Читать книгу Высокий берег - Дарья Ивановна Зиненко - Страница 1

Вступление.

Дождь лил весь день, не переставая. Он лил размеренными каплями, поблескивающими в свете фонарей, и оставлял на лужах затяжные пузыри. Дом в три этажа из темно-красного кирпича смотрел на широкую дорогу, ведущую в центр города, а двор его был спрятан в поросли тополей и сирени. Листья уже давно облетели и сейчас, размокшие от воды, они превращались в грязно-желтую жижу. Это был столетний дом, построенный еще до революции. Здесь такие дома называли «колчаковскими». Сюда селили военных белой армии, а в народе поговорили, что под одним из таких домов покоится пропавший клад Колчака.

Он явился раньше положенного срока и стоял под узким козырьком дома, сделанным, по большей части, ради приличия. Ботинки его растворились в глубокой луже, а спина вымокла насквозь. В положенное время дверь отворилась, и он вошел. Спустился по каменной неосвещенной лестнице и оказался возле входа в зал. Дверью служил плотный кусок красного бархата. Рукой он отодвинул занавес, и за ним влетели тысячи песчинок пыли, в свете ярких лучей они кружили, словно надоедливая мошкара.

Зал был вытянутый, прямоугольной формы, плотно заставленный столами для игры в покер. Он заметил свободное место в конце комнаты и присоединился к компании троих мужчин, лиц которых не запомнил. В таких заведениях не принято знакомиться, и он инстинктивно прятал глаза. Перебирал фишки, сбрасывал карты – игра не клеилась. От запаха подвальной сырости, смешенного с запахом перегара, дешевого одеколона и сигарет ему стало тошно. В надежде отвлечь себя, он начал оглядывать комнату. Ничего кроме печати порока, застывшего на лицах собравшихся, ему отыскать не удалось. «И я один из них», подумал он. Но продолжал сидеть.

Через три, а может четыре часа бездумного перекидывания фишек, ему стало казаться, что в противоположном конце зала сидят фигуры некогда знакомых ему людей. Сквозь густоту табачного дыма он разглядел вытянутое бледное лицо, обрамленное тяжелой копной светлых волос. По правую руку сидела она – болотная нимфа, зеленые глаза которой светились не хуже маяка. По левую руку – всегда улыбающееся лицо со вздернутым носом, а рядом – прямой, будто выточенный из камня облик белокурой девушки.

К выходу он направлялась ни с чем, потеряв время, не заработал ни копейки. Показавшийся ему знакомым стол был пустым. Фигуры людей растворились вместе с сигаретным дымом.

Дождь слегка моросил и по улице разливался сладчайший мокрый запах прибитой пыли и размокшей листвы. Он шел по ночному городу, фонари слепили глаза, а за ним неспешно неслись его призраки – видения, которые явились ему сегодня.

Домой он вернулся уже за полночь. Ветер, влетавший в открытое окно, подергивал занавески и наполнял комнату ночной прохладой. Ему не спалось. Закрывая глаза, он все сильнее погружался в прошлое: во времена удачи, алых рассветов и теплых ночей, наполненных любовью.

Прав ли был Сартр, говоря, что наше самосознание скрывается в глубине других людей? Он бы с ним согласился. Ведь мы состоим из бесконечной череды встреч с кем-то, воспоминаний о ком-то, кротких взглядов, брошенных на кого-то, невыполненных обещаний, данных кому-то, смеха, от чьих-то шуток, слёз, пролитых по кому-то, надежд, построенных с кем-то. Как бы мы ни старались казаться индивидуальными и особенными, в наших глазах всегда отражаются другие. Это незнакомцы, которых мы выбираем среди тысяч и миллионов других, чтобы вместе идти вперед, чтобы падать и спотыкаться. Кому-то улыбается удача, и они делят дорогу жизни с сильными, добрыми и честными людьми. Так повезло и ему. Уже начинало светать и от ощущения того, что в нем пребывает отражение каждого из них, ему стало легко и спокойно. Воспоминания вылетели в раскрытое окно и он, наконец, заснул.

Глава 1.

В начале девятого, когда солнце совсем скрылось за горизонтом, улицы освещали только редкие фонари да свет, льющийся из окон последнего этажа высотки. Район под названием Взлетка начали застраивать в девяностые годы, а в начале двухтысячных он приобрел статус нового бизнес центра города. На земле, где некогда располагался аэропорт, где после второй мировой войны хоронили пленных японцев и куда сливали остатки авиационного топлива, вырос район небоскребов, с рыночной ценой квартир за квадратный метр, не уступающей московским. Но вряд ли кого-то это бы смутило, ведь где только не находили свой последний покой заблудшие души, да и весь Красноярск был одним большим радиоактивным могильником. А авиационное топливо? Тьфу. Так может деревья будут расти выше, да трава зеленее? Но здесь не было ни парковых зон, ни цветущих аллей. Лишь череда высоченных каменных домов, изрешеченных узкими извилистыми тротуарами.

На последнем двадцать пятом этаже высотки располагалось три квартиры. Одна из них так и не была продана, вторую приобрел молодой бизнесмен из Екатеринбурга, чтобы не жить в отелях на время деловых встреч, за последний год он появился здесь всего лишь раз, дела не клеились, ну, а третья двухуровневая квартира принадлежала Максиму Бортнику – сыну олигарха Игоря Константиновича Бортника, некогда владевшему никелевой корпорацией “Сибирский никель», а сейчас строившего политическую карьеру в Москве.

Макс был натурой горячей, взрывной, любящей вечеринки. Квартира его стала пристанищем заблудших душ. Сюда не требовали приглашения, двери никогда не закрывались. Здесь всегда была еда и выпивка, место, где можно было прилечь, кресла, с видом на Красноярск, где можно неторопливо беседовать. Часть первого этажа занимали три стола с зеленым сукном для игры в покер, слева в углу была сцена – подиум с пианино и барабанной установкой, в центре стоял огромным п-образный диван, а напротив телевизор с диагональю в 75 дюймов, возле входа располагалась барная стойка, а все стены были заставлены книжными полками. Завсегдатаи его квартиры были и музыканты, и интересующиеся студенты, и золотая молодежь Красноярска; кто-то приносил домашних животных: собак, кошек, даже кроликов. В морозы к нему кто-то привел замерзающего старика, и он прожил у него целую неделю.

Сегодня квартира с улицы светилась пуще новогодней елки, гирлянды, словно звездная пыль осыпалась с небес. Макс праздновал своего двадцатипятилетие, и это была вечеринка, которой бы позавидовал даже сам великий Гэтсби.

Женя стояла возле подъезда и поглядывала на часы. Она подняла ворот пальто, пряча горло от ветра и поежилась, но скорее не от холода, а от осознания того, как неподобающе одета. Обычные джинсы, белая футболка и отсутствие макияжа. А вокруг сплошные блестящие от чистоты машины, туда-сюда снуют девушки на высоченных каблуках и в коротких юбках.

Скрип тормозов и старая девятка перекрыла вход в подъезд. Из нее вышел долговязый паренек, открыл капот, достал тележку и начал грузить туда ящики, ставя один на другой. Потом на минуту застыл, взгляд его упал на вмятое крыло, покрывшееся ржавчиной, он глубоко вздохнул и продолжил грузить.

– Мы никуда не опаздываем, – раздался сзади Петин голос. Он появился с сияющей улыбкой, которая никогда не покидала его лицо и на словах «дай помогу» подхватил тележку паренька и понёс по пандусу. Паренек от неожиданности вздрогнул, но со смиренным выражением на лице принял помощь.

– Последний? – спросил Петя, уже в лифте.

Паренек кивнул. Потом посмотрел на них с опаской и потрогал нагрудный карман куртки.

– Вы играть? – спросил он.

– Нет, – ответил Петя, – сегодня игр нет.

– Как? – Осел паренек. Он ведь только решился сесть за стол. Заходя в лифт, он надеялся только на то, чтобы за столом оказалось свободное место, а теперь все полетело к чертям. В его нагрудном кармане было двадцать тысяч, его последние деньги, которые он раздобыл, продав дедовский гараж.

Петя бодро похлопал его по плечу и добавил:

– Приходи на следующей неделе.

Двери лифта открылись с характерным звуком «дзынь». Площадка этажа больше походила на подъезд студенческой общаги, только чистый и без надписей на стенах. Дверь была настежь раскрыта, из нее лилась музыка, мигающий свет и люди. Они толпились возле входа, расползались по площадке, громко переговаривались, курили, били стаканы.

Увидев тележку с надписью Jack Daniels кто-то крикнул:

– Выпивка! – И все, подняв руки, кинулись к бедному пареньку.

– Идите к черту! – отбивался он от наглых рук.

Петя громко расхохотался, так комична была картина, словно Фауст отбивался парнишка от нахальных рук бесов, тянущих его в ад.

– Вот, держите, – он достал две бутылки из ящика и отдал толпе. – Остальное в дом.

– Петро дело говорит! – выкрикнул кто-то, и их пропустили.

Паренек тут же исчез, Петя в поисках выпивки пропал на полчаса.

Женя наблюдала за всем со стороны, как обычно. Бармен с сияющим лицом фокусника виртуозно подкидывал бутылки вверх, ловил их налету, поджигал выстроенные в ряд стопки, а девушки в коротких юбках, наклонившись вперед, выпивали их с закрытыми глазами.

