Читать книгу Пути Миритов. Холод знамений - Дана Канра - Страница 1

Глава 1. Камилла Моранси

Жареные ортоланы под медовой подливой казались молодой королеве очаровательными на вкус, но прежде она не любила сочетаний мясного и сладкого, а сегодня вдруг внезапно захотелось. Хотя, обычно, в конце месяца Летних Дождей Камилла Моранси предпочитала салаты из свежих овощей и жареную рыбу, но теперь что-то неуловимо поменялось. Настроение, вкусовые привычки, желания – все это теперь стало иным, лишив ее прежнего чувства уверенности в себе. И сейчас, наслаждаясь внезапно снискавшим ее любовь блюдом, Камилла примерно понимала, в чем может быть причина.

Однако – что толку гадать без толку? Время покажет, подтвердится ее догадка или нет, а пока можно предаться временной беззаботности.

Ее супруг Виктор, в последние месяцы не изменявший хмуро-озабоченному выражению на лице, заметно приободрился и даже время от времени приветливо улыбался Камилле. От этого у нее на душе становилось легко и спокойно: хоть им никогда не суждено полюбить друг друга, но крепкой дружбы, омрачаемой иногда вынужденными холодными ночами, уже не избежать. Виктор стал ее первым и последним мужчиной, поскольку они отдали друг другу венчальные кольца перед светлым ликом Творца, и то, как происходит любовная связь у других супружеских пар, Камилла не знала и не хотела представлять.

Король в постели вел себя нежно, без лишней и совершенно неуместной пылкости, большего ей и желать вряд ли стоило. Книги, написанные мудрыми историками, повествовали о королях-тиранах, и Камилла отлично осознавала, что ей повезло не стать жертвой такого человека.

− Скажите мне, Виктор, − голос слегка дрогнул от непонятного беспокойства, − все ли в порядке в Вете?

− И да и нет, сударыня. Насколько мне известно, война на западных границах с Аранией не прекращается, но наши войска не несут серьезных потерь.

− Я рада это слышать, − сказала Камилла с облегчением, и улыбнулась, подумав, что впервые за целый год ее душа лишена напряжения и страха. Теперь все должно пойти если не хорошо, то хотя бы приемлемо.

− Что касается герцога Мартина Дальгора, − продолжал король, и между его светлых глаз залегла слабая складка, − он, насколько известно теперь, воюет на этих границах и не считает себя виноватым в измене Фиаламу.

− А вы считаете иначе? – осторожно спросила молодая женщина и, положив вилку на тарелку со слабым звоном, внимательно вгляделась в лицо супруга. – Ведь кинжал нашелся.

− Это так, но герцог ни разу не написал о своей непричастности к похищению. Наводит на мысль, что он был чьим-то сообщником.

− Постарайтесь не рубить сплеча, − Камилла постаралась говорить мягко и вежливо, чтобы не выглядеть вздорной и настойчивой. – Негоже будет, если на Талнор падет опала.

− Не падет, − щедро пообещал Виктор Моранси, и его лицо просветлело. – Только я хотел бы просить вас об одолжении.

− Интересно, каком?

− Ваши камеристки позволяют себе слишком многое. Как мне недавно доложил неано Холт, он застал Сюзанну Лефевр в своем кабинете, однако не в одиночестве.

Мучительно захотелось пить, и Камилла припала губами к бокалу с прохладной водой, вопросительно глядя на супруга. Трудно было ожидать что-нибудь хорошего теперь, однако она попыталась. И зря.

− Девушку застали врасплох в компании двух молодых восточников и обыкновенной горожанки.

− Ничего себе… − неподдельно удивилась королева. – Сюзанна всегда тиха, мила и обходительна. Но я обещаю вам, что побеседую с ней.

− Льюис Холт добавил, что их положение спас сердечный приступ герцога Эртона, с которым он пришел, − озабоченно добавил Виктор и вновь нахмурился. − Год-другой и Фрэнсис Эртон нас оставит, если не раньше. Славно, что у него есть наследники.

− У него умер единственный сын?

− Зато имеется двоюродный брат с сыновьями, − неохотно отозвался король. – Что же, я могу лишь рассчитывать на разум неано Фрэнсиса, а мыслит он вполне здраво. Ходят слухи про некого бастарда, отосланного им из замка много лет назад.

− Это не разум, − горячо возразила Камилла, − а граничащая с глупостью гордыня.

− Не беспокойтесь, − муж снова одарил ее улыбкой, − вы стали слишком впечатлительны в последние дни, и не стоит верить ветреным слухам. Лучше скажите, нет ли в вас желания поделиться радостью?

− Что?..

− Я давно обратил внимание на ваш изменившийся аппетит и частый сон. Ортоланы в меду это необычно, прежде вы такой пищей не увлекались.

Камилла почувствовала, как смуглость щек сдается густому румянцу и опустила голову. О том, что может оказаться беременной, даже и думать не приходило ей в голову, королева все это считала последствиями сильных волнений и терзаний за судьбу Фиалама, но что, если Виктор прав? Набравшись сил, она посмотрела прямо в лицо супруга и быстро улыбнулась. Смущение одержало верх.

− Если дело так, как вы говорите, то к концу следующей весны я смогу вас порадовать, − произнесла она чуть слышно. – Или к началу лета. Хочется верить, что в Фиаламе все будет хорошо к этому времени.

− В таком случае скоро к вам явится лекарь, для подтверждения или опровержения нашей теории, − сообщил Виктор.

− Конечно, Ваше Величество.

Остаток обеда прошел в гулком молчании. Вместо кремового пирожного Камилла съела корзиночку с фруктами, вместо слабого вина пила медовую воду. Думать о плохом расхотелось, даже учитывая, что Фиалам ждали явно не лучшие времена. Неважно, что случиться, главное, чтобы принцы и принцессы рождались счастливыми.

А еще она вспомнила о присущей южанам летней хвори, от которой неожиданно умирали молодые и зрелые мужчины – год назад или чуть меньше у Камиллы с Виктором состоялся разговор об этом. Отчаянно хотелось верить, что на них воздействовали лишь местность, жаркая погода и усталость от труда, но не как свойства крови. У каждой из четырех провинций Фиалама свои неприятные особенности, королеве было известно лишь про Эн-Мерид, но о других неизвестно.

Погруженная в тяжкие размышления, Камилла попрощалась с супругом и отправилась к себе. Не мешало поговорить с нерадивой камеристкой, объяснив ей, что случайные знакомства в городе и доверие к подругам-простолюдинкам стоят гораздо дешевле достойного жалования, хорошей репутации и свободы. Иначе в следующий раз девушке может не так сильно повезти.

Камеристка выслушала спокойные, но строгие слова Ее Величества с покорно опущенной головой, а потом быстро поклонилась.

− Прошу прощения, Ваше Величество! – произнесла Сюзанна Лефевр с неподдельными пылкостью и раскаянием. – Больше я такого затевать не стану.

− Как и любовные отношения с офицерами, − мягко произнесла Камилла, вспомнив, что о Сюзанне и Генри Холте до сих пор болтают злые языки.

− Я буду осторожна, клянусь вам.

Отпустив девушку, королева осталась одна и решила взять в руки сборник донгминских поэтов и на сердце ей отчего-то легла тяжелая тоска. В последние недели у Камиллы Моранси слишком часто менялось настроение, но хотелось верить, что она сможет это побороть. Главное – следить за каждым своим шагом и словом, дабы уберечь свою, а может и не только жизнь, ведь если ее королевское правление началось с кражи кинжала и странных интриг, шансов на спокойные дни почти не осталось.

Глава 2. Шон Тейт

Уходящее лето 141 года четырнадцатого кватриона не принесло в Эрту ни побед, ни поражений, фиаламские солдаты продолжали отбивать вялые натиски аранийцев, и казалось, что конца этому не предвидится. Шон Тейт сперва впал в легкое отчаяние и не сомневался, что его судьба – пасть смертью храбрых в одной из этих перестрелок, но в один прекрасный день, кажется пару месяцев назад, взял себя в руки. Под его началом служил графский сын, Дин Мейсон, следовало славно постараться, чтобы защитить юношу от шальных пуль, а значит, чувства и мысли самого бастарда Тейта уже не имели столь сильного значения. Воодушевившись, в конце концов, идеей спасения дворянского отпрыска, он позабыл о собственных тревогах. На войне всегда страшно и опасно, а он отлично знал, на что шел, вызываясь служить на границе.

Уже почти полгода аранийцы не желали сдавать позиции и отступать прочь от Фиалама – даже спокойный неано Мартин Дальгор не единожды удивлялся их терпению. Но Шон точно знал: когда-нибудь это закончится. Стоит только королям Фиалама и Арании договориться между собой, обсудить все вопросы, заставившие их развязать войну, но Дин считал, что не все так просто.

− Кому-то выгодна эта война, неано Шон, − сказал он в начале месяца Летних Дождей и прищурился, рассматривая гладь бледно-голубого неба. – Она началась еще, когда нас с вами не было.

− Я точно успел родиться, − мрачно пошутил Шон. Воспоминание о собственной неприкаянности по причине незаконнорожденности заставило его загрустить и забыть, из-за чего завязалась беседа.

Несколько кватрионов назад Арания союзничала с Фиаламом, а теперь все пошло прахом из-за дележки территорий и недальновидности бывших, ныне покойных, королей. Заглядывать в будущее страны не хотелось, Шон понимал, что с большой вероятностью оно будет заведомо плохим. Если же нет, то мир наступит нескоро.

А вот тридцатый день месяца Летних Дождей, самый последний летний денек, полный тепла и солнечного света, явился нежданно-негаданно. Шон Тейт проснулся словно от резкого толчка, быстро сел и резко выдохнул. Сегодня планировалось отсидеться в лагере, а завтра пойти в наступление на маленькие отряды обнаглевших аранийцев. Хорошо, что казарма оказалась пустой, лишь на соседней кровати похрапывал Дин.

Мартин Дальгор, замерший в дверном проеме, на фоне коридорного сумрака, быстро кивнул ему и сделал жест рукой, чтобы лейтенант Тейт вставал и шагал за ним. Странно, что другие офицеры не в постелях, если рано, а если уже полдень, то с чего бы их с Дином не растолкали? Подхватив сапоги и застегивая на ходу колет, он бесшумно вышел из комнаты.

− Прошу прощения, старший офицер Дальгор.

− За что же? – прохладно осведомился северный герцог, прислонившись к стене. Взгляд его светлых глаз был спокоен, и Шон осмелился предположить, что никаких внутренних правил не нарушил.

− За отлынивание от служебных обязанностей, − сердце колотилось, как проклятое, но Шон постарался не замечать. – Я не заметил, как другие ушли на учения, слишком крепко спал.

− Учений не проходило, лейтенант.

− Да?..

− Но вы с неано Мейсоном успешно проспали завтрак. Сейчас десять часов утра и, как мне кажется, последний мирный день на не очень ближайшее время. Трудно делать прогнозы.

− Мы окружены аранийцами, господин старший офицер?

− Отнюдь. Эти… люди, − Мартин Дальгор вздохнул и сделал короткую паузу, − имели наглость прислать к нам своего гонца с ультиматумом. Господину генералу Шварцу, который весьма успешно скрывается по ту сторону аранийских границ, угодно получить от нас Эрту и отпустить нас живыми.

− Но это же получится измена! – выдохнул потрясенный до глубины души Шон.

− Верно, и подлость к тому же, − белесые брови устало нахмурились. − На которую мы никогда не пойдем. Сегодня особенный день, генерал Рид решил дать солдатам и офицерам что-то вроде выходного, а завтра все направятся в новые бои. Хотя нет, не все…

− Кто-то погиб, господин старший офицер? – во рту нехорошо пересохло.

− Захвачен аранийский посыльный, завтра его повезут в столицу на дознание, − откликнулся невесело Мартин. Он вообще выглядел усталым и расстроенным в последнее время, несмотря на затишье. – Вам тоже достанется непростая работа, лейтенант – иначе бы генерал не стал вызывать вас к себе.

− Меня? – оторопел Шон.

− Именно так. Ступайте, он у себя. Да хранит вас Творец.

Отвесив талнорцу короткий растерянный поклон, молодой человек покинул казарму и направился в сторону генеральских покоев. Теперь сердце грохотало как бешеное, будто спасаясь от слепого обжигающего беспокойства. Шон слышал, что болезненная слабость сердец может передаваться по наследству, однако его добрая матушка Гульда никогда не жаловалась на подобное, значит, неизвестный ему отец мог страдать этим? Хотя именно боли никогда Шона не беспокоили, не исключено, что он станет ими страдать в старости.

Если, разумеется, удастся до нее дожить.

Усмехнувшись собственным мыслям, он замер перед плотно закрытой дверью и несколько раз громко постучал в нее кулаком.

− Да, − донесся усталый голос измученного войной и неизбежно стареющего человека, − войдите.

Генерал Рид был у себя, перебирая с хмурым видом какие-то бумаги, сваленные небрежным ворохом на массивный темный стол, и, услышав, как закрылась с негромким стуком дверь, поднял на лейтенанта уставшие слезящиеся от долгой напряженной работы. Шону отчего-то стало неловко, но он не стал смущаться – вместо этого отвесил начальству короткий вежливый поклон.

− Лейтенант Тейт по вашему поручению прибыл.

− Садитесь, молодой человек, − сказал с невеселым вздохом генерал, указывая взмахом руки на стул напротив.

Выдвинув его, Шон послушно сел. Стало немного не по себе, но он привык к этому вкрадчивому чувству во время затишья в ожесточенных боях, значит, должен справиться и сейчас. Что ему скажет генерал – даст какое-нибудь задание или отправит в другой полк, разлучив с Дином Мейсоном? В любом случае озабоченное выражение лица Джеймса Рида не обещало ничего хорошего.

− А теперь слушайте меня внимательно, лейтенант. Вам предстоит срочное, сложное и чрезвычайно опасное задание, − голос звучал надломлено и сухо. – Из всех старших и младших офицеров, имеющихся сейчас в составе полка, принято решение дать его именно вам. И виконту Мейсону, разумеется. Задача состоит в том, чтобы обманом проникнуть в аранийский лагерь и под личиной вражеского служащего выведать сведения. Выкрасть письма и карты – это будет очень желательно, лейтенант Тейт. Вы меня понимаете?

Шон молча кивнул. В горле пересохло, и застыл неприятный ком, грозивший перерасти в нервную икоту, но что делать? Его избрали лучшим из претендентов, а кто избрал? Сам Джеймс Рид и подполковник Бирман, с которым они часто совещались в этом кабинете перед важными боями? За себя вряд ли стоило бояться, ведь жизнь бастарда недорога никому, но мальчишка Мейсон не должен был оказаться вместе с ним в аранийском лагере. Он же несерьезный и резкий! В любой момент может испортить все, подвести под удар обоих, хоть и хорош в бою. В разведку же Дину соваться совершенно незачем.

− Господин генерал, − язык от налипшей, как песок на мокрые ладони, тревоги слушался плохо, − не может ли вместо моего порученца отправиться другой человек?

Рид взглянул на юношу с удивлением.

− Конечно, нет. Вы же понимаете, что у вашего порученца долг – всюду следовать за вами?

− Понимаю, господин генерал. Позвольте узнать, почему вы не пригласили и его вместе со мной?

− Ему придется отправляться позже, − отозвался тихо генерал. – Двое в аранийском штабе выглядят подозрительно. Вас по очереди снабдят ложными бумагами от несуществующих людей. Первым отправитесь вы сами, через некоторое время – ваш порученец. Дополнительная просьба: наставьте Мейсона на спокойный нрав, незлобливость и покорность. Возможно, в будущем это спасет ему жизнь.

− Хорошо… − пробормотал Шон упавшим голосом. – Слушаюсь, − добавил он громче и четче, вспомнив про военную дисциплину. – Когда мне следует направляться в Аранию?

− Не сегодня и даже не завтра. Документы еще не готовы, полагаю, вам придется подождать до середины месяца Осеннего Тепла, − губы генерала тронула теплая, почти отеческая улыбка. – Постарайтесь вести себя естественно и не выдавать фиаламский акцент, а если и уловят что-нибудь, скажите про дальнюю фиаламскую родню.

− Это вызовет подозрения, − сказал с сомнением Шон.

− Или отведет их. Второе вероятнее всего, если вы не забудете о банальной осторожности… Что же касается нужного вам полка: он находится под командованием генерала Шварца. Ему не приходилось прежде сталкиваться со шпионами, шанс попасться у вас невысокий.

Шон с трудом подавил нервный смешок.

− Слушаюсь, господин генерал.

− Ступайте, − кивнул Рид, − и расскажите обо всем Мейсону.

Когда Тейт вернулся в казарму, Дин уже не спал и даже успел одеться и пригладить растрепанные волосы, правда, сделал это без особого рвения. Взгляд широко раскрытых серых глаз смотрел прямо в душу лейтенанта, так что тот не смог ничего не рассказать. Выложил о беседе с генералом все, до последнего слова, и когда закончил, порученец подскочил от восторга на месте. Как счастливый жизнью воробушек, согретый теплыми лучами весеннего солнца. Вот и бери такого в разведку.

− Дин Мейсон, − сделать голос немного строгим все-таки удалось, − настоятельно прошу вас отказаться от вашей неуместной удали. Держите себя в руках! Наши солдаты захватили в плен аранийского посла, и если нас с вами захватят аранийцы, то ничего хорошего можно не ждать. Вы понимаете это?

− Да, господин лейтенант, − поник «воробушек».

− Вот и хорошо, − отчего-то на душе потеплело. Перед смертью не надышишься, и Шон решил наслаждаться жизнью, пока есть еще возможность. – Завтрак мы с вами успешно проспали, но предлагаю прогуляться в ожидании скорого обеда. Надеюсь, что сегодня боев не предвидится.

Дин на это надеялся тоже, и весь оставшийся день был тихим и задумчивым. Ложась спать вечером, Шон Тейт сонно подумал, что, возможно, он ошибается в способностях порученца, и тот сможет стать прекрасным разведчиком. Пусть это покажет время – главное, чтобы не стоило никому жизни. А еще лейтенанту было отчаянно жаль, что последний день лета – возможно, его последнего лета – сложился таким странным образом.

Глава 3. Фрэнсис Эртон

Золотистая осень подкралась незаметно – на мягких лапах, словно игривая молодая кошка, но ничего, кроме липкой холодной тоски герцог Фрэнсис Эртон по этому поводу не почувствовал. Больное сердце не беспокоило старика уже долго, только неприятного осознание все сильнее приближающейся к нему кончины травило и мотало душу. Когда-то, возможно даже в ближайшие месяцы, распахнутся перед ним врата Мертвой Пустыни – потому что в Живом Лесу могут находиться лишь невинные люди, вроде покойной Хелены, у которой дочери-близнецы отняли жизнь своим рождением. Но никак не престарелый ловелас, оставшийся на склоне лет ни с чем.

Ни решительная Вилма, ни сентиментальная мягкая Вивьен не написали ему в последние два месяца ни единого письма, да и герцог запамятовал про общение с дочками. С тех пор, как поймали шуструю братию в кабинете бывшего канцлера Холта – двух малолетних восточников, камеристку и простолюдинку, все и пошло прахом. И вряд ли Фрэнсис переживет следующий приступ – славно еще, что догадался написать завещание до отъезда из Эртвесткого замка. Король все еще противился его возвращению домой и мирному угасанию в родной спальне – тогда каких чертей герцог Эртон все еще здесь сидит? Если Моранси необходима чья-то помощь, то пусть обращается за ней к старому Холту, а ему здесь делать нечего.

У короля, впрочем, как и у судьбы, имелось на происходящее свое мнение.

Личных бесед с Фрэнсисом король проводить не стал, однако прислал ему короткую записку в запечатанном черным оттиском кольца конверте, с официальным извещением герцогу Запада велено заняться расследованием. Еще одно?! Да что за капризный мальчишка в короне свалился на его седую голову?! Движимый злостью старик хотел было разорвать послание вместе с конвертом надвое, однако потом, судорожно вздохнув, передумал.

Следовало признать, что даже если раздражает любая мелочь, это не должно отражаться на службе. Глубоко вздохнув, Фрэнсис уныло посмотрел на движимые легким ветерком светлые занавески и перечитал письмо: король решил, что между живущими в Вете дворянами и похищением кинжала все же имеется четкая связь. При этом даже если подлинный кинжал лежит в сокровищнице необходимо найти преступника, и именно самому старому представителю рода Эртон обязательно это выяснить!

Обозвав сначала мысленно, а затем вслух короля пустоголовым дурнем, герцог отложил письмо и громким недовольным голосом позвал Кайла.

− Что прикажете, Ваша Светлость? – на заспанном лице слуги не было ни проблеска мысли.

− Подать мой колет и помочь одеться, − зло и надтреснуто велел Фрэнсис. – Я болен.

Костюм был выбран самый лучший – зеленый бархат прекрасно сочетался с белым шелком рубашки. Пребывай он в более подходящем настроении, даже оглядел бы себя в высоком зеркале, но не захотелось.

− Конечно, Ваша Светлость, я сейчас помогу вам…

Левая рука слушалась плохо. Скоро старый Эртон отправится на смертное ложе, а коронованному щенку-эгоисту и дела не будет, чего бы ему не задаться этим вопросом про Дальгора еще зимой? Каких чертей тянул время?!

− Угодно ли Вашей Светлости позавтракать?

− Что? А, да. Пусть к моему возвращению принесут чай, жареный хлеб и варенье, − угрюмо буркнул старик, прежде чем принять помощь слуги, надеть шляпу и выйти за дверь. Злополучный конверт он не забыл взять с собой.

Это в Талноре и Донгмине жируют, а западники едят полезную пищу в малых количествах.

Начавшийся второй день месяца Осеннего Тепла не радовал даже славной солнечной погодой – герцог дурно спал ночью. И хоть король выражал в письме свои искренние надежды на полную невиновность северянина, настроение у Фрэнсиса от этого не стало ничуть лучше. Не дожидаясь, пока подадут завтрак, он медленной походкой, ссутулившись от собственной немощи, оставил опостылевшие за год комнаты Запада. Предстояло найти Аминана Анвара: этот человек так сильно предан королю, что защитил когда-то покойного Антуана, так пусть и с избалованным мальчишкой сам возится! Нахмурив брови при этой мысли, он тяжелыми шагами проследовал в крыло, где проживали южане.

На данный момент всего один южанин, не считая слуг. Анвар как был отшельником в своих владениях, так и остался им во дворце, даже лучший друг оставил его. Не то чтобы Фрэнсис злорадствовал, однако точно знал, что хороших людей друзья и вассалы не бросают на произвол судьбы. Не шипят в спину угрозы и проклятия, не сбегают рано утром, как крысы с тонущего корабля. Очень может быть, что Аминан Анвар сам виноват во всех своих бедах и печалях, но об этом Фрэнсис южному герцогу не расскажет. Глупо говорить подобное человеку, на чью помощь рассчитываешь.

Или все-таки на услугу?

Фрэнсис не смог ничего для себя решить, но молча вошел в приемную и представился молчаливому черноволосому слуге с очень смуглым лицом, и назвал цель визита а тот безмолвно удалился. Странные, конечно, традиции южан, западники обычно предлагают посетителю чашечку травяного чая или хотя бы медовую воду с хрустящим печеньем, а здесь не дождешься даже приветствия. С самым мрачным из своих настроений, он без спроса опустился в мягкое кресло и немного подождал, прежде чем увидел вышедшего к нему герцога Анвара.

− Доброго вам утра, неано Эртон, − в голосе Аминана скрипело напряжение.

− Я тоже рад видеть вас. Пришел просить о помощи, герцог Анвар, − именно просить Фрэнсис не привык, обычно он приказывал, но старость обычно смягчает глупцов.

И вместо продолжения вручил ему вложенную в конверт королевскую записку. Читал ее южанин недолго, после чего пожал плечами и вернул бумагу насупленному, как старый филин, владельцу.

− Что это значит, молодой человек? – угрюмо спросил Эртон.

− Не настолько уж я и молод… Скажу честно, сейчас мне не до расследований, гораздо дороже жизнь короля. Согласны?

− Вы не сможете ее охранять, спасая камеристок, фрейлин, пажей и прочих.

− Верно. Тогда, на празднике Новолетья, я погорячился, а гвардейцы растерялись, но теперь виконт Силиван готов к любой неожиданности.

Фрэнсис не смог сдержать вздоха, ведь как усомниться в приличии собственных вассалов?

− Поймите меня верно, герцог Анвар, мне следует уладить семейные дела, пока я еще жив, − необходимо найти бастарда, но вслух о собственном позоре говорить нельзя. – Если никто не унаследует эртветские земли…

− Они достанутся вашему кузену и его сыновьям, − ровно ответил Анвар, но в темных глазах застыло четкое раздражение. – А у меня нет никого, кому я мог бы завещать Юг Фиалама.

− Завещайте вассалам, − с нажимом посоветовал раздосадованный старик.

− Увы, не могу быть в них уверенным, − с уст южанина сорвался тихий прерывистый вздох. – Теперь не могу.

− Я не имею намерений свалить все расследование на вас, − решил Фрэнсис подсластить пилюлю. – Можно заниматься им вдвоем…

− Прошу меня простить, занятость не позволит. Слишком много дел.

− В отличие от гостеприимства, неано Анвар! – рыкнул западник, прежде чем оставить южные покои и с грохотом захлопнуть за собой дверь.

А ведь хотел изначально вести себя спокойно и мирно – увы, не удалось. Хорошо еще, что южный герцог не успел сказать ничего вслед, а то не миновать было бы им безобразной ссоры. Нет, расследовать в одиночку навязанное юным королем совершенно не хотелось, к счастью, кроме спесивого Анвара у Фрэнсиса имелся еще один вариант.

Вернувшись к себе, он неспешно съел поданный завтрак и написал подробное письмо Хранителю Востока Ли Найто – хоть у старика и сохранилось неприязненное отношение к негодному мальчишке, помощь от него была бы полезна. Насколько знал Фрэнсис, Ли с товарищем часто посещают город, а два юнца на столичных улицах – не редкость. Их не заподозрят, если они станут пытаться узнать что-нибудь о пособниках похитителя кинжала, даже более того – с радостью все расскажут, даже не подозревая, кто перед ними. Откуда простолюдинам знать в лицо молодых восточников?

Ответ, впрочем, пришел не сразу. Следующий день Фрэнсис встретил в полном одиночестве, затем второй и третий… Ужасные мальчишки, два смешливых обормота, изволили явиться только в пятый день месяца Летнего Тепла, и Фрэнсис, взирая на них, понял, что уже забыл, как выглядит Ли Найто. Если не считать недавней ночи в кабинете бывшего канцлера Холта, они не виделись слишком давно, еще с поры попыток кардинала Орани интриговать, и за это время мальчик заметно расправился в плечах. А рост у него и без того был славным.

− Здравствуйте, неано Эртон, − было видно, что Ли изо всех сил сражается с собственной застенчивостью, но говорил все-таки он, как и положено герцогу, а не мялся, подобно начинающему церковному служке. – Прошу прощения за долгую задержку – вашу записку доставили только вчера.

Фрэнсис поморщился от неудовольствия, но ничего не сказал. Хоть бы это не новые проделки Орани…

− Я рад видеть вас, молодые люди, в моей приемной, − сегодня его тон был мягок и почти спокоен. – Присаживайтесь в кресло. Не угоден ли вам травяной чай?

− Да, − ответил Ли Найто, не задумываясь.

Коренастый мальчишка с круглым лицом, уже почти взрослый, на миг скривил пухлые губы и промолчал. Это не могло не покоробить, но Фрэнсис постарался не придавать значения юношеской дури. У него и без того больное сердце, а с этими двумя он не ссориться собрался, а работать вместе, так что лучше сразу сгладить острые углы и заняться делом. Принесли чай, мягкие булочки с сахарной пудрой, и неторопливая спокойная беседа началась. Ли сосредоточенно жевал свое угощение, Нио же не ел ничего, лишь пригубил чай и не сводил внимательного взгляда с западного герцога.

