Читать книгу Туман над призрачной горой - Дарья Олесова - Страница 1

Пролог

1343 год третьей эпохи по летоисчислению Эрмемари

Осеннее небо над Эрмемари затянулось серой пеленой. С ночи моросил ледяной дождь, а ближе к полудню посыпались крупные хлопья снега. Настоящие заморозки ещё не наступили, но мрачная погода напоминала о скором приближении зимы.

Лишь к вечеру небо очистилось – резкие порывы ветра раскидали угрюмые тучи, открыв взорам жителей королевства сияющие луны. «Не иначе как сам Анреншен постарался», – молвили люди и отправлялись спать со спокойной душой, зная, что их сон будет оберегать сам владыка мира.

С наступлением ночи жизнь в королевстве замирала – на витиеватых улочках нельзя было встретить ни души. Таков древний порядок, установленный великим Анреншеном. Только часовые лениво прогуливались по городу и, поёживаясь от холода, брюзжали на пронзительный горный ветер, строгих командиров и на бессмысленность подобных обходов. Иные солдаты бросались в пространные рассуждения о том, что, находясь на улице в запретный час, и сами становились нарушителями. Но их оробевшие напарники быстро одёргивали горе-мыслителей: «Мы на особом положении. Владыка знает, что мы никогда не нарушили бы запрет просто так. Он не направит гнев против своих же слуг».

Два ока Анреншена – Белая и Алая Луны, освещали извилистые тропинки парка, раскинутого между королевским замком и храмом. На траве и ветвях аккуратно подстриженных кустарников искрились снежинки. В другое время жрица обязательно остановилась бы, чтобы полюбоваться столь чудесной картиной, но в этот раз она слишком торопилась. Осмотревшись по сторонам, она свернула с главной аллеи на заросшую травой дорожку, не обращая внимания на живописные пейзажи вокруг.

Некоторые деревья уже успели сбросить листву – их голые ветви отбрасывали причудливые жутковатые тени, отчего по венам растекался суеверный страх. Жрица ускорила шаг: нужно как можно скорее добраться до тайника. Мужество, с которым она начала свой путь, постепенно ослабевало. Каждой клеточкой тела ощущала она гнев Анреншена, чувствовала на себе пристальный взгляд владыки. Безусловно, отец был в курсе всех греховных мыслей своей заблудшей дочери; знал он и о уготовленном ею предательстве. И всё же она не могла и не хотела отступать.

Укутавшись плотнее в алый плащ и накинув капюшон, словно это могло скрыть от божьих глаз, жрица продолжила путь, осторожно ступая по скользкой тропинке, уводившей вглубь парка. Лёгкие туфли, как и тонкая накидка не подходили для сырой погоды – ноги быстро промокли, да и плащ не спасал от холода.

Ещё один поворот, и цель наконец достигнута: жрица подошла к старой полуразрушенной беседке, обвитой узловатыми стеблями дикого сулуми; в очередной раз прислушалась к ночной тишине; убедилась, что за ней никто не следил, и скрылась за каскадом нежно-зелёных лоз.

Внутри беседки было темно: даже лунный свет, проникавший сквозь полуразрушенную крышу, не мог разогнать зловещую тьму, царившую внутри. Жрица в нерешительности стояла около входа, страшась пройти дальше, и, лишь когда глаза привыкли к темноте, робкими шагами направилась к дальней стене и опустилась на колени рядом с гранитной скамьёй – каменный пол тут же обжёг холодом, и по телу пробежала неприятная дрожь.

Желая поскорее исполнить задуманное и вернуться в свои покои, жрица приступила к делу. Пару лет назад, играя в этой беседке, она случайно обнаружила, что один из камней выпадал, стоило нажать на него посильнее. С тех пор это место стало её личным тайником, хотя воспользоваться им ещё ни разу не доводилось. В темноте нужный камень пришлось искать наощупь: третий ряд снизу, четвёртый от левого края. Вся стена заросла мхом и была покрыта липкой паутиной. Дотронувшись до противных серебряных нитей, жрица невольно отдёрнула руку – жутких букашек, что плели эти сети, она никогда не любила. Она стряхнула паутину и, поборов брезгливость, попыталась вытащить нужный камень. Но тот никак не поддавался. Замёрзшая и напуганная, жрица начинала терять терпение. В тщетных попытках вытянуть кирпичик из плена каменной кладки она сломала ноготь и вскрикнула от боли. С досадой приложила раненный палец к губам и с замиранием сердца прислушалась. Но снаружи не раздавалось ни звука, и она продолжила работу.

Наконец камень поддался; тогда жрица достала из-за ворота натроко1 листы пожелтевшей бумаги, положила их в углубление в стене и вернула камень на место. Она выполнила то, зачем пришла, но уходить не торопилась, вновь и вновь проверяя, надёжно ли замаскирован тайник. В конце концов, убедившись, что всё в порядке, жрица поднялась на ноги, отряхнула руки и вышла на улицу.

Казалось, похолодало ещё сильнее, и она закуталась в плащ, в тщетной надежде согреться. Её сестра сейчас, скорее всего, безмятежно спала в своих покоях. При мысли об уютной комнате и тёплом одеяле внезапно навалилась огромная усталость. Завтра. Она обязательно расскажет обо всём сестре, покажет найденные бумаги, и вместе они решат, как поступить. Но всё это завтра, а пока хотелось только спать и ничего больше.

До храма можно было дойти никем незамеченной по ближайшей тропинке, которой никто не пользовался. Идти было недолго, и жрица позволила себе задержаться у клумбы с любимыми флорами, не увядавшими до поздней осени. Она дотронулась до одного из ярко-синих бутонов и ощутила кончиками пальцев приятный бархат лепестков. Но, залюбовавшись цветами, утратила бдительность, осознав это слишком поздно.

– Кто здесь?

Раздавшийся голос был звонким и взволнованным. Объятая страхом, жрица замерла на месте. Сердце затрепыхалось в груди, словно пойманная в клетку птица. Наконец, сделав усилие, она обернулась и увидела перед собой молодого солдата – на вид не старше лет шестнадцати, скорее всего, недавний выпускник Королевской Академии.

– Вы не признали меня, храбрый страж? – спросила жрица, с трудом скрывая дрожь в голосе.

Часовой ответил не сразу. Когда же юноша понял, кто стоял перед ним, то поспешно отдёрнул руку от меча, который собирался обнажить, и преклонил колено.

– Кси-атуа-ноэ2! Смиренно прошу прощения. Я не ожидал увидеть вас здесь, – запинаясь, сказал он. – Но что вы делаете в парке в столь поздний час? Разве это не запрещено?

Хотя часовой был прав, его замечание задело жрицу. Юноша же, не то заметив недовольство в её взгляде, не то просто осознав, как грубо прозвучал вопрос, виновато потупился. И всё же, надо было придумать отговорку, ведь даже дочерям Анреншена – нет, особенно им – не дозволялись ночные прогулки. Но в голову, как назло, не приходило ни одной дельной мысли.

– Владыка расчистил небо, чтобы наблюдать за своими слугами, – выпалила она фразу, услышанную от кого-то в храме. Прозвучало глупо, но всё лучше, чем промолчать.

– Хвала Анреншену, – машинально ответил часовой.

– Я подумала, что отец хотел поговорить со мной.

Ей показалось, что алая луна на миг стала ярче. Неужели Анреншен злился? Но могло ли это быть правдой, ведь…

– Простите, что потревожил вас, кси-атуа-ноэ, – виновато произнёс солдат. Юноша выглядел смущённым, и его робость придала жрице уверенности.

– Не беспокойтесь, – ответила она, расправив плечи; голос зазвучал ровнее. – Я уже собиралась возвращаться в храм. Можете меня не провожать: я хорошо знаю дорогу, – поспешно добавила она, испугавшись, что часовой захочет сопроводить её.

Юноша вскочил с колен и неуклюже поклонился, но не торопился продолжать обход. Жрице даже показалось, что наглец рассматривал её с нескрываемым любопытством. Ей захотелось осадить грубияна, но усталость брала своё – глубоко вздохнув, она подавила негодование и неспешным шагом, чтобы не вызвать лишних подозрений, направилась к храму.

– Вон она! Держите её!

Тишину пронзили громкие крики и топот тяжёлых сапог. Жрица оглянулась: в её сторону неслась толпа солдат и монахов, и даже сам верховный жрец пытался поспеть за этой ватагой.

Она бросила взгляд на стоявшего рядом часового – тот, судя по всему, был ошарашен развернувшейся перед ним картиной. Воспользовавшись его замешательством, жрица юркнула в темноту парка – о возвращении в храм теперь не могло идти и речи.

– Что стоишь, как истукан? – рявкнул кто-то. – Догоняй её!

– Но… Но это же кси-атуа…

– Это приказ! Выполнять!

– Е-есть!

Она старалась держаться как можно дальше от главной аллеи, пытаясь спрятаться от преследователей. Но до единственного убежища – заброшенной беседки, было слишком далеко. По́лы длинной накидки постоянно цеплялись за ветки деревьев, и каждый раз сердце замирало от ужаса.

Жрица плутала в лабиринте тропинок, пока не оказалась на склоне Чар – единственном месте в парке, а может и во всём королевстве, не защищённом мощными каменными стенами. Во время прогулок она всегда обходила его стороной – даже на большом расстоянии от обрыва веяло опасностью. Она хотела скорее уйти от пугавшей пропасти, но вдруг услышала мужской голос:

– Кси-атуа-ноэ, пожалуйста, пойдёмте со мной.

