Читать книгу Другая - Catrine Crane - Страница 1

Прощание… Раньше я не думала какую невыносимую боль порой приносит прощание, но сейчас я ощущала, как мое сердце, каждую секунду разбивается на тысячи мелких осколков.

До сегодняшнего дня, до этого самого момента, я знала такое прощание, когда отпускает и становится легко от того, что попрощался. Попрощался с родственником, который ненавидит; попрощался с прошлой жизнью, которая не приносила ничего кроме боли и страданий; попрощался со школой, где не было друзей или с домом, при мысли о котором по коже мороз. Такие прощания сродни глотку свежего воздуха, свободы, которую и не мечтал испытать. И пусть ты не знаешь, что ждет дальше, неизвестность иногда лучше известности. Раньше я ни к чему и ни к кому не привязывалась, и никто не привязывался ко мне. Я не знала, что значит любить и что значит быть любимой, когда невидимые ниточки соединяют двух людей в единое целое. Поэтому я и представить не могла, что у прощания бывает такое воплощение. Холодное, сердце словно замерзает, осколки льдинок терзают его, а затем оно разбивается. Вдребезги. Разум блокирует эмоции. Еще какое-то время ты все понимаешь, но не чувствуешь боль. А затем начинает потихоньку отпускать, как будто анестезия отходит. Вот тут-то и настигает эта ноющая боль, от которой никуда не деться, которую ничем не заглушить. Это стало открытием. Меня как будто окатило ледяной водой, ведь я столкнулась с этим впервые.

Я стояла, остолбенев, и не понимала, что со мной происходит. Что это за чувства, такие новые и почему это так больно. Физическая боль не шла ни в какое сравнение с болью, которую я испытывала в этот момент. Я знаю, о чем говорю, ведь сполна испытала и то и другое. Но я ощущала, что еще никогда мне не было так больно, как сейчас, когда я находилась на расстоянии вытянутой руки от самой большой любви в моей жизни. Со стороны, наверное, казалось, что мы сумасшедшие.

В ангар меня привел мой наставник, Квилл. Я шла летящей походкой, улыбалась, волосы развивались от ветра, который по большей части искусственно создавали лопасти самолетов. Погода стояла чудесная, солнечная и теплая. На улице было суетно, но я чувствовала себя легкой и счастливой, не замечая ничего вокруг. Я воспринимала окружение таким же беспечным, люди улыбались, радовались, спешили по своим делам. Жизнь кипела. Внутри ангара тоже было многолюдно. Я сразу заметила среди толпы ЕГО и дальше уже не шла, а парила на встречу. Квилл шел чуть впереди, осторожно ступая, опустив голову. Я не придавала никакого значения его настроению. Я невольно игнорировала его опечаленные глаза, а он старался не попадать лишний раз в поле зрения. Он широким шагом приблизился к его наставнику и протянул руку для рукопожатия, затем перехватил локоть. Такое рукопожатие, за локти, считалось у нас высшим проявлением привязанности или большой дружбы. Если приветствие происходило таким образом, можно было не сомневаться, эти люди близки. Это считалось максимально допустимой физической близостью и высшей мерой проявления чувств, так принято в нашей школе. Иные проявления чувств были под запретом. Считалось, что открытое проявление эмоций мешает учебе и становлению агентов. Грубое нарушение правил грозило исключением или увольнением. В большей степени правила относились к ученикам, но преподаватели и наставники неукоснительно следовали им, чтобы не подавать ученикам плохой пример. Все в строгих рамках, при этом атмосфера в школе царила дружественная, полная любви и взаимопонимания, поддержки. Это было что-то вроде большой семьи. Именно в школе я впервые почувствовала себя уютно, в безопасности. Здесь меня окружали прекрасные отзывчивые люди.

Я замерла как вкопанная. Я поняла, что происходит, но не осознавала окончательно, а если быть точнее, то не хотела. Мой наставник протянул руку ему и сказал:

– Прощайтесь…

Внешне Квилл старался не показывать никаких эмоций, но было видно, что он нервничает, места себе не находит. Его выдавали движения. Он нервно почесал затылок, а потом не знал, куда деть руки, то прятал их в карманы, то доставал и пожимал пальцами.

Я оставалась неподвижной, внутри как будто что-то оборвалось. Его наставник подошел ко мне и протянул руку. Я машинально ответила, но лицо так и осталось неизменным, без эмоций, я даже не взглянула на него. Мой взгляд отрешенно проходил сквозь него. Он с сожалением посмотрел на меня, немного наклонив голову в бок, и мягко положил вторую руку поверх моей. Наверное, так он пытался выразить поддержку, а затем отошел в сторону. Ко мне приближался ОН. Его лицо выражало мучительную боль скорого расставания, но он улыбался, старался держаться. Глаза выдавали истинные чувства. По глазам всегда видно правду. Человек улыбается, а внутри будто на части разрывает. Это всегда отражается в глазах. Такую боль не скрыть улыбкой. Неуверенные шаги приближали его ко мне, каждое движение давалось с трудом. Мы знали, что время расстаться настанет и скоро, но я не была к этому готова. Мы только обрели друг друга, я не успела подготовить себя к расставанию. Я надеялась, что у нас еще есть время, как минимум, чтобы попрощаться без свидетелей. А что же сейчас? Мы пожмем друг другу руки и разойдемся? Разойдемся, чтобы жить дальше, как ни в чем не бывало? Нет, это невозможно. Не понимала, как это пережить. Он так важен, так нужен. Не представляю и дня без него.

Он подошел так близко, как только мог, на сколько позволяла ситуация и окружение. Я так и стояла, застыв, зацепившись большими пальцами за карманы. Слишком нервничала и не знала, куда деть руки, что делать и что сказать. Поэтому теребила карманы пальцами и смотрела куда угодно, только не на него. Он нежно взял мои руки, и едва касаясь, провел кистями рук по моим, до локтей. В этот момент я умирала каждую секунду и думала, как хорошо, что закатала рукава куртки, в то время как он взял меня за локти и замер. Допустимое прикосновение… В ответ я проскользила руками по его рукам, запоминая пальцами каждый миллиметр кожи, ее тепло и ощущения от прикосновений. Нам редко удавалось касаться друг друга, от того мы ценили каждый момент. Мурашки пробежали по всему телу.

Я медленно перевела взгляд с наших сцепившихся рук и осторожно заглянула в его глаза. Мне было не по себе, я боялась смотреть на него, но и не посмотреть не могла. В них читалось так много. Мы молчали, но общались глазами. Он аккуратно, чтобы никто не заметил, большими пальцами гладил мои руки, под нависающими складками рукавов куртки, которые скрывали движения от посторонних глаз.

Мы не отрывались друг другу в глаза и, кажется, даже не моргали. Так прошло минут пять, а мне, казалось, всего мгновение. Никто не решался прервать прощание. Мы так и не сказали друг-другу ни слова, просто молча смотрели в глаза и не находили сил оторваться друг от друга. Я взглядом умоляла его сделать хоть что-нибудь, чтобы изменить неизбежное, хотя понимала, что это невозможно. Я чувствовала все, что он хотел бы сделать, читала по глазам. Он как будто обнимал меня, гладил мои волосы, старался утешить меня, несмотря на то, что ему самому было очень не просто. Нашу безмолвную беседу прервал его наставник. Он с сожалением произнес:

– Нам пора… больше ждать нельзя…

Тогда он еще раз ласково посмотрел на меня и произнес тихо-тихо, шепотом, спокойным бархатным голосом:

– Я не прощаюсь и буду ждать тебя через год, – и также медленно, провел по всей длине моих рук, до самых кончиков пальцев. Он тоже запоминал ощущения от прикосновения к моей коже. Тяжелый вздох вырвался из груди, когда он прервал контакт, но взгляд все еще не отводил. Я ловила каждое слово, ритм сердца учащался, а глаза предательски наполняли слезы.

Я ничего так и не сказала, так и не нашла слов, которые бы стоили момента. Лишь в последнюю секунду задержала касание наших пальцев и мысленно произнесла: «Дождись…, пожалуйста…», надеясь, что он прочитал безмолвное послание. Затем как будто густой туман застелил все вокруг.