Читать книгу Ева Люция - Даниил Андреевич Данильсон - Страница 1

1 глава

Каждый рано или поздно подвергает сомнению непреложные истины. Истина подвергает сомнению реальность. Эти сомнения сгибают своим весом, вынуждают тратить время и силы на ненужное выяснение очевидного. Есть белое и есть черное. Пора выбирать свою сторону. Когда мир окрашен красным, серого не существует.

Мои дрожащие руки с трудом приподняли тело. Перед глазами всё плыло. Оставив за собой мокрую дорожку и щекочущее чувство, с носа сорвалась капля чего-то тёплого и упала на землю, закутавшись в пыль. Я перевела взгляд выше, там чернела бордовая лужа крови, смешавшись с грязью и пеплом. Затылок саднило. Сорвав с лица разбитый противогаз, я попыталась втянуть носом воздух, но сорвалась на кашель, который постепенно перешёл в рвоту.

Пожалуйста…

Отвратительный скребущий душу звон заполнял пространство. Землю тряхнуло и через секунду сверху посыпались осколки и мелкие камни. Я попыталась прикрыть голову руками, но как только коснулась затылка, сжала зубы от боли. Волосы были липкими на ощупь. Очередной взрыв швырнул меня на землю, голова закружилась с новой силой. Я кашляла, кричала, но не слышала своего голоса, вокруг не было ничего, кроме звона.

Хватит…

Чьи-то руки в перчатках с обрезанными пальцами перевернули меня на спину и, подхватив под мышки, рывками потянули назад. Резкие движения вызвали новый приступ рвоты, меня стошнило на собственный живот. Мир вращался вокруг, пока серые, щербатые стены разрушенных зданий ползли вперёд. Они вгрызались в небо, словно зубы грязного нищего, нашедшего свежий кусок мяса. Берцы, натянутые на мои ноги, покачивая носками из стороны в сторону чертили две неровных полосы в пыли.

Хватит…

Что-то ярко светящееся прилетело слева и скрылось внутри здания, что было моим временным убежищем, а теперь отдалялось всё дальше и дальше. Бесшумным пыльным фейерверком оно раскрылось изнутри. Землю снова тряхнуло. Когда пыль немного осела, на месте дома остались только обломки стен.

Прошу…

После очередного рывка вокруг стемнело. Сверху показалось лицо Криса, он говорил что-то, но я не смогла разобрать и слова из-за шума. Медик выругался. Он всегда так смешно гримасничает, когда ругается, что даже не имея возможности слышать, я все равно могу разобрать, что он говорит. В глазах потемнело. Я могу видеть только то, на что смотрю, все остальное покрыто непроницаемым, чёрным туманом. Крис… Я не вижу тебя… Я не вижу даже собственных рук. Холод поглощает меня. Он двигается от затылка, распространяясь по всему телу. Сознание угасает, подчиняясь его леденящей поступи.

Я… умираю?

Здесь. Где-то. Нигде. Больше нет мыслей. Только ощущения. По мышцам распространяется ломящая нега, я будто упала в бассейн с вязкой субстанцией, которая поглощает меня. Страх сменился покоем.

Вокруг лишь зияющая пустота и звенящая тишина.

Здесь нет никого, кроме меня.

Что-то касается моего лица и окутывает его освежающим потоком, вырывая меня из беспамятства. Судорожно вздохнув, я начинаю кашлять и жадно, будто делаю это впервые за несколько лет, хватаю ртом эту жидкость.

Вода. Эссенция жизни. Вместе с ее прохладой возвращается сознание и способность мыслить. Мир перевернулся вверх ногами, и слабо покачивается с каждым вдохом. Перед глазами всё плывёт и плавится. Я приподнимаю голову и без сил опускаю её снова, успевая заметить что лежу спиной на коленях Криса… Тонкая струя жидкости из его фляги попадает мне на лоб и стекает вниз, пока его пальцы осторожно моют волосы. Землю трясёт, пыль и летящие осколки заполняют пространство. Я вижу колючий пыльный цветок взрыва, стремительно выросший и также стремительно исчезнувший в нескольких метрах от нас. Чтобы сберечься, медик вжимает голову в плечи и жмурится, как испуганный котенок.

Тихо, медленно, как раскат грома набирающий силу где-то за горизонтом, отзвук разорвавшегося снаряда, прорвал вязкую плёнку звона в моей голове.

Я услышала это.

Вода попала в уши, и теперь, вытекая, создает ощущение, что это именно она освободила меня от проклятия всеобъемлющего шума. Мое дыхание звучит так, будто я пытаюсь дышать через подушку. Я слышу биение сердца Криса. Оно колотится как бешенное, будто пытаясь пробиться через грудную клетку.

Его ли это сердце, или мое?

Звуки возвращаются водопадом.

Я слышу. Стрекот автоматных очередей где-то вдалеке. Звенящий гул импульсных болтеров. Хлопки наступательных гранат. Низкие залпы тяжелых пушек. Крики раненых. Молчание мёртвых. Звуки смерти.

Дьявольская симфония войны.

Я слышу…

И это отвлекает меня от боли. Как бы сильно Крис ни старался действовать аккуратно – каждое его движение будто вгоняет раскалённые иглы в затылок.

– И чего в штабе не сиделось? – бормотал он. – Мне теперь что с твоей башкой делать? Ладно что дура, тут уж ничего не поделаешь. Но зачем же голову свою расшибать…

Мне стоило недюжинных усилий поднять руку и ткнуть его кулаком в грудь. Удар вышел слабым – в руках совсем не было силы. Но даже этого хватило, чтобы почувствовать себя еще хуже – от небольшого сотрясения меня снова замутило, но сглотнув едкую слюну, я смогла сдержаться. Медик невозмутимо продолжал смывать кровь, будто нарочно касаясь поврежденных тканей.

– Получишь, – вяло пригрозила я, через секунду зашипев от того, что Крис задел пальцами затылок. Боль скребла когтями по внутренней части черепа, удерживая меня на грани, не давая провалиться в манящие объятия пустоты.

– Ой, прости. Я не хотел. – заметил медик, с безразличным видом.

Закончив промывать рану, Крис бесконечно долго осматривал мою голову. Его губы вытянулись в тонкую прямую линию, действия стали увереннее и жёстче. Я сконцентрировалась на его глазах, стараясь игнорировать боль.

Если Крис не сможет помочь – никто не сможет.

Взрыв прогремел совсем рядом. Через секунду осколок просвистел мимо меня, чиркнул Медика по щеке, оставив глубокую рану, которая сразу начала обильно кровоточить. Крис не обратил на это внимания. Его взгляд замер, он серьезно посмотрел на меня.

– Эй, Ева. – дождавшись моего внимания, Крис ткнул пальцем, который каким-то чудом оставался идеально чистым, мне в лоб. – Я осмотрел эту штуку, на которой ты таскаешь волосы.

Медик замолчал, ожидая моей реакции. Ненавижу драматические паузы. Говори, мать твою.

– Не томи. – раздражённо сказала я.

– Хорошая новость в том, что я могу тебя склеить. – Крис показал мне мед пистолет, зажатый в руке, подвигав им из стороны в сторону, затем стёр пальцами кровь со щеки и смотря как большой палец растирает её по кончикам других пальцев, добавил уже значительно тише – Но есть и плохая.

Я начала терять терпение. Мне некогда разыгрывать драму. Тошнота отступила, понемногу возвращалось умение трезво мыслить. Я попыталась встать, но не смогла даже оторвать спины от носилок. Мир завращался вокруг меня с новой силой.

– Вот об этом я и говорю, – грустным голосом продолжил медик. Постучав костяшками пальцев по моей голове, явно нарочно вызывая болезненные ощущения, он сказал, – я всё осмотрел. Если там и была хоть капля мозгов, то теперь и её не осталось.

Крис довольно осклабился, как кот, объевшийся сметаны. Я лишь вздохнула и закатила глаза. Худшие комики всегда выходят из врачей.

Не знаю, что за заклинание он применил, но через некоторое время, проведенное в полубессознательном состоянии, медик поставил меня на ноги, накачав какой-то химией. По-прежнему тяжело было сосредоточиться на чём-то одном и сохранять равновесие, но я могла действовать.

Ночь уже вошла в полную силу, за то время пока Крис обрабатывал рану. В небе светила полная луна, яркая, заметная и зловещая, как зрачок огромного зверя, который затаился в бесконечной тьме космоса и наблюдает за нами, с одними ему ведомыми целями.

Город огрызался, всполохи взрывов окрашивали горизонт, высвечивая обглоданные силуэты разрушенных домов. Прошло не так много времени, но рядом не упало ни одного снаряда. Фронт двигался. Неумолимо. Упорно. Мы выдавливаем их на окраины.

– Дай уши, – попросила я, протягивая ладонь к медику, стоявшему рядом со мной.

Крис не заставил себя ждать, в руку легла таблетка наушника. Мгновение, и голову заполнили голоса командиров отрядов. Закрыв глаза, я набрала в грудь побольше воздуха, стараясь унять дрожь.

– Штаб? – мне показалось, что на секунду во всем городе воцарилась тишина. Сглотнув, я продолжила. – Это Ева.

Несколько бесконечно долгих секунд царила тишина. Лишь еле слышное потрескивание давало мне понять, что связь установлена и стабильна.

– Валькирия? Это генерал Чой. Где вы? – о, значит он все же возглавил атаку, когда я пропала из эфира. Командующий операцией не скрывал своего раздражения. Крис демонстративно отворачивался от меня, пытаясь сделать вид, что ситуация его не забавляет.

– Доложите обстановку. – Ун Чен Чой не принимал моего назначения с самого начала. Он сказал, что не любит предателей. Сказал, что я просто глупая девчонка, перечитавшая подростковых романов.

На войне таким не место. Война это бойня, а не судилище. Справедливости в ней нет, – сказал он, перед тем как покинуть штаб, во время моего назначения. Его не впечатлили мои объяснения. Его не вдохновила моя история. Он не поверил моим причинам.

Не думала, что этот упрямый старик будет достаточно наглым, чтобы вернуться.

– Послушай, девочка. Я понимаю, что у тебя есть некоторое представление о том, как… – начал генерал, неожиданно мягким голосом. Голосом старшего, объясняющего младшему как устроен мир.

– Доложите обстановку, генерал.

В моем голосе звучал металл – усилием воли я заставила его звучать твёрдо. В эфире было тихо, никто не решался говорить. В горле першило, я сглотнула, с трудом подавив желание прокашляться. Нельзя показывать слабость. Я отправилась сюда для того, чтобы заслужить их уважение. Если сдать сейчас назад, я так и останусь только номинальным лидером.

Крис смотрел на меня с ироничной улыбкой на лице. Не прятался, не отводил глаза. Его вид только сильнее разозлил меня. Все они, все они смотрят на меня как на ребенка. Все они считают, что я не могу и шагу ступить без их помощи.

– Полный отчёт займет несколько часов, вы не могли бы уточнить, какая именно информация…

– Достаточно. Полковник Цин. – снова перебила я своего собеседника. Перед моими глазами как наяву возникло лицо генерала, перекошенное от едва сдерживаемого гнева. Я не смогла сдержать улыбки.

– Валькирия? – раздался высокий голос одного из старших офицеров, фамилия которого первой пришла мне в голову. Во время обсуждения плана пару дней назад он выступал с достаточно дерзкой идеей одновременных атак по всему фронту, которая была отклонена другими офицерами.

– Принимайте командование, генерал желает провести пару дней в карцере. Обеспечьте ему эту возможность.

– Девочка, не забывайся! Из-за твоей наглости и глупости…

– Генерал! – мой голос, отозвавшись глухой пульсирующей болью в висках, прорезал окружающее пространство как клинок. Реальность разрывалась передо мной. Усилием воли я связывала себя с ней, с отзвуками моего голоса, звенящей яростью, горящей в нем, и дрожью в руках – страхом провала. Сжав зубы, стараясь подавить тошноту, я продолжила, – Не заставляйте меня действовать… иначе. – я сама испугалась своей угрозы. И куда больше испугалась того, что готова претворить ее в жизнь. Даже своими силами. Даже собственными руками.

У меня достаточно сил, чтобы закончить начатое.

– Полковник?

Цин ответил с секундной задержкой, – Да?

– Выполняйте.

На том конце сохраняли тишину. Я стояла на возвышении, откуда открывался прекрасный вид на весь город. У края пропасти было сделано ограждение, яркая раскраска которого смотрелась неуместно в окружающей обстановке разрухи. В нескольких километрах от нас полыхнуло синим – очередной экзокостюм самоуничтожился вместе с его зомбированным владельцем внутри.

Через пару бесконечно долгих минут молчания в эфире, полковник Цин начал доклад. Слушая его речь, я подошла к перилам и вцепившись в них руками шумно выдохнула. Напряжение отпускало с каждым услышанным словом.

Осталось немного.

Нас окружал пожар из рекламных вывесок и жилых домов. Сердце этого города, пульсируя в агонии горело на моей ладони, источая омерзительный запах палёной плоти.