Люди приходили и уходили, дверь не запиралась. Здесь были все: богатые отпрыски, хваставшие своими машинами; девушки, ищущие состоятельных покровителей; бесцельная молодежь, застрявшая на нескончаемых вечеринках; тщеславные студенты, желавшие завести нужные связи; тургеневские барышни, мечтавшие о принце; уставшие от скуки бытия богачи; простые работяги, наконец, получившие шанс повеселиться. Да и кого здесь только не было.

Вот высокий молодой человек в белом пиджаке поприветствовал едва знакомые лица, девушка с лучезарной улыбкой обняла его по-свойски, будто не видела несколько лет и грациозно упорхнула в толпу. А вот приземистый парень в очках запрыгнул на сцену к музыкантам, держа в руке стакан с расплескивающимся виски и как опытный танцор пошел «лунной походкой» под Billy Jean. По залу прокатился удивленный шёпоток: это ведь тот самый ведущий утренних новостей.

Здесь танцевали, пили, курили, как в последний раз. Шампанское стремительно бурлило в бокалах, текло по рукам от сотрясающихся тостов, губы расплывались в улыбках, а тела наполнялись теплом. Все вокруг было пропитано весельем и безмятежностью молодости.

– Держи, – сказал Петя, протянув бокал с шампанским.

– А у меня уже есть, – улыбнулась Женя.

– Извини, что так долго. Нигде не могу найти Макса.

Не прошло и минуты, как громко хохоча, подлетел сам хозяин торжества. Женя узнала его, она видела репортаж с ним на ТВК, он был счастливым обладателем БМВ M3 в черной матовой тонировке, с нижним обвесом и установленными решетками воздухозабора на капоте.

– Ну как тебе, дружище? – спросил Макс. У него была широкая улыбка, обнажая белая ровные зубы, она превращала глаза в узкие щелки.

– Собственно, всё, как и планировалась, я так понимаю. Хотя я думал, будет масштабнее. – Ответил Петя.

– Блин, а ведь я хотел пригласить акробатов, тех, которые делают пирамиду, знаешь, из четырех человек или восточную танцовщицу, – он покрутил бедрами, пародируя танец живота, – но Ленчик сказал, что все это фигня. – Он резко перевел взгляд на Женю, прищурил глаза. – Так это значит она? – спросил Макс, потирая руки. – Почему так долго ее прятал?

Петя молчал, будто вопрос был риторический. Но Макс продолжал смотреть, Женя смотрела ему в ответ. Лицом он совсем не походил на сибиряка. Здешние лица, округлые, щекастые с большими глазами и ртом. У него же был четко очерченный прямоугольник лица с высокими скулами, дворянин не иначе. Эдакий потомок английских лордов, волею судеб очутившийся в заснеженной Сибири. У него были зеленые глаза, широкие чуть вздернутые брови русого цвета. От него исходило тепло, но все, что Женя знала о нем, а именно: то, что он всего лишь богатенький сынок, не обремененный жизнью, прославившийся только тем, что владеет какой-то эксклюзивной машиной; сформировало у нее скорее отрицательный образ и она с большим равнодушием ответила:

– Просто я не очень общительна.

Макс расхохотался, закинув голову вверх. Смех его был звонкий раскатистый.

– Такая ты хорошенькая, как маленький птенчик. – Он без церемоний обнял ее и, чуть подняв вверх, начал кружить. – Со мной-то ты будешь общаться?

Она густо покраснела, но, не пряча глаза, продолжала смотреть на него с каким-то вызовом.

– Не обращай на него внимания, – сказал Петя. – Он со всеми себя так ведет.

– Ладно, ребятки, веселитесь, сейчас начнется шоу. И осторожнее, приближается акула. Смотри, птенчик, как бы тебя не съели.

– Почему ты так поздно? – Раздался сзади низкий женский голос. Из толпы появилась Марина – статная высокая блондинка с длинными по пояс кудрявыми волосами и пышной высокой грудью. Она запрыгнула на подоконники, кокетливо сложила ногу на ногу и предпочла не замечать Женю.

– А куда спешить? Макс даже не начал своего шоу.

– Действительно, как такое пропустить, – голос ее звучал беззвучно. – Репетировал больше месяца. – Тут Марина повернулась в сторону Жени и, задрав голову еще выше, подозрительно посмотрела на нее, на лице ее читался вопрос: «Что застыла здесь, как дерево?» Женя бегала глазами по залу, делая вид, что не замечает этого.

Тут Петя сообразил – пауза изрядно затянулась, и, наконец, представил девушек друг другу:

– Это Женя. А это Марина.

Каждая из них заочно знала друг друга, но только Марина решила озвучить это вслух:

– Так значит ты его студентка? – спросила она.

– Уже нет, Петя у нас больше не преподает.

– Петруша, будь добр, освежи, – Марина подняла бокал и постучала по нему указательным пальцем. Ее руки все были увешены кольцами из серебра уже состаренного с причудливыми узорами и завитками, а ногти носили на себе маникюр за несколько тысяч рублей.

Женя представила своего отца, который сейчас за тысячи километров где-то в заснеженной Дудинке, кладет оледеневшими от мороза руками шпалы одну за другой, и в белоснежной дымке не видно ни начала, ни конца. Какие разные у людей жизни, подумалось ей.

– Он не для тебя, – сказала Марина.

– Кто?

– Петя, глупая.

Возмутительно! Женю даже передернуло от такой наглости.

– А твое какое дело?

Марина рассмеялась, и тут Женя поняла, почему «акула», ее длинный рот обнажал и верхний, и нижний ряд зубов полностью, при этом лицо как-то заострялось.

Блондинка сложила ноги в позу лотоса и чуть наклонилась к Жене.

– А у тебя, оказывается, есть голос.

– Оказывается, есть, – передразнила ее Женя.

– Это просто совет. По-дружески.

Женя смерила ее взглядом, пробежалась глазами сверху вниз, и ничего не ответила.

– Не глупи, – сказала Марина, – Пошли лучше танцевать, – она спрыгнула с подоконника и схватила Женю за руку.

Но тут музыка стихла, все застыли в ожидании, переглядывались с немым вопросом в глазах. На сцену лихо запрыгнул Макс, и, выдернув микрофон из стойки, закричал, протягивая слова:

– Как настроениееее, ребяяяяткииии?

Все подняли руки и громко закричали в разнобой: кто – супер, кто – класс, и крик слился в одно непонятное мычание.

– Отличнооооо, тогда начинаем!

Защипали струны электрогитары резкими цепкими движениями, подключились барабаны, энергично выбивая ритм. Макс властно схватил микрофон обоими руками, склонился над ним так, что было не видно его лица, и низко с хрипотцой произнес: one, two, three, two, two, three. И мелодия заволокла, стала походить на что-то африканское, вгоняющее в транс. Они играли кавер love is blindness, U2.

У Макса был глубокий голос, переходивший на хрип, когда он брал низкие ноты. Кому он пел о любви – ослеплении? Толпа раскачивалась в ритм, словно на шаманской сходке. Женя не заметила, как стала частью этого оккультного действа.

Дальше был Temtation.

Rusted brandy in a diamond glass

Everything is made from dreams

Зал взорвался аплодисментами и начал скандировать вместе с Максом. Откуда все они могли знать текст богом забытой песни уже непопулярного джазмена Тома Уэйтса?

Его голос прорывался из глубин чего-то мужского, он был красив, артистичен, и не было в зале девушки, не очарованной им.

Концерт длился час с небольшим, потом Макс спрыгнул со сцены и растворился в толпе. Живая музыка сменилась диджейскими миксами.

Женя давно потеряла всех из виду, и сейчас, заметив свободное кресло у окна, села и вытянула усталые после танцев ноги. Смотрела, как вдали горели огни над Енисеем, и тускло светил месяц.

– Это ведь вы ехали со мной в лифте? Роман Пичугин, – паренек неожиданно появившийся из-за стены, протянул руку и провалился в кресло, что стояло рядом. Он был изрядно пьян. Слишком быстро почувствовал себя частью компании и ни в чем себе не отказывал.

– Случайности не случайны. – Сказал он. – Как тут не поверить в судьбу?

– Отчего же? Я верю. – Ответила Женя.

– Нет, ты только подумай, я ведь пришел играть, понимаешь? Хотел все поставить, вот прям все. Я ведь гараж дедовский продал. А тут праздник, и никаких игр. Думаешь, проиграл бы?

– Этого мы уже не узнаем. – Ответила Женя и глубоко зевнула.

– А я вот думаю, спустил бы все, к чертям. – Наклонившись, он почти шепотом произнёс, – так что, как говорится, судьба отвела. – Видимо боялся, что судьба может его услышать.

Он на секунду отключился, затем резко вскочил и огляделся вокруг.

– Дааа, – протянул он, – вечеринка, что надо. Когда мне было 25, я за гаражами бухал. А этот малец вот какой праздник забабахал. Это на играх так заработать можно?

– Понятия не имею.

– Да знаю я, знаю. Папаша его денег отвалил, это ж ясно. А вот кем бы он был, не будь у него ни гроша?

– А какое значение это имеет? Ты у него дома и пьешь его виски.

Он посмотрел на стакан замутненными глазами, и кивнул.

– Я тебе вот, что скажу, парень он может и отличный… – Пичугин остановился, захлопав глазами, как старая сова. Пошел к черту этот Пичугин, подумал Женя и ушла не сказав, ни слова. Он вопросительно свел брови, пожав плечами, провалился в кресло и громко захрапел.

Кто-то сзади налетел на нее и угодил локтем в поясницу, так что Женя отлетела на метр вперед прямо в объятия парня в белом пиджаке. Тот держал в руках по бокалу с шампанским. Шампанское липким пятном затянуло ее футболку, чудесным образом, не оставив на его пиджаке ни следа. Все вокруг начали хохотать.

