Читать книгу Дочь полка. Часть 3 - Дана Перловская - Страница 1

ЧАСТЬ 1

Глава 1

«Событие на весь батальон»

Начало декабря 1943 года. Что в 42-м, что сейчас, зима не обделила холодом. Наоборот, не жалела для всех снега и морозов, всё посылала и посылала метели. Всё-таки красивое это время года. Все деревья стояли в белых дорогих нарядах, которые поблёскивали на солнце и при луне. Крупные хлопья падали, не кончаясь, с серого неба и заметали дороги. Давно вышли из отпуска печки буржуйки. Теперь без них было просто не обойтись – пропадёшь и всё тут. Сапоги сменились на огромные тёплые валенки, пилотки заменили шапки – ушанки, поверх формы легла тёплая зимняя одежда. Без варежек на улицу можно было вообще не выходить – руки отвалятся. На одной из веток, нахохлившись, сидела ворона. Она с любопытством поглядывала на почти незаметную землянку. Оттуда еле слышно раздавались весёлые мужские голоса. Птица поворачивала голову то одной стороной, то другой и внимательно прислушивалась. Тут из землянки неожиданно раздался чих. Ворона, видимо решив, что это ей неинтересно, взмахнула крыльями и полетела вглубь густого леса.

* * *

– Будь здоров, Лунатик! – стукнул приятельски друга по спине Летаев.

Матвей кивнул и потёр нос. Он расправил помятые игральные карты и шмыгнул.

– Только попробуй заболеть! – сказал строго Макаренко. – Мы с тобой в одной землянке живём.

– Да всё нормально! – оправдывался Липтенко. – Здоров я.

– А кто у нас ходит? – прервал их спор Фокин, поглядывая на карты.

– Вроде, Лёха, – посмотрел на товарища Летаев. – На Катюху.

Девочка встрепенулась и посмотрела на свой «букет» мастей:

– Как? Опять на меня? Я ещё с этими даже разобраться не успела.

– Да, на тебя, – подтвердил Матвей. – В последний раз как раз я ходил.

Катя тяжело вздохнула и посмотрела в свою колоду.

– Да ладно тебе, – сказал Комаров. – У тебя вон сколько карт.

– Какая разница? – усмехнувшись, пожала плечами та. – Ни королей, ничего. Все ненужные масти мне подкинули.

– А нужно было сразу отбиваться, – сказал Михаил.

– Да я – то знала, что вы меня таранить так начнёте? – оглядела бойцов девочка.

– Ну, уж извини, – улыбнулся Фокин, – в картах друзей нет. Каждый сам за себя.

– Знаю – знаю, – вздохнула ещё раз Катя и посмотрела на Алексея. – Ходи.

Комаров выкинул свою единственную карту – козырного туза:

– Ну, Катерина, теперь у тебя будет сильная масть! – улыбнулся он.

– Так вот у кого туз всё это время сидел! – воскликнул Летаев. – А я всё на Миху думал.

– Ну и от меня держи крестового тузика, – подкинул карту ребёнку Егор.

– И от меня, – присоединился Липтенко.

Катя обречённо посмотрела на них и поняла, что уже проиграла. Восьмой раз подряд.

– Ну, видно, опять дурой остаюсь, – улыбнулась она.

– Наловчишься ещё, – потрепал ребёнка по голове Комаров и поднялся с лавки.

Он подошёл к буржуйке и подкинул ещё дров. Голодное пламя, получив топливо, набросилось на дерево и стало жадно его обгладывать. Рядом с печкой грелась Пуля. Собака положила морду на передние лапы и закрывала глаза от удовольствия. За эти месяцы животное подросло и окрепло. Стало настоящей взрослой собакой. Время от времени Пуля поднимала свои острые уши, прислушиваясь к бурной игре и, понимая, что всё хорошо, опускала их назад и снова погружалась в дрёму.

– А когда там уже Максимка нам обед сделает? – не отвлекаясь от игры спросил Макаренко. – Жрать охота.

«Мужики», – подумала про себя Катя, – «всегда о еде думают». Эту золотую истину она усвоила ещё в Лесково. Отец всегда приходил домой голодным. Особенно, если полдня с соседями строили очередной сарай. Тогда на стол накрывать нужно было уже незадолго до прихода главы семейства. В батальоне девочка поняла, что мужчины, конечно, разные бывают. Но если дело касается еды, на кухню несутся все одинаково. Признаться, и сама Катя спешила вместе с ними. Пока весь день пробегаешь, сделаешь все дела, особенно на морозе, есть захочешь, как никогда. Бедный Максим Рубцов… Как он успевает наготовить на всех?

– Обед скоро, – ответил Фокин и положил карту. – Валет.

Тут дверь землянки распахнулась, и на пороге показался Василий Лунов. Внутрь сразу залетел противный холод. Избалованные теплом буржуйки солдаты, съёжились и сердито посмотрели на товарища:

– Дверь закрой! – крикнул Летаев.

Лунов поспешно выполнил просьбу Фёдора и снял с себя шапку. На его румяном лице расползлась улыбка.

– Обед? – с надеждой спросил Михаил, видя радостное лицо друга.

Но Василий помотал головой. Бойцы задумались. «Что же такого могло произойти, кроме обеда?» – задалась вопросом Катя. Она отложила игральные карты в сторону и с нетерпением стала ждать ответа Лунова. Боец долго мучить их не стал. Он окинул всех взглядом и объявил:

– К нам прибыло пополнение!

В землянке повисла тишина. Солдаты, замерев, уставились на Василия, как будто тот должен был им сказать ещё что-то. «Пополнение», – успела подумать Катя перед тем, как Летаев резко нарушил молчание.

– Новобранцы! – вскочил он. Фёдор хлопнул и потёр ладони. – А это интересно. Они же совсем ещё зелёные!

– Сказал человек, которому недавно стукнуло девятнадцать лет, – усмехнулся Егор.

– Надо на них глянуть, мужики, – отложил карты Макаренко.

– У них, как раз скоро построение, – сказал Лунов. – Я вас об этом предупредить и забежал!

– Мужики, нужно собираться! – встал Комаров. Тут он подошёл к Кате и резко поднял её за плечи. – Встаём! Все встаём!

Как же девочка любила такие моменты. Шумные, радостные, неожиданные. Когда любопытство одолевало солдат, они становились просто мальчишками. Подождать никак нельзя. Нужно сейчас и как можно скорее. Катя застегнула ватную куртку, поправила кобуру с наградным пистолетом и надела шапку. Растрёпанные наэлектризованные волосы сразу неприятно полезли в лицо. Девочка убрала их пальцем и взглянула собаку, которая стояла в другом конце землянки, навострив уши:

– Пошли, Пулёк!

Животное послушно подошло к своей хозяйке, виляя хвостом. Ей тоже было любопытно, почему солдаты так бурно стали собираться.

Снаружи было очень оживлённо. Столько солдат в жизни бы не вышло в такую погоду. Катя с бойцами расположилась возле деревянных ящиков от посылок. Девочке сразу же уступили место на одной из них. Рядышком, поджав хвост, сидела Пуля. Собака, наверное, уже не рада была такому собранию. Лучше было в землянке возле тёплой буржуйки. Положил мордочку на отогретые пушистые лапы и спишь себе. А это что? Но при всём своём недовольстве, собака оставалась вместе с хозяйкой. Вот она – настоящая собачья верность. Чаще она бывает гораздо крепче, чем верность людей. Катя погладила пальцами Пулю по мокрой от снега лобастой голове и огляделась. «Где же они?» – задавалась вопросом она. Выглядывала новобранцев не только девочка. Солдаты расположились неподалёку и как бы невзначай, поглядывали на новеньких. Кажется, весь батальон был вне себя от любопытства, кроме Фокина. Егор не проявлял никакого интереса к происходящему и просто стоял вместе с товарищами, скрестив руки от холода на груди. Катя наблюдала такое событие уже второй раз. Первый был в том году. Тогда как раз прибыли Рубцов Алексей, Воронов Михаил, Костюшко Виктор, Дроздов Николай, татар Разан Базаров, их резкий боец Алексей Комаров и другие ребята, которых уже здесь тепло приняли, как родных. И вот сейчас снова прибудут неопытные, молоденькие солдатики, не знающие пока свиста вражеских пуль над головой, запаха сажи и крови. А ведь Катя когда-то тоже была на их месте. Правда, не совсем новобранцем. Ей тоже пришлось здесь первое время туго. Привыкнуть к новой жизни и людям совершенно непросто. Но теперь батальон стал для ребёнка домом. Единственным домом.

Тут к ним подошёл Базаров:

– Что? Тоже пришли посмотреть? – улыбнулся он.

– Да, – кивнула Катя. – Но их пока не видно.

– Вот! – вдруг проговорил Летаев и указал вдаль.

Все посмотрели туда, куда показывал Фёдор и увидели толпу незнакомых солдат. Даже Фокин мельком взглянул на них, но потом съёжился от холода. Катя смотрела внимательно на прибывших бойцов. Такие молодые. Нет, никто не спорит, в батальоне никто старым не был. Тот же Летаев попал сюда в семнадцать. Но тут ребята всё равно были другими. Им всем только исполнилось восемнадцать, а кому-то, может, и нет. Ещё совсем мальчишки. Дурачатся, шутят, толкаются. Такие наивные…

Взгляд Кати упал на невысокого солдата. Он бережно держал в руках большую красную гармошку и скромно поглядывал на бойцов в лагере – на своих будущих товарищей.

– Опа, – послышался голос Комарова. – У нас будет ещё один музыкант. Гармошки у нас ещё нет.

– Вообще-то, это баян, – поправил товарища Фокин.

– «Вообще-то, это баян», – передразнил его Макаренко.

Егор глубоко вздохнул и отвёл взгляд в сторону. Всё-таки его терпению можно было позавидовать. Уживаться с такими шумными соседями по землянке и сохранять спокойствие нужно ещё постараться. У двоих ещё детство не закончилось, один дёрганый, а другой не прочь ночью выйти проветриться. Лови потом этого гуляку. В общем и целом, повезло ему, ничего не скажешь.

Разан прищурил свои и так узкие глаза и перевёл взгляд на товарищей:

– А когда мы сюда прибыли, вы тоже нас также обсуждали?

Бойцы резко замолчали и повернулись к татарину:

– Разумеется, нет, – сделал серьёзный вид Летаев. – Мы ничего про вас не говорили. А про тебя так и подавно.

– Точно? – поднял брови Базаров и устремил взгляд на Фокина, чтобы удостовериться в правдивости слов Фёдора.

Егор кивнул:

– Это правда, – сказал он и посмотрел на облегчённые взгляды товарищей.

Катя улыбнулась и отвела взгляд. «Не обсуждали», – подумала она. – «А как же?» Девочка никогда не забудет, как бойцы обозвали Разана китайцем. А то, что это был татарин, до них никак не хотело доходить.

А вот и товарищ командир идёт. Все сразу же затихли. Новобранцы отложили все свои вещи и быстренько выстроились в шеренгу. Теперь они были, как на ладони. Катя прищурилась и посчитала бойцов. Их было ровно десять. Ни больше, ни меньше. Александр внимательно окинул взглядом прибывших:

– Это все? – спросил он у направляющего.

– Так точно! – ответил высоким голосом солдат. Он стоял столбом, как и все остальные, и, приподняв голову, смотрел перёд.

