Читать книгу Сквозь наши жизни - Дархан Исатаев - Страница 1

Светлой памяти любимого брата.

Надеюсь, миры, в которых находишься ты,

встретили тебя с той добротой,

которая была в твоем сердце, Абай.

Зову тебя я бесконечностью своей,

Ты мой покой, моя судьба.

Я пленник угасающих дней,

Ты бесконечность, но только не моя.

Пингвины не летают

Наша жизнь подобна горящей спичке, освящающая темную бездну, которой не видно ни конца, ни края. Кто-то горит весь свой полет в беспросветную пустоту и наполняет ее своим всепоглощающим светом и их полет становится прекрасным танцем жизни и смерти. Кто-то гаснет очень рано. От резкого порыва ветра, не успев пролететь и пары сантиметров, огонь поглощается холодным ветром и спичка, тлеющая сверху, но совершенно нетронутая снизу, пускается в этот ужасный и мучительный полет. Ей предстоит лететь все это расстояние, не видя ни себя, ни света и кажется, что лететь так целую бесконечность. Пролетая эти темные пустоты, она не только не заполняет их собой, но и сама становится пустотой. Нутро ее пропитано этой бездной и только смертельный удар об холодные камни на дне бездны приносит спасительный покой. И спички эти вовсе не спички. Так пролетают наши души по, казалось бы, бесконечной, но такой короткой бездне.

Моя душа потухла давно. Она стала темной ночью, одной из тех, в которую исчезает луна и темнота окутывает мир. Но сегодня прекрасная ночь. Алиса, эта ночь прекрасна, как твои бездонные глаза с чарующим блеском, как твои шелковые волосы, как те пятьсот семь ночей, что мы провели вместе. Их было ровно пятьсот семь, и каждую из них я запомнил, и каждая из них была особенной. Знаешь, оказалось мир не такой светлый, как ты говорила. А мечты имеют привычку предательски не сбываться. Ты так верила в светлую часть, так старалась не замечать тени желчи и зла и бесконечно, по-детски наивно верила, что пингвины научатся летать. Пока билось твое сердце, я не сомневался в этом ни на секунду и верил, что эти неповоротливые создания раскроют свои крылья и отправятся в полет свободы. Верил каждую минуту с тобой и еще столько же без тебя. Как бы быстро я не бежал, как бы сильно не закрывал глаза, пропуская целые главы своей жизни, я не смог убежать от своей пустоты. Осознание того, что тебя больше нет, настигло меня при моем, не успевшем начаться, полете. В пропитанной табачным дымом комнате, тишина смеялась надо мной и по всей заброшенной жизнью квартире, эхом раздавалось «ты больше не услышишь ее смеха». Так кричит судьба, когда ей кажется, что игра еще продолжается. Я не сдавался и кричал ей в ответ. Кричал что есть мочи, что ты любишь меня, что алые, цвета голландской розы, сорванной на рассвете, губы греют меня, что ты веришь в меня. Пустота смеялась в ответ и эхом исправляла меня: «Не веришь, а верила». Это окончание перевернуло всю мою жизнь. Оставленное в прошлом не вернуть и именно осознание этого обжигает сильнее всего. Ты верИЛА, нынче я не верю и сам. После всего пережитого, храня надежду столь долгое время и оберегая ее от ветров сомнений, мне больно признавать, но пингвины не летают! Прости, Алиса, но мы преданы, и нам не увидеть полет этих птиц. Не в этом мире. Он такой холодный без тебя и моя просьба может показаться нытьем жалкого, раздавленного жизнью пропойцы и возможно душа моя такой и стала, а потому я прошу тебя, Алиса, спаси меня.

Дневник

Алисы

Прячась от настигающей меня пустоты, я погрузился в твои вещи, фотографии и самое главное – в твои мысли. Я нашел этот красный дневник, твои воспоминания и моя доза жизни. Я вчитывался в каждое слово, и каждое слово в моей голове звучало твоим очень высоким и звонким, как чириканье воробья, радующегося весне, голосом. Этот голос, он даже в самый суровый мороз возвращал в мою душу весну. Лишь единицы, рожденные с божественным даром вселять в людей надежду и жизнь, рождаются с таким голосом. Я открыл дневник и попал на середину твоего прекрасного, бурлящего жизнью, мира. Я начал медленно, боясь, что они могут закончиться, читать и погружаться в нашу с тобой весну.