Огонь, Смрад, Смерть и Боль. Чувство власти в моем кулаке. Первый глоток свободы. Здесь мы проявили свою Волю. Здесь мы их остановили. Я буду первой, вернувшейся из ада.

Пусть вернёт с небес на землю власть имущих, пусть внушает спящим суеверный ужас, и пусть дарит проснувшимся надежду – моё имя.

Я – Ева.

Та, кто начала Войну.

2 глава

14 лет назад. Образовательное учреждение высшего уровня.

Чиба, Японская область Нового Союза. Ник.

После выпускных экзаменов в Пекинской школе среднего уровня Карма отметила у меня значительный рост потенциала. Откровенно говоря, обучение далось тяжело, особенно потому, что на среднем уровне обучения перестали говорить в чём состоит задача. Мы должны были сами догадаться, что нужно делать и главное, в чём смысл этих действий. Учителя больше не требовали от учеников ответов, они ждали вопросов, но сами не торопились на них отвечать. Дальше продвигались только те, кто имел настоящую жажду знаний и неуёмное любопытство.

Экзамены по естественным наукам не составили для меня проблемы. В математике, физике, химии легко найти промежуточный смысл, поставить цель и определить задачу. Но я раз за разом проваливал экзамены этики, пока не сдался. Не прошло и нескольких дней с момента, как мои руки окончательно опустились, когда линзофон оповестил меня о переводе на высший уровень обучения – последние испытание перед тем, как человека признают взрослым. Что же всё-таки являлось критерием сдачи экзамена по этике, так и осталось загадкой.

Поглощённый своими мыслями, я не заметил, как добрался до входа на территорию старшей школы. Вокруг, разбившись на небольшие группки по три-пять человек стояли студенты, кто-то двигался по своим делам неспешным шагом, кто-то с задумчивым видом рассматривал пустоту, кивая своим мыслям.

Привычным жестом прислонив пальцы к виску, я открыл интерфейс линзофона, где смог выбрать приложение школы. Перед моими глазами появилась полупрозрачная зеленая стрелочка, указывающая направление. В правом углу зрения отобразилась информация о том, что сначала необходимо пройти собеседование с классным руководителем. Уже собравшись двинуться на покорение лабиринта коридоров, я бросил взгляд на двор. Среди двигающихся учеников, выделялась одна фигура, недвижимая и яркая.

Она была похожа на только что зажженную спичку. Ветер с каждым порывом приводил в беспорядок красновато-рыжие волосы, заслоняя лицо, что заставляло ее раз за разом убирать их пальцами. Эта девушка была красива, как, впрочем, и все люди, после изобретения генетической медицины, но в этих глазах, в этом образе горела неясная и незнакомая мне до этого естественность. Я не видел ничего настолько же настоящего прежде. И то что выделяло ее еще сильнее – отсутствие имени над головой. Что могло значить только одно: девушка не пользуется линзофоном и перманентным подключением к сети.

Не заметив моего взгляда, она уверенно двинулась в сторону входа, скрывшись в тени помещения. Время, до того замедлившее свой ход, внезапно ускорилось. Опомнившись, я двинулся за ней, но в холле девушки уже не было видно.

Нам было по пути, хотя бы какое-то время.

Если верить оценке компьютера, учительская находилась в нескольких шагах от меня. Линзофон услужливо прокладывал дорогу, отмеряя оставшееся до цели время. Когда до кабинета оставалось несколько шагов, линзофон отправил учителю стук. К моменту, когда я подошел к цели, уже пришел ответ и разрешение на вход, поэтому дверь бесшумно отъехала в сторону, открывая взору небольшую комнату отдыха. На диване сидела мой будущий классный руководитель, заботливо названная компьютером Альбиной Анатольевной.

Ее вид вызывал некоторое замешательство, мой учитель будто специально подчеркивала то, что немолода. У глаз собрались маленькие, но заметные морщины, кожа на руках казалась тонкой и неэластичной, хотя все равно, определить ее реальный возраст, с первого взгляда, оставалось вряд ли возможным. На фоне большинства людей, которых я уже давно привык видеть всегда свежими, молодыми и красивыми, благодаря реверсивной косметике, Альбина Анатольевна была аномалией. Странной, необычной и непонятной.

– Присаживайся. – Женщина указала подбородком на диванчик, стоящий напротив нее. Поправив изящные очки в тонкой красной оправе, она приподняла небольшую чашку с черным, пряно пахнущим напитком, над которым поднимался пар, с журнального столика, стоявшего между нами, и сделав маленький глоток, поставила на место. Заметив на блюдце практически невидимые сенсорные кнопки, регулирующие температуру, я удовлетворенно хмыкнул. На первый взгляд все, что она использовала родом из прошлой эпохи – в руках планшет из гибкого пластика, популярный лет пятьдесят назад, на столе настоящий механический карандаш и бумага. Крайне древние приспособления. Но все же были и исключения.

– Эм… Учитель? – неуверенно попытался я начать разговор. Альбина Анатольевна не обращала никакого внимания на происходящее в комнате. В смятении, я обратился к линзофону – с его помощью можно было узнать, что необходимо сделать дальше. Странно, но кроме единственного задания, которое было «в процессе», больше ничего не стояло в очереди на исполнение…

Стоп.

Если было бы нужно ждать, состояние было бы «ожидание», а сейчас – «в процессе». Подняв взгляд на учителя, я увидел, что она уже какое-то время смотрит на меня с улыбкой.

– Тебе необходимо было спрашивать совета у нее, чтобы понять, что тест уже начался? – Альбина Анатольевна снова поднесла чашку к губам и, пока делала глоток, посмотрела на меня поверх края с лукавыми искорками в глазах. Когда напиток вновь оказался на столе, на белом фарфоре стали отчетливо выделяться следы красной помады. Серьезно? Она что по-настоящему их красит? Сколько лет этой женщине?

– Но вы были заняты. Я не решился вас отвлечь, – мой голос звучал неуверенно и тихо. Интересно, что по ее мнению, я должен был сделать? Уважение к учителю – единственный способ чему-то научиться. В ином случае эго затмевает рассудок, путает доводы и чувства, мешает факт с отношением к нему, требует доказательств даже для того, что очевидно. Сомнение – таинство, которым следует наслаждаться в одиночестве, после набора критической массы знаний. Сомнение без знаний – лишь замена одних заблуждений на другие. Любимое занятие идиотов.

В младших классах многие задавались вопросом, зачем вообще что-то учить, если каждый обладает постоянным доступом к сети и может моментально получить справку о любом термине, исторической личности или предмете. Для меня это никогда не было проблемой, так как вывод всегда был очевиден. Иметь возможность узнать что угодно в любой момент – вовсе не то же самое, что действительно знать это. Ты думаешь, опираясь на то, что знаешь, но ты знаешь, только то, что знаешь.

Пока я размышлял, учитель что-то листала на своем планшете, снова не обращая на происходящее внимания, только укрепляя желание спросить: “Может лучше зайти позднее?” Ее неприкрытое безразличие заставляло задуматься, может Карма где-то ошиблась? Меня удерживало на месте только желание все же закончить все формальности как можно скорее. Женщина начала отвечать, не отрываясь от экрана, отчего трудно было понять, обращается ли она к кому-то или просто размышляет вслух.

– С одной стороны, можно сказать, что ты мог догадаться и сам. С другой стороны, обратиться за помощью к компьютеру – самое грамотное действие… Но я бы не сказала, что это решение является чем-то выдающимся, – Альбина Анатольевна протянула ко мне изящную руку с длинными, накрашенными красным лаком ногтями. Женщина терпеливо ждала, смотря мне в глаза, пока я не перевел взгляд на планшет, который она держала на ладони и затем постучала пальцем по одной из строчек текста на экране. – Согласно выводам Кармы, у тебя есть уникальные навыки. Видишь?

Большинство слов на экране представляли из себя странные аббревиатуры, вроде ACCD, TCP, CTT, HGE и подобных. Рядом с некоторыми были какие-то проценты, зеленые или красные стрелочки, коэффициенты, из нескольких были выстроены графики. Судя по всему, это был мой профиль и карточка развития потенциала. Но без специальных знаний разобраться в нем представлялось вряд ли возможным. Я снова посмотрел на Альбину Анатольевну.

– Что ты чувствуешь? Злость? Раздражение? – женщина явно наслаждалась происходящим, – Ты не можешь понять, что здесь написано, и ты обвиняешь в этом меня? Ты думаешь: “Зачем мне показывают то, что я не могу понять?” Или ты думаешь о том, что у тебя есть возможность посмотреть на свой профиль и постараться запомнить выборочные значения, после чего попробовать разобраться, что же значат эти цифры? Может быть, ты уже понял, или даже узнал заранее, смысл основных понятий и терминов, и пытаешься увидеть картину в целом? Что ты делаешь, когда видишь проблему, которую до этого не решал? Ты отступаешь? Ты увеличиваешь усилия? Ты спрашиваешь совета? Как ты мыслишь? Есть ли в твоих действиях системная логика или это всегда импровизация? – Учитель стала бомбардировать меня вопросами, которые я с трудом успевал осознать, не то что ответить на них. При этом женщина иногда переводила взгляд, за мое левое плечо, не глядя чиркая затем карандашом на листке перед собой. В линзах ее очков я видел свое отражение, которое в правом окуляре отличалось от левого. Изображение справа постоянно менялось, раскрашивая меня то одним то другим цветом, вокруг головы в нем мелькали цифры и какие-то надписи. Левое же отражало меня таким, каким я привык себя видеть в зеркале.

Плавно отведя руку с планшетом от себя, я смущенно пожал плечами и спросил: ”Может вернемся к вопросам распределения?“

Альбина Анатольевна улыбнулась и, на этот раз неспешно, написала что-то на листке бумаги рядом с собой. Некоторое время женщина провела, всматриваясь в изображение на экране планшета, то водя кончиками пальцев по краю чашки, то покачивая головой, то поправляя очки и шевеля губами, будто бесшумно читая.

Решив не мешать ее исследованиям, я осмотрел кабинет. В углу стоял небольшой шкаф, в котором, если меня не обманывало зрение, стояли настоящие, бумажные книги. Компьютер на столе выглядел, сравнительно с остальными девайсами, достаточно современно, ему было не больше 30-ти лет. Он видимо был из той серии, которые не имеют связи с линзами и могут показывать изображение только на стеклянной подставке, именуемой монитором. Эта версия точно имела мысленное управление, но зачем-то на столе лежала гибкая клавиатура, популярная в 50-х двадцать первого века и непонятный гладкий овал, предназначение которого оставалось для меня тайной.

– Это мышь. Она использовалась для манипуляции с объектами на экране, до изобретения нейронных манипуляторов. Ты не представляешь, каких трудов мне стоило найти рабочий экземпляр. —заметив направление моего взгляда сказала сидящая напротив меня женщина. Когда я посмотрел на нее, она одним глотком допила оставшийся напиток и, поставив чашку на стол, продолжила, – Ладно, я закончила. Твой класс D-2. Счастливо. – учитель закончила фразу по-русски, а не на общем.

На линзофоне состояние текущей задачи изменилось на «выполнено», заголовок сменился на следующее задание – теперь мне следовало проследовать в кабинет для занятий. Стрелочка услужливо указывала направление движения. Но хотя учитель продолжала заниматься своими делами, не обращая на меня никакого внимания, меня не покидало ощущение незавершенности. Чувство, что не все слова были сказаны.

– Учитель? – негромко произнес я. Женщина подняла голову, посмотрела на меня, а затем склонила ее на бок. Трудно было понять, что я хотел сказать, но что-то сказать было необходимо. Ее губы тронула полуулыбка, а пальцы перестали бегать по планшету. Некоторое время она просто глядела мне в глаза и ждала.

– Хмм… Интересно. – Альбина Анатольевна прижала руку к подбородку и снова замолчала. Тишина могла продолжаться вечно, поэтому я решил спросить первое, что пришло в голову.

– Как я сдал? – часть моего естества противилась этому вопросу, будто опасаясь услышать на него ответ. Будто на самом деле мое зачисление было ошибкой. Будто я какой-то дешевый трюкач, своими фокусами обманувший почтенную публику. Только сейчас осознание этого накрыло меня с головой. Я до сих пор не понял, до сих пор сомневаюсь, до сих пор не знаю.

Учитель вздрогнула, будто очнувшись ото сна. Похлопав ресницами, она вдруг звонко рассмеялась, видимо услышав в моих словах что-то забавное.

– Поистине потрясающе. – женщина аккуратно вытерла слезу с угла глаза и поправила очки. – А я думала, ты уже все понял. – продолжила она со странной улыбкой на лице.

Смех за спиной. Бесконечный цикл одинаковых ситуаций. Отсутствие выхода. Беспомощность. Решения будто вовсе не существует.

Скрипнула кожа на диване. Учитель наклонилась ближе, внимательно вглядываясь в мое лицо. Я поймал себя на том, что до боли сжимаю кулаки.

– Никто не может всего понимать.

Все и никто – слова за которыми скрывают свое мнение и истинные намерения. Страх признания собственной несостоятельности. Теперь я тоже прячусь за ними. Как и все.