– Снимай футболку, – крикнул кто-то позади.

– Пошли танцевать, – липкие руки тащили ее в центр зала.

Она ответила, что устала и, вообще, недостаточно пьяна для танцев, тогда ей начали пихать шоты один за другим. Она выпила первый только, чтобы не выделяться, остальные как-то сами собой оказывались у неё в руке. Заиграла песня Отель Калифорния, и парень, что толкнул ее, схватил за руку и притянул к себе. В темноте она не видела его лица, но запомнила запах шеи – запах мыла, такой редкий, когда все вокруг пахли гелем для душа. Какой же долгий проигрыш у этой песни. И его губы оказались на ее шее, потом спускались ниже и поднимались к ее губам. Она не сопротивлялась, это казалось слишком закономерным.

Она проснулась в кресле. Левая рука жутко затекла, она убрала голову девушки, лежавшей на ней, и на удивление быстро встала. Желудок был спокоен, и голова не кружилась. Вечеринка подошла к концу, музыка стихла, и только в углу парень тихонько перебирал струны гитары, зал почти опустел, а оставшиеся люди, кто спал на полу, кто переговаривался, допивая последние капли шампанского и виски.

Она сделала несколько шагов, голова резко потяжелела, и желудок скрутило. Туалет был занят. Она барабанила по двери, что есть сил, но никто не отвечал. Никаких недовольных возгласов: «Занято». Вот бы на втором этаже было открыто. Она поднялась по широкой винтовой лестнице, свет не горел, и только в конце коридора сквозь приоткрытую дверь пробивалось легкое свечение. Наверняка, кто-то забыл задернуть шторы, и сейчас лучи лунного света мягко освещают комнату. Она шла наощупь к двери, в надежде найти выключатель. И по мере приближения, стали доноситься какие-то звуки: то ли всхлипы, то ли вздохи. Она приоткрыла дверь, и увидела, как на кровати лежит Макс. Поза его была странной: колени подогнуты к груди, руки убраны за голову, будто он накрывался от чьих-то ударов. Она подошла ближе – губы плотно сжаты, шея и лицо покрыты потом, а тело бьет судорога.

– Эй, – крикнула она, – с тобой все нормально?

Потом толкнула его раз, второй, третий. Но он продолжал лежать, сотрясаясь от судорог и сильнее вжимаясь в кровать. Может он что-то употреблял? Она перевернула мусорное ведро, но ничего кроме разорванных листов бумаги и фантика от конфеты не нашла.

Бригада скорой приехала быстро, не прошло и десяти минут. Тучная высокая женщина переваливалась с ноги на ногу, проходя мимо валяющейся пьяни, и глазом не повела, а щуплый паренек семенивший за ней, растерянно крутил головой.

Увидев лестницу, врач недовольно цокнула и начала медленно подниматься.

– Открой окно, милочка, – приказала она. Потом, оглядев комнату, заметила на столе шприц-ручку, взяла ее в руки и спросила:

– Диабетик?

– Я не знаю, – растерянно сказала Женя.

– Понятно. Ну-ка, – бросила она пареньку, пытаясь разогнуть руку Макса, – помоги мне. Держи его за запястье.

В первый раз глюкометр ничего не показал. Они не торопясь, проделала процедуру снова, и снова ничего.

– Сломали что ли? – Паренек потряс прибор.

– Сахар видать слишком низкий. Доставай глюкозу. А ты, – обратилась она к Жене. – Прижми ему руку вот здесь. – Женя уперлась двумя руками, но Макс все равно дергался, – Коленкой давай. – Сказала она по-житейски. – Никакой дисциплины сейчас у этих диабетиков.

Через пару минут Макс стал открывать глаза, медленно, словно только родившийся котенок.

– Как зовут? – спросила врач.

– Максим.

– Фамилия?

– Бортник.

– Сколько лет?

– Двадцать пять. – Сказал он уже более отчетливо, протер глаза и добавил, – сегодня исполнилось.

– Будь внимательным, и сходи к своему эндокринологу, – А ты, обратилась она к Жене, – сделай-ка ему чая сладкого.

Макс никакой чай пить не стал. Что-то бубнил, будто под кайфом, смотрел в потолок пустым взглядом. Потом выпив полбутылки колы, поднялся с кровати, снова сел, положил руки на колени и уставился на нее.

– Ты ведь мне жизнь спасла, – сказал он так серьезно, будто репетировал сцену из фильма Рокки.

– Это врач спасла.

– Как тебя зовут?

– Женя, – сказала она. Конечно же, он ее не запомнил. – Петя нас вчера познакомил.

Он нахмурил брови, изображая мыслительный процесс, потом вскинул руки и почти прокричал:

– Точно. Птенчик.

– А я читала «Сахарную болезнь» Пучкова, – сказала Женя, – он выиграл премию Дебют.

– И что это за книга?

– Про парня, у которого диабет.

– Хорошая книга?

Женя кивнула. И ведь, правда – совпадения не случайны.

– Петя говорил, ты устраиваешь игры в покер? – спросила она. Голос ее подрагивал.

– Да, каждый четверг и субботу. Хочешь сыграть?

Женя стояла к нему спиной, и, развернувшись с опущенными вниз глазами, равнодушно произнесла.

– Я бы попробовала.

– Отлично, – сказал Макс, – тогда приходи завтра. Я придержу для тебя место.

И когда она уже уходила, добавил совсем невзначай:

– Буду признателен, если эта история останется между нами.

– Не переживай, я совсем не болтлива. – И обернувшись, с улыбкой сказала. – Отличная была вечеринка.

Макс откинулся на подушку и весело подумал: толи еще будет.

Глава 2.

На улице было сухо и ветрено. Листья кружили под ногами, образовывая воронку, а затем разбегались и неслись дальше. Красноярск утопал в желтизне. Центр города с его двух и трехэтажными домами в стиле модерн, умело отреставрированными, создавал ощущение прогулки по европейским улочкам, и лишь когда улица внезапно обрывалась, и взору представал могучий ярко синий Енисей, только тогда можно было понять – такой бескрайний размах может быть только в Сибири. Енисей всегда неистово бежал, почему-то не создавая у жителей города желания также быть в движении. Здесь не было нормальных дорог, а знаменитая Транссибирская магистраль казалась слишком далекой.

Не так давно железнодорожный вокзал в очередной раз отреставрировали, потратив не один миллиард рублей, и соорудив зелено-белое подобие дворца с огромным львом в центре привокзальной площади. Петя проходил мимо, разглядывал уже потемневшую скульптуру, и на ум ему пришла лишь одна мысль: отчего на гербе сибирского города изображен лев, отчего эти львы повсюду и почему в центре города уже давно соорудили свой маленький красноярский Биг-Бен? Почему сибиряки не хотят быть сибиряками?

Пешком он дошел до дома кино, где они должны были встретиться с Женей. Здесь они собственно и познакомились. Не на лекции, как предполагалось. Женя посетила его семинар о «Методологии исторического познания» всего раз.

Весной кинотеатр начал проводить показы под названием «Легенды мирового кино». На скрипучих деревянных стульях обычно сидели не больше десяти человек. «Империю чувств» досмотрели всего два человека. Так в разговорах о кино и совместных кинопросмотрах началась их дружба.

– Не думал, что придешь. – Сказал Петя.

– Почему это?

– Подумал, будешь дома валяться, после вечеринки.

Они зашли в здание, и Женя остановила его на входе в зал.

– А ты идешь сегодня к Максу?

– Сегодня? – спросил он, снимая куртку, – может, вечером зайду. Но скорее всего, нет. Я должен встретиться с деканом. А что такое?

Женя пожала плечами и отвела в сторону глаза.

– Макс сказал мне приходить сегодня, но если честно, я как-то очень нервничаю. Я никого там не знаю.

– Поверь мне, это к лучшему.

– Ты думаешь?

– Но если хочешь, можем прийти вместе в четверг.

– Он сказал приходить сегодня.

– Просто это ближайшее время игры. Нет разницы, сегодня ты придешь или в четверг.

Женя подумала, что к четвергу Макс совсем про нее забудет.

Они посмотрели «Забриски пойнт», оба без энтузиазма, и потом разошлись по разным остановкам. Еще долго она сидела на скамейке, не решаясь сесть в нужный автобус. Потом посмотрела на часы, без четверти шесть. Всего лишь шесть часов. Во сколько начинается игра? Она не спросила у Пети. Наверное, идти еще рано. И она снова села. Прошло еще пять минут, небо начинало затягивать тучами. Пора, уже точно пора и снова встала. Она зашла в автобус, и когда двери закрылись, поняла, что этот маршрут идет домой, а не к Максу. Не знак ли это? «А, к черту!» – подумала она и вышла на следующей остановке, пересела в 77, который ехал до Взлетки, и уже в половине седьмого стояла у дверей.

Звонок, как будто не работал, она постучала несколько раз, но никто не открыл. То, что дверь здесь никогда не запирали, она еще не знала.

Все внутри было по-другому при свете дня. Атмосфера вокруг была скорее студенческая, нежели азартная. Было не так много людей, как на вечеринке, но ее никто не замечал. Она облокотилась о стену возле барной стойки и стала наблюдать за игроками. Возле столов толпились люди, и ей мало, что удавалось разглядеть. В кармане у нее было две тысячи четыреста рублей – вся стипендия. Она надеялась лишь на то, что попадет за стол, где блайнды будут не больше тридцати рублей.