«Он не был моим первым. Когда мы с N встретились, я была подобна спичке, сгоревшей дотла. И казалось, что меня больше невозможно зажечь, но в нем было столько тепла, что казалось это я сама горю и дарю это тепло. Но бывали и дни, когда в памяти моей просыпались воспоминания о страсти первой любви и в этот момент от понимания, необратимости и невозвратимости всего этого, я становилась как куст терновника и цепляла шипами все то, что окружало меня. Это надоедливое солнце вылезло так рано и заставило погрузиться в пучину быта, и стул стоял не так, казалось, его место было на потолке, и коммунальщики отключили горячую воду. Мне нужно было бежать по делам и потому воду, чтобы помыть голову, я поставила в чайнике, на газ. Электрический чайник вскипел быстро и N уже попивал свой черный чай с бергамотом, пока я ждала закипания моего чайника(Я помню этот момент, дорогая. Ты была такой красивой. Твои волосы кудрявились и лохматились в разные стороны, как одуванчик. И это было прекраснее всего на свете). Меня раздражало все, и свой гнев я вылила на нем. Он молча слушал мою истерику по поводу того, что чайник совсем не греет воду, и он не позаботился об этом. N, глядя в мои глаза, с той нежностью, с которой смотрит создатель на свое творение, начал заливать воду из своего чайника в мой. Вода быстро начала заполнять и без того полный чайник и начала литься из краев. Он продолжал заливать воду, пока чайник вовсе не стал пустым и лишь после этого отправился дальше по своим делам, как будто ничего не случилось. От такой простоты и неиссякаемого потока радости и счастья, моя злость начала проходить. Мой день снова начал налаживаться и солнце снова не обжигало, а любяще согревало.

Я часто слышала, что полюбить в один миг невозможно. Спорить с этим убеждением я бы не хотела, да и не смогла убедить в верности или неверности этих слов. Но в одном я уверена на все сто процентов – осознание любви приходит в один момент. Вы приходите после долгого и изнурительного дня домой, готовите ужин и начинаете есть. Пока вы едите, вы не чувствуете, что наелись, но в один момент вам больше не хочется есть. Вы осознаете, что больше не голодны. Так же я осознала свою любовь в один момент. Момент, в который я осознала, что он своим теплом растопил мой лед и заполнил душу теплом, так же, как утром чайник заполнился горячей водой. Вечером, когда N пришел домой, я показала ему, купленный в магазине напротив, кипятильник. Вода теперь будет греться в два раза быстрее. Посмотрев в его светлые глаза, при свете отдававшие зеленным цветом, прошептала со стыдом за утреннее происшествие и всей нежностью, что наполняла меня: «Я больше не живу прошлым». Я люблю тебя, мой сладкий (и я тебя люблю, вечность моя)».

Сердце продолжало биться

Все эти прожитые дни без тебя я помню смутно. Они лишь обрывками всплывают в моей голове. Такой и стала моя дальнейшая жизнь – обрывистой. Один из таких обрывков я запомню до конца своих дней.

У нас на носу был важный футбольный матч. Мы вышли в шортах черного цвета и спортивном костюме бело-зеленного цвета сверху, на предматчевую разминку. Шел мелкий и приятный дождь, со рта выходил пар, хотя холода мы не чувствовали. Ребята подбадривали друг друга и пытались зажечь перед важнейшим матчем. Мы не нуждались в дополнительной мотивации, это был матч года, который требовал особой концентрации. Мои мысли были далеко от стадиона, я искал ее на трибунах, на месте, в котором она всегда смотрела за моими матчами. Но там ее не оказалось, она никогда не задерживалась. Видимо появились важные домашние дела, и она будет смотреть их на нашем телевизоре. Эти мысли успокоили меня, я вдохнул свежего воздуха, закрыл глаза и представил, как вернусь домой, мы с Алисой накроем стол, откроем бутылку французского Chеteau Lafite, насладимся бокалом его чудного вкуса, и оставим оставшееся на следующий матч, и отправимся в освещенную маленькими, как звезды, светлячками на потолке, гостиную и грациозно поплывем в медленном танце под звуки пиано. Это был мой ритуал перед каждым матчем. Ожидание прекраснее самого праздника, а потому в предвкушении моего визита в рай, я пребывал в прекрасном настроении и готов был на любые свершения.