Запыхавшийся молодой монах медленно приближался к ней, протягивая руку.

– Никуда я с вами не пойду! – Она сделала пару шагов назад и в ужасе замерла: слишком близко к краю обрыва.

Монах тоже остановился.

– Я нашел кси-атуа! – не сводя с неё взгляда, громко крикнул он соратникам.

Её затрясло от страха. Бежать некуда, её отведут к тар-атуа3, и лишь Анреншен знает, какое наказание придумает верховный жрец.

Вскоре подоспели и остальные, окружив со всех сторон. Раскрасневшийся от бега тар-атуа бесцеремонно растолкал мужчин в рясах и латах и вышел вперёд.

– У вас есть то, что вам не принадлежит, кси-атуа-ноэ, – сердито заявил он. – Верните то, что взяли без спросу, и мы забудем это пренеприятнейшее недоразумение.

– Нет, – тихо, но уверено произнесла она.

– Обещаю, мы во всём разберемся, – улыбнулся жрец, но от его улыбки веяло холодом и фальшью. – Даю слово тар-атуа. Или для вас это уже ничего не значит?

– Я вам не верю! – замотала головой жрица. Она попятилась назад и, поскользнувшись на сырой земле, едва не потеряла равновесие – в толпе кто-то ахнул.

Глаза тар-атуа полыхнули гневом.

– У тебя нет выхода, девчонка! Ты обязана мне подчиниться!

Подчиниться? Она, кси-атуа, должна подчиниться тар-атуа? Дочь самого владыки мира должна делать то, что велит какой-то слуга? Нет. Она не собиралась уступать этому напыщенному болвану, которого презирала столько лет.

Гнев смешался со страхом и придал сил и уверенности. Если бы только удалось проскочить между тем толстым монахом слева и неповоротливым жрецом…Жрица приготовилась бежать, но тут один из солдат кинулся к ней, то ли не выдержав напряжения, то ли следуя чьему-то приказу. Она попыталась увернуться и отскочила в сторону, но, сделав неосторожный шаг, оступилась. Земля ушла из-под ног; исказившиеся в гримасах ужаса лица мужчин стремительно отдалялись и становились всё меньше и меньше. Странно, но сама она больше не чувствовала страха – только грусть.

«Прости, я подвела тебя, – мысленно обратилась жрица к сестре, прежде чем тьма поглотила её навсегда. – Надеюсь, ты справишься без меня».

Глава 1

1344 год Третьей Эпохи по летоисчислению Эрмемари

В неподвижном воздухе отчётливо разносились удары гонга, оповещая горожан о том, что двери храма Анреншена закрывались до утра. Калиса с нетерпением ждала этого времени: день выдался тяжелым, и она мечтала лишь о том, чтобы скорее остаться одной и отдохнуть. Но окружавшие её суми не давали насладиться одиночеством. Служанки что-то оживленно обсуждали, снуя по комнате, словно пчёлки. Они помогли Калисе принять ванну и подготовиться ко сну.

Обычно Калиса прислушивалась к разговорам девушек: ей было интересно узнать, что происходило за стенами храма, который она никогда не покидала, но сегодня хихиканье суми раздражало.

– Вам лучше вести себя тише, иначе кто-нибудь услышит, – предостерегла она их. Девушки смутились и прекратили разговоры, но вскоре начали вновь перешёптываться в полголоса.

Калиса обречённо вздохнула и заставила себя съесть немного фруктов. Она не была голодна, но иначе суми заволновались бы и донесли настоятелю, что ей нездоровилось. Служанки легко могли превратить сущий пустяк в настоящую трагедию. А этого хотелось меньше всего: и без того в последние месяцы Калиса ощущала к себе повышенное внимание.

Церемония. Точную дату ещё не назвали, но ждать осталось совсем недолго: возможно, всего пару месяцев. За это время предстояло многое успеть: сшить наряды, изготовить украшения, разучить молитвы и ритуальные танцы. Калиса вновь вздохнула. Она могла выучить назубок что, как и когда ей предстояло сделать во время церемонии, но не представляла, что произойдёт потом. Даже сам тар-атуа не знал, что происходило со жрицами дальше. Ответ на этот вопрос знали лишь они сами, но ни одна из предшественниц Калисы не появлялась в храме после церемонии. Известно лишь то, что творец Анреншен пришлет в храм новых жриц: младших сестёр, которых она никогда не узнает; и они будут выполнять то, чем всю жизнь занималась сама Калиса: молиться за благополучие жителей королевства, выслушивать просьбы горожан и передавать их Анреншену. Но что же она сама? Вернётся ли обратно во владения своего отца? Или он поручит ей другое дело в ином мире? Неизвестность пугала, но выбора всё равно не было – ей придётся пройти это испытание, хотела она того или нет.

Пока Калиса гадала о будущем, новенькая суми заплетала её волосы в тугие косы. Худенькая девочка лет одиннадцати с огромными голубыми глазами осторожно дотрагивалась до тёмных локонов, словно боялась испортить их своими прикосновениями.

«Ещё не привыкла», – подумала Калиса, наблюдая за робкими движениями новенькой служанки. Стать суми, помощницей дочерей Анреншена – большая честь для любой девушки в королевстве. Скорее всего, эту девочку переполняла гордость, но также и страх, ведь за любой промах её могли выгнать со службы.

Калиса знала и то, что новенькую поражали её жгуче–черные волосы – признак божественного происхождения. У простых людей волосы только светлых оттенков. Но скоро девочка ко всему привыкнет, как и все остальные. Калиса попыталась вспомнить имена всех суми, которые когда-либо служили в храме, но служанок было так много, и они менялись так часто, что вскоре она сбилась со счёта.

Наконец суми удалились, пожелав Калисе доброй ночи. Прежде чем отправиться спать, она собиралась провести остаток вечера в молитве и уже было обратилась к Анреншену, как в дверь постучали. По-особенному: тайный знак. Калиса поспешила открыть дверь, и в комнату, словно небольшой ураган, влетела Тиа. В глазах сестры горел азарт, на лице сияла улыбка; косы, которые ей совсем недавно заплели суми, уже успели растрепаться.

– Чуть не попалась! – выдохнула Тиа. – Там в коридоре шли две суми с такими огро-о-о-мными корзинами. – Она описала руками большую дугу, показывая необъятную ношу служанок. – Они не видели, куда идут. Это-то меня и спасло, а то пришлось бы объясняться, – тараторила сестра, кружа по комнате от переизбытка энергии. – Интересно, что в тех корзинах? На вид они очень тяжёлые.

Калиса молча слушала. Она знала: бесполезно пытаться вставить хоть слово, пока Тиа не выговорится.

Покои сестры находились в противоположном конце здания. Одно из многочисленных правил, которым подчинялись жрицы, гласило, что им категорически запрещено выходить куда-либо без сопровождения священнослужителей или суми даже днём, не говоря уже о ночных часах. Сама Калиса не решалась нарушать этот запрет, но Тиа, казалось, совсем не боялась свободно гулять по храму.

Совсем, как она.

Калиса глубоко вздохнула, отгоняя нахлынувшие воспоминания. Тиа беззастенчиво плюхнулась на мягкие подушки, забыв о всех правилах этикета, и Калиса последовала примеру сестры: рядом с ней она могла позволить себе такие вольности, на которые не осмеливалась даже в одиночестве.

Гостья по-хозяйски придвинула к себе вазу с фруктами, и от того, с каким удовольствием она расправлялась с едой, у Калисы тоже разыгрался аппетит. Ужинать вдвоём оказалось приятнее и веселее. Жаль, строгие правила этого не позволяли.

– Никак не могу разучить этот проклятый танец, – посетовала Тиа, когда они, наевшись, лежали на подушках и смотрели на украшенный замысловатой лепниной потолок.

Она встала и повторила движения, которые они разучивали всю последнюю неделю, нарочно пытаясь выглядеть неуклюже. Калиса невольно рассмеялась, сделав вид, будто не заметила, что сестра выругалась.

«Интересно, от кого Тиа нахваталась таких словечек? – подумала она. – Сама я точно не учила её такому». А вслух задала вопрос, волновавший Тиа так же сильно, как и её саму:

– Скажи, тебе удалось узнать хоть что-нибудь?

Тиа сразу же сникла.

– Нет. Никто не знает, даже старейшие из жрецов. Или не хотят говорить, – добавила она, подумав.

От этой ремарки стало не по себе. Неужели от них скрывали что-то плохое? Калиса вспомнила добрые лица настоятелей, которых знала с младенчества. Нет, все в храме любили её, заботились о ней и никогда бы не пожелали зла. Она была полностью в этом уверена.

– Я бы хотела вернуться домой, – вздохнула Тиа. – Но это невозможно.

– Значит, к отцу мы не вернёмся, – задумчиво произнесла Калиса.

– Не хочу, чтобы этот день наступал. Я боюсь.

Калиса разделяла страхи сестры, но решила не показывать своих переживаний. Она чувствовала некую ответственность за Тиа, которая появилась в храме намного позже.

