Читать книгу Спят усталые игрушки - Дарья Донцова - Страница 1

Март в этом году выдался теплым. Уже к десятому числу сошел снег, к пятнадцатому из земли полезли первые травинки, одураченные неожиданным солнцем. Москвичи поспешили сбросить надоевшие за зиму шубы, дубленки и тяжелые ботинки на грубой подметке. В городе появились девочки в легких курточках и парни в пальто нараспашку. Все спешили обрадоваться долгожданной весне. Но мы с семьей живем за городом, в поселке Ложкино, и, хотя от Кольцевой автомагистрали нас отделяет всего пять километров, вокруг простирается лес. Сугробы в наших краях только-только начали таять.

Вечером в пятницу, часов примерно около пяти, я как обычно шла вдоль насыпи. Когда мы строили дом, то место выбирали придирчиво. Хотелось жить одновременно и в городе, и в деревне, потому и остановились на Ложкине. Езды отсюда до Тверской пятнадцать минут, отлично отремонтированное шоссе исключает пробки, даже если направляешься в столицу воскресным вечером. Двухэтажное здание окружают ели, огорода не держим, любителей ковыряться на грядках в семье нет. Ближайшие соседи с дружбой не лезут. За несколько лет мы свели знакомство только с банкиром Соломатиным и его семьей. И то лишь потому, что их кот, огромный черный красавец, регулярно приходит с визитом к нашим кошкам – трехцветной Клеопатре и белой Фифине. Получившихся в результате таких посещений котят моя дочь Маша называет «домино». Они и впрямь похожи на костяшки – черные с белыми пятнами.

Первую неделю жизни в Ложкине провели в состоянии, близком к эйфории, но скоро поняли: у поселка есть один существенный недостаток. Меньше чем в двух километрах пролегает железная дорога, и шум регулярно пробегающих поездов вначале действовал всем на нервы. Мой сын Аркадий даже заявил:

– Все, продаем дом и строим новый.

Его жена Ольга, впрочем, дома мы предпочитаем звать ее Зайкой, миролюбиво заметила:

– Давайте подождем, вот увидите – скоро привыкнем.

– Вот Анька с Ванькой подрастут и полезут играть на рельсы, – не сдавался супруг.

Но близнецам, моим внукам, только-только исполнился год. Передвигаются они повсюду в сопровождении няни Серафимы Ивановны, перспектива обнаружить детей на шпалах казалась невероятной, и Зайка мягко настаивала на своем:

– Еще одна стройка? Да никогда в жизни!

Я тоже приходила в ужас, представив себе новый виток разбирательств с рабочими. Но Аркадий и Маша стояли насмерть – поезда мешают им спать, есть, читать и вообще жить. Две недели мы отчаянно ругались. Потом на станции открылся огромный универмаг с отделом игрушек и компьютерных дисков. Маня примолкла. Оставшийся в одиночестве Кеша безнадежно махнул рукой. Через месяц мы поняли, что не слышим больше гула, и успокоились, даже обнаружили много приятного от соседства со станцией. Кешка покупает там газеты и видеокассеты, изредка прихватывая и сигареты. Маня опустошает универмаг. Зайка обожает копаться в мотках с шерстью в лавочке «Ваш досуг». А мне нравится возможность совершать пешие прогулки. Ведь я веду безобразно сидячий образ жизни, даже в булочную езжу на «Вольво». Два километра туда, два километра назад резвым шагом позволяют сохранять фигуру и поддерживать тонус.

Ясное небо радовало глаз, пахло весной и чем-то таким щемящим, знакомым. Ноги бежали быстрей, спина выпрямилась, ощущение – будто летишь на крыльях.

Впереди послышался звук гудка. Ничего особенного в этом как будто бы нет. Скорые поезда, подъезжая к станции, как правило, захлебываются в коротком «ту-ту», предупреждая возможных автолюбителей и неаккуратных пешеходов. Но этот просто выл тревожным, каким-то безумным звуком. Я взглянула на рельсы. Там, спиной к неотвратимо приближающемуся электровозу стояла женщина. Состав летел прямо на несчастную. Машинист, не в силах остановить огромный разогнавшийся товарняк, продолжал истошно сигналить. Однако женщина даже не шевельнулась.

Со всех ног я бросилась кубарем вниз по насыпи. Боже, она, наверное, глухая или сумасшедшая. Но это не основание, чтобы погибать жуткой, мучительной смертью под колесами. Снег лез за воротник куртки, набивался в коротенькие сапожки и превращался тут же в воду. Шапочка слетела на бегу, впрочем, шарфик и перчатки я тоже потеряла. В голове билась только одна мысль: успеть во что бы то ни стало. Тепловоз внезапно стал пугающе огромным, краем сознания я отметила, что машинист кричит, лицо его перекосилось от ужаса. Грязная железная махина с оглушающим ревом покатилась мимо, но я в самый последний момент с нечеловеческой силой успела дернуть женщину за безвольно свисавшую руку. Мы повалились в сторону с непонятным чавканьем, будто кули, набитые гнилой картошкой. Сбоку пронесся состав с грохотом, стуком, шипением…

Товарные вагоны проскочили мимо. От станции, проваливаясь в остатки грязного снега, бежали люди. Впереди, размахивая флажком, неслась стрелочница Люся. Мы хорошо знаем ее и отдаем женщине для ее дочери вещи, из каких Маша выросла.