Усилием воли я разжал руки. Альбина Анатольевна, с задумчивым видом оттягивала пальцами нижнюю губу, игнорируя то, что этим действием она стирает помаду. Посмотрев на следы оставленные на ладони ногтями, не решаясь поднять на учителя взгляд, я все же задал вопрос напрямую. – Я ведь на самом деле не сдал экзамен по этике?

На середине фразы голос дрогнул, создавая впечатление, что я сейчас расплачусь. Учитель кажется не обратила на это внимания – она сосредоточенно оттирала маленькой салфеткой красные следы с лица, держа перед собой небольшое зеркальце. Сердце гулко стучало в груди. Я терпеливо ждал ее ответа.

– Что такое этика? – женщина полностью смыла помаду с губ и теперь подбирала цвет электронной, все также смотря в небольшое зеркало. Я уже приготовился отвечать, как Альбина Анатольевна жестом попросила меня помолчать. – Этот вопрос надо задавать первым. Тысячелетиями мы искали свою идентичность. Мы облекли ее в разные формы, мы сковали ее догматами, связали постулатами, стянули законами, оформили верой и приправили суевериями. Мы пытались понять, что же есть человечность. Что такое – человек. И в своих определениях мы настолько далеко ушли от того, чем являемся к тому, чем хотим быть, что в самом термине человечности не осталось ничего человеческого. Этика – это образ того, каким человечество хочет быть. Вопреки тому, чем оно является.

Учитель дала мне время прочувствовать эти слова. В ее прямом взгляде не было насмешки, на губах больше не играла улыбка, руки, сложенные в замок, спокойно лежали на коленях. Машинально я подобрался и выпрямил спину. Альбина Анатольевна выжидала тот самый момент, когда собеседник превратится в слух, чтобы быть уверенной, что каждое ее слово услышат и поймут.

– Мы учимся быть людьми, потому что без обучения мы перестанем ими быть. Способ раскрытия истинного человека, развития потенциала личности зиждется на разрушении шаблонов мышления. Экзамен по этике на среднем уровне сдают только те, кто способен их разрушать. Мало того, как ты сам думаешь, должна ли Карма применять одно и то же мерило этики для всех людей, или все же для некоторых требования должны быть пожестче? Она видит тебя Ник, и она смотрит во все глаза.

Улыбка учителя выглядела завораживающей и хищной, как оскал дикого зверя, наблюдающего за своей добычей, от нее хотелось спрятаться, бежать, куда глаза глядят, но не успел я как следует испугаться, как женщина весело рассмеялась, намекая, что это просто шутка.

– Возвращаясь к твоему вопросу – чему стоит научить человека с раздутым эго, самоуверенного и наглого, того, кто считает, что все в этом мире зависит от него, того кто считает, что он может изменить что угодно, если только захочет? Тем более, что в симуляциях Кармы этот человек иногда выдает ошеломляющие результаты, которые заставляют корректировать веса рекомендуемых действий.

Альбина Анатольевна подняла планшет со стола и еще раз пролистала какую-то информацию, отображающуюся на экране. Покачав головой, она вновь положила его на стол, и спокойно продолжила, – Его нужно научить сдаваться. Показать, что выход есть там, где не ожидаешь его увидеть. Что победа и успех не единственный способ получить то, что тебе действительно необходимо. Особо упорных и рьяных учат опускать руки, до того как они заколотят выход.

Ее слова вызывали возмущение. Потому что шли в разрез с тем, чему нас учили раньше, потому что противоречили тому, что я знал о мире. Но ее спокойная уверенность, и прямой взгляд отбивали желание спорить. И хотя я не мог согласиться с этими словами, я молчал.

– Человек не знавший поражений не может осознать мир таким, какой он есть, потому что смотрит на него через розовые очки. – женщина показала пальцем на свои очки и широко открыла глаза. – Но и человек выросший среди боли и страданий не видит реальности – его окружают чудовища и волки в овечьей шкуре. В действительности же нам нужно и то и другое, чтобы по-настоящему стать человеком. Необходимо некое равновесие, – учитель сделала руками жест, имитирующий балансирующие чаши весов.

– Поэтому каждого раз за разом подвергают испытаниям, внимательно следя за его состоянием и не давая нанести своей личности непоправимые повреждения. Уровень погружения определяется тем, насколько человек склонен к разрушительному поведению, например, некоторым требуется общество менее осознанных людей, чтобы прочувствовать все последствия своих действий, а другим оно требуется, как лекарство от опасной наивности, граничащей с идиотизмом. В твоем случае Карма не могла понять, что с тобой делать, потому что у тебя есть врожденная способность противостоять влиянию отвлекающих факторов. Ник, ты можешь концентрироваться на своих мыслях, и, согласно выводам Кармы, делаешь это крайне эффективно. Ты можешь намного дольше находится в состоянии полного восприятия реальности, отключая свой «автопилот». Карма проверяла распространяется ли это умение на других, влияет ли на развитие и раскрытие потенциала окружающих людей?

Учитель закинула ногу на ногу, оправив юбку наклонилась ко мне, и оперевшись локтями на колени, продолжила понизив голос, будто разделяя со мной какой-то секрет, – В начальной школе вас учили следовать рекомендациям, в средней, этого не делать. Что нужно сделать в высшей?

Альбина Анатольевна откинулась на спинку дивана и, отвернувшись от меня, закончила уже громче, – Твое умение – это дар и проклятие, учись жить с ним, контролируй его и себя. Хотя, если верить этим данным, – учитель кивнула на лежащий на столе планшет, и посмотрела на меня – с этим пока все в порядке. Но все же, тебе не стоит расслабляться.

Я посмотрел на дверь. Зеленая стрелочка настойчиво мигала, показывая на выход. Переведя взгляд на учителя, я прижал пальцы к виску, выключая линзофон. Женщина наконец улыбнулась. Серьезная атмосфера, наполняющая комнату, куда-то сразу улетучилась.

– Ну до крайностей доходить не стоит. Это по-прежнему удобный инструмент, который может помочь делать то, что ты хочешь делать. – женщина наклонила на себя чашку, которая давно была пустой, неудовлетворенно щелкнула языком и поставила ее на место. Грациозно поднявшись на ноги, цокая тонкими каблуками она подошла к окну, на котором стояло непонятное устройство. После нескольких манипуляций с какими-то порошками, водой и кнопками, удовлетворившись шумом и запахом, исходящим от машины, учитель скрестила руки на груди и посмотрела в окно. Меня не покидало ощущение театральности всего происходящего. – Желание может быть абсурдным. Может быть глупым или некрасивым. Может иметь какие-то психологические привязки к твоему прошлому. Но оно должно быть. Иначе ничего не имеет смысла.

Альбина Анатольевна посмотрела на меня через плечо и неожиданно серьезным голосом продолжила, – Нас осталось не так много, тех кто реально жил до того, как Карма была создана. Ваше поколение, предыдущее поколение, и еще пара до них, не знают, какого это. И хотя мы стараемся изо всех сил, все равно растет уверенность в том, что это было ужасно. – Женщина повернулась к щелкнувшему аппарату и налила себе очередную порцию густой черной жидкости из небольшого кувшина, оказавшегося частью шумевшего устройства. С удовольствием вдохнув аромат, она села на свое место. Склонившись над парящим напитком и проводя кончиками пальцев по краю чашки учитель задумчиво, с грустной полуулыбкой на лице продолжила, – Мы сражались за выживание, все со всеми и каждый с каждым. Мы лгали, предавали, обманывали и ошибались, мы наблюдали за этим, мы сами это творили. Не в симуляции – по-настоящему. Это было страшное и жестокое место, – женщина замолчала. Через некоторое время она подняла голову и посмотрела мне прямо в глаза. По спине почему-то побежали мурашки.

– Но в нем была своя притягательность. – – после последних слов Альбины Анатольевны комнату окутала тишина, наполненная только звуком моего дыхания. Родная речь, которую учитель вставляла от фразы к фразе вызывала непривычные ощущения причастности к тайне. Я не знал, что на это ответить. Люди как она, практически легенды. Что серьезно, этой женщине больше сотни лет?

– Так или иначе, твой психологический портрет выглядит вполне пристойно. Не думаю, что ты снова будешь подвергнут каким-либо испытаниям, поэтому смело можешь заводить друзей – уверена у тебя получится. Вас там целый класс детей «с особенностями».

Последняя фраза как-то резанула слух. .

– Мы чем-то отличаемся от обычных людей? – довольно резко спросил я.

– Обычных людей не существует. Вы просто все слишком необычные, чтобы не попробовать свести вас вместе. Вы можете дополнить друг друга, сделать лучше. Или хуже, там как повезет, – как-то по-детски хихикнув, закончила женщина. Затем она протянула руку ко мне и легонько коснувшись виска, вызвала интерфейс управления линзофоном, который по-прежнему указывал мне направление движения. Качнув головой в сторону двери Альбина Анатольевна сказала, – Опоздаешь. – затем взяла со стола в руки книгу в непрозрачной обложке, с аккуратно заправленной ленточкой-закладкой, до того прикрытую листами бумаги, открыла ее на нужном месте и стала читать. Когда я поднялся и, пробормотав что-то вроде «до свидания», пошел в сторону двери, мне в спину принеслось на русском, – Ещё увидимся.

Обернувшись, я посмотрел на учителя. Она сидела, склонившись вперед, придерживая страницы пальцами одной руки и держась за ручку чашки со своим пряным напитком пальцами другой. Не знаю, что она читала, но судя по ее виду, это было очень увлекательно.

3 глава

7 лет назад. Юго-западные границы Нового Союза. Ник.

Мир движется как в замедленной съемке. Огромные болты, прошивают сержанта насквозь. Его вечно горящие глаза заволакивает паволока тумана. С громким металлическим лязгом экзоскелет падает лицом вперед. Щиток срабатывает раньше реакции тела и автоматически отшвыривает меня за угол. От мощного удара о стену голова идет кругом. Карма реагирует практически моментально, но все равно недостаточно быстро. Рука не двигается. Время возвращает свой ход.

Очередь прошла наискось, зацепив правое плечо. Сервоприводы еле слышно зажужжали, стягивая ткань на термомеде, боль практически сразу пропала. Щиток отображал текущее состояние тела, я следил за ним краем глаза, считывая данные подсознательно.

Введена доза обезболивающих средств…

Уровень повреждений 37%…

Кровотечение остановлено…

Двигательные функции восстановлены…

Введена доза противовоспалительных средств…

Амир лежал без движения в двух шагах от меня, в проходе, щиток докладывал о критическом ранении. Из-под тела сержанта медленно растекалась багровая лужа. Я с трудом оторвал взгляд от тела и осмотрелся. Вокруг кипело сражение. В висках пульсировала кровь, голова раскалывалась, гулко и мощно стучало сердце, разгоняя адреналин по и так дрожащим от перевозбуждения конечностям.

Тук-Тук. Очередь из крупнокалиберного пулемета вышибла осколки бетона из угла, за которым я укрывался. Где-то вдалеке послышался голос Дока, старающейся перекричать эхо от взрыва гранаты.

– Ник…

Тока, Грэг и Лан удерживали правый проход, периодически бросая взгляды в мою сторону. У всех в глазах стоял один единственный вопрос.

Можно?

Я помотал головой. Как же тяжело сосредоточиться. Щиток пропустил по телу электрический разряд.

Тук-Тук. Тук-Тук. Ток вернул меня к реальности. Взгляд сфокусировался, мир временно перестал покачиваться перед глазами. Я встряхнулся и опустил голову вниз. Амир – самая приоритетная задача. Карма передала на экран рассчитанные вероятности – у меня не получится вытащить его самостоятельно. Внезапно горизонт скривился и поехал в сторону. Сервоприводы остановили заваливание тела на бок, во рту стояла горькая, вязкая слюна с железным привкусом. Экзокостюм перестал реагировать на попытки тела удержать равновесие, но мозгу все равно казалось, что пол движется под ногами. На краю сознания прозвучал новый окрик Сюин, на этот раз он слышался четче.

– Ник…

Тук-Тук. Руки дрожали, как после глубокого погружения, перчатки не реагировали на тремор, оставаясь практически неподвижными. Очередной осколок с силой ударил в щиток, от чего голову мотнуло в сторону. Перед глазами всё расплылось, внутри шлема зазвенело. Новый удар тока привел мысли в подобие порядка. Время утекало, как песок сквозь пальцы, – угол стены неумолимо таял от каждого выстрела, приближаясь все ближе, как разинутая пасть голодного хищника, готового оторвать от меня пару кусков. Клим спокойно сидел рядом, привалившись к стене, в ожидании следующего приказа и раз за разом передергивал затвор и спускал курок на незаряженном тяжелом болтере.

Тук-Тук. Карма считала мои намерения и показала вероятности летального исхода для каждого варианта. Не подходит. Не подходит. Слишком много трупов. А так задача будет провалена. Не могу сосредоточится.

– Ник! – Сквозь пелену в ушах прорвался крик Дока.