– Я понимаю, что ты чувствуешь, но ты дочь Анреншена, и это твоя судьба и твой долг, – сказала она. Обычно так её саму подбадривал настоятель Цуно. – Наши волнения – очередное испытание, посланное отцом. Скоро мы всё узнаем…

– Не говори о нем! – с горечью воскликнула Тиа. – Тут всё иначе. И мы не так всё себе представляли. Всё, во что мы верили… этого нет.

Калиса вновь пожалела, что Тиа ещё не в совершенстве овладела языком людей и порой её было трудно понять, вот как сейчас. Она сама весь прошедший год обучала Тиа, так как никто из священнослужителей, казалось, и не собирался учить новую жрицу земному языку. Монахи заставляли её зазубривать тексты молитв, но даже не пытались объяснить смысл священных текстов. Сестра выглядела такой потерянной и печальной, что Калиса не выдержала и вызвалась обучать её. Сперва уроки давались тяжело им обеим, но вскоре они добились успеха. Тиа выучила язык людей и в свою очередь – это они хранили в тайне ото всех, особенно от тар-атуа – обучила Калису азам божественного языка.

Калиса не могла сказать точно, что больше приводило её в восторг: учить младшую сестру или самой познавать свой родной, но давно забытый божественный язык. Повторяя за Тиа простые слова и фразы, она намного сильнее чувствовала себя ближе к дому и отцу, чем во время молитв и ритуалов. Это же чувство дарило ей и вновь обретенное имя. Калиса. Если бы не Тиа, она, возможно, никогда не узнала бы его, ведь до этого её называли не иначе как кси-атуа: у жриц храма Анреншена не было личных имён. И это тоже было их с Тиа маленьким секретом.

И всё же, порой сестра говорила непонятные вещи, и казалось, что причина этому крылась вовсе не в плохом знании языка.

– Просто ты стала жрицей совсем недавно, для тебя всё ещё в новинку.

– Я вообще не должна быть здесь!

Калиса встрепенулась. Слова Тиа задели за живое, и в памяти всплыло лицо той, кого она не видела уже очень давно; той, по кому скучала каждую минуту; той, которая должна была быть на месте Тиа.

Но сестра не заметила её волнения.

– Я ведь пришла, чтобы сказать тебе, что решилась, – сказала она.

– Решилась на что?

– Если уж мне суждено пройти через эту глупую церемонию и отправиться куда-то ещё, так тому и быть. Но перед этим я хочу в последний раз увидеть дом и попрощаться со всеми.

И снова странные речи. Жрицы приходят из божественного мира и после церемонии, возможно, возвращаются обратно. Но попасть туда просто так, без разрешения Анреншена невозможно. Так куда же собралась Тиа? И с кем хотела попрощаться?

Йослинда. Так Тиа называла мир, откуда явилась. Но Калисе так и не удавалось до конца понять, что это за место.

– Там обитает Анреншен?

– Нет, его там нет и никогда не было.

– Значит, там живут его дочери, пока он не призовет их?

– Вовсе нет. Нас призывает не он, а Иллит и Саэнлэ.

– А кто они?

– Матери всего живого.

– Но ведь это Анреншен сотворил мир.

– Может быть, но он точно не творец Йослинды.

Калиса вскочила на ноги.

– Ты не можешь уйти! – воскликнула она. – Никто тебя не отпустит.

– А я и не собираюсь спрашивать разрешения, – лукаво улыбнулась Тиа. – Я отправлюсь в путь ночью и вернусь к рассвету. Надо только выбрать подходящий день.

Тиа подошла к Калисе и нежно обняла её.

– Всё будет хорошо, не волнуйся, – заверила она.

Калиса опустила взгляд – Тиа была ниже почти на целую голову – и уставилась на макушку сестры. Она не верила своим ушам. Новость так потрясла её, что не удавалось подобрать слова, чтобы возразить и образумить сестру, будто Калиса сама позабыла все языки.

Наконец, Тиа выпустила её из объятий и направилась к дверям.

– Пора спать, иначе завтра меня не разбудит ни одна суми, – улыбнулась она. – Доброй ночи. – Тиа приоткрыла дверь, убедилась, что в коридоре никого не было, и выскользнула из покоев.

Из раскрытого окна тянуло ночной прохладой. Спать? Как можно заснуть, узнав такое? Калиса залезла под одеяло и свернулась калачиком, обдумывая услышанное. Тиа вела себя так, как не подобает жрице, и могла за это поплатиться. Её предшественница тоже не следовала законам храма, и Анреншен покарал её. Что, если и Тиа постигнет та же участь? Потерять вторую сестру? Нет, пусть Тиа порой и вела себя словно несмышлёное дитя, Калиса любила её и не хотела, чтобы с ней случилось что-то ужасное.

Она смертельно устала, но из-за переживаний уснуть никак не удавалось. «Почему они обе не могут вести себя, как требуют правила? Почему обе позволяют себе столько вольностей?» – размышляла Калиса, ворочаясь в постели.

Её сёстры способны на такие поступки, на которые она сама никогда бы не отважилась. Но к каким последствиям приводит безрассудство? Если Тиа сама не осознавала, какие неприятности могла навлечь на себя и на храм, долг Калисы уберечь младшую сестру от опасности.

Она вспомнила блеск в глазах Тиа – её никак не отговорить от этой сумасшедшей затеи. Рассказать обо всём настоятелю показалось единственно верным решением. Завтра же утром она поговорит с ним.

Решение далось нелегко: Калиса чувствовала, что предавала сестру. Но она успокаивала себя тем, что делала это ради самой же Тиа. С этими мыслями ей наконец удалось заснуть.

Глава 2

Всю ночь Калису терзали беспокойные сны. Ей снился то разгневанный тар-атуа, требовавший объяснений, то разъярённый отец, и она не могла сказать точно, чей гнев был страшнее. Но Тиа в сновидениях не было: сестра понесла наказание за свой проступок и исчезла навсегда. Вновь Калиса осталась одна.

Она проснулась, едва взошло солнце, и долго размышляла, взвешивая все за и против. Когда служанки принесли завтрак, Калиса уже твёрдо знала, что поговорит с настоятелем.

Простодушные суми болтали о пустяках, не замечая её мрачного настроения. Они помогли Калисе умыться, одеться и теперь колдовали над её волосами, укладывая длинные локоны в замысловатую причёску. При этом девушки ни на секунду не прекращали болтать друг с другом:

– Вы слышали? Он подарил ей серьги, а ведь они знакомы всего две недели, – начала обсуждать кого-то одна из них.

– Счастливица. А ведь в ней нет ничего особенного, – хмыкнула вторая.

– Когда же и я встречу своего единственного? – вздохнула третья.

Калиса не прислушивалась к их разговорам: её мысли были заняты совсем другим. Одна из суми что-то сказала, и остальные девушки звонко засмеялись. Внезапно Калисе захотелось поменяться местами со служанками. В отличие от неё самой, они наслаждались беззаботной жизнью, не обременённой тяготами и заботами. Они были свободны. Их должность, пусть и почётная, желанная для многих – всего лишь работа. Суми могли уйти со службы в храме в любой момент. Калиса же не выбирала роль жрицы сама и не могла отказаться от неё. Дочь Анреншена, она всегда подчинялась ему и следовала его воле и указам, не зная другой жизни. И никогда не нарушала установленных правил и запретов, хотя порой казалось, что их больше, чем звёзд на небе.

Храм был её домом, и стены его служили границами её маленькой вселенной. За пятнадцать лет Калиса ни разу не покидала его пределов и даже толком не знала, как выглядело королевство, за благополучие которого молилась каждый день. Всё, что ей дозволялось – прогулки в парке около храма, но обязательно в сопровождении огромной свиты. Когда она была ребёнком, ей это даже нравилось, но в последнее время Калисе всё чаще хотелось побыть в одиночестве, хотелось больше свободы. Как дочь Творца, в иерархии королевства Калиса занимала самый верхний уровень – сам король находился на ступень ниже; но в то же время, она чувствовала, что её собственная жизнь не принадлежала ей. Да, порой она действительно была готова променять своё божественное происхождение на тихую и спокойную жизнь простолюдинки.

В дверь постучали, и в покои вошли два пожилых монаха.

– Кси-атуа-ноэ, – склонились они в приветственном поклоне. – Служба скоро начнётся. Мы проводим вас в храм.

Расслабившиеся было суми тут же засуетились вокруг Калисы: проверили, идеально ли сидело платье, поправили и без того безупречно уложенные пряди волос и опустили ей на лицо вуаль – новое правило, введённое год назад. Лишь после этого, Калиса в сопровождении монахов и служанок направилась в храм.

По пути она размышляла, с кем лучше поговорить о безумной затее сестры. Верховный жрец, тар-атуа, отличался крутым нравом. Даже представить страшно, как он отреагировал бы на новость о готовящемся побеге жрицы. Лучше ему и вовсе об этом не знать, рассуждала Калиса. Безопаснее обратиться к кому-то из настоятелей.

Крытая галерея привела к массивным дверям, ведущим в храм. Суми не дозволялось проходить дальше, и девушки столпились в стороне, пропуская вперёд Калису и монахов. Стража отворила двери, и небольшая процессия вошла в просторный зал, украшенный древними фресками и гобеленами.

Проходя мимо величественной статуи Анреншена, – тело человека, голова зверя – Калиса потупила взгляд. Творец мира и её отец, которого она никогда не видела или видела так давно, что успела забыть, он всегда пугал её. Тар-атуа любил повторять, что это в природе вещей – отцы и должны вселять страх в детей своих. Быть может, в его словах и была истина, но легче от этого не становилось. Калиса поспешила занять своё место: небольшое кресло у западной стены, на которой висел огромный белый диск – символ правого глаза Анреншена, Ши.