– Отлично, – убрал руки за спину Резанцев и представился. – Меня зовут Резанцев Александр Степанович. Я ваш командир…

Новобранцы слушали его, затаив дыхание и не смели даже шелохнуться. Катя наблюдала за ними с интересом. Она мало что могла различить в речи командира. Всё-таки сидели они не впритык к вновь прибывшим. Но приветствие поняла чётко. Точно также Александр выступал и на прошлое пополнение. Солдаты в батальоне по любому сейчас испытывали ностальгию. Все были на месте новобранцев и знакомились так с Резанцевым. Только вот у неё такого не было. Девочка стояла не в строю, а на мине, когда первый раз увидела командира.

– Боятся, – усмехнулся Разан.

– Они же не знают ещё его, – сказал Липтенко.

– Ну, у нас же не строгий командир, – повернулась к товарищам Катя.

Солдаты улыбнулись и переглянулись.

– С тобой нет, – кивнул влево Фёдор. – А вот с нами…

– «Летаев, в глаза мне смотреть!» – процитировал Резанцева Макаренко.

– Да-да, – кивнул Комаров, – было дело.

– Это просто вы, оболтусы, его вечно доводите, – сказал Фокин. – Вот он и орёт.

– А ты не отмахивайся, – резко толкнул друга Алексей, – ты там тоже был.

– Дядя Егор? – удивилась Катя. – Что вы такого сделали?

– Я вот, как раз ничего не делал, – нахмурившись, посмотрел на бойцов Фокин. – Моя ошибка была в том, что я находился рядом и просил их остановиться.

Лунатик стыдливо отвёл взгляд. Он догадался, что ребята говорили про тот случай, когда он упал прямиком в землянку к командиру. Ему до сих пор было за это неловко, несмотря на то, что Матвей не был виноват в этой ситуации. Катя пожала плечами и снова повернулась к Резанцеву. «И хорошо, что он строгий», – подумала с гордостью она. – «Командиры по-другому не могут».

Глава 2

«Один день из жизни новобранцев»

Порезвиться с любимой хозяйкой – самая настоящая отрада для верной собаки. А что же может быть лучше? Бегаешь за двуногим другом, а он смеётся, радуется. Поддразнивает, чтобы накалить азарт игры. Этот человек так смешно носится по сугробам, спотыкается. Ты помогаешь ему падать, прыгая на спину. А ему и в радость. Какое же это прекрасное время! Вот бы его продлить и насладиться чуть больше. Одежда Кати уже была вся в снегу. Щёки были красные, только не от холода, а от бега. Она, хрипя, старалась уйти от настойчивой собаки. Валенки были велики. Газеты теперь запихивалось внутрь куда больше. Но зато тепло. Белая коса уже растрепалась, волосы вылезли из шапки и липли к вспотевшему лицу. Но всё это заглушал азарт игры и радость:

– Пуля! – оборачивалась с улыбкой на животное девочка. – Пуля! Догоняй! Догони меня!

Собака издала звонкий лай, оббежала хозяйку и прыгнула ей на грудь. Катя свалилась спиной в сугроб. Холодный снег сразу же посыпался на лицо, стал залезать за шиворот. Девочка вытерла мокрой варежкой лицо и взглянула на серое небо. Такое мирное и тихое… Тут вид закрыла Пуля. Она залезла на живот девочке, провалив её в сугроб ещё больше и стала кусать за ватную куртку и облизывать лицо. Она победила! Смогла одолеть!

– Всё! – пыталась сказать Катя. – Всё! Перерыв! Перерыв! Пуля!

Собака вылезла из сугроба и стала ждать хозяйку, нетерпеливо виляя хвостом. Девочка сделала рывок вперёд, но сил не хватило, и она упала обратно. Снег посыпался на лицо с новой силой:

– Так, а это уже плохо, – сказала она и сделала ещё рывок.

Но никакие попытки не помогали. Катя только больше и больше проваливалась в сугроб. Всё, застряла. Доигралась. Тут на неё опять залезла Пуля. Она громко дышала, высунув розовый язык:

– Пуль, слезь с меня, – убрала от себя морду собаки девочка. – Слышишь? Пуль! Да мне нужно как-то отсюда вылезти! Уйди!

– Что? Не выбраться? – послышался вдруг знакомый голос Резанцева.

Катя замерла и перестала бороться с настойчивой собакой:

– Товарищ командир? – спросила неуверенно она.

– Товарищ командир, – подтвердил тот и подошёл ближе.

Теперь Катя смогла его увидеть. Александр посмотрел на ребёнка и тепло улыбнулся:

– И как у вас так получилось?

– Как-то, – виновато попыталась пожать плечами та, но на лицо свалилась очередная порция снега.

Резанцев вздохнул и наклонился:

– Так, Пуленция, – сдвинул собаку с ребёнка он, – шуруй отсюда.

Пуля не стала противиться. Даже она знала, кто такой был командир и как себя при нём вести. Услышав обращение «Пуленция», игривое животное становилось самой смирной собакой. Так её называл только Александр, и никто больше. Поэтому она послушно отошла в сторону, села прямо и стала покорно ждать спасения хозяйки. Хвост сразу же угомонился и опустился вниз, уши навострились. Теперь наступила очередь вытаскивать Катю:

– Ну-ка, – протянул руку Александр, – цепляйся.

Девочка взялась за неё и, через секунду командир резко вытащил маленького бойца из холодного плена. Катя и сама была похожа на один большой сугроб. Снег был везде, где только можно. Лучше игры до такого больше не доводить. А то присыплет сверху, и никто уже не заметит.

– Спасибо, – поблагодарила командира Катя и сняла шапку, чтобы отряхнуть её от снега. Волосы тоже были все мокрые.

– В сугробах больше не валяйся, – сказал Александр, помогая отряхнуться девочке, – Заболеешь, боец.

– Хорошо, – кивнула она в ответ. – Сейчас в землянку пойду.

– Иди, – произнёс с улыбкой Александр.

– Для меня работы нет? – надела ушанку Катя.

– Я тебя позову, если понадобишься.

С этими словами Резанцев направился по своим делам. Девочка шмыгнула носом и повернулась к Пуле:

– Пошли, будем отогреваться.

* * *

Неподалёку сидели трое новобранцев и наблюдали за этой сценой. Они не слышали разговора Кати и Резанцева, но примерно понимали, что происходит. Солдаты прибыли сюда только вчера, жизнь батальона была им в новинку. Они пока не знали здешних традиций, правил, товарищей. Но наличие ребёнка на фронте никак не могло остаться без внимания. Бойцы с интересом смотрели на девочку и на то, как к ней тепло относятся бойцы. Особенно наблюдали за командиром:

– Взять дочь с собой на фронт не самое лучшее решение, – отвернулся Косминов Игорь и поправил на коленях свой баян.

– Может, ему её девать было некуда? – предположил Зимин Владимир. – Вот и взял с собой.

– В таком случае, её нужно было направить в тыл или под опеку кому-нибудь, – продолжал Игорь. – Детям на войне места нет.

– С чего вы решили, что она вообще его дочь? – не понимал Мастреев Николай.

– Вот ты вчера хрен где пойми пропадал, а мы были в гуще событий, – сказал Владимир. Он сделал паузу, а потом кивнул на Резанцева. – У командира волосы светлые, почти белые. И у неё такие же. Они похожи. К тому же, он за ней присматривает.

– За ней все присматривают, – взглянул на других бойцов Николай. – А командир смотреть обязан за всеми нами. На то он и командир.

– Да я тебе отвечаю, дочь она ему! – доказывал Зимин.

– Я вообще не понимаю этого, – сменил тему Косминов. – Зачем оставлять детей на фронте? Они же тоже воюют. Не их это дело – оружие в руках держать.

– Ну а если немцы семью убили? Куда его? – предположил Мастреев.

– Тогда сначала нужно оставить, конечно, – согласился тот. – Но при первой же возможности, где-нибудь пристроить. В деревеньку какую-нибудь.

– Ей даже пистолет дали, – кивнул Игорь. – Зачем?

– Вот и я не понимаю, – вздохнул Владимир.

* * *

Норков Геннадий положил поудобнее перед собой большую сосновую ветку и прижал её ногой. Убедившись, что она не ёрзает, боец взял в руки топор и стал беспощадно отрубать ненужное. Щепки летели в разные стороны, кора трещала. Руки готовы уже были отвалиться от усталости. С каждой веткой топор становился всё тяжелее и тяжелее. Но ничего не поделаешь – надо работать. Нос щекотал приятный запах каши, доносившейся из полевой кухни. Это готовил Максим Рубцов. Скорее бы обед, так есть хотелось и передохнуть заодно. Всё-таки жизнь в батальоне немного по-другому представлялась. Думал, тут жёсткая дисциплина, солдаты маршируют, готовятся только к бою. А на самом деле всё не так. Маршировать бойцам некогда, помимо подготовки к бою, нужно ещё дрова рубить для обеда и печек – буржуек. Об этом он как-то не подумал. Тут же люди не только воюют, но и живут. Рядом работал топором Васазде Лукиан. С этим интересным парнем он познакомился совсем недавно. Знакомства – это хорошо. Нужно же как-то заводить себе боевых товарищей. А ещё что важно – могут ответить на все интересующие вопросы. А их накопилось очень много:

– С какого года служишь? – спрашивал Норков.

– С 41-ого, – отвечал грузин. – С самого начала. Мне тогда только восемнадцать исполнилось.

– Мне тогда шестнадцать было, – увёл взгляд в сторону тот.

– У нас Федя с семнадцати служит, – остановился Лукиан и, выдохнув, взглянул наверх.

– Я тоже хотел раньше уйти, – отложил топор Геннадий, – но меня нечаянно выдали. Проболтались, что нет восемнадцати.

– Понимаю, – сказал Васазде и улыбнулся. – Ситуации разные бывают. У нас – вон, Катюха с одиннадцати лет в батальоне. И никто ей ничего не говорит.

– Ты про ребёнка? – спросил Норков.

– А про кого ещё?

– И она прям воюет? В окопах лазает? – оживился боец.

Грузин нахмурил свои густые чёрные брови:

– На поле боя не ходит. Но на разведку её отправляли, – тут его взгляд стал мягче и добрее. – Девочка она у нас хорошая. Вы с ней все подружитесь.

– И как же вы её отпустили? – возмутился тот. – Маленькая ещё! Нужно куда-нибудь было в безопасное место пристроить! Я, конечно, понимаю, что она дочь командира и всё такое, но отправлять собственного ребёнка к фашистам – не самая лучшая идея!

Вдруг топор выскочил из рук Васазде и вонзился в лёд. Он медленно повернулся к Геннадию. Норков обернулся и увидел, что на него с недоумением смотрит не только грузин, но и все бойцы неподалёку. Всё-таки его возмущения были слишком громкими.

– Что ты сейчас сказал? – переспросил Рубцов, отложив нож в сторону. – Кем ты Катю назвал?

Геннадий сглотнул и быстро проговорил:

– Дочерью командира…

Лукиан и Максим переглянулись, а потом снова повернулись к новобранцу:

– Кто тебе такой бред сказал? – взял топор Васазде.

– Игорь, – тихо сказал Норков и вжал голову в плечи. – Косминов который. Говорит, что похожи они очень. Волосы особенно…

– Она седая! – нахмурившись, перебил его Максим и обернулся, чтобы убедиться, что Катя не ходит где-нибудь рядом. Поняв, что девочки нет, он повернулся к бойцу и продолжил. – Дурак твой Косминов! Волосы чёрные у неё были.