Одновременно со звуком ее голоса срабатывает шокер экзокостюма, ток наконец окончательно вырывает меня из плена замешательства. Я перевожу взгляд на Сюин. В ее глазах стоит отчаянная мольба. Нет, еще рано. Я чувствую, есть что-то большее. Мотаю головой и погружаюсь в свои мысли.

Это моя вина…

Не сейчас! Что бы ни случилось, не сейчас. Я должен думать о решении, должен искать путь.

Экзокостюм сдвинул меня на пару сантиметров левее, через секунду от стены отвалился кусок и на том месте, где только что стоял я, пронеслись несколько болтов.

Точно. Вот оно.

Решение всегда было на поверхности.

– Док? – Лицо Сюин появилось в правом углу щитка. Она заливала пеной дыру в плече Лана, лежащего за спинами Токи и Грэга. На высоком лбу выступил пот, она часто дышала, и сосредоточенно делала свое дело.

– Да. – Девушка не отрываясь от своего занятия, ответила несколько резковато, изо всех сил стараясь не смотреть в сторону умирающего Амира.

– Карма говорит пять-семь секунд. Справишься? – мед пистолет в ее руке дрогнул. Сюин перевела взгляд на меня и какое-то время молча смотрела в глаза. Затем медленно кивнула, опустила голову обратно, решительно щелкнула степлером на краях раны Лана и похлопав того по здоровому плечу подошла ближе, затем разложила перед собой все необходимые инструменты, внимательно осмотрела каждый, заправила пистолет и стресс-шприц, немного подумала и кивнула мне снова. На этот раз уверенно.

– Подключи меня к нему. Напрямую. – Док не задавала вопросов и молча ввела необходимые параметры связи. В строке состояния возникла иконка соединения.

Они не просто так оставили его там. Он не просто так еще жив. У меня будет не больше секунды, щиток сам не справится, собственно, потому экзокостюм ничего и не делает. Карма не уверена. Я должен сам принять за нее решение. И взять на себя ответственность за него.

Сознание перенеслось в экзокостюм Амира. Сержант лежал лицом в пол, щиток мог или толкнуть его вверх, или скрести руками по земле в надежде быстро подтянуть тело к углу. Но таким образом невозможно было бы моментально уйти с линии огня, пулемётчик заметил бы движение и сразу нашпиговал бы Амира свинцом. А он и так при смерти и потерял слишком много крови. Нет, нужно прыгнуть с места, по кошачьи, всеми четырьмя конечностями. Минус этого плана состоит в том, что человеческие суставы так не гнутся. Плюс – в том что у экзокостюма таких ограничений нет.

Ориентируясь по памяти, я придал максимальное ускорение сервоприводам, прокручивая по кратчайшей траектории руки и ноги. Мышцы затрещали, разрываясь, кости хрустели по всему телу выгибаясь под неестественным углом, суставы вывернулись на сто восемьдесят градусов. Щиток передавал только часть болевых ощущений, но даже от этой малой доли захотелось умереть. Одним движением я оттолкнулся от земли, толкая тело сержанта в сторону Дока. Амир пришел в сознание и тут же закатив глаза снова провалился в беспамятство не издав и звука. Я разорвал связь, осознав, что все это время кричал от боли, ее отзвуки заполняли все мое тело, я часто и глубоко дышал, будто только что вынырнул из-под воды. Чтобы справится с приступом, уперся рукой в стену и сосредоточенно смотрел в пол, стараясь сдержать тошноту.

Щиток начал отсчет до смерти старшего товарища. Из прохода слышались раздосадованные крики, к низким выстрелам пулемета добавился стрекот автоматов.

Семь… Я оборачиваюсь, все еще чувствуя себя неважно. Сюин активизирует экстренный протокол на экзокостюме сержанта. По ее щекам катятся слезы, но она уверенно втыкает иглу ему в шею и вливает в артерию стресс-коктейль. Амира начинает бить мелкая судорога, изо рта льется пена.

Пять… Левой рукой Док заделывает раны в его груди, а правой закачивает искусственную плазму в вену. Проценты повреждений медленно ползут вниз, а вероятность летального исхода вверх.

Четыре… Огонь временно прекращается, видимо лента пулемётчика все же не бесконечна. В ушах звенит от опустившейся внезапно тишины. В этой тишине можно было отчётливо расслышать резкий вдох Амира, перешедший в крик и сменившийся заливистым кашлем.

Два… Сюин пробивает легкие сержанта двумя шприцами, большими пальцами оттягивает шток, откачивая кровь. Со стороны баррикад раздается предложение вступить в переговоры.

Один… Зеленые лучи просвечивают ровно дышащего Амира, даже со своего места я отчетливо вижу кашу, которую из себя представляют его внутренние органы. Док сосредоточенно разглядывает его карту, недовольно качая головой, но щиток показывает стабильное состояние. На несколько десятков минут, может час.

– Док. Неси его к тройке, дай распоряжение, пусть довезёт его в ближайшую больницу. Здесь от него толку нет. У тебя минута.

– Есть. – Сюин, будучи в полтора раза ниже Амира, легко подхватывает его на руки и бегом вылетает на улицу.

– Клим. – пулеметчик перевел на меня взгляд. Поняв, что требуется, он вытащил из за спины две ленты болтов. Поочередно поднимая ленты, он спросил:

– Валим или тащим?

Потерь не было, хотя могли быть. Двенадцатая поправка уже не действовала, Карма рекомендовала действовать жёстко. Но мы представители колыбели нового общества, мы руки матери, а не карающая длань справедливости. Детей не убивают за глупые шалости. Нам этого не простят. Мы не простим этого. Я этого не прощу.

– Мы должны вытащить их оттуда. Запрет в силе. Старайтесь не подставляться. Идем плотной группой, по два часа, Клим – двенадцать, он берёт одиннадцать – один, на подавление, я закрою пять-семь, остальные по стандарту. Щиты всё на свой фронт, рекомендации Кармы не вопреки приказам. Вопросы?

– Никак нет. – раздался нестройный хор бойцов сквозь щелчки перезаряжаемых болтеров и жужжание сервоприводов экзокостюмов, приводящих в движение тела людей, временно спаянных с машинами. Док к этому моменту уже погрузила Амира – поэтому без колебаний заняла место в строю вместе со всеми. Клим счёл необходимым похлопать ее своей огромной механической ручищей в бронированной перчатке по шлему и сказать, – Он крепкий. – Пулеметчик отвернулся от казавшейся хрупкой на его фоне девушки и взяв на изготовку огромный болтер, добавил – Час – три тебе, тащим.

Док кивнула, все еще пребывая в прострации. Бойцы заняли свои места и синхронизировали головные компьютеры на работу в группе из шести. Через несколько мгновений мой щиток доложил о готовности и отобразил камеры бойцов, позволяя наблюдать всё вокруг на 360 градусов.

– Отправляем переговорщиков. – Мой голос, усиленный с помощью динамиков разлетелся по окружающему пространству. Сервоприводы двинули шестёрку бойцов вперед. Мы двигались под контролем Кармы спаяно и чётко, как единый живой организм, как огромный металлический дикобраз, ощетинившийся своими иглами.

Со стороны баррикад практически сразу раздались недоумевающие возгласы, не дав им перейти в стройный хор я спокойно скомандовал, – Огонь.

Клим нажал на курок. Солнцеед дернулся в его руках, как древний кошмарный монстр, которого может контролировать и держать в узде только титан с циклопической силой, коим и являлся Клим в своем экзокостюме. Низкие частые взрывы тяжелых снарядов плотно заполнили пространство, баррикады разнесло в щепки. Послышались крики.

На небольшом расстоянии от нас образовался и громко загудел пузырь энергетической защиты. Под его прикрытием мы двигались в сторону лестниц на второй этаж, где по мнению Кармы находились организаторы нападения. В холле, через который мы проходили, обнаружились заложники, по крайней мере основная их часть. У стены лежали шесть тел, накрытых какими-то тряпками, судя по одинаковым ботинкам и одежде – охранники несшие службу в этом административном центре.

Плотный огонь Клима подавлял сопротивление, Лан точными выстрелами перебивал позвоночники показывающихся противников, Док стабилизировала состояние раненых. Спокойно. Буднично. Быстро. Каждый раз задаюсь вопросом, зачем я начинаю с переговоров, когда решить вопрос силой было бы проще? После боя Сюин стабилизирует всех бойцов и в состоянии живых трупов их отвезут в больницу. Там в прямом смысле дивергентов вернут с того света и поставят на ноги, чтобы на суде они могли твердо стоять на своих двоих.

Я наблюдал с помощью мониторов в углах щитка за происходящим с фронтальной части “ежа”. Уже больше года мы занимаемся одним и тем же: пытаемся убедить восставших людей сложить оружие до того, как начнётся стрельба, которая значительно ухудшит их положение. Но они глухи, они только кричат и требуют. Реальность же всегда расставляет всё по своим местам – побеждает тот, кто слушает, потому что внимающий – сомневается, а убежденный, – ошибается.

В своей уверенности они ищут повод для атаки, затем бьют и радуются, когда их противник падает. Будто то, что ты сильнее делает твою позицию твёрже. Откуда в них берётся это стремление к разрушению? Да, Карма не идеальна, как и всё вокруг, но это же не повод уничтожать мир. Чем больше людей присоединяется к Новому Союзу, тем больше появляется тех, кто против этого. Не против чего-то конкретного – против всего. Как безумные последователи Ктулху из тёмных кошмаров Лавкрафта, они поклоняются разрушению, будто их ведут тёмные Боги, что шепчут о невообразимом величии и эфемерной свободе, взамен на вечное рабство и бесконечные жертвы. Будто в свободе танцевать на человеческих костях под кровавым дождем может быть какое-то величие. Они кричат о том, что Карма отбирает у людей эту свободу и по их мнению это даёт им право лишать других возможности принимать решение самостоятельно.

Лишённый сомнения – слеп.

Его действия скупы и однообразны. Его позиция тверда, отчего уязвима. Поэтому мы никогда не атакуем первыми. Даже когда драка неизбежна. Даже когда промедление может стоить нам жизни. Наша работа вывести их, живыми. Воспринять их аргументацию, донести эссенцию их знания до всех. Мы правы. Иное мнение лишь дополняет нашу правоту, позволяет искоренить причины ошибок.

Сомнения полируют уверенность. Именно поэтому мы не боимся слушать.

Мы добрались до лестничного пролета. Я отдал приказ на изменение секторов обстрела, и перенёс большую часть мощности щитов наверх. Карма показывала критически низкий уровень заряда батарей. Нужно торопиться. Хотя группа практически не встречала сопротивления, поднимаясь все выше, мы двигались очень осторожно.

Зло нужно объективизировать и демонизировать, для того чтобы решиться рисковать своей жизнью ради его уничтожения. Заклейменное злом не имеет права открывать рта, оно говорит на запретном языке, его речи лживы и вводят в заблуждение. Я слышал сотни оправданий, – что любой режим, в котором насилие является одной из основополагающих доктрин, должен быть уничтожен. Вот так лёгким мановением руки что-то или кто-то объявляется злом, хотя само определение этой так называемой справедливости содержит в себе прямое противоречие – насилие не уничтожает насилие, оно множит само себя. По логике чудовищ клин вышибается клином.

На втором этаже обнаружилась вторая группа заложников. Люди были деморализованы, но физических повреждений и глубоких психических травм не наблюдалось. Мы ненадолго задержались, объясняя обрадовавшимся спасению гражданам, что необходимо еще немного подождать, пока мы не обезопасим все помещение. Тока оставил у входа небольшую автоматическую турель, которая могла бы сдерживать небольшую группу нападающих в течении нескольких секунд и оповестить нас о необходимости помощи. Группа продолжила восхождение.

Есть только одна проблема – чудовищ не существует. Есть только мы – несовершенные люди, которые часто ошибаются. Человеческий разум склонен к лени, к ослаблению рационального иммунитета к смертельному вирусу веры. Работа функционеров – рисковать своими жизнями, чтобы дать возможность тем, кто хочет нас убить, выразить свою точку зрения с позиции равного, а не с позиции террориста. Самое важное – спасти тех, кто заблуждается.

Потому что ими можем оказаться мы.

Внезапно лестница закончилась. Клим уже некоторое время не вёл огонь, спокойно обозревая окрестности. Солнцеед был перезаряжен и успел остыть, поэтому пулемётчик придерживал ствол рукой. Тока просканировал комнату перед нами, команда для этого ему была не нужна, каждый и так знал, что от него требуется.

– На два и на десять. – сказал техник, отправляя мне тепловую карту находящегося за дверью. Ефрейтор, немного подумав, добавил, – это очевидно, но справа заложник.

Я кивнул. Группа ожидала приказа, не двигаясь с места. Карма рекомендовала снять противников через стену, чтобы минимизировать возможность потерь среди гражданских. И она не ошибается, мы точно закончим операцию, после этого. Никто не будет убит, повреждения не будут перманентными. Я должен верить ей. Но мне этого недостаточно.

Для того, чтобы доверять ей, я должен сомневаться.

Я хочу этого. Я хочу знать, в чём их причина.

По варианту со стрельбой сквозь стену, вероятность летального исхода одного из участников конфликта составляла менее четырех процентов. По придуманному мной сценарию система отображала вопросы вместо вероятности. Очередная развилка. Стабильные шансы или риск с непонятным исходом.