– Ты пришла! – за спиной раздался возбужденный голос. Он крепко обнял ее, когда она повернулась. – Пойдем, – и потащил за руку, не дождавшись приветствия. – Ленчик, выдаст тебе фишки, и ты сможешь играть. Я, конечно, ждал тебя раньше, сейчас уже набежал народ, но это ничего, я посажу тебя на самое лучшее место.

Женя одернула руку и прошептала:

– Подожди. – Хотя вокруг стоял галдеж.

Он остановился, и обычная улыбка сошла с губ. Лицо его стало растерянным.

– Что случилось? – таким же шепотом спросил он.

– Какие здесь блайнды?

Глаза его округлились, будто он не понимал, о чем его спрашивают.

– У меня с собой немного денег.

– Это совсем неважно, птенчик. Ленчик выдаст тебе хороший стек, чтобы ты могла не жаться. – И он снова потащил за руку.

Ленчика не было на месте, он выругался, и сам выдал фишки.

– Этого должно хватить, чтобы не выделяться, но и не жаться.

Она взяла фишки, вид у неё был такой, будто ей подарили щенка, милого маленького щенка. Но щенка она совершенно не хотела, а хотела новенький двухколесный велосипед. Он увидел это и сказал:

– Не переживай, услуга за услугу.

– Сколько здесь?

– Пятнадцать тысяч, моя жизнь немного стоит. – И громко рассмеялся.

Она должна была что-то сказать, но не могла. Вместе они прошли к самому дальнему столу.

– Так, ребятки, – он взял стул и поставил его рядом с дилером. – У нас новый игрок. Вот этот птенчик, – все повернулись, чтобы посмотреть.

– Твоя новая подружка? – спросил один.

– Неет, – протянул другой. – Она не в его вкусе.

Весь стол громко захохотал, и с соседних столов донеслись вопросительные возгласы.

– Не обижайте ее, – сказал Макс, и вокруг стола сомкнулись люди, игра для нее началась.

Раздача за раздачей она скидывала карты, боясь сама не зная чего. Стек ее таял. Она до конца не понимала, как ей вообще хватило смелости прийти сюда. Она была скорее книжным червем, но не искательницей приключений, наблюдавшей жизнь, но не участвовавшей в ней. Она путешествовала в своем воображении, и была уверена, что это намного интересней самой жизни. Кто сидел тогда с ней за столом? Какие-то парни, грубые, озлобленные, мерзкие. Ей хотелось встать с этого чертова стула, убежать, и никогда больше не видеть никого из них. Но ей было страшно даже пошевелиться, поэтому она сидела и терпела.

– А птенчик то играть умеет? – спросил кто-то из толпы, склонившейся над столом. – Или она просто, как украшение сидит?

– Да, освободила бы уже место.

Все рассмеялись, Женя нервно хихикнула. Парень, сидевший напротив, сделал ререйз, перебивая ставку сидящего перед ним. Она коллировала из дальней позиции. Он удивленно поднял брови и округлил рот. Женя чуть нахмурилась и распахнула свои и без того большие глаза, надеясь, что ее лицо покажется ему испуганным. Бедная дурочка, гордость, которой задел какой-то проходимец, зевака. Остальные скинули карты. На флоп пришли туз, семерка и девятка. Ее противник сделал ставку размером с банк. Наверняка, у него туз, и какая же дурость колировать сейчас, ведь туза то у неё не было. Но она сдвинула половину своих фишек в общий банк. Он посмотрел на неё, недоверчиво щуря глаза, но ничего не сказал.

– Ты можешь перебивать его ставку, – выкрикнул опять кто-то из толпы. – Если у тебя хорошие карты. – И опять все вокруг разразились смехом, она уже не смеялась.

На терне выпал король. Он опять сделал ставку размером с банк. Женя коллировала, у неё больше не оставалось фишек. Открыли ривер – семерка. Он швырнул дилеру свои карты рубашкой вниз. Туз и король. У него было две пары. И теперь довольный собой, он откинулся на спинку стула, сложив руки за головой.

– Этого недостаточно, – произнесла Женя. И это были ее первые слова за столом.

Он дернулся и сел прямо. Она открыла двух королей.

– Фул хауз на королях и семерках.

– Да ладно? – стали выкрикивать из толпы, – тебе обошла эта девчонка?

– Конечно, дурак ты. Понятно же было, что у неё сильная рука. Она всю игру сбрасывала.

– Какой же это птенчик, – сказал кто-то. – Как тебя зовут?

– Сука, – процедил проигравший.

Женя промолчала.

Тогда она выиграла двадцать восемь тысяч, это почти вся ее стипендия за год или две маминых зарплаты. Ей повезло, все совпало: пара королей и чей-то комментарий о ее способностях. Но, что это было за чувство! Его совсем не с чем сравнить.

Домой она ехала в переполненном 71, за окном мелькали потухшие здания, было уже начало первого и, похоже, это был последний автобус, забит он был до отказа. Она стояла грубо прижатая к поручню мужчиной позади. Он не церемонился и, когда кто-то пытался протиснуться к двери, наваливался на неё всем своим стокилограммовым телом. Но ей было совершенно плевать. Жизнь никогда не была для неё более реальной и интересной, чем в тот вечер, в тот самый момент, в окружении незнакомых людей, грубо нарушающих личное пространство. Она выиграла!

То время стало сплошным открытием. Из неуверенной мечтательной девушки, Женя становилась кем-то, кем всегда хотела быть. Она начала жить.

Она играла каждый четверг и субботу, ночи напролет, дни напролет. Так прошла зима. Долгая мучительная сибирская зима, начинающаяся еще в октябре и заканчивающаяся только в апреле. От незамерзающего Енисея тихо зловеще струится пар, будто ядовитый газ, с виду безвредный, но так неторопливо он стелется, что замечаешь подвох. А из заводских труб, цепью сковавших город, поднимаются тяжелые клубы дыма, лихо закрученные в самые удивительные спирали. И так безветренно, и застывший мороз повсюду. И каждый будний день Женя едет от конечной до конечной остановки в заледеневшем автобусе в университет, проделывает на окне кружок ладонью, чтобы можно было наблюдать за застывшим городом. Лунка замерзает спустя минуту, и она проделывает операцию снова. Ведь кто-то поселился здесь когда-то давно? Зачем? Почему? Здесь нужно выживать, мысли об этом никогда не покидают. Но в тот год зима пролетела для неё по щелчку пальца.

По началу, она жила от игры до игры. Каждый приход к Максу был для неё стрессом, сердце бешено колотилось. Да и Бог с ним. Хуже всего – она отчаянно краснела, наливалась спелым яблоком, и ничего не могла с этим поделать. Ее демонстративно не пускали за стол. Она приходила раньше, но были те, кто просто никуда не уходил, и, завидев ее, свистел во весь рот, остальные подлетали и рассаживались вокруг стола, пытаясь занять свободные стулья. Красная от смущения, она подходила к столу, надевала наушники, включала музыку, чтобы не слышать насмешки, и ждала своей очереди.

– Дело не в том, что ты девушка, – говорил ей Макс, а она была единственной девушкой за столом, – здесь люди делятся на тех, кто приходит поиграть, и тех, кто играет. Чувствуешь разницу? Ты пришла играть, и они видят это. Так они принимают тебя в компанию.

Она кивала Максу, внимая совету старшего брата, и продолжала терпеть грязные шуточки сексистского характера.

– Почему ты так одеваешься? – кричал один из них, да так громко, что все оборачивали головы.

– Да! Словно заморыш, какой-то, – поддакивал другой. – Сними ты эту кепку и свою толстовку. Оденься сексуально, покажи грудь. Ты должна выглядеть как супермодель, это же твой козырь.

– Да было бы ей, что показывать.

Однажды у нее прорезался голос, она сама не поняла, как это произошло. Лица уже примелькались, и она стала чувствовать себя в своей тарелке.

– Хочешь увидеть голые сиськи, иди в стрипбар. – Выкрикивала она одному.

– Я просто не хочу выделяться на вашем фоне, парни. Уж слишком большая пропасть будет между нами. – Отвечала другому.

Отношение к ней менялось, к ней стали привыкать. Ее все еще называли птенчиком, как назвал в первый день Макс, но теперь уже для нее держали стул.

Те, кто играл постоянно, делились на две группы: выходцы из онлайн покер румов, все не старше двадцати пяти, студенты или выпускники физтеха или мехмата, небрежный вид, одна и та же одежда несколько дней подряд; и состоятельные молодые парни около тридцати, сотрудники Газпрома и Ванкора, предприниматели, они хорошо выглядели, были не обременены житейскими заботами, и пребывали в хорошем расположении духа, много говорили и смеялись.

Остальные: музыканты, репетирующие у Макса, заблудшие студенты, дети богачей и просто зеваки, обычно не задерживались за столом, они растворялись в непрекращающейся вечеринке. Здесь можно было встретить ведущего утренних новостей, политика или нейрохирурга.

Что для Жени было удивительным в этом мире, так это то, что здесь не было надрыва, свойственного таким местам, не водилось здесь привидений в лице чьих-то разбитых судеб. Макс никому не давал кредитов. Он не брал рейк с раздачи. Люди, как правило, оставляли чаевые Ленчику, который контролировал игры. А если кто-то сильно проигрывался, то ему устраивали овации, обливали шампанским, как автогонщика и качали на руках.

К концу зимы Женя стала своей, парни, хоть и продолжали отпускать о ней шуточки ниже пояса, девушки в ней не видели. Она была молода и прекрасна, понимала это, отчего была тщеславна относительно своей внешности. Но совсем не испытывала обиды или досады, от того, что никто не замечает ее красоты.