− Иными словами, неано Эртон, − уточнил Ли наконец, − мы должны помочь вам в расследовании?

− Именно так.

− А если мы откажемся?

− Тогда, боюсь, Льюис Холт будет вынужден дать необходимые показания относительно той ночи, − пришло время извлечь свое главное оружие – шантаж. – Вас, господа, арестуют для дальнейшего препровождения в крепость Апимортен и разбирательства – за попытку скрыть чужие улики.

Ли Найто вздрогнул и побелел, но на смуглом лице Нио появилась презрительная улыбка, которую, в общем-то, Фрэнсис и не думал бояться. А затем виконт выпалил лишь одно резкое слово:

− Подлец!

− Никак не больше, чем наш король – эгоист, − резонно и сухо ответил герцог Эртон.

Ответить обоим юнцам на это было, конечно же, нечего, и скорее всего, эта победа – последняя в жизни Фрэнсиса, однако он был горд тем, что сумел ее одержать. Очень скоро герцог Найто и виконт Тайто без лишних возражений согласились на его условия.

Глава 4. Ирвин Силиван

Угрюмый и сумрачный прежде городской особняк Силиванов, в котором виконт Деметрий проживал не более нескольких дней в месяц, остальное время отдавая службе во дворце, после визита остального семейства заблестел от чистоты. Ирвин велел слугам вытереть пыль с золотых рам, начистить до сверкания оружие из бедноватого арсенала прошлого кватриона давности, а так же удалить кое-где ржавчину. Женщины пошли распоряжаться насчет уборки в комнатах, и Ирвин был тому рад. Меньше услышит брюзжания от супруги, благо Джан по приезде в столицу быстро спрятала свою строптивость и даже заметно повеселела. То ли новая обстановка пошла ей на пользу, то ли действительно водит шашни с Анваром. А, пусть делает, что хочет, лишь бы не принесла в дом бастарда. Такого позора Деметрий не снесет и сразу вызовет южного герцога на дуэль, а это гарантирует волну проблем с семьей Бедилей и прочих южан. Что бы те не бормотали злобно про Анвара, это отродье было и остается их герцогом. Но время покажет, кто и чего стоит. Проводив задумчивым взглядом удаляющуюся Джан, Ирвин подозвал сына.

– Да, отец? – отпросившийся со службы на несколько дней по настоянию главы семьи Деметрий выглядел не лучшим образом. Усталое лицо, темные тени, залегшие под глазами, несколько новых морщин.

– Сходи в сад, дай необходимые распоряжения. Пусть и там займутся делом, пока не наступил сезон дождей. Убрать высохшие цветы с клумб, смести листву, и тому подобное…

– Хорошо, но к чему это все? – в голосе послышалось усталое раздражение. Нехорошо.

– К тому, мой дорогой, – любезно осведомил отпрыска Ирвин, – что твоему сыну и его детям предстоит жить здесь первое время, а может и дольше. Следует облагородить этот дом, здесь – столичная резиденция будущих королей, а не медвежья берлога, в которую ты его превратил. Даже если наш замысел не удастся, должен же Гай владеть приличным жильем.

Сыновний взгляд стал непокорным и яростным, но уже через полминуты все чувства затуманило безнадежной усталостью. Деметрию явно уже ничего не хотелось, а слова графа казались ему бреднями, но и объяснять ему все свои мысли вряд ли был в состоянии. Кивнув с хмурым видом, он быстрым злым шагом покинул сумрачный холодный холл первого этажа. Захлопнулась дверь с громким стуком, и Ирвин зябко повел плечами. Когда здесь в последний раз топили? Первый месяц осени только вступил в свои права, еще лишь пятый его день, а Ирвина вот-вот начнет бить лютый озноб, будто занесло в талнорские владения в разгар зимы. С этим надо что-то делать, еще не хватало расхвораться в неподходящий момент! После принесения Гаем клятвы он уже неважно себя чувствовал, благо слуги исправно топили в господских комнатах – если с желающими схватить его за руку людьми еще можно справиться, то с возрастом ничего не поделаешь.

Существовала еще одна причина наведения порядка – в гости, на переговоры, должен был со дня на день явиться граф Льюис Холт, а принимать важного гостя в этаком безобразии никуда не годится. Следовало привлечь хоть одного западного вассала к делу Силиванов, и что-то подсказывало старику: бывший канцлер окажется куда более полезным, чем молодые дураки, Шелтон с Алленом. Пройдя в кухню, Ирвин велел повару и кухаркам поторапливаться и к завтрашнему дню приготовить побольше мясных блюд и гарниров, да и про десерты с напитками не забыть. Погреб у Силиванов, благодаря Деметрию, был вполне неплох, и Холт хорошим вином, сделанным в Эн-Меридских виноградниках, вряд ли побрезгует.

Не исключено, что вместе с Холтом явится и Мехмет Бедиль – грешно будет не порадовать родню хорошим угощением. Вернувшись в холл, Ирвин подождал немного Вен, но так еще не спустилась, должно быть усердно командовала служанками. Пришлось выходить на улицу одному – с минуты на минуту должен был приехать Гай, отпущенный своим горе-начальством. Хотя, наивность герцога Анвара на руку всем, тут незачем даже беспокоиться.

Он открыл дверь и зашагал твердой поступью по засыпанной шуршащим гравием дорожке в сторону стальных ворот. Почти все, как дома, но здесь, в Вете, тревожнее и опаснее, особенно, когда может в любой момент может пострадать единственный внук. Вглядываясь подслеповатыми глазами в слабо тронутые осенним золотом аккуратные кроны деревьев, растущих по обе стороны от дорожки, Ирвин подумал, что Гай все-таки дорог ему, как никогда не были дороги сыновья. Имейся у него внуков пять или шесть, сентиментальность не коснулась бы старого графа, но когда решается судьба рода Силиванов и при этом всего один наследник, сердце начинает обливаться кровью при мыслях о дурном. Но это пустое, он, Ирвин, просто дряхлеет мыслями и чувствами.

Подъехавшая к резным воротам карета остановилась, и из нее медленно вышел Гай, одетый в шелковые шаровары, длинную полотняную рубаху южного покроя и короткий желтый жилет – подарок от Вен. Конюх выбежал, начал распрягать коней, а юноша сдержанно поклонился деду.

− Рад вашему приезду, − сказал он коротко, но с почтением.

− А я счастлив знать, что ты больше не ввязался ни в какие глупости, − добродушно ответил Ирвин. – Пойдем в сад, там надо проследить за порядком.

Они неспешно направились по дорожке из гравия, огибающей дом, и Ирвину подумалось, что неплохо будет убрать мелкие камушки и вымостить широкие тропы кирпичом. Но сперва подумать о богатстве и власти, хорошенько обдумать все ходы, иначе, в конце концов, Силиваны с Бедилями отправятся в Апимортен, а глупый правящий мальчишка будет торжествовать по случаю своей победы. Нельзя делить шкуру неубитого медведя – это может выйти кому-нибудь боком, особенно сейчас, когда слишком многое стоит на карте.

− Как дела у Аминана Анвара? – как бы, между прочим, поинтересовался Ирвин. – Не болен, не собирается ли уехать?

− У него все в порядке, − осторожно ответил Гай, − только много дел.

− Это славно – меньше будет коситься в нашу сторону. Ты пойми, Гай, − граф потрепал внука по плечу, − я не желаю зла никому из герцогов Фиалама – ровно до тех пор, пока они не станут желать зла мне. Все просто и понятно. Герцог Анвар – просто глупый бедняга, ему можно посочувствовать, но если он станет махать шпагой, я предпочту проткнуть его, чем быть заколотым сам. Думаю, ты бы меня понял.

− А Фрэнсис Эртон?

− Прежде мы дружили с ним, − обманывать юношу не хотелось, даже если эта правда Ирвину как кость в горле. – В твоем примерно возрасте. А потом наши пути разошлись – он увлекся женщинами, а я деньгами, только ничего хорошего ни у одного не вышло.

− И ты не хотел бы его смерти?

− А зачем его убивать? – хохотнул Силиван. – Не так уж много Эртону и осталось, а пока его недалекие родственнички развлекаются в столице, можно будет провернуть у них под носом хоть сто сорок четыре дела, и ничего не заметят. Остальные два герцога, Гай, слишком молоды и неопытны в политике, их вообще ни к чему опасаться. За плечами обоих женщины, ну и младший братец Мартина Дальгора тоже имеется. Только ни Юмири Найто, ни Анна Дальгор нам не соперницы, верно?

− Верно, − оживился Гай. – Дедушка, скажите, а как поступить с болтливой камеристкой?

− А никак, − радостный задор мгновенно иссяк, захлестнуло пыльное раздражение. – Эта дрянь подняла слишком много шуму и нам остается лишь молиться Творцу, чтобы никто не догадался следить за нами по ее милости.

− Да, дедушка.

− Так что пока нам придется создавать видимость обычных дворян, иначе дело плохо будет. Кстати, мы пришли.

По сравнению с садом в родовом поместье этот оказался слишком запущенным, благодаря Деметрию – тот и пальцем не пошевелил, чтобы заняться вопросами дома. Теперь все, что можно было сделать – убрать последствия сыновней глупости, а поздней весной заказать цветочные семена, чтобы сад не походил на заросший пустырь. Привлекала глаз зелено-золотистая листва деревьев, перебираемая слабым теплым ветром, а в воздухе витал пряный аромат наступившей осени.

− Что мне делать с герцогом Анваром? – тихо задал вопрос Гай.

− Ничего. Просто выполняй его задания, не высовывайся без надобности, не давай поводов для подозрений – он ведь уже подозревал нашу семью в заговоре?

− Да. В конце прошлого месяца…

− Аккуратность еще никому не навредила, если она только не способствует медлительности, − поучающим важным тоном сказал старик. – Если у Анвара много дел, значит, он тебя не тронет.

− Я понял, − улыбнулся Гай с задоринкой в темных глазах. – Если не теребить спящую собаку, она и не укусит.

− Вот-вот. Пошли в дом, здесь больше нечего стоять. Слуги исполняют свою работу исправно, а мы не надсмотрщики, − приговаривал Ирвин, уводя юношу прочь и в первую очередь, успокаивая себя этими простыми словами.

Подготовка к встрече гостя и наведения блистающего порядка в доме продолжалась остаток дня. Ирвин с внуком то следили за работой слуг в библиотеке, иногда кашляя от поднявшейся пыли, то окрикивали нерасторопных поваров, медливших на кухне. Но день завершился благополучно – около восьми часов вечера, наконец, подали сытный ужин и все домочадцы смогли отправиться спать.

Утром Ирвин внезапно вспомнил, что позавчера имел заблуждение подарить Вен в подарок птенца говорящей сороки на семидесятый день рождения. Конечно, можно было бы остановить выбор на щенке или котенке, однако он помнил, как дорого для жены все, напоминающее о родном Донгмине. Говорящие сороки гнездились именно там, а шустрые птицеловы этим пользовались и привозили птиц на Ветский базар.

Вереща и хлопая крыльями, сорока по имени Рина пролетела по особняку, села на темно-красные перила и торжественно изрекла девиз семьи Силиванов:

− Могуч в полете!

− Так и есть, − подтвердил Ирвин, кутаясь в теплый халат, и выглянул из своей спальни, чтобы взглянуть на черно-белую нахалку. – Вен, ты правильно поступила, что взялась за ум и не мешаешь мне работать над общим семейным делом. Воспитывать птиц тебе подходит больше, чем перечить мне.

Вместо ответа Вен гордо вскинула голову и смерила Ирвина высокомерным тяжелым взглядом.

Благодаря шуму проснулась и Джан, зато сын с внучком спали, как убитые, Ирвину пришлось послать слуг разбудить этих двоих за час до предполагаемого прибытия Холта. И он не ошибся – тот явился ровно к двенадцати часам дня. Собрались все в большой обеденной, как чинное и благородное семейство с подчеркнуто-вежливым отношением друг к другу. Усмехнувшись этой мысли, Ирвин поправил тугой воротник рубашки и улыбнулся гостю уголками губ.

Гость по сравнению с нарядно одетыми Силиванами выглядел и смотрел, словно побитый пес. Наспех причесанные волосы, затравленный взгляд, поникшие плечи, хотя военный мундир смотрелся на нем безукоризненно. Манеры тоже блестящие, недаром в молодости служил канцлером, пока не женился на какой-то служанке Эртона. А там сразу получил воинский чин и деньги, интересно, за что? Поговаривали, что дело было в воспитании бастарда, неведомо куда исчезнувшего потом, а может и лгали. Старому Силивану неинтересно было наводить справки насчет этого.

Все расселись за длинным столом, и, заняв свое законное место в его главе, Ирвин зорко посмотрел на притихших женщин. Хотелось верить, что они ничего не станут портить, но время покажет.

И граф Силиван с готовностью начал свою игру.

− Мы очень рады вашему визиту, неано Холт, − сказал он с полуулыбкой.

− А мне было лестно получить приглашение от вас, граф.

Обмен светскими любезностями прервали слуги, принесшие салат из спаржи, и все присутствующие принялись за еду. Ирвин радовался тому, что попросил настоятельно Вен посадить болтливого птенца в клетку, а еще – что дал всем наставления о том, как себя следует вести во время разговора за обедом.

После салата принесли суп с овощами и копченостями, а затем – жареную рыбу и хрустящие отбивные. Кому что по душе. Вина в этом доме не жалели никогда, а на десерт подали нежный шоколадный мусс с сушеной вишней, так что все остались довольны. Ирвин внимательно взглянул на насытившегося Холта, неустанно нахваливающего гостеприимство этого дома – у него лицо стало довольным и осоловели глаза после нескольких бокалов вина. Видимо, граф редко пьет.

− Скажите, неано Холт, − мягко начал важную тему Ирвин, − вы верите в смешение четырех кровей и настоящего короля, который родится благодаря ним?

− Разве это было написано в какой-нибудь книге? – пожал плечами Льюис.

− В очень старых, − пришлось покривить душой, − где описано возможное будущее Фиалама и Акемана. Мой внук Гай сочетал в себе лишь три крови, но правнук будет владеть четырьмя. И сможет стать главой центра Акемана… Королем страны Фиалам.

− Главой центра половины Акемана, − вежливо поправил гость, откинувшись на резную спинку стула. – Что кроется за Черными островами, нам неведомо.

− Да, корабли в такую даль еще не заплывали, − согласился Деметрий, желая отвлечь его от настороженности и удивления. – Нашим путешественникам, это не под силу. Пока.

− Нам известно, что вы охотно идете на сделки, неано Холт, − продолжал Ирвин, послав благодарный взгляд сыну. – Помогите нам добиться нашей цели – и мы ни за что не останемся в долгу.

И западный лизоблюд с радостью согласился, подумать только! С условием, что получит после общей победы большую часть денег и хороший воинский сын для своего сына Генри, но старому Силивану хотелось верить, что до победы Холт не доживет. Главное, что его не пришлось убивать именно им – довольно уже смертей из-за западных графов. Предателю своего сюзерена и короля, Льюису Холту пришлось бы дорого заплатить, если бы он отказался участвовать в мятежном сговоре – недаром у сидевшего рядом с ним Деметрия был припрятан маленький удобный нож за пазухой.

Однако, все обошлось, и Ирвин Силиван ликовал, неторопливо поглощая свой десерт и запивая его густым многолетним вином. Теперь дела его семьи пойдут в гору, особенно, если есть настолько влиятельные сторонники.

Глава 5. Аминан Анвар

Известие о том, что старый граф Силиван с супругой и невесткой прибыли в столицу, осмотрели дом, а затем внезапно уехал, но, уже оставив Джан Силиван в обществе супруга, немного обеспокоило Аминана, однако к концу седьмого дня месяца Осеннего Тепла его не беспокоили такие мелочи. Герцог устал от бесконечной бумажной работы, которой щедро одаривал король и желал, как следует выспаться, а потому вечером закончил дела раньше. Сгреб ворох документов в верхний ящик стола, запер на серебряный резной ключ и сунул его под подушку. Не очень хороший ход, но если вдруг вор, укравший у него найденное письмо Кэйна, вернется, можно будет почувствовать и схватить наглеца за руку.

Память немедленно подбросила Аминану историю с забравшимся по ошибке в его окно Дином Мейсоном. Интересно, жив глупый мальчишка на границе или его уже подстрелили? Но – к Падшему дурные мысли! Распорядившись, чтобы подавали ужин, он некоторое время сидел и задумчиво смотрел на веселые пляски рыжего огня в камин, ловя себя на странных мыслях. Вроде той, что подбородок и щеки слишком заросли щетиной и надо завтра побриться. А еще – про Адиса Бедиля, оставившего его в одиночестве и жившего сейчас в городской казарме по ему одному видимым причинам. Как вернуть расположение друга, Анвар не очень хорошо представлял, однако позавчера отправил еще одно письмо. Ответа пока не дождался.

Ужинали вместе с Гаем – сегодня юноша не отправился домой. Время прошло спокойно и без прежнего напряжения, да и порученец смотрел бодрее и веселее. Он спросил разрешения уехать на свою свадьбу в Эртвест, однако точной даты не назвал и имя невесты тоже. Темнит или не знает? Размышлять над этим не хотелось, а сомнения герцог молча запил вином.

− Как ваше семейство, неано Силиван? – спросил Аминан с усталым дружелюбием.

− Неплохо, − вежливо ответил Гай, улыбнувшись уголками губ. – Отец и матушка сейчас в особняке – следят за тем, чтобы слуги привели дом в порядок.

− Наслышан. Неано Деметрий даже взял отпуск.

− Всего на несколько дней. Матушке будет тяжело одной справиться со всем.

Аминану Анвару нечего было сказать в ответ – он больше не любил Джан никоим образом и не хотел о ней слышать, думать, разговаривать. Пусть эта женщина будет счастлива, ведь достойна этого, а он свое счастье уже нашел. Но полно думать о любви, надо доедать ужин, пить вино и ложиться спать – завтрашний день предвещал новые дела и трудности.

И он рано задул свечи. Погасли мерцающие рыжеватые огоньки, прохладная постель приняла в свои объятия, герцог смог полностью расслабиться. Быстро сморил прилипчивый сон, и Аминан успел подумать, что еще не стареет – в преклонном возрасте люди страдают от его потери. Добрая матушка, Ясмина Анвар, изредка жаловалась на подобное, но говорила, что у большого числа стариков проблемы с засыпанием. Будет славно, если его это не коснется.

Сперва сновидения не окутали его рассеянного сознания, зато после пары пробуждений и новых засыпаний Аминан обнаружил себя стоявшим возле дворцовых покоев короля. Украшенная черными с золотыми узорами драпировками стена напоминала чем-то времена правления Антуана Моранси – ах, действительно! Именно такая при нем и была! Анвар оглянулся, но за спиной царила непроглядная зловещая мгла, и если бы не цепкий взгляд из нее, упрямо прилипший к нему, бояться было бы нечего. Вздохнув, он отступил от двери, перевел взгляд с драпировки на два ночных подсвечника, покрытых червленой позолотой, и захотел уйти.

Но не тут-то было.

По обе стороны от Аминана возникли две черные тени-фигуры, крепко схватили его за локти и втолкнули в неожиданно распахнувшуюся дверь, а там резко ударил по глазам дневной белесый цвет, какой бывает поздней осенью при затянутом тучами небе, и пятна крови на полу задели яркостью. Алая липкая жидкость, медленно подползающая к носам его сапог.

− Падший побери!.. – ахнул герцог и машинально попятился.

Бум! Высокие двери темного дерева захлопнулись за его спиной с таким ужасающим грохотом, что он вздрогнул. Что за чертовщина, почему в коридоре была ночь, а здесь день, и кто устроил резню? И где тела?

Никого не убили – жертвы и нападавшие спаслись бегством.

− Короля ранили! – завопил истошно кто-то совсем рядом, но Аминан продолжал оставаться в закрытой комнате.

− Короля…

− Его Величество при смерти!

Сердце враз стало шальным, мысли бросились врассыпную. Откуда голоса − из-за двери или где-то в комнате? Мысленно проклиная втолкнувших его шутников последними словами, Аминан обернулся и бросился к наглухо закрытой двери, чтобы дернуть за позолоченный шар – ручку, и распахнуть. Странно, но это удалось, преграда поддалась легко и быстро, чудом не огрев деревянной гранью Анвара по лбу. И лишь тогда он сумел выскочить за дверь, однако никаких людей, что кричали, не встретил.

Лишь один человек.

Высокий, широкоплечий, с ярко-рыжими волосами и смуглой кожей, Мирит по имени Соурен, потому что никем другим он не мог быть, стоял, прислонившись к стене и скрестив на груди руки. Взгляд янтарных глаз опускался прямо на Анвара, отчего тому становилось не по себе. Деваться, тем не менее, было некуда и пришлось замереть в слепом пугающем ожидании.

− Соурен? – голос дрогнул.

− Да, потомок моего наместника, − уголок темных губ резко дернулся вверх. – Я расскажу тебе все, что знаю, и чего пока не должен знать ты.

− Что с королем?! – рванулся Аминан вперед, потому как этот ответ его совершенно не устраивал.

− Стоять, эн-меридский осел! – рыкнул Мирит Юга, цепко схватив его за руку. – Тебе надо знать о том, что двое из четверых уже более не Хранители своих земель.

− Четверых?..

− Один смалодушничал и был лишен своих сил, Анвар, а второй не был Хранителем с самого рождения. Настоящие Хранители – иные люди.

− Я тоже? − почему-то этот вопрос получилось задать очень спокойно.

− Нет, ты по-прежнему Хранитель Юга и вассал своего короля, но берегись, Аминан Анвар, того дня, когда тебе представится соблазнительный шанс предать сюзерена. Вестан очень недоволен деятельностью подопечного ему Хранителя, и если у тебя так же станут умирать вассалы одни за другим…

− Скорее небо упадет на землю! – разозлился герцог, и у него отчего-то нехорошо закружилась голова.

Соурен ответил ему широкой, хищной улыбкой, затем разжал длинные сильные пальцы. Предплечье продолжало надсадно ныть, словно его ударили по руке чем-то тяжелым и крепким, но Аминан старался не обращать внимания. К черту все, ему нужно выбираться из этого места – если, конечно, он еще живой. Чем дольше тянулись стройные ряды притихших мгновений, тем сильнее приходилось в этом сомневаться.

− Как скажешь, герцог Юга, − мрачно усмехнулся Соурен. – Как хочешь.

А потом вдруг исчез, словно его и не было. Лишь нудная боль осталась стойким напоминанием о случившемся, и даже когда Аминан резко проснулся, не исчезла. Почему болит правая рука, если его трясут за левое плечо? Крупная дрожь, капли холодного пота на лбу, густая темень вокруг, разбавляемая лишь жидким светом трех жалких свечек. Тяжело дыша, Аминан сел на сбитую постель и только сейчас догадался посмотреть на трех ворвавшихся к нему в спальню людей – одним из которых был и Гай Силиван. Вторым – Хасан Шахин, верный его слуга, а третий − кто-то незнакомый, в лакейской куртке, надетой наспех.

Прошло полминуты, не меньше, прежде чем герцог смог взять себя в руки.

− Что стряслось, − начал он зло, − что меня решили разбудить среди ночи?

И взглянул на перепуганного Гая – тот побледнел и дрожал не хуже Аминана. Да что они, черта что ли все увидели?!

− Господин герцог, ранен король… − запинающимся голосом выговорил мальчишка, и тут же смолк.

− Ее Величество приказала послать за вами, − вторил лакей. Убийца, вероятно, все еще во дворце, и его надо захватить.

− Простите, неано, − поклонился Хасан, пригладив бороду с задумчивым видом всезнающего мудреца, − я не хотел их пускать в ваши покои, но они так рвались доложить о короле… Памятуя о возможности проникновения наемных убийц, я взял свой пистолет и пошел следом за ними, но, как оказалось…

− Счастье ваше, судари мои, − проворчал Аминан, вставая с постели, − что мне снился кошмар, и я не услышал шагов. Однажды я чуть не зарезал забравшегося ко мне по глупой забаве молодца. Итак, − он встал босыми ступнями на пушистый ковер и собрался с мыслями, а затем окинул троицу суровым взглядом. – Что случилось с Его Величеством?

− Кто-то проник в его личную спальню, − доложил лакей.

− Так… − он потер влажный лоб горячей ладонью, − а остались ли следы?

− Видимых нет, − взгляд лакея стал испуганным и почти умоляющим. – Вас ждут, господин герцог, Ее Величество…

− Да, я уже иду. Нет нужды беспокоиться.

Штаны и колет Аминан надел быстро, с сапогами повозился несколько дольше, затем схватил лежавшую в ножнах шпагу, которую вчера отстегнул и бросил небрежно на пол. Бросился прочь из спальни, туда, где лежал раненый сын покойного друга, велев сопровождающим его людям указывать дорогу и никому не отставать.

Лекари и бодрствующие придворные перенесли потерявшего сознание Виктора Моранси в другую комнату, где по приказу Аминана тут же выставили охрану из пяти дежурных гвардейцев. Повсюду горели свечи, факелы, метались испуганные люди. Спокойствие сохраняли, наверное, только сам герцог, растерянный Гай и королева. Бледная, дрожащая, она кусала губы, перебирала пояс шелкового халата, и пыталась сделать вид, что испытывает совсем малую долю печали и тревоги, но Анвар понимал, что это не так.

− Ваше Величество, − подхватив измученную страхом молодую женщину под руку, он довел ее до глубокого кресла и усадил, − расскажите, что вы знаете? Кто обнаружил тело?

− Я, − сказала она, немного помедлив. – В эту ночь Виктор приходил ко мне, и мы были вместе… − голос стыдливо стих, но потом Камилла набралась храбрости и продолжила: − Услышав шум, он вышел, а потом я услышала стук упавшего тела. И все. Когда я выбежала, преступник уже убегал, но тихо. Почти не слышно шагов.

− Значит, нападавший выманил его из ваших покоев. Кроме того, был осведомлен о его местонахождении.

− Или следил.

− Не исключено, − нахмурился Анвар. – Хорошо, что в темноте промахнулся, видимо, убийца неопытный или просто желал напугать.

Молодой король лежал на кровати без рубашки, и в полумраке виднелась белая полоса бинта на его плече – стало быть, остолоп, намеревавшийся поразить в сердце, промахнулся. Специально или нет? Надо схватить и допросить преступника, и Аминан велел подчиняющимся ему караульным гвардейцам, вызванным поспешно сюда, осмотреть все выходы из замка. Впору бы начать подозревать Силиванов, но один все время находился рядом с ним, другие отправились в Эртвест, третьи живут в особняке и скорее всего, знать не знают о покушении.

Кто-то играет с ним и семьей Моранси в кошки-мышки, и горе тому несчастному, когда Аминан Анвар станет кошкой! Резко повернувшись к Гаю с Хасаном, герцог велел обоим отправляться обратно в покои и не отставать друг от друга, во избежание новых неприятностей.

− Пусть приведут Льюиса Холта, − велел он, вспомнив, что после попытки похищения камеристки Холт и Силиван перекидывали друг на друга вину. Может, в этот раз удастся пролить свет на случившееся, благодаря их постоянным разногласиям?

− Но неано Холт в казармах, господин герцог, − учтиво доложил лакей. – Ее Величество за ним уже посылала.

− Час от часу не легче! – пробормотал сквозь зубы Анвар. – Значит так, гвардейцы! До утра, ни на шаг не отходить от этой комнаты, а потом охранять королевскую чету, как собственные жизни. Ваше Величество, − обратился он к подавленной и поникшей Камилле, − вам лучше остаток ночи провести здесь. Эти покои имеют две комнаты.

− Благодарю вас, − она грациозно склонила голову. – Я послала за камеристкой Сюзанной.

− Конечно, девушка будет с вами. Лекари говорят, что рана Его Величества не опасна для жизни.

− Разумеется, − мертвым голосом промолвила Камилла Моранси, − но ни Виктору, ни мне уже год не дают спокойной и свободной жизни, и сегодня совершилось третье преступление, неано Анвар. Я не знаю, чего добиваются эти люди, но буду молиться Творцу, чтобы их злодеяния остались без результата.