– Дарья Ивановна, – завопила Люся, – господи, вы живы!..

Я обалдело крутила головой. Небо по-прежнему голубое, приятный ветерок касается лица, вдали щебечут веселые, пережившие зиму птички. Природа никак не реагирует на то, что кто-то мог сейчас умереть. Представив себе лужу крови и ошметки человеческого мяса на рельсах, я вздрогнула и посмотрела на спасенную.

Она лежала лицом вниз, широко разметав руки. Юбка задралась, и видно, что у женщины красивые, длинные стройные ноги, одетые в дорогие ботинки из натуральной кожи. О хорошем достатке говорил симпатичный норковый полушубочек, элегантная кожаная шляпка, валявшаяся неподалеку. И пахло от нее не чем-нибудь, а дорогой «Дольче вита» от Диора.

– Щас, щас, – приговаривала Люся, суетливо оправляя одежду на лежащей, – вона, уже доктора несутся.

Прямо за универмагом находится подстанция «Скорой помощи». Медики даже не воспользовались машиной, а, прихватив носилки, побежали, услышав про происшествие. С доктором и двумя фельдшерами я тоже знакома, они живут неподалеку, в длинном кирпичном доме, построенном для работников местной птицефабрики. Юрий Анатольевич терапевт, всегда рад подработать, и ложкинские зовут его иногда для оказания нехитрой помощи – помазать летом зеленкой детские коленки и царапины. Для других случаев у обитателей коттеджей есть собственные, дорогие врачи, но приветливый Юрий рад и такому приработку.

Женщину аккуратно перевернули на спину. Вокруг толпились любопытные: пара путейских рабочих, бабка, всегда, зимой и летом, торгующая возле шлагбаума семечками, и пара вездесущих подростков. Наверху, там, где пролегала дорожка к станции, сгрудились люди, шедшие на электричку. Вид близкой смерти всегда привлекает зевак, но на этот раз толпа оказалась разочарованной. Доктор безапелляционно заявил:

– Жива, даже не ранена, но в шоке. Кладите ее, ребята, на носилки, в больницу повезем.

Вернее сказать: понесем. Больница тут же, в ста метрах от переезда.

– Дарья Ивановна, – тронул меня за плечо Юрий, – у вас кровь на лице, пойдемте с нами.

Я провела рукой по щекам – действительно. Пришлось отправиться с медиками. Ноги стали какими-то тяжелыми, а тело, казалось, весит больше ста килограммов.

В приемном покое меня затрясло. Молоденькая медсестра с сочувствием поднесла мне стаканчик с остропахнущей коричневой жидкостью.

– Выпейте, успокойтесь.

– Просто замерзла, – пояснила я, стаскивая абсолютно мокрые сапожки. – Можно от вас позвонить домой?

Мне разрешили приблизиться к аппарату.

– Через пятнадцать минут буду, – пообещала Ольга, – только волосы высушу, извини, в ванной сижу.

Потом появился хирург, осмотрел и успокоил. Ничего особенного, слегка разбита губа.

– Небось когда бабенку из-под колес выдергивали, налетели лицом на ее плечо, – предположил доктор, – и расшиблись. Ерунда, из губы всегда море крови выливается.

– Как она? – Я осторожно ощупывала языком зубы.

Так и есть, передний клык, давно не собственный, а просто металлокерамика на штифте, угрожающе покачивался. Понимая, что предстоит визит к стоматологу, я приуныла. Если чего и боюсь, так это бормашины.

– Положили в палату, – врач подошел к раковине.

Нет, все-таки у эскулапов странная манера, мыть руки не до того, как осмотреть больного, а после, словно из брезгливости.

– Знаете ее? – спросил доктор.

Я покачала головой.

– Она в сознании?

– Да, – сказал доктор, – только молчит и не отвечает на вопросы. Шок. Вызвал невропатолога.

Тут дверь распахнулась, и всунулась треугольная мордочка, украшенная крупными круглыми очками.

– Вы спасли женщину? – спросила маленькая, похожая на белку докторица. – Пойдемте со мной. Отчего-то она не желает называть свою фамилию, – сообщила невропатолог. – Надеюсь, увидит вас и разговорится. Спросите имя, адрес… Ну, в общем, паспортные данные.