И вот почему. К Максу стал захаживать Арсений Карпов. Знаменитая в Красноярске личность – он был единственным спинальным нейрохирургом за Уралом. Несколько дней назад, о нем делали сюжет на федеральном канале, он спас десятилетнюю девочку от полной парализации. Ему было тридцать четыре года, он был хорош собой, остроумен и широко улыбался. Играл агрессивно, рискованно и мог проиграть все, с чем пришел. Женина тактика игры всегда была выжидательная. Простым языком, она играла только из хорошей позиции с хорошими картами. Заметив, как доктор Карпов сорит деньгами, она почему-то решилась на блеф. Блеф с ее стороны прошел удачно, и она забрала банк. Женя проделывала такое с ним десятки раз, и всегда, увеличив банк, он сбрасывал карты.

– Кажется, докторишка положил на тебя глаз. – Как-то сказал Макс.

– Определенно, – согласился Петя.

– Да быть такого не может, – удивлялась Женя. Кокетничать ей было совершенно не свойственно.

За столом вновь повисло напряжение, от которого она так долго пыталась избавиться. Теперь она реже играла.

Доктор Карпов был профессионалом от Бога, попасть к нему было чистым везением. Операции были дорогостоящими, и он делал их бесплатно по страховке, предварительно взяв несколько десятков тысяч рублей от пациентов. Даешь доктору пятьдесят тысяч на руки, а он делает тебе операцию за четыреста тысяч бесплатно. Потом, конечно, получив деньги, доктор Карпов нес их к Максу, часть из них выигрывала Женя.

Все-таки каждый любитель игры в покер, в душе, а кто-то и напоказ, авантюрист. Даже врач, спасающий жизни.

История с доктором как-то сама собой растворилась. Он перестал приходить, поговаривали, что он эмигрировал в Израиль.

– Ну, дурочка, ей богу! – возмущалась Марина. – Такого парня упустить!

– Какая ерунда, – отвечала Женя, – он старше меня лет на пятнадцать.

– Да, какая разница, зато как хорош собой. Смотри, смотри, – сказала она, переводя взгляд, – парочка в белых рубашках, запонки натянули, ну, что за придурки, один, что повыше приехал из Новосибирска, его сделали начальником тендерного отдела, второй – сын какого-то строительного подрядчика, пристроили его к нам. Я напела, что здесь проходят супер игры. Их видно насквозь, оба ни черта не смыслят в покере, так что будут разбрасываться деньгами.

– Неплохо. – Сказала Женя.

– Неплохо? Да это шикарная информация, и, заметь, я делюсь ею только с тобой. Так что давай, за дело. Потом сводишь меня на ужин с коктейлями. И не в какую-нибудь студенческую столовую, а в нормальное место.

– Я только за, и информация шикарная, только обычно вот таким вот везет.

– Ничего подобного. Ты упустила шикарного парня. А, как

говорят, не везет в любви, повезет в картах.

Макс редко играл у себя, обычно, когда был слишком пьян. Он предпочитал вечеринки и музицирования. Так он называл свою игру на пианино, когда девушки обступали его со всех сторон, широко раскрывали глаза и рты, слушали мелодии, которых знать не знали. Чаще всего он играл затейливые и сложные джазовые композиции, любил Шопена и Дебюсси, точнее девушки любили нежные мелодии, после которых всегда аплодировали:

– Хвалите не меня, – отвечал он им, – а мою маман, которая за шкирку тянула меня в музыкальную школу.

А если Макс играл Бетховена, это значило, что к нему лучше не подходить. Пианино возле него пустовало. Хоть и мало кто знал, как звучит Бетховен, он всегда безошибочно угадывался в чрезмерных ударах по клавишам.

Макс был плохим диабетиком. Он не следил за сахаром, питался гамбургерами, пил колу и много курил. Когда ему было четырнадцать, школьная медсестра вызвала его посреди урока и дала направление к эндокринологу. За следующий месяц он потерял больше пятнадцати килограмм, стал походить на щепку, но отказывался верить в то, что болен. Его положили в больницу, он сбежал через два дня. Он не привык видеть вокруг себя болезнь и отчаяние.

Потом начался длительный период принятия себя. В итоге он смирился с тем, кем стал. Помогла Петина мама, преподаватель зоологии в КГУ, доктор биологический наук.

Он сидел на старомодном диване рыжего цвета в их квартире, она рядом на стуле в широченных очках, и впервые в жизни с ним разговаривали, как со взрослым. Она говорила, что это не изъян, это то, что делает его уникальным, это то, что сделает его сильнее. И он свыкся, но предпочитал не распространяться, что болен.

В подробности болезни он никогда не вдавался, и для него стало сюрпризом, что в ночь вечеринки, он мог впасть в кому и еще большим сюрпризом, что мог из нее не выйти. На второй этаж обычно никто не поднимался, было негласное правило среди гостей квартиры. На первом этаже они могут пользоваться чем угодно и делать, что угодно, но второй этаж – только для Макса. Он много думал об этом, скорее всего никто бы его не нашел, он пролежал бы в судорогах целую ночь и больше не проснулся. Но появилась девушка, которая не знала правил.

Они были не похожи. Он с широченной улыбкой, открытый, душа компании, нуждался в общении и одобрении. Она замкнута, всегда в своем мире, плюющая на мнение других. У нее были темно-каштановые волосы, интересное лицо сибирского склада, немного округлое с выступающими щечками. Красота ее была непостоянна, мгновенна, она заключалась в пугливом взгляде, движении губ, повороте шеи. Она была прекрасна, не будучи совершенной. И на ее лице сияли большие глаза цвета болота, темно-темно зеленые. Она распахивала их, смотрела на собеседника, но взгляд ее всегда был направлен куда-то в себя, и это гипнотизировало, не давало считать ее.

Петя видел, как Макс смотрит на нее.

– Я дорожу дружбой с ней. Знаешь, как непросто найти человека, с которым у тебя будут совпадать вкусы и в кино, и в литературе?

Макс пожимал плечами, разводил руками.

– Не понимаю, о чем ты.

– О том, что не думай о ней в сексуальном плане. Она интересный человек, узнай ее. Не порть все мимолетной связью.

– Да я и не думал, чувак. Она не в моем вкусе.

Она была интересна, безусловно. Маленький птенчик так усердно отстояла свою возможность играть. И Марина не съела ее с потрохами, а заделалась в подруги.

– Петя постоянно говорит мне, что нужно начинать жить, выползать из своей раковины, нужно перестать наблюдать за жизнью, а участвовать в ней. Только так я смогу узнать жизнь и мне будет, о чем писать. – Говорила она и потом невзначай добавляла, – я хочу стать писателем. Вот видишь, я уже могу об этом говорить. Уже прогресс, раньше бы никому не сказала, еще бы и по рукам ударила, если б захотел взять что-то почитать из написанного.

– Ладно, но почему вообще покер? Как тебя угораздило с ним связаться?

Они сидели в старой кафейне Porto, что в самом центре на проспекте Мира, за маленьким столиком у окна. Медленно надвигались сумерки, отчего их разговор приобретал какой-то тайный сакральный смысл. Она разговорилась.

– Кажется, все началось в дождливый и скучный июньский вечер. Небо было затянуто чем-то непонятно серо-жидким. И не только небо, понимаешь? Эта серая пелена затягивала абсолютно все, и в душе поселилась не по сезону осенняя хандра. Без зонта и куртки на улицу было не выйти. Это было самое лучшее время для сессии. Особых усилий, чтобы запереть себя дома, не требовалось. Вот только делать ничего не хотелось. Совсем ничего! Как сейчас помню. Ощущение, будто тебя связали по рукам и ногам невидимыми веревками, и веревки эти непременно мокрые. Нет, даже не так. Будто связали не руки и ноги, а твой мозг, будто бы его вынули из твоей черепушки, положили в коробочку и поставили рядом на стол, заваленный тетрадями, учебниками, перечеркнутыми распечатками, и прочей сессионной ерундой. И вот, ты сидишь, нервно перебирая страницу за страницей, пытаясь найти хоть какие-то зачатки интеллектуальных способностей, потом смотришь на коробочку, потом опять листаешь страницы, а вдруг все-таки получится найти хоть какой-то смысл, потом снова подозрительный взгляд на коробочку…и так до бесконечности – крутишь головой – туда-сюда, туда-сюда. А за окном дождь ненавязчиво стекает каплями по потрескавшемуся от времени подоконнику: тук-тук, тук-тук, тук-тук. Полная апатия, уныние и упадок. Легче застрелиться, чем заставить себя проделать хоть какую-то умственную работу. Мне был нужен реферат про гуманизм Жан – Поля Сартра. Я качала файл – и вдруг зеленая заставка на весь экран, я, было, подумала, будто это очередной вирус с внезапно открывшейся порно страницы, но это был рекламный баннер от PartyPoker: ИГРА ОНЛАЙН НА РЕАЛЬНЫЕ ДЕНЬГИ. Знаешь, такими большими буквами.

– Хотя, может, это началось раньше – в 11 классе. У меня был одноклассник Виталя Шелепов. Он прожил и проучился год в США, и привез набор для игры в покер. Так вот мы каждую пятницу после школы шли к нему домой и играли в безлимитный техасский холдем, предварительно скинувшись в общий банк по 10-20 рублей. Я, бывало, выигрывала. – Макс внимательно и увлеченно слушал ее, ему нравилось, когда она говорила, у нее был чуть низковатый голос. На небе уже появился месяц и зажигались звезды, люди за окном перестали ходить и казалось, будто остались только они вдвоем. Она положила локти на стол и чуть наклонилась к нему. Глаза ее были широко открыты, а губы чуть тронула улыбка. Вот оно – время для искренних признаний.