В чём смысл жизни, если все известно заранее?

– Клим. – Гигант слегка повернул голову в мою сторону, в чём в общем-то не было необходимости, я видел его лицо на стекле перед глазами. – Держите пролёт. Я пойду с Ланом. Док, будь готова колдовать.

Сюин кивнула и спустилась по лестнице на пролёт ниже вместе с Токой, Климом и Грэгом. Гигант развернул Солнцеед в боевое состояние, сошки упёрлись в землю, пулемёт хищно раскрыл свою металлическую пасть. Лан лёг на спину в угол, на лестничной площадке и, облокотив голову на перила, положил оружие на живот, так чтобы ствол лежал между ног. Если дойдёт дело до стрельбы он сможет быстро снять обе цели. Я открыл снайперу доступ к своим камерам, Лан быстро подстроился под новые условия. За стеной слышалось какое-то шевеление.

Щиток перевёл остатки энергии на фронтальную защиту. Я медленно открыл дверь, держа руки поднятыми. Болтер лежал у меня под ногами, так чтобы находящиеся в комнате могли его видеть. Я переступил через свое оружие и зашёл в комнату.

Справа стоял высокий брюнет. Его чёрные волосы были аккуратно подстрижены и явно старательно укладывались не один раз. Мужчина и кабинет, в котором мы находились, дополняли друг друга, как клинок и ножны. Строгий, идеально сидящий костюм двойка гармонировал с цветом стола и кожаного кресла, стоящего у огромного окна во всю стену. Твёрдо держа в руке плазменный пистолет, ствол которого упирался в голову женщины среднего возраста, мужчина спокойно смотрел на меня. Я посмотрел на заложницу. Карма определила её как управляющего этого административного центра. Ноги женщины подрагивали, но она не издавала никаких звуков, просто наблюдала за мной, приподняв подбородок, ожидая когда ситуация разрешится тем или иным способом.

Слева, с автоматом старого образца, дуло которого было направлено мне в грудь, стоял парень примерно моих лет. Юноша бледный со взором горящим. Я уже видел этот взгляд. Огонь справедливости, осознание Истины и чувство праведности. Заблуждение ребенка, которое зачастую невозможно преодолеть самостоятельно, заблуждение, которое иногда остаётся с нами на всю жизнь.

Чувства обманывают.

Парень слева подсветился зеленым светом – Лан пометил его как заочно недееспособного, он не успеет даже подумать о том, чтобы нажать на курок, как будет деактивирован. Не говоря уже о том, что простые пули даже не пробьют мощные щиты функционеров. Мужчина справа неожиданно заговорил, его губа изогнулась в усмешке.

– Добро пожаловать в мою скромную обитель, мальчик. – Брюнет немного склонил голову в поклоне и отвел свободную руку за спину, имитируя легкий реверанс. Не дождавшись реакции, он продолжил. – Видишь ли, раньше это здание принадлежало мне, я сам его построил, на свои собственные деньги.

С каждым словом тон говорящего становился все резче. На последних словах он несколько раз с силой топнул ногой . Эхо вторило его словам, усиливая резонанс от голоса, сами стены вибрировали, поддерживая негодование своего хозяина, – Я был уважаемым человеком, потому что всего добился сам, своим трудом, своим потом. Я родился в трущобах, я учился на выброшенных на свалку книгах, когда другие лежали в теньке в пьяном угаре. Я работал в порту, когда другие грабили склады и убегали от полиции. Я своими руками вытащил себя за шкирку из дерьма, в котором тонул. Я это сделал. Один. Никто не помогал мне, ни ты, ни ваша дебильная система. Я сам создал эту компанию. И теперь приходите вы, на все готовенькое. Сначала лишаете меня рабочих, потом отбираете мое здание, а затем ваша так называемая Карма говорит, что мне недостаёт понимания этики, для управления моим же, мать вашу, делом! – Под конец фразы мужчина перешёл на крик. Некоторое время после того, как он замолчал воздух в комнате гудел, будто наэлектризованный. Я не сразу нашёлся, что ответить.

– Судя по тому, что произошло после, – я обвел взглядом помещение, и кивнул в сторону выхода – Она оказалась права?

Мои слова произвели эффект разорвавшейся гранаты. Процентная вероятность убийства заложника немного упала, а вероятность моей смерти выросла. Глаза мужчины полыхнули, кожа лица слегка побледнела, он шумно и резко вдохнул воздух через расширившиеся ноздри.

– Кто ты такой, чтобы судить меня? – прорычал брюнет низким голосом. – Вы – просто банальные грабители! Всё ваше “могущество”, – мужчина выделил это слово, скривив губы, – строится на том, что вы отбираете чужое богатство.

Я уже слышал это. Десятки раз. Победитель уверяет всех, что именно усердный труд привел его к успеху. Что автоматически ставит неудачников в положение лентяев. Проблема в том, что успешность не связана с прилагаемыми усилиями, потому что эти понятия не обладают признаками причины и следствия.

Не все те, кто добились успеха прилагали максимально возможные усилия, среди проигравших есть те, кто прикладывал кратно большее количество сил и всё равно потерпел поражение. Значит это не причина.

Не все те, кто прилагают максимум возможных усилий добиваются успеха. Любой не может стать любым – это иллюзия. У тебя есть ограниченное количество попыток, и каждый последующий провал будет дороже предыдущего. Значит это не следствие.

И то и другое может быть одной из причин, или одним из следствий. Но что объединяет победителей и разнит их от всех проигравших? Эта переменная стабильна, в любом успехе она занимает значительное место, как бы победители не старались закрывать на это глаза.

Чтобы увидеть её, нужно потерпеть поражение. Проиграть так, чтобы цена поражения была выше того, что ты можешь себе позволить. Проиграть тогда, когда ты сделал всё что мог, больше чем мог. И всё равно проиграл. Мало того, у тебя больше не осталось попыток – курок взведён и ты уже чувствуешь запах масла и пороха.

Но победитель живёт в иллюзии. В парадоксе выжившего. Он не знает причину прошлых побед, но думает что знает. Дополнительные ресурсы дают ему возможность пытаться. И в этих попытках он утрачивает реальность, заменяя ее на уверенность. И в этой уверенности он действует. Пока удача наконец не предаёт его.

– Вам предлагали компенсацию. Вы отказались. – Карма постоянно пересчитывала вероятности стечения обстоятельств и последствий с летальным исходом, они медленно но верно увеличивались.

– Предлагали? – голос бывшего владельца здания задрожал. – Это был долбаный ультиматум! Бери деньги и уезжай, или оставайся и потеряй всё… – мужчина закончил гораздо более тихим голосом. Я с трудом разбирал то, что он говорит. – Это мой город, мой дом. Я вырос здесь. Я не хочу никуда ехать, я не хочу ничего менять.

Все мы отказываемся признавать собственное поражение. Мы до последнего верим, до последнего находим себе оправдания и объяснения происходящего. Какова бы ни была реальность, никто и никогда не будет считать себя плохим человеком.

– А чего вы хотите?

– Я хочу свободы. Я хочу, чтобы мне не указывали, что мне делать. Я имею право поступать так, как хочу. – Брюнет смотрел мне в глаза, его голос источал уверенность. Он не видел противоречия в своих словах, или не хотел его видеть.

– Например так, как вы поступили сейчас, здесь? Извините, но общество считает, что это неприемлемое поведение. Для того, чтобы жить как хочешь, нужно быть живым. Но вы лишили этой возможности как минимум шесть человек.

– Вы нас вынудили. – В голосе бывшего владельца звучала обида. Его слова – типичное оправдание ребенка. Я чуть было не сказал это вслух, но вовремя заставил себя замолчать.

– Чтобы делать, что хочешь, и не делать того, что тебя вынуждают, надо хотеть того, что не мешает другим.

Некоторое время мужчина молчал. Человеку необходимо пережить потрясение, чтобы усомнится в фундаменте своей веры, иначе он лишь перекрашивает фасад, не меняя сути своих убеждений.

– Иными словами, ты просто говоришь, что я должен делать то, что мне говорят, жить как скот и быть счастливым от этого? – Брюнет смотрел на меня, сузив глаза, уголки его губ опустились вниз, а голос стал резким, низким и грубым.

– Это совсем не то, что я сказал. – Лишённый сомнения слеп. Его глаза видят только то, что он хочет видеть, его уши слышат только то, что он хочет слышать. Этот фарс становился опасным.

– Оглянись! Посмотри что вы сотворили с миром, – мужчина выплюнул это мне в лицо, указывая пистолетом на окно, за которым виднелись пустые и тихие улицы одного из древнейших европейских городов. После небольшой паузы, он продолжил – Вы будто чума, будто саранча, высасывающая жизнь из всего живого. Посмотри на самого себя. Ты – зомби.

Я повернул голову и увидел собственное отражение в стекле окна напротив. Поймал взгляд слезящихся глаз с не закрывающимися веками, жёлто-розовые шрамы вместо бровей, зияющие дыры вместо носа, покрытую местами пожелтевшими буграми заживших ожогов кожу. Истинное лицо моей деятельности. Оно как нельзя лучше мне подходит.

– Мы смотрим на одно и то же, но видим разное.

При продолжении переговоров вероятность смерти заложника составляет 84%… Отобразилась надпись красным цветом в углу щитка.

– Вы будете перенаправлены в один из ближайших городов, где пройдет открытый суд, на котором вы сможете выразить свою позицию. Вас услышат. – Силуэт мужчины все ещё был отмечен красным. Снайпер не видел открытой уязвимости, даже с помощью камер моего костюма. Я мысленно дал команду щитку передать приказ Лану. – Через заложника.

Проделав небольшую рваную дыру в стене выпущенный Ланом болт попал в заложницу. Женщина закричала, схватившись за пробитое выстрелом плечо и осела на пол. Снаряд прошел навылет через мягкие ткани, не зацепив жизненно важных органов, и, выйдя с другой стороны, оторвал кисть брюнета держащую пистолет. Второй и третий выстрелы раздались практически одновременно с первым. Парень слева упал бесформенной кучей, от его шеи растекалась кровь. Мужчина лежал у моих ног, парализованный вторым попаданием, его взгляд был преисполнен ненавистью, которую, казалось, можно пощупать. Бывший владелец ничего не говорил, лишь тихо и низко рычал.

– Док. – Сюин вбежала в комнату и, оценив состояние людей, сначала остановила кровотечение у брюнета. Мне больше нечего было ему сказать. Карма обновила состояние.

Задача выполнена…

Потери среди Гражданских – нет…

Потери среди сотрудников охраны порядка – 100%…

Потери среди личного состава – 14,28% (из них тяжело ранено 100%)…

Потери среди дивергентов – нет…

В здание начали прибывать медики и спасатели, которые занялись своей привычной работой. Снаружи стояла прекрасная погода, солнце ярко светило, отражаясь в стёклах старых домов. Я стоял у огромного окна в человеческий рост и смотрел вниз, на витиеватый узор улиц, сплетённый без какого-либо порядка в настоящий лабиринт. Занимаясь привычной работой – открывая запросы Кармы на комментарии и пояснения к своим действиям и решениям принятым во время выполнения миссии, я думал.

Может быть, нас действительно должна вести удача? Чтобы за каждым поворотом могло скрываться что угодно, от страшного чудовища до прекрасной принцессы. Такое приключение затягивает, особенно если кто-то хитрый и большой подбирает противников тебе под стать, так, чтобы у тебя всегда был шанс справиться. Но бесконечные войны затягивают, подменяют Смысл на стремление к победе.

Я держал в руке её кулон. Маленький монстрик с растрепанными красными волосами смотрел в пустоту. Я сжал его в ладони и убрал за пазуху. Ты сражалась с чудовищами, которых не существует.

С кем сражаешься теперь?

4 глава

Сейчас. Прифронтовая территория. Ева.

От высочайшей температуры на дне воронки оплавилась и затвердела земля, и хотя прошло уже несколько часов с момента взрыва, и стенки давно успели остыть, всё равно создавалось ощущение, что они чертовски горячие. Костюм, его владелец и всё, что их окружало, было даже не уничтожено – дезинтегрировано.

– Только один? – спросила я у стоящего рядом полковника Цина, повернув голову в его сторону. Некоторое время он молчал, смотря на эпицентр. Заметив мой взгляд, офицер встрепенулся, кашлянул в кулак и, прижав палец к уху, видимо слушая подсказку кого-то из подчиненных, покивал. Затем посмотрел на меня и ответил:

– Да. Остальные ушли. Хотя готов поклясться, несколько… Хм… – полковник на секунду запнулся, подбирая слова. Его сомнения можно было прочесть по тому, что следующее слово прозвучало вопросительно, – человек?.. получили ранения в голову… По крайней мере, так говорят очевидцы. – торопливо закончил он свою сбившуюся речь.