Ответить на эти слова Анвару было нечего, однако он почему-то твердо знал, что выведет преступников на чистую воду, рано или поздно. А Виктор Моранси будет жить, он тверд духом и крепок телом – так сказал пожилой мрачного вида королевский лекарь.

− Сейчас Его Величеству необходимо отдохнуть, − добавил он напоследок.

Это означало, что герцогу и прочим посторонним людям, кроме королевы и гвардейцев, не мешало бы уйти восвояси и не тревожить раненого. Аминан так и поступил, напоследок пожелав Ее Величеству хорошего сна и силы духа, и, расспросив через час вернувшихся гвардейцев, узнал, что они не нашли ни человека, ни какой-либо оброненной улики. И если завтра обнаружится, что на мраморном полу нет следов уличной пыли, значит, преступник живет во дворце. Глупые слуги успели отмыть кровавые пятна у входа в покои королевы, но, обнаружив это следующим днем, Аминан не расстроился. Он вспомнил, что кроме Гая один Силиван во дворце все-таки присутствует – причем достаточно давно, чтобы изучить, как следует, все переходы и коридоры.

Им являлся Бенедикт Силиван или просто отец Бенедикт. Королевский священник, увиденный Анваром только во время коронации. Странный белокожий человек белыми волосами и фанатичным взглядом красных глаз, точно порождение Падшего, и во всем Фиаламе такое чудо не сыскать. Может, нападающим был он?

Но нет. Такие фанатики не нарушают заветов Творца – об этом подтвердил полностью пришедший в себя через несколько дней Виктор Моранси во время откровенного разговора. Нападавшего он не успел ни разглядеть, ни запомнить, и это только все ухудшало.

− Если виной всему и Силиваны, − сказал убежденно король, сидя на диване в накинутой на плечи белой рубашке и морщась от случайных движений, причиняющих боль в перевязанной руке, − то точно не священник. Не назову его хорошим человеком, но своему делу он предан. А дело его в том состоит, чтобы наставлять королевскую семью на путь истинный, и исповедовать их.

− А придворных? – на всякий случай спросил Анвар.

− Если те захотят. Где ваш друг Бедиль, неано Аминан?

− Мне и самому бы хотелось это знать.

Король ответил понимающей улыбкой, а Аминан подавил долгий прерывистый вздох, пытаясь справиться с бурей чувств. Шел десятый день месяца Осеннего Тепла, новый кватрион неумолимо приближался со всеми его невзгодами и ненастьями, а герцогу Юга хотелось выть в голос от жестокой, изматывающей душу, ледяной тоски.

Глава 6. Ли Найто

Путь из столицы в Эртвест занял чуть меньше двух недель, но вернувшемуся домой графу Силивану казалось, что миновал целый кватрион, и, несмотря на свой спокойный и саркастичный характер, он пребывал в раздраженном настроении. Мало того, что одну половину пути его добрая супруга Вен брюзгливо ворчала, цитировала учение Рина и завуалировано называла Ирвина нелестными словами! Вторую ее часть проклятая сорока металась по узкой клетке и либо кричала на птичьем, либо несла всякую чушь на фиаламском языке, частично повторяя выражения хозяйки. Жаль, что у него не осталось ни единой возможности жить в Вете – рано или поздно герцог Анвар, несмотря на всю свою бестолковость, сообразил бы, что неспроста вся семья Силиванов поселилась в столичном особняке. А когда старых супругов нет, то и вопросы мгновенно исчезнут.

Ехали в колесной карете с раскладными постелями – слишком Вен отвыкла от верховой езды, да и ему здоровье не позволяло. Лекарь тоже настоятельно рекомендовал воздержаться от таких опасных для старых костей и головы прогулок, но Ирвин не огорчался. Куда лучше по пути рассматривать из окошка пустые от недавно убранных колосьев пшеницы поля, золотисто-алые шапки деревьев и, еще реже, темные макушки виднеющихся вдали елей. Леса находились вдалеке от Эртонийского тракта, потому-то и увидеть их было издалека нелегко. Любоваться готовившейся к долгому сну природой Ирвин предпочитал в те редкие моменты, когда противная вредная птица замолкала.

Что, если замысел с Королем Четырех Кровей не удастся? Эта мысль изредка приходила в седую голову старика, вместе с предположениями последствий. Станут ли люди в будущем поклоняться коронованному обманщику в таком случае или предпочтут его свергнуть и вернуть на трон Моранси? Если, разумеется, в назревавшей дворцовой войне тот найдет силы и способ выжить, в чем Ирвин изрядно сомневался – впрочем, в былые времена и не такие сопляки проявляли героический характер. А беды правнуку не хотелось, может быть тогда дать возможность Гаю жениться на той наглой девчонке, что прикинулась девицей Ольсен? Северная кровь все равно в ней есть, и потом…

Додумать не вышло – проснулась гадкая птица и заверещала так пронзительно, словно ее собрались пустить на суп. Вен поскорее накинула черный платок на клетку и обеспокоенно приподняла маленькую бархатную занавеску.

− В Донгмине говорят, что животные чувствуют приближение зла и бед лучше любых предсказателей, − сообщила она тихо, и, как показалось Ирвину, с ехидной усмешкой.

− Говорить не возбраняется, − сердито отрезал тот.

Странно, но задуманное черное дело играло с Силиваном дурную шутку – чем дальше он работал над своими замыслами, тем чаще обрушивалась на старика волна противоречивых чувств; смутного беспокойства, колкой злости, мучительных сомнений. Жадные до наживы южане уже почти в его кулаке, но родственники герцога Эртона знают слишком много, и беда, если захотят написать письмо ему. Хорошо, что ни кузену Фрэнсиса, ни его племянникам не хватило ума сделать это, да хранит Творец эти чудесные бестолковые головы…

Они оказались дома ранним вечером шестнадцатого дня месяца Осеннего Тепла.

− Хорошо, что Гай остался в столице, − вполголоса проговорила Вен, когда карета, наконец, остановилась у ворот родового поместья. – Городские веяния выудят из него внушенную тобой дурь.

− Опять? – спросил Ирвин устало, чувствуя то ли злость, то ли раздражение.

− Я и не прекращала выражать тебе свое мнение.

− Но это не помешало тебе отравить Мейсонов.

− Довольно! – Вен крепче сжала ручку клетки желтыми сморщенными пальцами и яростно посмотрела на мужа. – Я не желаю больше слышать о грехе, который, к слову сказать, взяла на свою душу лишь для того, мой дорогой, чтобы ты не повесил его на Гая! И продолжаю молить Творца о твоем вразумлении, хотя моя надежда тает с каждым днем, будто свечка.

Отчеканив эти злые хриплые слова, Вен Силиван удалилась в дом гордой поступью, а Ирвину совершенно не хотелось ее догонять. Пусть проведет некоторое время в своих покоях или в библиотеке, остудит свой пыл, и тогда они смогут поговорить и понять друг друга. С каждым годом это становилось все сложнее, но Ирвин хотя бы изредка пытался вникнуть в характер супруги. А она наотрез отказывалась его понимать, даже, несмотря на помощь с Мейсонами.

Сердце тревожно сжалось и кольнуло, когда он, отдав приказы слугам, отправился в пустую гостиную, а отвыкшие от ходьбы ноги неприятно заныли. И все же отдыхать нельзя, нужно написать в Вету о благополучном прибытии и о том, чтобы эти два неслуха, сын с внуком, не вздумали ничего делать без его, Ирвина, ведома. Хотя, учитывая, что Деметрий – не рыба и не мясо, изображающий из себя вечного страдальца, ничего не должен натворить. Если только южане уломают на какую-нибудь очаровательную подлость.

Пройдя мимо гостиной, Ирвин решительно шагнул в открытый кабинет и сразу сел за стол. Перо быстро легло в сухие пальцы, позабылась давящая усталость, все остальное, кроме необходимости отослать письмо поскорее, отошло как можно дальше. Он окунул конец пера в чернильницу и занес было его над белоснежным листом бумаги, когда гармонию, созданную постепенно ставшим благостным настроением, резко оборвала жена. Приближающийся стук каблуков за дверью, тонкий и злой, мгновенно навел на мысли о том, что все плохо. Совсем. Возможно, даже гвардейцы или солдаты Эртонов прибыли, чтобы арестовать заговорщика, и Ирвин, с досадой прерывисто вздохнув, опустил перо обратно. Откинулся на высокую спинку стула и скрестил руки на груди, мрачно глядя на распахнувшуюся от сильного толчка дверь.

Гвардейцев или слуг, желающих доложить об их прибытии, не было. Явилась сама Вен – как была, в дорожном платье из темного бархата, легкой шапочкой из тонкой материи, защищающей волосы восточниц в пути от пыли, разозленная, с искаженным от ярости лицом и поджатыми гневно губами. Такой Ирвин видел ее всего лишь раз – когда его покойный отец попытался отравить не понравившуюся возможную невестку, он сам едва не стал отцеубийцей, а строптивая Вен разозлилась на обоих. Дело едва не обернулась расторжением помолвки.

Нравы Силиванов никогда не были праведными и возвышенными, это стоило признать. Даже Гай пошел по стопам деда, пусть и не умышленно, едва не убив родного отца… Да, это все так, но что нужно Вен?

− Вот! – громко крикнула жена, прежде чем подойти к столу и шлепнуть со всей силы по нему письмом, помятой исписанной бумагой. – Старый дуралей! Вы даже не представляете, что натворили, втянув в это нашего внука!

Ирвин склонил набок голову и немного помолчал, ожидая, пока Вен отдышится. Еще хватит удар бедняжку, чего доброго.

− Что это? – спросил он спокойно.

− Письмо из столицы! Кто-то из ваших сообщников или нашей семьи – а я не удивлюсь, если эти слова одинаковы по смыслу, пытался убить короля. Письмо принесли только что, эгоистичный вы болван! – когда она злилась так сильно, то никогда не обращалась к мужу на «ты».

Болван здесь не он, а тот, кто шныряет по дворцу с кинжалом и подвергает себя и других опасности, но с Вен о подобном вести беседы нельзя. Раздражение снова вспыхнуло, будто костер из легкого огонька, подкармливаемого сухими ветками, только Ирвин отлично знал цену выдержке и не собирался спорить или оправдываться.

− То есть это печальное происшествие случилось чуть позже нашего с вами отъезда? – уточнил граф Силиван тихим голосом. – Значит, дело не в нашей семье. Мало ли у королевской семьи недоброжелателей?

− И кто же, по-вашему? – нехорошо прищурилась Вен, но крик сменился злым шипением. – Девицы Шелтон и Алллен? А может быть, назовете имя вовлеченного в вашу авантюру южанина?! Стыдитесь, граф Силиван! В вашем почтенном возрасте положено молиться Творцу и лечить больные ноги, а не интриговать.

− Мне не за что стыдиться, − пришлось чуть повысить голос, дабы урезонить вздорную женщину. – Успокойтесь, дорогая моя, и ступайте к себе. Вы устали с дороги и оттого не в себе. Буду рад принять ваши извинения за ужином.

Вен ушла, с грохотом захлопнув тяжелую дверь – как только хватило тщедушных старушечьих сил? Пожав плечами, Ирвин придвинул к себе листки и сразу позабыл о нелепой перепалке с женой, стало не до того. Младший сын Бенедикт писал ему в последний раз в восемнадцать лет, причем послание яростное и желчное, в котором от каждого слова, выведенного крупными неаккуратными буквами, веяло ненавистью. Но теперь этот облаченный в рясу чужой человек с белой кожей и красными глазами сухо и официально уведомил отца о ночном нападении на молодого Моранси. Кроме этого и десятка два упоминания Творца, принятых у фанатичных консилистов и оторианцев, Бенедикт писал, что семья Силиванов не относится к праведным, а значит даже ему не суждено вымолить у Творца прощения за родителей, брата с женой и племянника.

− Чушь, − сказал Ирвин, откладывая письмо, и глухо засмеялся.

Пока не заколотил злой озноб, и не стало очевидным, что на короля напал один из заговорщиков, знающих про общий план. Как подло! И это после недавнего решения не нападать без предварительного сговора?! Скрипя зубами, граф схватил лист бумаги, снова выхватил перо и принялся писать послание, полное злобы и гнева, адресованное старшему сыну. А святому отцу Бенедикту вовсе не обязательно знать о делах семьи, членом которой он давно уже не является.

Если нападение совершил Холт, стремясь показать свое рвение, то все очень плохо.

А если Гай?

Старик усмехнулся нервно, сквозь зубы. Да быть того не может, мальчишка не смог отбиваться от ворвавшихся Шелтона и Аллена, и тем более не станет поднимать руку на короля. Слишком трусоват. Есть еще вероятность, причем самая низкая, что неудавшаяся убийца – королева. Все-таки кинжал, а не шпага.

Камиллу Моранси, в девичестве Инам, Ирвин не видел, но слышал, что она довольно начитанная и умная особа. Вдруг она столь же тщеславна? Забеременев, решила узурпировать власть, претендовав на регентство? Или же ждала этой возможности долго, покушение вообще может быть устроено ее умом… Нахмурившись и подперев рукой подбородок, граф напряженно думал о возможности обвинить Ее Величество в случившемся.

Нет, бред. В первую очередь помешает тот же Бенедикт, питавший к родственникам исключительно одну неприязнь, да и старый граф Инам не даст дочь в обиду.

Письмо Ирвин дописал до конца, запечатал и по дороге в часовню сунул в руки растерянного молодого гонца. Злости не осталось, но приподнятое настроение было безнадежно испорчено. Как давно он молился Творцу, полгода назад? Больше? Меньше?

Медленно, сетуя на ноющие суставы, Ирвин опустился перед образом Творца, глядевшего на грешника с укоризной и состраданием, и прижал к груди сложенные ладони. Надо бы принять ванну и отдохнуть с дороги, но это потом. Сперва – помолиться, чтобы дело пошло славно. Вдруг, его это спасет?

− …прости и помилуй грешного, − выдохнул Силиван, молитва сама слетела с уст.

Хоть и предполагал, что ничего не получится. Творец прощает раскаявшихся подлецов, воров, даже убийц, но не когда они хотят продолжать свои бесчинства в дальнейшем. Но, все же, полностью осознавая собственное бесстыдство, Ирвин молился тихим надтреснутым голосом, желая скорее ободрить себя, чем умилостивить Всевышнего.

Теперь граф не боялся ничего и никого.

Глава 7. Ирвин Силиван

Путь из столицы в Эртвест занял чуть меньше двух недель, но вернувшемуся домой графу Силивану казалось, что миновал целый кватрион, и, несмотря на свой спокойный и саркастичный характер, он пребывал в раздраженном настроении. Мало того, что одну половину пути его добрая супруга Вен брюзгливо ворчала, цитировала учение Рина и завуалировано называла Ирвина нелестными словами! Вторую ее часть проклятая сорока металась по узкой клетке и либо кричала на птичьем, либо несла всякую чушь на фиаламском языке, частично повторяя выражения хозяйки. Жаль, что у него не осталось ни единой возможности жить в Вете – рано или поздно герцог Анвар, несмотря на всю свою бестолковость, сообразил бы, что неспроста вся семья Силиванов поселилась в столичном особняке. А когда старых супругов нет, то и вопросы мгновенно исчезнут.

Ехали в колесной карете с раскладными постелями – слишком Вен отвыкла от верховой езды, да и ему здоровье не позволяло. Лекарь тоже настоятельно рекомендовал воздержаться от таких опасных для старых костей и головы прогулок, но Ирвин не огорчался. Куда лучше по пути рассматривать из окошка пустые от недавно убранных колосьев пшеницы поля, золотисто-алые шапки деревьев и, еще реже, темные макушки виднеющихся вдали елей. Леса находились вдалеке от Эртонийского тракта, потому-то и увидеть их было издалека нелегко. Любоваться готовившейся к долгому сну природой Ирвин предпочитал в те редкие моменты, когда противная вредная птица замолкала.

Что, если замысел с Королем Четырех Кровей не удастся? Эта мысль изредка приходила в седую голову старика, вместе с предположениями последствий. Станут ли люди в будущем поклоняться коронованному обманщику в таком случае или предпочтут его свергнуть и вернуть на трон Моранси? Если, разумеется, в назревавшей дворцовой войне тот найдет силы и способ выжить, в чем Ирвин изрядно сомневался – впрочем, в былые времена и не такие сопляки проявляли героический характер. А беды правнуку не хотелось, может быть тогда дать возможность Гаю жениться на той наглой девчонке, что прикинулась девицей Ольсен? Северная кровь все равно в ней есть, и потом…

Додумать не вышло – проснулась гадкая птица и заверещала так пронзительно, словно ее собрались пустить на суп. Вен поскорее накинула черный платок на клетку и обеспокоенно приподняла маленькую бархатную занавеску.

− В Донгмине говорят, что животные чувствуют приближение зла и бед лучше любых предсказателей, − сообщила она тихо, и, как показалось Ирвину, с ехидной усмешкой.

− Говорить не возбраняется, − сердито отрезал тот.

Странно, но задуманное черное дело играло с Силиваном дурную шутку – чем дальше он работал над своими замыслами, тем чаще обрушивалась на старика волна противоречивых чувств; смутного беспокойства, колкой злости, мучительных сомнений. Жадные до наживы южане уже почти в его кулаке, но родственники герцога Эртона знают слишком много, и беда, если захотят написать письмо ему. Хорошо, что ни кузену Фрэнсиса, ни его племянникам не хватило ума сделать это, да хранит Творец эти чудесные бестолковые головы…

Они оказались дома ранним вечером шестнадцатого дня месяца Осеннего Тепла.

− Хорошо, что Гай остался в столице, − вполголоса проговорила Вен, когда карета, наконец, остановилась у ворот родового поместья. – Городские веяния выудят из него внушенную тобой дурь.

− Опять? – спросил Ирвин устало, чувствуя то ли злость, то ли раздражение.

− Я и не прекращала выражать тебе свое мнение.

− Но это не помешало тебе отравить Мейсонов.

− Довольно! – Вен крепче сжала ручку клетки желтыми сморщенными пальцами и яростно посмотрела на мужа. – Я не желаю больше слышать о грехе, который, к слову сказать, взяла на свою душу лишь для того, мой дорогой, чтобы ты не повесил его на Гая! И продолжаю молить Творца о твоем вразумлении, хотя моя надежда тает с каждым днем, будто свечка.

Отчеканив эти злые хриплые слова, Вен Силиван удалилась в дом гордой поступью, а Ирвину совершенно не хотелось ее догонять. Пусть проведет некоторое время в своих покоях или в библиотеке, остудит свой пыл, и тогда они смогут поговорить и понять друг друга. С каждым годом это становилось все сложнее, но Ирвин хотя бы изредка пытался вникнуть в характер супруги. А она наотрез отказывалась его понимать, даже, несмотря на помощь с Мейсонами.

Сердце тревожно сжалось и кольнуло, когда он, отдав приказы слугам, отправился в пустую гостиную, а отвыкшие от ходьбы ноги неприятно заныли. И все же отдыхать нельзя, нужно написать в Вету о благополучном прибытии и о том, чтобы эти два неслуха, сын с внуком, не вздумали ничего делать без его, Ирвина, ведома. Хотя, учитывая, что Деметрий – не рыба и не мясо, изображающий из себя вечного страдальца, ничего не должен натворить. Если только южане уломают на какую-нибудь очаровательную подлость.

Пройдя мимо гостиной, Ирвин решительно шагнул в открытый кабинет и сразу сел за стол. Перо быстро легло в сухие пальцы, позабылась давящая усталость, все остальное, кроме необходимости отослать письмо поскорее, отошло как можно дальше. Он окунул конец пера в чернильницу и занес было его над белоснежным листом бумаги, когда гармонию, созданную постепенно ставшим благостным настроением, резко оборвала жена. Приближающийся стук каблуков за дверью, тонкий и злой, мгновенно навел на мысли о том, что все плохо. Совсем. Возможно, даже гвардейцы или солдаты Эртонов прибыли, чтобы арестовать заговорщика, и Ирвин, с досадой прерывисто вздохнув, опустил перо обратно. Откинулся на высокую спинку стула и скрестил руки на груди, мрачно глядя на распахнувшуюся от сильного толчка дверь.

Гвардейцев или слуг, желающих доложить об их прибытии, не было. Явилась сама Вен – как была, в дорожном платье из темного бархата, легкой шапочкой из тонкой материи, защищающей волосы восточниц в пути от пыли, разозленная, с искаженным от ярости лицом и поджатыми гневно губами. Такой Ирвин видел ее всего лишь раз – когда его покойный отец попытался отравить не понравившуюся возможную невестку, он сам едва не стал отцеубийцей, а строптивая Вен разозлилась на обоих. Дело едва не обернулась расторжением помолвки.

Нравы Силиванов никогда не были праведными и возвышенными, это стоило признать. Даже Гай пошел по стопам деда, пусть и не умышленно, едва не убив родного отца… Да, это все так, но что нужно Вен?

− Вот! – громко крикнула жена, прежде чем подойти к столу и шлепнуть со всей силы по нему письмом, помятой исписанной бумагой. – Старый дуралей! Вы даже не представляете, что натворили, втянув в это нашего внука!

Ирвин склонил набок голову и немного помолчал, ожидая, пока Вен отдышится. Еще хватит удар бедняжку, чего доброго.

− Что это? – спросил он спокойно.

− Письмо из столицы! Кто-то из ваших сообщников или нашей семьи – а я не удивлюсь, если эти слова одинаковы по смыслу, пытался убить короля. Письмо принесли только что, эгоистичный вы болван! – когда она злилась так сильно, то никогда не обращалась к мужу на «ты».

Болван здесь не он, а тот, кто шныряет по дворцу с кинжалом и подвергает себя и других опасности, но с Вен о подобном вести беседы нельзя. Раздражение снова вспыхнуло, будто костер из легкого огонька, подкармливаемого сухими ветками, только Ирвин отлично знал цену выдержке и не собирался спорить или оправдываться.

− То есть это печальное происшествие случилось чуть позже нашего с вами отъезда? – уточнил граф Силиван тихим голосом. – Значит, дело не в нашей семье. Мало ли у королевской семьи недоброжелателей?

− И кто же, по-вашему? – нехорошо прищурилась Вен, но крик сменился злым шипением. – Девицы Шелтон и Алллен? А может быть, назовете имя вовлеченного в вашу авантюру южанина?! Стыдитесь, граф Силиван! В вашем почтенном возрасте положено молиться Творцу и лечить больные ноги, а не интриговать.

− Мне не за что стыдиться, − пришлось чуть повысить голос, дабы урезонить вздорную женщину. – Успокойтесь, дорогая моя, и ступайте к себе. Вы устали с дороги и оттого не в себе. Буду рад принять ваши извинения за ужином.

Вен ушла, с грохотом захлопнув тяжелую дверь – как только хватило тщедушных старушечьих сил? Пожав плечами, Ирвин придвинул к себе листки и сразу позабыл о нелепой перепалке с женой, стало не до того. Младший сын Бенедикт писал ему в последний раз в восемнадцать лет, причем послание яростное и желчное, в котором от каждого слова, выведенного крупными неаккуратными буквами, веяло ненавистью. Но теперь этот облаченный в рясу чужой человек с белой кожей и красными глазами сухо и официально уведомил отца о ночном нападении на молодого Моранси. Кроме этого и десятка два упоминания Творца, принятых у фанатичных консилистов и оторианцев, Бенедикт писал, что семья Силиванов не относится к праведным, а значит даже ему не суждено вымолить у Творца прощения за родителей, брата с женой и племянника.

− Чушь, − сказал Ирвин, откладывая письмо, и глухо засмеялся.

Пока не заколотил злой озноб, и не стало очевидным, что на короля напал один из заговорщиков, знающих про общий план. Как подло! И это после недавнего решения не нападать без предварительного сговора?! Скрипя зубами, граф схватил лист бумаги, снова выхватил перо и принялся писать послание, полное злобы и гнева, адресованное старшему сыну. А святому отцу Бенедикту вовсе не обязательно знать о делах семьи, членом которой он давно уже не является.

Если нападение совершил Холт, стремясь показать свое рвение, то все очень плохо.

А если Гай?

Старик усмехнулся нервно, сквозь зубы. Да быть того не может, мальчишка не смог отбиваться от ворвавшихся Шелтона и Аллена, и тем более не станет поднимать руку на короля. Слишком трусоват. Есть еще вероятность, причем самая низкая, что неудавшаяся убийца – королева. Все-таки кинжал, а не шпага.

Камиллу Моранси, в девичестве Инам, Ирвин не видел, но слышал, что она довольно начитанная и умная особа. Вдруг она столь же тщеславна? Забеременев, решила узурпировать власть, претендовав на регентство? Или же ждала этой возможности долго, покушение вообще может быть устроено ее умом… Нахмурившись и подперев рукой подбородок, граф напряженно думал о возможности обвинить Ее Величество в случившемся.

Нет, бред. В первую очередь помешает тот же Бенедикт, питавший к родственникам исключительно одну неприязнь, да и старый граф Инам не даст дочь в обиду.

Письмо Ирвин дописал до конца, запечатал и по дороге в часовню сунул в руки растерянного молодого гонца. Злости не осталось, но приподнятое настроение было безнадежно испорчено. Как давно он молился Творцу, полгода назад? Больше? Меньше?

Медленно, сетуя на ноющие суставы, Ирвин опустился перед образом Творца, глядевшего на грешника с укоризной и состраданием, и прижал к груди сложенные ладони. Надо бы принять ванну и отдохнуть с дороги, но это потом. Сперва – помолиться, чтобы дело пошло славно. Вдруг, его это спасет?

− …прости и помилуй грешного, − выдохнул Силиван, молитва сама слетела с уст.

Хоть и предполагал, что ничего не получится. Творец прощает раскаявшихся подлецов, воров, даже убийц, но не когда они хотят продолжать свои бесчинства в дальнейшем. Но, все же, полностью осознавая собственное бесстыдство, Ирвин молился тихим надтреснутым голосом, желая скорее ободрить себя, чем умилостивить Всевышнего.

Теперь граф не боялся ничего и никого.

Глава 8. Шон Тейт

Фиаламскую крепость в Эрте и аранийский лагерь разделяла широкая река Лонга, но лейтенанту Тейту посчастливилось найти нужную местность довольно быстро, хотя душу съедало нарастающее беспокойство. Погода семнадцатого дня месяца Осеннего Тепла радовала солнечными, пусть и не греющими уже лучами, а также отсутствием ветра и дождей. Выехав два дня назад из Эрты, Шон сперва немного заплутал, но ориентировался по воспоминаниям из рассказов генерала Рида и очень скоро смог выехать на верную тропу – неширокую, но протоптанную сапогами людей и конскими копытами. Для разведки, чтобы чувствовать себя спокойным и защищенным, главное всего лишь забыть, что он фиаламец, а акцент оправдать незаконным происхождением – и вот тут-то он не солжет!

Шон зло усмехнулся, но заставил себя думать о другом и придирчиво осмотрел свою темную суконную куртку, не выдававшую его принадлежность к какой-либо армии. Коня молодому человеку выдали самого обычного, оружие он тоже оставил в лагере, и имел при себе только рекомендательное письмо от несуществующего барона Генхена и поддельные бумаги, с которыми приехал в Эрту. По ним Шон Тейт считался жителем Арании. Сперва казалось, что командование желает таким образом избавиться от бастарда, как уже избавился от Шона приемный отец, граф Льюис Холт, и что такая разведка больше походит на изгнание. Но стоило Мартину крепко обнять товарища и сказать ему теплое напутствие, ложные мысли отхлынули прочь, подобно изменчивой морской волне.

Мать рассказывала Шону в детстве о безжалостных ледяных волнах Голубого моря, разделяющего Талнор и Аранию, как же славно, подумал он, вглядываясь в тронутые позолотой осени холмы впереди, что повезло ехать верхом, а не плыть на корабле. Меньше людей узнают о его планах, и меньше будет потом вероятности стать разоблаченным и захваченным в плен. Самым тяжелым испытанием, видимо, станет пережить ближайшую неделю до приезда Дина Мейсона во вражеский полк – но и после этого им придется держаться на расстоянии друг от друга, словно они никогда не были друзьями.