– Она сирота, – тихо добавил Лукиан. – Немцы убили всех в её деревне. Катя чудом уцелела, – с этими словами он покрепче взялся за ветку и замахнулся топором. Вдруг грузин остановился и снова повернулся к Рубцову. – А на задание мы её посылали потому, что другого выхода не было. Немцы ничего не заподозрили в ребёнке. А в тыл не отправляем потому, что она сама не хочет отсюда уходить. Это место стало для неё единственным домом. Ты просвети своих товарищей. А то ещё скажут где-нибудь, – солдат сделал паузу. – Хотя, в чём-то ты прав: она действительно стала нам как родная.

Васазде наконец отрубил маленькую ветку, и та отлетела на белый снег. Геннадий же сидел весь красный. Красный не от мороза, а от стыда. Да… ляпнул, конечно. И как они с бойцами могли такое подумать? Кто своего ребёнка с собой на фронт забирает? Как хорошо, что ещё сказал это при солдатах. А если бы сболтнул при самом командире? Даже страшно представить, что тогда было бы. Он взял покрепче топор и продолжил работу, только на этот раз быстрее, чем это было несколько минут назад. Норков хотел погрузиться в дело с головой, чтобы поскорее отвлечься от всего того, что сейчас произошло.

* * *

Уже темнело. В чём ещё один минус зимы, помимо холода и ненавистного, затаившегося, словно разведчик, льда под снегом, так это короткие дни. Солнце с прибытием этого замечательного времени года решило не только тепло не давать, но и вообще себе смену на небе сократить. Пусть Луна трудится, а Светило отдохнёт в свой заслуженный отпуск. Всё-таки нелегко с весны до осени каждый день освещать земной шар. А если говорить про лето, то тут нужно ещё и растрачивать своё тепло. Бойцы потихоньку стали расходиться по землянкам. В тёмное время суток становилось ещё холоднее. Новобранцы не были исключением. Получив ужин, они спустились к себе. Землянка у них была большая, помещалось все десять человек. С одной стороны, конечно, это хорошо. А с другой стороны – народу много. Бойцы расселись на застеленных нарах и с удовольствием уплетали горячую кашу. Косминов Игорь уже всё доел и тихонько наигрывал «Смуглянку» на баяне. Длинные пальцы быстро нажимали кнопки на корпусе, руки растягивали меха. Мелодия на баяне была самой настоящей отрадой для новобранцев. Песни согревали душу и укрепляли единство.

– Интересно, а тут мясо дают? – спрашивал Сороченко Евгений. – А то мы уже второй день всё кашу, да кашу.

– Возможно, перебои пока с доставкой, – пожал плечами Митя Ковольтюк. – Должно, наверное, быть.

– Это хорошо, – довольно улыбнулся Евгений.

Тут Игорь заиграл резвый припев «Смуглянки». Бойцы сразу же оставили разговор о еде и прислушались к мелодии.

– Кстати, ошибались вы насчёт девочки, – вдруг сказал Геннадий.

– И в чём же мы были не правы? – не отвлекаясь от игры, спросил Косминов.

– Сирота она, – ответил тот. – Мне так бойцы сказали. А волосы седые.

– Ну, значит, ошибся, – прислушивался к инструменту Игорь. – Я был уверен, что она ему дочь.

– Вот ты был уверен, а мне краснеть пришлось, – с обидой произнёс Геннадий. – Спасибо, что хоть при самом командире такое не ляпнули. Было бы нам весело.

– Да ладно, – махнул рукой Мастреев Николай. – Прям «весело». Не такой он уж и строгий.

– А мне кажется, что наоборот, – возразил Зимин. – Я видел, как он отчитывал одного из солдат. Тот что-то не сделал, или сделал, но не так.

– Думаю, просто нужно выполнять то, что скажут и по шапке тогда не надают, – отложил котелок Ковольтюк.

– Вот она – жизнь фронта, – убрал руки за голову Сороченко, лёг на нары и улыбнулся. – Интересно, какие у них медсёстры?

– Я их видел, кстати, – сказал Норков. – Красивые.

– Замужем? – повернулся к товарищу тот.

– Я боюсь, на таких малолеток, как ты, они даже не глянут, – прислонил ухо к корпусу баяна Игорь.

– Мне почти восемнадцать! – воскликнул Евгений. – Ты сам, к тому же, недалеко ушёл!

– А я в сторону медсестёр и не поглядываю.

– У него дома там Маринка – малинка, – потянулся Сергей Тимонов.

Бойцы засмеялись. Игорь собрал баян и строго посмотрел на товарищей. Тут его взгляд упал на Сидорова Василия. В отличие от остальных, боец не смеялся, а просто молча смотрел в потолок, лёжа на втором этаже нар. Он явно был чем-то сильно взволнован. В глазах застыло непонятное выражение. В последнее время, он вёл себя странно: почти ни с кем не разговаривал, по возможности не выходил из землянки. Сам на себя не был похож. Косминов насупил брови:

– Вась, что у тебя случилось? – спросил он. – Ты в последнее время какой-то странный.

– У меня друг умер, – тихо проговорил тот и добавил, – в конце осени ещё, как оказалось.

Все резко замолчали и с сочувствием посмотрели на товарища.

– Я всё думал, почему он мне на письма не отвечает, – задумчиво продолжал говорить Василий. – Решил написать его сестре. И она ответила.

– Это тот, про которого ты нам тогда рассказывал? – догадался Тимонов.

Сидоров кивнул и сказал:

– Поэтому, я не вижу причин радоваться, ребята. Особенно сейчас. Мы на фронт воевать приехали, но никак не развлекаться. Скоро мы поймём и прочувствуем, что такое настоящий бой.

Глава 3

«Недоброе утро»

В буржуйке тихонько плясали маленькие язычки пламени. Они жадно пытались прокормиться всем, что осталось от дров. Но дерево потихоньку заканчивалось, а вместе с ним и топливо для умирающего от голода огня. Но буржуйка пока грела, в землянке было относительно тепло. Рядом в деревянную стену были забиты гвозди, на которые намотали бельевую верёвку. На ней сушилась ватная куртка, штаны и гимнастёрка. Ох и досталось Кате вчера от Марии Фёдоровны за снежную игру с Пулей. Пришлось сидеть в землянке целый день не только потому, что нужно было отогреться, но и из-за мокрой одежды. Собака стояла возле печки и наблюдала за хозяйкой, навострив длинные уши. Было раннее утро, но медсестёр в землянке не было. Они ушли несколько минут назад. Кто в медпункт, а кто на поле боя… Наши солдаты опять бились с врагом. Катя металась по землянке, параллельно заплетая себе волосы в неровную косу. Нужно было идти помогать, а она даже ещё не собрана. Не ожидала, что так рано немцы нападут. Решили, видимо, отомстить за ночной сюрприз наших. В прошлый раз бойцы хорошо потрепали врага. Но те смогли выдержать. Девочка подошла к бельевой верёвке и сдёрнула не досохшую гимнастёрку. Она натянула на себя форму. Натянула – то натянула, теперь попробуй её подверни под свой размер. Несмотря на то, что одежду укоротили, как могли, она всё равно была велика. В этом плане девочка завидовала другим солдатам. Форма-то сшита для них, им ничего не нужно подворачивать, утягивать. Даже на медсестёр подходила мужская одежда. Правда, не так хорошо, но уж лучше, чем ребёнку. Но ничего не поделаешь. Портного у них нет, хотя в некоторых частях они были. Поэтому, одевали тогда Катю всем батальоном. Было время. Пуля пригнулась к полу и заскулила. Девочка взволнованно посмотрела на животное:

– Воюют? Да? – она затянула ремень и повернулась в сторону выхода. – Я просто ничего не слышу. Сейчас на улицу выйдем.

Всё, почти собралась. Осталось только надеть тёплую одежду и бегом помогать. Дел много. Нужно же кому-то и печку-буржуйку подтапливать, и воду вскипятить, раненым, в конце концов, помочь. Врачи одни не справятся. Катя подошла к куртке и потянулась, чтобы её снять. Вдруг она услышала приближающийся страшный свист. Через секунду потолок землянки с грохотом проломило что-то тяжёлое. Девочка отпрыгнула назад, чуть не опрокинув буржуйку. На пол посыпались замёрзшие клочки земли, создавая облако пыли. Вместе с землёй внутрь пробрался и белый луч света. Катя закашляла и стала развеивать пыль. Что это? Девочка прищурилась и остолбенела. По телу пробежала дрожь. Из пола торчал неразорвавшийся немецкий снаряд. Несмотря на то, что он остался целым, взрыв мог произойти в любую минуту, а может даже и секунду. Ни о чём больше не думая, Катя схватила на руки, ничего не понимающую Пулю и понеслась на выход. Собака задела задними лапами буржуйку и та, всё-таки опрокинулась. Язычки пламени окончательно присыпало пеплом. Но девочке было далеко не до этого. Она толкнула плечом дверь и оказалась на улице. Но уйти далеко не удалось. Катя не успела отбежать даже на два метра, как за спиной прогремел оглушительный взрыв. Землянка взлетела на воздух. Деревянные обломки взмыли к небу, разрываясь на куски вместе с вещами. Девочку вместе с собакой волной отбросило вперёд. Животное вылетело из рук хозяйки, а сама Катя упала и сильно ударилась лицом об лёд. Со лба на закрытые веки струёй побежала тёплая кровь, но девочка этого уже не чувствовала. Её оглушило ещё до падения. Мокрая от снега гимнастёрка была присыпана землёй, а ведь недавно она была чистой. Пуля лежала неподалёку. Она была в порядке, весь удар пришёлся на ребёнка. Собака открыла глаза и заскулила. Всё-таки не очень приятно так падать и ощущать звон в ушах от взрыва. Тут её взгляд остановился на девочке. Её любимая хозяйка лежала и не шевелилась. Её обожаемый и верный человек, который так много для неё сделал, который был всегда рядом. Это же вся её жизнь! Невозможно описать чувства настолько преданного и привязанного существа, как собаки. Пуля разом забыла про себя, вскочила на лапы и с лаем бросилась к хозяйке.

* * *

Некоторое время назад

Косминов Игорь бежал вместе с остальными бойцами к окопам. Вот он – первый бой. Первый и самый тяжёлый. Звуки выстрелов и взрывов становились всё ближе и ближе. А вместе с ними возрастал страх. В руках предательски тряслась винтовка, главное, от волнения не забыть, как стрелять и с какой стороны. Сердце сжалось, всё внутри неприятно трепетало. Но он обязан воевать! Не для того его обучали, чтобы он фрица боялся. Стрелять умеет, бороться тоже. Теперь пришло время применить это всё на деле. Но тут не немец страшен. Пугает сам бой, запах крови и смерти, крики раненых, взрывающаяся под ногами земля и осознание того, что в любой момент и ты можешь пасть трупом на белый снег и окрасить его своей тёплой кровью. Это страшно. Сама атмосфера. Игорь краем глаза посмотрел на других бойцов. Как солдаты так уверенно идут на побоище? Как руки не дрожат? Просто они уже, наверное, закалённые и приспособленные к бою. Именно так говорили в учебном лагере. «Когда же и я так закалюсь?» – задался вопросом Косминов перед тем, как упасть в окоп. Игорь не успел даже подняться, как один из бойцов быстро схватил его за рукав и притянул к стенке окопа. Этим солдатом оказался Тараненко Сергей:

– Долго не рассиживайся! Свои же задавят!