– Нет, – тихо сказала она. – Это началось еще раньше – за большим деревянным столом в деревне, куда съезжались все семеро детей моей бабушки, куда ее дети привозили своих детей, и все мы по вечерам садились играть в карты. Не в покер, конечно, – мы играли в дурака. Воспоминания об этих посиделках – единственные воспоминания, наполненные ощущением семейных уз. Больше такого не было. Как говорил мой дед – мамин отец – мы жили бобылями. Не любили приглашать гостей и сами не любили быть гостями. А отношения с родственниками поддерживали холодные, просто потому, что подобного требовали правила приличия. Наверное, поэтому те карточные вечера были для меня нечто большим, чем приятным препровождением времени. Любовь к игре поселилась у меня в душе именно тогда, хотя возможно это у меня от рождения. Готова поспорить, уже в 5 лет я понимала в игре больше, чем многие из моих родственников.

Глава 3.

Енисей делил город на левый и правый берега. Левый – стремительно развивающийся с историческим центром города, правый – промышленный. Меньше года назад, когда все казино закрыли, игровой бизнес перекочевал в подполье, который контролировался Алексеем Мироновым – строительным магнатом Красноярска. Он имел хорошие связи и водил дружбу с самыми верхами власти. И по совместительству был другом из девяностых отца Макса.

И вот в одном из цокольных этажей недавно построенной высотки, что была на пересечении Робеспьера и проспекта Мира, располагалось самое пафосное казино Красноярска. Полгода назад над входом висела яркая вывеска – Golden Gate, обещающая удовольствия всех мастей, после того, как в силу вступил закон об игорном бизнесе, вывеску просто сняли, заменив ее на «Парикмахерские услуги Nemo». Внутри все осталось нетронутым. После заката, сюда стекались все дикие ловцы удачи. Здесь можно было встретить, как больных игроманов, которые в отчаянии выкрикивали: «олл-ин» и ставили на кон кто квартиры, кто машины, кто свою душу, так и скучающих интеллигентов, желавших вкусить запретный плод.

Женя была здесь пару раз, и всегда ее поражало, то, как азарт и увлеченность играми стирали пропасть между сантехником с зарплатой в пять тысяч рублей и топ менеджером Газпрома. Глаза любого из них одинаково зажигались, чуя удачу, и наливались гневом, при проигрыше.

Вопреки устоявшемуся мнению о том, что игрок – это всегда помешенный на азарте человек, за выигрыш готовый отдать, что угодно, Женя играла только в покер, столы с рулеткой или блэк джеком она обходила стороной. Но ставки в Nemo для нее были слишком высоки, так что и в покер она здесь не играла. А вот Макс любил это место. И все завсегдатаи любили его. За его щедрость, безрассудство и азарт. Весь выигрыш от шестичасовой игры в покер он мог поставить на красное или черное, как будет настроение. Проиграл – не беда, рулетка – дама обманчивая, выиграл – напитки всем за его счет.

Здесь всегда было слишком много народу. Место напоминало файе вокзала, где толпятся люди, галдят, толкают друг друга, боясь опоздать на поезд.

Марина уверенно протискивалась через толпу, и когда увидела Женю стоящую возле стены, схватила ее за руку и потащила к барной стойке.

– Там нет мест.

Марина усмехнулась. Каждый ее поход в Nemo был выходом в свет. Она специально покупала новое платье и делала прическу. Сегодня на ней было черное облегающее платье с внушительным декольте, она не собиралась его прятать в этой безвестной толпе.

Она подошла к стойке, поманила бармена, что-то шепнула ему, припав к его уху. Тот посмотрел на нее с улыбкой, и тут же освободил для них места.

– Не для того, я так разоделась, чтобы стоять у стены. – Сказала она, легко запрыгнув на барный стул и щелкнула пальцами:

– Два джина с тоником.

Петя, как-то сказал, что для игрока в покера, Женя слишком плохо разбирается в людях. И это от части, было правдой. Первое, а иногда и второе впечатление о человеке у нее всегда было ошибочным. Так вышло и с Мариной. Тогда на вечеринке у Макса, она показалась Жене состоятельной особой, в ней чувствовался класс, когда одежда, взмах волос, поза и манера держаться на публике – все выдавало в ней девушку из высших слоев общества. Но Марина таковой не была, она просто любила носить маски.

Марина Белкина всю жизнь прожила в двенадцати метровой комнате, с мамой и бабушкой. То, что внешность бывает обманчивой, было как раз про нее. Высокая блондинка с длинными кудрявыми волосами и кукольным лицом, она сама поступила на бюджетное отделение экономического факультета КГУ, когда конкурс был четырнадцать человек на место. Там она познакомилась с Максом.

Она подводила глаза исключительно жидкой черной подводкой, отчего ее круглые глаза приобретали какой-то кошачий блеск. В ней была женственность, и все мужчины без исключения сами открывали перед ней двери и целовали руки. Но вместе с тем, она была самой заядлой феминисткой, громче всех кричала и протестовала против слепого подчинения мужчинам. Взгляды ее были резко экстремистскими, потому что в то время в сибирской глубинке феминизм был совсем не в почете. И учитывая все перечисленное, для Жени самое удивительное в ней, было то, что она никогда не играла в покер.

Марина широко улыбалась кому-то, находящемуся за Жениной спиной, закинув голову и чуть взъерша свои кудри.

– Какая удача! – Воскликнул Эрнест Николаевич, и радостно вскинул руки. – Сразу две прелестницы. – Никто не знал, чем он зарабатывает на жизнь, но выглядел он всегда как английский франт, с подстриженной седой бородкой и в идеально сидящем по фигуре костюме. Казалось, вот выйдет он сейчас из Nemo и поедет в свое небольшое поместье с садом и летним домиком.

– Ах, Эрнест Николаевич, вы же знаете, я не кокетка, – сказала Марина, Женя невольно улыбнулась, потому что кокетка было ее второе имя, – но до чего же приятно, что кто-то замечает прекрасное.

– Вы ошибаетесь Мариночка, заметили все, но только я соизволил озвучить.

– Где уж там, – вздохнула она, – все уставились в свои карты.

– И не думайте, вы блистаете, как сама Грета Гарбо. Какая осанка, какой взгляд.

И отвешав дюжину комплементов, Эрнест Николаевич медленно уплыл в свои сады, расхваливать кого-то другого.

– Ну, ничего себе, сама Грета Гарбо! – Женя посмотрела на нее, прищурив глаза. – А ведь действительно что-то есть. И на что ты променяла карьеру кинодивы?

– Начнем с того, что я и сейчас запросто могу ей стать, – сказала Марина с наигранной надменностью. – Но, нет, мне это просто не нужно.

– Да. Ты слишком часто переигрываешь. – Ее врожденная тактичность с Мариной куда-то пропадала, и она пришла к выводу, что это признак духовного родства.

– Вот певицей, возможно. Но если честно, внимание и интерес – это все такие пустяки. Куда важнее то, что, будучи кинозвездой, ты не думаешь о том, что нужно за что-то платить, и ты и твои дети, да и твои внуки, я уверена, обеспечены на годы вперед. Вон посмотри на Макса, – Женя обернулась, он сидел за игровым столом, что-то рассказывал, бурно жестикулируя, – был бы он таким щедрым и жизнерадостным, не родись он с серебряной ложкой во рту? И не имей он стабильный доход в виде процентов со своего вклада?

– Не всем нужно хватать с неба звезды.

– Возможно, – сказала Марина. – А что на счет тебя? Так и вижу, как этот гордый птенчик грезил о сцене.

– Я? Ты что?

– Обычно вот такие, как ты, с тихим омутом и становятся актрисами.

– Полная чушь. Никакой актрисой я быть не хотела. В детстве мне так запали в душу фильмы о молодом Индиане Джонсе, с Шоном Патриком Флэнери, а другие фильмы, что я никем себя не видела кроме как археологом. Поэтому и пошла учиться на исторический. – Она допила бокал и подала знак бармену, чтобы он обновил коктейль, – Но после летней практики, я поняла, что на раскопки в Древнем Египте надеяться не стоит, да и месяц жилья в полевых условиях окончательно убедили меня, что рассчитывать я могу только на должность учительницы истории.

– Как прозаично.

Мужчина, сидевший рядом, глубоко склонился над барной стойкой, что-то бубнил, и источал запах крепкого перегара. Женя повернулась к нему, он выронил бокал из рук, тот ударился о столешницу, но не разбился, жидкость, что он пил вытекла, она не успела убрать руку и замочила пальцы. Он схватил ее за руку с какой-то дикой прытью и произнес:

– Я теперь вижу всех отчаявшихся, у них в глазах какой-то нездоровый блеск, это блеск наживы, ослепляющий. – Его черные волосы были взъерошены. Взгляд молодой, но лицо изрешечено морщинами.

– Что вы несете? – вмешалась Марина. – Уберите свои руки. Я вызову охрану.

– Вон, – он не слушал, и как слепец указал на стол, что был позади, – посмотри, малец совсем плох.

Они обе повернулись и увидели Макса. В игре он обычно преображался, ему по обыкновению везло, как везет лихим парням, не знающим страха. Он был из тех, кто мог сделать ререйз на одномастных 2 и 3 из дальней позиции. И когда игра шла слишком плавно, ему обычно становилось скучно. Он развлекал себя разговорами, рассказами, расспросами. Но часто люди за столом были необщительными. И казалось, как раз сейчас был такой момент. Макс сидел, подперев голову рукой, взгляд его был пустой куда-то в центр стола.