Это не страшно, достаточно лишь смириться и подыграть аранийцам, Мейсону, самому себе. За свою двадцатиоднолетнюю жизнь Шон сумел набраться терпения и выносливости, поскольку иначе ни за что не смог бы выдержать мерзкого сводного братца. У Генри Холта всегда хватало подлости не просто досадить бастарду и унизить его, а еще славно очернить в глазах отца. И Шон, прекрасно понимая, что ничем хорошим его сопротивление не закончится, молча сносил все толчки, издевки, наказания и крики на «маленького бесноватого ублюдка». Матушка никогда не заступалась за старшего сына, но он, когда подрос, совершенно перестал на нее обижаться – ведь она была жертвой отчима точно так же, как он был жертвой Генри.

Сердце словно сдавили твердые пальцы ледяной руки, в горле появился горький ком, и Шон моргнул, прогоняя злые слезы. Нужно не думать о больном прошлом, а ехать навстречу будущему на этой простенькой лошади, оглядывая пустые зеленовато-золотистые холмы. Если, конечно, этому будущему когда-нибудь суждено наступить.

Граница, охраняемая фиаламцами с одной стороны и аранийцами – чуть дальше, приближалась, но сперва ему пришлось пересечь мост через реку Лонгу, разделяющую две страны. Под лошадиные копыта легла широкая сухая дорога, к концу осени она размякнет под обильными ливнями, превратится в водянистую хлябь, хорошо, что покидать вражеский полк Шону и Дину велено только зимой. Фиаламский офицер средних лет, усатый крепыш, устало скосил светлые глаза на предъявленные документы и махнул рукой – проезжайте, мол.

− Спасибо! – коротко поклонился по привычке Тейт, и, убрав бумаги за пазуху, тронул поводья.

Впереди ничего не изменилось, хоть он и очутился на вражеской земле. До пограничной заставы оставалось примерно пятьсот тальм, и постепенно Шон перестал чувствовать себя не в своей тарелке.

− Здравия желаю, − сказал он твердым голосом, встретившему его молодому и безусому, такому же, как сам, офицеру, стараясь глядеть прямо в глаза. – Лейтенант Тейт. Исполнял тайное задание барона Генхена и направляюсь в полк несения службы.

− Здравия желаю, лейтенант, − быстро ответил тот, наклонив голову, из-под съехавшей набок шляпы выбилась рыжая прядь. – Проходите.

Получив бумаги обратно, Шон Тейт поехал дальше. Пути назад уже не имелось, да и он не относился к способным дезертировать людям. Бояться чего-то – удел тех, кому есть, что терять, а лейтенанту оставалось лишиться разве что дружеского расположения Дина Мейсона, и потому он окончательно перестал волноваться, когда впереди, между двумя очередными холмами, появились темные очертания вражеской крепости. Каменная, высокая, рвущаяся острыми башнями в светлое небо и на вид совершенно неприступная…

Столица Арании, Эрум, находилась в паре пианов от этой крепости, как сказал Шону генерал Рид, интересно, единственная ли эта? Глубоко и прерывисто вздохнув, Тейт закрыл глаза и велел себе отныне называться аранийцем или в худшем случае аранийским бастардом. Мало ли их тут живет, детей аранийских женщин и фиаламских мужчин, зачатых в мирное время? Если выдать себя хоть какой-нибудь малостью, все закончится дурно, и надо продержаться, втираясь в доверие к генералу Шварцу, чтобы не подвести хотя бы Дина Мейсона.

Лошадь вдруг всхрапнула, мотнула головой.

− Тише, − произнес юноша вполголоса. – Не буянь, мы не в бою.

Здоровенный детина в кирасе и со старомодным клинком в ножнах заступил Шону дорогу к воротам, схватил под уздцы лошадь. Бояться здесь было нечего, этого человека, верно, научили заранее так обращаться с приезжими без предупреждения людьми, но полный злого недоверия взгляд заставил Тейта невольно поежиться.

− Здравствуйте, − сказал он уже в третий раз за последние сутки. – Лейтенант Тейт, еду от барона Генхена с рекомендательным письмом. Мой полк разбит наголову фиаламцами, оставшимся в живых офицерам барон обещал помочь.

− А почему тогда едете один? – с подозрением спросил здоровяк.

− Второй вроде должен отправиться позже, − откликнулся Шон с нарочито озадаченным видом, только что в затылке не почесал, но этот жест, близкий к крестьянскому поведению, лучше отложить на самый крайний случай, а потом и солгать, что матушка, будучи деревенской девицей, зачала его с проезжим фиаламцем. Да простит его добрая Гульда Холт. – Точно не знаю, барон никому не объяснял. Остальные и вовсе по другим полкам распределены.

− Генерал Шварц не давал никаких распоряжений.

− Да, господин барон так и говорил, что отправит меня без предварительных писем, − теперь пришлось беззаботно улыбнуться. – Он очень забывчивый, понимаете ли, и не хотел допущения неприятных ошибок.

− Ладно, − буркнул верзила, не желая выслушивать о хрупком душевном покое некого барона, и, отпустив лошадь, посторонился. – Проезжайте.

Второй человек, невысокий и молчаливый, быстро отпер ворота, позволяя Шону храбро въехать на территорию крепости. За спиной лязгнул металл – значит, теперь он точно обречен либо на удачу, либо на плен и забвение, но полно думать о дурном, сейчас следует запомнить расположение комнат и коридоров замка, завоевать расположение генерала Шварца. Вперед, вперед!..

Не зная, у кого узнать о местонахождении генерала, Тейт слез с лошади и повел ее за собой, оглядываясь по сторонам с любопытством: видеть замки, и тем более не родовые, а военные, ему еще не приходилось. С другой стороны, лучше демонстрировать некую осведомленность того, что его ждет – так он не вызовет лишних подозрений и запомнит нужное, чтобы потом тайком поделиться с Дином. Когда мальчик прибудет сюда, если, конечно, генерал Рид не передумает, знания о порядках аранийской армии понадобятся ему в первую очередь.

Караульные только глянули на бумаги и посторонились, впуская его в прохладные стены крепости. В слегка озябших пальцах зашуршало ложное письмо от несуществующего человека – теперь придется врать и ему, Шону. Да простит ему такой грешок Творец, раз уж оторианская церковь прощает за военные убийства! Улыбнувшись самому себе и своей удаче, Шон твердыми шагами направился на поиски покоев генерала Шварца. Теперь он ничего не боялся и ни перед кем не робел, ведь точно знал, что пришел сюда за победой, и встретившись с небольшой группой солдат.

Возвращались с учений или недавно был бой? Неважно.

− Прошу вашего прощения, судари, − без улыбки и стараясь казаться озабоченным, проговорил Шон, внимательно рассматривая их бледные усталые лица, покрытые трехдневной щетиной. – Срочное поручение к генералу Шварцу.

Двое аранийцев переглянулись, остальные стали недоверчиво хмуриться и пожимать плечами.

− Кто вы такой? – наконец догадались задать вопрос.

− Лейтенант Тейт, прибыл по приказу барона Генхена.

Этот непонятный ответ убедил солдат, как ни странно, и один из них, самый молодой и наивный, подробно объяснил Шону, что идти следует по лестнице на второй этаж, а затем свернуть налево и постучаться в третью по счету дверь. А если она будет заперта – подождать, генерал иногда изволит отлучаться на срочные военные совещания. Кивнув, лейтенант пошел указанным путем, и очень скоро громко ударил костяшками пальцев в плотно закрытую темную дверь. Три раза.

Сердце заколотилось от смутного беспокойства, только Шон смог его с достоинством побороть. Страх остался за воротами крепости, он должен, нет, просто обязан держать себя в руках! Во имя Фиалама и его короля, во имя чести и долга…

− Да, войдите, − голос по ту сторону двери звучал глухо, но не зло.

Крепко вцепившись в простую гладкую ручку из тусклой стали, он распахнул деревянную преграду и шагнул в просторный и светлый кабинет, неплохо обставленный, между прочим. На полу большой черный ковер с алым узором, дубовый большой стол, крепкие стулья и обитые темно-зеленым бархатом кресла. Почему аранийский генерал смеет позволять себе такую роскошь, если фиаламец неано Рид довольствуется лишь необходимым? Но нет, юноша не собирался возмущаться или выражать протест иначе, ограничившись молчаливым удивлением.

Затем перевел взгляд на сидевшего за столом мужчину примерно сорока лет, с бледным приятным лицом и темными глазами, волосы же его были светлыми, почти белыми, и коротко остриженными. Этим хладнокровным пристальным взглядом можно прочесть по любому лицу что угодно, не иначе, и Шон решил никогда не смотреть в глаза Шварца. Но пришла пора отбросить в сторону робость и представиться, а затем протянуть рекомендательное письмо и бумаги. С генералом юноша поздоровался четвертый раз в этот день.

Собеседник слушал его очень внимательно, глядя в упор, и хоть Шону было неуютно, он продолжал без остановки говорить правдиво звучавшую ложь. Вышло достоверно, но поверит ли араниец?

− Лейтенант Тейт? Хм. До меня не доходили слухи о разбитых полках, − спокойный и прохладный ответ едва не выбил Шона из колеи. – В этом ничего странного, однако, сейчас такое время, когда факты искажаются или скрываются вовсе. Нам не хватает офицеров и тем более солдат, вы прибыли вовремя, молодой человек.

− Премного благодарен, − ответил Шон поспешно.

− Рано благодарите, − еще один пронизывающий взгляд. – У аранийских войск сейчас сложные времена, и новеньким офицерам приходится сильно постараться, чтобы спасти себя или других.

− Разумеется, − поддакнул Шон.

− Но если вы выжили тогда, значит сможете и теперь… А второй офицер?

− Он не офицер, но порученец моего погибшего товарища, − лгать про шестнадцатилетнего офицера очень глупо, придется говорить честные слова и надеяться на слепую удачу. – Его ранили сильнее, чем меня.

− Понятно. И барон Генхен решил посодействовать и вам и нам, − на миг тонкие губы генерала тронула легкая улыбка. – Хорошо, молодой человек, вы можете идти и располагаться в офицерской казарме. Осмотритесь здесь, старайтесь не заплутать. Часто у нас не бывает свободного времени.

− Слушаюсь, господин генерал! – отчеканил Шон.

− О, не стоит. Вы не в строю, нет смысла так кричать. Можете идти.

Бумаги Шона вернули, а рекомендательное письмо осталось на столе генерала, и попросить назад нельзя – подозрительно и странно будет смотреться со стороны. Впрочем, если к приезду Дина их обоих не арестуют за шпионаж, уже несказанно повезет. И сейчас, вполне довольный собой Тейт мог отправляться искать офицерскую казарму.

Все сложилось как нельзя лучше – уже через несколько часов ему выдали форму лейтенанта. Белая рубашка, и черно-красные мундир со штанами, напоминающие цветами ковер в кабинете Шварца. Странное дело, неужели этот человек настолько предан Арании? Это же глупый фанатизм! Усмехнувшись, Шон продолжал вести себя как обычно, а общаясь вынужденно с офицерами и солдатами, предпочитал не думать, что они враги.

Такие же, как и он, люди, если посудить здраво. Главное – забыть, что еще недавно он с чистой совестью протыкал их в боях шпагой и метко стрелял в них из пистолета.

А еще ему приснился странный сон через несколько суток после появления в аранийской армии, когда, лежа в казарме среди малознакомых чужих людей, Шон впервые за долгое время предавался сладкой дреме. Ночь с двадцатого на двадцать первый день месяца Осеннего Тепла, вероятно, запомнится ему надолго, потому что высокий широкоплечий мужчина в серебристом костюме, вероятно одетый для охоты, говорил о чем-то одновременно важном и бесполезном. Точнее, бесполезном для Шона. Зачем ему знать, ведь он всего лишь бастард, очень может быть, что и крестьянский сын.

Только одну фразу юноша запомнил накрепко, а позже, пробудившись, гадал, что бы она могла значить:

− Слово Запада кончает покой. Где пройдёт Серый король Запада, разверзается земля и открываются жилы. Скоро эти знания пригодятся Хранителю.

Жаль, что Шон ничего не успел ответить и жаль, что как по волшебству со дня его прибытия и до приезда Дина Мейсона не случилось ни одного боя. Тогда бы, находясь в центре перестрелки, он сумел бы забыть мучивший его воспоминаниями пугающий сон, но надсадные мысли не желали оставлять память. И когда через три дня уставший порученец все-таки приехал в аранийский полк, все стало гораздо проще и спокойнее.

С ними ничего не случилось, потому что Мейсону дали рекомендательное письмо от другого человека, а про барона Генхена генерал успел забыть. Но Шон продолжал помнить о том, что здесь они с Дином – чужие или, в крайнем случае, малознакомые люди, и что продлиться этому необходимо до середины зимы.

Глава 9. Мартин Дальгор

Прекрасная, облаченная в мужской костюм, девушка, снова пришла к Мартину, несмотря на томительную разлуку длиной в долгие месяцы, которых не хотелось даже считать. Сидя на поваленном то ли грозой, то ли нерадивым лесорубом дереве, он внимательно рассматривал Саманту Борген в упор, а она стояла прямо, вызывающе скрестив на груди руки и с насмешкой улыбаясь. Возможно, ему следовало сказать что-нибудь нежное или просто поприветствовать нежданную гостью, но северный герцог не умел расточать комплименты. Сказать что-то про искусно скрывающий стройную фигуру костюм из темно-голубого бархата – пошло, заметить про огонь рассыпавшихся по плечам волос и смешливый янтарный взгляд – слишком поэтично и банально, такое придется по душе любой начитанной девице из дворянской семьи, но не Саманте. Так что герцог Дальгор молча смотрел и стыдился глубоко в душе своего неумения выражать чувства.

− Здравствуйте, баронесса, − только и смог произнести он вполголоса, как зачарованный, наблюдая за тем, как Саманта медленно подходит к нему.

Еще два ее шага – и мираж растаял, а Мартин с неохотой открыл сонные глаза. Воздух вокруг стал по-ночному прохладным и влажным, ведь сырость подбирается к Эртвесту так же быстро, как к Талнору – стужа. Пахло сладковатой росой, травой, где-то неподалеку деловито ухал филин, а вокруг сгустилась черная, почти непроглядная ночь. Луну скрыло облако, но россыпь мелких ярких звезд осталась той же, что и прежней ночью, ничуть не изменившись, выстроившись блестящими рядами в осеннее созвездие Флейты. Но внимание Мартина занимало не столько это, сколько его тревожный и одновременно прекрасный, оказавшийся явью сон.

Ведь Саманта Борген находилась здесь и стояла прямо перед ним, глядя сверху вниз, пусть и не столь вызывающе, как во сне. Память постепенно возвращалась к юноше, накатывая несильными, но холодными волнами: после того, как Шон Тейт пересек границу, Мартина отправили с его отрядом патрулировать окрестности и убивать случайно попавшихся на глаза врагов. Жаль, что Дин Мейсон тоже отослан, и герцог Севера вновь остался наедине с самим собой.

Они, уставшие и обессиленные, устроили здесь привал, поставив двух часовых, и теперь они бродили где-то поодаль, а позвать их и приказать схватить рыжеволосую мерзавку у Мартина вряд ли хватит духу. Да и разве есть против нее улики, если отбросить к чертям всю любовь? Сонно разглядывая Саманту, юноша тер виски и пытался подавить зевки один за другим, понимая, что со стороны это смотрится жалко.

Решительно проведя рукой по влажной траве, он потер лицо прохладными каплями, но бодрости это почти не поспособствовало. Что же, он побеседует с девицей Борген и без этого – долгие месяцы на войне научили герцога выдержке и силе духа.

− Здравствуйте, герцог Дальгор, − нахалка сладко улыбнулась. – Рада видеть вас на боевом посту.

− А я рад вас лицезреть вдали от столичного эшафота, − хмуро заметил Мартин и сел, затем вытер рукавом липкие комочки земли, приставшие к шее. Он накрывался мундиром, и приходилось спать в одной рубашке, но точно знал, что во время осенних ливней благосклонность природы иссякнет. – Хотя именно там вам, дорогая баронесса, надлежит пребывать по закону. Именем короны вы арестованы.

Сердце тревожно затрепетало, подобно пойманной в силки пташке. Иначе сказать он не мог, ведь преданность королю дороже любви, а честь дороже жизни, и Саманта это, скорее всего, понимала. Впрочем, убегать или юлить по известным лишь ей причинам девушка не стала.

− Откуда же вам известны мои имя и титул? Может, я совершенно не та, за кого себя выдаю, – ах, как плохо она умеет притворяться!

− От друга, − не стал он кривить душой. – Его зовут Шон Тейт, и он всю жизнь прожил в Эртвесте, а там про трагедию семьи Кэйнов не знают лишь ленивые или глухие. Просто не хотят говорить об этом. Мне очень жаль, сударыня, что вашу родню казнили без суда и следствия, несправедливо обвинив в пособничестве Арании, но месть вам совершенно не к лицу.

− Конечно, − тонкие губы растянулись в кривой усмешке. – Кому, как ни вам, судить других и решать за них.

− Об этом можно спорить до бесконечности, − сказал Мартин довольно холодно, хотя его измученное долгими тревогами сердце колотилось с неистовой силой. Пришлось встать на ноги, чтобы посмотреть в бледное красивое лицо Саманты.

Она не отвернулась, а улыбка сразу же исчезла. Может, ему повезет, и они серьезно поговорят этой странной ночью обо всем? Обычно столь смелые надежды не сбываются, но почему бы и не испытать судьбу снова, если в первые два раза она была благосклонна к Хранителю Севера?

− Действительно, − звонким голосом откликнулась девушка, − потому что мужчины всегда мнят себя первыми и главными. Проблема лишь в одном, герцог Дальгор. Каждый из них рожден женщиной. Кстати, возможно, вам будет интересно, что в Талнор введены королевские войска…

Кажется, в ее ехидных интонациях прозвучала угроза, и Мартин сразу подумал о своей бедной матери. Если по вине Саманты с Анной Дальгор случится беда, он не погнушается убийством, и он знал это! Но сейчас надо хранить в себе спокойствие, как вековые льдины хранят в своем чреве воду, обращающуюся озорными ручьями, мутными лужами, спокойными реками и шумными морскими волнами. Смирение – вот добродетель разумных талнорцев, особенно герцогов и герцогинь, правивших своей землей долгие сотни лет. Уже почти пятнадцать кватрионов – ровно столько, сколько существует Акеман.

Саманта Борген не боялась своего преследователя, но играла с ним уже не первый год. Смотрела в упор, с кривой усмешкой и хищными огоньками в золотистых глазах, такие бывают во взгляде голодной лисы, заставшей зайца врасплох. Но Мартин Дальгор – не заяц, с его голубого герба гордо смотрит голубая росомаха, а девиз кричит, что герцогский род ничему не чужд. Ни убийствам во имя чести, ни нечестной славе, ни проигрышам, ни подлости. Недаром говорят редкие миританцы, что Дальгоры в древности умели убивать без оружия.

А сейчас многие дикие законы забыты, люди живут в мире и согласии, покуда не переворачивается мифическая Чаша, изливая на них бедствия от всего минувшего. Мартин не знал, кому верить и думать ли теперь о Чаше, когда нужно арестовать Саманту и допросить ее, а наутро отправить в полк, чтобы потом послать с верными людьми в Апимортен. Только он с большей радостью всадил бы себе в грудь кинжал, нежели обрек ее на страдания и унижения.

Может, это и называется любовью? Ах, как бы хотелось герцогу Дальгору ошибиться хоть раз с этой мыслью!

− Как ты нашла меня? – спросил он, делая к ней быстрый шаг.

Саманта не попятилась, не отскочила, лишь дернула узким плечом, и свисавший с него край мешковатого дублета заколыхался.

− Ты недооцениваешь разведчицу и наемницу.

− И воровку, Саманта…

− Ох, перестань, дорогой герцог, − она поморщилась, но тут же улыбнулась ему, обнажив белые мелкие зубы. – Хорошо родиться в богатой дворянской семье, иметь множество слуг и все шансы на спокойную веселую жизнь, Мартин Дальгор, но только мне ничего из этого не досталось. По вине Силиванов, как рассказала мне мать – она все еще живет с этим жалким Боргеном, выполняя малейшую из его прихотей и услаждая его взор своим телом. На свою беду я оказалась похожей на нее – потому быстро попалась в руки некой знатной дамы, которую решила ограбить. А она уж свела меня с Ирвином Силиваном, как только выслушала мою историю и сжалилась.

− И он велел тебе украсть кинжал из королевской сокровищницы? – спросил Мартин.

Девушка кивнула.

− Старый выродок из осиного гнезда затеял совершить какой-то темный ритуал в кругу своего дражайшего семейства, и ему понадобился кинжал. А мне не дали выбора. Сам знаешь, что лучше выбрать между кражей и аранийской каторгой.

− Побег! – возглас получился громким и запальчивым.

− От солдат аранийской гвардии? – она засмеялась надломенным печальным смехом. – От яда Силиванов? О, Творец, Мартин, почему же ты, чудом спасшийся от старого Ирвина, остался таким наивным? Кого, по-твоему, жалеет старый коршун?

Ответить на это Дальгору было нечего, по спине пробежал мерзкий холодок.

− Значит, та женщина тоже заинтересована в краже? – спросил он уныло.

− Она имела какой-то долг перед Силиваном, но это неважно, мой дорогой, − теперь в глазах девицы вновь искрилось злое веселье. – Неужели ты до сих пор не понял главного?

− Чего же?

− У этой семейки и у короля – всего лишь подделки, – доверительно произнесла Саманта, положив тонкую руку на его плечо. – Подлинный кинжал у меня. Как же славно будет, о, мой милый Мартин, когда всего одним его взмахом я покончу с Фиаламом и Силиванами! Арания, давшая свободу и убежище моей матери, доброй Кэтрин Борген, в девичестве Кэйн, захватит ваши пропитанные кровью земли с моей непосредственной помощью.

И она звонко хихикнула, как ребенок, задумавший отличную каверзу для своего учителя.

− Этого не случится, − отрезал Мартин, к которому вернулись силы. – Ты арестована, Саманта, и твоим играм настал конец.

Схватив одной рукой тонкое девичье запястье, все еще вольно лежавшее на его плече, Мартин сунул вторую в карман, ища веревку или обрезок пояса или что-нибудь еще. Если доставить ее в Вету и попросить Его Величество о милости, с любимой все будет хорошо, ведь королевское правосудие никогда не было жестоким, если дело касалось иностранных пленников. Вынести кому-то из них строгий приговор – равносильно еще большему наступлению со стороны Арании, Виктор Моранси не может этого не понимать.

Веревки не нашлось, карман оказался пустым, а Саманта между тем легко вывернулась из его хватки, и снова залилась тихим смехом.

− Мой милый Мартин, − сказала она чуть глумливо, но не без искренности, − как же ты не подумал, что королевский кинжал лежит в доступном тебе месте? Разве пришла бы я к тебе ночью, рискуя попасться, не спрятав его туда, где не найдет никто, будь он хоть самим призраком Ромена Нормандена? О, Всевышний, − вздохнула она, отступив назад и хитро прищурившись, − почему же мне по сердцу пришелся такой наивный юнец, как ты?

Сначала его бросило в ледяную дрожь – такого он не надеялся услышать даже в самом прекрасном сне, но потом нахлынул гнев горячей огненной волной. Нельзя просто стоять и слушать, нельзя дать ей уйти!

− Именем короны…

− Хватит! – отрезала она, прекратившись из смешливой девицы в злую растрепанную ведьму, и выхватила тонкий изогнутый клинок, чтобы направить его прямо в горло Мартина. – Твое последнее слово?

Пришлось отступить. Что будет теперь? Смерти Мартин не боялся, но подумал в тот момент о невозможности маленького Пауля управлять северной провинцией, о дурном здоровье матери, и потому не сказал ничего, чтобы ненароком не спровоцировать девицу Борген на отчаянный шаг. Лишь упрямо сжал губы. Игра между ними или нет, а выжить должны оба.

− Последнее слово, Мартин, − снова тонкие губы искривила ухмылка, но ведь она не убьет его, верно?

− Я люблю тебя, − выдохнул герцог Дальгор за миг до того, как она убрала кинжал, а он порывисто заключил Саманту в свои объятия.

Тонкое и хрупкое девичье тело прильнуло к нему; подумать страшно, как мало любви ей досталось в жизни! Забыв про усталость, сонливость, гнев и удивление, выкинув из головы короля с его древним кинжалом, Мартин целовал приоткрытые горячие губы Саманты, обнимал ее крепко и нежно, а потом они оба, движимые давней невысказанной страстью, взялись за руки и бросились подальше отсюда, в сторону прилеска, где не слышно приглушенных охов и стонов. Ушло кроткое целомудрие, явилось нежданно бесстыдство, а под голые спину и ноги бросилась покрытая ночной росой трава.

Саманта Борген тоже потеряла голову от чувств, захвативших их обоих в крепкие сети, и потому не стала его останавливать ни в чем. Жаль только, что случившийся между ними любовный грех, торопливый и почти лишенный нежности, не оставит после себя памяти для нее – но Мартин был уверен, что будет помнить каждую проведенную с ней минуту до конца своих дней.

Стало светать, и все закончилось, будто и не бывало: проснувшись от навалившейся на грудь легкой дремоты, он проснулся в одиночестве и едва успел одеться, чтобы вернуться к тому месту, где все началось. Саманты, конечно же, не было ни там, ни в прилеске, ни где-либо поблизости, а искать не имело смысла.

Чертов болван! Впору только схватиться за голову, проклиная себя за несдержанность последними словами – Саманта наверняка все просчитала, чтобы обмануть влюбленного дурака! Но в голову предательски прокралась вкрадчивая вопросительная мысль, отчаянно не желавшая дать Мартину покоя.

Для чего в таком случае девица Борген явилась в лагерь? Ради того, чтобы поддразнить его и снова убежать? Если да, то она не так уж и умна, рискуя попасться в руки бродивших поодаль солдат, если же нет, то ее любовь верна. Позже, возвращаясь в Эрту, Мартин не переставал думать о нелегкой судьбе Саманты Борген, и все сильнее убеждался в том, что каждый раз при встрече с ней делает правильный выбор. Вот только от сестер Эртон ему совсем не стоило уезжать, раз наглая аранийка решила продать соотечественникам Фиалам и начать с Эртвеста.

Только поделать что-либо с этим досаднейшим обстоятельством Мартин Дальгор, служивший верой и правдой западной армии, уже не имел права. Одно он знал наверняка: они обязательно еще встретятся с любимой. И лучше поздно, чем рано.

Глава 10. Камилла Моранси

Медленно приближающийся конец первого осеннего месяца не принес в королевский дворец ничего нового: пажи и фрейлины все так же чинно ходили по просторным коридорам и саду, время от времени переглядываясь и перемигиваясь, подобно отпетым заговорщикам, состояние раненого короля улучшалось. А Камилле Моранси, ее фрейлинам и камеристкам ничего иного не оставалось, кроме как отсиживаться в круглосуточно охраняемых покоях, проводя однообразные дни в неведении и тоске. После нападения на Виктора никаких других чувств молодая женщина не могла испытывать, но не переставала надеяться на милосердие судьбы.

Жизнь, ставшая в одночасье унылой и лишенной всякой радости, вяло плыла мимо больших светлых комнат, за окнами которых все чаще хмурились серые тучи. Сезон осенних ливней подкрадывался все ближе, а это означало, что совсем скоро прогулки королевы и ее фрейлин будут ограничиваться лишь посещениями зимнего сада. Милые Лилиан Аллен и Кэтрин Шелтон развлекали ее беседами, как могли, иногда по очереди садились за лютню, и Камилла ценила эти их старания, однако не переставала отчаянно желать скорейшей поимки человека, осмелившегося напасть на своего государя.