Косминов обернулся назад и увидел, как на место, где он только что лежал, стали спрыгивать другие солдаты. Вдруг послышался свист. Тараненко резко пригнул Игоря за голову. Меньше, чем через секунду, взорвалась граната. Мёрзлая земля неприятно посыпалась на спины бойцов. Игорь схватился за голову и зажмурился. Тут выжить нужно ещё постараться, не то, что стрелять! Как ему справиться? А главное, что делать? Боец осмотрелся и увидел, как некоторые солдаты таскают снаряды, кто-то вообще вылезает из окопа и идёт навстречу немцу. Косминов не знал куда деваться и как себя вести. Всё происходило так быстро, что он ничего не успевал даже понимать, а действовать тем более. Игорь в растерянности посмотрел на Тараненко:

– Что мне делать? – крикнул он, всё ещё держась одной рукой за голову.

Сергей оглядел новобранца с головы до ног и махнул рукой:

– Здесь отстреливайся! Из окопа никуда не выбирайся!

* * *

Сороченко Евгений перезарядил винтовку дрожащими руками:

– Вот она – жизнь фронта, – наиграно усмехнулся он. – Всё, как на учебной, всё, как на учебной!

Солдат встал и прицелился. Всё-таки, в чём-то он был неправ: настоящий бой отличается от учебного. И первое, что ты замечаешь и с чем ты не можешь смириться, это то, что вместо нарисованных на досках кривых фигур, здесь приходиться стрелять по живым людям. Сколько бы ты себя не успокаивал, что ты убиваешь не человека, а фашиста, всё равно это не помогает. Выглядит этот фашист, как человек. Внешность – это единственное, что от него осталось. Ничего больше. А вон и немец. Бежит прямо к их окопам. Не просто бежит, гранату в руке сжимает. Если не убить его – он убьёт тебя. Простое на вид правило, но такое тяжёлое для выполнения. Евгений нацелил оружие на фрица и с трудом нажал на курок. Винтовка больно отскочила назад. Пуля попала прямо в грудь врагу, не промахнулся. Противник упал на спину и забился в судорогах. Евгений удержался от соблазна сползти вниз на дно окопа и остался стоять на месте. Он выстрелил! Выстрелил! Рядом сражался Сидоров. Он больше всех из новобранцев приспособился к обстановке боя. Василий без каких-либо колебаний стрелял в немцев. На лице его не отражалось никаких волнений, только сосредоточенность. Что у него происходило на тот момент в голове – неизвестно. Видимо, смерть близкого друга в бою, и правда, сильно повлияла на солдата. А может дело совсем в другом. Кто его знает? Но глядя на своего товарища, Сороченко набирался храбрости. Нет, он не хотел возвращаться в лагерь так не повоевав. Это будет для него позором. Нужно взять себя в руки и показать, что он тоже достоин быть бойцом Красной армии. Что его не просто так определили в этот батальон. Евгений покрепче взялся за винтовку, прицелился и снова нажал на курок.

* * *

– Боже! – закрыл голову руками Зимин Владимир после того, как прогремел очередной взрыв. – Да святится имя Твоё! – опять взрыв. – Да придёт Царство Твоё! Да будет воля Твоя! – он поднялся и нацелил винтовку на группу немцев. – Как на Небе, так и на Земле! – боец стал стрелять по врагу.

Кто-то из фрицев падал замертво, кто-то раненным. Но всё же большинство успело лечь и укрыться от пуль. Тут один из немцев приподнялся и взглянул прямо на Владимира. В блестящих глазах фрица отражалась звериная ненависть и желание убить. Зимин, не думая, выстрелил два раза прямо в лицо врагу. И попал. Злобная гримаса за долю секунды превратилась в алое месиво. Кровь фонтаном полилась на снег, ноги немца задёргались, кисти рук тоже. Он лежал с прострелянной головой, с обезображенным лицом и шевелился. Он ещё двигался! Владимир весь позеленел. Желудок тоже дал о себе знать. Боец с трудом подавил рвотный рефлекс и отвёл взгляд от этого ужасного зрелища. Как же всё-таки нелегко быть бойцом, особенно новобранцем.

* * *

Деревянный потолок собирался воедино и расплывался снова. В нос ударил запах спирта и медикаментов. Где-то рядом трещали дрова в печке буржуйке. Тёплое одеяло приятно охватывало тело. Катя почувствовала, как её правую ладонь стали облизывать гладким языком. Шершавый нос упёрся в пальцы, почувствовалось горячее дыхание. Она окончательно проснулась и поняла, что находится в медпункте. Девочка медленно повернула голову. Рядом с её кроватью вертелась Пуля. Как же Катя рада была видеть своего четвероногого друга! Смотреть в эти верные, добрые глаза, а главное – видеть её живой. Девочка так за неё испугалась! За себя совсем не боялась, а вот за животное да.

– Пулечка, – тихо сказала Катя. – Ты цела? – на её глаза выступили слёзы. – Ты цела? Ты живая!

Собака, увидев, что её хозяйка, наконец, очнулась, поставила передние лапы на кровать и, положив морду на одеяло, жалобно заскулила. Было видно, что она винит себя в произошедшем и теперь просит прощения. Хотя Пуля совсем не при чём. Это фашисты пустили снаряд. Ничего нельзя было сделать. Она грустно смотрела на ребёнка снизу вверх и продолжала скулить. Её человек пострадал. Как она могла такое допустить? Собаке сейчас было гораздо хуже, чем хозяйке. Её разрывало на куски морально. Эту чувствительную сцену неожиданно прервала Алёна Маренко:

– Так, не надо тут на кровать грязными лапами! – девушка взяла Пулю за ошейник и стащила на пол. – Запачкаешь мне всё.

Животное нехотя слезло, по-прежнему не сводя глаз с хозяйки. «Бедолага», – подумала Катя. Но медсестра не обратила на жалкий взгляд собаки никакого внимания. Врачи все такие серьёзные. Тут в медицине со слабым характером и нервами делать нечего. Она села на кровать и взволнованно посмотрела на ребёнка:

– Ты как? – спросила она.

– Нормально, – слабо ответила Катя.

– Ну, ты и напугала нас, – раздался мужской голос неподалёку.

Девочка посмотрела в сторону говорящего и увидела Базарова с перевязанной грудью. Солдат, несмотря на ранение, широко улыбался и щурил глаза. Так он, и правда, был похож на китайца. Не зря бойцы его так назвали при первой встрече.

– Ой, дядь Разан, где вас так приложило? – сочувствующе произнесла девочка.

– Когда назад к окопам бежал, – ещё шире улыбнулся татарин. – Прям там и приложило. Тебе вот тоже досталось, как погляжу.

– Да, – взяла пример с Базарова та и тоже попыталась улыбнуться. Вышло криво, – Не всегда же мне должно везти.

Алёна достала перекись водорода с ватой. Катя попробовала приподняться, но вдруг почувствовала сильную головную боль. Всё вокруг в медпункте зашаталось для неё с новой силой. Стало невыносимо дальше находиться в таком положении. Девочка зажмурилась и легла назад на скрипучий матрас. Но даже с закрытыми глазами Катя чувствовала, как всё вокруг кружится и вертится. Казалось, что ей и на кровати не удержаться. Было ощущение, что она вот-вот упадёт. До этого девочка была абсолютно уверена в том, что с ней всё хорошо. Даже собиралась уже вставать помогать с ранеными, но, похоже, придётся с этим повременить. Так плохо ей не было ещё никогда в жизни. Она потянулась рукой к голове и нащупала на ней бинты.

– Не вставай! – открывала банку с перекисью медсестра, – Ты голову малость разбила.

«И это «малость»?!» – подумала про себя Катя. Голова готова была просто расколоться напополам. Но девочка тут же пристыдила себя. Ведь многим солдатам, лежащим вокруг неё, гораздо хуже. « Тоже мне, боец»– недовольно думала она.

Алёна осторожно размотала бинт и принялась потихоньку лить лекарство. При попадании перекиси, на ранах сразу же зашипела пена.

– Сильно кружится голова? – спрашивала медсестра.

– Да, – ответила та.

Другие бойцы с тревогой наблюдали за ними. Когда прогремел взрыв, все сразу поняли, что попало в землянку медсестёр или рядом с ней. Первое, что вырвалось у Алёны, было «Катька». После этого девушка, даже не надев тёплой одежды, кинулась на улицу. За ней поспешили все, кто мог передвигаться. Когда ребёнка занесли в медпункт, раненые разом загомонили. Солдаты очень переживали за неё. И не могли сдержать эмоций. Но Маренко быстро навела порядок. Когда девочка пришла в себя, все облегчённо выдохнули. Бойцы решили разговорить её и заодно узнать, как это всё произошло:

– А как тебя угораздило? – поинтересовался Воронов Михаил. – Мимо проходила?

– Нет, мне повезло куда больше, – проговорила Катя и стиснула зубы. Маренко полезла ко лбу с ватой. Девочка продолжила. – Я с Пулей на тот момент была в землянке, когда прилетел снаряд. Он просто не сразу разорвался. Мы успели выбраться на улицу, а вот отбежать получилось не далеко, – она снова замолчала и зажмурилась ещё сильнее.

– Терпи, казачка – атаманшей будешь, – подбадривала девочку медсестра.

– Вот же гады! – стукнул кулаком по матрасу Костюшко Виктор.

– Я так рада, что сюда не прилетело, – неожиданно сказала Катя. – Лучше уж так.

Она всё ещё не могла поверить в то, что осталась жива. Как ей на самом деле повезло. Если бы тот снаряд сработал сразу… От неё, наверное, не осталось бы ничего. Это редкая удача, очень редкая. Страшно. Даже в лагере нет спокойствия. А если бы угодило в медпункт? Сколько бы людей погибло! Раненые не успели бы выбраться, да и медсёстры не оставили бы своих пациентов. Судьба решила обойтись малым ущербом.

– Лучше вообще, чтобы никуда не прилетало, – со злостью проговорила Маренко, выведя Катю из её невесёлых мыслей.

– А что с нашей землянкой? – спросила девочка. – Совсем-совсем разрушена? Или там что-нибудь осталось?

– Там ничего не осталось, – вздохнула девушка, – одни обломки. Я не рассматривала, целы ли наши вещи. Сама понимаешь, не до того мне было на тот момент. Я беспокоилась о твоей целости. Тебе невероятно повезло!

– Землянку мы вам отстроим, девочки! – сел на кровати Владимир Самонов. – Лучше прежней будет! Гарантирую! Вот завтра пойду и буду строить!

– Куда ты со своей ногой пойдёшь? – улыбнулась мягко Маренко.

– Не построим мы – построят другие! – оживлённо произнёс Воронов. – Не переживайте! И вещи найдём, если нужно будет.

– Я надеюсь, моя куртка цела, – вспомнила про одежду Катя. – А то я даже одеться не успела.

Глава 4

«После боя»

Наконец, бой был окончен. Стихла артиллерия и винтовки, была брошена последняя граната. Всё. Вот она – долгожданная минута тишины. Наши солдаты потихоньку вылезали из окопов, в которых недавно было жаркое сражение. Земля, которая всю ночь старательно наряжалась в красивый блестящий снежный наряд, была безжалостно раздета и растерзана войной. Вверх поднимались тихие клочки дыма, от разорвавшихся снарядов. Они травили собой серое печальное небо, наблюдавшее за всем свысока. Неподалёку согнулась пополам тоненькая берёзка, опустив длинные кроны к земле. И почему-то тоскливо щемило сердце у наших бойцов при виде этой картины. Но некогда было предаваться унынию. Нужно было помочь раненым.