– То, что убивать их тяжело, давно понятно. – Я видела скупые и редкие отчеты сумевших пережить бой с функционерами или бежавших из Союза. Все говорили об умении боевиков оккупантов продолжать бой даже после критических повреждений, наличии мощного вооружения, ранее не используемого нигде и тяжелой брони, которую не пробивают выстрелы обычного оружия. Информация о деятельности армии Нового Союза, если так можно назвать разрозненные малочисленные тяжеловооруженные отряды, разбросанные по всей территории и постоянно меняющие свою дислокацию, скрывалась даже внутри системы, публиковались только отчеты о потерях и транслировались суды дивергентов.

Но можно было понять, даже по обрывкам и клочкам информации, что происходит. Через их действия, через травлю, через подавление, она адаптировалась, с каждым словом, с каждой следующей жертвой, с каждым новым отличным от стандартов мнением, все туже и туже стягивая человечество в своих путах, все гуще оплетая людей паутиной понимания.

В то время как Карма проводила свой анализ и вела расчеты, люди всё больше перекладывали ответственность на её плечи, теряя ощущение реальности, забывая о том, что в действительности хорошо, а что плохо. Легкий порыв теплого всё ещё летнего ветра приподнял полы плаща, забираясь под одежду, почему-то он показался мне по зимнему пронизывающим. По спине скатилась капля холодного пота.

Можем ли мы вообще победить?

“В помещении суда холодно. От равнодушия сидящих рядом, от осознания того, насколько одиноко ей стоять на трибуне. Мама стоит с гордо поднятой головой перед коллегией самодовольных судей, как несломленная королева на плахе перед восставшими крестьянами, требующими хлеба в голодный год. Толпа безмолвствует, давящая атмосфера довлеет в помещении, присяжные, уперев взгляды, будто копья, в спину, загоняют её все ближе к пропасти. Люди, переставшие быть людьми, превратившиеся в нечто аморфное и жестокое, в нечто иное, отвергающее само существо человека. Сила тысяч обращенная против одного хрупкого, невинного существа.”

Каждую ночь мне снится приговор. Момент истины. День, когда я приняла решение…

– Возвращаемся. – Цин кивнул и двинулся к машине, которая покачивалась в воздухе, издавая низкий гул на грани слышимости. Водитель сорвался с места, даже не дав дверям как следует закрыться. Несколько мгновений ветер с шумом дул сквозь уменьшающуюся щель, будто стараясь прорваться внутрь, но механизм оказался сильнее. Раздался тихий щелчок, и все звуки разом пропали. За окном бесшумно проносились улицы некогда красивого города, в котором теперь едва ли можно было найти хоть один дом, не обращённый в руины. Отражение девушки в стекле копировало мои действия, но я с трудом могла узнать себя. Последние события оставили свой след. Кожа стала бледнее, сделав и без того заметные мешки под глазами еще темнее, глаза потеряли блеск, тускло и с каким-то равнодушием рассматривая все вокруг. Это только первые шаги.

Я… ведь справлюсь?

“Вы сможете остановить Карму? – На мониторе, поставленном на столе передо мной, отобразилось лицо девушки, задавшей этот вопрос. На вид ей было столько же лет, сколько и мне.

“Сьюзан Эпл, Независимый репортер”, – гласила надпись от руки черным фломастером на бирке, болтающейся на тонкой шее. Я подняла взгляд и осмотрела зал. Девушка была далеко, у самых дверей, поэтому я не сразу смогла ее найти. Наши взгляды встретились. Сьюзан покраснела, поджала губы и вся съёжилась, но продолжала смотреть на меня. В этих глазах отражалась её чистая душа, прекрасная, нежная и хрупкая, она светилась ярким огнем, заставляя всматриваться вглубь, побуждая действовать, умоляя о защите.

Я помню себя такой…

Я помню боль от того, как этот огонь гасят. Я помню запах гари и вкус пепла на языке. Мне отчаянно хотелось защитить его, любой ценой спасти его, чтобы самой вспомнить каково это – пылать ярко, самозабвенно и жадно.

Снова насладиться. Другими чувствами.

Чтобы защитить огонь, нужно его освободить. Огонь не может гореть в заточении, ему нужен воздух. Правила, рамки, оправдания – к черту их. Пусть пылает! Именно опасность делает его таким прекрасным.

Забота – душит, вежливость – расслабляет, вся эта иллюзия вынуждает забыть о том, что такое реальность. Я не могу обманывать, как Она, заставлять себя оправдывать ожидания – мне это ненавистно. Лгать тошно.

Значит нельзя.

– Остановить? И что дальше? Попросить её отступить? – с того момента, как девушка задала вопрос, прошло уже некоторое время. Судя по той напряженной тишине, в которой прозвучал мой ответ, многие репортеры хотели его узнать. И судя по их реакции и нарастающему ропоту, этот ответ им не понравился. Не обращая внимания на общее настроение, я повысила голос и продолжила, – Это машина, она не слышит уговоров, не воспринимает угроз, не заключает сделок, не видит, не думает и не чувствует. Я не смогу остановить ее. Никто не сможет. – зал затих, казалось люди даже перестали дышать и двигаться. Сотни людей здесь, миллионы по ту сторону экрана, сосредоточили свое внимание на мне, не веря в мои слова, не желая их понять и осознать главное – с Кармой нельзя договориться. Выждав несколько мгновений в этой давящей тишине, я посмотрела на Сьюзан, отвечающую мне слабой, неестественной и растерянной улыбкой, подняла руку и, сжав кулак перед своим лицом, сказала, – “Я её уничтожу.”

*****

Крупные капли дождя замолотили по земле, смешиваясь с пылью и пеплом, смывая кровь с улиц. Машина парила над грязными потоками воды, на огромной скорости пролетая дом за домом, улицу за улицей, пока не остановилась перед зданием штаба. Цин вышел раньше меня и открыл передо мной дверь, вытянувшись рядом по стойке смирно. Щелкнул, разворачиваясь, зонт, который он держал в руке. Я опустила ногу вниз, вода в луже сначала отступила от моей ноги, но затем прилила вновь, мигом просочившись сквозь швы и твердую кожу военных ботинок. Мне захотелось пройтись босиком, чтобы почувствовать прохладу всей ступней. Цин не двигался и смотрел куда-то вдаль пустыми глазами, его щека слегка подрагивала, все мышцы были напряжены. Мне казалось, он вскрикнет, если я обращусь к нему сейчас.

Я вышла из машины и, жестом приказав полковнику остаться на месте, встала под теплые струи воды, лившиеся с неба бесконечным потоком. Капли падали на лоб, веки и губы, одна за одной стекая по лицу. Я опустила голову вниз и посмотрела на свои руки. Шум дождя, мокрая одежда, само небо невыносимо сильно давили на плечи. Потерев пальцы друг от друга, я надеялась избавиться от чувства онемения, но оно никак не проходило. Вкус железа на языке, першение в горле, ощущение грязи по всей коже.

Я хочу чувствовать что-то ещё, кроме вины.

– Когда ты закрываешь глаза, реальность никуда не уходит. – Голос, который я хотела бы слышать меньше всего. Стряхнув капли и потерев ладонями лицо, разгоняя кровь, я открыла глаза и посмотрела на него. Генерал Чой сидел на скамейке рядом со входом, с зажжённой сигаретой в руке. Его голос был холоден, а взгляд сухих, спокойных глаз упёрт в меня.

Старик явно не простил меня за то, что провёл трое суток в карцере, пока восточный блок не попросил его освобождения. Хотя правильнее было бы сказать, настоял в ультимативной форме. Генеральский китель был накинут на всё ещё широкие плечи, которые, казалось, не тронул возраст. Я не отводила взгляд и не закрывала глаза, даже когда капли дождя падали в непосредственной близости. Ун Чен Чой хмыкнул и затушив сигарету, поднялся.

– Так будет всегда. Оно не пройдёт. – Бросил он через плечо, перед тем, как зашёл в здание.

Постояв немного под дождем, тщетно надеясь, что вода смоет с меня хотя бы часть этого неприятного чувства, я шагнула вперед. Время собирать камни.

Штаб готовил план обороны Хон-Чхона несколько недель на основе тех данных, что я передала. По плану генерала силы союзников должны были блокировать мирными путями продвижение инфраструктуры Союза дальше на юг. Я же понимала, что таким образом удержать Карму не удастся. Карма не может принимать решения стратегического масштаба, она просто “живое” воплощение коллективного бессознательного, аморфное чувство гипертрофированной справедливости, слепое и отвратительное, такое каким его представляли некоторые безумцы прошлого. Я одна видела решение, которого не попадало в спектр зрения всех остальных.

Нужно было ударить, со всей свирепостью, вынудить её отступить, вырвать людей из одурманивающего сна разума, пока не стало слишком поздно, пока человечество не превратилось в жалкое подобие улья. По эту сторону страх владел ситуацией безраздельно: паранойя доходила до безумного уровня, дети подозревали своих родителей, жёны – мужей, каждый – каждого. Вспыхивали восстания, образовывались секты, которые устраивали расправу над теми, кто по их мнению был замешан в распространении идей Нового Союза. Власти никак не могли предоставить план урегулирования ситуации – угрозы не сработали, переговоры провалились, а план удержания территорий с помощью поддержки сил местного сопротивления потерпел фиаско.

Люди были напуганы и дезориентированы, я пришла как раз вовремя и стала тем лучом надежды, той соломинкой, за которую ухватились. Они назвали меня Валькирией за воинственный настрой и призывы начать открытую войну, пока не стало слишком поздно. В период раздрая и нестабильности жёсткая позиция и чёткий план действий обеспечили меня межнациональной общественной поддержкой, которая в свою очередь позволила получить лидерство над армией союзников. Пускай лишь номинальное – предполагалось, что обороной будет командовать генерал Чой.

К несчастью для них, у меня были другие планы.

После событий последних дней, уверена, они захотят назвать меня той соломинкой, что переломила спину верблюду. Для союзных правительств я просто козёл отпущения, на которого спустят всех собак, когда станет жарко. Но пока ожидания людей оправдываются, пока мы побеждаем, они не смогут ничего предпринять.

Я поведу армию дальше.

*****

“– Люди с твоим характером склонны превозносить своё естество. Всё начинается с желания жить так, как хочется, но чем дольше и дальше развивается чувство собственной значимости, тем опаснее оно становится для окружающих. Даже выдающимся людям лучше не считать себя лучше других. В конце концов наша склонность к чему-либо, наши таланты – это случайность, не более чем везение. То, что ты лучше других в чём-то не даёт тебе права считать себя более совершенным человеком и действовать соответственно. Мы все твари дрожащие и мы все право имеем. – Альбина Анатольевна покачивала туфлю на носке и смотрела в окно. Учитель говорила спокойным голосом, в кабинете тихо играла классическая музыка, но меня не покидало беспокойство, ощущение, что в данный момент решается моя судьба и эта женщина может поставить крест на моем будущем.

Лёгкий ветерок подул сквозь приоткрытое окно, парок поднимающийся над ее чашкой колыхнулся в сторону. Я сглотнула. Мама предупреждала, что скорее всего стресс-тест будет проходить с детектором лжи, поэтому говорить нужно было правду. А лучше всего – молчать. Учитель вздохнула и, переведя взгляд на меня, продолжила:

– Чем больше ты берёшь, тем меньше хочешь отдавать. Твоя мама воспитала тебя так, как считала нужным, – обделив дисциплиной, забыв о том, что любовь, не знающая границ, рождает ненависть, не знающую пощады. Ты понятия не имеешь о том, что такое этика. Твои таланты будут больше вредить, чем приносить пользу… – Альбина Анатольевна всматривалась в планшет с моим профилем, лежащий на столе. Покачав головой она пробормотала на грани слышимости, – И что мне с этим делать? Дилетантская подготовка личности… – Непроизвольно я сжала кулаки, стиснув края юбки, подавив порыв послать эту женщину ко всем чертям. Секунды медленно тянулись под гулкие удары сердца. Наконец справившись с собой, я заметила, что учитель смотрит на меня поверх очков, задумчиво потирая большим пальцем губы.

– Карма считает, что тебе нужно предоставить именно то, чего ты хочешь, – Почему-то мне показалось, что по мнению системы мне нужно предоставить то, чего я хочу меньше всего. Что в общем-то оказалось правдой, как стало понятно, после того, как учитель продолжила:

– Одиночество. Беспредельное и полное. Только в этом случае ты сможешь по настоящему быть свободна. – По спине скатилась холодная капля пота. Я снова сглотнула. Альбина Анатольевна посмотрев на меня поморщилась и поджала губы. Через мгновение ее лицо разгладилось и с прежним спокойным выражением учитель спросила, – Скажешь мне что-нибудь? Зачем ты здесь?”

Ответа я не знаю и сейчас.

Тяжёлая дверь переговорной комнаты бесшумно отворилась передо мной. Разговоры смолкли, как только я ступила на дубовый паркет. Воздух наполнился напряжением, сидящие за длинным столом молча уставились на меня. Генерал Чой занял место в дальнем от входа углу, скрестив руки на груди. Старик, прикрыв глаза смотрел на пустой стол, не обращая на меня внимания. Судя по давлению исходящему от представителей восточного сектора и явно выраженной неприязни, мне предстоял тяжелый разговор. Створки дверей закрылись, издав щелчок, в гробовой тишине кабинета раздавшийся, словно звук передернутого затвора за спиной у приговоренного к смертной казни. Я прикусила язык, чтобы унять дрожь и заставить себя не опускать глаза. В груди нарастало зудящее чувство злобы.