Еще год назад она всей душой верила в храбрость и решительность герцога Анвара, но когда старинный кинжал вернули в королевскую сокровищницу не по его заслуге, а благодаря чистой случайности, надежда на способность южанина хоть как-то повлиять на скверное положение дел испарилось, будто белое облачко знойным днем в Эн-Мериде. И в то же время Аминан Анвар не был в этом виновен, как и все они.

В полдень двадцать четвертого дня месяца Осеннего Тепла она выслушала от королевского лекаря слова о своей возможной беременности, и после непродолжительного осмотра осталась один на один с ворохом смешанных чувств и мыслей. В груди словно развязался тугой узел, стало легче дышать, а потом из-под плотной завесы сомнений прорвался слепой пьянящий восторг, ведь если королева родит наследника, это даст надежду на лучшее будущее всему Фиаламу.

Но первенцем может оказаться и девочка, с помощью которой, наверняка, Виктор пожелает укрепить дружественные отношения с Белыми Островами или Летонией, ведь дочери только и служат разменными монетами или пешками в дворянских семьях. О простых и говорить нечего – девочки там не всегда рождаются желанными детьми! Ах, сколько раз молодая королева задумывалась об этой вопиющей несправедливости, однако обсудить это было не с кем.

Узнав радостное известие от лекаря и самой Камиллы, выздоравливающий король просветлел лицом.

− Что же, − произнес он со сдержанной радостью в тихом голосе, − такая новость прекрасна.

− Я буду уповать на рождение мальчика, − тихо сказала Камилла, опустив глаза, чтобы муж не увидел ненароком блеснувшего в ее глазах яростного протеста. – И молить Творца об этой милости.

− Рождение принца в конце кватриона станет хорошим знаком для всей страны, − ответил король, подумав.

Рассеянно улыбнувшись, Камилла подумала несколько отрешенно, что и сама начинает желать рождения мальчика: уж очень ей не хотелось через пятнадцать или семнадцать лет отправлять дочь на другой конец Фиалама или даже в другую страну. Тяжела участь тех матерей, что рожают одних девочек – им приходится жить в постоянном предчувствии неизбежного расставания с детьми.

Впрочем, пока еще рано задумываться об этом, подобные мысли вызывают избыток волнения, что вредит будущему ребенку. Нужно быть спокойной, выполнять предписания лекарей и стараться как можно чаще радоваться чему-нибудь, но Камилла слишком устала от душевных потрясений и горестей, сыпавшихся на нее в последнее время, как крупные хлопья мокрого снега с неба зимой, и уже не верила в возможность однажды оказаться в хорошем настроении.

Его Величество Виктор Моранси, король Фиалама, сидел в мягком кресле, обитом темным бархатом, и рассказывал жене о тонкостях политики, однако Камилла слушала вполуха – беременность сделала ее слишком рассеянной и к тому же она больше предпочитала рассматривать своего мужа, нежели внимать его словам. Что-то неуловимо изменилось в Викторе за минувшие год и три месяца, что они женаты, перед ней сидел уже не тот бледный растерявшийся мальчишка в лиловом траурном камзоле, какого она видела в церкви во время венчания. Из испуганного свалившегося на его плечи громадной ответственностью юнца Виктор стал мужчиной – спокойным, стойким и, наверное, любящим. В семьях дворян обычно нет места пылкой супружеской любви, но зато есть место уважению и взаимопониманию.

− Как вы себя чувствуете? – невольно и быстро сорвалось с губ Камиллы, едва ее взгляд коснулся забинтованной руки короля, которую он неуклюже держал на весу, согнув в локте. Под плотным сукном черной рубашкой бинта не увидеть, но нельзя не заметить, как он устал от этой позы.

− Не особенно хорошо, − признался Виктор. – Как жаль, что убийцу еще не смогли поймать.

− Я надеюсь, что герцог Анвар делает все возможное…

− Разумеется, − неохотно согласился молодой король, − однако чем дальше идут дела, тем сильнее я начинаю верить в призраков. Неупокоенные души близнецов Норманденов в нашем случае. Представляете, сударыня, − в светлых глазах мелькнул задорный огонек, − отец Бенедикт считает мою веру в призраков чуть ли не еретической.

− Почему же? – оживилась Камилла и, почувствовав себя менее скованно, села на стул напротив приободрившегося мужа.

− Консилизм отрицает их появление на земле, но не оторианство.

− Понятно, − слишком быстро ответила королева, кивнув и помня о своей матери, исповедующей нежелательное в Эн-Мериде, да и в Вете тоже оторианство. – Если честно, мне непонятны эти споры вокруг религий, Виктор. Весь Фиалам, как и жители других стран искренне молятся Творцу.

− Или Падшему, согласно легенде.

− Полноте, это лишь легенда. Сказка…

− Отца Бенедикта очень беспокоит религиозная независимость Донгмина, он полагает, что восточная провинция смеет жить своими, отдельными от общей консилисткой церкви законами. Мне кажется, рано или поздно он попытается повлиять на молодого Найто. Подавить его волю и припугнуть чем-нибудь.

− Тогда, − решительно и порывисто сказала Камилла, и ее лицо от волнения залило горячим румянцем, − начнется настоящая религиозная война. Мы не должны допустить этого ни в коем случае!

− Вы правы, сударыня. Война с Аранией и без того подтачивает страну.

− А ведь все, − прерывисто вздохнула королева и разгладила маленькую складку на светлом шелке платья, − началось с Кэйнов. Сорок или пятьдесят лет назад, вы же знаете?

− Так они все же имели отношения с аранийскими шпионами? – покачал головой Виктор, размышляя. – Мой отец, правивший в те времена, был чуть старше меня ростом и по неопытности мог отправить солдат казнить невинных людей.

Камилла ничего не сказала в ответ – уж чем-чем, а неопытностью со стороны покойного Антуана Моранси это точно не было. Попустительство или тирания, две ужасающие крайности, по вине которых прервался целый род. В книге по истории Фиалама, которую читала Камилла, еще живя в родительском доме и нося девичью фамилию Инам, написали, что очевидцы назвали кровавую гибель Кэйнов ужасающей. Закололи клинками и мечами всех членов большой семьи, от детей до стариков, и лишь одной девице, по имени Кэтрин, неведомым образом удалось ускользнуть еще до вторжения в поместье.

− Вы несогласны со мной? – вывел королеву из задумчивости мягкий голос Виктора.

− Отчасти, − откликнулась она негромко. – Мне жаль оскорбить ваши сыновние чувства, но здравомыслящий человек не мог не понимать, что отправляет одних людей убивать других. И знаете, что самое страшное?

− Что же?

− Аминан Анвар, нынешний герцог Юга, был вашему отцу лучшим другом, − еще немного и в ее голосе обязательно зазвенит гнев, но молчать она не станет! – И ему было известно о намерениях прежнего короля, однако, из-за его попустительства…

− Не стоит так предвзято судить, сударыня! – горячо возразил Виктор Моранси, готовый раскраснеться и заступаться за память недостойного отца до последнего. – Виновен в этом, к тому же, не мой отец, а мой дед и Аминан Анвар еще только родился на свет, когда случилось ужасное. Что до деда, он принял это решение сам, сам же и нес за него ответственность, исповедуясь перед священником у смертного одра.

− Значит, священник дозволил нарушить тайну исповеди? – наверное, в ее глазах сверкнули злые слезы, но теперь это абсолютно неважно. – Хорошие же нравы у консилистов!

− Вы ведь тоже консилистка, Камилла, − угрюмо напомнил начавший раздражаться горячностью супруги король. – К чему же этот неуместный спор тогда?

− Мой отец исповедует фраминизм! – о, эти беспечные необдуманные слова, срывающиеся с уст, будьте они прокляты. – Моя мать – оторианка!

− Камилла, вы…

− Я лгала, Виктор, − выдохнула она, крепко стиснув пальцы в замок. – Раз меня венчал с вами консилисткий священник, иначе и быть не могло…

− Но позвольте, выходили замуж вы за меня, а никак не за отца Бенедикта. Какое ему может быть дело до вашего вероисповедания?

− Отец Бенедикт из Силиванов, − печально ответила молодая женщина, проклиная себя мысленно за необдуманные слова, − а эти люди очень въедливые и жестокие. Я не рада, Виктор, что внук графа служит порученцем Анвару и при этом часто наведывается домой, мне неприятна настоятельная просьба кардинала и отца Бенедикта принять ко двору Джан Силиван.

− Эта женщина вам докучает? – изменившимся голосом поинтересовался король.

− Отнюдь. Но она всем своим видом дает понять, что ей не нравится во дворце, в столице, в жизни… На долю бедняжки выпало немало испытаний, − почувствовав, как слезы выступают на глазах, Камилла прерывисто вздохнула и умоляюще посмотрела на супруга. – Я готова все понять и принять, но иногда мне кажется, будто ее подослали… Простите, если мои слова кажутся вам абсурдом, но…

− Вам не за что извиняться, душа моя, − на этот раз голос Виктора звучал нежно и спокойно, он смотрел ей в глаза и слегка улыбался. – Но Силиваны всегда верно служили Фиаламу – недаром мой предок пожаловал им землю и титул.

− Да, − согласилась неохотно Камилла. – Разумеется, все мои слова звучат как каприз и страхи, нагнанные невзгодами.

− Мы с вами многое слишком пережили за этот год, − сдержанно кивнул король. – Но я боюсь, что на последнем происшествии беды не закончены, однако же это не повод выносить обвинение лично Силиванам.

− Конечно, я понимаю.

− Будьте спокойны, Камилла, − сказал Виктор, заглянув ей в глаза, как если бы был ее любимым и любящим мужчиной. – Гвардейцы и солдаты позаботятся о нашей с вами безопасности, а случись что-то нехорошее, стены тайных ходов из города спасут нас и тех, кто нам дорог. Что же до отца Бенедикта, − теперь его голос стал жестким и холодным, − он не посмеет досаждать ни вам, ни кому-либо, навязывая консилизм.

− Он мне не навязывает, − поспешно пояснила Камилла, − но если узнает Его Высокопреосвященство…

− То будет иметь дело со мной, − заверил король Фиалама твердо и решительно. – Я – не мой дальний предок, позволивший фиаламскому духовенству отправить на казнь четырех мятежниц.

− Благодарю вас, − тихо произнесла Камилла, вставая, ободренная и успокоенная. – Вы очень хорошо поддержали меня в трудную минуту.

Перед уходом жены король поцеловал ей руку.

Весь оставшийся день, ровно, как и три последующих Камилла Моранси чувствовала себя отчего-то опустошенной, и, желая избавить себя от переживаний, писала родителям и беседовала с камеристкой Сюзанной. Юные фрейлины захворали, как назло, одновременно, а изливать душу придворным дамам вовсе не хотелось – даже спустя год они казались королеве старыми и злобными.

Кроме всего прочего, разумно умолчав о вопросе религий, Камилла выразила свое беспокойство тем, что королям всегда важны первенцы-мальчики. Выслушав ее грустные слова, Сюзанна Лефевр, которую королева обязательно приняла бы во фрейлины, относись та к какой-нибудь из дворянских семей, тепло улыбнулась и сказала:

− Не печальтесь, Ваше Величество. Короли всегда в опасности и заботятся о сохранении своего рода – такая уж у них судьба. Счастье, однако, что герцоги, графы и бароны всегда могут подождать.

− О чем это вы? – недоуменно спросила Камилла.

И Сюзанна, присев на низкий пуф у ног королевы, принялась охотно рассказывать историю про бесшабашного герцога, растратившего в блуде свою молодость и в итоге оставшегося без единого наследника. Было ли это сказкой или правдой, королева не хотела уточнять, однако печаль быстро и надолго оставила ее мысли.

Глава 11. Аминан Анвар

Семья Силиванов вольготно проживала в столице уже почти месяц, однако Аминана Анвара, взявшегося расследовать нападение на короля, это не заботило. Ровно как и порученец, при любом удобном случае отправлявшийся либо на прогулку по городу, либо в особняк к матери. Так даже лучше: и навоеваться мальчишка еще успеет в будущем, и перестанет путаться под ногами, и у Деметрия Силивана будет меньше поводов для придирок к герцогу Юга. Радовало еще больше то, что видимо к преступлению Силиваны не причастны: раз уехали старые граф с графиней, то и смысла подозревать странное семейство больше нет. В пятый день месяца Осенних Заморозок лил первый осенний, нудный и неприятный дождь за дворцовыми окнами, а Аминану пришлось с озабоченным и уставшим видом ходить быстрыми шагами по коридорам и залам, подобно мангусту, охотившемуся на змей.

Однажды его дальний предок по имени Амир, бывший, судя по словам на страницах самых старых книг, то ли внуком, то ли правнуком наместника самого Мирита Соурена, подобрал в жаркую погоду детеныша мангуста и взял себе в замок, как котенка. Зверек вырос и спас младшую дочку Амира Анвара от нападения ядовитой змеи. То, что он это сделал, выросший у домашнего очага и не приученный никем охотиться, назвали чудом, а мангуста поместили на красный герб Анваров. Вот будет забавно, если из Аминана как раз получится распрекрасная змея!

Хотя, какая из него змея? Разве только червяк может так ползать и извиваться, стараясь угодить всем и сразу.

Адису все-таки повезло угодить – или тому просто надоело обижаться, живя в казарме, в конце концов, Аминан не нанес ему смертельной обиды, произнеся дурные слова спьяну. Обвинение в предательстве может сильно подкосить многолетнюю дружбу, однако в их случае все кончилось хорошо и Шавайский граф сам явился в южные покои.

− Здравствуйте, граф, − сказал Анвар, пожимая Бедилю руку.

Тот ответил тем же и выглядел дружелюбным и спокойным.

Весь вечер – да и следующий день тоже старые друзья провели в долгих разговорах – о войне, политике, воспоминаниях прошлого. Адис выглядел встревоженным, и несомненно, если бы не его преданность герцогу Анвару, он давно бы отбыл на северо-западную границу, чтобы храбро сражаться с аранийцами. Увы – пока Аминан не давал ему такого приказа, граф был бессилен, и это прекрасно! Сейчас нужна помощь скорее королю, чем пограничникам, а вдвоем они справятся с расследованием еще лучше.

Сидя у камина и с наслаждением протянув руки к огню, Адис молча слушал предложение герцога Анвара. А затем вздохнул, покачал головой и перевел на него полный тревоги взгляд.

− К сожалению, я вам в этом не помощник. Почему бы не обратиться к графу Холту?

− Тот уже давно не служит во дворце, − поспешно пояснил Аминан.

− Но не настолько стар, чтобы забыть расположение коридоров и комнат, − мягко возразил Адис. – К тому же, именно я до сих пор плохо ориентируюсь во дворце, так как слишком мало провел там времени. Почему ты так не хочешь обратиться за помощью к западникам?

− Они странные люди.

− Не страннее тех же северян, − усмехнулся Бедиль, и сразу стал серьезным. Смуглый лоб прорезала длинная складка, которой раньше не было. – Я бы мог договориться со своими двоюродными племянниками, Саидом и Суад, чтобы они помогли тебе, раз все равно служат во дворце пажом и фрейлиной, но нас всех в итоге сочтут заговорщиками.

Помолчав немного, Анвар вспомнил недавнюю историю с проникшими в бывший кабинет Льюиса Холта молодыми восточниками, камеристкой и простолюдинкой, и понял, что друг полностью прав. Нельзя сваливать на других людей свои заботы и служебные обязанности – он обязательно справится с расследованием сам. Так что оставалось кивнуть с понимающей улыбкой, переждать вечер и ночь, а утром девятого дня месяца Осенних Заморозок позавтракать и отправиться в старый, почти заброшенный кабинет Холта. Адис наотрез отказался с ним идти, поэтому, сославшись поспешно на множество важных дел, оставил дворец. Обижаться на него было не за что, и к тому же глупые мысли о причастности лучшего друга к происходящим преступлениям Аминан давно выбросил из головы.

Конечно же, кабинет был пуст, хоть и не заперт. Странное дело, после выходки четверых безобразников его наоборот должны были закрыть на замок и приставить часового, если не двух – так и поступили бы по приказу короля, хранись в комнате что-либо ценное. Плотно прикрыв за собой тяжелую дверь, Аминан воровато огляделся по сторонам, словно там могли затаиться в засаде королевские гвардейцы. Зачем он вообще пришел сюда? Является ли хоть иногда в свой бывший кабинет неано Холт?

Взгляд Анвара невольно упал на массивный стол, с которого слуги каждую неделю кропотливо стирали пыль, и в голове пронеслась золотой молнией безумная мысль. Сначала он решил прислушаться к звукам в коридоре: не идет ли кто мимо, не собирается ли остановиться и заглянуть сюда? Хотя и незачем обычным людям тут находиться – если только они не преступники, а Холт, которому двадцать с небольшим лет назад герцог Эртон пожаловал деньги и чин, незачем было становиться на преступную дорогу.

Тем не менее, южанин решил проявить бдительность, чувствуя себя при этом последним дураком.

В пальцы легла тяжелая круглая медь ручки, холодя кожу, и Аминан Анвар потянул ее, выдвигая жалобно скрипнувший ящик. Добротное темное дерево, из которого его изготовили, служило долго и верно, однако все имеет свой срок. Помедлив, герцог всмотрелся в содержимое хранилища; кое-что заставило его вздрогнуть от пугающей неожиданности.

Дно ящика зачем-то выстлали куском черного бархата, но это неважно, слишком неважно, а вот изогнутый кинжал с бурыми пятнами на верху лезвия и серебряной рукояти не мог не привлечь внимания Анвара. Тихо охнув, тот выдвинул ящик пошире и пристальнее вгляделся в смертоносную находку.

− О, Творец…

Поздно звать, Творец не услышит. В его силах лишь помочь тем, кто еще жив и навредить тем, кто хочет королевской крови! Собравшись с силами, Аминан Анвар твердым шагом направился искать гвардейцев, не уставая при этом надеяться, что неизвестные злоумышленники не воспользуются его отлучкой и не уберут кинжал, но нет, все осталось также. Он вместе с двумя молодыми западниками, патрулировавшими второй этаж дворца, вернулся в злополучную комнату и продемонстрировал им оружие в ящике стола.

− Что вы на это можете сказать, судари? – осведомился он, наблюдая, как у одного из подчиненных заливаются стыдливой краской щеки.

− Мы что-то упустили, неано Анвар. Или тот, кто положил кинжал, был убедительным…

− Его мог положить сюда, – сказал герцог очень холодно, − только граф Холт. Сейчас он в городских казармах, но передайте товарищам, чтобы едва он вернулся во дворец, его арестовали.

− Слушаюсь.

Приказ выполнили через два часа, и, судя по тому, как небрежно и грубо тащили захваченного врасплох Льюиса Холта по лестницам и коридорам, гвардейцы мигом сообразили, что к чему. Его Величество, несмотря на молодость и неопытность, уважают все, и, конечно же, не станут церемониться с теми, кто мог бы – даже чисто в теории, покушаться на жизнь короля. Но Аминан не допустил произвола и велел, чтобы Холта перестали хватать за руки и позволили спокойно усесться на стул.

Арестованный граф не злился, но в его светлых нахальных глазах затаилась плохо скрытая обида. Полуседой и безоружный, без ярости и колких слов, коими вполне можно защититься, он все же не утратил собственного достоинства и держался с холодной уверенностью.

− Вам не кажется, граф Анвар, что все это слишком? – спросил он хмуро, но вполне спокойным голосом.

− Отнюдь. Господа гвардейцы обходились не слишком учтиво и милосердно с человеком, способным напасть на короля, − пояснил дрожащим от ярости голосом Аминан, − и их сможет понять любой. В вашем бывшем кабинете обнаружили возможное орудие нападения на Его Величества. Здесь можно прятать все, что заблагорассудится вам или вашему сыну. Объяснитесь.

− Как вам угодно, − дернул плечом Холт, едва взглянув на окровавленное оружие. – Ни я, ни мой сын Генрих в глаза не видели этого кинжала.

− Хорошо, − Аминан все еще старался себя сдерживать. – Гвардейцы в таком случае приведут сюда Генри Холта – как мне известно, он недавно прибыл в Вету с границы, и теперь находится в вашем особняке. При необходимости вы оба будете препровождены в Апимортен для дальнейшего дознания и возможно подвергнуты пытке при упорстве. Вы понимаете это?

− Как нельзя лучше.

− Отлично, − Аминан устало посмотрел на раскрасневшихся от волнения и быстрой ходьбы гвардейцев. – Двое из вас, господа, должны выполнить приказ, а остальные останутся при особе неано Льюиса – да поможет ему Творец.

Шагнувший в приоткрытые двери комнаты Адис, хмурый и мрачный, заставил всех вздрогнуть своим внезапным появлением. В намерения Аминана точно не входило пугаться дорогого друга, только Бедиль на него и не посмотрел; взгляд был прикован к притихшему Холту, и в темных глазах нехорошо сверкал яростный огонь, словно южанин знал то, чего не мог знать западник. Два гвардейца торопливо, словно скрываясь от грядущей бури, вышли за дверь и из коридора донесся тяжелый звук удаляющихся шагов.

− Ты поймал преступника, Аминан? – без обиняков спросил Бедиль, теперь пристально глядя ему в лицо.

− Не знаю, − тот вздохнул и поморщился. – Нельзя обвинять невинных. Пока причастность не доказана…

− Стало быть, Холт будет гнить в Апимортен месяцами и успеет сойти с ума, прежде чем начнется суд, − подытожил Адис, всего за мгновение, успев стать кем-то чужим и незнакомым. – Не кажется ли тебе, мой друг, что это недопустимо? Юного Найто пытались обвинить в чем-то подобном полгода назад, если мне не изменяет память. Но ты вступился за него. Позволишь ли совершиться произволу сейчас?

− О юном Найто ли ты? – с подозрением уточнил Анвар, − или о том мальчишке, которого я убил?

− Какая разница? Не о Кэйнах, и то замечательно, правда? – задал вкрадчивый вопрос Адис.

Аминан лишь вздохнул, вспомнив, что его руки по локоть в крови, пусть даже и косвенно. Лишив жизни невиннейшего из своих вассалов, позволяя твориться беззаконию вокруг себя и топчась на месте, словно старый немощный пес, он только отягчает положение королевской семьи. Надо что-то делать: расследовать изо всех сил преступления или ехать на войну, как Дальгор, если окажется бесполезным здесь. Хватит с него есть и пить задарма, пора принимать верные решения!

Он посмотрел на поникшего Холта и понял, что не знает, кому верить. Обвиняемый не отрицал своей вины, но и не давал против себя показаний, Адис же, его лучший друг давил либо на жалость, либо на честь. И как тут выбрать лучший вариант из всех имеющихся? Притом, что отправить Холта в тюрьму и пытаться скрасить его заключение – идиотский выход из положения, он, Анвар, не менестрель, как и Гай Силиван, чтобы развлекать неано Льюиса.

− Скоро сюда доставят Генриха Холта, − наконец сказал Аминан, − и мы допросим обоих.

− В этом нет никакого смысла, неано Анвар, − подал тихий голос арестованный. – Сегодняшним утром мой сын отправился обратно в свой полк, и я уезжал провожать его до городских предместий. Потом заезжал домой, вернулся во дворец, и был задержан гвардейцами.

− Почему же вы не сказали, что я отправляю их в ваш особняк напрасно? – Аминан с огромным трудом удержался от приступа гнева.

− Но вы и не интересовались, − скучающим тоном объяснил Холт.

Если он чего-то и боялся, то явно не возможности отправиться под конвоем в Апимортен, это видно невооруженным глазом, и герцог Юга испытал смешанные чувства. С одной стороны, происходящее могло быть заранее спланировано, с другой же – он напал на невиновного человека. А не сказал о местонахождении сына граф Холт нарочно, желая досадить южанам. Или королю или следствию в целом… кто их, этих западников, разберет? Вассалы, те, что постарше, брали пример со своего герцога Эртона, неприятного и брюзгливого человека, а младшие либо остались в Эртвесте, либо уехали на войну. Даже родня не слишком желает общаться со стариком!

В конце концов, Аминан подумал, что он чуть ли не точно такой же, как и Фрэнсис Эртон, и злорадствовать здесь не над чем. Надо разбираться с нависшей над его головой проблемой и как можно скорее, а что может быть надежнее тюремного заключения для Льюиса Холта? Только заключение во дворце, без права покидать его личные покои в Западном крыле и приема гостей. На случай предосторожности к нему не станут пускать даже самого герцога Эртона, и пусть тот хоть возненавидит Аминана!

Когда вернулись отправившиеся за младшим Холтом гвардейцы, расстроенные от плохого результата, за окнами уже начало смеркаться, и южанину пришлось отдать последний приказ: проводить графа Холта до его покоев и охранять в них до дальнейших распоряжений. Больше ничего не изменилось, он все так же оставался бессильным.

Или нет?

Окровавленный кинжал остался на столе, брошенный чьей-то усталой рукой, и чем дольше смотрел на него Анвар, тем сильнее казалось ему, что оружие могло использоваться против не короля, а кого-то другого. Но это лишь догадки, нужны выводы, основанные на правде, Падший побери!..

− Что ты думаешь об этом, Адис? – спросил он друга, чуть помолчав.

− Во дворце или в столице завелась банда предателей, − предположил граф Бедиль, − но они очень хорошо скрываются. Но ты не беспокойся, мой друг, − на губах Адиса появилась знакомая усталая улыбка. – Если не ты, то Фрэнсис Эртон выведет их на чистую воду. Только я верю больше в тебя – тебе так славно раньше удавалось раскрывать заговоры.

− И, правда, − вздохнул Аминан приободрившись. – Ведь я еще не совсем старый.

За окном чужого кабинета багровел прекрасный и одновременно жутковатый своим сходством с кровью закат, и, глядя на него, герцогу Анвару меньше всего хотелось думать о том, что он с завидным постоянством совершает одну ошибку за другой. Только не верить в грядущий успех было нельзя, ведь никакие блага не приходят сразу – даже к потомку наместника легендарного Мирита.

Глава 12. Грета Ларсон

Две тяжелые корзины немилосердно оттягивали руки Греты, когда она возвращалась с рынка медленным шагом и останавливалась время от времени, чтобы поставить их на землю и передохнуть. Сзади семенил маленький Жак с корзиной поменьше, но замедлял шаг лишь для того, чтобы подождать хозяйку. Дышалось Грете тяжело и устали отекшие от приближающейся старости ноги, но она не переставала уверять себя в том, что еще вполне молода. Хотя, отчасти это было правдой. Ее покойная матушка в сорок лет уже поседела и обзавелась морщинами, плохим сном и всем прочим, что так беспокоит стариков, а Грета чувствовала себя вполне неплохо для такого возраста. И когда она не уставала от тяжести корзин, то вполне могла бы идти быстрее, не озирайся Жак с любопытством по сторонам.

− Жак, не мешкай, − велела она, не оглядываясь, и пошла дальше после очередной вынужденной остановки.

Городские узкие улицы выглядели безлюдно и пусто, ведь в осеннюю пору перестают бегать задорные смеющиеся мальчишки и чинно прогуливаться благовоспитанные девицы. Изредка в домах раздавались разные голоса, но Грета не прислушивалась. Сегодняшний день обещал обойтись без дождя, но заволокшие небо серые тучи так и не рассеялись, и от пасмурной погоды непрерывно хотелось спать – хоть и некогда было. По приходу в таверну нужно будет пересчитать деньги, прикинуть, получится ли в этом месяце оплатить отрез ткани на новое платье и портного, а еще помочь Лизель разобрать покупки – и это только малое из предстоящих забот!

Хорошо, что сейчас Грета не должна поздно ложиться и рано вставать, только, как долго это продлится? Войдя в таверну через заднюю дверь, она велела Жаку задвинуть засов и с облегчением поставила корзины на пол.

− Ох, и умаялась, − выдохнула она, вытирая пот со лба ладонью. – Сходи, посмотри, − обратилась к мальчику, − есть ли посетители. Если пришли люди, спроси, кто чего желает, да выполняй заказы.