Фокин убрал за спину винтовку и спрыгнул в окоп, где возле раненного в ногу Комарова Алексея, вертелась Мамонтова. Тонкие замёрзшие пальцы не слушались и до конца не сгибались. Длинные волосы медсестры уже выбились из-под шапки и падали на раскрасневшееся лицо. По одной щеке размазалась грязь, одежда уже была вся мокрая и местами заледенела на морозе. Конечно же! Попробуй проползти с ранеными по сугробам, умойся в снегу под свистом пуль. Девушке самой уже хотелось упасть без сил в этом окопе и заснуть крепким сном. Пальцы уже совсем не чувствовались, руки и ноги тряслись. Алексей лежал без сознания. Шапка скатилась ему на глаза, в расслабленной руке по-прежнему лежала винтовка. Из-за того, что он был в таком состоянии, бедной Зое было ещё сложнее. Тут к ней подоспел Егор:

– Что? – спросил он, видя мучения медсестры. – Просто перетянуть нужно?

Мамонтова кивнула и шмыгнула носом:

– Да, – сказала она.

– Давай я тогда, – снял варежки тот и протянул их девушке.

Зоя не стала сопротивляться и с удовольствием отползла в сторону. Фокин намотал на руки бинт и крепко затянул ногу товарищу. Он с волнением посмотрел на друга и перевёл взгляд на девушку, которая уже отогревала руки в его варежках:

– С ним всё будет хорошо?

– Да, – кивнула Мамонтова и нахохлилась.

Тут наверху показался Летаев. Он вытер красный нос рукавом и посмотрел на товарищей. При виде Комарова, на его лице отразилось сильное волнение:

– Лёшка! – крикнул он и тоже сполз вниз. Фёдор схватил товарища за плечи и повернулся к медсестре. – С ним всё хорошо? Сильно его?

– Жив будет, – ответил за Зою Фокин. – Ты мне сейчас поможешь его поднять. Я один не справлюсь.

Так было не только тут. Почти везде солдаты выносили с поля боя раненых и выбирались сами.

Сороченко Евгений сидел в окопе, крепко держась за винтовку и смотрел стеклянными глазами в пустоту. Бой уже закончился, но бойца никак не хотела покидать эта дрожь, появившаяся сразу же после его первого выстрела в немца. В голове до сих пор слышались взрывы, крики солдат, свисты пуль. Это слышать страшно, а видеть и самому убивать… На висках его через русые полосы пробивалась редкая седина. Он бы так и просидел здесь до вечера, а может быть, и до ночи, если бы не Сорокин, проходивший мимо:

– Чего сидим? Особое приглашение нужно? – строго спросил он. – Ждёшь, пока снегом засыплет? Так это запросто!

Сороченко медленно повернул голову в его сторону. Он не мог ничего ответить. Рот сам не хотел раскрываться, голос засел далеко внутри. Евгений, как дурак, смотрел на Ивана глазами, в которых застыл мёртвый ужас и молчал. Увидев состояние бойца, Сорокин всё сразу понял. Сердитый взгляд его сразу же стал мягким, голос понизился.

– Ааа, – с пониманием протянул он, – новобранец. Сейчас тогда, товарищ, я тебе помогу. Погоди.

С этими словами Иван помог Сороченко подняться и вылезти из окопа. Такое простое действие далось нелегко бедному Евгению. Тело онемело, ноги не хотели слушаться, руки намертво вцепились в ледяную винтовку. Да что с ним такое происходит? Он же солдат! Он десять раз стрелял. Но раньше он стрелял мишени, а теперь перед ним люди из крови и плоти. И пуля пробивает живое тёплое тело, это тело не стоит на месте, как мишень. Оно кричит, ему больно, оно падает, корчится или умирает сразу. Человек, который прожил столько лет, который учился, наверняка, у которого есть семья, а может быть, и дети, падает, как сломанная кукла на холодный снег. Падает, как вещь. Страшно не стрелять. Страшно осознавать во что ты стреляешь, точнее, в кого. Что это чья-та жизнь. Хоть это и враг, но он всё чувствует, всё понимает. Это страшно. От этого так плохо. Сорокин, тем временем, подбадривал его:

– Это ничего, – говорил он, – первый бой всегда так. Тебе бы сейчас водки чутка глотнуть и пойдёт дело.

– Я не… – пытался вымолвить Евгений, – … не пью..

– Так пить и не надо! Это как лекарство. – продолжал настаивать Сорокин. – Чутка глотнёшь и всё! Я же не прошу целую флягу. Зато знаешь, как потом полегчает? Эта штука проверена временем и многими солдатами.

* * *

Потихоньку все двинулись в сторону лагеря. Раненых нужно было отнести в медпункт, здоровым просто отдохнуть. Александр шёл вместе с Сорокиным, который уже был без новобранца. Евгения перехватили другие бойцы. Солдаты шли молча, без особого настроения. Каждому скорее хотелось добраться до лагеря. Вот и заветные две ели, после которых, как раз и ждали родные землянки. Все, кроме одной. Рядом с медпунктом, на месте жилья медсестёр и Кати, лежали страшные, почерневшие обломки, от которых в небо улетал белый дым. Усталость на лицах бойцов в один миг сменили ужас и ярость. Медсёстры первыми с криками вырвались из толпы и побежали к месту своей бывшей землянки:

– Ой мамочки! – согнулась и закрыла рот руками Горнеева. – Что же это делается?! Зоя!

Мамонтова долго стояла в растерянности. Она медленно стянула с себя шапку, сделала шаг назад и понеслась в сторону медпункта. Но добраться не успела. Оттуда поднялась Маренко. Она подбежала к подруге и обняла её:

– Мы живы, Зой! – успокаивала подругу Алёна. – Мы все живы! Всё хорошо! Мы живы!

К месту событий стали подтягиваться и бойцы. Александр и Сорокин тоже поспешно туда направились:

– Это как могло сюда? – бормотал в шоке Сорокин. – Как так прилетело?

Командир огляделся и увидел Максима Рубцова, который уже снял свой белый запачканный фартук и направился к остальным. Александр остановился:

– Рубцов! – позвал повара к себе он. – Иди сюда!

Максим обернулся и поспешил к Резанцеву:

– Товарищ командир, – отдал честь он.

– Что тут произошло, боец? – приступил сразу к делу Александр.

– Снаряд прилетел, товарищ командир, – отвечал Максим.

– Пострадавших, я так понимаю, нет? – спросил Резанцев.

Рубцов вздохнул и увёл взгляд в сторону. Резанцеву это уже не нравилось. Если Максим не ответил сразу и замолчал, то что-то произошло. Пострадавшие всё-таки есть:

– Кто? – спросил он.

– Катю задело, – тихо сказал повар.

Внутри Резанцева всё похолодело. Он знал, какого масштаба бывают взрывы. Прекрасно знал. И этот был не исключением. От землянки ничего не осталось. А что с человеком живым произойдёт?

– Снаряд не успел разорваться, – быстро уточнил повар, видя застывшие лица командира и Сорокина. – Катя с Пулей выбежали, и он рванул. Но отбежать не смогли далеко, вот их и отбросило.

– И что с ней? – опередил с вопросом Александра Иван. – Сильно её?

– Голову разбила, – ответил Рубцов. – Я её сразу подхватил и в медпункт. Мария Фёдоровна сказала, что жить будет, оклемается. А так, другие не пострадали. Пуля тоже цела.

– Спасибо, свободен, – отпустил бойца Резанцев.

Рубцов отдал честь и поспешил к товарищам. Сорокин посмотрел на друга:

– Что делать будем, Сань?

Александр смотрел на обломки, на месте которых только вчера была целёхонькая землянка. Как же так? Как это могло случиться? Тут же лагерь, хоть какая-то безопасность. Но как оказалось, спокойствия нет даже здесь. Как бы он Катю не берёг, война всё равно её находит. Такое ощущение, что девочка притягивает к себе опасность. То немцев в лесу встретит, то ещё что-то. А сегодня её чуть не разорвало снарядом. Резанцеву даже не хотелось представлять, что было бы, если бы бомба сработала вовремя. Командира опять начало грызть чувство вины. «Не место ей здесь, не место», – снова промелькнула мысль у него в голове. Как бы Александр не приравнивал Катю к остальным, как бы не называл бойцом, для него она им не была. Никогда не была. И относился командир к девочке иначе, не как к солдату. Наверное, больше как к младшей сестре, а может даже дочери. У него детей не было, поэтому ему не с чем было сравнивать. Но он чувствовал за неё огромную ответственность. И сейчас, командир очень переживал.

* * *

Вечер. В медпункте, наконец, наступил покой. Всем прибывшим раненым была оказана помощь, они теперь забылись заслуженным крепким сном и вряд ли проснутся скоро. Да и все бойцы, практически уже погрузились в дрёму, а если нет, то начинали. Медсёстры готовили себе спальные места. Ночевать сегодня им предстоит здесь. Неудобно, конечно. Очень неудобно: ни вещей, ничего. Да ещё и раздеваться приходиться, теснясь за ширмой потому, что тут очень много мужчин. Не то что в землянке… Катя лежала на кровати и смотрела в деревянный низкий потолок. Он иногда начинал снова от неё куда-то убегать, кружиться, двоиться. Девочка с ним уже долго воюет. Голова до сих пор гудела, сил не было. В руках она держала ослабевшими пальцами свою шапку, которую ей принёс Васазде Лукиан. Ушанка чудом осталась цела после взрыва, даже звёздочка на месте. Этой звёздочкой боец её и подбадривал. Но с курткой её уже всё было давно покончено. Грузин сказал, что от неё целым остался один рукав. Так, что теперь ей придётся снова всем батальоном искать телогрейку. Хорошо, что, хотя бы всю остальную одежду не нужно. Больше всего Катя волновалась за свой мешок, где хранились все самые ценные для неё вещи: мамино платье, обрывки газет с главами про Василия Тёркина, которые она так долго собирала, письма от тёти Агафьи и Васьки, медаль «За отвагу», которую Катя убрала на время пока сохла гимнастёрка. Хорошо, что пистолет не успела убрать, а то было бы вообще всё плохо. Её первое и единственное оружие. И много-много других важных для неё вещей. Как же было обидно. Если единственное, что осталось целым – это шапка, это будет очень печально. Потолок, наконец, вернулся на своё место. В уголке, рядом с кроватью девочки, свернувшись калачиком, спала Пуля. Наконец, она угомонилась. Долго же собака носилась вокруг своей хозяйки. Бедняжка. Тут послышался стук двери. Кто-то зашёл внутрь. Кто это мог быть в такое время? Мария Фёдоровна поспешила на выход. Кровать девочки находилась почти в самом конце блиндажа, поэтому она ничего не могла увидеть и услышать. И приподняться никак… А совещались, как назло, шёпотом – ничего не услышишь. Тут женщина вместе с гостем стали приближаться. Катя подтянула к себе ушанку и провела пальцами по звёздочке, про которую ей так упорно твердил Васазде. Тут послышался тихий голос Марии Фёдоровны:

– Кать, к тебе.

Девочка с трудом приподняла голову и увидела Резанцева.

– Товарищ… – прохрипела она, а потом вернув нормальный голос, повторила. – товарищ командир?

– Не вставай, – сразу сказал Александр, когда увидел, что та делает попытки приподняться.

Катя опустилась назад. Она хотела поприветствовать командира, но подняться девочка никак не могла. Резанцев сел на край кровати и грустно улыбнулся:

– Ну как поживает подбитый боец?