Стадион начал наполняться: кто-то был одет в нашу белую футболку с зеленными, горизонтальными полосами, тучный мужчина бил по барабану, который висел у него на шее, маленький мальчик лет десяти, в теплой куртке, побежал купить попкорна перед матчем. За десять минут до матча стадион уже был полон, как пчелиный улей и вместить туда хотя бы одного человека, казалось невозможным. Я последний раз посмотрел на трибуны, проверил взглядом ее место, но она не появилась. Я предвидел, что эти девяносто минут будут длиться бесконечно долго, и я успею соскучиться по ней. Я спустился в тоннель и начал готовиться к выходу вместе с другими парнями. Сегодня, практически, как и всегда, я был в старте. Судья дал знак и гордо зашагал вперед. Мы последовали за ним и стадион одобрительно загудел.

Стадион гремел, небо разрывалось от дикой грозы. Это была самая долгая ночь. Я бежал с мячом, дождь бил мне в лицо и я не сумел увернуться от подката и получил по ногам. Свисток. Штрафной в тридцати метрах от ворот соперника. Закрыв глаза, я представил, как ты смотришь этот матч по телевизору и ждешь с нетерпением меня. Мяч был установлен на точке, голкипер противника установил стенку и я был готов пробить этот удар. Свисток. Удар. Гол. Стадион взревел от радости и бурлящей кровь эйфории. Я побежал к нашей скамейке, чтобы отметить этот гол с запасными. После этого я уже не слышал ни рева трибун, ни стука разбивающихся о землю капель дождя, ни грохочущего божественным басом грома. Я лишь слышал обрывисто слова: «авария», «Алиса», «разбилась». Моя Лис разбилась. Нет, это не могло быть правдой, я что-то перепутал. Сейчас подойдет тренер и скажет, что это все ошибка, глупая шутка телефонных хулиганов. Как же я обрадовался, когда тренер подошел ко мне, но радость была не долгой. Он крепко обнял меня и прошептал: «Крепись!».

Почему я тогда не умер? Живу ли я сейчас? Не помню ни дороги, ни машин, ни себя. Уже через, бесконечно долгих, десять минут я был в больнице. Раньше, бывая в больнице, я замечал этот противный, режущий нос запах лекарств и спирта, белые, с неровностями и шероховатостями стены, подавленные и измотанные бюрократией и болезнями лица. Но в этот раз я ничего не увидел, а сразу оказался перед дверью реанимационной. Меня не пускали к ней, будто я не выдержу, и отправили ждать снаружи. Я сел на холодную кушетку, и мучительные минуты отдавались в моей голове грохотом от стука стрелки часов. Я ждал, ждал на перепутье двух дорог. Одна вела в рай, другая в ад.

Вышел врач, опустил глаза и сказал что-то про старания и сожаление, и что моя Алиса умерла. Тело мое медленно сползло на гранитный пол, и я даже не смог зарыдать. Боль моя не вышла слезой, душа моя вышла болью. Я не видел, как умерло ее тело, но я видел, как умирала ее душа. Медленно, мучительно, в моем сердце. Жизнь остановилась, сердце продолжало биться. С этих пор мое настоящее исчезло, и прошлое затянуло меня к себе. Как воронка, оно затягивало меня все глубже и глубже, лишая кислорода. Но я не противился этому и уходил вместе с мыслями о ней на дно. И под этой водой голоса моего уже не услышать, но я все повторяю, как молитву, твое имя. Алиса, спаси меня.

Дневник

Алисы

Под сенью трагедии своей жизни и оставленной ею пустоты в душах наших, мы ищем то, что сможет заполнить этот пробел. Люди заполняют пустоту крепким алкоголем, полетом, в, казалось бы, только вчера реальное, но сегодня такое сказочное и невозможное прошлое, верхом на своих мыслях. Но порой алкоголь не способен пробить оболочку боли, не может затуманить наш разум и открыть нашему взору прекрасное сего мира, а потому люди, чьи души пропитаны тоской и болью, от неспособности смириться с обесцветившимся миром, решают покинуть его. Печальный конец, но конец ли это.