− Хорошо, хозяюшка! – кивнул Жак, и пулей выскочил из узенького коридора в зал.

Отдохнув немного, Грета подхватила корзины и отнесла на кухню, вернулась за оставленной корзиной маленького слуги, затем стала помогать Лизель с ежедневной рутиной, и наконец, смогла появиться в зале. Ни одного из посетителей там не было, лишь Жак сидел без дела на высоком стуле, болтая ногами. И Грета даже немного расстроилась: год назад гостей было не счесть, а теперь в таверне пусто.

Оно и понятно – кому охота в такую мерзкую погоду по тавернам ходить? А заезжие гости предпочитали другие гостиницы, побогаче. Плохо будет, если до зимы посетители перестанут здесь появляться – зато потом точно вернется народ. На праздник Новозимья все из предместья спешат поехать в столицу и поучаствовать в общих гуляниях – это хозяйку и ободряло. Но пока лишь пятнадцатый день месяца Осенних Заморозок. Задумчиво оглядев пустой зал, покачала головой.

− Не сиди без дела, Жак, протри столы, а потом пол подмети.

Кивнув, мальчишка спрыгнул со стула и взялся за работу. Подошедший Матти сразу принялся ласкаться и пытаться залезть на руки, но ограничился лишь легким поглаживанием по пушистой спинке. Надо было работать – кроме пересчета денег принести чистые столовые приборы и сделать еще что-то, о чем Грета успела позабыть. Работа затянулась до полудня, и ей пришлось снова отослать мальчика помогать Лизель на кухню, потому что кропотливый пересчет монет выжимал из нее все силы.

В час дня из-за туч наконец-то выбрались осторожные лучи солнца и даже заглянули в окна таверны. Грета улыбнулась, раздвинула еще шире занавески и снова продолжила отделять серебряные сили и кватрины от золотых уров и демуров. Отличались они тем, что силь равнозначен двенадцати медным кватринам, а один серебряный кватрин – четырем силям. Арифметика несложна, если оставаться внимательной и откладывать медные кватрины и купы в другую сторону.

За спиной тихо скрипнула, открываясь, тяжелая входная дверь, повеяло уличным холодом. Хорошо, что Грета, хоть и сняла свой просторный плащ, оставила на плечах теплую шаль. Оглянувшись, она увидела двоих мужчин дворянской наружности; во всяком случае, оба были достаточно богато одеты и достаточно староваты, чтобы сбежать, не заплатив. Очередной охранник захворал, если что, ловить нехороших людей некому.

− Вина, хозяйка, − распорядился один из них, приземистый, толстоватый и полуседой, сдернув резким движением с головы шляпу. Очевидно, чем-нибудь раздражен. – Неано Силиван, не угодно ли вам будет присесть возле окна?

Второй, хмурый и подавленный, промычал невнятное согласие и быстрым шагом направился к тому самому столу. Грете пришлось тут же бросить счет денег, позвать Жака, а пока он идет, быстро принесла тканевые салфетки и столовые приборы.

− Чего изволите, господа? – спросила она, отступив на шаг и любуясь своей аккуратной работой.

− Бутылку южного вина и холодные закуски, − небрежно бросил второй, − а то мой спутник уверен, что я вознамерился его отравить, и наотрез отказывается от обеда.

− Верно, − согласился первый, − от вас, Силиванов, и не того можно ждать.

Спорить с гостями не хотелось, и Грета торопливо ушла нарезать сыр и доставать вино из погреба. Подслушивать чужие разговоры нельзя, и к тому же она уже получила ценный урок, попавшись во дворце самому западному герцогу и едва не угодив в тюрьму. Но Льюис Холт, неприятный и крикливый человек, запомнился Грете как нельзя лучше, и сейчас он явился сюда с виконтом Силиваном, о котором как-то раз упоминала Сюзанна. Вспомнив уехавшего на войну Шона Тейта, который защищал Жака и повздорил со сводным братцем, Генри Холтом.

Ну и семейка! О Шоне у женщины, без всякого сомнения, остались лишь хорошие воспоминания, однако Генри Холт и его отец, Льюис – ужасные люди! И лучше никаких дел с ними не иметь, но не выгонять же посетителей. Вздохнув, Грета уселась за стойку и сделала вид, будто клюет носом, между тем слушая тихие разговоры двух мужчин.

− Силиван, я не ожидал от вас такого, − зло сказал Холт. – Меня арестовали и несколько дней держали взаперти, во дворце.

− Славно, что не в Апимортен.

− Неано Деметрий, вам не стоит забываться!

− Ровно, как и вам. Я лишь хотел сказать, что под ударом мы все. Понимаете?

− Кто подбросил кинжал в мой бывший кабинет? – пропустив спокойный вопрос собеседника, Льюис прямо и пристально посмотрел ему в лицо. – У кого из вашего поганого семейства поднялась рука…

− Не устраивайте шумных сцен, как моя супруга, − сказал Деметрий с досадой. – Сейчас важно не это, а то, знает ли покусившийся на короля человек… − тут он склонился к уху Льюиса и тихо прошептал несколько слов, которые Грета не слышала. – Ясно?

− Час от часу не легче…

− Именно так. Нам не следует поднимать много шума, а вам нужно помнить, что Силиваны на вашей стороне, раз вы в свое время получили фавор от герцога Эртона.

− За ублюдка получил, − подтвердил Холт с прерывистым вздохом.

Грета вздрогнула. О ком это он?! Неужели про Шона? Нет, вряд ли годится делать поспешные выводы, они с Сюзанной и восточными мальчишками уже натворили и выводов, и опасных дел. Нужно вести себя осмотрительнее.

− Поэтому, − голос Силивана стал из обеспокоенного оживленным, − раз уж мой амбициозный папаша втянул меня в эту игру, никуда не деться. Если похищение девчонки с летнего праздника и нападение на короля совершено одним и тем же человеком, он точно один из нас. Но Силиваны просто не могут рискнуть своей осторожностью и свободой, слишком многое поставлено на кон. Когда уехал отец, я смог вздохнуть свободно, не слыша его фанатичных речей.

− Я бы хотел, − покачал головой Льюис, − чтобы повинны в этих двух преступлениях были разные люди. Но мне не дает покоя тот платок с вашим гербом…

− Правильно, − теперь Деметрий заговорил мрачно и обреченно, − а теперь кинжал в вашем старом столе. Кто-то либо умело действует за нашими спинами, желая поссорить нас и вывести на чистую воду, либо просто самовольничает. Отец едва ли не проклял меня в своих письмах, узнав про короля.

− Понимаю. Мне пришли послания чуть более мягкого содержания.

− Почему вас отпустили из дворца?

− Адис Бедиль напел о моей невиновности Анвару, отец Бенедикт – королю…

− Понятно. Мой младший брат умеет убеждать, − тихо сказал Деметрий Силиван с сожалением и легкой улыбкой. На лице проступила тоска. – Жаль, что отец так искусно сломал нас всех, будто своих личных кукол на веревочках. Матушку, нас с братом, Джан и Гая. Как славно, что родился только один ребенок…

− Не время предаваться ностальгии, − сурово сказал неано Холт и допил вино, а затем резко встал и напомнил отчего-то Грете нахохлившуюся птицу. – Никто не должен знать о нашем разговоре.

Скрестив руки на стойке, женщина уронила на них голову и закрыла глаза. Пусть эти два заговорщика думают, что она спит, а когда уйдут, можно будет, как следует подумать. Опасно приглашать Сюзанну, Силиван с Холтом поймут, что ей все известно, и попытаются всеми способами извести бедную камеристку. Много ли надо слабой женщине – лишь щепотка яда в суп или толчок в спину на лестнице.

Тогда уж пусть все будет как есть, до поры и до времени.

Посетители ушли молча, но Грета чувствовала на себе их пристальные злые взгляды и слышала звон монет об стол. Хоть бы вообще не платили и убирались подобру-поздорову, к Падшему их заляпанное чужой кровью серебро! Но вот хлопнула дверь, значит можно открыть глаза, подойти к столу и смахнуть деньги в карман передника. Сердце бешено стучало от услышанного. Выходит, на молодого короля кто-то напал, но если бы не подслушанный разговор, она не узнала бы. В этот раз город не закрывали и не держали всех дворян взаперти, но может, это специально для расследования, чтобы ввести преступника в заблуждение?

Грета не боялась и не собиралась даже думать об этом – она немало увидела на войне, и понимала сейчас, что важнее всего собраться с силами. Защитить от бед смешливую Сюзанну, глуповатую Лизель и быстроногого Жака, саму таверну, в конце концов! И она сделает это, даже несмотря на последние страшные слова неано Холта.

Об их с Силиваном разговоре не должен знать никто, а она услышала. Что-то теперь будет…

Грета Ларсон не чувствовала страха или даже беспокойства, но ее охватили решительность и готовность к отражению любой беды. Она выдержит все и справится, даже если Холт с Силиванами вздумают как-нибудь ее устранить, ведь недаром под деньгами в сундуке спрятан пистолет, оставленный со времен войны.

А когда пройдет некоторое время, она догадается, как безопасно передать одному из герцогов все, что узнала. Пока же следует отсиживаться в таверне и держаться начеку – с этой нехитрой мыслью женщина дожила остаток дня и легла спать.

Следующие утро и день прошли относительно спокойно, и к тому же прибавилось голодных посетителей, так что у Греты не осталось времени на тревожные размышления. Вечером же, когда за окнами стемнело и гости разбрелись кто по комнатам, кто восвояси, она отпустила Жака в постель и осталась одна – собирать посуду со столов. Сегодня Лизель ушла чуть пораньше, но это даже хорошо; случись что дурное, и девушка останется целой и невредимой.

Вдруг резко и с протяжным скрипом открылась дверь, но Грета не обратила внимания. Мало ли, какой пьяница забрел промочить горло? Главное, чтобы не дебоширил, а то охранник тоже ушел.

− Что вам угодно, господин? – спросила она, не оборачиваясь.

Вместо ответа раздались тяжелые шаги, а затем в затылок уперлось твердое дуло пистолета. Тут-то и время вздрогнуть, закусить губы, от охватившего вмиг мучительного напряжения, и ждать. Томиться в неизвестности того, грохнет ли последний в жизни Греты выстрел или случится что-нибудь нехорошее еще.

− Мне угодно, сударыня, − прозвучал за спиной приглушенный и незнакомый – или почти незнакомый ей голос, − чтобы вы перестали совать свой нос в чужие дела, продали эту таверну и покинули столицу в ближайший месяц. Иначе можете серьезно пожалеть.

− Благодарю вас за предложение и предупреждение, господин хороший, − она сказала это со всем возможным равнодушием, стараясь, чтобы не дрожал предательски грозивший вот-вот сорваться голос. – Я сделаю все, что в моих силах, слушаясь вас. Или не смогу сделать, но вам и вашим нанимателям меня точно не напугать. Знайте об этом.

− В следующий раз придут люди хуже и злее меня.

− Да, сударь. Разумеется.

− А ваши глупые выходки, Грета, приведут лишь к большой беде.

− Интересно, − она позволила себе ухмыльнуться, но не осмелилась повернуться к стоявшему за спиной мужчине и смотрела лишь на одиноко горящую свечу, − насколько вы мужественны, богаты и родовиты, что осмелились на опаснейшую из авантюр – угрожать безоружной женщине?

Все эти дворянские слова, конечно, Грета узнала от Сюзанны и услышала от посетителей, ведь с мерзавцами лучше говорить их же языком. Как чувствовала – почерпнула у прежних гостей манеру выражаться. А за спиной стоит… Уж не Генри ли Холт, молодой гаденыш, разгромивший половину таверны вместе со своими солдатами?! Дрожа от гнева, она хотела бы обернуться, но рискнула лишь, когда захлопнулась дверь.

Теперь Грета точно знала, что пришло время окружать себя сильными и хитрыми людьми, способными дать ей пару ценных советов, и первая, посетившая ее мысль касалась таинственной бабушки Сюзанны Лефевр.

Глава 13. Ли Найто

Обычно вассалы Востока не вмешивались в дела сюзеренов, если только это не касалось жизни и чести всего Донгмина или даже Фиалама, однако время от времени старые традиции нарушались. Но неприятность, застигнувшая Ли врасплох в семнадцатый день месяца Осенних Заморозок, оказалась куда серьезнее обычной гордыни одного из разбушевавшихся ни на шутку вассалов. Во-первых мальчик не сомневался, что Бэй Син, этот кряжистый задира и боец двадцати пяти лет, готовый то ли сложить голову за герцога, то ли просто глупо сгинуть на очередной дуэли, отправился в Донгмин вместе с другими восточниками, однако он всех обманул и остался здесь. Покойный Веймин Найто был бы изрядно разгневан столь дерзким своеволием, но старший Син понимал, что некому покарать его за непокорность, а тринадцатилетний юноша слишком мягок для строгого выговора и наказания, вот и остался. Во всяком случае, Ли узнал об этом в последнюю очередь.

Начался очередной день его однообразной пажеской жизни – семнадцатый день месяца Осенних Заморозок. Мальчик неспешным шагом направлялся в королевские покои, чтобы расспросить у Его Величества о самочувствии и вдвоем с ним помолиться перед завтраком. Сегодня его очередь, вчера к выздоравливающему королю являлся Саид Бедиль. Но по дороге Ли услышал громкий разговор двух людей в пустом коридоре и решил подойти ближе. Голоса принадлежали Бэю и Фрэнсису Эртону – двум людям, с которыми ему не очень хотелось встречаться. Только с долгом службы и правилами этикета не поспорить.

Прерывисто вздохнув, Ли зашагал вперед. Хорошо, что сейчас с ним нет Нио, иначе тот бы выдал обоих. Это не плохо и не хорошо, но почему-то Ли чувствовал, что должен решить эту проблему самостоятельно. Однако, его сильно беспокоило то, что лучший друг вчера отправился в город в надежде смешаться с толпой столичных оборванцев и узнать последние сплетни. На то, что удастся что-нибудь разузнать, надежда была слаба, а сейчас и от нее вовсе почти ничего не осталось. Оставалось лишь рассчитывать, что Нио не разоблачили и с ним ничего не случилось.

Впрочем, сейчас точно не до тревог. Ли поднял голову и посмотрел на спорщиков: неано Син доказывал герцогу Эртону что-то очень, по его мнению, важное, так что мальчик сделал несколько тихих шагов вперед, прильнул к гладкой прохладе мраморной стены, и прислушался.

− Молодой человек, − голос старика звучал устало и сердито, − не вам решать, чем станет заниматься ваш сюзерен.

− И не вам! – горячо возразил Бэй Син. – Мой герцог слишком мал для королевских интриг!

− Тогда скажите это ему, − отрезал Эртон, − а не мне. Вряд ли я гожусь на роль его наставника или надсмотрщика.

Ли стоял неподвижный и безмолвный, не зная, что ему предпринять и как поступить? Подслушивать разговоры, которые его не касались, было, конечно, постыдно, а для герцога и вовсе непростительно, но… разве разговор его не касался? Как раз наоборот, имел к нему непосредственное отношение. Вспомнилось старинное изречение: рваное платье не берегут. Если он уже начал, и не сейчас, а много раньше, стоит ли думать о таких мелочах?

Но недаром мудрым Рином сказано: «Сильное дерево и на бедной почве растет прямым и крепким, ибо имеет глубокие корни». Он, наверное, почти забыл о своих корнях. Что бы сказали матушка и тетушка Кими, если бы видели, как он сейчас молчит, стараясь не выдать себя ни звуком, и ждет, что о нем скажут?

Хотя это им совсем необязательно знать.

Так, наверное, сказал бы Нио… Где-то он теперь? Все ли с ним в порядке? В теперешние тревожные времена многое может случиться.

− По-вашему, на эту роль гожусь я? Я похож на надсмотрщика?

Надо же, как много можно передумать за одно мгновение!

− У меня складывается впечатление, что вы хотите им стать. Вы хотите, чтобы неано Найто всегда оставался послушным мальчиком. Это ведь одна из любимых добродетелей Востока – беспрекословное повиновение старшим.

− Юга тоже! Да и Севера, пожалуй! – ответил Бэй Син и сделал шаг по направлению к Эртону. Ли показалось, что его вассал сжимает кулаки. – Только на Западе о ней забыли.

− На Западе тоже умеют быть покорны, когда этого требует долг. Но когда нужно, мы умеем выбирать согласно доводам своего рассудка, а не чужого. Вы же, кажется, собрались сделать из своего сюзерена и дальнего родича куклу на ниточках.

− Герцог еще поблагодарит меня за то, что я предостерегаю его от ошибок.

− Как слуги благодарят хозяев за милость и заботу? – съязвил Эртон.

− Прекратите, неано! – вырвалось у Ли.

Он спохватился и замолчал, но его уже услышали. Пришлось выйти из своего укрытия, и Ли на короткой дороге даже удалось споткнуться всего один раз.

− Сударь… – поспешно заговорил Бэй Син. – Я хотел сказать… прошу вас не думать обо мне дурно. Его светлость герцог…

− Я слышал, о чем вы говорили, неано Бэй, – почти твердо сказал он. – А теперь, полагаю, высказаться стоит мне. Я, наверное, молод, меня могут назвать мальчиком, но вряд ли осмелятся сравнить с мальчиком для услуг. – Он постарался улыбнуться. – И я надеюсь, что смогу выбирать, когда это потребуется, и не погубить ни себя, ни других, – добавил он. – А теперь прошу прощения, что случайно оказался здесь. У меня не было никаких дурных намерений. Теперь мне нужно удалиться, возможно, во мне нуждаются их величества.

Он собрался было уходить, тем более, что Бэй Син уже успел ретироваться, явно, не желая ссоры, однако тихий и не слишком приятный голос герцога Эртона остановил мальчика:

− Постойте, герцог Найто.

Пришлось застыть на месте и вспомнить о том, как западник шантажировал их с Нио – ах, как было бы прекрасно, если бы такого больше не повторялось! Ли развернулся, глядя на приблизившегося к нему Эртона с недоверием и беспокойством, однако тот не показался больше опасным. Морщин на лице старика стало больше, светлые его глаза выцвели еще сильнее, да и твердая поступь, запомнившаяся мальчику на коронации, куда-то исчезла. За этот год Фрэнсис Эртон изрядно одряхлел.

− Что вам угодно? – легко и быстро спросил Ли.

− Я заметил, − объяснил старый герцог, помедлив, но без излишней вкрадчивости, − что ваш верный друг, Нио Тайто, отсутствует во дворце уже несколько дней.

− Да, верно, − юлить не хотелось, да и тревога бы не позволила. – Он отправился на улице узнать что-нибудь про подозрительных людей, которые могли бродить по городу накануне покушения, и не вернулся.

− Глупый поступок, − сварливо заметил неано Эртон.

Ли гордо промолчал.

− Полагаю, что вы знаете, как поступить?

− Не знаю, − пришлось признаться быстро, чтобы не выглядеть в глазах собеседника лжецом. – Но если он не вернется сегодня, завтра я отправлюсь в город сам. На поиски виконта Тайто.

− Пустое, − прохладно сказал старик. – От вас требуется лишь оставаться во дворце и никуда не ходить. Я сделаю это сам.

Ли помолчал, думая, вспоминая, подбирая слова, потом наконец негромко произнес:

− А вы уверены, что Нио захочет, чтобы вы его нашли?

− Вы имеете в виду, что ваш друг собрался бежать?

− Прошу прощения. Я имел в виду… чтобы его нашли именно вы.

Ли сказал это очень, очень спокойно.

– Или просто ваши люди, – добавил он.

Герцог Эртон нахмурил брови, ожидая, пока Ли продолжит свою речь. Его губы чуть сжались, но еще не превратились в недобрую узкую линию.

− У Востока… – поколебавшись, заговорил дальше Ли, – у Востока есть основания не вполне верить Западу. Впрочем, так было всегда.

− Скажите, герцог, на Востоке умеют быть благодарными?

Ли захотелось потупиться, и потому он вскинул голову. На что намекает Эртон? Не на тот ли давний случай, когда они с Нио так глупо и действительно скверно попались, а он их защитил, хотя до этого грозился отправить в Апимортен. Как знать, не был бы там Нио в большей безопасности, чем на городских улицах, куда его отправил Ли? Верный друг, достойный пример для потомков, нечего сказать. Они с Нио действительно не испытывали благодарности к Эртону. А он, видимо, считал, что должны. Что ж, придется его выслушать и ответить, как надлежит?

− Я хочу сказать, – старик вздохнул, – если бы не ваш друг Нио, то я бы не беседовал с вами сейчас. Это он ведь тогда увел меня с тропы, ведущей в Живой лес.

Ли удивился таким словам и продолжал внимательно слушать.

– Поэтому я и спрашиваю вас, герцог, если я, когда найду Нио, дам понять, что благодарен за тот случай и не собираюсь причинять вреда ни ему, ни вам, он поверит? У вас в ходу подобное?

От старого ворчливого Эртона можно было ожидать всего: неприятной брюзгливости или очередной попытки «поставить на место спесивую молодежь», только не этого, и Ли сначала ощутил нечто вроде раскаяния. Потом осторожно ответил, избегая пристального взгляда западного герцога:

− Разумеется, неано Эртон. Поверит.

− Хорошо, − отозвался старик, чуть помолчав, и перестал рассматривать мальчик с пугающим вниманием. – В таком случае, я скоро отправлюсь в город. Один, без вассалов − все-таки западники и восточники до сих пор не ладят, вынужден признать. Я извещу вас, как только вернусь.

− Благодарю вас, − произнес в ответ Ли, доселе не представлявший даже опасной мысли, что когда-нибудь скажет эти слова.

Но Фрэнсис Эртон ничего не ответил – он молча, шаркающей стариковской походкой покинул комнату. И даже не попрощался! Ли не собирался обижаться, но почувствовал себя еще более не в своей тарелке; такое неуважение задело бы любого уважающего себя восточного дворянина. Впрочем, тревожные мысли об участи Нио вскоре заняли его сильнее, чем беспокойство о манерах герцога Эртона, и задержались там довольно надолго. Позже, перед другими пажами и Его Величеством, он старался выглядеть сдержанно и смотреть прямо, дабы не дать никому повода для сомнений в его хорошем настроении. И это даже удалось юному герцогу, тем более, что король сегодня был невесел и неразговорчив. А вечером, ложась спать, Ли мысленно помолился за благополучие Нио. Его друг всегда был увертливым и способным к быстрому бегу, и все будет хорошо!

Во всяком случае, Ли очень хотелось в это верить.

Следующим утром, заканчивая завтракать, мальчик невольно вспомнил о пропавшем друге – снова. И тут же к нему подошел тихим шагом человек в черно-желтом мундире, проскользнув в Малую столовую, чтобы передать сообщение от Фрэнсиса Эртона.

− Неано Найто, вас ждут в холле первого этажа, − сказал он тихо, и тотчас удалился.

Когда-то давно ему прислали записку с похожим содержанием, а потом арестовали по злому навету, только помнить этого Ли не желал. Немного подождав, он как можно незаметнее выскользнул из помещения и порывисто бросился вниз по лестницам – к счастью, никто не встретился по пути.

Он мгновенно успел удивиться, когда увидел, что в холле его ждут двое, но тут же опомнился, узнав старика Эртона и рядом с ним – Нио.

− Доброго вам дня, герцог, – Ли успел напомнить себе о вежливости. – Здравствуй, Нио.

Нио улыбался и выглядел, кажется, вполне довольным жизнью, но по щеке у него протянулась тонкая царапина.

− Сударь, – Ли посмотрел на герцога Запада. – Надеюсь, вы не причастны к ранению моего друга и родича.

− Не стоит благодарности, – ответствовал герцог Эртон.

− Я должен принести извинения, – начал Ли.

− Это не герцог, это я с одним подрался. Давно уже.

− И это наименьшая из ваших неприятностей. Давайте, расскажите, откуда вас вытащили, сударь. Оттуда, где вам точно не место.

− Что произошло? – вздрогнул Ли.

− Ничего особенного, просто этот весьма достойный молодой человек сначала прибился к стайке побродяжек, а потом попался вместе со всеми во время ограбления лавки булочника. Мне пришлось приложить изрядные усилия, чтобы его вытащить и не дать при этом знать о себе.

− Мы благодарны вам, – сказал Ли. – Ваша помощь неоценима.

− Так-то оно так, но если вы будете снова нарываться на неприятности, я больше не смогу вам помочь, – заметил Эртон. − Тем более я стар для таких приключений.

Ли молчал, мрачнея. Ему хотелось выслушать рассказ Нио, а не нотацию герцога, но прерывать его было бы невежливо, однако Эртон наконец умолк, и Нио быстро вставил:

− Все, что со мной произошло, не было напрасным. Я узнал кое-что, что будет небезынтересно моему сюзерену. – Он взглянул на Эртона.

− Я не интересуюсь вашими тайнами, молодые люди, и сейчас же уйду. Но если вы не хотите снова попасть в опасное положение, то лучше вам ничего не таить от старших.

Герцог удалился, а Ли посмотрел на Нио.

− И что ты узнал? Что говорят о покушении на его величество?

− Да почти ничего. Об этом не так уж многие наслышаны, а кто знает, тем есть о чем поговорить и без этого, – сердито засмеялся Нио.

− Как так? – повторил в недоумении Ли.

Неужели для кого-то из подданных его величества могло быть что-то важнее, чем его возможная гибель?

− Я ведь не с дворянами разговаривал и не у господ подслушивал, – продолжал Нио. – Вы все-таки очень наивны, герцог, если думаете, что уличным мальчишкам много дела до того, кто ими правит.

− Не корчи из себя интригана, тебе не идет. Так что же говорят уличные мальчишки?

− Я мало их слушал, больше горожан на рынке. А им нравится, когда выясняется, что у господ за душой есть пороки, притом такие, о которых порядочные горожане и думать стыдятся.

Ли понял, о каких пороках говорит Нио, и смутился. Он имел смутное представление о подобных вещах, но старался о них не задумываться.

− Надеюсь, народ не подозревает нас с тобой, – сказал он.

− Малы мы еще для таких вещей, хотя… – Нио озорно улыбнулся. – Я бы мог, но только с какой-нибудь пригожей служанкой. Подозревают не нас. И не народ, к сожалению.

− А кто же?

− Пойдем в твои покои. Негоже о таких вещах посреди коридора говорить.

Нио был прав, а внутри у Ли загорелось жестокое огненное любопытство – однако он не проронил ни единого слова, пока они поднимались в покои, никем не замеченные. Только когда они очутились в пустых комнатах, юный герцог обратил внимание на одежду своего друга – она состояла из старых обносков и рваных башмаков. Интересно, как его впустили во дворец в таком виде – снова герцог Эртон постарался? Все-таки, этот старый и брюзгливый человек не так уж и плох, каким кажется на первый взгляд.

Оба мальчика присели на стулья, Нио, потому что устал, а Ли, потому что не желал показывать своего явного нетерпения.

− Ходят слухи об особенных отношениях между пропавшими графами Шелтоном и Алленом, − произнес Нио вполголоса и почти без улыбки. – Один рьяный консилист кричал об этом едва ли не на весь трактир, куда нас занесло. Откуда ему знать, интересно? С виду вроде бы не западник. А их сестры, по его гнусным словам, грешат этим же.

− Как? – ахнул Ли. – Неанита Кэтрин и неанита Лилиан? Фрейлины Ее Величества?

− Именно.

− А разве это как-то относится к покушению на короля? Погоди, Нио, я совсем запутался…

− В том-то и дело, − горестно сказал Нио, утратив всякую радость, − что я ничего не узнал. И наше расследование никуда не годится.

Ли молча покачал головой – теперь ему отчаянно захотелось, чтобы герцог Эртон и герцог Анвар вместе с ними, двумя, объединили свои усилия и нашли преступника. Но, видимо, свершиться этому было не суждено.

Глава 14. Вилма Эртон

Волноваться и нервничать негоже для герцогини – это была одна из важных истин, внушенных Вилме отцом. И она старалась держать себя в руках больше года, но теперь пришла пора решительных действий – Вилма твердо решила стать женой благородного Гая, несмотря на скептическое отношение отца к его семье и на странности Ирвина Силивана, непременно желающего увидеть женой Гая северянку. Про реакцию герцога Эртона на столь возмутительно своеволие девушка старалась не думать, как и про возможный срыв ее замысла. Но, если все удастся, она окажется счастливейшей из фиаламских дворянок, и сердце Вилмы беспокойно трепетало от сладостного восторга, предвкушения скорой свадьбы с любимым человеком.

Сам Гай был осведомлен о том, что она под видом северной графини, как и в прошлый раз, явится в маленький замок Силиванов, и от него требовалось ничего не перепутать и не забыть. А уж Вилма все сделает правильно, как было задумано! Сияя от счастья, она легла спать вечером восемнадцатого дня месяца Осенних Заморозок, а утром получила письмо от Гая, свидетельствующее о его прибытии в Эртвест, и тонким, срывающимся от волнения голосом, велела собирать вещи и принести ей присланные женихом шелковые платья вместе с дорожным нарядом.

Ей уже доводилось примерять эти чудесные вещи летом, но тогда верилось с трудом, что они пригодятся – однако теперь Вилма точно знала, что удача не отступала на нее ни на минуту. Одна беда: в дорогу такую красоту ей надевать не придется. Для дальнего пути придется выбрать другое платье – тяжелое, темное, бархатное. Грех жаловаться, оно ей очень даже шло, в чем Вилма убедилась, оглядев себя в зеркало, но как же в нем будет душно.

О том, что оно, мягко говоря, старомодно, даже и вспоминать не хотелось.

Однако сильно Вилма переменилась за эти недели. Совсем недавно ее не беспокоило, как и во что она одета. По погоде? Удобно? Опрятно? Так чего же еще? Но теперь нужно произвести впечатление на родичей Гая и при этом выглядеть правдоподобно. Кстати, о правдоподобии. На севере, верно, уже выпал снег.

− Принеси еще плащ, – сказала она. – На меху выдры. И сапожки к нему.

Служанка замешкалась.

– Пожалуйста, поскорее.

− Но, госпожа, вам ведь будет жарко.

− Послушай, – строго сказала Вилма. – просто принеси плащ и сапожки.

Вилма знала, что ее поведению будут удивляться, что свита, которую она берет с собой, недовольна ее распоряжением – в дорогу одеться по-зимнему. Сейчас-то еще очень тепло, и зима, кажется, будет мягкая. Да еще и придется брать только потомков северян, которые знают тамошнее наречие – хорошо хоть таких в Эртвесте не так уж мало, иначе свита выглядела бы неподобающе ничтожной. Тогда можно оставить всякие надежды расположить Силиванов к себе. А Гай… как бы он ни любил ее, у него может не хватить мужества.

Когда Вилма закончила одеваться, вошла бледная тихая Вивьен с опущенной головой:

− Ты уже уезжаешь?

− Да, чем скорее, тем лучше. Удар на опережение.

− Кого же ты собралась ударить?

Пришлось смолчать. Действительно, кого? Каролину Ольсен, именем которой она назовется? Вилма хотела бы почувствовать вину перед ней, но никак не могла. У той пострадает репутация, Вилма же…

− Я ведь не смогу тебя отговорить? – спросила Вивьен.

− И даже не пытайся, − в ответе зазвенела твердой сталью решимость.

− Тогда да хранит тебя Творец и все слуги его.

И сестры обнялись на прощание. Когда они отстранились друг от друга, у Вивьен были мокрые щеки, а у Вилмы щипало в глазах. Пришлось поторопиться, дабы не растрачивать себя на лишнюю печаль, да и перед графом Силиваном следовало предстать веселой и бодрой, а потому больше Вилма не задержалась в своих покоях. Покидая поспешно замок, она не переставала чувствовать на себе прощальный взгляд обеспокоенной сестры, вышедшей следом на высокое крыльцо бесшумно, как кошка, но так и не оглянулась. Радостное нетерпение захлестнуло невольно Вилму Эртон, когда она оказалась в седле и распорядилась о начале пути.

Дорога между родовыми замками Эртонов и Силиванов предстояла и без того неблизкая, а Вилма решила еще более усложнить себе и свите задачу, обогнув через северный тракт поместья Шелтонов и Алленов. Живя в Эртвесте, северный герцог Мартин Дальгор, рассказывал им с Вивьен про этот путь, именно по нему он гнался за некой преступницей, и Вилма постаралась запомнить. Славно, если повезет и здесь их не увидит ни один человек.

Выпрямившись в седле, она задумчиво смотрела на бледную голубизну раскинувшегося над западным краем страны огромного неба, и размышляла о том, что сегодня же с ее девичеством будет покончено. На что не пойдешь ради любви! Отец не поймет и разозлится, Вивьен, верно, станет плакать, но Вилма хотела верить: ей удастся убедить обоих в том, что брак с Силиваном лучше, чем с опостылевшим троюродным братцем. А с другой стороны, помня бедную молчаливую мать Гая, подавленную и замкнутую женщину, Вилма опасалась оказаться в ее печальном положении, ведь Гай рассказывал ей: всем в семье заправляет Ирвин Силиван, держа в крепких руках каждого человека в поместье и столичном особняке – от собственной жены, до малолетних слуг. Сможет ли она, Вилма, хотя бы попытаться противостоять твердости и гордыне этого человека? А провести всю жизнь под именем Каролины Ольсен?

Хотя, вероятнее всего, после свадьбы, ее разоблачат, это лишь вопрос времени. Но по правилам консилисткой церкви сделать уже ничего будет нельзя, это и спасет Вилму Силиван от бед и бесчестья.

Все еще Вилма Эртон продолжала спокойно сидеть в седле и не обращать внимания на стремительно возникающий под одеждой липкий пот. Служанка оказалась права, но удобство сейчас не имеет никакого значения, и едва впереди показалась черная решетка кованых ворот, девушка звонко сообщила ехавшим следом за ней людям, что они приехали. О необходимости лгать знали те из них, кого захочет расспрашивать старый Силиван, как и необходимости хранить молчание перед другими людьми.

Расторопные слуги графа по другую сторону решетки ловко и быстро распахнули перед гостями ворота – Вилма въехала в них первая. Пути назад у нее больше не имелось.

− Приветствую вас, госпожа графиня, – услышала она почтительный возглас.

− Сообщите, что графиня Ольсен прибыла со свитой к своему нареченному, – быстро ответила она. – Полагаю, меня уже ждут.

Дальше началась привычная последорожная суета. Свита спешилась, и один из верных слуг помог сойти с коня графине – так она старалась называть себя мысленно, как будто это могло помочь не сбиться и не выдать себя.

Она стояла на плитах двора и смотрела, как уводят на конюшню их лошадей. Там их должны были почистить, накормить и дать воды. Лошади будут отдыхать. Подумав об этом, Вилма ощутила, насколько устала сама. А ей еще очень долго не придется отдыхать. Она так и будет напряжена, как струна… не порваться бы.

Явился слуга Силиванов и почтительно пригласил «госпожу графиню» пройти в гостиную. Слугам было велено пойти в людскую и там отдыхать – до распоряжений.

Вилма успела переглянуться с несколькими, то ли ободряя, то ли ища ободрения. Затем она проследовала за слугой. В замке все было так же, как в прошлый ее визит. Собственно говоря, почему что-либо должно было измениться? Ради невесты? Но вряд ли, очень вряд ли ради нее здесь будут осуществлять какие-то перемены. Вилма, признаться, не хотела ничего подобного, чтобы ради нее что-то меняли. Она предпочла бы, чтобы просто не стали менять ее. Но она знала старую премудрость – когда невестка уходит в чужую семью, она оставляет старые привычки в родительском доме.

За тяжелой дверью было тихо, только огонь в камине потрескивал. Должно быть, ее уже ждали.

Она вошла – и в нее сразу полетели взгляды, как камни. Она учтиво склонила голову и негромко сказала:

− Приветствую всех собравшихся.

Фраза прозвучала странно, но… ее ведь можно будет списать на привычки северянки, не совсем хорошо знавшей общие и западные традиции?

− Мы все рады вас видеть, милое дитя, – ответил старый граф, – надеюсь, вы благополучно добрались?

− Как нельзя лучше, – ответила «графиня». – Благодарю вас.

Она отыскала взглядом Гая, и он посмотрел на нее в ответ. Нежно и немного робко, как смотрит всякий влюбленный.

Дальше пошли дежурные вопросы о погоде, о дороге, о семье. Последних Вилма боялась, но Силиван – говорил почти один он – не спросил ничего такого, что поставило бы ее в тупик.

− Но я надеюсь, графиня, на брачную церемонию вы явитесь в более подобающем виде, – закончил старый Силиван. – То, что на вас сейчас, право, слишком уж буднично.

− У нас уже выпал снег, – ответила лже-Каролина, – и я оделась тепло и практично. Конечно же, я постараюсь выглядеть на свадьбе, как пристало невесте.

− Дерзкий ответ, – сказала в задумчивости темноволосая дама. Каролина помнила, что это мать Гая. – Вот уж действительно северянка. На юге в ответ на упрек девицы могут лишь извиняться и благодарить. И они не решаются прилюдно переглядываться со своими нареченными.

− А что они делают наедине с нареченными? – спросила старуха, жена Ирвина Силивана. Вилма еще в первый визит не могла понять, нравится ли она ей или пугает.

Свекровь захотела смутить невестку или своеобразно подбодрить Вилму, но ее старания остались напрасными; грациозно подняв голову, дама внимательно посмотрела на пожилую неаниту ясным темным взором, небрежно повела плечом. В этой семье каждый старался побольнее задеть другого, это уже стало понятно Вилме, однако идти на попятный слишком поздно. Может, ей повезет, и Гай сможет защитить ее от ехидства родственников, раз уже решился на лживый брак? Неважно. Слишком многое уже сделано ради их совместного счастья, и раз ей предстоит теперь жить в родовом поместье Силиванов, прохладном и сумрачном, то придется отрастить зубки.

− Наедине с нареченными они выполняют супружеский долг, − спокойно и четко произнесла Джан Силиван − теперь-то девушка сумела выудить из глубин памяти это имя, − как и следует достойным женщинам.

− Верно, − вмешался зачем-то граф Ирвин, − жаль, что вы, дорогая, оказались исключением.

Несмотря на природную смуглость, лицо Джан залилось алой краской, и она, опустив взгляд, поспешно отошла в другой конец залы, чтобы опуститься там, в кресло у камина. Вилма же, поймав на себе внимательный изучающий взгляд графа, почувствовала, как по спине бегут мурашки: верил он ее игре? Могло ли так случиться, что после заочной помолвки он узнал что-нибудь и пригласил невесту внука лишь для того, чтобы подготовить надежную ловушку? Но нет, это глупо, и потом, что он может сделать с ней, сорвав маску с вероломной лгуньи? Не так уж и много у Силиванов связей и денег, чтобы опозорить кого-нибудь, уничтожая репутацию, и потом, вряд ли ему будет угоден скандал…

Вилма умела мило сверкать белозубой улыбкой и опускать глаза, когда следовало, даже если в душе пылало пламя праведного гнева или больно кололи ледышки бессильной тоски, так же поступила она и сегодня, ни на минуту не опуская головы. До свадьбы она станет вести себя идеально, как и Гай, а потом все счастье этого мира станет принадлежать только им – и легкое касание теплой ладони любимого вдохнуло в нее абсолютную уверенность в этом. Убедившись, что граф, угрюмый виконт и обе графини ослабили свою строгую бдительность, влюбленные смогли обменяться счастливыми взглядами и незаметными подбадривающими кивками.

Верно, если бы Гай осмелился, он поцеловал бы ей руку прямо здесь, при всех. Но все-таки воспитание давало о себе знать, и они просто любовались друг другом. Ничего, это ненадолго. Скоро они вдоволь насытятся своим счастьем, выпьют его до дна, как самое лучшее вино, но пока они будут наслаждаться букетом, вдыхая аромат, и ждать, ждать, ждать…

Так долго, так страшно! В любое мгновение может случиться что-то, что разобьет все их надежды. И тогда… Не так больно не принадлежать любимому, как достаться другому.

Гай, верно, согласился бы с ней, если бы они могли высказать друг другу, что лежало на душе.

− Думаю, нашей гостье стоит отдохнуть с дороги, – молвил граф Ирвин. – Путь с севера не близок, и молодая графиня нуждается в сне и покое, не так ли?

− Благодарю вас, – ответила Вилма. – Вы правы.

− Тогда вам сейчас же покажут приготовленные для вас покои. Вы сможете располагаться, как пожелаете. Никто, – это слово граф выделил, – не побеспокоит вас, я сам об этом позабочусь.

И он посмотрел в сторону внука – а вот виконт Деметрий Силиван остался стоять с каменным лицом на месте и не вымолвил ни единого слова. Сложно было угадать его мысли и чувства, глядя в льдистые недовольные глаза, девушка не стала и пытаться.

Гай немного погрустнел, тревожно было и Вилме. Им препятствовали оставаться наедине, и это вполне объяснялось требованиями приличий… или подозрениями старого графа. Стоит ли тревожиться о последнем? Если и да, то лучше прятать свои чувства и мысли за спокойным выражением лица и милой улыбкой, и уходить неторопливым шагом вместе с молодой молчаливой служанкой по имени Айсун. Вероятно, камеристка неаниты Джан, недавно выписанная из Эн-Мерида, ведь недавно будущая свекровь Вилмы стала королевской придворной дамой, и ее отпустили на свадьбу сына.

Южные женщины ведут себя затравленно, уныло, кутаются в платки и шали, закрывают лица книгами, если в их сторону случайно посмотреть – об этом Вилме рассказывал отец. Ему ли не знать, как ведут себя все женщины Фиалама! И чудо, что они с сестрой не родились бастардами от одной из его многочисленных любовниц, но сейчас грешно о том мыслить. Герцог Эртон все еще в столице, писем от него нет, и как знать, может он и вовсе не вернется домой… Глубоко вздохнув, Вилма мысленно заставила себя прекратить предаваться унынию, и наслаждаться новой жизнью, пусть и не настолько роскошной, как в родовом замке. Графы Силиваны уже пол-кватриона влачат бедноватое существование, неведомо какими средствами зарабатывая на картины, оружие и изящные статуэтки, и она, герцогиня Вилма Эртон, знала, на что шла, отправляясь сюда. Значит, так тому и быть – она вынесет бедность, прикрытую фальшивым блеском, придирки свекрови Джан, заносчивую насмешливую старуху, пристальное внимание графа, человеческие пороки и прочую грязь. Ну а Гай ей в этом поможет.

Тем временем Айсун опустила голову в черном платке и открыла перед герцогиней дверь просторной светлой комнаты, и та решительно сделала шаг вперед. От ее прежних покоев обстановка отличалась поразительной простотой: большая кровать с пологом, дубовый стол и стул, сундук под вещи, и пушистый ковер. Ни украшений, ни книг, да и на что в общем-то было надеяться Вилме в замке, где живут такие люди?

Какие именно, она точно не смогла бы ответить даже самой себе, однако понимала, что граф Силиван – человек непростой, а его жена и невестка знают явно больше, чем хотят сказать, и даже Гай… Но нет, прочь дурные мысли, любимый человек точно не может быть злым или жестоким. Вилма не сомневалась, что знает об этом наверняка.

− Хорошая комната, − произнесла она нараспев, застыв возле стола. − Кто-нибудь жил здесь раньше? Надо полагать, женщина? Ведь Силиваны не принимают гостей, да и гостевые покои не рассчитаны обычно на одного человека, верно, Айсун?

Смуглая женщина вздрогнула и потупила взор.

− Я не знаю, госпожа, − сказала она быстро. – Возможно, покойная матушка графа.

− Славно, − кивнула Вилма. – А теперь давайте договоримся: вы ничего не говорите про меня своей госпоже, а я не мучаю вас придирками.

− Да, неанита…

− Ступайте. Мне нужно побыть одной и освоиться.

− Ваши вещи скоро принесут, − пролепетала несчастная испуганная чем-то камеристка, и поспешно выскочила за дверь.

Вилма вздохнула и принялась медленно расстегивать шубу, прислушиваясь к шагам и звукам за дверью. Но ничего, привлекшего ее внимания, не обнаружила, и очень скоро смогла добраться до платка, дабы стереть с висков и лба струящийся пот. Опасное дело началось, и Вилме оставалось лишь надеяться, что оно станет первым и последним риском в ее жизни.

Глава 15. Грета Ларсон

С того дня, как в гостиницу «Четыре дороги» заявлялся неизвестный нахал и угрожал Грете то ли убийством, то ли похищением, минуло примерно десять дней, а она так и не успела испугаться. Переезжать с место на места у женщины никакого желания не было, тем более по мелочному поводу, а Лизель и Жаку она естественно ничего не сказала. Посвятить в свои беды пришлось только Сюзанну, девушка не болтлива и умна, но пока не явилась в гостиницу в темном плаще с капюшоном, сделать это казалось невозможным.

Мирно и серо тянулся двадцать пятый день месяца Осенних Заморозок. В окна звонко ударяли капли дождя, стекая потом мутной влагой на деревянные рамы, Гретхен пересчитывала выручку, Жак беззаботно играл с котом, а Лизель заигрывала с единственным посетителем зала. Остальные все исчезли: кто ушел, расплатившись, а кто остался спать наверху или там же играли в карты. Некого было ждать. Скрипнула дверь, Грета едва сдержала нервную дрожь и сурово глянула на мокрую фигуру в плаще.

− Здравствуйте, − донесся чистый девичий голос, едва успела Грета что-то понять.

− Госпожа Сюзанна! – воскликнул Жак, вскакивая, и обиженный от резкого падения Матти, зашипел. – Это вы?

− Тише, − одернула мальчишку Грета, а потом засуетилась. – Сюзанна? Что же вы под дождем пришли? Осенью так и простыть недолго.

− Боялась слежки, − откликнулась та, откидывая капюшон с лица. – Но вы не беспокойтесь, я почти не вымокла.

Грета не поверила и велела Жаку принести горячий травяной чай, а сама предложила повесить промокший плащ девушки возле печи, и та не стала спорить. Вид у Сюзанны Лефевр был немногим лучше, чем в тот мерзкий день, когда Грете пришлось едва ли не силой выставлять вон из гостиницы ее обидчика. Генри Холт, что ли? Хоть бы убили его на войне, изверга этакого! Жаль, что такие сами, как правило, не лезут в пламя, толкают других, добрых и совестливых людей, вроде Шона Тейта, а те и рады считать участие в войне честью.

Наверное, славно, что Грета не воевала, но находилась к минувшей войне настолько близко, как только может раненый в голову – к смерти. И чего она тогда пыталась добиться, безуспешно занимаясь маркитанством ради фиаламской армии, раз та война ничего не решила? Сейчас шла следующая, не менее кровопролитная, и тоже с аранийцами. Грете очень хотелось верить, что Фиалам сильнее Арании, однако подобные мысли слепы, куда сложнее обдумывать истинные причины войны.

Чего хотят аранийцы на самом деле?

Связано ли это с кражей королевской реликвией, и той ряженой девицей, за которой, если верить слухам, почти год назад погнался северный герцог, прямо из этой гостиницы? Грета предпочитала не знать таких сведений, но лишь для разумной осторожности. Если кто напоит ее допьяну или станет пытать, она не расскажет ни о своих догадках, ни о чужих словах, просто потому, что не задумывалась над тем. А надеяться, что теперь ее оставят в покое, нельзя, особенно после того жуткого визита. Боялась Грета не за себя – за мальчишку с девицей, служивших ей, за посетителей, за гостиницу, в конце концов, которую могли и спалить запросто.

Только отказать скромной просьбе о помощи, со стороны Сюзанны, она как не могла, так и не может.

− Не желаете ли бриоши? – спросила Грета, присаживаясь напротив молчаливой камеристки. – Или печенье какое?

− Благодарю, но нет, − откликнулась Сюзанна, еще ниже опустив голову. – Сейчас не до сластей.

− Вот как? – голос у Греты дрогнул и обрел испуганную хрипотцу, но она быстро смогла взять себя в руки и внимательно взглянуть в побледневшее лицо гостьи. − Что-нибудь стряслось?

− Нет. Но во дворце до сих пор ходят злые толки про ту историю с нашим проникновением во дворец, − чуть помедлив, объяснила Сюзанна. – Ее Величество сделала мне внушение, и… о том стало известно моей бабушке.

− Вы находитесь во власти своей бабушки?

− После того, как скончался дед, она – единственная, кто опекает меня, − не поднимая головы, быстро проговорила девушка, а затем быстрым движением заправила за ухо рыжую кудрявую прядь. – Разумеется, она стала волноваться и учинила мне целый допрос насчет всех, с кем я имела честь находиться той ночью. Молодых Найто и Тайто она назвала глуповатыми прохвостами… хотя я пыталась возразить, что это взаимоисключающие слова. Видите ли, Грета, человек может быть либо глуповатым, либо отъявленным простецом.

Грета понимающе кивнула, хоть придерживалась иного мнения. Исходя из подслушанного между графами Силиваном и Холтом, они оба являлись именно такими. Трусливые хитрецы, загнанные в угол людьми, от которых зависят, и даже она, Грета, простолюдинка с северо-запада, знала, что к чему. Деметрий Силиван явно побаивался кого-то из своей родни, неприятного и влиятельного человека, а Холт лебезит перед сюзереном, особенно уже попавшись на какой-то проделке. Подробностей Грета не знала, не ей и судить об остальном.

Подперев щеку рукой, она медленно размешивала колотый кусочек сахара в остывающем чае, и лихорадочно размышляла, не могут ли эти люди навредить еще и Сюзанне? Да уже ведь навредили, похитив бедняжку во время празднования Новолетья, куда уж больше, казалось бы?

− Бабушка сказала, − продолжала щебетать оживившаяся красавица, − что я сильно рисковала, да и вы тоже. И что она хотела бы с вами познакомиться.

− Чудесно, − мрачно подытожила Грета, выразив этим коротеньким словом истинное отношение к такой затее. – Кем же является ваша бабушка?

− Мещанка.

− А имя?

− Леона Лефевр. В молодости она тоже была камеристкой, − развела узкими ладошками в черных перчатках Сюзанна. – Матушка умерла от родильной горячки, слишком рано, ей не исполнилось и семнадцати, а отец сложил голову на войне. Он был простым солдатом.

− Да, − вздохнула Грета, и к глазам подкатили злые слезы, − много тех несчастных. – Но еще больше тех, кто рвется умирать сейчас. Так для чего же я нужна Леоне Лефевр?

− Вы заинтересовали ее, − растерялась Сюзанна.

И Грета поняла и поверила, что подруга действительно ничего не знает, не притворяясь и не кокетничая в попытках сменить тему. Она поверила ей, подлила в обе чашки еще чаю, и стала слушать дальше, заострив внимание на личности таинственной Леоны, и стараясь не перебивать. Хотя чем длиннее тянулась речь камеристки, тем сильнее казалось, что это невозможно. Слова готовы были сорваться с языка сию минуту несколько раз, только Грета одергивала себя мысленно и слушала дальше.

Из подробного рассказа Сюзанны выходило следующее: бабушка Леона являлась женщиной суровой, насмешливой, резкой, однако с хорошими людьми она вела себя душевной. Грете не понравилось это уточнение – с чего бы ей, бывшей маркитантке, прослыть порядочной дамой? Но… Что сделано, то сделано, раз однажды посмела пробраться во дворец и избежать заключения в Апимортен, придется платить, как это говорят при дворе, репутацией. Едва Грета подумала об этом, как распахнулась входная дверь от сильного толчка, и за спиной низкорослой худой гостьи раздался шипящий шум льющегося дождя. Сдернув резким движением капюшон того же черного, что и у Сюзанны, плаща с головы, старая женщина заприметила взволнованного Жака и поспешила избавиться от промокшей насквозь ноши.

Леона Лефевр оказалась живой и бойкой, несмотря на морщинистое лицо. Голубые глаза горели пытливым огнем, а в непослушных седых волосах еще остались яркие пряди, и, в отличие от подавляющего большинства старух, которых Грета могла в прошлом видеть или знать, Леона не принялась тут же брюзжать, отчитывая несносную наглую молодежь. Прежде чем подойти к столу, за которым сидели притихшая внучка и растерявшаяся хозяйка гостиницы, она окинула зал цепким взором, и, судя по всему, осталась довольна. Точно не разочарована. Хорошо, что Лизель отошла в кладовку – на пожилую гостью она могла бы произвести впечатление легкомысленной девицы.

− Чего изволите? – быстро спросила Грета, встав с жалобно скрипнувшего стула.

− Вина горячего, − откликнулась старуха грудным теплым голосом, − да специй побольше.

− Ступай, Жак, − на всякий случай Грета не стала оборачиваться к мальчику, − повесь плащ сушиться, да исполняй, что велено.

Мальчик молча удалился быстрым шагом, то ли испугавшись, то ли поспешив рассказать Лизель о странной гостье. Грету это почему-то не беспокоило, она переводила взгляд с бабушки на внучку, пытаясь найти сходство. Разве только одинаковые глаза – голубые и горящие пылкой лучистой хитростью, будь Леона моложе, вполне показалась бы Грете матерью Сюзанны, а не бабушкой.

− Интересное у вас здесь место, − произнесла Леона Лефевр, помедлив, − и дела здесь творятся чудные. Я уже сказала своей внучке непутевой, о том, что лазить по дворцу – не шутка, скажу и вам. Когда я служила камеристкой, покойная королева Бенедикта еще только успела на свет появиться, а вот покойному королю Антуану уже исполнилось года три или четыре – так по дворцу ходили такие дикие слухи…

Сюзанна переменилась в лице и стиснула края серой скатерти в кулаках, но промолчала, ее не смущала ни ересь бабки, ни возможное подслушивание кем-нибудь.

− Какие? – уточнила Грета, меньше всего на свете желая услышать ответ.

− Да всякие, − хмыкнула Леона, даже не подумав понизить голос. – Например – что явился из Мертвой Пустыни последний король Норманден – тот, что отступник и монах, да и снасильничал бедную королеву, вот и родился Антуан. Но это все вздор, конечно, дворцовых сплетников быстро от двора отлучили, одного и вовсе на полгода в Апимортен упекли.

− И что дальше? – Грете все меньше нравился этот разговор, но она старалась сохранить настолько ровный тон, насколько могла. – Я не сплетница, да и Сюзанна, думаю, тоже…

− Даже если и так, дорогая моя, − невежливо оборвала ее Леона, − здесь народ собирается всякий. К вам уже заходили недовольные вашим подслушиванием, верно?

Спрашивать, откуда узнала старуха, не имело смысла, ведь Сюзанна разболтала, не иначе, так что Грете оставалось пожать плечами с самым спокойным видом. Подоспевший расторопный Жак принес Леоне ее вино, и та стала им наслаждаться, совершенно забыв о недавней болтовне. Что же, чего-то подобного стоило ждать, учитывая последние события. Заигравшись в шпионку, Грета успела забыть, что не должна высовываться дальше своей гостиницы, однако надо же как-то попытаться спасти Фиалам?

Особенно, если маркитанство нельзя считать такой попыткой.

От напряженных горьких мыслей Грету отвлекло громкое урчание пушистого Матти, легко запрыгнувшего к ней на колени – живое тепло согрело ее и обрадовало.

− Мяу, − коротко сообщил кот, с подозрением глядя на Леону.

Та не обратила на него внимания.

− Я хоть и старая, − ворчливо добавила Леона, попивая вино, − но многое помню. Ходы, коридоры, комнаты, так что если вам в следующий раз захочется пробраться в чей-нибудь кабинет, обращайтесь ко мне. По крайней мере, помогу вам не наследить и не попасться.

− Бабушка!.. – охнула смущенная и пораженная столь смелым предложением Сюзанна, покраснев до корней волос.

− Бабушка, − хмуро подтвердила та, покосившись в ее сторону. – Сидеть в Апимортен − невелика радость, знаете ли. Но не унывайте, − повернувшись к Грете, Леона внезапно, с молодым задором, подмигнула ей, − теперь мне и самой интересно узнать, что там творится. Без моего ведома только больше не лазайте.