Катя тоже улыбнулась. Командир часто к ней так обращался. Только сейчас она не просто боец, а «подбитый боец». Ей этого весь день так не хватало.

– Отлично поживает, товарищ командир, – как можно живее проговорила она и добавила. – Скоро пойду помогать землянку отстраивать.

– Слабый ты ещё, боец, – заметил Александр. – Куда ты пойдёшь? – он мельком взглянул вдаль на маленький огонёк свечи, догорающей на столе. – Я заходил раньше, но ты спала.

Александр смотрел на бледное лицо девочки и мысль о том, что ей нужно было найти приют ещё в том году, казалась ему всё более разумной. Из-под толстой повязки еле выглядывали больные карие глаза, голова глубоко провалилась в подушку. Ребёнок почти слился с кроватью. «Как же мне с тобой быть?» – задался вопросом Резанцев.

– Я сегодня почти целый дремлю, медсёстры чем-то напоили, – вывела его из раздумий девочка. – Пуля, правда носилась постоянно. Только что уснула.

– А что случилось с Пуленцией?

– Себя винит в том, что произошло, – вздохнула Катя. – А она, ведь, не виновата. Нельзя же такое предугадать.

«Это точно», – согласился про себя командир. – «Предугадать такое невозможно».

– Собаки всегда так, – наблюдал за животным Резанцев. – А землянку завтра начнём строить. Так, что скоро переедете назад.

– Как вы думаете, там много смогло уцелеть вещей? – слабо сжала ушанку девочка. – А то там столько всего…

– Не знаю, – сочувствующе произнёс тот, – завтра видно будет. Главное, что вы живы остались и, относительно целы, – с этими словами он кивнул на ребёнка.

– Я поправлюсь, товарищ командир! – оживилась Катя. – Даже не переживайте! Скоро к ребятам вернусь. И к работе тоже.

– Вернёшься, – улыбнулся он, – нужно же кому-то письма раздавать.

«Письма», – с этой мыслью внутри Кати всё приятно потеплело. Прекрасный праздник эти письма. Неожиданный и одновременно желаемый каждым бойцом в батальоне. Девочка общалась с командиром и ей становилось легче. Не только морально, но и физически. Потолок никуда не убегал больше, голова гудеть перестала. Она была рада визиту Резанцева. Но вредная Мария Фёдоровна дала мало времени на разговоры. Поэтому, посидев ещё немного, Александр ушёл. Завтра предстоял трудный день.

Глава 5

«Музыканты»

Всё-таки на свете есть такие вещи, которые не для каждого имеют ценность. Всякие побрякушки, бумажки, фотографии, строки… Для посторонних людей – пустая вещь, а для некоторых – целое сокровище. Вот и для Кати было настоящим счастьем перебирать чудом уцелевшие письма от тёти Агафьи и Васьки, раскладывать по порядку главы про Тёркина. И главное, чтобы все вырезки из газет были на месте! Ждать пока попадётся такая же – большая мука. Но нет, все были на месте. Девочка аккуратно свернула их и отложила в сторону. Медаль «За отвагу» тоже осталась цела и уже была на гимнастёрке. За всё это следовало сказать большое спасибо маминому платью, которое приняло весь удар на себя: осколок прорвал мешок и захватил с собой одежду. Катя взяла платье и любовно провела по застиранному воротнику:

– Мама, – сказала она и грустно улыбнулась, – даже сейчас ты мне помогаешь.

Девочка поглаживала только воротничок. Смотреть на то, что ниже, было страшно. Когда она взяла его в руки, то весь низ висел на одном жалком лоскутке. Настолько осколок прорезал ткань. Но девочка старательно всё зашила. Правда, получилось очень криво, да и ниток нужных не оказалось – шов был виден за километр. Но без потерь не обходится. Помимо одежды, были в хлам убиты печка буржуйка и котелок. И это только то, что касается Кати. Вещи медсестёр тоже пострадали. Прошло несколько дней с тех пор, как к ним прилетел снаряд. Бойцы своё слово сдержали и возвели новую землянку на месте старой. Катя с медсёстрами уже туда успели заселиться. Новое жильё девочке нравилось больше: защищено лучше и ей казалось, что внутри стало просторнее. А может, ей просто казалось после пребывания в медпункте. Ей самой было уже лучше, голова не болела, всё вокруг не кружилось, как на карусели. Повязку сняли, но лучше бы этого не делали. Бинты хотя бы скрывали рану, вокруг которой расплылся лиловый синяк. Нет, ссадина была уже не глубокая и почти зажила, но вид просто убивал. Мария Фёдоровна её утешала: говорила, что всё это скоро пройдёт. Но Катя всё равно продолжала избегать лишний раз встречи с зеркалом. Она хоть и солдат, но девочка. Её синяки, в отличие от мужчин, не красили. Благо была зима и можно было скрыть этот кошмар под шапкой. Так и делала. Пуля, наконец, договорилась со своей собачьей совестью. А то скулила так, что приходилось собаку из медпункта выпроваживать на попечение солдат– отдыхать раненым мешала. Сейчас собака, по своему обычаю, сидела возле самодельной буржуйки. Катя собрала все вещи назад в мешок, всё никак она не могла нарадоваться их частичной, но целости. Ну всё, отогрелась. Пора и на улицу назад выходить. Девочка взяла свою телогрейку и просунула руки в рукава. Бойцы где-то нашли ей новую. Конечно, куртка была велика, но к этому она уже давно привыкла. Зато своя. Сколько она ходила в телогрейках раненых. Наконец, ей откопали свою. А то неудобно было перед товарищами каждый раз одалживать верхнюю одежду. Бывает, засунешь руки от холода в карманы, а там мешочек с табаком или ещё что-то. Чужая куртка всё-таки. В ней что только лежать не может. Лучше, конечно же, в своей. Знаешь где у тебя что хранится, где пуговицу туго застёгивать, её у солдат просить не нужно. Катя застегнула телогрейку и надела ушанку. Проклятые наэлектризованные волосы снова полезли в лицо. Она убрала их и повернулась к собаке:

– Отправляемся, Пулёк!

Животное нехотя встало со своего излюбленного тёплого места и послушно пошло за хозяйкой.

* * *

Евгений Василенко ласково провёл рукой по корпусу гитары. Наконец, у него появилось время, чтобы посвятить всего себя любимому делу. Музыка – одна из самых бесценных вещей на войне. Об этом говорилось очень много раз и говориться будет. Попробуй без неё прожить. Только всеми любимые родные песни помогали хоть на минутку забыть это страшную реальность, окунуться с головой в спокойствие и тепло нот. Музыка – уникальная вещь. Она может и рассмешить, и пожалеть, и посочувствовать… Смотря какая песня, мелодия и слова. Но особые чувства испытывает тот, кто владеет инструментом. Это непередаваемые ощущения. Когда внутри всё щебечет, когда, полностью отдавшись процессу, тебя начинает раскачивать в разные стороны в такт мелодии, и сердце тоже аккомпанирует свою партию, когда пальцы сами перебирают струны или клавиши, а сознание находится где-то в своём прекрасном мире. Это настоящее наслаждение. Другим этого не понять. И вот Василенко при любой свободной минутке брал гитару. Для него она была не просто вещью, а настоящей подругой и верным товарищем. Евгений настроил инструмент и, приложив ухо к корпусу, стал перебирать пальцами струны. На морозе это было делать сложновато – руки от холода становились менее подвижными. Но боец играл сейчас не для своих товарищей, а для себя. А если играешь для себя любимого, то можно и темп снизить и мелодию наигрывать удобную. Василенко бы с радостью поиграл в землянке, но там было слишком много народу. Солдаты собрались играть в карты. На улице тоже было шумно, но тут можно уйти в сторонку и брынчать себе на здоровье. Этим он сейчас и занимался: наигрывал простенькие мелодии, которые незаметно сменяли друг друга. Василенко сидел, прислонившись ухом к гитаре, и закрывал глаза от удовольствия. Бойцы к нему не лезли и давали товарищу «помедитировать». Так это называл Егор Фокин. Евгений уже полностью погрузился в свой мир, как вдруг музыку прервал резкий и звонкий голос:

– Здорово, товарищ! Тоже играешь?

Василенко нехотя остановился и поднял голову. Это оказался новобранец – Косминов Игорь. Евгений узнал его по баяну в руках. Среди новобранцев он был своим музыкантом. Игорь стукнул по инструменту:

– Я вот тоже играю, – улыбнулся он и сел рядом.

– Здорово, – поприветствовал его в ответ Василенко.

Он был не очень рад визиту Косминова. Чужая музыка отвлекает. К тому же, баян громкий инструмент. Но боец не стал ничего говорить и решил продолжить наигрывать «В землянке». Авось, гость отстанет. Но Игорь не понимал намёков. Он немного помолчал, прислушиваясь к мелодии, а потом опять легонько хлопнул по корпусу инструмента:

– «В землянке» брынчишь?

– Брынчу, – почти сквозь зубы проговорил Евгений.

– Я тоже её знаю, – взял покрепче баян Косминов.

«Замечательно», – подумал про себя Василенко. Он не знал куда ему деться от настойчивого гостя. Игорь либо решил докопаться, либо серьёзно хотел подружиться. Познакомиться с новобранцами за всё это время у Евгения почти не было возможности. Командир отправлял то в окопы, то дежурить… В общем и целом, не получилось обзавестись крепкими товарищескими узами. И вот сейчас, когда ему удалось добраться до гитары, к нему пристали. И отставать не собирались:

– Ну, я к тебе тоже тогда пристроюсь, – решил Игорь и сыграл несколько вступительных аккордов.

По ушам Евгения, словно трактором проехали. Может, Косминов играл очень хорошо. Но для человека, привыкшего к тихой и не такой резкой мелодии, это было трудно воспринять. Он честно пытался сыграть что-то вместе с новобранцем, но плодов это не принесло. Терпение находилось на грани. Василенко отставил гитару и уже собирался вежливо сказать, чтобы настойчивый боец шёл куда-нибудь подальше, но Косминов опередил его:

– Слушай, – задумчиво произнёс он. – Ты не фальшивишь? У тебя как-то криво выходит.

А вот это был удар ниже пояса. О вежливости уже и речи не шло. Тут даже цензурных выражений и в голове не осталось. Мало того, что тот молокосос ему мешал, так он ещё и умничает! Терпение кончилось. Евгений встал и грозно посмотрел на Косминова:

– Знаешь, что?!

* * *

Дроздов, Липтенко, Летаев и Фокин стояли неподалёку и курили папиросы.

– А я думал, что ты, Егор не дымишь, – улыбнулся Дроздов. – Ты же у нас порядочный такой.

– С вами не только курить, но и пить начнёшь, – перелистнул страницу «ПРАВДЫ» тот.

Бойцы усмехнулись.

– Ну уж извиняй, – стряхнул пепел с папиросы Николай. – Какие есть.

Тут к Матвею Липтенко сзади подбежала Пуля. Она схватила зубами бойца за телогрейку и встала на задние лапы. Солдат подпрыгнул от неожиданности:

– Ай! Ты что делаешь? – обернулся он и отцепил игривую собаку от себя.

– Если здесь Пуля, значит, где-то и её хозяйка, – подошёл к животному Фокин. Он почесал у неё за длинными мокрыми от снега ушами. Собака от удовольствия закрыла глаза и высунула язык. Хвост беспорядочно завилял. Солдат поднял голову и увидел спешащую к ним девочку. – А вот и наш боец.