Мне повезло больше, чем всем прочим. Моя душа осталась способна воспринимать краски этого мира, а мозг все еще поддавался манящему зову алкоголя в чарующую страну грез и вечного покоя. Ее мысли, буквы, написанные ее тонкой, хрупкой рукой, проливали свет на окружавший меня мир, и я снова видел, как он обретал краски и тени. Даже после своей смерти, Алиса осталась художником моей жизни. Закрывшись в своей квартире, убежав от всего чужого за дверью, я сел на нашу мягкую кровать, ярко-бордового цвета, согревавшую мой взор и принялся читать ее дневник.

«Он не был идеален, но больше всего меня раздражала его привычка смотреть в глаза. Пристально, пытаясь заглянуть в самую глубину, чтобы увидеть все загадки и скрытые стороны моей души. Я отводила взгляд, краснея от смущения и страха остаться зачарованной его проницательным взглядом. Раньше, мужчины тоже смотрели в мои глаза и делали вид, что разглядели что-то в них. Что же? Ответ был очень разный. Кто-то видел в них жизнь, кто-то будущее, кто-то пугающую и в то же время затягивающую красоту, а кто-то видел в них счастье.

Когда наши отношения с N переросли во что-то большее и сомнения с неуверенностью покинули меня, я спросила его, что же он видит в них. Но он ничего не ответил, лишь сделав вид, что не услышал мой вопрос. Мне было немного обидно от его игнорирования вопроса, но в то же время очень интригующе, что бы он ответил. Проходили дни, солнце сменялось луной, и о своем вопросе я позабыла. В холодные дни осени, прячась от дождя и грусти, я лежала в нашей теплой кровати, укутанная белым с зеленными полосами пледом. В один из таких дней я лежала без настроения и просматривала вечернее ток-шоу с Эллен Дедженерес. Но шутки и танцы не поднимали моего настроения, и когда N вернулся с тренировок, он легко заметил мою осеннюю, легкую меланхолию. Тогда, сев на край кровати и снова взглянув своим завораживающим взглядом в мои глаза, он спросил: «Ты хотела знать, что вижу я в них? Себя. Я вижу в них себя. И без них меня уже не будет». Наша любовь подобна лаве, в которую попали два куска неизвестной руды – мы. И лава сделала их одним целым. Как же прекрасен этот мир, в котором отдельные части атомов соединяются в одно целое, и дарят нам целую вселенную радости. (Но наши атомы распались. Я не верю в прекрасное этого мира, мира в котором мы не вместе. Какой же он бессмысленный, когда одно целое разбивается на части, ровно в половину. Весь этот мир все больше и больше заполняется разбитыми половинами, которые живут и чувствуют в половину. Спасибо тебе, что ты оставила после себя этот мир, в котором все цело и без остатка)».

Я очень аккуратно закрыл дневник Алисы, боясь, что весь этот прекрасный мир выльется наружу. Он принадлежит только мне. По винтовой лестнице из красного дерева с древнегреческими узорами я спустился на кухню. Она стояла нетронутой уже очень долгое время. Если бы не Анна (наша домработница, которую наняла Алиса) весь дом видно зарос бы паутиной. Единственное, что интересовало меня на кухне – это алкоголь. И в город я выезжал лишь для того чтобы закупиться как можно больше шотландского виски. Не пробовавшего крепкий вкус этого напитка, может вырвать от его терпкого вкуса, но это единственное, что еще не потеряло свой вкус в этом сером мире. Я открыл новую бутылку Highland Park, сел на пол из кафеля и сделал пару глотков моего заполнителя пустоты. Жидкость прошла по горлу, приятно прожигая его, пробуждало мою душу и с глаз моих пошли слезы. Я вновь ощутил свою душу, и боль через слезы на время покинула мое нутро. Сквозь слезы и затуманенный взор я видел нашу с Алисой фотографию на белоснежном холодильнике. Это была Прага. Летнее солнце уже успело согреть воздух, несмотря на то, что мы вышли довольно рано и свою экскурсию начали с Тройского замка. Нам с Алисой он очень понравился: классическое сооружение, напоминавшее большой особняк (но с некой изюминкой) бледно-красного цвета с белыми вставками, которые придавали ему умиротворенный вид. Перед замком стоял фонтан (чаша небольшого размера с, казалось бы, созданного природой каменным столбом), а лестница в него охранялась античными титанами и древнегреческими богами. На фоне этого, моя Лис пыталась передать мне бутылку с водой, которая предательски соскользнула и вырвала из уст моей любимой громкое «Падает» и я, пытаясь поймать бутылку, упал на колено. В этот момент нас и запечатлел фотограф. Она с широко открытым ртом, будто громко хохочет от чего-то и я на одном колене, рукой тянусь в ее сторону. Как же мы были счастливы. И нам казалось, так будет всегда и счастье наше не рушимо, а потому вечно. Казалось.

