Отрывок из книги
Всякий, кому хоть раз выпала в жизни удача окунуться в рабочую атмосферу редакции – будь то скромная заводская многотиражка «Генератор», милая сердцу советских женщин «Крестьянка» или солидный, но слегка старомодный «Красный шахтер», – всякий такой счастливчик знает, что стучаться в начальственный кабинет надо ближе к одиннадцати. С утра – летучка, потом редакционное совещание, а потом – главный редактор ведь тоже человек, ему немного отдохнуть надо, а то и принять, смотря по состоянию здоровья, двадцать капель валерьянки или пятьдесят грамм водочки. А уж после этого можно смело заходить и, пока тот тепленький, просить всего, чего только твоя журналистская душа пожелает – гэдээровскую пишущую машинку, путевку в Геленджик или командировку по щедрым совхозам-миллионерам.
Но некоторым ждать одиннадцати утра не обязательно. Время их стоит так дорого, что даже властолюбивая тигрица не смеет задерживать их в приемной перед дверью главного редактора всесоюзной газеты «Известия» и только почтительно встает при их появлении, выпячивая мощную грудь в белой лавсановой блузке под темно-серым в мелкий рубчик жилетом.
.....
Дверь в квартире погибшего Василенко открыла еще одна старуха, но совсем другого рода. Это была маленькая, бойкая и опрятная деревенская старушечка, пахнущая яблоками и душицей. Из-за спины ее выглядывали два мальчика лет трех и пяти. Серафим Львович тут же сообразил, что перед ним бабка того самого Василенко, и представился профессором из Новосибирска и доктором наук. Слово «исторических» он намеренно опустил, полагаясь на то, что бабка сама домыслит его причастность к медицине. Так и вышло. Старушка сразу собралась и отвечала на все вопросы Серафима Львовича обстоятельно, не спеша и с полным пониманием важности происходящего. Но как ни пытал ее профессор, как ни путал своими каверзами, ничего подозрительного выяснить ему не удалось: Юрий Василенко был обыкновенным, даже положительным молодым человеком, не пил, не курил, занимался волейболом, хорошо работал и уважал старших. Вот и в последний день он принес с завода получку, отдал матери, помог соседке повесить картину, поиграл с племянниками и лег спать. А утром… Ох ты, горюшко горькое! На кого же ты нас, Юрочка, оставил, ведь одни ж мы теперь, без мужика, а этих несмышленышей кто ж на ноги поставит – ни отца у них нет, ни вот дяди любимого теперь… Умер внучок… Серафим Львович повздыхал, поохал вместе с бабкой да и попрощался.
Родственники следующей погибшей, Анны Коноваловой, проживали в соседнем подъезде. Встретили они гостя неприветливо и отвечали на вопросы скупо, потому как были, судя по всему, невысокого мнения о самой Анне. Убралась, дак и черт с ней, – сквернословили мать и отчим, – добро б девка была путевая, а тут и жалеть не о чем! Из красоты – коса рыжая, из моральных достоинств… ничего, в общем! Шваль! С соседом, Василенко, знакома была, конечно, но близких отношений не водила. Да куда ей! Побрезговал бы Юрка такой прошмандовкой – он-то себя в чистоте держал… Как умерла-то? Да как все умирают – легла и не встала. А что перед тем делала? Спала весь день да жрала, дармоедка! К соседке вечером зашла, к Евгении Спиридоновне, а потом на б… гулянки отправилась. Ну а как вернулась, мы не знаем, спали все уж, мы чай люди рабочие, нам вставать рано.
.....