– Ничего подобного, – фыркнула Марина.

– Смотрите, смотрите, у него что-то щелкнуло. Он готов.

Они пробрались к столу, но плохо видели Макса, вид заслоняла парочка толстяков, не снявших куртки.

За соседним столом разгневанная дамочка кричала на своего спутника:

– Какого черта! Ты издеваешься? – Вена на ее шее разбухала, а красная помада натягивалась на губах, искажая все лицо, – ты ставил, чтобы просто так сбросить! Ты обещал мне выиграть, обещал! – верещала она.

За время игры Макс удвоил стек. Скучно звенели фишки. Какой-то парень сделал рейз, большой тучный мужчина на дальней позиции перебил его ставку. Макс с большого блайнда заколировал. Он смотрел на мужчину на дальней позиции. Тот был одет, как когда-то одевались в восьмидесятых, странный вытертый свитер, очки с толстыми диоптриями, тучный с большим круглым лицом. В Красноярске его знали все – это был Илья Крячко – член законодательного собрания Красноярского края. Крячко редко блефовал и если уж играл, это значило только то, что у него сильная рука.

Представьте – вы играете за столом, очень спокойным столом. Унылые сороколетние мужчины просто устали от жизни, чтобы играть дерзко. У вас два туза, минус только в том, что вы не в выигрышной позиции за столом. И вот на флопе открывается еще один туз, бубновый острый туз, и в придачу дама пик и дама треф. Что-то же у Крячко? Два короля? Но какая разница у вас уже фул хауз на тузах и дамах, это натс, лучше не бывает. Открывается терн – десятка пик. Крячко делает ререйз с половину вашего банка и вы, конечно же, идете олл-ин. И вот в те секунды, пока открывается ривер, вы думаете, что же у него может быть? Король пик. Крячко небрежно почесывает свою макушку и выдвигает весь свой стек вперед. В банке двести тысяч рублей. И бросает ключи от своей машины в центр стола.

– Сыграем? – говорит он. – Ты же любишь машины?

– Это не по правилам, – нарушает тишину сосед Макса.

– Почему? – спрашивает Крячко, – это же безлимитный холдем. – Ну? – и он пронзительно смотрит.

Жене стало вдруг резко неприятно, будто Макса заляпали взглядом.

– Играю, – и он бросает ключи от своего бмв также в центр стола. «У него два короля» – думает он. И Крячко открывает свои карты: валет и девятка пик.

– Выигрывает стрит флэш, – произносит дилер.

– Нужно идти. – Макс сидел, уставившись на Крячко налитыми кровью глазами. Крячко не замечал его взгляда и перебирал фишки. Макс поднял голову, посмотрел на Женю, сдвинув брови, будто не понимал, что происходит. Она взяла его под локоть и начала выводить.

Крячко тоже отодвинул стул, он улыбался улыбкой нашкодившего подростка. Марина подошла к нему со спины и мягко тронула за плечо, ее рука спустилась чуть ниже, было понятно, что она собирается делать, но когда Крячко повернулся, она резко отстранилась, виновато улыбаясь. Ходили слухи, что Крячко предпочитал мужчин, чары Марины здесь не подействуют.

Крячко бросил ключи Максу, тот рассеянно их поймал.

– Привези мне машину завтра, адрес ты знаешь.

Дул холодный ветер, но Макс сидел на бордюре возле клуба в одной футболке.

– На, вот, надень, – Женя пихала ему куртку.

– Не надо, – отстранялся он.

– Какого хрена ты натворил, – Марина расхаживала, расставив руки по бокам.

– Он не мог так ставить с девяткой и валетом, просто не мог. – Повторял Макс.– Я должен был выиграть, должен был выиграть.

– Как же? Девятка и валет? Да это отличные карты. – Сказала Женя.

Макс поднял голову и посмотрел на нее таким взглядом, о котором говорил мужчина за барной стойкой. В нем что-то щелкнуло.

– Это Крячко! Он не блефует, он играет только с лучшей рукой.

– Так против тебя из дальней позиции это и есть лучшая рука.

– Он докупил стрит, он не должен был так играть, не должен.

– Макс, – Женя подсела к нему и взяла за руку. Он выдернул их со словами:

– Да у тебя ледяные руки.

– Слушай, ты облажался, с каждым могло случиться.

Макс резко встал:

– Он не мог так ставить, не мог, здесь что-то другое, и он не блефует. Он знал, что выиграет, здесь что-то другое, он мухлевал. – Выкрикнул он. – Да! Мухлевал.

– Ты раскидываешься картами, ставишь на всякой шелухе. Это лучшая рука для игры против тебя. Любой сделал бы также.

– Нет, – сказал Макс уже спокойнее, – нет.

– Ладно, надо валить отсюда.

– Нет, – Макс снова сел на бордюр.

– Надо ехать, – повторила Марина. – Бери ключи, – сказала она Жене, – ты поведешь.

– Ты издеваешься? Я выпила три коктейля как минимум.

– Ты предлагаешь, вызвать такси и оставить его машину здесь? А я водить не умею.

Женя вырвала ключи из ее рук:

– Ладно. Надеюсь, мы доедем живыми.

– Конечно. Больше переживай о том, как бы не остановили менты и прав не лишили.

Они взяли Макса с двух сторон под руки, тот резко оттолкнул их, и сам сел на заднее сидение.

Долгая дорога сквозь пустой ночной город и тишина в машине. Все молчали: Женя боялась оторваться от дороги и потерять внимание, Марина от возмущения, а Макс так и не пришел в себя. Когда Женя, наконец, неумело припарковала машину, Макс резко сорвался с места, и громко хлопнув дверью, вышел из машины.

Была суббота и в квартире толпились десятки людей. Макс сел за пианино и заиграл Бурю. Сначала чуть слышно, затем все сильнее и сильнее, посторонняя музыка стихла, затем прекратились разговоры. Остался лишь звук, рождаемый клавишами и движение его длинных рук. Он играл Бетховена.

Глава 4.

Было чуть позже полудня, солнце ярко и не по-весеннему высоко светило. Проведя на улице минут двадцать, уже мало что можно было разглядеть – лишь вспышки света и длинные мраморные колонные здания, растворяющиеся в тяжелой нависающей крыше. Макс неспешно поднимался по мраморной лестнице, устланной красным ковром, и все думал о том, почему карточный долг – это дело чести? Жизнь и есть игра, а любой долг – это дело чести. Ведь, если нет у тебя чести, то кто ты такой? На втором этаже он повернул направо и оказался в пустынном коридоре. Но, что тогда есть честь?

– Добрый день. – Его мысли прервала секретарша в приемной. С виду девочка, не старше восемнадцати лет. Но потом она надменно улыбнулась и сказала, что господин Крячко занят. Взгляд ее был с хитрецой и тянул по меньшей мере лет на тридцать.

– И чем же? – спросил Макс. Он представил, как должно быть, лет пятьдесят назад здесь кипела работа красной канцелярской машины с советскими номерами.

Глаза секретарши округлились:

– У него важная встреча. – Что за наглость задавать такие вопросы?

– Видимо со мной. Сообщите, что к нему Максим Бортник.

– К сожалению, это невозможно. Я не могу его беспокоить.

– Тогда я сам побеспокою. – И он решительно направился к высокой дубовой двери, разделявшей его и господина Крячко.

– Стойте, – вскочила секретарша. – Я сообщу.

Крячко сидел на стуле, развернувшись спиной к двери и смотрел в окно. Важная встреча? С синицей за окном? Когда зашел Макс, тот ловким движением, не свойственным его широкой фигуре, придвинулся к столу и принялся стучать ручкой по столешнице.

– Так, так, так, – расплылся он в улыбке, обнажавшей его широко поставленные зубы. – Не смел надеяться, что ты сам доставишь мою ласточку.

Макс сел напротив Крячко. Его взгляд исподлобья говорил о решительности и тихой ненависти. Он почесал большим пальцем щетину на подбородке и спокойно ответил:

– Нет. – Крячко слегка съежился в кресле. – Я пришел с предложением. – И тут глаза напротив Макса блеснули той же хитрецой, которую минуту назад он видел у девушки. Крячко слушал.

– Моя машина сейчас стоит в районе трех миллионов. Я предлагаю тебе четыре. Сегодня понедельник, деньги будут у тебя в воскресенье.

– Так не пойдет. Ты ставил машину, я ее выиграл. Мне не нужны деньги.

– Действительно? – переспросил Макс. – Разве это машина солидного мужчины? – Он хотел было сказать, что вложил в БМВ всю свою душу, что машина была для него всем, что ее подарил отец, и он никогда не сможет отдать ее. Но Крячко услышал другое. – Зачем она тебе? Ездить на работу? Ты же будешь выглядеть нелепо!

– Тебе не нужно волноваться об этом. Знаешь, в чем твоя проблема? Ты слишком часто думаешь за других и делаешь это мягко сказать не профессионально. Я должен ее забрать. Я делаю это лишь в обучающих целях. А тебе пора усвоить урок – карточный долг, всегда следует отдавать. Возможно, в следующий раз ты будешь умнее. Как знать?

– Как знать… – повторил за ним Макс. Он сидел, опустив голову вниз, не в силах смотреть в широкое обвисшее лицо Крячко. Потом стремительно поднялся и произнес. – Хорошо, если ты решил именно так, то пусть будет так. – У самого выхода он развернулся:

– Илья, – обратился он к нему, – ты ведь не так глуп и мстителен?

– Совсем нет, – пожал плечами Крячко.