Я сделал еще пару глотков, которые вернули меня в настоящее. Закрыл от усталости глаза и впервые за пару дней уснул на холодном, но казалось таком мягком полу.

Цветы,

которые больше не пахнут

Проснувшись поздней ночью, меня обуяла такая мучительная тоска. Я был пьян, ноги не слушали меня, но вот память надоедливо напоминала мне, что в доме этом я один, да и в мире, скорее всего я остался один. Я побежал наверх, спотыкаясь и падая, к своему спасению. Вот уже около года, единственный с кем я общался и виделся, был ее красный дневник. Кажется, все, что происходило со мной, было не настоящим, страшным бредом моего сознания, а все настоящее, реальность моя была в этом дневнике и мире созданном Алисой. Я бережно открыл его и начал вчитываться в каждое слово.

«До встречи с N я была совершенно другим человеком. Я была задавлена своими проблемами, разобрана и разбита на мелкие кусочки. Как цветок, что по року судьбы оказался на обочине дороги. Каждый прохожий, каждая повозка, не замечая, втаптывали меня в грязь и силы мои были на исходе. Как же сильно меняется наша жизнь от присутствия или отсутствия в ней людей. Наша жизнь – это и есть люди. Они, как зеркало, лишь с ними мы можем увидеть себя. N ворвался в мою жизнь неожиданно, утопив мою тоску в своей любви. Ее было так много, что я перестала видеть свои проблемы и была ослеплена ее лучами. Цветок, который погибал у дороги от ударов судьбы, вновь начал цвести. N не был садовником. Я – цветок, он – земля».

Мой маленький цветочек, как же мне не хватает тебя. Сердце мое разрывается, и я хочу рыдать. Хочу выпустить эту боль наружу, чтобы смотря вперед, я хоть немного видел этот миг, не прошлое и не осколки от разбитого, а миг, в котором жизнь моя снова идет. Но выдавить слезы из себя я не мог, а потому лишь натужно начал стонать, надеясь, что боль выйдет вместе с голосом моим. Я вспомнил наши цветы. Сирени, ты их так сильно любила. А я полюбил их, потому что они вызывали улыбку на твоем лице. Я до сих пор помню их душистый аромат. Запах весны, надежды и любви. Если бы мне снова испытать его, но больше я не чувствую этого, запахи потеряли свой смысл.

По моему глубокому убеждению, пережить предательство легче, чем отпустить человека в новый мир, без тебя. После предательства нас заполняет ненависть. Она пылает внутри нас, сжигая все приятное, что было с нами. Каждая клетка нашего тела заполнена ненавистью. Позже наступает момент разочарования. Мы разочарованы в своей половинке, в том, как же она поступила, но больше всего мы разочарованы в себе. Мы хотели верить, что это настоящая любовь, та, о которой пишут в книжках, но мы ошиблись, повесили на человека маску, того каким видим мы его сами. Дальше только равнодушие. Душа наша остывает и ни встречи, ни прикосновения уже не способны пробудить чувства, которые давно остались в прошлом, в котором мы убедили себя, что их и не было. Три стадии. Три неизбежности. Но когда человек умирает, ты не можешь ненавидеть его. Умирая, он забирает часть нашей души и оставляет в ней пустоту. Невосполнимая пустота остается с нами на всю жизнь. Сколько себя не заставляй, быть равнодушным невозможно. Единственное, что нам остается, это носить на могилу цветы. Цветы, которые больше не пахнут.

