Читать книгу Клавиши - Даниил Свидерский - Страница 1

Кейт была красивой. Правильные черты лица, прекрасные глаза, изящный образ. Но ни один мужчина к ней бы не подошёл, не заговорил бы, не пригласил бы в кафе. А ведь она так в этом нуждалась…

Но никто… Всех словно отпугивала пустота, которая стремилась из её разбитой, поломанной сущности. Её глаза не дарили взгляд, а просто смотрели, губы Кейт изгибались в милом жесте, который всё же не дарил улыбки; лицо её было подобно маске, которая пыталась казаться живой. И девушка никогда не смеялась. Что за тень легла на её жизнь? Как же так, что в двадцать лет она стала привидением?

Нет, дело тут не в типичном для подростка депрессивном состоянии, ведь Кейт уже не была подростком. Она, конечно, задумывалась о парнях, о нарядах, о новой части вампирской саги и мечтала (в тайне) о Леонардо ДиКаприо. Но всё же грусть её была глубже и сильней тех радостей, от которых она пока не отказалась.

В её комнате всё было опрятно и чисто, хоть и необъяснимо неуютно. Как понимаете, в данном случае имеем яркий пример того, как органично сосуществует порой человек со своей средой обитания, что наверняка составит интерес для учёных. Наша заинтересованность гораздо шире и глубже, ибо нас интересует человек и его душа. Кейт была такой же, как и её дом: всё на месте, всё красиво и нет недостатка ни в чём, но пусто. Стерильность, лишённая жизни. И тень где-то в уголке души. В её комнате тоже была такая тень. Рояль.

Чёрный инструмент занимал достаточно много пустоты квартиры. И сейчас я должен был бы оправдать ваши ожидания и описать то зловещее чувство тревоги, которое возникало вблизи рояля, ту недобрую угрозу, которую он распространял вокруг себя. Его тёмную ауру, которая завладевала вашими мыслями и чувствами, заставляя бояться всех и везде видеть опасность. Неплохо было бы и рассказать о мистических историях, оплетающих инструмент липкой жуткой паутиной. И грех не упомянуть о том, как по ночам чёрно-белые клавиши начинают сами по себе танцевать, рождая музыку с той стороны. Не упустить бы и это: говорят, что инструмент по капле выпивает жизнь своего владельца.

Увы, нет, я вас разочарую. Это был обычный, хоть и достаточно дорогой, рояль. И он не был виноват в том, что Кейт сдалась. Он имел некоторое отношение к предшествующим событиям, однако его вины не доказал бы даже самый злой и обиженный на жизнь прокурор. Наш деревянный лакированный герой исправно издавал звуки, когда пальцы касались его клавиш, рождал прекрасную музыку, и был верным другом на протяжении семнадцати лет. Он ни разу не подводил и, честно говоря, расстраивался гораздо реже своей владелицы. И уж точно он не заслужил ту участь, которая была ему уготована: его чёрные бока и полосатая зебра клавиш были покрыты тонким слоем пыли. Даже (о ужас!) на струнах под незакрытой крышкой лежали пылинки, не пуганные ударами кулачков по натянутым музыкальным проволочкам. Очень жаль, ведь рояль не хотел расстраивать Кейт.

Он был так странно другим в этой квартире. Он явно был здесь ещё до прихода вакуума, а с приходом оного был словно отброшен в сторону и забыт, как осколок былой жизни и мечты, которая её поддерживала. Печальное зрелище. Рояль был бы рад сказать «я здесь, вспомни!», но, увы, говорил он только тогда, когда говорили с ним, касаясь его клавиш. Он безмолвно мучился в пустоте, не в силах дождаться, когда же жизнь снова наполнится звуком и смыслом.