Катя подбежала к ним и остановилась, чтобы перевести дух. На её щеках горел румянец, из-под шапки выбились волосы и прилипли к лицу. Опять она куда-то носилась. Видимо, в окопах помогала. Девочка подняла взгляд на своего четвероногого друга, которого гладил Егор:

– Она уже с вами играется? – спросила она и, улыбнувшись, кивнула на Липтенко.

– Она не играется, а кусается! – пожаловался тот в ответ.

Тут Пуля подняла свои уши и повернулась к Матвею. Она, понимая, что речь идёт о ней, снова прыгнула на него с радостным лаем. Солдат от неожиданности не удержался и упал на снег. Завязалась борьба. Пуля – собака с характером. Она никому не даст себя побороть. Поэтому животное прыгало на Липтенко снова и снова, не давая ему никаких шансов. Игра есть игра. И Пуля должна в ней победить.

– Не горячись, Лунатик, – шутил Летаев. – Она же всё-таки женщина. Они всегда наповал сражают! Любя она!

– Да не нужна мне такая любовь! – отбивался от животного Липтенко.

Катя долго смотреть на это дело не стала. Матвею уже было не до смеха, нужно было спасать товарища. Она взяла собаку за ошейник и отвела в сторону. Пуля послушно отошла. Только в одном случае великий четвероногий воин сдавал позиции: когда сзади подходила любимая хозяйка и давала понять, что игра окончена. Собака не хотела ничего заканчивать, но приходилось слушаться. Но она вышла победителем: соперник был весь в слюнях. Катя погладила животное по лохматой голове и повернулась к Липтенко:

– Извини, – виновато сказала она. – В следующий раз такого не будет.

– Да ладно, – смягчился Матвей, отряхиваясь от снега и вытирая рукавом лицо.

Тут их разговор прервали громкие голоса бойцов. Все с непониманием повернулись в сторону шума. Неподалёку от них разгоралась ссора между Комсиновым и Василенко. Выглядело это очень смешно и странно одновременно. Евгений – неконфликтный человек. Он, как и Фокин, был спокоен и скромен. На памяти солдат он злился только на немцев и всё. Что же могло такого произойти? Как новобранец, толком не знавший Женю, разозлил его? Видно, музыкант знает за что задеть музыканта. Смешным было то, что он был ниже Василенко по росту и сейчас выглядел как мальчишка, который решил поспорить со взрослым крепким мужиком. Ну, если так разобраться, Косминов на самом деле и был ещё молодым пареньком, который пока очень многое не знал в этой трудной военной жизни. Но сути это не меняло. Василенко был зол:

– Я твою гармошку бантиком заверну! – ругался он на новобранца.

Косминов сделал шаг назад и положил, на всякий случай, баян на ящик. Он снова повернулся к Евгению:

– Я твою балалайку вообще разнесу! Об твою голову! – крикнул он.

Василенко подошёл к Игорю, взял его за грудки и приподнял. Косминов вжал голову в плечи и взялся за запястья бойца, чтобы освободиться. Но схватили его хорошо, никуда не вырваться:

– Ну рискни, – сказал Евгений, – разнеси.

Мелкая ссора переросла в настоящий конфликт. Видимо, разговор дальше пойдёт не о музыке. Бойцы столько друг другу наговорили, что дело уже пахло мордобоем.

За этой сценой наблюдали не только Катя с ребятами. Кажется, весь батальон отвлёкся от своих дел, за исключением Марии Фёдоровны. Эта стабильная женщина, которую мало чем можно удивить, даже не обернулась на шумных музыкантов, потушила самокрутку и спустилась в землянку.

– Чую, сейчас разнимать придётся, – проговорил Дроздов.

– А то мы без музыки останемся, – согласился Летаев и уже собирался идти к не поладившим солдатам, – разфигачат инструменты, а новые никто не даст.

Катя с возмущением посмотрела на бойцов. Ладно бы волноваться о своих товарищах и их здоровье. Они заботятся о инструментах? Да как так?! Она снова взглянула на спорящих и посмотрела на ситуацию другими глазами. Драку, в любом случае, остановят, синяки, если они будут, заживут, а с инструментами то что делать? Сейчас такое время, что никто заботиться о них не станет. Найти новые будет настоящей проблемой. А без музыки на войне тяжело. Девочка сама на себе это прочувствовала. После недолгих размышлений, она согласилась с Фёдором и Николаем. Катя уже приготовилась к шумной потасовке и покрепче взялась за ошейник Пули, чтобы она никуда не сумела влезть, как вдруг девочка заметила командира. Резанцев быстрым шагом направлялся прямо к спорящим солдатам. «Ну всё», – подумала Катя. – «Мордобоя не будет». Хотя она даже не знала, что хуже: получить от друг друга или получить от командира?

– Разнимать не придётся, – тоже увидел Александра Фокин и опять уткнулся в газету. – Сейчас товарищ командир им обоим задаст.

Теперь все смотрели на музыкантов с сочувствием. Резанцев, как и все командиры, не любил беспредел в батальоне. Особенно, если случаются драки или ещё что-то подобное. Его понять можно. Армия должна быть единой: один за всех и все за одного. А если переполох будет и здесь – ничего дельного из этого не выйдет. Катя, как и все остальные, гордилась своим командиром, его умениями управлять и держать порядок. Чтобы заслужить такое звание, недостаточно одного умения кричать и приказывать. Нужно обладать большим умом и уверенностью. Резанцева в батальоне уважали все бойцы и девочка не была исключением. Даже Пуля поднимала уши при нём и вставала ровно. Так послушно она даже при хозяйке не вела. Тем временем Александр уже приблизился к ничего не подозревающим бойцам. Он остановился и, выждав паузу, скомандовал:

– Отставить! Смирно!

Ссорившиеся, сразу же забыли про все свои обиды и обернулись. Евгений отпустил новобранца и вместе с ним встал ровно. Катя и бойцы тоже замерли по привычке. Резанцев строго окинул взглядом двух взъерошенных солдат:

– Товарищи музыканты, – обратился он к ним. – Что тут происходит? – Александр обратился к Евгению. – Василенко?

– Не поладили малость, товарищ командир, – тихо ответил Евгений.

– Вижу, – кивнул Александр.

* * *

Летаев нахмурился:

– Странное какой-то ощущение, – задумчиво проговорил он. – Обычно на их месте всегда стоим мы. Даже непривычно.

– Говорят, он сегодня не в духе, – прошептал Липтенко. – Ребята вляпались по полной.

Катя наблюдала за происходящим. Она сочувствовала товарищам, которые попали в такую ситуацию. Глупо получилось. Признаться, девочка не понимала, что там произошло. Если бы она видела всю ситуацию, то могла бы судить. А так, непонятно. Но одно было ясно точно: командир это просто так не оставит. Резанцев всегда находил какое-нибудь занятие. Без работы никто не остаётся. Если посчитать сколько раз ему под руку попадались главные шутники батальона, то их можно смело назвать самыми главными трудягами. Особенно Летаев старался больше всех. Уже какой год старается: всю возможную работу на себе перепробовал. Но у Александра фантазии тоже не занимать. С Фёдором у него уже сложились особые отношения на этой почве. Тем временем командир честно выслушал две стороны и теперь прибывал в размышлении. Все ждали его решения.

* * *

Резанцев посмотрел на Косминова и Василенко, перевёл взгляд на баян и гитару, затем снова уставился на бойцов. Тут неожиданно его лицо расплылось в ехидной улыбке. Придумал. Солдатам стало совсем не по себе. Командир никогда не улыбался в таких ситуациях. Что сейчас будет?

– Значит так, – сказал он. – Если уж вас так судьба связала по музыкальной должности, то к вечеру подготовите «Тачанку». Вместе.

На лицах бойцов отразился шок. Да не только у них. Все сидели, широко раскрыв глаза от удивления. «Тачанка» по мелодии была сложная, а тут просят сыграть её дуэтом. И правда, у командира фантазии не занимать. Не в окопы, не на дежурство, ни куда-либо ещё. Сыграть. Вместе. Это было настоящим испытанием для бойцов. Но музыканты ничего в ответ не сказали. Спорить было бесполезно. Приказ есть приказ.

* * *

– Оригинально, – первым нарушил тишину в компании Фокин. – Правда, я не знаю, как они выкрутятся.

– Сегодня вечером, значит ждём концерт, -улыбнулся Дроздов.

* * *

Погода была просто замечательной: лёгкий морозец, солнце, которое освещало блестящий снег. Но было одно «но»: ледяной ветер. Вот если бы не он – вообще красота. Катя задрала голову наверх к чистому голубому небу. Такому мирному, такому спокойному. Если бы так было всегда: тихо, без войны. За это небо и за эту тишину они сейчас и сражаются. Нужно быть сильным и стойким, это всех касалось всех членов батальона, даже братьев меньших. Девочка взглянула ещё раз на собаку, которая послушно сидела и ждала команды:

– И так, красноармеец Пуля! – сказала она и достала из кармана варежку. – Искать!

Девочка подошла к животному и дала понюхать вещь. Собака в ответ опустила голову к земле. Она, подняв уши, подошла к хозяйке и стала вертеться возле кармана куртки. Катя взяла её за морду и отвернула от себя:

– Нет! – строго сказала она. – Хлеб потом! Кому сказала? Потом!

Девочка отбежала от животного на несколько шагов. Но Пуля в наглую пошла за ней. Катя нахмурилась:

– Вот пропадёт у нас боец, а ты найти не сможешь! И что тогда?

* * *

Резанцев и Сорокин наблюдали за ней:

– Дрессирует, – улыбнулся Иван.

Александр кивнул и выдохнул дым.

– Пуля же уже знает некоторые команды? – спросил Сорокин.

– Она знает команду «домой», – сказал командир.

– Ты что-то в последнее время смурной какой-то, – заметил Сорокин. – Случилось что?

Александр отвернулся и махнул рукой.

– Ааа, – протянул Иван, – я всё понял.

Резанцев смотрел на протоптанный снег, через который уже проглядывал неровный лёд. Конечно кое-что случилось. И, к сожалению, дома в родном Лихвине. У Александра уже второй месяц шёл спор с его невестой Таней, единственной, кто осталась ждать его дома. У неё полгода назад слегла бабушка. Больше она не встанет. Старость берёт своё. Старость взяла, скоро Смерть отнимет. Не за горами бродит Костлявая. Вера Васильевна, а именно так звали бабушку, была единственной родственницей Тани. Родители девушки погибли во время Первой Мировой войны, также, как и отец Александра. Мать её была врачом, а отец солдатом. Никто не вернулся. Вот и легла ответственность за воспитание внучки на плечи Веры Васильевны. Свой долг она исполнила, ребёнка вырастила. Теперь пора и отдохнуть. Только из-за бабушки и её здоровья Таня не могла уехать из Лихвина. А так очень хотела выучиться на курсах медсестры и уйти на фронт лечить раненых, точно также, как и её покойная мать. И вот, когда стало понятно, что конец бабушки близок, девушка и стала задумываться об уходе на войну. Никто её уже держать дома не будет, а Родине нужна помощь. Написала об этом в письме. Вот на этой почве и завязалась ссора у неё и Резанцева. Александр, разумеется, отговаривал её. Он знал о том, как тяжко приходиться медсёстрам. Но Таня – девушка упёртая. Если она что-то задумает, то обязательно выполнит. Писем от неё уже давно не поступает. Недавно почта приходила. Писали из Москвы, Донецка, даже из Грузии и Татарстана, но не из Лихвина. Александр подозревал, что случилось. И уже ждал, когда вести придут не из дома, а из какого-нибудь батальона, полка, дивизии. Или куда она там поступит? Тяжело. И сделать ничего нельзя. Как можно достучаться до человека на расстоянии? Никак. Вот и сиди, жди. А Резанцев не привык сидеть и ждать. Он привык действовать. Но сейчас, к сожалению, от него ничего не зависело. Он хоть и командир, но на неё не повлияет. Да и, если быть честным, Александр уже понимал, что она не отступится. Сам бы не отступил. Оставалось только переживать и ждать письма.

