Читать книгу Дети и отцы - Дарина Александровна Стрельченко, Дарина Стрельченко, Володя Злобин - Страница 1

– Я с тобой не поеду!

Голос взвился; мне показалось, ещё немного – и я завизжу. Нельзя. Нельзя.

– Я его никогда не видела. Я не знаю этого человека. Я его боюсь!

– Леночка, – медово вклинился отец. – Ты маленькая была, я в гости к вам приходил…

– Я тебя не знаю! Я с тобой не пойду! – отчаянно крикнула я, мечась взглядом с судьи на отца. – Пожалуйста, пожалуйста, разрешите мне остаться с тётей Линой!

Подавилась воздухом. Нашарила под трибуной тётину руку, сцепила зубы, но не заплакала.

В перерыв отец подошёл и резко притянул меня к себе – я не успела увернуться.

Он процедил:

– Я тебя, Леночка, люблю. И маму твою любил. А тётка с бабкой тебе, конечно, всякой дряни наговорили. Ты их не слушай. Мы с тобой заживём!

Он сжал моё плечо. Я вдруг представила, что меня оставят с ним. И тогда наконец завизжала.

***

– Заходи.

Дверь захлопнулась с металлическим звоном, как дверца клетки. Я уткнулась взглядом в пыльный скрученный ковёр. Отец протянул руку – забрать у меня рюкзак. Я помотала головой. Рюкзак был единственной связью с домом; расстаться с ним значило потерять надежду вернуться.

– Я с тобой не останусь, – прошептала я.

Из засиженного мухами зеркала глянула красная, растрёпанная рожа в резной раме – старинной, под стать мебели вокруг: древнему серванту, гробоподобному шкафу.

Я очень устала; пока мы добирались в эту проклятую квартиру, собрали все пробки. Меня страшно укачало и вырвало прямо в автобусе. На отца. Я была уверена, он ударит меня, но Арсений решил изобразить заботливого папу: вытащил из кармана платок, брезгливо сунул:

– Утрись.

В углу платка я заметила вышитые инициалы.

– Да, да, – буркнул он. – Мать твоя вышивала.

В другой ситуации меня разобрало бы любопытство: мама никогда не рассказывала ни как они познакомились, ни вообще ничего, – но теперь я чувствовала только опустошение и тоску. Панику. Происходящее казалось нереальным; я не верила ни одной клеточкой, что буду жить с отцом. Всё казалось сном. Кошмаром.

Когда мы вошли, меня чуть не вывернуло снова – такая вонь стояла в мёртвой, пустой квартире. Арсений пошёл по комнатам, распахивая окна. Внутрь ворвалось солнечное, щебечущее лето; стало чуть легче.

– Иди умойся, – велел отец. – Грязная, как свинья.

Я спряталась в ванной; хотелось сжаться до размера горошины, не чувствующей боль.

Открыла кран. Ждала, что в этом затхлом доме он будет долго плеваться ржавчиной, разбрызгивая ледяные капли, но вода сразу потекла тёплой, ровной струёй. Бабушка говорила, так бывает с теми, кого любят Дом и Город. Не знаю. Может, они меня и любят. Но лучше б меня любила жизнь.

А вот отца, если верить бабушкиным байкам, Город терпеть не мог: чего стоили все эти пробки, красные светофоры, вечно перегоравший свет… Так и сегодня: что в суде отрубили электричество, что тут – стоило отцу шлёпнуть по выключателю, как лампочка – чпок! – и кранты.

– Не копайся! – раздражённо крикнул он, шаря по антресоли. – Когда с матерью твоей тут жили, лампы хранили в этом шкафу собачьем. Может, остались… Ах ты ж чёрт!

Телефон в его кармане завибрировал так, что я вжала голову в плечи; Арсений потянулся за мобильником, качнулся, нелепо рухнул вбок.

– Ах ты ж ядрёна… Чё? Чё тебе?

У него были ужасные глаза; я подумала, он обращается ко мне. Всё внутри сжалось. Стена надвинулась, отделяя меня от разъярённого отца.

Но он говорил вовсе не мне. На каком-то диком, птичьем языке он изъяснялся со знакомым. Я ничего не поняла.

Минуту спустя Арсений ушёл.

Почти сразу же заболела голова. Я не ела с утра – от ужаса, что вот-вот заставят остаться с отцом, постоянно тошнило. Но теперь, когда самое страшное произошло, есть хотелось зверски. Я покопалась в кухонных шкафах: только пыль, крошки и трупы мух. Приоткрыла холодильник, но тут же закрыла; лучше этого не видеть. Выглянула в окно. Через дорогу как раз светилась вывеска продуктового. Конечно, у меня не было ключей. Но…

Вот тупая! Отец ушёл. Кто мешает уйти и мне? У меня веский повод: скажу, что он оставил меня одну, без еды, и свалил непонятно куда!

Я схватила рюкзак и рванула к дверям. Покрутила замок. Нажала. Провернула ручку… Дверь не поддавалась. Этот урод меня закрыл…

Я пнула дверь так сильно, что даже сквозь кроссовку ушибла пальцы. Слёзы сами навернулись на глаза – от боли. А потом пришли и те, другие – за весь этот месяц, с тех пор, как отец появился, и до самого сегодняшнего суда. Соцработники, извещения… Небритый Арсений, тычущий в нос фотографией мамы… Его угрозы…