– Может, ей плохо? – осторожно осведомилась я.

– Да нет, – отмахнулась молоденькая специалистка, – небось боится, что милицию вызовут и за хулиганство накажут. Виданное ли дело, на путях ворон считать…

– Как у нее со слухом? – продолжала интересоваться я, пока мы пешком лезли на четвертый этаж. – И не говорит, и поезда не заметила, вдруг глухонемая?

– Ха, – дернула головой девица, очевидно, только в прошлом году закончившая институт. – Видали мы таких, просто безобразница, хорошо еще, что не пьяная.

Она с размаху открыла дверь и впихнула меня в палату. В крохотной комнатенке три кровати, но больная только одна, та самая спасенная женщина. Сейчас я разглядела, что у нее красивое, как говорят, породистое лицо. Тонкий аристократический нос, аккуратный подбородок, четко очерченный рот и словно нарисованные полукружья бровей. Хороши и волосы, густые, черные, то ли вьющиеся от природы, то ли дама оставила в парикмахерской целое состояние, добиваясь такого естественного крупного завитка.

– Как самочувствие? – тихонько поинтересовалась я.

Женщина даже не пошевельнулась, но по слегка дрогнувшим векам я поняла: слышит великолепно, просто не желает вступать в контакт.

– Не имею никакого отношения к милиции. Шла мимо и увидела, как вы стоите на рельсах…

Дама упорно хранила молчание. Странно все-таки. Полагается хотя бы сказать спасибо, но спасенная жертва, как видно, не собирается выражать благодарность.

– Скажите, как вас зовут? – продолжала я настаивать.

Губы даже не дрогнули.

– Родственники, наверное, волнуются, – решила я подъехать с другой стороны.

Ноль эмоций. Пострадавшая явно нуждается во врачебной помощи, но не девчонки-невропатолога, а классного психиатра. Поняв бесплодность попыток, я вздохнула и пошла к двери.

– Стой, – раздалось за спиной.

Я машинально обернулась на грубый окрик. Прямо мне в лицо глядели огромные, черные, словно лужицы блестящего дегтя, глаза. В них горела прямо-таки фанатичная ненависть. Наверное, с таким выражением люди бросаются под вражеские танки или закрывают собой дуло пулемета.

– Зачем ты меня спасла? – медленно, с расстановкой прошипела дама. – Кто тебя просил?!

Я не нашлась, что ответить.

– Убирайся вон! – срываясь на крик, выпалила безумная. Глаза ее стали еще больше, казалось, в них полыхает пламя.

Я невольно попятилась к двери.

– Вон! – продолжала пострадавшая. – Проклинаю тебя! Влезла со своим сочувствием, чтоб ты сдохла!

Я выскочила в коридор – никого. Надо рассказать доктору, пусть приглядит за ней. Но врач осматривал плачущего ребенка, держащего на весу явно поломанную руку.

– Ладно, ладно, – отмахнулся эскулап, – потом подойду к этой психопатке, а вы езжайте домой, там за вами пришли.

Я вышла во двор и увидела красный «Фольксваген». Ольга выглянула в окно.

– Ну ни на минуту нельзя тебя отпускать, – рассердилась она, – сразу в историю попадаешь, залезай!

Я молча подошла к автомобилю. В голове гудело. Ну кто просил меня вмешиваться! Пожалела дуру! Теперь вот болит рассеченная губа, качается недавно сделанный зуб и полностью испорчено настроение. Женщина явно сумасшедшая и совершенно не способна трезво оценить ситуацию.

– Гляди, гляди, – охнула вдруг Зайка, выскакивая из «Фольксвагена».

Невестка указывала вверх. Я задрала голову. В проеме окна четвертого этажа стояла спасенная мной психопатка. Весенний ветер развевал длинные черные волосы, больничная ночная рубашка надулась колоколом. Женщина посмотрела вниз и быстро-быстро закрестилась.

– Стой, помогите, ловите, – бестолково завопила я.

Самоубийца рассмеялась и шагнула. Окаменев, я смотрела, как тело, страшно изогнувшись, летит вниз.

Отчего-то падало оно целую вечность, словно пари́ло, хотя, наверное, все произошло за пару секунд. Волосы метались, напоминая черные языки пламени, и рвал душу истошный, нечеловеческий крик. Потом раздался сочный шлепок, так падает иногда у нашей кухарки Катерины со стола кусок сырого мяса. Грива кудрей осыпалась на труп, из-под головы потекли блестящие струйки. Вывернутые руки несколько раз дернулись. В повисшей тишине раздались другие звуки. Сначала с легким вздохом рухнула в обморок Зайка, потом меня с бульканьем стало выворачивать наизнанку, прямо возле тела сумасшедшей. Затем ноги подломились. «Только бы не упасть на труп», – подумала я, и сознание отключилось.