Одновременно с ней через другие двери в зал вошла Тиа и прошла к креслу у восточной стены с красным диском – символом левого глаза Анреншена, Ака.

Наряд сестры в точности повторял платье Калисы, лишь цвета их одежд зеркально отражали друг друга. Её белоснежное платье украшал затейливый узор алого цвета, красное же платье Тиа было расшито серебряными нитями.

Она не сводила взгляд с сестры, пытаясь угадать, о чём думала и что чувствовала Тиа. Сама Калиса была вся как на иголках, словно это она решила нарушить десяток правил и пойти против установленных отцом порядков. Она почувствовала себя соучастницей тайного заговора, отчего по спине пробежал неприятный холодок.

Когда все заняли свои места, монахи вознесли утреннюю молитву, призывая всемилостивого Анреншена послать Эрмемари ещё один благополучный день, полный спокойствия и удачи; после чего вновь ударили в гонг.

Настало время для тасого-эма – обряда пяти прошений. Стражники отворили северные двери, у которых уже собрались прихожане. В этот раз людей, решивших пройти обряд, было в два раза больше, чем обычно. Кто-то из монахов говорил, что, согласно поверью, чем меньше времени остаётся до церемонии, тем ближе жрицы к Анреншену, и это значит, что Творец быстрее услышит людские просьбы, и больше шансов, что он откликнется на молитвы. Сама Калиса не замечала особой близости с отцом, во всяком случае, своё присутствие он никак не проявлял. Но несколько десятков человек, пришедших этим утром в храм, верили, что их просьбы скоро будут исполнены. Ожидая своей очереди, они заглядывали в церемониальный зал со страхом и благоговением.

Первым в храм вошёл дряхлый старик. Опираясь на кривую палку, служившую ему посохом, и скрипя суставами, он с трудом доковылял до середины зала и начал свою речь.

Основная масса просящих – пожилые люди. В детстве Калиса даже думала, что все жители Эрмемари, кроме суми и некоторых монахов – старики. О том, что она заблуждалась, ей сказал настоятель Цуно. «Обряд пяти прошений называется так, потому что его можно пройти всего пять раз за свою жизнь, – пояснил он. – Люди стараются не приходить по пустякам и припасают тасого-эма для «особых случаев», которые зачастую так и не наступают. В итоге, многие либо приходят, когда их голова уже поседеет, либо не приходят вообще».

Задумавшись, Калиса прослушала речь старика, но она и так догадывалась, о чём тот мог просить: о здоровье и благосостоянии своих детей и внуков. Обычная история – в таком возрасте люди редко просили что-то лично для себя.

А его место уже заняла молодая женщина.

– Прошу вас, мой сын… он умирает, – тут же запричитала она, упав на колени. По бледным щекам покатились слёзы, и исхудавшее тело содрогнулось от плача. – Он ещё совсем кроха. Умоляю! Спасите его!

Всё внутри сжалось в тугой комок. Хотелось пожалеть несчастную мать и успокоить её, но Калисе не полагалось разговаривать с прихожанами, и она никак не могла утешить рыдавшую женщину. Калиса взглянула на Тиа. За плотной вуалью она не могла разглядеть её лица, но чувствовала, что сестра напряжена. Тиа потребовалось много времени, чтобы научиться сдерживать себя и не вскакивать с места всякий раз в попытках поддержать или даже обнять людей, подобно этой женщине, убитых горем.

Прихожанка стояла на коленях, заливаясь слезами. Она продолжала что-то говорить, но за всхлипами и рыданиями слов уже нельзя было разобрать.

– Твои молитвы услышаны, – раздался звучный голос тар-атуа. Он заговорил так внезапно, что Калиса вздрогнула от неожиданности. – Кси-атуа выслушали тебя и передадут просьбу Творцу.

Женщина поднялась на ноги и нетвёрдой походкой направилась к выходу. Около дверей её ожидал монах, которому она покорно протянула руку. Тот небрежно закатал рукав её платья, обхватил тонкое запястье своей рукой и, взяв особый инструмент, напоминавший небольшую печать с острыми шипами, вонзил его в бледную кожу. Женщина вскрикнула от боли и попыталась высвободиться из цепкой хватки. Но монах уже много раз проделывал эту операцию – клеймил тех, кто проходил обряд тасого-эма. Он не обратил ни малейшего внимания на сопротивления женщины и выпустил её руку лишь после того, как затёр ранки особыми чернилами, которые уже никогда не сотрутся.

Калиса всегда считала эту процедуру слишком жестокой, но тар-атуа уверял, что это единственный способ поддерживать порядок. «Анреншен позволил каждому проходить обряд лишь пять раз, но людям всегда мало того, что они имеют. Их воля, и они бы сидели в храме сутками, перечисляя свои бесконечные желания. Слабовольные глупцы не понимают, что тем лишь навлекут гнев божий на самих себя. Наша задача – помогать слабым не сходить с верного пути, не дать им совершить ошибку. И в этом деле порой без жёстких мер не обойтись», – объяснял тар-атуа. Калиса верила, что всё в храме делается ради блага людей, но всё же, ей было жаль прихожан.

Она надеялась, что отец как можно быстрее поможет этой женщине и её ребёнку. Но даже прожив всю жизнь в храме, Калиса так и не поняла, каким образом передавала просьбы прихожан Анреншену. Он ни разу не являлся ей и не отвечал, когда она сама обращалась к нему. Однако тар-атуа регулярно передавал вести от счастливчиков, которым помогли молитвы и обряды. Воистину, Анреншен видит всё, и могущество его безгранично.

От неожиданной мысли внутри всё замерло. Как же она не подумала об этом раньше? Анреншен наблюдал за ними каждую минуту, и он, конечно же, уже знал о том, что задумала Тиа. Если ничего не сделать, её постигнет страшная кара. Ведь и раньше такое уже случалось. Калиса нашла взглядом настоятеля Цуно среди остальных священнослужителей – ему она доверяла больше остальных. Она поговорит с ним сразу же после окончания обряда.

Но, когда назначенное ею же самой время пришло, Калиса промолчала. И даже когда настоятель Цуно, невысокий пухленький мужчина с добрым взглядом и приветливой улыбкой, словно почувствовав что-то неладное, спросил: «Хорошо ли вы себя чувствуете, кси-атуа-ноэ?» – Калиса лишь кивнула в ответ.

– Быть может, вы чем-то расстроены? – продолжал расспрашивать её настоятель.

– Нет–нет, всё хорошо, – заверила она его. – Просто…я слегка утомилась. Тасого-эма занял больше времени, чем обычно.

Такой ответ, казалось, вполне удовлетворил настоятеля. Он низко поклонился, посоветовал как следует отдохнуть и удалился по своим делам.

Калиса молча проводила его взглядом, спрашивая саму себя, что же она делала? Вернее, почему не сделала того, что следовало? Но не находила ответа.

***

Вечером Тиа вновь пришла к Калисе. Они долго сидели молча: каждая погрузилась в собственные мысли, пока наконец Калиса не выдержала напряжения и не заговорила первой:

– Тиа, прошу, просто дождись церемонии. Не уходи. Осталось совсем недолго, и мы с тобой отправимся туда, куда ты так стремишься. Не понимаю, зачем спешить?

– Я же говорила тебе, что после церемонии вернуться домой не получится, – возразила Тиа.

– Я не понимаю.

– Ни одна из избранных девушек не возвратилась в Йослинду! – закричала Тиа, рассердившись. На её глазах заблестели слёзы. – Ни одна! Что же тогда ждёт нас впереди? Не знаю, как ты, но я жутко боюсь. Могу я хотя бы напоследок встретиться с семьёй?

С этими словами Тиа ушла, даже не пожелав доброй ночи.

Видеть сестру в столь подавленном настроении было больно, но и в сердце Калисы бушевал ураган эмоций. Йослинда. Мир дочерей Анреншена. Её родина. Тиа помнила о ней всё до мельчайших деталей, но Калисе, отправленной в Эрмемари ещё в младенчестве, она была неизвестна.

Прежде она никогда не задумывалась о том, откуда пришла и где жила раньше. Тем более, другая жрица, вместе с которой они росли, тоже ничего не помнила о прошлом. Да это и не казалось им чем-то важным. Лишь служение в храме имело смысл. Всё изменилось с появлением Тиа. Калисе не хотелось признаваться, но впервые в жизни она испытала зависть. Зависть к сестре, помнившей жизнь в божественном мире.

Она тоже хотела бы узнать о том мире больше, хотела бы увидеть его собственными глазами. И ведь она верила в то, что вернётся туда, пока слова Тиа не разбили все её надежды: «Ни одна из избранных девушек не возвратилась в Йослинду!»

Какое же тогда будущее ожидало её? Новый мир, новый храм? Калиса не была против этого, раз на то воля отца, но желание сестры заразило и её: она захотела увидеть Йослинду хотя бы раз. Тогда она бы со спокойной душой приняла все новые обязанности, которые возложит на неё Анреншен.

Вместо вечерней молитвы, она вышла на небольшой балкон и жадно вгляделась в горный пейзаж, синевший вдали. Никогда прежде она не задумывалась всерьез о том, что находилось за стенами королевства. И чем больше Калиса размышляла о плане Тиа, тем сильнее он увлекал её саму. Вот почему она не смогла рассказать о нём настоятелю. Вот почему она сохранит его в секрете.

Глава 3

Если верить документам из архива, храмовый комплекс построили около трёх сотен лет назад. И кем бы ни был его архитектор, он спроектировал всё таким образом, чтобы никто не смог проникнуть в здание незамеченным – легче пробраться в королевский замок, чем в обитель Анреншена. Принцу Адирису потребовалось немало времени, чтобы досконально изучить планировку комплекса, прежде чем рискнуть впервые пробраться туда.

С тех пор прошло много месяцев – теперь принц знал нужный путь как свои пять пальцев, но каждый раз, вторгаясь на запретную территорию, нервничал. Ведь даже королевским особам не дозволялось проходить дальше церемониального зала. Любого нарушителя ждала страшная кара: либо пожизненное заключение, либо изгнание из королевства. Принц же не собирался проводить остаток жизни ни в тюрьме, ни в землях варваров.

Согнувшись в нелепой, неподобающей для наследника престола позе, Адирис прятался за огромной и весьма уродливой, на его взгляд, вазой, но за неимением иных укрытий приходилось терпеть этот позор. Наконец, из покоев жрицы вышли суми. Они прошли мимо, что-то оживленно обсуждая, даже не взглянув в сторону ненадёжного укрытия принца. Он вздохнул с облегчением и слегка расслабился, а когда суми скрылись за поворотом, быстрым шагом направился к заветной двери и постучал. Но жрица не спешила открывать – из комнаты не доносилось ни звука.

Адирис нервно огляделся по сторонам. При всём уме и находчивости, ему не удалось бы оправдаться, заметь его кто-нибудь из слуг или священнослужителей. Он считал несправедливым, что какие-то простолюдинки допускались к дочерям Анреншена в любое время, но в этом праве отказывали ему, будущему королю. «Законы продиктованы самим Анреншеном, и не нам, простым смертным, спорить с волей Творца», – прозвучали в голове слова тар–атуа. По многим причинам Адирис ненавидел этого мерзкого старикашку.

Принц постучал вновь – громче и настойчивее. На этот раз послышались лёгкие шаги и шелест одежды; дверь слегка приоткрылась.

– Син–о́лори–ноэ!4 – воскликнула жрица, впуская его внутрь.

– Вы снова забыли о нашей договорённости, кси–атуа? – сказал принц, поспешно войдя в комнату и затворив за собой дверь. – К чему эти формальности?

– Конечно, Адирис-ноэ, – смутилась жрица.

Он улыбнулся: излишняя робость дочери самого Анреншена забавляла. Даже придворные дамы вели себя намного увереннее, чем она.

Жрицу пугали подобные визиты – каждый раз Адирис видел неподдельный страх в её глазах. И всё же он вновь и вновь приходил к ней. Он привык получать то, чего желал – в конце концов, он будущий правитель Эрмемари и всё должно подчиняться его воле.

– Я боялся, что вы уже заснули, – сказал Адирис, усаживаясь на низкую мягкую софу, – и мне не удастся скрасить вечер нашей беседой.

Жрица покачала головой.

– Сегодня мне не спится.

– Тогда можно сказать, мне повезло. –  Он бросил взгляд в сторону раскрытого окна. – Эта ночь слишком прекрасна, чтобы тратить её на сон, не правда ли?

– Вы пришли, чтобы попросить о чём-то, син…Адирис–ноэ? – ответила жрица вопросом на вопрос.

Резкая смена темы задела самолюбие, но и с этим пришлось смириться: вопрос жрицы был необходимой частью игры. В отличие от простолюдинов, довольствовавшихся обрядом пяти прошений, принц мог обращаться к Анреншену бесчисленное количество раз, но делать это надлежало в храме в специально отведенные часы. Встречаться со жрицами за пределами церемониального зала не дозволялось даже людям высокого происхождения. Надуманные просьбы служили, пусть и ненадёжным, но всё же предлогом для подобных встреч – и в качестве возможного оправдания перед тар-атуа, и для спокойствия самой жрицы.

– Да, – ответил Адирис, лукаво улыбнувшись. – Завтра я с вельможами выезжаю на охоту и хотел попросить Анреншена, чтобы удача соблаговолила нам.

– Ваша просьба услышана, – кротко ответила жрица.

Она стояла напротив него и как всегда смущённо отводила взгляд. Зато сам Адирис без капли стеснения любовался её красотой. Хрупкая и нежная, словно статуэтка, вышедшая из-под руки искусного мастера, жрица уже давно пленила сердце Адириса. Густые тёмные локоны, бархатная кожа, огромные карие глаза, в которых так легко утонуть, изящные брови и маленькие аккуратные губы – ни одной из признанных красавиц Эрмемари не сравниться с этой божественной красотой. Адириса всегда удивляло, что у жриц не было имён, но про себя он называл её Флорой – как прекрасный цветок из королевского парка.

Раньше Адирис не испытывал особого интереса к религии и уж тем более к двум маленьким девчонкам, жившим в храме. Но всё изменилось два года назад. В девятнадцатый день рождения, когда принц достиг совершеннолетия, по давней традиции ему предстояло отправиться на первую в его жизни охоту за стенами королевства. Советники настаивали на том, чтобы он не гневил Анреншена своей самонадеянностью и как подобало благочестивому прихожанину попросил у Творца защиты во время похода.

Адирис не верил, что молитвы могли чем-то помочь. Во всяком случае, они не спасли жизнь его матери, умершей от тяжёлой и продолжительной болезни, хотя все подданные ежедневно молились за здоровье королевы. Но всё же он согласился, просто чтобы его оставили в покое. Не хотелось и расстраивать отца, чьё здоровье заметно пошатнулось после смерти жены.

Увидев же кси–атуа вблизи, Адирис пожалел, что всё это время избегал встреч с ними. Поражённый красотой девушек и охваченный бурей самых разнообразных эмоций, он позабыл, для чего пришёл в храм, и молча стоял посреди зала, пока тар-атуа не сделал ему замечание.

С тех пор Адирис стал наведываться в храм намного чаще, чему особенно обрадовались советники – наивные глупцы полагали, что наследник престола наконец-то подался в религию. А он просто любовался жрицами. Вернее, как Адирис понял спустя какое-то время, лишь одной из них.

Пусть внешне дочери Творца и были похожи друг на друга как две капли воды, во многом они всё-таки отличались. Адирис без труда улавливал разницу во взглядах, жестах и позах девушек. И та, что носила белоснежное дзироко и восседала на троне Ши, нравилась ему больше.

Его бы воля, и Адирис уже давно привел бы в храм всех художников и скульпторов Эрмемари и приказал бы каждому из них запечатлеть неземную красоту в своих картинах и статуях. Но твердолобый тар–атуа посчитал бы подобное действо богохульством. Мало того, этот болван по какой-то странной прихоти заставил жриц скрывать от прихожан свои лица.

Адирис тотчас потерял всякий интерес к храму – в чем смысл тратить на него время, если больше нельзя любоваться божественной красотой? Но полностью отказать себе в подобном удовольствии принц не смог. Что ж, если его когда-нибудь и поймают в покоях жрицы, он заявит прямо, что в его грехе повинен лишь один тар-атуа.

Сам Адирис не видел в своих действиях ничего порочного или нечестивого. К тому же, раз с ним до сих пор не произошло ничего дурного, принц справедливо рассудил, что и Анреншен не против сей невинной шалости. И тем не менее, Адирис прекрасно осознавал, что святоши из храма будут иного мнения.

– Вы же были внизу, там, где зарождается гора? –  внезапно спросила жрица.

– Несколько раз. Хотя уже давно не спускался так далеко.

– Что это за место?

– Красивое, но опасное, – пожал плечами Адирис, не понимая, к чему эти вопросы. – Пустоши, населенные дикими зверями. Человеку там делать нечего.

Жрица слегка кивнула, не то вторя его словам, не то собственным мыслям и, выйдя на балкон, уставилась куда-то вдаль.

Принц уже давно заметил, что беседы о жизни за стенами храма всегда привлекали девушку, и она с жадностью слушала рассказы о том, что творилось за пределами её золотой клетки. Но еще никогда она не интересовалась землями варваров.

Адирис вгляделся в лицо жрицы, и ему совсем не понравилось то, что он увидел. Божественная красота потускнела. Блеск в глазах потух. Что-то явно терзало кси–атуа —она хмурилась, и на лбу проступили тонкие морщины.

Принц с трудом боролся с нарастающим гневом. Не ради этого унылого зрелища он только что рисковал всем: своим положением, свободой и даже самой жизнью. Жрица витала в облаках и совсем не обращала на него внимания. К тому же думы, занимавшие её разум, пагубно сказывались на красоте.

Адирис встал, сжав от досады кулаки, и направился к дверям.

– Боюсь, сегодня вы не расположены к общению, – с раздражением произнес он, в последний раз посмотрев на жрицу. – Я приду в другой раз, когда вы будете в настроении.

– Там опасно, – едва слышно повторила она, даже не удостоив Адириса ответа.

Уязвленный, принц удалился, едва не хлопнув дверью – его настроение было испорчено окончательно.

Глава 4

Очередной обряд тасого-эма подходил к концу; казавшаяся сперва нескончаемой, вереница прихожан постепенно рассеивалась. Мужчины, женщины, старики, реже дети – все хотели успеть пройти обряд до церемонии. И каждый преклонял колено перед дочерьми Анреншена, каждый просил о чём-то своём, каждый уходил с надеждой, что его просьба будет услышана и исполнена в ближайшее время.

Люди сменяли друг друга, сливаясь в единый поток, безликую, серую массу с одинаковыми желаниями – всё это Калиса уже слышала сотни, тысячи раз. Вместо того чтобы внимательно выслушивать слова прихожан, она углубилась в свои собственные мысли. Из-за недавнего разговора с принцем воображение рисовало жуткие картины: чудовища, дикие звери, разбойники – какие ещё опасности таились за защитными стенами королевства? И зачем только она расспрашивала о землях варваров? Теперь никак не удавалось унять тягостное беспокойство.

Человеку там делать нечего. Но, с другой стороны, они с Тиа не люди. «Возможно, дочерям бога нечего опасаться?» – хваталась Калиса за спасительную соломинку.

За размышлениями время пролетело незаметно. Последний прихожанин – лысый старичок с огромной бородавкой на самом кончике носа получил от монаха свою – уже четвертую по счёту – метку и покинул храм с довольной улыбкой. После этого ударили в гонг – обряд пяти прошений завершился. Мысленно Калиса попросила прощения у мирян за свою невнимательность. Но ведь Анреншен и так всё увидел и услышал. Калиса не сомневалась, что, как и всегда, отец ответит на людские молитвы.

– В последнее время вы часто бываете задумчивы, кси–атуа–ноэ, – нахмурив брови, обратился к Калисе настоятель Ивак, когда провожал её в северный зал на репетицию священных танцев. – Что-то тревожит вас?

– Нет-нет, всё в порядке. Просто слегка утомилась, – слабо улыбнулась Калиса, отведя взгляд. Настоятель покачал головой, но больше вопросов не задавал.

Медленная печальная мелодия разливалась по небольшому овальному залу. Оранжевый свет уходящего дня просачивался внутрь сквозь вытянутые узкие оконца, лишь усиливая тоскливое настроение.

В который раз Калиса повторяла движения сон данцза – особого ритуального танца, который им с Тиа предстояло исполнить на церемонии. И хотя она давно разучила его, в этот раз из-за рассеянности часто сбивалась с ритма. Тиа тоже ошибалась и путала движения – не иначе и она думала о чём-то своём.

Несобранность сестёр разозлила монаха Томмира, руководившего репетицией. Щупленький мужчина с узким, вытянутым лицом, украшенным сетью красных прожилок, побагровел от злости, но трусость не позволяла ему повысить голос на жриц. Раздосадованному монаху ничего не оставалось делать, как заставлять Калису и Тиа повторять движения снова и снова, чтобы довести их до автоматизма.

Затянувшаяся репетиция навевала скуку, заунывная музыка раздражала всё сильнее и сильнее. Ещё немного и Калиса окончательно возненавидела бы этот танец. У неё не осталось ни сил, ни желания крутиться и вертеться в глупой пляске под недовольное цоканье монаха. Безумно захотелось покинуть мрачный душный зал и отправиться на прогулку в парк или просто ничего не делать хотя бы пару часов. Греховное желание было настолько сильным, что Калиса едва не направилась к выходу. Но в этот самый момент Тиа, поравнявшись с ней, заговорщицки прошептала: «Сегодня».

Мороз тут же пробежал по коже, и Калиса замерла, в ужасе уставившись на сестру. Роковой день настал слишком быстро, слишком неожиданно. Калиса до сих пор не знала, что ей делать и как поступить. Она прижала руки к груди, чтобы унять затрепетавшее сердце. Лишь однажды ей довелось испытать подобный ужас: в день, когда тар–атуа сообщил, что Анреншен покарал её сестру за предательство. Неужели и Тиа не избежать подобной участи? Калиса корила себя за то, что тянула так долго и не рассказала обо всём настоятелю.

– Вы снова ошиблись! – взвизгнул монах Томмир, всплеснув руками. – Соберитесь же, кси–атуа–ноэ! Времени практически не осталось!

Гневные крики монаха вывели из оцепенения. Да, времени не осталось, и нужно собраться с мыслями, соглашалась Калиса. Но думала она вовсе не о танцах.

Остаток вечера пролетел намного быстрее, чем того хотелось бы. Суми уже ушли, и Калиса, оставшись одна, лежала на кровати с закрытыми глазами, представляя побег Тиа. Вот сестра, ведя под уздцы лошадь, идет по тихой, пустынной улице, залитой лунным светом. Вот она подходит к массивным воротам, отодвигает тяжёлый засов, и её взору открываются бескрайние земли. Она делает шаг вперед и исчезает в неизведанном. Но как ни старалась Калиса представить, что произойдёт дальше, у неё ничего не получалось – слишком скудны были познания о внешнем мире. И это одновременно и пугало, и злило её.

Раздался знакомый стук в дверь, и в комнату вошла Тиа. Лицо её было непривычно серьёзным и, казалось, даже слегка напуганным. Калиса вскочила с кровати и бросилась навстречу сестре.

– Я зашла попрощаться.

– Тиа…

– Не волнуйся. Я вернусь до рассвета. Ты ещё будешь спать.

– Спать?! – негодующе воскликнула Калиса. – Ты и вправду думаешь, что этой ночью я смогу заснуть?

Сестра смущенно уставилась в пол. На мгновение показалось, что она утратила решительный настрой. Быть может, Тиа ещё удастся отговорить? Калиса так много хотела сказать, но во рту пересохло и язык отказывался повиноваться. И она стояла молча, надеясь, что Тиа поймёт всё по её молящему взгляду. Но та не понимала или притворялась, что ничего не замечала.

– Я пойду, нужно торопиться. – Тиа крепко обняла Калису и направилась к дверям.

– Стой! – выдохнула Калиса, схватив сестру за руку.

Тиа обернулась и вопросительно посмотрела на неё.

– Если ты хочешь остановить меня, то…

– Я пойду с тобой!

Тёмно-зелёные глаза Тиа округлились от изумления. Видимо, она ожидала услышать что угодно, но не эти слова. Калиса и сама была поражена не меньше, ведь она собиралась сказать совсем другое.

– Ты серьёзно? – Удивление на лице Тиа сменилось радостью. – Я так хотела, чтобы ты отправилась со мною вместе, но не верила, что ты согласишься. Потому и не решалась предлагать.

«Нет, нет! Я совсем не это имела в виду! Давай останемся в храме!», — в мыслях кричала Калиса, но вслух произнесла:

– Я тоже хочу увидеть Йослинду.

Она будто наблюдала за всем со стороны. Кто-то вселился в её тело и контролировал слова и поступки. Никак иначе Калиса не могла объяснить, почему вместо того, чтобы образумить Тиа, она сама поддалась соблазну.

Тиа же тем временем, светясь от счастья, потянула её за руку и отвела в гардеробную, примыкавшую к спальне.

– Тебе надо переодеться. Это платье совсем не подходит для дальних прогулок.

«Что же я делаю?» – думала Калиса, наблюдая за тем, как сестра подыскивала для неё подходящий наряд. В порыве энтузиазма Тиа разбрасывала вокруг себя многочисленные натроко и дзироко, пока не нашла то, что посчитала приемлемым.

– Приберём всё, когда вернёмся, – сказала Тиа, кивком указав на ворох одежды, разбросанной по всему полу, и протянула Калисе выбранные вещи. – Вот, надень это.

Калиса молча приняла одежду из рук сестры: теплые брюки и халат с самыми короткими рукавами и по́лами, какие только удалось отыскать. Определённо, большая часть одеяний жриц не предназначалась для пеших прогулок.

Переодевшись, Калиса невольно покачала головой – слишком уж странный у неё был вид. Зимние лилово-бежевые брюки смотрелись нелепо в сочетании с аметистовым платьем, надевать которое этикет позволял исключительно в последний месяц осени. И только сейчас, взглянув на Тиа, Калиса отметила, что вид у сестры был ничуть не лучше: зимнее тёмно-синее платье поверх брюк цвета солнца, сшитых для первого месяца весны.

У каждого платья, накидки или халата имелось своё предназначение, каждому предмету гардероба отводился свой сезон. Подумать только, они нарушили даже такие простые правила этикета. Сколько же грехов они с Тиа совершат за эту безумную ночь?

– Идем, иначе не успеем вернуться вовремя, – поторопила Тиа.

– Ещё одну минуту.

Калиса подошла к небольшому секретеру, в котором хранились свитки со священными текстами, и, открыв его, взяла один из свёрнутых манускриптов. Слегка потрясла, и в её руку выпал пухлый конверт, который Калиса тут же спрятала за ворот дзироко.

Конечно, она могла оставить его в тайнике, ведь они с Тиа обязательно вернутся в храм, но что-то внутри подсказывало, – даже требовало – чтобы она забрала ценную вещь с собой.

– Готова? – нетерпеливо спросила Тиа.

Калиса кивнула в ответ. Странные, непривычные чувства охватили её. Леденящий страх растекался по венам, но сталкивался со стеной обжигавшего душу любопытства. Нахлынувшие эмоции охватили тело и разум, отчего голова шла кругом. Второй раз в жизни Калиса собиралась нарушить правила. Но в этот раз проступок её будет в сотни раз серьёзнее. Та мелкая проделка, когда во время прогулки она ускользнула от суми, чтобы проверить заброшенную беседку, ничто по сравнению с нынешним преступлением.

Побег оказался не таким, каким Калиса представляла его себе. Тиа не взяла ни лошадей, ни мулов и, конечно же, не направилась к главным воротам, у которых дежурила охрана. Вместо этого они отправились в парк. Сестра вела Калису по самым удалённым тропам и всё время держась ближе к увитой плющом стене.

Маршрут казался смутно знакомым. Ну, конечно! Ещё немного, и они вышли бы к полуразрушенной беседке. Калиса поёжилась, вспомнив, сколько времени ей потребовалось на то, чтобы собраться с мужеством и решиться проверить тайник после исчезновения сестры. Она надеялась узнать, что с ней случилось, но вместо ответов нашла лишь новые вопросы.

Но Тиа остановилась раньше, чем они дошли до ветхой постройки, и прошептала: «Это здесь». Калиса растерянно огляделась по сторонам – вокруг не было ничего похожего на ворота или дверь. Тиа же уверенным движением отодвинула каскад лиан и указала на брешь в стене. Пролом был небольшим, но вполне достаточным, чтобы миниатюрные девушки смогли пролезть сквозь него.

– Я наткнулась на это место случайно пару месяцев назад, – с гордостью сказала Тиа. – Тогда-то мне и пришла в голову идея навестить домашних.

С этими словами она пролезла сквозь дыру так быстро и проворно, будто занималась этим каждый день.

«Опасно! Опасно! Там очень опасно!» – нараспев звучали в голове Калисы голоса принца Адириса, тар–атуа, настоятеля Цуно и даже противного монаха Томмира.

Но отступать было поздно, и, отбросив сомнения, Калиса последовала за Тиа в неизвестность.

Глава 5

Тиа видела сомнения и страх в глазах Калисы, но сама не боялась. В её представлении путешествие до Йослинды мало чем отличалось от ночных прогулок в парке, к которым она давно привыкла. Главное, не попасться никому на глаза да успеть вернуться до рассвета.

Верила она и в то, что Иллит и Саэнлэ обязательно помогут в пути. Тиа ощущала божественное присутствие в своём сердце и не сомневалась – милосердные заступницы не оставят её одну.

«Если бы только Калиса знала о безграничной доброте богинь, – сокрушалась Тиа, глядя на бледное лицо подруги, – все страхи тотчас покинули бы её».

Но Калиса не ведала об истинных небожительницах, хотя в том и не было её вины: люди горной страны поклонялись только жуткому Анреншену – полузверю–получеловеку, и почему-то совсем не почитали лунных дев.

– Я должна служить Иллит и Саэнлэ, а не ему! — вспылила однажды Тиа, когда верховный жрец в очередной раз отчитывал её за непослушание.

– Не волнуйся, ты обязательно отправишься к своим богиням, но всему своё время. А пока делай что тебе велят! 

Тиа поёжилась, вспомнив злобный взгляд старого хрыча и то, как он произнёс эти слова. Всему своё время. За последний год у неё накопился целый ворох вопросов. Неужели все избранные проводят столь долгое время в томительном ожидании? Почему нельзя сразу встретиться с Иллит и Саэнлэ? И кто же такой этот Анреншен? Тиа никак не могла взять в толк, почему в этом мире всё так сложно и запутано.

Медленно и осторожно они спускались по каменистому склону. К удаче Тиа, ночь выдалась безоблачной, и с лёгкостью удавалось ориентироваться по лунам и звёздам – ещё в детстве старшие братья обучили Тиа всем хитростям этого искусства. «Вашей сестричке полезнее учиться готовить и штопать, а не этими глупостями заниматься», – всплыли в памяти слова отца. Он всегда шутливо бранил сыновей за то, что они, по его мнению, тратили время впустую.

Но домоводство навевало на Тиа лишь скуку – игры с деревенскими мальчишками нравились ей намного больше рутинных занятий, за которыми обычно проводили время матушка и старшая сестра.

– Тебе бы мальчиком родиться, – сетовали они.

– Кто ж тебя, такую непутёвую, замуж-то возьмёт? – качал головой отец.

«Невестой мне теперь уж точно не стать, – мысленно ответила ему Тиа, вздохнув с горечью. – Зато и штопать ничего не придётся», – тут же подбодрила она саму себя.

Вскоре стало ясно, что дорога займёт больше времени, чем планировалось. Не привыкшая к долгим пешим прогулкам Калиса практически сразу выбилась из сил да к тому же натёрла ноги до крови. Подруга ни на что не жаловалась, но всё и так было ясно по её измученному лицу да прихрамывающей походке. Идти пришлось медленнее, а делать привалы – чаще.

В одиночку Тиа добралась бы до Йослинды намного быстрее, но ей хотелось, чтобы Калиса тоже увидела свою родину. Ведь это был и её дом, хотя она и покинула его ещё в младенчестве.

Быть избранной – большая честь для любой девочки; к семьям, на чьих дочерей указывал божественный перст, односельчане всегда относились с уважением. Но каким же тяжёлым оказался удел самих призванных счастливиц. Тиа с радостью отдала бы подаренное судьбой священное право – столь редкую привилегию, кому-нибудь другому, а сама вернулась бы к привычной жизни. Она вовсе не собиралась идти против воли неба, но чувствовала, что роль служительницы храма подходила ей ещё меньше, чем роль прилежной жены и хозяйки. Непозволительно сомневаться в мудрости Иллит и Саэнлэ, но что, если они всё-таки ошиблись в выборе?

И всё же, несмотря на тягостные раздумья, Тиа находилась в приподнятом настроении – впервые за год она чувствовала себя свободной. Там, в храме, стены давили на неё, строжайшие правила и всевозможные запреты – душили. За целый год она так и не привыкла к новым порядкам и сомневалась, что когда-нибудь ей это удастся.

Калиса же, впервые оказавшись за пределами храма, постоянно озиралась по сторонам да с опаской посматривала на полные луны. Этот мир был для неё таким же чужим, как и горная страна для Тиа.

– Всё хорошо, осталось совсем немного, – сказала Тиа, надеясь подбодрить подругу.

Калиса кивнула, улыбнувшись, но улыбка получилась слабой и вымученной. Волнения передавались Тиа и порождали в её и без того беспокойной душе неприятные сомнения. Имела ли она право возвращаться в родные края, ведь никогда раньше избранные не делали этого? Получится ли вернуться в храм вовремя, и что, если их отсутствие всё-таки заметят?

Запоздалый страх перед возможными последствиями нарастал с каждым шагом, обволакивал липкими нитями, сковывал движения, заключая в плотный кокон из тревоги и паники. Чтобы отвлечься от нахлынувших эмоций, Тиа начала рассказывать Калисе обо всём, что встречалось на пути: о горных травах и цветах, о ночных животных, выбравшихся из нор в поисках еды, о народных приметах, которые люди передавали друг другу из поколения в поколение. Калиса же с детским восторгом слушала её и познавала мир вокруг – настоящий мир.

Они спустились к подножию горы, и Тиа на мгновение оглянулась. Жаль, что скоро придётся вернуться обратно. Отчасти она завидовала Калисе: уж лучше вовсе ничего не знать, чем мучиться из-за болезненных воспоминаний.

Идти по равнине было проще и быстрее, и вскоре на горизонте показались угловатые очертания домов, с возвышавшимися над ними флагштоками. Тиа сосчитала флаги – три. Значит, целых три семьи всё это время жили под грузом неопределенности. Эта мысль всколыхнула в Тиа воспоминания роковой ночи, изменившей её собственную судьбу.

Калиса с любопытством вглядывалась в тёмные силуэты впереди:

– Это и есть то место, о котором ты столько рассказывала?

Тиа лишь коротко кивнула, не в силах вымолвить хотя бы слово. Неужели она вернулась домой и скоро вновь увидит семью, пусть и ненадолго? До последнего она не смела и надеяться на это. Но что, если всё это лишь сладостное видение, которое легко спугнуть резким движением или громким словом? Тиа закрыла глаза, досчитала до десяти и медленно открыла их вновь, всем сердцем надеясь, что чудесный мираж не рассеется. Но Йослинда – такая родная и любимая – всё так же стояла перед ней. В воздухе витали знакомые запахи: скошенной травы, вспаханных земель и недавно погашенных костров. Погружённая в сон, Йослинда казалась тихой и безлюдной, лишь где-то вдалеке лениво потявкивала собака.

Попасть внутрь деревни было не так-то просто: её окружала высокая ограда, а ворота всегда запирали на ночь. Но для Тиа это не было проблемой. Она уверено зашагала вдоль глухого деревянного забора.

– Куда мы идем? – недоверчиво спросила Калиса, следуя за ней.

– Ты удивишься, когда узнаешь, – озорно подмигнула ей Тиа. Они прошли ещё немного, прежде чем добрались до нужного места. – Вот оно! – с радостью воскликнула Тиа чуть громче, чем следовало бы.

В заборе не хватало двух досок – слишком узко, чтобы пролезть дикому зверю, но вполне достаточно для ребёнка или худого человека.

– Опять? – обречённо простонала Калиса. – Почему нельзя воспользоваться парадным входом?

Тиа молча пожала плечами – Калиса и так должна была всё понимать.