Кейт почти не смотрела в сторону былого приятеля, удостаивая его лишь скользящими от телевизора к окну взглядами. Каждый раз рояль надеялся, что её глаза остановятся на нём, она подойдёт, сядет на смешной круглый стульчик и мягко коснётся клавиш нежными тёплыми пальцами, и начнёт играть, иногда щекотно задевая длинными ногтями (и как это у неё получается с ними музицировать?). И каждый раз он словно умирал, видя, насколько безразличными и чужими были эти родные глаза. Будь он старым роялем, он бы не преминул скрипнуть пару раз без всякой видимой причины, выражая недовольство, но ему было от роду лишь семнадцать лет, а потому его древесина ещё не научилась подобным фокусам.

А наша героиня смотрела пустым взглядом в телевизор, периодически щёлкая пультом в поисках того, что вряд ли можно найти на каком-то из каналов. А кроме рояля в этом доме подсказать юной особе путь никто не мог…

......................................................................................................................

Небритая рожа. Нет. Не так. Небритая оплывшая рожа. Где-то так думал Гэри, смотря утром в зеркало. И хоть в некотором состоянии духа многие люди излишне жестоки в своих оценках себя, совсем уж не согласиться с Гэри мы бы не смогли. Он выглядел несколько помято. Недельная щетина, иных мужчин украшающая, его делала похожим на дворового щенка. Это впечатление дополнялось взъерошенной причёской, а стоило ему улыбнуться, у вас не осталось бы места сомнениям, на кого именно был похож Гэри. Он не был лишён обаяния, не был стар, но в его милой улыбке была растерянность человека, который чувствует, как под ним ломается доска, когда он по мосту переходит глубокую пропасть.

В поисках себя Гэри выпивал. Нет, он не был алкоголиком, но потихоньку борьба со спиртным входила в привычку. И в этой борьбе он вот-вот проиграет…

Тесная на вид комната, полки из тёмного старого дерева, полные книг, не грязное, но и не кристально чистое окно. При взгляде на обитель Гэри вас бы не покидало странное ощущение бардака, хотя далеко не все вещи были разбросаны по полу. Напротив, в небрежно-быстром стиле регулярно вытиралась пыль, а грязной посуды в раковине хватило бы лишь на пять минут неспешного времяпровождения за её мытьём. Однако некуда было деться от одного чувства… Нет, не хаоса, ведь хаос – это нечто изначальное, мощное, сбивающее с ног и сводящее с ума; скорее это было нечто более приземлённое и прозаическое… В окружающем пространстве присутствовали все признаки того, что здешний житель сбился с пути и устал от его поисков. То тут, то там попадались раскрытые книги страницами вниз, словно в лихорадке брошенные куда-нибудь в попытке поймать удачу за её капризный хвост. Единственным местом, где не покоились книги, был письменный стол.

На нём вообще почти ничего не было, только закрытый ноутбук и старая пишущая машинка со стёртой краской на углах. Компьютер валялся себе в ожидании вай-фая и прочих прелестей цивилизации, о существовании некоторых из них его хозяин и не знал. Во всяком случае, именно так он говорил, когда иной чересчур дотошный журналист допытывался, как найти его в социальных сетях или как ему отзыв такого-то блогера о его, Гэри, самой свежей работе. Последняя пара месяцев жизни ноутбука была достаточно бедна на события. К его услугам прибегали раз-два в неделю, да и то радовали его вниманием не более получаса. Отключённый от питания, он не имел возможности пожаловаться на жизнь, так что по полной отрывался в те моменты, когда Гэри нужно было воспользоваться его услугами, и выдавал фокусы, которые заставили бы Гудини удивиться, а программиста – перекреститься. Иногда мне кажется, что вся современная электроника по характеру довольно мстительная. Стоит нам не соблюсти инструкцию, и сидящий в недрах маленькой пластмассово-стеклянной коробочки гремлин начинает портить нашу жизнь всеми методами, коих в виду широкой функциональности приборов великое множество. И ни в коем случае нельзя ронять ваше чудо техники, ибо тогда зелёная тварь потянет пупырчатые пальцы в ваш карман за зелёными знаками.