– Кстати, хотел спросить тебя по поводу наших музыкантов, – вывел его из невесёлых мыслей Сорокин.

– Что тебя не устраивает? – повернулся к нему Александр.

– Не слишком ли жестоко? – поднял одну бровь тот. – Даже со стороны командира.

– В самый раз, – сказал Резанцев. – Лучший способ сплотить двух неприятелей – поставить им общую проблему.

Иван усмехнулся:

– Помню-помню, – проговорил с ностальгией он. – Нам в училище это постоянно твердили. Как его звали то… Федот Акакиевич. Вспомнил.

– Пригодилось же, – улыбнулся Резанцев. – Не зря он нам это в голову вдалбливал.

– А почему именно «Тачанку»? – спросил Сорокин.

– Потому, что я так решил, – стряхнул пепел с самокрутки командир и добавил. – А ещё потому, что она мне очень нравится.

* * *

– Я ненавижу эту «Тачанку»! – со злостью прошипел Косминов и поставил пальцы на кнопки баяна.

– Ты просто играть не умеешь, – подцепил струну Василенко. – А песню не трогай.

– Сам – то её подобрал? – посмотрел на бойца тот. – Умник.

– Я уже год, как её подобрал, – ответил Евгений. – Под тебя переделываю.

Солдаты сидели в одной из землянок и пытались разобраться с заданием командира. По отдельности – то они её сыграют, а вот вместе… Вместе тяжело. Как бы они не старались – ничего не получалось. То там не получается, то тут не сходится. Желание бросить всё к собачьим чертям удерживало только задание Резанцева.

– Ещё раз, – потёр глаз Василенко. – Я играю фон, – он указал пальцем на Косминова. – Ты – мелодию. Поехали на счёт три. Раз… Два… Три…

Он заиграл вступление, через несколько секунд подключился и Игорь. Но опять перед припевом они заглохли. Что-то не так с темпом:

– Ты можешь так не гнать? – спросил Косминов. – Ты перед припевом так начинаешь ускоряться.

– Ты тянешь потому, что, – сказал тот. – Я пытаюсь хоть как-нибудь темп вывезти, а то совсем…

Тут их спор прервал настойчивый стук в дверь.

– Входите! – крикнул Василенко и подкрутил одну струну.

Дверь тихонько отворилась и внутрь забежала Пуля, довольно виляя хвостом. Собака сразу же направилась в сторону печки отогреваться. За ней зашла и Катя. Она поспешно закрыла дверь и повернулась к бойцам.

– Тебя товарищ командир послал? – обеспокоенно спросил Игорь. – Уже вечер?

– Да нет, – вытерла нос рукавом та, – обед. Вы вообще есть собираетесь?

– Мы тут репетируем, – приподнял баян Косминов.

– Дядя Максим сказал, что игра игрой, а обед по расписанию, – проговорила девочка. – В общем, меня за вами послали.

– Спасибо, что предупредила, – поблагодарил её Василенко. – Но мы вряд ли пойдём. Не успеваем.

– Так трудно что ли? – с сочувствием спросила та.

– Вместе трудно, – ответил Игорь.

– А вы петь пробовали? – подала идею девочка. – Мне кажется, с пением хорошо пойдёт. И на сытый желудок тоже.

– Петь, – задумчиво произнёс Евгений. – Хорошая мысль. Спасибо, Катюх. Но обедать мы не будем. Пусть Максим там не серчает. К ужину придём.

Девочка улыбнулась и кивнула. Она подозвала к себе Пулю, которая уже пригревалась возле буржуйки:

– Пошли, Пулёк, – сказала она и после этого они вышли на улицу.

В землянке снова остались один Косминов и Василенко.

– Ну что? – повернулся к Игорю Евгений. – Попробуем?

– Попробуем, – вздохнул тот. – Куда деваться?

С пением и правда стало легче. Кто бы мог подумать, что ребёнок, ничего не смыслящий в музыке, предложит верное решение, до которого не могли додуматься музыканты. И сразу темп встал на своё место: никуда спешить не получалось и отставать тоже. За это время пыл ссоры потихоньку начинал утихать, бойцы уже не огрызались друг другу и даже улыбались. Вот оно – правило общей проблемы. И вот, наконец, у них получилось. Чисто, без ошибок. Руки отваливались, бойцов уже мутило от музыки, хотя раньше с ними это никогда не случалось. Как бы Василенко не любил свою гитару, он чувствовал, что наигрался на неделю вперёд точно, а может и больше. Евгений прислонился щекой к корпусу инструмента и вздохнул:

– Ну всё, – сказал он, – по шапке от командира точно не получим.

– Интересно, а что было бы, если бы мы не подготовились? – лёг на нары Косминов. – Как бы это выглядело?

– Я не знаю, – сказал тот. – Но знать бы не хотел.

– Слушай, – убрал с себя баян Игорь, – прости, что полез. Мне хотелось с тобой просто посоревноваться и всё в этом духе.

– Я понимаю, – зажал пальцами струны Василенко, – сам таким был несколько лет назад. И ты извиняй. Не следовало до такого доводить и тебя за грудки хватать.

Косминов задрал рукав и, прищурившись, посмотрел на наручные часы:

– Тогда пойдём, показывать, что мы тут наиграли.

* * *

Пламя костра вздымалось в чёрное звёздное небо, потрескивая на дровах. Катя с бойцами долго разводили огонь. Очень ветер мешал и снег. Но, со временем ветер утих, снег убрали и пламя, наконец, разгорелось. По такому поводу грех костёр не развести. Все с нетерпением ждали обещанный концерт. Катя сидела на бревне и грела руки. Рядышком сидела Пуля. Она сегодня так и не смогла отыскать хозяина варежки. Носилась-носилась по всему лагерю, так и не нашла. А ведь собака была близко. Михаил Макаренко не так далеко находился. Но ничего, в следующий раз получится. Народ только собирался вокруг костра. Медсёстры тоже пришли. Как такое можно пропустить? Только вот не наблюдалось главных героев всей этой затеи: музыкантов и товарища командира. Катя сидела и мотала головой в разные стороны, пытаясь найти их глазами. «Ну где же они», – гадала она. Тут показался Резанцев и Сорокин. Они прошли вперёд. Александр оглядел всех бойцов:

– Ну и где наши музыканты?

– Мы здесь, товарищ командир! – послышался вдруг голос Косминова сзади толпы.

Все сразу расступились и пропустили солдат, вооружённых инструментами. Музыканты выпрямились и поглядели на Резанцева.

– Ну что? – спросил Александр. – Подготовили?

– Подготовили, товарищ командир, – устало ответил Василенко.

Катя посмотрела на них и вздохнула. Она понимала, как они, бедолаги устали. Бойцы не пришли не только на обед, но и на ужин. Весь день в землянке просидели. Но, наверное, не зря. Не могли же они прийти сюда с пустыми руками. Люди талантливые. По любому что-нибудь сейчас им сыграют.

– Ну, давайте начинать, – объявил Резанцев.

Музыканты уселись на отведённые специально им места на поваленном дереве. Последовала пауза. Они собирались с мыслями. Это уже не репетиции, право на ошибку не имеют. Наконец, Василенко встряхнул руку и подвинул ближе гитару, а Косминов уложил лучше баян на коленях. Они переглянулись и заиграли вступление. Никаких ошибок не было. Баян и гитара хорошо звучали и дополняли друг друга. Кто бы мог подумать, что настолько разные инструменты так ладно сработают. Тоже самое можно сказать о их хозяевах. Вот она – сплочённая работа.

Наконец пошёл куплет. Евгений и Игорь запели:

Ты лети с дороги, птица,

Зверь, с дороги уходи!

Видишь, облако клубится,

Кони мчатся впереди!

И с налёта, с поворота,

По цепи врагов густой

Застрочит из пулемёта

Пулемётчик молодой.

Тут к припеву, по традиции, подключились и все остальные:

Эх, тачанка-ростовчанка,

Наша гордость и краса,

Конармейская тачанка,

Все четыре колеса!

Как же Кате нравились эти моменты. Настоящий хор. Она с медсёстрами поёт женскими высокими голосами, бойцы – низкими, грубоватыми. Огонь в такт тоже потрескивает. Все подключились к этой замечательной песне, даже природа стихла, чтобы лучше было слышно. Девочка смотрела на новобранцев, которые первый раз участвуют в таком массовом батальонном хоре и узнавала себя. Эти искры в глазах, эти эмоции, ощущение единства. Как же это прекрасно. Жаль, что растянуть такие моменты подольше нельзя.

Александр и Иван стояли рядом:

– И всё-таки ты прав, Сань, – положил руку другу на плечо Сорокин. – Это задание подходит им, как никому.

Глава 6

«Значение коротких строк»

Конец мая 1941 года.

Красное солнце уходило за горизонт, выпуская напоследок свои тёплые лучи. Оно ещё нескоро сядет. Летом дни длиннее, а ночи короче. Луна уже торжествовала на небе, но её пока не было так хорошо видно. Тёплый лёгкий ветерок качал зелёные высокие колосья из стороны в сторону, а вместе с ними и трепал светлые короткие волосы Татьяны. Девушка аккуратно убрала пряди за уши и взглянула в сторону невысоких домов. Издалека они казались такими крохотными и нереальными: словно уличный художник на скорую руку вписал их в летний пейзаж своей лохматой кистью. Девушка вздохнула и повернулась к Александру, который лежал на земле, подперев голову руками:

– Ну и о чём ты хотел поговорить? – спросила она и тоже легла рядом. – Притащил меня в самую даль… – Таня взялась за один из колосков и потянула его к своему лицу. Тут пальцы её разжались и травинка зашаталась. – Чтобы уж никто точно не услышал. Не зря ведь.

Резанцев смотрел на проплывающие на небе облака и собирался с мыслями. Этот разговор он задумывал очень давно, но начать его никак не мог решиться. В голове всё так легко было. Просто сказать прямо о всех своих чувствах… Резанцева передёрнуло. Вот в этом и проблема. Он мог поговорить о чём угодно, а об этом нет. Александр сам по себе был уверенный человек, но рядом с Таней откуда ни возьмись, появлялось какое-то непонятное смущение, стеснение. Никогда такого с ним не было. Сорокин, зараза, всё подшучивал, давал ненужные советы. Лучший друг, называется. Ему в этом плане легче давалось всё. К девушкам у него был подход. Этот человек опытный. Но, правда, пользоваться опытом ему суждено было недолго. Встретил Иван свою судьбу, стал мягким и заботливым мужем, а затем и отцом двоих детей. Правда, там такая жена, что лучше её лишний раз стороной обходить. Но его всё устраивало. Как говориться, сердцу не прикажешь. «Просто скажи обо всём ей прямо», – говорил он. – «Тебе сказать три слова трудно?» Да, для Александра это было непреодолимое препятствие. Сорокин даже представить себе не мог какое. Тем временем Таня пытала Резанцева своим любопытным взглядом: