Читать книгу Будь моим сыном - Дарья Жаринова - Страница 1
ОглавлениеПусть всё пока остаётся так. Это всё равно единственный шанс. И она должна им воспользоваться.
Когда женщина остановила машину, на улице уже было темно. Впервые за много лет окружающий лес её не пугал. Накинув капюшон, она шагнула в темноту. Женщина шла уверенно, быстро, явно зная дорогу. Впереди показались большие ворота. Согнувшись, она пролезла под ними. Это было легко и привычно: она делала так не раз. Правда, уже в прошлой жизни.
От ворот, дальше в лес, шла широкая асфальтированная дорога. По ней женщина вышла к одноэтажному хозяйственному зданию. Собака, лежавшая у входа, никак не отреагировала на появление человека, она не была гостьей. Своя.
Женщина толкнула дверь и в нос ударила дикая вонь. Противный запах сигарет, протухшей еды, перегара и мочи пропитал всё вокруг. Ей было наплевать. Пройдя по запутанному коридору, она толкнула ещё одну дверь.
Посередине комнаты за столом сидел дряхлый старик в грязной одежде. Он сильно кашлял, опустив голову вниз.
– Привет, дядь Мить, – женщина вполголоса поприветствовала старика.
– Здравствуй, дочка, – он поднял на нее ярко-голубые глаза. – Пришла? Я ждал.
– Да. Мне нужна твоя помощь. И не только мне, – она замолчала, собираясь с силами. – Только не могу до конца понять друг ты мне или нет.
– Ты успокойся, дочка. Сейчас ты для меня ближе всех живых, да и мёртвых ближе. Помни это. Я знал, что ты за ней придёшь. Но запомни я не Иуда, я его не предаю, он монстр. Пусть его дела принесут тебе добро, может, и ему тогда что зачтется.
Он достал из-под подушки папку и протянул ей.
Рука дрогнула.
«Всё, назад дороги нет», – Мира выдохнула и прикрыла глаза.
Она протянула руку, взяла тонкую папку, открыла и пролистала. Снова закрыла глаза и выдохнула. В папке были документы и несколько десятков снимков. Но женщина не стала смотреть их все.
– Дядь, Мить, это ещё не всё. Сейчас я заберу папку, но потом передам с рабочими снова тебе, сюда. А ты должен будешь поехать в городок подальше и отправить их по адресу, который я тебе скажу. Я его пока сама не знаю. Ты найди там каких-нибудь алкашей, и постарайся, чтоб они тебя не запомнили, дай денег и отправь на почту. Только проконтролируй.
Она протянула старику телефон.
– Я позвоню тебе на этот телефон, и ты поедешь. Потом выкинь его. Затем тебе придётся пожить у меня на даче, пока я сама за тобой не приеду. Если через месяц не приеду, значит – всё.
– Я всё сделаю. Иди.
Она засунула папку в рюкзак и направилась к выходу.
– Дочка, – окликнул её старик, – Ты береги себя, дочка, и помни, он – монстр.
Потом он быстро перекрестил её и закашлял.
Домой она решила пока не возвращаться.
* * *
Машина остановилась возле главного бизнес-центра города. Женщина забежала внутрь и поднялась на девятый этаж. За столом в приёмной одного из офисов сидела улыбчивая девушка. «Елена» было прикреплено к её груди.
Мира старалась выглядеть спокойной:
– Лена, здравствуйте. Виктор Николаевич у себя?
– Добрый день. А вы записывались?
– Нет. Я только сегодня ночью собралась, – Мира хотела пошутить, но сейчас у нее не получалось. – Скажите, что меня зовут Ворошилова Мира. Мы раньше вместе работали. Думаю, он вспомнит. И скажите, что у меня есть важная информация.
В глазах Леночки читалось ярко выраженное недоумение, но не выполнить просьбу она не могла.
– Виктор Николаевич, – сказала она в трубку. – К вам Мира Ворошилова. Говорит, что вы должны помнить её по предыдущей работе. У нее важная информация для вас.
Дослушав начальника, она кивнула на кабинет. Мирослава быстро подошла к двери и с силой толкнула ее. Последние несколько дней у неё всё было быстро и резко. Она боялась.
В центре большого и просторного кабинета сидел её бывший начальник Виктор Николаевич Сазонов.
Он начинал свой путь в этот дорогой кабинет с директора провинциального Дома культуры. Затем – областное Министерство культуры, депутатство в Законодательном Собрании региона. Теперь, по сообщениям местных СМИ, он метил в кресло спикера Госдумы РФ. Предыдущий представитель области в Совете Федерации несколько недель назад помер от пьянки и обжорства. Так писали газеты. И когда Сазонов уже начал потирать руки, в гонку за спикерское кресло вступил глава города Иван Михайлович Егоров. Тот был политиком упёртым, с серьёзными покровителями и, как поговаривали в народе, жутким тираном.
Все эти скромные данные Мира почерпнула на страницах местных новостных порталов. Тогда картинка в её голове и сложилась.
Увидев её, хозяин кабинета сдержанно, но удивленно улыбнулся:
– Мира, здравствуй. Чему обязан такой встрече? Как твои дела?
– Виктор Николаевич, – оборвала она. – Давайте без напускных любезностей, ем по срочному делу. Слышала, в столицу хотите перебраться. Но пока вашим скромным мечтам не суждено сбыться. И всё дело в Егорове. Как вы назвали в одном из интервью, «самодуром»? Однако вы его боитесь, и ещё как боитесь. Все верно?
– Мирослава, прости, но я пока ничего не понимаю.
– Ладно вам, – она махнула ладонью. – Всё вы понимаете. Егоров вас раздражает, кулаки по нему чешутся, а ручки коротенькие, как у карлика. Вы пока, уважаемый Виктор Николаевич, политический карлик, но всё может резко поменяться. У меня есть то, что поможет вам избавиться от Егорова раз и навсегда. И путь открыт.
В глазах Сазонова читалось недоверие, надменность и жажда власти, вспыхнувшая в считанные секунды. Он был слабый, но амбициозный охотник.
– Как вам предложение? – нервы Миры были напряжены до красной зоны, ещё чуть-чуть и движок закипит, но она старалась держаться. Если проиграет сейчас, дальше что-то делать бесполезно. С другой стороны она понимала, что выглядит, как заигравшаяся в «Казаки-разбойники» пятиклашка.
– Что за бред ты несешь? Это смешно и нелепо. Ты простая… Кстати, где ты сейчас? – он спросил это, чтобы унять раздражение и хотя бы на время перевести тему.
– В школе. Учитель русского языка и литературы. Вот только давайте о моей карьере поговорим потом. Сейчас нам вообще не о чем разговаривать. Но скрыть того, что вам моё предложение крайне интересно, вы уже не смогли. Поэтому добавлю, что у меня в папке несколько десятков снимков и документы, – она постучала рукой по рюкзаку. – Стоит это всё 20 тысяч долларов. Выйдя отсюда, я пришлю вам один абзац с любой страницы документа и фрагмент снимка. И я постараюсь, чтобы вы всё поняли, но использовать не смогли. Это будет выборочная информация. Далее вы решите, нужно ли это вам. И если, да, то пришлите на эту почту, – Мира протянула ему небольшой лист, – сообщение с какой-нибудь афишей на выходные.
Она замолчала.
– Только интересные мероприятия, пожалуйста. Вдруг схожу, – она почувствовала, что зацепила его. – Но сначала я пойму, что вы согласны. Затем в течение семи дней, вы переведёте на карту 20 тысяч долларов, а я пришлю документы. Гарантий с моей стороны никаких. Но 20 тысяч не та сумма, чтобы ей не пожертвовать. Полученной информацией вы сможете распорядиться по своему усмотрению. Я пришлю подлинники.
– Мира, зачем тебе это всё? – голос собеседника стал серьёзнее. – Я сгнил не до конца. Уходи. То, что ты задумала слишком опасно. Зачем? И почему ко мне? Шантажируя его, ты могла бы получить в разы больше.
– Нет, – почти выкрикнула она. – Больше мне не надо. А к вам я пришла, потому что не до конца сгнили. В том случае, если информация вас не заинтересует, я, действительно, попытаюсь продать её Егорову. Мне нужны деньги в течение 10 дней. И я пойду хоть чёрта шантажировать. Если для этого мне понадобится кого-то убить – убью. Сейчас я уйду, а вы подумайте. Хорошо подумайте. Если решитесь, то напишите.
Мира встала и вышла. Она боялась услышать что-то в ответ. Если он откажется, всё рухнет. Она видела документы. Судя по ним, Егоров действительно монстр. И сунувшись к нему, она проживет недолго. Тогда Стасу уже никто не поможет.
20 августа 2018 года. Москва. РДКБ.
– Анатолий Васильевич, вам звонит Мирослава Ворошилова. Очень просила вас найти, что ей сказать? – В палату, где проводил осмотр доктор Ремпель, заглянула медсестра.
– Спасибо, Ольга Владимировна, – он коротко кивнул. – Скажите, пусть подождёт, я скоро подойду. И помягче с ней, хорошо? Поделикатнее.
Врач торопливо закончил обход. Эта странная женщина вызывала в нём преклонение и желание помочь. Помочь ей и её сыну. Это она так его называла. Хотя сыном он ей не был. У них разница в возрасте не больше 10 лет. Мирослава Ворошилова и Стас Богушевский. Самые странные его пациенты.
Доктор Ремпель вошёл в свой просторный кабинет.
– Здравствуй, Мир, – она услышала в трубке сильный успокаивающий голос.
– Анатолий Васильевич, доброе утро. Я почти нашла деньги. Через неделю у меня должно быть 20 тысяч. Правда, денег хватит только на операцию и клинику. Но я буду искать ещё. Успею машину продать. Это ещё тысяч 200 рублей. Этого хватит?
– Да, сполна, – доктор своим истинно мужским чутьём понял, что она ввязалась в какое-то неприятное дело. – Мира, какой ценой?
– Я пока сама не знаю. Единственное, что известно точно, я вряд ли смогу привезти его к вам сама. Через некоторое время я уеду из города. Могу я снова попросить о помощи? – разговаривая с этим взрослым мужчиной, она чувствовала себя в безопасности, поэтому силы покинули её и голос дрогнул.
– Ты можешь просить меня о чём угодно. Сделаю всё, что смогу, – она же, наоборот, наполняла его уверенностью и смелостью.
– Анатолий Васильевич, я договорюсь с проводником и посажу Стаса на поезд до Москвы. Вы могли бы встретить его на вокзале и разместить в больнице, потому что больше негде.
– Об этом можешь даже не думать. Стасу будет лучше у меня дома. Я всё равно живу один и постоянно на работе. Там комфортно и безопасно.
– Спасибо вам, – в этом спасибо была вся честность материнской любви.
Она продолжила:
– Затем в течение недели я постараюсь тоже приехать. Если же…, – долгая пауза. Мира думала. – Если что-то пойдет не так… я не знаю, что тогда.
– Мирослава, послушай. Я сделаю всё, что будет зависеть от меня. Но, к сожалению, денег таких у меня нет.
– Спасибо. Когда я соберу деньги, переведу их вам на карту. Расскажите мне, что потом?
– Мы ещё раз проведём обследование. Я свяжусь с однокашником, практикующим в Израиле, и будем ждать вызов. А там только ехать и верить.
– Хорошо, я поняла.
– Мир, присылай парня, а дальше я всё сделаю сам.
– Анатолий Васильевич, мне неудобно, но, скорее всего, я не смогу отблагодарить вас.
– Сделай меня его крёстным отцом.
Положив трубку, доктор Ремпель откинулся в кресле и глубоко затянулся сигаретой. Делал он это в исключительных случаях и похоже сейчас был такой.
«Мне уже 52, но, кроме работы, у меня никого и ничего нет. Квартира в Москве, машина, благодарные пациенты… Ничего… И тут судьба зачем-то подсовывает мне этих двух: 15-летний пацан со смертельным диагнозом, каких сотни в больнице, и провинциальная 25-летняя учительница, которая чёрт знает во что ввязалась, чтобы собрать деньги на его лечение. Цинично, но это шанс прожить жизнь не зря», – думал Ремпель, выпуская тугую струю дума.
Размышления его были слишком тяжёлыми, чтобы продолжать их долго. Решение проблемы начало приходить как-то спонтанно и разрозненно, никакого конкретного плана у Анатолия Васильевича не было.
В дверь его кабинета постучали.
– Да, – крикнул он.
В кабинет вошла и присела на диван его ассистентка Кира.
– Толь, коньячку выпьем? – она смотрела на него прямо и устало. – Тяжёлое дежурство, сил, ну, просто нет.
Это было не совсем так: дежурство тяжёлое, но они здесь все такие. А вот проработав с ним много лет, она точно знала, что курить в кабинете без особого повода он не будет.
– Кир, я за рулём.
А она уже разливала коньяк по бокалам:
– Да ладно, я вызову тебе такси.
Кира Георгиевна Стоцкая была обыкновенно красива. В свои 50 она выглядела не девочкой, но сексуальной моложавой женщиной: густые светлые волосы до плеч, идеальной формы брови, жемчужно-серые блестящие глаза и улыбка, оголяющая зубы. Они работали вместе лет 20. Точно он и не помнил. Оказывается, он вообще ничего не помнил о своей жизни. Только пациенты, диагнозы и дорога от больницы до дома. А когда-то в молодости у него даже была жена.
Он поднял взгляд на Киру, и почему-то его единственным желанием в этот момент было засунуть пальцы в её волосы и узнать, как они пахнут. Он был уверен, что они восхитительно и очень по-домашнему пахнут.
«О чём ты думаешь, дурак. Это ж Кира. Надёжная, родная Кира».
– Кир, знаешь, у меня будет к тебе одна странная просьба, – он смотрел на нее, но взгляд был расфокусирован, – даже не знаю, как тебе объяснить.
– Слушай, ты давай ничего не придумывай и не ври. Скажи, что надо, и я сделаю, – годы работы научили доверять ему и делать всё, о чем попросит. Но до этого момента ничего не просил.
– Мне нужен отпуск. Я не знаю, как его взять, – он никогда не был в отпуске, – Я поеду за Стасом Богушевским. Помнишь? – она кивнула. – Потом тебе придется пожить с нами. Его же надо кормить. И вообще… – Ремпель разозлился и даже стукнул ладонью по столешнице. Потом успокоился и тихо спросил, – Ты поживешь с нами?
– Поживу, Толь.
– Я позвоню тебе, когда будем подъезжать к Москве.
– Я поняла. С завтрашнего дня ты в отпуске.
* * *
– Привет, мой странный улыбчивый друг. Ты дома? – Мирослава была рада ему позвонить.
– Привет, мой мир, – в трубке звучал голос из студенческой молодости.
Севастиан, как его называли в кругах местных художников с ударением на первую «а», снова был безнадежно не в себе.
– Сева, сукин ты сын, обещал же завязать, – они были знакомы с первого курса филфака. – Ладно, твоё дело. Мне нужны интернет, ноутбук и кофе.
– Мой мир, если ты посетишь мой дом, то его озарит самое яркое и тёплое солнце.
– Сева, – серьёзно повторила она. – Ты бы реально прекращал, так и отъехать недолго.
– Нет, мой мир, я есть искусство, а подлинное искусство – бессмертно.
«Ладно, сейчас даже хорошо, что он не различает действительность и свой космос», – этого она вслух не сказала.
– Я сейчас заеду.
Мирослава завела машину и поехала в старый город.
Знакомый дом. Столько здесь было выпито в студенческие годы. Самые лучшие годы. Дверь не заперта. Ах да, искусство не может жить взаперти. Она толкнула ее и сразу почувствовала терпкий и сладкий запах масляных красок, который тогда ненавидела. Навстречу ей вышел Всеволод Залески. И, как ни странно, это была его настоящая фамилия. Родители Севы были какими-то путешественниками, и когда ему исполнилось три года, отбыли в очередное плавание, да так и не вернулись. Но живы они были до сих пор. Вроде бы. Об этом рассказывала его бабушка, которая занималась воспитанием внука. Ещё несколько лет назад она питала надежды, что между внуком-художником и отличницей Мирославой Ворошиловой будет бурный и продолжительный роман, но, его не случилось.
– Что я вижу! На пороге моей скромной обители появился весь мир, – Сева трепетно по-дружески прижал гостью к груди.
– Сев, ты прости, я не в гости. У меня небольшие неприятности. Нужен покой, интернет и немного кофе с корицей, если есть, – перечислила Мира, когда первый поток Севиной нежности немного схлынул.
– Для тебя, мой мир, я бы даже вышел в застенную жизнь и купил это. Но к моей радости, всё и так есть.
Он провёл её в просторную тёмную гостиную.
– Ноутбук, – он показал на стол. – Кофе сварю и позову тебя.
Как только он вышел в кухню, Мира открыла ноутбук и почту. Несколько непрочитанных писем. Десять секунд. Страница всё никак не открывается. Ещё несколько секунд. Флешка с документами, которые она заранее отсканировала, лежала в кармане.
Она хотела написать письмо с электронной почты хозяина, но потом решила, что подставлять его будет подло. Неизвестно, чем всё закончится.
Несколько кликов мышкой и письмо с фрагментами документов отправляется Сазонову. Процесс запущен. Дальше только ждать.
Она оторвалась от монитора и почувствовала, как по огромному мрачному дому разливается успокаивающий запах кофе. Она почувствовала, как приятель добавил в турку корицы. Запах распространился по всем комнатам. И ей захотелось остаться в этом доме, потрепаться с Севой, а вечером собрать старую гвардию и напиться. Но кнопку «Отправить» она уже нажала.
«Что же ты, Мира, делаешь? Знаешь же, что кишка тонка, знаешь, что испугаешься и дашь заднюю, когда у парня только появится надежда», – эти слова она повторяла себе уже не в первый раз, но что-то помогало ей не отступать.
– Мой Мир, кофе подать сюда или пройдёшь в столовую, – хозяин дома заглянул в комнату.
– Да, Сев, сейчас иду.
Мира вошла в кухню и с ногами залезла на высокий дубовый табурет. Она всегда так делала. Но из коридора раздалась мелодия её телефона. Мирослава спрыгнула и побежала за ним – надеялась, что это был Стас. Она звонила ему весь день, но он не брал трубку.
Это был он:
– Алло, Стас. Я целый день тебе звоню. Ты почему трубку не брал? Так нельзя, Стас, – всё это она почти простонала в трубку.
– Мир, я только увидел пропущенные. Извини, после школы на тренировку пошёл. Не слышал, – он не оправдывался, а просто и спокойно объяснял. Такой он был всегда, несмотря на свои 15 лет.
– Ты же обещал! Ты обещал, что не будешь тренироваться.
– Мир, не кричи. Тошно дома. Всё давит. Не могу я там. И я почти не занимался, сил сегодня совсем нет, просто сидел с ребятами.
Ей стало стыдно:
– Извини, не буду больше кричать. Стас, нам надо встретиться. Срочно.
– Всё нормально? – он только сейчас обратил внимание на её растерянный голос.
– Да, всё хорошо. Просто надо поговорить.
Они договорились, где встретятся, и она сбросила звонок.
Мирослава решила, что кофе подождёт, и вернулась к ноутбуку. В ящике висело одно непрочитанное письмо, остальные она удалила. В письме приглашение на спектакль местного театр. Постановку она видела. Заканчивалась она хорошо.
Мира судорожно начала соображать, что же делать дальше. Где-то в глубине души она надеялась, что Сазонов откажется. Но что тогда?
В комнату снова заглянул Сева. На этот раз он был раздражён:
– Мир, что за беготня. Кофе остывает, а холодный кофе, как холодная яичница, – редкостная гадость. Придётся новый варить.
– Севочка, дорогой, прости. Не надо новый. Мне, к сожалению, пора.
– Как? Я думал, мы хоть поговорим, тысячу лет тебя не видел.
– Нет, прости, надо ехать. Дела. Давай в следующий раз. Торжественно клянусь, что навещу тебя снова.
– Ладно, – он приобнял её и чмокнул в щёку. – Злиться на тебя всё равно не могу. Приезжай, я буду ждать.
Она села в машину и задумалась. В первую очередь надо уговорить Стаса поехать в Москву на обследование, а затем в Израиль на операцию.
15 июля 2016 года.
Автобус с детьми остановился около разукрашенных ворот. Каждое лето Мирослава Игоревна Ворошилова проводила своё лето здесь. И в автобусе сейчас находился её новый отряд. Она любила детей, любила сумасшедший ритм лагерной жизни, тёплые ночные посиделки с гитарой и воспитателями в актовом зале.
Но только в этот раз она приехала прощаться. С родной и любимой «Радугой». Нет, какой-то определённой причины не было. Просто она это чувствовала. Эта смена станет последней и она уж больше никогда сюда не вернётся.
Пока Мирослава в предвкушении смотрела вглубь территории, дети начали вырываться из автобуса. Воцарился хаос. Парни рвались первыми, но огромные девичьи чемоданы, стоявшие в проходе, не пускали их. Мальчики пинали чемоданы, девочки на них кричали.
«Всё, Мирослава Игоревна, понеслась. Но каждый год ты сама этого хочешь», – она усмехнулась про себя.
– Так, все сели на места, – уверенно начала молодая воспитательница. – Пока не проведём перекличку, никто не выйдет. Я называю фамилию, вы берете вещи и выходите. Спокойно встаете около автобуса. Дальше идти никуда не надо, ждёте весь отряд. Всё ясно? – дети в ответ недовольно загалдели, но остались на своих местах.
Она начала перекличку. Из автобуса вышли почти все. На листе оставалась всего одна фамилия, написанная почему-то не в алфавитном порядке, а отдельно ручкой: Богушевский Станислав.
«Большое будущее должно быть у человека с такой фамилией», – подумала она.
Когда весь отряд оказался на улице, Мира начала вытаскивать и свои вещи. Однако для неё чемодан оказался неподъёмным: в автобус его затаскивал отец.
Заметив её мучения, от толпы галдящих подростков отделился парень с удивительно улыбчивыми глазами:
– Мирослава Игоревна, давайте помогу, – он слегка отодвинул её в сторону и взял чемодан. – Какой тяжёлый, как же вы его в автобус запёрли? – он опустил багаж на землю и протянул Мире руку. – Стас.
– Мирослава Игоревна, – Мира некрепко ответила на рукопожатие. – Спасибо, Стас, что помог.
Он улыбался.
Так завязалась их дружба. А спустя неделю, он в первый раз чуть не умер у нее на руках.
В корпусе, где они жили, было очень жарко. Четвертый этаж – мансарда. Стас жил в комнате с двумя близнецами, мама которых строго настрого запретила открывать окна, чтобы «мальчики», по 80 килограммов весом, не простудились на сквозняке. Мира и думала, что это произошло от духоты. Перед тихим часом в ее воспитательскую комнату без стука влетел один из близнецов:
– Мирослава Игоревна, там Стас… Стас это… Он упал. Он не дышит, – кричал подросток.
Мира оттолкнула воспитанника и бросилась к ним в комнату. Стас сидел на полу, спиной к кровати. Его голова была запрокинута назад. Лицо бледное. На первый взгляд жизнь, действительно, отсутствовала. В комнате собирался народ.
– Все вон, – заорала Мирослава. – Близнецы быстро открыли окно и тоже вышли. За медсестрой бегом.
– Никита уже убежал за врачами, – откликнулся кто-то из коридора.
Мирослава действовала инстинктивно, никаких основ первой медицинской помощи она не знала, хотя что-то где-то про медпомощь и рассказывали. Челюсти Стаса были крепко сжаты. Она пальцами разжала зубы. Язык был запрокинут в горло. Придерживая голову одной рукой, указательным пальцам Мирослава достала его, а большим зафиксировала в обычном положении.
– Дыши, мой хороший, дыши.
И он сделал отрывистый свистящий вдох. Но глаза не открыл.
– Давай, Стас, дыши, только дыши, – по ее щекам потекли слезы.
И он дышал.
Через несколько секунд в комнату забежали врач и медсестра. Они велели двум мальчикам положить Стаса на кровать. Потом из комнаты выгнали даже Мирославу. Через несколько минут на этаж поднялись два физрука с носилками. Стаса, немного порозовевшего, но все еще с закрытыми глазами, переложили на носилки и отнесли в медпункт. Мира осталась около входа, внутрь ее не пустили. У медицинского корпуса собрались некоторые воспитатели. Мира не слышала, что ей говорили. Она тряслась. ИЗ города приехала «скорая». Когда врачи вошли в медпункт, из единственной палаты раздался визг. Потом Стас рассказал ей, что тогда пришел в себя и закричал от страшной боли. Его увезли в больницу, но уже через три дня он вернулся в лагерь.
Потом, в родительский день, когда к доброму, общительному и смертельно больному Стасу Богушевскому никто не приехал, он все ей рассказал. Рассказал историю своей короткой 15-летней жизни.
Каждое утро он открывал глаза и видел обои, клоками свисающие со стен, чувствовал тошнотворный запах сигарет, перегара и грязных тел. В соседней комнате спала его в стельку пьяная мать. Каждый день, собираясь в школу, он видел, как она валяется на полу, иногда одна, иногда в окружении таких же бесполых существ.
И так всю жизнь. Раз пять она приходила в себя, стояла на коленях, просила прощения, несколько дней не пила, а потом всё сначала.
Её давно лишили родительских прав. Стаса несколько раз забирали в приют. А когда он сбежал из детдома в четырнадцатый раз, полицейские и социальные службы закрыли на это глаза. Тем более учился он хорошо, а всё свободное время занимался карате. Жил Стас на государственную пенсию размером в шесть тысяч рублей. Но ему хватало, чтобы прокормить себя и мать. Когда он был поменьше, мать умудрялась воровать у него деньги, но теперь это было исключено.
Еще в его жизни была Надежда Александровна. Женщина, которую приставила соцзащита следить за его жизнью. Но Стас быстро договорился с ней о мирном существовании, и виделись они раза два в месяц.
Готовить он научился в пять лет, ведь чем-то надо было кормить пьяную мать. Сам Стас ел в школе. Этого почти хватало на день. Хотя и дома можно было что-то перехватить: хлеб и чёрные макароны у него были всегда. Мать он бросить не мог.
За 15 лет Стас был счастлив лишь однажды. Мама не пила 12 дней.
Тогда пожилая соседка в очередной раз занесла им картошку и какие-то овощи. Такое случалось часто. Клавдии Ивановне было 74 года. Два раза в месяц к ней приезжал сын и привозил продукты, ими она делилась со Стасом.
Картошке мальчик обрадовался и сразу решил её сварить – поесть самому и накормить мать. В пять лет он уже уверенно держал нож.
Наложив картошку в глубокую алюминиевую чашку, он взял нож и стал е чистить. Когда картофелин оставалось совсем чуть-чуть, нож выскользнул из уставших детских рук и порезал ладонь. Мальчик испугался, начал кричать, кровь текла быстро, и он не знал, что делать. Стас выбежал в зал, где в беспамятстве валялась его мать. Она подняла мутный взгляд на ребенка, и какая-то сила толкнула её к нему. Женщина затащила мальчика в ванную, включила холодную воду. Когда кровь перестала идти, она зажала рану грязным полотенцем, обняла Стаса и заплакала.
Обнявшись, они просидели на полу час. Его, пятилетнего Стаса, мама обнимала тогда первый раз. Сам случай он помнил смутно, а вот детское абсолютно безграничное ощущение чуда, запомнил на всю жизнь.
Потом Стас начал засыпать. Женщина на руках отнесла его в кровать. Всю ночь она провела рядом с сыном, а утром Стаса на завтрак ждала варёная картошка и чай с сахаром.
Ничего вкуснее нескольких варёных картошин и сладкого чая Стас не пробовал. Нет, баба Клава угощала его конфетами и мороженым, но мама…
Так было 12 дней: мама обнимала его, просила прощения, варила картошку и делала чай. А в один из дней даже дала три конфетки, которые попросила у соседки. А потом снова запила.
На фоне тех счастливых дней, всё, что происходило дальше, было ещё страшнее.
Стасу исполнилось семь. В садике ему сказали, что осенью он пойдёт в первый класс. Все лето он ходил с баб Клавой на дачу, помогал ей по огороду. К сентябрю она купила ему дешёвенькую, но белую рубашку, и погладила брюки, которые остались от внука. Эти брюки она неделю подгоняла под Стаса. Он был очень худой и невысокий, в отличие от упитанного внука. Портфель, тетрадки и ручки ему подарили в садике. Он ждал 1 сентября и верил, что со школой изменится жизнь.
Когда Стас вернулся от соседки, после последней примерки, дом уже был полон пьяных гостей. Они не обратили на мальчика внимания, только мать промычала что-то похожее на «сынок». Он быстро прошмыгнул в свою комнату и постарался уснуть. Завтра у него был сложный день, надо выспаться. Уснуть он не мог, а пьяная компания орала всё громче и громче.
Наконец, он решился. Вышел в зал и тоненьким голосом попросил их разговаривать потише. Что произошло дальше, он не понял. Его просто отбросило назад, как во время взрыва. Оказалось, это стеклянная бутылка. Один из приятелей матери бросил её прямо в лицо мальчику. Из брови потекла кровь. Глаза смотрели через красную пелену. Боль пронзила маленькое тельце, а страх душу. На несколько секунд ему показалось, что один глаз перестал видеть, он потёр его кулачком. Нет, просто кровь. Стас побежал в ванную, умылся и тихонько, по стеночке, вернулся в комнату. Внимания на него никто не обратил.
А ещё чуть позже Стас рассказал Мире, что болеет. Болеет сильно. Местные врачи лишь разводили руками и говорили, что нужна дорогая операция и, скорее всего, за границей. Ему было 15 лет. Денег на лечение не было. И он решил жить как обычный здоровый человек, жить, сколько ему отмерено. Пусть недолго, но жить, не боясь смерти, жить, как будто впереди счастье.
В 15 лет смертельно больной парень, принял решение жить счастливо.
После смены, когда они вернулись в город, Мира захотела встретиться с его матерью, посмотреть ей в глаза. Чтобы не ставить в неловкое положение Стаса, она пошла к ней, когда он был на тренировке. До конца Мирослава не понимала, зачем делает это. Чего она хочет от женщины, которая превратила в ад жизнь собственного ребёнка? Она хотела как-то исправить всё, пробудить в ней совесть, убедить? Нет. По большому счёту она смалодушничала: надеялась, что всё окажется неправдой или хотя бы преувеличением.
Всю дорогу до его дома, она раздумывала, что скажет матери своего воспитанника.
Но дверь ей никто не открыл. Мира звонила несколько раз. Без толку. Она уже собралась уходить, когда открылась дверь квартиры напротив:
– Вы из опеки? – спросила у неё маленькая старушка с добрыми глазами. На голове у неё, как и положено среди добрых бабушек, был повязан голубой платочек, под который она сухонькой ручкой заправляла выбившуюся седую прядь.
– Нет, я из школы, – и Мира не врала, она действительно работала в школе. – Вот хотела поговорить с матерью Стаса Богушевского, но она дверь не открывает, наверное, дома нет.