Кто вы такие, чтобы судить меня?

“– Мы выслушали ваши объяснения, Фей. Карма считает ваши действия вредными для общества. Ваш статус гражданина Нового Союза аннулирован. Вы можете пройти курс переаттестации, если желаете остаться со своей дочерью здесь, в ином случае… – ненавистный мне механический голос Кармы, декларирующий приговор на мгновение затих, рассчитывая приговор. Я помню грустную улыбку матери и гордо выпрямленную спину, в момент, когда она слушала второй вариант. Тот, что выбрала. Тот, что ее заставили выбрать, – Вы будете изгнаны.”

Выпрямив спину и сложив руки на стол, я громко спросила у окружающих:

– Я вижу, вы чем-то недовольны? – некоторые послы Западноевропейского блока равнодушно повернули лица в мою сторону. – Вероятно, ценой победы? Наверное, в ваших умах содержится мысль о том, что вы знали, как нужно было поступить, чтобы сделать то, что сделано, лучше и с меньшими потерями. Наверное, ваш идеальный план предполагал победу вообще без потерь. – Я почувствовала острые и колющие, как пики, взгляды сидящих послов и генералов. Дрон взлетел выше, снимая это немое противостояние. Тишина наполнилась напряжением, готовая взорваться в любой момент. Я вздернула подбородок и продолжила, продавливая слова через глотку, сдерживая дрожь в руках с силой прижав их к столу. – Может вы мне расскажете о тех победах, что одержали до того, как я возглавила наш скромный коллектив? Может генерал Чой сможет поведать нам о своем замечательном плане мирного сдерживания? Расскажете нам, прошу вас, как договориться с медведем, который добрался до меда? Как убедить его лёгкими похлопываниями по заднице вернуться в лес голодным?

Генерал лишь усмехнулся и спокойно посмотрел на меня. В его глазах не было ни злобы, ни страха – лишь легкая ирония. Эмоции не стоят для старика и гроша. Ему был нужен план по освобождению страны, которой он давал присягу, а не пустые разговоры и обещания. А мне был нужен полководец, который сможет вести войну так, как нужно, чтобы победить, тогда, когда придется, всем, что есть.

Ун Чен Чой идеальная кандидатура на эту роль, за исключением того факта, что пока он сражается против меня. А это значит, что мне просто нужно переманить старика на свою сторону. Хотя учитывая упорство генерала – адаптироваться придётся мне.

Старику нужна причина, реальный шанс на победу – оправдание для того, чтобы заткнуть совесть и задушить честь. Иначе его лояльность не заслужить. Да что там, не сломив сопротивление штаба, из этой комнаты я выйду не главнокомандующим, а талисманом, который таскают с собой на удачу. Я буду выскакивать, как чёртик из табакерки для того, чтобы потешить толпу, пока Карма не доберётся до нас и не сотворит то, что считает необходимым для развития нашего потенциала.

Небольшой дрон парил в воздухе за спинами офицеров, и сквозь объектив его камеры я чувствовала взгляды тысяч глаз. Я остаюсь главнокомандующим, пока они смотрят, пока верят, пока надеются. Хотя неприязнь ко мне от старших офицеров можно было пощупать, меня это не волновало. Штаб не посмеет открыто отказаться выполнять прямой простой приказ на глазах у своего народа. Разве только если кто-то захочет совершить политическое самоубийство.

– Так чем вы недовольны? Мы сражались бок о бок, как в древние времена, объединив усилия против общего врага. Мы победили. Страшной ценой… Вы вините меня в смерти своих боевых товарищей. И я признаю. Я – виновна. Но это не я создала Карму, и не я одна сидела и смотрела, как она разрастается будто раковая опухоль на теле человечества. Мы все виновны.

Офицеры молчали, давая мне возможность выговориться. Их спокойствие мешало сосредоточиться, их безразличие выводило меня из себя. Но эти слова не для ушей зрелых мужей, кому война стала обычной работой. Я говорила для тех, кто пришел на мой зов. И многие из них теперь лежат на земле, накрытые флагами своих стран, недвижимые, неживые, убитые потому, что хотели свободы для себя и других. От осознания этого становилось тошно. Я с силой сжала кулаки, пока ногти не врезались в кожу ладоней, пока боль не заменила вину, пока злость не заполнила всё моё сознание, и только после этого продолжила, – Спросите меня, что я предлагаю теперь? И я отвечу – тяжелый труд, боль, кровь и смерть. Спросите меня, куда я поведу вас? И я отвечу – я веду вас в Ад. Потому что именно там мы найдем и убьём эту самозваную Богиню Справедливости. И ради этого я стану самим Дьяволом.

Объектив дрона немигающим взглядом смотрел на меня, я не отводила глаз, пока лампочка трансляции не погасла. Злость разом отпустила, оставив после себя лишь усталость, которую сменило чувство вины. Я прогнала его, встряхнув головой. Ещё не время.

Тишину нарушили редкие громкие хлопки. Генерал Чой аплодировал мне, не снимая кожаных перчаток. Старик наклонился вперед и, облокотившись на стол, посмотрел на меня. Не дожидаясь моего разрешения, он заговорил, – Прекрасная речь, госпожа главнокомандующая. Сойдёт для детского утренника. – генерал выделял слова, саркастично склонив голову, обращаясь ко мне. Следующие его слова прозвучали более сухо и холодно, – Но лично мне плевать на мнение дилетантов по поводу того, как нужно вести войну. Война – это в первую очередь сравнение количества ресурсов и эффективности их использования, захват стратегических точек и сражение интендантов, а не только люди и бессмысленные героические атаки. – Ун Чен Чой поднял со стола и с силой бросил обратно тонкий военный планшет, который с глухим стуком отскочил от поверхности и упал на пол. От резкого звука, неожиданно громко раздавшегося в душном помещении некоторые офицеры и послы вздрогнули. Генерал порывисто поднялся со своего места, но, облокотившись руками на стол и нависнув над ним, как-то разом обмяк, и продолжил говорить уже значительно тише и спокойнее, опустив голову вниз, так, будто ему было плевать, слушает его кто-то или нет.

– Ты с таким пылом готова закидывать в горнило своей ненависти людские жизни… Но ведь даже со стратегической точки зрения… – Старик вздохнул и медленно выдохнул, – Армии больше всего пользы приносят, когда стоят на месте, а не тают в боях, флот лучше всего раскрывает свои возможности, когда стоит на рейде, готовый сорваться с места в любой момент, но недвижимый. Если ты можешь приложить силу куда угодно, это значит, что эта сила находится одновременно везде.

Я молчала. Генерал ни разу не ошибся, мне нечего было возразить, кроме того, что ведя таким образом войну,мы не сможем её закончить. Блицкриг изменил понимание войны в двадцатом веке, ядерное оружие изменило войну немногим позже, затем интернет поменял правила еще раз. Эти поросшие мхом стариканы не видели главного – война снова изменилась.

И мы уже проиграли.

– Мы потеряли шестьдесят четыре отряда ради того, чтобы занять город, который превратили в руины. Здесь нет ничего, кроме долбанного пепла, госпожа главнокомандующая. Что мне сказать матерям и женам моих солдат? Что мы победили? Что их сыновья и дочери нашли тот Ад, что ты им обещала? Покажи мне победу, которую ты одержала, девочка, и имей мужество или глупость не отвернуться от той цены, что мы за неё заплатили.

Эхо от хрипловатого низкого голоса Ун Чен Чоя ещё звенело в комнате. Тишина, наэлектризованная исходящим от офицеров напряжением, наполняла комнату. Всё внимание сосредоточилось на мне. Я осмотрела сидящих офицеров, поочередно заглядывая каждому в глаза. Некоторые отводили взгляд и прятали лицо, но таких было немного. Пальцы непроизвольно сжались в кулаки, я резко выдохнула и сжала зубы, почувствовав, как двигаются под кожей лица желваки.

Кто вы такие, чтобы судить меня?

Я медленно досчитала до десяти, с трудом подавив желание отчитать генерала, как мальчишку. Не стоило забывать, что никто из офицеров штаба не видел картину в целом, и их однобокое представление о ситуации отчасти оправдывало эти наивные высказывания о победе и поражении. Но мне катастрофически надоело тратить время и силы на сражения не с тем противником:

– Вероятно, я вижу лучше вас, генерал. Камера больше не работает, – я кивнула на парящий дрон, который, судя по потухшему индикатору записи, остановил трансляцию. Сидящие вокруг стола люди не обратили на мой жест особого внимания. Только генерал бросил взгляд на улетевшего в угол робота-оператора. В конце концов, это наш спор, всё решится здесь и сейчас. Всё остальное не имеет значения. Дождавшись, когда Чой снова посмотрел на меня, я продолжила, – теперь можно говорить открыто… Вы ведь не знаете, как победить?

Ун Чен Чой молчал. Всеобщее внимание постепенно сосредоточилось на его напряженной фигуре. Генерал смотрел на меня, лицо, покрытое глубокими морщинами, не выражало эмоций. Пауза затягивалась, и мне уже начинало казаться, что первоначальный расчет оказался неверен. Но удача была на моей стороне – старик не мог солгать. Чой медленно кивнул, не отрывая от меня взгляда. С трудом сдержав улыбку, я набрала побольше воздуху и спокойно заговорила:

– Причина в том, что вы считаете себя стороной конфликта. Реальность же такова, что сторон конфликта больше нет. Нет ни границ, ни флагов – это война всех против всех. – Я пыталась побороть волнение, говоря медленно и размеренно. Злость может помочь справится со страхом, но когда нужно говорить спокойно, эта уловка не подходит. Я представила себя учителем, обращающимся к своим ученикам, чтобы унять дрожь в голосе. Сенсей не волнуется, он наставляет. Когда образ меня сидящей в позе лотоса, перед внимающими каждому слову офицерами закрепился в моем воображении, я, глубоко вздохнув, продолжила, – Симпатии к союзу распространяются как чума – люди слишком глупы и необразованны, чтобы понять глубокие противоречия такой системы, а нам не хватает ресурсов на ведение пропаганды и цензуру. В этой войне невозможно локализовать противника и уничтожить – мы потратим всё, что есть, чтобы не достичь ничего – мы можем захватывать стратегические точки, можем взрывать административные центры, уничтожать производства и убивать людей, но что бы ни изменилось, она адаптируется, подстроится под изменения и сделает это максимально быстрым и эффективным методом, гораздо лучше нас. Затраты на операцию всегда будут больше, чем вред, который мы нанесём. Она не воюет с нами, ей плевать на нас – любые наши действия Карма повернёт себе на благо. Это не битва, которую мы ведем с врагом, выясняя кто сильнее, богаче, упорнее или яростнее. Это не война, а просто жатва, мы – добыча, приз, который достанется победителю – единственному хищнику в здешних землях.

С каждым словом, что я произносила настроение в комнате менялось. Послы и офицеры, зрелые и умудрённые опытом мужчины спадали с лица слушая мои слова. Понимание этого было где-то глубоко внутри, осознание истины, которую не хочется признавать, осознание бессилия и неудержимого ужаса перед неизбежным уничтожением самого понятия человека. Мои слова озвучивали уже вынесенный и вступивший в силу приговор свободе воли. Мы проиграли, потерпели сокрушительное поражение и капитулировали до того, как война была объявлена. Они понимали это, но не хотели признавать. Но у нас не было времени на занятия самокопанием и самобичевание.

Настало время собирать камни.

– Есть только один способ вернуть то, что было утрачено, только один путь к свободе и концу этой бойни. – Ун Чен Чой смотрел на меня не отрывая глаз, и в них больше не было усмешки. Я молчала с силой сжав губы, не давая и слову вырваться из моего рта. Он сам должен это сказать.

Генерал еле заметно покачал головой, кивая. Затем громко проговорил, так, чтобы услышал каждый в этом зале:

– Мы должны уничтожить Карму.

Офицеры повернули головы в сторону старика. В комнате повисло напряжённое молчание, через мгновение сменившееся одобрительным гулом. Если Ун Чен Чой на моей стороне – значит армия в моих руках. Усталость окончательно навалилась на меня, смыв остатки страха и волнения.

Я больше не дам тебе забрать хоть кого-то у меня.

“Госпиталь находился не так далеко от колледжа, во время занятий из окна некоторых кабинетов можно было увидеть его силуэт на горизонте. Когда дневная рутина кончалась, я садилась на авто-такси и ехала в больницу, дорога занимала не больше пятнадцати минут, каждый раз казавшихся целой вечностью. Чтобы всегда быть в курсе дел, даже пришлось вставить ненавистные линзы и повесить в угол экрана сводку состояния Его здоровья. Мне было плевать на удивленные взгляды сокурсников и молчаливое одобрение учителей. Единственное, что меня интересовало – Ник. И судя по графикам, этот идиот шёл на поправку.

