КАТЕХИЗИС РЕВОЛЮЦИОНЕРА Сергея Нечаева

Итак, с чего все это началось в России? Почитаем «Катехизис революционера», цитирую:

<<Отношение революционера к самому себе.

1. Революционер – человек обреченный. У него нет ни своих интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанностей, ни собственности, ни даже имени. Все в нем поглощено единственным исключительным интересом, единою мыслью, единою страстью – революцией.

2. Он в глубине своего существа не на словах только, а на деле разорвал всякую связь с гражданским порядком и со всем образованным миром и со всеми законами, приличиями, общепринятыми условиями, нравственностью этого мира. Он для него – враг беспощадный, и если он продолжает жить в нем, то только для того, чтобы его вернее разрушить.

3. Революционер презирает всякое доктринерство и отказывается от мирной науки, предоставляя ее будущим поколениям. Он знает только одну науку, науку разрушения. … Цель же одна – наискорейшее и наивернейшее разрушение этого поганого строя.

4. Он презирает общественное мнение. Он презирает и ненавидит во всех ее побуждениях и проявлениях нынешнюю общественную нравственность. Нравственно для него всё, что способствует торжеству революции.

5. Революционер – человек обреченный. Беспощадный для государства и вообще для всего сословно-образованного общества, он и от них не должен ждать для себя никакой пощады. Между ними и им существует или тайная, или явная, но непрерывная и непримиримая война не на жизнь, а на смерть. Он каждый день должен быть готов к смерти. Он должен приучить себя выдерживать пытки.

6. Суровый для себя, он должен быть суровым и для других. Все нежные, изнеживающие чувства родства, дружбы, любви, благодарности и даже самой чести должны быть задавлены в нем единою холодною страстью революционного дела. Для него существует только одна нега, одно утешение, вознаграждение и удовлетворение – успех революции. Денно и нощно должна быть у него одна мысль, одна цель – беспощадное разрушение. Стремясь хладнокровно и неутомимо к этой цели, он должен быть всегда готов и сам погибнуть и погубить своими руками всё, что мешает ее достижению.

7. Природа настоящего революционера исключает всякий романтизм, всякую чувствительность, восторженность и увлечение. Она исключает даже личную ненависть и мщение. Революционная страсть, став в нем обыденностью, ежеминутностью, должна соединиться с холодным расчетом. Всегда и везде он должен быть не то, к чему его побуждают влечения личные, а то, что предписывает ему общий интерес революции.