− Да сейчас и незачем, − наконец смогла вставить нужное слово Сюзанна.

− А я на будущее. И да, еще… Не берите с собой тех восточных мальчишек, − со знанием дела посоветовала Леона. – Юнцы слишком громко топают.

Сюзанна ничего не сказала, а Грета молча признала правоту старой женщины.

− Послушайте, − проговорила она, немного поразмыслив и вспомнив одну неприятную вещь, − если вы решили помочь нам, то немного опоздали. Меня выживают из города, велят закрыть гостиницу, а я, хоть и не робкого десятка, но, сами понимаете…

− Не понимаю, − отрезала Леона и ее успевшее стать добродушным лицо помрачнело. – Бежать решили?

− Ох, я уж и не знаю, что делать, − пришлось признаться и бессильно опустить руки на колени. – Уезжать из города причин нет, только кому от меня, мертвой, польза?

− А вы не бойтесь. Убийство ваше слишком заметно станет, гостиница закроется. Толки дурные пойдут о преступниках, так что им это невыгодно, − рассудила Леона, и Грета поняла, что бабушка Сюзанны очень даже неплохая женщина. – Да и я подсоблю со своей стороны: посоветую гостиницу хорошим людям.

− Каким?

− Хорошим, − с нажимом ответила старуха, и всякое желание расспросов пропало. – Они защитят вас, если понадобится.

Грета с надеждой кивнула, и внутри у нее разлилось ровное тепло от долгожданного спокойствия. Ведь Сюзанна – человек надежный и порядочный, и вряд ли ее родственница станет лгать, обманывать, ведь, если вдуматься, у Леоны и цели нет такой. А хорошие люди нужны во все времена. Вспомнился вдруг бедный бастард Шон Тейт, заступившийся за нее и Жака перед Холтом, и Грета призадумалась: жив ли тот юноша еще или пал на войне?

− Спасибо вам, Леона, − радостно сказала Грета, улыбнувшись. – Буду вам обязана.

− Не стоит, − отмахнулась та. – Безопасность Фиалама – наша общая цель, кем бы мы ни были.

− А что потом? – задала Сюзанна встревоженный вопрос.

− Если не поймают всех преступников к концу года, − заявила решительно старая женщина, − мы втроем отправимся во дворец. Снова.

Глава 16. Ли Найто

Каждое утро Аминана Анвара начиналось с чашки крепкого ароматного чая из бодрящих трав, неплотного завтрака из хлеба с сыром и яичницы, а потом он снова пил чай и умывал руки в розовой воде, поднесенной верным Хасаном. Служба во дворце после покушения на короля текла тихо и не слишком-то спокойно, ведь никогда не знаешь, насколько лихие выпады и удары готовит тебе судьба. Адис не присылал вестей из Эн-Мерида, не писала Анвару и мать, а Гай Силиван еще не вернулся из родового поместья. Должно быть, свадьба мальчика затянулась или возникли какие-то иные проблемы, но о нем Аминан старался не думать. И без того проблем да тревог было предостаточно, а иной раз он вообще жалел в глубине души, что назначил тихого юношу из странной семьи своим порученцем.

Всему виной стало его мимолетное желание защитить сына Джан от его семьи, но чем дальше шло дело, тем сильнее Анвару казалось, будто Гай в том не нуждается вовсе. С одной стороны, это верно – рано или поздно любой юнец должен возмужать и перестать прятаться за спинами других людей. С другой же – мысль о том, что он будет воевать где-то вдали и возможно погибнет, что принесет Джан новые страдания, жестоко терзала Аминана. Однако сегодня, в тридцатый день месяца Осенних Заморозок, он не успел допустить даже мысли о Силиванах – в его покои без приглашения заявился гвардеец, временно получивший обязанности Льюиса Холта после попадания последнего под подозрения, и, нагло отодвинув Хасана, что пытался заступить ему дорогу, прошел в обеденную комнату.

− Чем обязан? – медленно спросил Анвар, вытирая влажные пальцы о льняную салфетку. Времени и сил на злое возмущение поведением гвардейца попросту не осталось.

− Господин герцог Анвар, − хрипло проговорил высокий румяный мужчина в строгом мундире, − Его Величество велел вам немедленно явиться в покои Востока.

− По какому же, позвольте узнать, поводу? – а вот теперь низкий голос Аминана наполнился усталой злостью, готовность зарычать мешала трезво мыслить. – Между прочим, вы ведете себя излишне нахально для вашей должности. Может, она вам надоела?!

По моложавому лицу проскользнуло непонимание, его сменил легкий страх.

− Прошу прощения за вольное вторжение, господин герцог. Но Его Величество просил передать, что дело не терпит отлагательств.

− В самом деле? – Хранитель Юга медленно поднялся, не отводя пристального, и наверняка тяжелого взгляда с лица посланника. – И что же случилось?

− Вчера в два часа пополудни Его Величеством лично были арестованы двое пажей из Донгмина. За проникновение в рабочий кабинет Деметрия Силивана он задержал их и передал дворцовой страже. Сообщить вам приказа не было, ведь вы отвечаете за безопасность Его Величества Моранси, но не за все события во дворце.

− Король так и выразился? – мрачно спросил Анвар, с трудом удерживаясь от закипающей злости.

− Да, господин герцог.

Буря ярости в душе тут же улеглась, ведь королю можно говорить, как он сочтет нужным. А его, Анвара, дело – защищать. Все верно сказано и сделано.

− Где сейчас эти пажи? – спросил он, накидывая на плечи поданный Хасаном придворный камзол. – В Апимортен?

− По закону им надлежит пребывать там, − кивнул гвардеец с облегчением, явно осознав, что гнев южанина пройдет мимо его головы, − однако король сказал, что пока вина не доказана, герцог Ли Найто и виконт Нио Тайто будут находиться под надзором в Восточном крыле.

Услышав знакомые имена, Аминан Анвар прибавил шагу. Неужели ему до конца дней своих предстоит спасать угодивших в беду глуповатых мальчишек, дабы искупить свое давнее преступление? Черт побери, он и так платит за содеянное каждым днем проклятой одинокой жизни, покинутый любимой и другом, так что же Творцу нужно еще?! Увы, ответить на немой вопрос Аминана было некому – пришлось спешить, задыхаясь, а перед тем, как стоявшие возле дверей в Восточное крыло полдюжины гвардейцев распахнули перед ним тяжелые двери, понять: он сам делает свои выборы, и незачем винить в них судьбу и Творца. По глазам больно полоснул яркий цвет немногочисленных алых драпировок вкупе с серебряными. Последних гораздо больше, красная ткань всегда стоила дороже.

Все темные двери, ведущие из узкого коридора в Восточном крыле, были плотно закрыты и сперва показались Аминану огромными черными пятнами, но это лишь с непривычки. В сопровождении подскочившего юркого лакея он решительно шагнул в одну из них, и увидел расстроенных унылых мальчишек. Одному из них неполных семнадцать лет, второму не исполнилось и четырнадцати.

− Господин герцог Анвар! – вскочил Ли Найто и у него сверкнули глаза от радости и надежды. – Я рад вашему прибытию.

− Боюсь, не могу сказать того же, − сурово отозвался южанин, и покосился на лакея. – Оставьте нас.

− Слушаюсь.

Звук хлопнувшей двери заставил притихшего виконта Тайто, обычно говорившего больше своего друга, вздрогнуть и посмотреть на Аминана с легким испугом, быстро проскользнувшим по смуглому лицу юноши. Боялся ли тот возможности угодить в одну из камер Апимортена или просто молчал, выжидая нужного момента? Вопрос крайне занятный, но пока южного герцога волновало иное.

− Я, как начальник личной охраны Его Величества, − начал Аминан, то окидывая тяжелым обвиняющим взглядом провинившихся, то оглядывая драпировки и неброские украшения, − желаю узнать, по какому праву вы пробрались в закрытый кабинет отъехавшего из дворца по семейным обстоятельствам виконта Силивана?

− Его Величество не так все понял! – громким дрожащим голосом ответил Ли Найто.

И, разумеется, солгал. Тогда Аминан обратил взор к хмурому Нио – уж этот-то поумнее и не должен хитрить, если заранее ничего не придумал.

− Боюсь, − серьезно проговорил молодой виконт, не отводя спокойного пристального взгляда от южанина, − что мой друг и сюзерен ошибается. Его Величество понял все верно.

− И что же вы скажете в свое оправдание?

− Это была новая попытка отыскать улики на Силиванов и Холтов. Ведь недаром неано Льюиса не выпускают из дворца, хоть и недостаточно хорошо охраняют. А неано Фрэнсис Эртон, судя по всем его действиям, боится поверить в предательство своих вассалов – поэтому велел нам не совать носы в чужие дела и сидеть тихо. Но раз расследование уже начато…

− Оно начато не вами! – прорычал Анвар.

− И все равно мы желаем быть полезными, − уныло отозвался Ли.

− Поэтому, − Нио даже не глянул в сторону печального друга, − мы решили помочь вам и дворцовой страже, даже если вы этого не хотите.

− Кто вам сказал, будто бы я не хочу? Что за странные вещи вы рассказываете, неано Тайто?

− Известно от вашего порученца, − позволил себе ухмыльнуться наглец. – Того вы не подпускаете к расследованию и на четыре локтя.

Аминан Анвар шумно выдохнул – пора было принимать решение и беседовать с королем о лучшей участи для арестованных восточников, а он пока видел лишь один вариант. Оставить обоих под домашним арестом, как и Холта, но не из-за подозрений в помощи государственным преступникам, а лишь их безопасности ради.

− Мне очень не нравятся ваши затеи, молодые люди, − заключил он, выждав, пока ярый гнев уляжется, и мысли обретут прежнюю ясность. – Не хочется верить в вашу связь с заговорщиками, однако выход из дворца вам, скорее всего, будет закрыт до конца расследования или вашего обучения. Возможно, Его Величество пожелает применить к вам более строгую меру наказания, и я не вправе буду его переубеждать.

− Воля ваша, − быстро кивнул Нио в ответ. – Только в этот раз камеристка Сюзанна Лефевр и хозяйка гостиницы не были с нами заодно – они вообще не имели понятия о нашем замысле.

− А граф Льюис Холт, − добавил Ли тихо, опустив голову, − не так давно покидал замок обманом, и через несколько часов вернулся. Я сам видел. Лучше усилить его охрану.

Вот оно что. Призадумавшись над тем, следует ли передать эти сведения королю или хотя бы недальновидному старому Эртону, расставившему людей возле комнат своего неверного вассала, Аминан решил в итоге не торопиться с выводами. Попрощавшись с восточниками, он оставил их покои и велел собравшимся возле дверей солдатам охранять как можно бдительнее. Слуги герцога и виконта живут в том же Восточном крыле, стало быть, юноши не останутся наедине со своей бедой. А пока, хотя бы до зимы, их стоит держать подальше от опасных соблазнов.

Аудиенция у короля оказалась кратчайшей – Виктор Моранси просто согласился с мнением Анвара и намекнул, что стоило бы искать покушавшегося на него человека скорее. Скрепя сердце, Аминан поспешил торопливо оправдаться невозможностью установить тайную личность мерзавца. Сойтись решили на том, что восточники просидят взаперти до зимы под предлогом их дурного поведения и под угрозой изгнания из столицы в родовые земли – и лишь тогда совесть южного герцога стала чистой.

Глупо тешить себя молчаливым оправданием, будто такое решение улучшит судьбы многих, Аминан и не пытался, ведь на следующий день стоило проведать гостиницу «Четыре дороги», потолковать с его хозяйкой. Кто знает, может, ей известны сведения про Силиванов и Холтов, о которых не ведали мальчишки? Так что он вернулся к себе, переоделся в зимний наряд и сапоги, а потом направился уверенным шагом в конюшню – происходящее во дворце стало нравиться Анвару еще меньше. Будет ли когда-нибудь порядок и благодать в этой бедной стране?

Вскачь легко добраться до гостиницы, учитывая суровость ветреного утра – никто, кроме отчаявшихся торговцев и редких бродяг не желал мерзнуть. И славно, стало быть, удастся поговорить с Гретой Ларсон без посторонних ушей. Аминан вздохнул по этому поводу с облегчением, остановил коня и передал его на милость здоровому детине-конюху, работавшему в этом заведении из красного и серого камня еще и охранником, а сам неторопливо прошел внутрь.

И не увидел ничего необычного. Простой сероватый зал с маленькими окошками, выметенным полом, чистыми столами, улыбающаяся светлоглазая девица с тугой косой, суетливый мальчик-слуга и около десяти смеющихся пьяниц, усевшихся в углу. Похожие обстановку и лица герцогу Анвару доводилось видеть в иных тавернах, гостиницах, кабаках… А где же Грета Ларсон?

− Чего изволите, господин? – взволнованный мальчишка мигом оказался рядом, низко поклонился.

− Изволю потолковать с хозяйкой заведения, − кривить душой Анвар не захотел. − Позови-ка мне ее.

− Сию минуту… − растерявшийся слуга тотчас упорхнул подобно испугавшемуся случайного движения птенцу.

Глядя ему вслед, Аминан испытал одновременно веселье и гадливость – ведь не злющий же он стражник с городского рынка, готовый избить в кровь случайно подвернувшегося под руку беспризорника. Разве он выглядит так ужасно, что теперь его боятся даже дети? Мысли резко метнулись, как от порыва ветра, к дорогой Кими Корито, и он огорчился еще сильнее, вспомнив, что час назад собственноручно отправил ее племянника под замок.

Слова порученца о южанах со звериными повадками всплыли в горькой памяти – стало тошно. Только разве же можно оставаться чистым и непорочным, пытаясь защитить короля и желательно всю страну от большой беды? Без жертв не обойтись, пусть даже в его, Аминана, власти приложить старание к уменьшению числа невинных пострадавших.

Пока еще не стряслось ничего дурного. Никто не погиб и не пропал без вести – при этой мысли Анвару захотелось зло расхохотаться. Действительно, никто.

Кроме убитого им юноши из вассал.

Кроме пропавших невесть куда графов Аллена и Шелтона.

Кроме едва не похищенной королевской камеристки.

И после таких неприятных размышлений оставалось лишь тяжко вздохнуть и поднять глаза на подошедшую неторопливо хозяйку заведения, Грету Ларсон, с которой Аминан раньше никогда не встречался. Невысокого роста русоволосая женщина в неярком шерстяном платье и накинутой на плечи серой шали смотрела на него внимательно большими светлыми глазами. Талнорка или эртвестка? Да пустое это, незачем вызнавать лишние факты. Женщина эта, видно, одних с ним лет, только более проницательна.

− Здравствуйте, сударыня, − сказал он просто. – Я – герцог Аминан Анвар.

− Чем обязана? – поинтересовалась она без обиняков и лживого заискивания, и это понравилось Аминану.

− Мне необходимо узнать, бывал ли в вашей гостинице граф Льюис Холт. Несколько месяцев назад он был отправлен под домашний арест, и, если верить двум молодым восточникам, которые вам, скорее всего, знакомы, тайно покидал дворец.

− А мне нечего вам ответить, − Грета бессильно развела руками и одарила его прямым серьезным взглядом. – Слишком много невнятных угроз за последний год обрушилось на меня и моих слуг, чтобы я осмелилась откровенничать с кем-то малознакомым. Откуда мне знать, не следят ли за вами, господин герцог, шпионы? Заговорщики, коим не по душе мое заведение и я лично, ведут слежку. Говорить опасно.

− Значит, он был здесь! – легко догадался Аминан. – У вас!

− Все возможно, господин герцог. Я не слушаю разговоры постояльцев, − ответила женщина с нажимом, и до него, наконец, дошло: она нарочно отрицает очевидное, желая избежать дальнейших проблем, а сама дает ему понять, что все так и есть.

− Хорошо. Благодарю за ответы.

Простившись с Гретой Ларсон, Аминан поспешил покинуть заведение. Значит, Льюис Холт приходил сюда, временно сбежав из-под ареста, и вел какие-нибудь беседы с другим заговорщиком, а шустрые юнец с Востока успел его заметить? Интересная складывалась, однако, картина! Не угрожай хозяйке гостиницы смертельная опасность, она смогла бы многое поведать герцогу Юга и суду, только пока придется довольствоваться малым.

И потому Анвар одарил конюха парой серебряных уров, взлетел в седло и вернулся во дворец, где поспешил написать письмо Адису Бедилю – если друг поскорее вернется из Шавая в Вету, то вдвоем они скорее распутают плотную нить странных преступлений, сбившуюся в огромный клубок.

Глава 18. Ирвин Силиван

Худшие опасения графа Ирвина Силивана и его честолюбивых замыслов потихоньку начинали сбываться, только если в самом начале развала планов он держался на редкость легкомысленно и насмешливо, потом стало поздно даже улыбаться жене. И при всем этом Ирвин не желал считать себя проигравшим, ведь начало войне лишь недавно рассекло крепкую связь между Силиванами с Бедилями и всем остальным Фиаламом. Чета Мейсонов трагически скончалась, их единственный сын может умереть на войне, Аллен и Шелтон уничтожены лично графом Силиваном, а хозяева западной части Фиалама, Фрэнсис и Энтони, рассорились из-за глупых размолвок, так что Эртвест был почти в руках Силиванов.

Только пока на троне сидит Моранси, они не получат ни пиана Эртвеста, ровно как и Бедили – ни пиана Эн-Мерида. Думать об этом становилось все труднее, признавать себя не блестящим политиком, только Ирвин – не глупый юнец, чтобы злиться из-за этого. Все, что недостижимо, может быть открыто, найдено, завоевано, если только не питать ложных надежд и не идти на попятный в минуту сомнений. А пока стоило сосредоточиться на главном – свадьбе внука на Каролине Ольсен, пусть даже в том, что это настоящая Каролина, Ирвин очень сомневался.

Давно минувшая помолвка заставила его насторожиться, поскольку слишком сильно приехавшая белокурая девушка напоминала нежным лицом прекрасную северянку Хелену Эртон, в девичестве Винтер. Злые языки поговаривали, что она не слишком любила мужа и смотрела сквозь пальцы на его похождения в чужие постели. А иные твердили, что эта достойная женщина услышала неприятные шепотки глупых слуг об изменах герцога, рожая дочерей. И, когда началась родильная горячка, от охвативших ее горя и досады не стала бороться за жизнь.

А может, Ирвин ошибается, и Каролина Ольсен приходится дальней родственницей Винтерам? Откуда знать ему, почти всю жизнь после армейской службы просидевшему в родовом поместье, как сыч? Ощутив острый укол самолюбия, Ирвин с досадой вздохнул и вспомнил, что уже все готово к свадьбе, а начнется она через несколько часов – едва явится священник и пробудятся жених с невестой. Шумный и богатый праздник не устроить, не по карману Силиванам такое веселье. Сразу после свадьбы молодожены и Деметрий с женой поедут в Вету, а графу с графиней предстояло остаться в Эртвесте и принимать Бедилей в гости.

Предавшись минуте сентиментальности, Ирвин вспомнил, как женил на Джан Бедиль младшего сына и с какими постными физиономиями оба они плелись к алтарю. Зато внук и его невеста, кем бы она ни была, без сомнения, превзойдут все ожидания. О да! В старческом сердце шевельнулись давно забытые теплота и радость, и он даже смог слегка улыбнуться, пробуждая в сонной памяти неясные мысли о прошлом.

Однако в это утро следовало думать о настоящем и только о настоящем.

Заставив себя оторваться от мягкой постели, кресла, стула и вообще всего, заставляющего медлить, сонливо смыкая веки, граф велел подать его парадный костюм родовых цветов Силиванов. Черные штаны и камзол, расшитый золотыми нитями, под которым скрывалась белоснежная рубаха – особой роскошью не похвастаться, благо, что на свадьбу не приедет даже Якоб Ольсен. Молодого человека настолько задержали дела, что присутствовать при венчании родной сестры недосуг – ну что же, это на его совести.

Или на совести Вилмы Эртон.

Хитрая девчонка не в отца пошла и даже не в мать, а может, научилась интригам по любовным романам, но Ирвин все еще сомневался в обмане невесты внука. Скорее всего, последний год сделал его слишком мнительным и тревожным, нужно это исправлять, пока не явилось старческое безумие.

С этими мыслями он неспешно спустился к завтраку и обнаружил, что собравшиеся за длинным столом члены семьи, включая Каролину Ольсен, успели празднично одеться. Это правильно, тянуть время было бы нелепо, ведь священник, отец Ансельм приедет сюда в непогоду не для того, чтобы ждать. Так что, обменявшись быстрыми скупыми приветственными фразами, они все начали есть, а Ирвин между делом старался наблюдать за женихом и невестой. Только они не одаряли друг друга пылкими взглядами и вообще не смотрели в сторону друг друга, так что вскоре занятие графа оказалось неуместным. Жена, невестка и внук подавленно молчали, Деметрий ожидаемо хмурился – впрочем, все было как обычно. Надо бы позднее напомнить Джан, чтобы она не привыкала к положению придворной дамы возле королевы, откуда ее столь не вовремя, как ей казалось, увезли, ведь рано или поздно Моранси свергнут, и тогда…

А чему бывать?

Смерть Виктора Моранси просто обязана пройти в виде казни, как и кардинала и родителей королевы, самой же Камилле Инам-Моранси предоставят справедливый выбор. Южане не забудут ее принадлежности к Эн-Мериду, если она согласится выйти замуж за кого-нибудь из них. Это станет самым честным вариантом из всех возможным, и не приведи Творец, ко времени дворцового переворота королева успеет обзавестись первенцем. Ирвину очень не хотелось становиться соучастником детоубийства.

Хотя малолетних Кэйнов уничтожили вместе с родителями именно по его, графа Силивана, навету, так стоит ли надеяться нынче на милосердие Творца после смерти? С одной стороны да, одним грехом будет меньше, с другой же…

− Господин граф! – оторвал его от глубоких мыслей молодой нерадивый слуга, за что получил полный холодного упрека взгляд. – Когда прикажете накрывать на столы?

− За час до венчания, − отозвался сухо Ирвин. – А теперь займитесь своими обязанностями и не докучайте мне.

− Неужели нельзя хотя бы в этот чудесный день не быть брюзгой? – голос Вен звучал скрипуче, и к тому же она осмелилась незаметно толкнуть мужа локтем.

− Разумеется, можно, − граф был сама любезность. – Будьте добры показать это своим примером.

Надо было радоваться свадьбе внука, а он лишь тревожился, усомнившись то ли в подлинности невесты, то ли в том, что его счастье наконец-то сбывается. Славно, если Джан не станет спорить с возвращением в Вету – нельзя ей видеть младшего брата и прочих южан. Сразу заподозрит недоброе и начнет писать письма, куда не следует, впрочем, если невестке важно благополучие Гая, можно будет и приструнить.

Накануне свадьбы родовое поместье Силиванов почти не изменилось – за исключением красивых нарядов хозяев и невесты. По традициям наряды девушек на свадьбах шили из белых тканей – богатые заказывали шелка и бархат, а беднячки – ситец и прочие недорогие ткани. Женихи надевали черные камзолы со штанами, и лиловые рубашки. Сначала мужчины облачались во все лиловое, но позже глава оторианской церкви пожелал ввести запрет на этот цвет, являющийся траурным, и король тех времен пошел ему навстречу. Кажется, это случилось еще при первом Моранси… Рафаэль Первый вообще слишком часто шел на поводу у церкви.

Ожидание продлилось не слишком долго – несмотря на осеннюю хмарь и мерзкий моросящий дождь отец Ансельм прибыл вовремя. Уже в двенадцать часов все они – и Силиваны, и Каролина Ольсен – или девица себя ею называвшая, были готовы отправиться в часовню.

Пока ожидали известия от привратника о прибытии священника, Ирвин потихоньку отвел в сторону Гая – внук, как и следовало ожидать, пребывал в блаженном спокойствии, как его отец. Впору бы рассердиться, но в столь торжественный и славный день это просто грешно, ровно, как и выводить жениха из умиротворенного состояния. Так что граф решил начать издалека.

− Спешу тебя поздравить, Гай, − промолвил он мирно и без привычного сарказма. – Твоя невеста прекрасна, − выдержал немного молчания. − Признаться, я не ожидал дожить до твоей свадьбы, но Творец оказался щедр ко мне.

− И к бабушке, − слегка улыбнулся внук, но в его темных глазах промелькнул опасный холод.

Ирвин сразу понял: благородный Гай больше не слабовольный тихоня, не сумевший поднять руку на врагов, он нахватался повадок от южного герцога и стал опасным. Или думает, что стал, а на деле просто строит из себя обозленного волчонка. На кого злиться в полной семье? Считает себя обделенным и несчастным? А может быть, дело в нем, Ирвине, и он сам поступает с внуком так, как пытался поступить с ним отец?

Однако сегодня, в этот момент старый граф почувствовал, что прекрасно понимает мотивацию давно умершего отца, не желающего его свадьбы с Вен. Родители зачастую руководствуются не любовным счастьем для детей, а материальным, а учитывая, что Силиваны живут бедновато для уважающих себя дворян, богатое приданое невесты пригодилось бы больше, чем скромное – купчихи. Любовь застит глаза, но Вен в том совсем не виновата.

И граф посмотрел на жену. В честь свадьбы внука та нарядилась в платье гербовых цветов Силиванов – тяжелое платье из черного бархата, украшенное золотыми нитями, а на плечи накинула роскошный плащ, купленный от продажи украденных Деметрием дворцовых безделушек. Высоко забранные черные с проседью волосы жена украсила золотистым с вышивкой чепцом, а еще не забыла о благовониях, и вид имела гордый и спокойный.

В этом счастливица Вен Силиван, ставшая в молодости из купчихи графиней в одночасье, осталась верной себе – ведь выглядеть на чужой свадьбе ярче и привлекательнее юной невесты надо уметь. Ирвин подумал, что, поступая как его отец, и не позволив жениться на любимой, он значительно облегчит внуку жизнь и Гай позже, как повзрослеет и поумнеет окончательно, выразит ему свою благодарность.

Если, конечно, к алтарю рука об руку с женихом пойдет именно Каролина Ольсен, в чем Ирвин сомневался все сильнее. Жаль, что Джан уперлась и не позволила ему допросить свою служанку насчет возможных странностей в поведении невесты Гая – у этой сентиментальной женщины на уме только любовь и прочие глупости, а может она помешалась, пытаясь опекать уже взрослого сына и во всем ему потакать. Об этом Ирвин не узнает никогда – он слишком горд, чтобы разговаривать по душам с лицемерной южной строптивицей, еще смевшей говорить что-то о должном послушании женщин перед мужчинами.

− Священник приехал, господин граф, − серьезно сказал привратник, вытянувшись перед ним по струнке.

− Так зовите, − велел Ирвин, − да узнайте, подали ли карету.

Приказ исполнили быстро – и молодая невеста вздохнула с облегчением, ей не хотелось пачкать свои хорошенькие кожаные сапожки в жидкой грязи, образовавшейся из-за обильных ливней. Да и Вен как будто обрадовалась.

Отец Ансельм смотрел спокойно, приветствовал графа и членов его семьи кротко и сдержанно, как подобает хорошему священнику, только Ирвин чувствовал вокруг себя густой смрад фальши и лжи, как собака чует крысу. Скорее всего, дело не в Ансельме, а в чем-то другом. Или в ком-то, даже, несмотря на то, что Гай с Каролиной держатся друг от друга на почтительном расстоянии и не обмениваются пылкими взглядами.

Наконец, все было готово, и они отправились в часовню, а брат юной Каролины так и не прибыл, но это больше не казалось графу Силивану странным. Если в королевском дворце суматоха и людей снова не выпускают из Веты, в этом виноват один из Силиванов или Бедилей, попытавшийся убить короля, ну а молодой граф Ольсен всего лишь попал под раздачу и остался взаперти вместе со всеми. Возможно, это даже к лучшему – ни к чему ему знакомиться с сомнительной по мнению многих фиаламских дворян родней раньше свадьбы.