Потратив некоторое время у стойки администратора, я наконец поднялась на нужный этаж. “Реабилитационная” – гласила надпись над палатой. Войдя внутрь, я погрузилась в атмосферу запаха антисептиков и медикаментов. Восстановительные капсулы стояли в ряд, похожие на алюминиевые банки с газировкой или стеклянные банки с мамиными соленьями, только вместо огурцов внутри плавали люди. В палате никого больше не было, если не считать пациентов. Я подошла к капсуле, тщетно пытаясь сквозь выпуклое стекло и мутную толщу зелёной слизи разглядеть хоть что-то, но не смогла увидеть даже очертаний лица Ника. Луч солнца скользнул по плечу, коснулся шеи, затем поднялся еще выше, внезапно вызвав резкую боль – из-за чего я быстро одёрнула голову назад. Кожу над ухом всё ещё ссаднило. Врач говорила, чтобы я не подставлялась под солнечные лучи, но обезболивающее работало так хорошо, что я вечно забывала о своём увечье.

В палату зашел доктор Грин, мужчина среднего возраста, прямой, высокий и угловатый, чем-то отдалённо напоминающий огромного богомола. Его движения были резкими и стремительными, белый халат развевался за спиной, как плащ какого-то странного и нелепого супергероя. Вошедший посмотрел на меня, слегка нахмурился, а затем улыбнулся. Я провела рукой по стеклу капсулы, не отрывая глаз от маленького смотрового окошечка и спросила:

– Как он?

Доктор-Богомол кинул взгляд на угол кровати, на которой в дополненной реальности висел значок ограниченного доступа к информации, некоторое время помолчал, задумчиво хмыкая и что-то невнятно бормоча. Глаза мужчины бегали по невидимым мне сейчас строчкам текста. Через пару минут уголки его губ приподнялись вверх, и с дружелюбной улыбкой доктор Грин сказал:

– Идёт на поправку. Если бы не такое количество трастов от ваших одноклассников и их родителей, вряд ли бы парню так повезло. А с таким количество ресурсов мы смогли предоставить ему лучшее лечение.

Камень, давивший мне на грудь последние несколько дней, наконец свалился вниз.

Живой.”

После того, как совещание закончилось, двери раскрылись, и в помещение вошли несколько десятков официантов, обслуживающих штаб. После того, как персонал расставил перед офицерами и послами чайные сервизы, многие из них закурили – комнату заполнил тяжёлый запах табака. Выждав некоторое время, улыбаясь и кивая подходящим ко мне людям, и любезно раскланиваясь с представителями блоков, я двинулась в сторону генерала.

Ун Чен Чой сидел в углу в одиночестве, в старом резном кресле рядом с небольшим столиком, на котором стояла вычурная пепельница. Генерал молчал, всем своим видом показывая, что разговаривать ни с кем больше не намерен. Кресло справа от него пустовало. В узловатых пальцах была зажата сигарета, которая давно истлела до самого фильтра и погасла, но комната и так была наполнена дымом так сильно, что достаточно было просто дышать, чтобы курить. Два человека в костюмах, стоящие на небольшом отдалении от старика, обеспечивали ему одиночество просьбой не беспокоить некоторое время, но на мое появление они никак не отреагировали. Я села во второе кресло и, устроившись поудобнее, пригубила бокал вина, который держала в руках, насладившись терпким вкусом сухого красного вина неизвестного мне сорта, по выбору коменданта. Алкоголь успел снять напряжение, теперь я была полностью готова продолжать наш разговор. Но генерал продолжал молчать. Поэтому я начала говорить, заметив, что старик слегка вздрогнул, удивленно посмотрев на меня, когда услышал звук моего голоса:

– Я никогда не хотела конфликтовать с Вами, генерал. – Чой молчал, ожидая продолжения. Я не торопилась продолжать, осматривая зал и изредка прикасаясь губами к бокалу. Генерал кашлянул, обращая на себя внимание. Я слегка повернулась в его сторону, улыбнулась и, облокотившись на ручки, наклонилась ближе. Старик упрямо не желал говорить, поэтому я закатила глаза и продолжила, – Я пыталась вам показать это сразу, но до последних событий убедить Вас у меня бы не вышло. Возможно, Вы вините себя, но это я повела их на смерть, и в отличии от Вас, я знала, чем это кончится. Поверьте, моя ноша не меньше Вашей.

Ун Чен Чой грустно вздохнул и с кривой улыбкой сказал:

– Я не вижу груза ответственности на твоих плечах, не вижу боли в твоих глазах – только детский страх и пылающий огонь ярости. С таким настроем идут в самоубийственные атаки, а не водят полки. – генерал устало потёр лоб, затем достал из внутреннего кармана сигареты и снова закурил. Подумав немного, старик поморщился, затем посмотрел на меня и, неуверенно приподняв бровь, слегка наклонил ко мне пачку, предлагая присоединиться. Я отрицательно покачала головой в ответ.

– Если бы я могла пожертвовать только своей жизнью, то без колебаний бы это сделала. Но вам лучше меня известно: Карма требует от нас гораздо большего. Мы обязаны жертвовать жизнями других. И другого пути нет. – Я поднесла бокал к губам и сделала очередной глоток. Вино показалось мне значительно более кислым, чем раньше. Вероятно, со временем оно нагрелось от тепла рук и перестало быть таким лёгким и вкусным, каким казалось вначале. Вздохнув, я проговорила, поглаживая большим пальцем край бокала, – В конечном счёте, мы победили.

Генерал смотрел на постепенно пустеющий зал переговорной комнаты немигающим взглядом. Я уже думала, что он так ничего и не скажет больше, но Чой заговорил после того, как затушил тлеющий бычок:

– Тот, кто победил, и тот, кто прав – не всегда один и тот же человек. В этом мире нет справедливости. – На последнем слове старик криво ухмыльнулся. Затем достал очередную сигарету и чиркнул зажигалкой. Дальше его голос прозвучал тише, чем раньше, – Есть только сила. И последствия её применения. – генерал протянул мне планшет, на котором отображался список погибших.

Я уже видела его и совершенно не хотела смотреть еще раз. Этот список казался бесконечным. Каждое имя, записанное в нем, будто сочилось кровью, пачкая руки и обжигая одновременно. Сжав зубы, я взяла планшет и начала медленно перелистывать электронные страницы.

Это не было бессмысленным. Нам нужно яростное сопротивление. Нам не нужна победа. Нам нужна победа на грани поражения. Чем страшнее будет её цена, тем лучше, как бы отвратительно это ни звучало. Погрузившись в свои мысли, я не сразу заметила, что генерал смотрит на меня, не отрывая глаз. Через некоторое время я поняла, что на моем лице растянулась отвратительная, хищная, звериная ухмылка, больше похожая на оскал, которая становилась всё больше с каждой следующей страницей. Я наклонила голову и с силой сжала переносицу, усилием воли стерев эту мерзкую гримасу. Никогда не думала, что когда-нибудь буду радоваться смерти. Ненавижу эту проклятую, притворяющуюся разумной машину, за то, что вынудила меня стать такой. Ненавижу себя за то, что такой стала.

Чой молчал. Офицеры уже начали расходиться, один из охранников старика показал тому на часы.

– С тобой мы точно сможем победить. – Генерал поднялся, затушив сигарету. Уже на грани слышимости я расслышала следующие его слова, которые тот пробормотал себе под нос, – Лишь бы лекарство не оказалось страшнее болезни.

Генерал сделал пару шагов, затем обернулся и жестом пригласил меня следовать за собой.

Я поставила полупустой бокал вина рядом с пепельницей, над которой поднимался тонкий дымок с резким запахом гари. В одном он точно был прав.

Я уничтожу её. И никто меня не остановит.

“В нём что-то сломалось. Как и во мне в тот момент, когда я посмотрела на розовую, местами просвечивающую кожу, обтягивающую лысый череп без носа и ушей. Его глаза ещё были живыми, по крайней мере в первое мгновение, в тот самый момент, когда наши глаза встретились. С той минуты, каждый день в них становилось всё меньше жизни и все больше спокойствия и смирения.

Ты и я. Мы ошиблись временем. Мы были рождены для войны во время мира. Ни тебе возможности для подвига, ни достойного сражения, ни честной смерти.

Поэтому мы всегда искали.

Чудовищ, с которыми будем сражаться.”

В длинном коридоре гулко раздавались наши шаги. Голоса звучали глухо, отражаясь от стен. Охранники следили за тем, чтобы никто не подходил ближе.

– Нам нужно переместиться на запад и начать давить оттуда. Нам нужны свободолюбивые богатые города, выгодой живущих в них людей мы можем манипулировать, чтобы склонить их в нашу сторону. Раз Вы, наконец, на моей стороне, давайте постараемся обсудить этот вопрос ближе к Польскому фронту?

Генерал кивнул и хотел что-то сказать, но не успел. Ослепительная вспышка поглотила охранника, идущего впереди. Старик немыслимо быстрым движением сграбастал меня в охапку и повалил на землю, накрывая своим телом. Тряхнуло. Затем снова и снова. Звуки пропали.

Тьма поглотила меня.

5 глава

Сейчас. Юго-Восточный фронт. Ник.

Смерть не бывает красивой.

Коварная старуха не выжидает лучшего момента, пожиная наши жизни. Она приходит внезапно, к лучшим из нас, оставляя живых гадать о причинах произошедшего – “Почему он?”, “Почему сейчас?”, “Почему не я?”.

Смерть ничего не знает о справедливости.

Это мог быть кто угодно. Это мог быть я. Это должен был быть я, потому что он спасал меня на два раза больше. Ещё вчера мы говорили по голокому. Когда теряешь кого-то навсегда, ты не можешь до конца осознать этого. Кажется, что достаточно набрать его номер, повернуть голову, протянуть руку и дотянуться. Разум отказывается признавать реальность. Его больше нет.

Смерть ничего не знает о справедливости.

Тройка неслась по воздуху, унося меня, моих бойцов и остатки отряда Йегера дальше от условной линии фронта. Внутри машины было тихо, атмосфера подавленности будто делала воздух более вязким и тяжелым. Я с трудом заставлял себя дышать, говорить не хотелось.

В салоне не было ни его тела, ни чего-либо, что принадлежало Гансу, кроме воспоминаний о нем, но все равно создавалось ощущение, что мы едем в катафалке. Я услышал глубокий вздох, а затем, через небольшой промежуток времени, шумный выдох и начал искать того, кто нарушил тишину, не сразу осознав, что это был я.

Это не честно.

Есть не так много мест куда может попасть осколок, снаряд или пуля, так, чтобы убить функционера. Даже ранения в сердце или легкие не вызовут смертельного исхода – система запустит дублирующие системы жизнеобеспечения, которые могут продержать бойца на грани до прихода на помощь медика. Если же понятно, что помощь не успеет – экзокостюм вынесет своего носителя самостоятельно и доставит в ближайшее отделение скорой помощи. Мы с готовностью выступаем щитом общества, потому что практически не можем умереть, а не потому, что имеем суицидальные наклонности. Это двустороннее соглашение.

Каждый имеет право жить так, как хочет.

Союзники декларируют эту фразу, как заклинание. Но почему-то в определение каждого не входим мы, будто есть некоторое элитарное общество, которое подходит под это описание. Или, вероятно, можно хотеть жить только так, как дозволено. То есть для них это значит – Я могу жить так, как Я хочу, и это право распространяется настолько далеко, насколько мне надо, вплоть до того, чтобы лишать других не только права жить так, как они хотят, а лишать самого права жить.

На удивление злости не было. Не было вообще никаких эмоций. Будто вместе с Йегером, на поле боя умерла еще одна часть души, оставив в груди зияющую пустоту, безмолвную и холодную. Осталась только тишина.

На наплечник легла тяжелая белая перчатка, я скосил взгляд направо и увидел Сюин. В черных глазах стояли слезы, губы подрагивали, девушка изо всех сил сдерживалась, не давая себе разрыдаться. Щиток запищал, отображая повреждения, я услышал скрежет сминаемого металла, но не обращал на него внимания. Я посмотрел на нее в ответ и слегка кивнул. Сюин еще некоторое время не отводила глаза, затем медленно отвернулась от меня и взяла за руку Амира. Два огромных бронированных боевых экзокостюма, со сплетенными пальцами тяжелых перчаток выглядели донельзя нелепо.

Я не мог выгнать эту мысль из головы.

“Похожие на гигантских роботов люди в броне рассредоточились по периметру. Ганс помахал мне рукой, его улыбающаяся во весь рот физиономия появилась на обратной стороне щитка. Век бы ее видеть.

– Йо! Неужели это Ник? Как твое? – невозмутимо поприветствовал меня этот великовозрастный балбес. Его простота и несерьезность бесила до невозможности, и хотя Карма считала, что потенциал Йегера лучше всего раскроется здесь, на поле боя, девять из десяти напастей, в которые ему посчастливилось угодить, были делом его же рук или его же глупости. Ганс славился тем, что принимал решения быстрее Кармы и иногда даже лучше нее, из-за чего зачастую действовал безрассудно. Эта его причуда стоила ему очень дорого, но именно она зачастую спасала людям жизни. В том числе мне.