Пишущая машинка Гэри носила с давних пор имя Железная Свинья, что неудивительно, ведь характер имела отвратительнейший, о чём никогда не забывала напомнить. Клавиши на любой стадии поверхностного ремонта показывали полнейшую исправность и готовность работать, которая длилась ровно до того времени, когда оную готовность выражал Гэри. Тогда кнопки начинали западать и залипать без всякой видимой для постороннего глаза причины, но мы уже знаем, что за характер у данного аппарата. Догадывался об этом и Гэри, на данный момент – самый новый из его владельцев, и в перспективе не последний, учитывая его неоднократные угрозы в адрес машинки, связанные не то с разбитием, не то с металлоломом – на этот счёт у мужчины не было единственной точки зрения и он находился, скажем так, в творческом поиске.

О творческом поиске говорило ещё кое-что. По всей комнате и даже за её пределами валялись скомканные листы бумаги. Неопрятными белыми шариками они заполоняли всё больше и больше места вокруг корзины для мусора, наполненной ими до половины – складывалось впечатление, что другая половина направленных в неё снарядов цели не достигала ввиду недостаточной меткости или излишней занятости Гэри. На некоторых комочках бумаги было пару строчек печатного текста, иные несли на себе больше следов усилий Железной Свиньи; на большинстве же было лишь пара изрядно помятых и прожёванных слов. Все – насильно выдавленные из нерасчёсанной головы, которая принадлежала автору очень популярных книг. В ней заканчивались слова, с ужасом подумала голова и вновь уставилась на себя в зеркало.

– Так, сегодня без тебя, приятель, – пробормотал Гэри, когда его взгляд нашёл в отражении стакан с испачканным остатками виски дном, стоящий рядом с бутылкой. Писатель умылся холодной водой, вытер полотенцем лицо и снова посмотрел на себя. Отрицательно покачал головой.

Гэри вернулся в комнату, подошёл к своему столу и испытывающе посмотрел на машинку. Он разглядывал её так и этак, немного поворачивая голову набок, словно оценивая, что же сейчас отчебучит Железная Свинья. Что-что, а это она могла! Гэри был далеко не первым владельцем данного аппарата, и, как и большинство предшественников, был в умеренном от него восторге. В свою очередь машинка никогда не оставляла скептичного настроя по отношению к тому бедолаге, кто мнил себя великим писателем, а потому купил её, мотивируя подобную расточительность поиском вдохновения. Идиот! Надо же додуматься до такого! Единственным фактом, что сдерживал неправедные порывы данного конторского приспособления, был предыдущий роман Гэри. Даже зловредная машинка признавала, что он неплох, в чём, впрочем, видела в основном свою заслугу. Нынешняя же ситуация, когда писатель не мог выдавить из себя ни одного не перечёркнутого или смятого в полном разочаровании слова, лишь убеждала Железную Свинью в собственной исключительности и превосходстве над особо сумасшедшей формой человека разумного – человеком-писакой. И у железяки было множество способов портить жизнь низшим существам. Она могла довести любого, даже самого терпеливого человека. Для этого она отрастила где-то в своих недрах зуб, которым кромсала только важные бумаги в самом центре страницы. Каретка, которая перемещала лист бумаги справа налево, подставляя его кулачкам, естественно, не была лишена собственной придури. Иной раз на толчок рукой она отзывалась громким хрюкающим звуком, что и подарил машинке имя; когда же она работала нормально, каждая новая строка начиналась со звона, причём каждый раз разного тембра: от чистых, кристальных нот или почти колокольного звона до глухого щелчка или же резкого пронзительного «диииинь!!!», от которого в висках начинало что-то пульсировать. Кулачки с металлическими буковками, что наносят краской текст на бумагу, имели свойство цепляться друг за друга при быстром наборе, чем очень отвлекали от работы, ведь их приходилось вручную расцеплять. Иногда они просто залипали в том или ином положении. Скептики сказали бы, что, возможно, причина всех этих несчастий в том, что старую машинку нужно регулярно чистить и смазывать, и тогда, быть может, от неё будет толк, но мы-то с вами знаем о её мерзком характере.