– Я думаю, ты знаешь, у меня много друзей. Сейчас я оставлю эти ключи у твоей секретарши, а уже вечером машина будет в Новосибирске под другими номерами.

– Не забывай, и у меня есть друзья. – Он снова расплылся в улыбке. – И мне собственно плевать, да пусть машина хоть сгорит на следующий день. Моя цель другая – я лишь хочу научить тебя обращаться со своими словами и лучше следить за ставками. Не всегда тебе будет везти. Все ради тебя, – он развел руки в стороны мягким движением, говорящим о вселенской милости, и тяжелый перстень на его правой руке блеснул так ярко, что должно быть ослепил даже портрет президента, висящий на стене.

Макс развернулся и вышел, дверь осталась открытой. В приемной Крячко окликнул его:

– Деньги должны быть у меня в пятницу. – И захлопнул дверь. Все таки честь проиграла, хитрость и жажда наживы выиграли, ведь они выигрывают всегда?

Макс родился и вырос в доме на берегу в районе Академгородка. В городе не было места краше и роднее, чем лес, уплывающий вверх и обрыв с бурлящим Енисеем позади дома.

Снег еще кое-где лежал на склонах, но уже пахло весной. Уже хотелось снять шапку, расстегнуть куртку. И воздух был полон прозрачной свежести, которая бывает, лишь, когда снег тает под горячими солнечными лучами, и в душе маячит предчувствие лета и времени, когда все будет по-другому.

Он шел по узкой дорожке над обрывом, мимо пробегала парочка старичков в тренировочных костюмах времен СССР, неспешно проходили люди с собаками на поводках, которые гавкали в небо, тоже радуясь наступающей весне, и где-то вдали слышались резвые выкрики ребятни с детской площадки.

Петя стоял возле подъезда со стопкой листов в руке и карандашом за ухом, Женя сидела рядом на лавочке со скучающим видом. Летом она защищала диплом, и Петя помогал ей с написанием, он вдохновленно жестикулировал, глядя в распечатанные листы. Макс подошел, сел рядом с Женей и закурил. Петя, увидев его, бросил стопку на лавочку, и с горящими глазами, несвойственными ему спросил:

– Ну что?

– Что? Что? – передразнил его Макс. – Все.

– Был у него?

– Да.

– Ну что решили?

– Согласился.

Женя стукнула его по плечу.

– Ты расскажешь или нет?

– Нужно четыре миллиона.

– Четыре миллиона? – повторила Женя так, будто не верила в слова, которые произносила.

– Да.

Петя стоял с задумчивым видом, подперев подбородок рукой.

– Думаю, мы сможем собрать такие деньги, – сказал он, потом деловито убрав руки по сторонам, продолжил. – Запустим рассылку, оповестим всех, многие откликнуться, за неделю-две точно соберем, – заключил он, уже улыбаясь своей обычной улыбкой.

– Ну что ты такое несешь? – Макс продолжал сидеть. – Как ты себе представляешь, чтобы владелец двухэтажной квартиры и бэхи за три ляма, собирал деньги с простого народа?

– Ну не такой уж и простой народ, – вставила Женя.

– А что собственно такого? – ответил Петя. – Ты кормишь их и поишь, нет ничего предосудительного в том, что сейчас они помогут тебе.

Макс резко встал.

– Нет, бред же полнейший. Я не сделаю этого.

Это непреодолимое желание Макса поделиться с людьми всем, что он имел, исходило из чувства вины. Часто на его лице можно было прочесть сожаление и даже стыд, если речь заходила о его наследстве. Он будто хотел извиниться за то, что имеет.

– Тогда попроси у отца. – Предложила Женя.

– Еще одна. – Махнул рукой Макс. – Попроси у отца … – передразнил он ее, опустив голову, – как же мне просить? – … – да и не даст он.

– Ну, – протянул Петя, – тогда думать нечего. Просить не хочешь, у самого такой суммы нет… – Петя, будто сам боялся закончить предложение, – звони Сереге.

– Еще чего!

– А кто это? – спросила Женя, но ей никто не ответил.

Макс снова сел.

– Есть одна идея. – Начал он. – Мне предложили организовать игру. Очень большую игру.

– И сколько заплатят? – спросила Женя.

– Четыре миллиона.

– Какое-то странное совпадение. – Заметил Петя.

– Кто предлагает?

– Буйный.

– Ты из ума выжил? – возмутился Петя, лицо его покраснело, и стало похоже на только выкопанный клубень свежей картошки. Женя никогда не видела его таким, ей показалось забавным сходство, но она подавила смешок. – Он же мясник, гребанный псих.

– Никакой он не псих.

– Никакой он не псих? Он рубит людей на куски, а потом скармливает своим собакам.

– Да, брось ты. Ты вершишь в эти сказки? Это же тупой пиар, чтобы все его боялись.

Женя лишь однажды видела его на вечеринке в ресторане Суриков. Это был статный мужчина в костюме, явно сшитом по фигуре, и с уложенной копной черных волос. Франт не меньше. И обходителен. Он придержал дверь, когда она выходила.

– Нет, – резко сказал Петя. – Уж лучше, отдавай машину Крячко, чем ввязывайся в это.

– Ты издеваешься? Я лучше продам машину, но не допущу, чтобы его жирный зад касался моего кожаного сидения.

– Но ты хоть понимаешь, что уже не отмоешься от такого сотрудничества?

– Нет, не понимаю. И хватит драматизировать. Чем хуже Буйный такого же Крячко? Жирдяй ворует миллионы из краевого бюджета и законченный взяточник, а Буйный просто пытается выжить в этом мире.

– Петя прав. Он, надеюсь, не мясник и не психопат, но репутация у него хреновая.

– Ну почему, почему вы не можете поддержать меня? – Взгляд Макса просил о помощи, ему была важна поддержка и одобрение, как любому человеку, любившему находиться в центре внимания. – Для себя я уже все решил.

– Кем бы он ни был, он отрицательный персонаж в твоей истории. – Сказала Женя. – Зачем он тебе?

– Да с чего ты взяла? Вот Крячко, этот змей искуситель, вот кто реально отрицательный. А Буйный просто хочет помочь.

– Ты действительно думаешь, что он помогает тебе? – спросил Петя. – Он же затянет тебя на такое же дно, где и сам обитает. А ты не выберешься оттуда, потом не отмоешься.

– Хрень полная! Хватит. – Сказал Макс и ушел, так и не получив поддержки.

По дороге домой Женя думала, а собственно говоря, кто такой Буйный? Поговаривали, что свой бизнес он начинал с продажи арматуры и скупки цветных металлов. Воспитывался в детском доме, отчего всегда старался окружить себя людьми и заводить связи. Даже сам Миронов побаивался его, это говорило о многом. На правом берегу он был непререкаемым авторитетом. Женю даже несколько очаровывал романтически флер его натуры, будто он один из героев фильма Крестный отец.

Сама она выросла в районе под названием «Зеленая роща». Расположен он на востоке левого берега и был построен для работников кормящего город тогда еще КРАЗа. Бессменный пейзаж – Енисей и горы, а слева – высоченные трубы травящие город. Завод давал тысячам семей возможность к существованию, как, к примеру, семье Жене, но год за годом он вытягивал из людей жизненные силы, соки, он заражал кровь своим ядом, люди катастрофически быстро гибли от онкологии.

Дом, в котором она жила, был расположен на одном конце набережной, это была обычная кирпичная девятиэтажка, с десятками окон, уставившимися куда-то вдаль, а на другом конце набережной уже внизу обрыва у самой реки, стоял шикарнейший дом с закрученной будто у пирожного крышей. Дом этот принадлежал Александру Таранову, местному криминальному авторитету, именно он в 90-е забрал владения КРАЗа. Сейчас в доме никто не жил, он скорее был местной достопримечательностью. Таранов уже давно сидел в тюрьме. Компромата на него было предостаточно. Что бы ни говорили, но в городе его уважали. Она помнила, как жила их семья, когда КРАЗ был его. Она помнила, как много папа получал денег, какие огромные подарки он приносил на новый год, с каким размахом праздновался день металлурга и новый год. Когда Москва забрала КРАЗ, переименовала, зарплаты стали меньше, подарков уже не было, а ледяных скульптур на местной елке вместо 20-ти штук, осталось всего две. Город продолжал задыхаться ядом, но если раньше за это человеку платили, то теперь Москва показывала большой и жирный кукиш.

Конечно, она могла ошибаться, в детстве ведь всегда мороженое было вкуснее, и лето жарче. Она задумалась о том, почему личность Буйного вызывала в ней симпатию. Ведь он обычный бандит, наверняка убийца. Слова Макса о Буйном, не давали ей покоя. Его методы отличны от приемлемых в обществе, но разве он не более честный? Ведь все эти политики, разве кто-то из них хочет всеобщего блага? И те преступления, которые они совершают за ширмой правопорядка, не более ли страшные? Только месяц назад общество потрясла история об омских казармах, которые обрушились и погребли под собой двадцать восемнадцатилетних парней. Деньги, выделенные на ремонт здания, осели в кармане мэра города.

Глава 5.

Ночь была застывшей и неспокойной, черное небо без звезд, словно купол накрывало улицы, опустевшие дворы зловеще молчали, лишь ветер подергивал со скрипом сухие ветки. Старый каменный дом в шесть этажей, с арками и высокими потолками безразлично глядел на них черными окнами. И казалось, что в этой застывшей тишине затаилась опасность, она наползала размеренно и хитро, как серый дым от ближайшей ТЭЦ длинной узкой змейкой.