Каждый день я носил на ее могилу цветы. В руке моей были букет сирени и бутылка виски. Когда мы не можем ничего изменить, нас охватывает отчаяние. Под воздействием, которого я и приходил на могилу с цветами. Мне казалось, она услышит их аромат и придет вновь ко мне. Сейчас, когда я смирился с неизбежностью судьбы, я понимаю, что это было бредом, надеяться на то, что Алиса спустится ко мне со своего мира. Эта надежда грела меня и давала силы, как казалось мне. Но на самом деле я застрял посреди жизни и смерти. Пока наша надежда жива, наши часы не идут. Время бежит, да вот только мы проходим мимо.

Отчаявшись встретить тебя, я перестал плыть и просто отдался на волю течения. Оно приводило меня в кабаки, да публичные дома. Что значит быть верным? Алиса, мне кажется верность – это хранить тот мир внутри, что мы создали вместе. Когда ты ушла, я потерял цель, потерял смысл, потерял себя, но этот мир я оберегал в себе. После тебя я искал ту, которая смогла бы приглушить боль, помочь мне забыться и перестать думать. Маленькую шлюпку в огромном океане тебя. Но волны океана были слишком велики и опрокидывали меня снова в воду. Мысли о тебе, о том, что мне тебя больше не обнять и не почувствовать догоняли меня в постели с другой. И сам себе я стал противен, а остальные вызывали во мне отвращение. Предательство ли это? Мне не известно, это решать лишь тебе. После твоей смерти я никому не открывал своего сердца и никому не узнать, что в нем ты. Тебя оттуда никто не прогонит, я никому не позволю этого. Твой дом – мое сердце. Да, ремонта в нем не помешало бы. Но дом этот будет твоим, пока я живу, тебе будет тепло в нем.

На улице начало светать, появлялись первые лучи солнца. Они обжигают меня, Алиса. Новый день, снова 24 часа мыслей в этой пустой квартире. Я начинаю сходить с ума. Лишь твой дневник не дает мне окончательно потеряться в мире. Не знаю, что будет, когда он закончится. Мне очень страшно думать об этом. Прошу тебя, Алиса, спаси меня.

Твой аромат –

мои воспоминания

Мир уже никогда не станет прежним. У каждого из нас он свой и важно понять, что промывка наших мозгов государством и СМИ не сделает его одинаковым. Мы живем на одной планете, но в разных мирах. Мой мир подобен густому туману, в котором ничего не увидеть, и нет уверенности, куда идти, где будущее, а где прошлое. Но в этом тумане был светлый луч, который помогал мне маленькими шагами двигаться. Движение – жизнь. И возможно благодаря ее дневнику я все еще дышу. Я открыл первую страницу дневника Алисы и окунулся в тот прекрасный, июльский день.

«Этот жаркий день сводил меня с ума. Город изнывал от жары. Фонтаны работали бесперебойно, чтобы спасти нас от палящего солнца. Умирая от

летнего зноя и тысяч дней, прожитых не с теми, я пришла спасаться к фонтану. Я люблю фонтаны, потому что они подарили мне тебя.

– Ты веришь в драконов? – спросил ты без всяких приветствий.

– Нет.

– А в единорогов?

– Не верю.

– А в любовь?

– Не знаю.

– Я верю.

Странный диалог для общения с незнакомым человеком. Не знаю, почему я тогда начала отвечать тебе, но как же многое значили эти слова. Я не верила в драконов, сказки и судьбу. Но я поверила в тебя. В тот миг и никогда больше не сомневалась. Верю ли я в любовь? Я верю, потому что любовь – это ты».

Я запомнил этот день навсегда. Хотя я не помнил фонтанов, людей и суету вокруг. Я был захвачен тобой и уже ничего кроме не видел. При нашей встрече тебе было уже девятнадцать, хотя выглядела ты явно младше на пару лет. Грациозная, с утонченной фигурой, ты была словно лань, что парит средь каменных джунглей. Ты посмотрела на меня и я увидел карие, бездонные глаза. Этот взгляд заворожил меня и я почувствовал такую легкость, мне казалось, что все это время, до встречи с тобой, я летел с парашютом и не знал, раскроется он или нет. Ничего не замечая, я летел вниз и думал, раскроется ли мой парашют? Но увидев этот взгляд, который обладает успокаивающим эффектом, я понял, что парашют мой раскрылся и я парил словно гордый орел под сводом неба. Я видел, как проплывают облака, дыханье захватывало от вида зеленных лесов, золотых полей и светлого озера. Жизнь обрела новые краски, мой мир изменился с появлением твоих глаз. Брови твои были тонкие и шли изогнутой линией и в союзе с густыми, черными ресницами, твои глаза сводили с ума и завораживали, заглянувшего в них. Лицо твое было овальное, со светлой кожей, наполненной жизнью. Маленький, прямой нос располагался чуть выше сочных, нежно-розовых губ. Ох, как же тогда ёкнуло мое сердце, и я был схвачен в твой плен. Но больше всего в глаза бросилась твоя черная родинка над губой. Позже, мы с тобой назвали это поцелуем ангела. Я любил целовать эту точку, словно ворота рая открывались предо мной. Но больше я не могу прикоснуться к ней. Эта божественная способность теперь дана лишь ангелам. Потеряв твою родинку, ворота рая навсегда закрылись. Но когда я осознал свою потерю, врата снова раскрылись предо мной. Но вместо рая я увидел лишь ад. Мой бесконечный ад.

С этого дня календарь отмерил ровно пятьсот семь дней до крушения моей жизни. Я помню тот дождливый день, когда твое тело погрузилось в землю. Будто придуманные боги олимпа сочувствовали моему горю. С тех пор я оказался между пропастью и стаей тысячи голодных гиен. И я боюсь, Алиса. Боюсь смотреть на твое фото и увидеть образ, в котором больше нет тепла. Но гораздо страшнее забывать твое лицо.  С каждым днем образы в голове размываются. Когда забывается целая жизнь, остаются запахи. Твой аромат. Я помню его. И среди тысячи других я узнаю его. Этот запах возвращает меня назад. В жизнь, в спасительное прошлое. Твой аромат – мои воспоминания. Мне этого никогда не забыть.

Жизнь продолжала бежать своим чередом, хоть я больше и не мог идти. За свою карьеру футболиста я заработал хорошие деньги, которые теперь спускал на алкоголь. Я богат и я могу позволить себе перестать жить, перестать бороться. Но я все еще жив, а значит, борьба моя не закончилась. Пару раз мне звонил менеджер и просил вернуться. Звонили так же одноклубники и оставляли сообщения, в которых повторяли: «Возвращайся. Тебя не хватает на поле». А я пил жадными глотками виски, прижимал к груди ее дневник и с отчаянием повторял одни слова: «Алиса, спаси меня».

Мой ангел

К обеду пришла Анна и прибралась дома. Она видела мое отрешенное отношение к жизни, но продолжала верить, что я справлюсь. Именно поэтому она погружалась в атмосферу этого дома, убиралась и готовила мне поесть. Ел я мало, а потому скинул уже больше десяти килограмм. Я спустился на кухню, взял хлопьев и прошел в гостиную. Здесь все было такое жизнеутверждающее: высокие, яркие потолки, обои нежно-желтого цвета, большие окна с видом на зеленый парк, в котором пылала любовь молодых и старых. Дизайнером этого дома и моей жизни была Алиса. Я сел за большой стол из красного дерева и принялся, есть свои хлопья. Я не должен был умирать от голода, хотя не знаю почему. Перед столом висели два больших портрета. На одном мы с Алисой, на другом мои родители. Моя семья и обе бывшие. Моя мама и мой отец. Отца своего я не любил и скорее ассоциировал со злодеем из дешевых боевиков. А мать была прекрасной женщиной. Мне довелось прожить с ней всего лишь восемь недолгих лет. Как же время быстро текло в минуты с любимыми и как же долго оно тянется в пустоте. Прежде чем покинуть этот мир она успела вложить в меня всю свою любовь. Я не помнил ее взгляда, ее голоса, ее кожи, но представлял маму океаном белой ваты. Такой она была: нежной, мягкой и теплой. Возможно, поэтому болезнь оказалась сильнее ее. Ее сердце было настолько большое и полно любви, что не выдержало, и очередной приступ оказался смертельным. Это было ночью, я проснулся от громких шагов и разговор. Высунувшись из своей комнаты, я смотрел, как люди в халатах забирали маму на носилках, укрыв какой-то тканью. Отец сидел на диване, укрыв свое лицо ладонями, и когда я с криками «мама, мамочка» побежал к ней, он схватил меня и зарыдал.