– Через эту брешь мы с друзьями часто убегали в лес, – вместо разъяснения очевидных вещей сказала Тиа, улыбаясь приятным воспоминаниям. – Старейшина всё время грозился починить забор, но, как видишь, до сих пор ничего так и не изменилось. Забавно, – усмехнулась Тиа, слегка нахмурившись. – Лесная деревня или горная страна, всё едино: везде есть дыры, которые никогда не залатают. – Протяжный вой неугомонной собаки отвлек от размышлений. – Пойдём, не стоит тут задерживаться.

Калиса посмотрела на Тиа с укоризной, но, сдавшись, лишь тяжело вздохнула и предостерегла её:

– Смотри не порви платье, иначе нам не оправдаться дома.

Ночь продолжалась – трудолюбивые селяне крепко спали, набираясь сил, чтобы с первыми лучами солнца вновь приступить к работе. Бездельников и лежебок в Йослинде не любили. Девушки старались вести себя как можно тише, чтобы не нарушить царивший вокруг безмятежный покой.

– Пойдем, я познакомлю тебя кое с кем, – прошептала Тиа, потянув Калису за руку. – Уверена, тебе будут рады.

Они прошли до конца узкой улочки и остановились около старенького, покосившегося от времени дома. Тиа стучала в дверь, пока внутри не послышалось чьё-то ворчание и в окне не заплясал маленький огонёк свечи. Им отворила невысокая женщина с заспанным лицом. Она вышла прямо в ночной сорочке, наспех накинув на плечи серую шаль. Пряди седых волос выбились из-под ночного чепчика. Хозяйка дома – Тиа с грустью отметила, как сильно постарела соседка всего за год, – окинула девушек недоумённым взглядом.

– Что стряслось? – спросила она чуть хриплым голосом. – Кто вы?

Боясь, что перепутала дома, Тиа неуверенно сказала:

– Тётушка Мидтандер, это я, Тиа. Я привела Калису.

Женщина вздрогнула, как от пощёчины, и непонимающе уставилась на девушек, переводя взгляд с одной на другую. Наконец, она осознала, кто стоял перед ней, и прижала ладонь ко рту, пытаясь сдержать крик. Когда тётушке Мидтандер всё-таки удалось совладать с собой, вопросы полились рекой:

– Тиа?! Что ты здесь делаешь? Почему ты здесь? – воскликнула она, разволновавшись не на шутку, а затем, переведя взгляд на Калису, едва слышно произнесла, – это правда? Это правда ты?

Голос женщины дрожал, на глаза навернулись слёзы. Тиа заулыбалась, уверенная в том, что тётушка Мидтандер расчувствовалась от радости.

– Вы тут поговорите, – весело сказала Тиа, – а я пока к своим загляну.

И не дождавшись ответа, она побежала к родному дому, предвкушая долгожданную встречу со своей семьёй.

Глава 6

Путешествие оказалось совсем не таким, каким его рисовала фантазия – не походило оно ни на торжественное паломничество, достойное дочерей Анреншена, ни на увеселительную прогулку в парке, и очень скоро Калиса пожалела, что согласилась на эту безумную авантюру. При одной мысли о том, что ей, самой кси–атуа, пришлось уходить через чёрный вход для прислуги и пролезать через грязные дыры, Калиса заливалась краской, сгорая от стыда.

Спуск по длинному каменистому склону изматывал. Но настоящее испытание поджидало впереди: каждый новый шаг давался с трудом из-за нараставшей боли в ногах. Какое-то время, стиснув зубы, Калиса продолжала идти, но в конце концов не выдержала и опустилась на небольшой валун, чтобы перевести дух. Она осторожно сняла покрытые дорожной пылью и грязью туфли и тут же закричала от ужаса.

– Тиа! Что со мной? – Объятое паникой сердце колотилось в такт пульсировавшей боли. – Я же говорила, нам не избежать наказания!

Сестра с широко распахнутыми от страха глазами бросилась к Калисе, но, осмотрев окровавленные ноги, облегчённо выдохнула:

– Никакое это не наказание. Всего лишь мозоли.

Её слова прозвучали так, будто эти самые мозоли – что-то само собой разумеющееся. Калиса же думала иначе: ни разу в жизни она не испытывала такую боль, и никогда прежде её тело не уродовали такие жуткие раны.

– Сиди здесь, – сказала Тиа и по-хозяйски огляделась по сторонам. Некоторое время она бродила вокруг, выискивая что-то на земле. Перепуганной же Калисе оставалось лишь наблюдать за сестрой. Наконец Тиа нашла то, что искала. Она сорвала несколько листочков какого-то растения и протянула Калисе. – Вот, приложи к ранам.

С лёгким недоверием Калиса последовала совету и тут же ощутила приятную прохладу.

– Вот увидишь, скоро всё пройдёт – воронье ухо никогда не подводит.

– Воронье ухо?

– Так называется это растение. Оно снимает боль и заживляет раны.

– Что за странное название? – удивилась Калиса, разглядывая мясистые тёмно-зелёные листочки.

– Так уж назвали предки, – пожала плечами Тиа. – Значит, на то была причина. Да и какая разница, как называется, главное, что помогает.

С этим Калиса не могла не согласиться: мудрость предков надо почитать, а не подвергать сомнениям их решения. Этому всегда учил и тар–атуа.

– Сможешь идти? – спросила Тиа.

Калиса буквально заставила себя надеть обувь на израненные ноги. Ступни тотчас обожгло болью так, что на глаза навернулись слёзы, но благодаря вороньему уху вскоре вновь полегчало.

– Прости, – сокрушённо вздохнула она. – Я доставила столько хлопот.

– Не говори ерунды, – отмахнулась Тиа. – Лучше пойдем. Нужно торопиться.

Калиса замешкалась в нерешительности: стоило ли ей идти дальше? Она уже скучала по дому, к тому же сомневалась, что сможет выдержать весь путь туда и обратно. Но для сожалений было слишком поздно. Вернуться в храм одной не хватило бы духу, и не оставалось иного выхода, как несмотря на боль следовать за сестрой дальше.

Теперь к прежним страхам добавился ещё один. Калиса надеялась, что целебная трава, как и обещала Тиа, залечит раны, и к утру от них не останется и следа. В противном случае её ждали большие проблемы. Суми – даже если им приказать молчать – рано или поздно проговорятся, и новость дойдёт до тар–атуа, который обязательно потребует объяснений.

Если бы только время можно было повернуть вспять, она ни за что бы не поддалась уговорам Тиа. В храме Калису любили и почитали, о ней заботились и оберегали от любых опасностей – жизнь была счастливой и беззаботной. Стоило ли рисковать всеми благами ради глупой сиюминутной прихоти? И стоила ли эта таинственная Йослинда тех последствий, с которыми, возможно, придётся столкнуться?

Тиа же, казалось, ни капли не боялась. Она наслаждалась прогулкой и без умолку говорила обо всём, что приходило на ум – точь-в-точь как болтушки-суми. Подобная беззаботность восхищала и в тоже время раздражала: как можно оставаться спокойной в подобной ситуации? Но постепенно – Калиса и не заметила, как и когда, – рассказы сестры увлекли её, вновь пробудив ненасытное любопытство.

Год назад Калиса обучала Тиа всему, что знала о храме и Эрмемари, теперь же они с сестрой поменялись местами – роль ученицы досталась ей самой. Калиса с жадностью вслушивалась в рассказы об удивительных травах и цветах, росших вокруг, о немного пугавших, но при том милых на вид диких зверьках, вышедших на ночную охоту. Тиа с удовольствием отвечала на все вопросы, и казалось, знала обо всём на свете.

Мир за стенами Эрмемари оказался восхитительным и прекрасным. Калиса и не представляла, что земли варваров, о которых порой рассказывал принц, настолько огромны: бескрайние пейзажи, уходившие за горизонт, захватывали дух, свежий ночной воздух пьянил и кружил голову. Внезапные порывы ветра трепали волосы и заставляли поёживаться от холода, но даже это вызывало восторг, а не раздражение.

Внутри зарождалось новое, незнакомое до сего времени чувство: странная смесь из эйфории и ощущения собственного всесилия. Калиса искренне верила, что сейчас ей было под силу всё, что угодно. Она могла бы не только с лёгкостью дойти до Йослинды и вернуться обратно, но и добраться до самого края земли. И, что важнее всего, она была вольна сама выбирать, как поступать и что делать. Свобода. Калиса никогда не задумывалась всерьёз о том, что была лишена её, принимая затворническую жизнь как должное. Лишь выбравшись за – теперь уже казавшиеся тюремными – стены и избавившись от назойливой опеки жрецов и суми, контролировавших каждый её шаг, Калиса поняла это. Так вот почему, некоторые служанки, думая, что их никто не слышал, шептались меж собой о том, что не хотели бы себе такой судьбы, какая выпала кси–атуа. Теперь Калиса понимала смысл тех слов, и, что тревожило её больше всего, сомневалась, что сможет вернуться к прежнему однообразному жизненному укладу.

***

Наконец впереди показались смутные очертания города. Вот оно: божественное селение, обитель дочерей Анреншена, родина Калисы. Фантазия вновь разыгралась, рисуя одну за другой картины ближайшего будущего, и сердце затрепетало от волнения. Как их примут сёстры? Увидят ли они Отца? В глубине души Калиса надеялась, что этой встречи удастся избежать.

Но чем ближе они подходили к Йослинде, тем сильнее росло разочарование. Величественное издали, вблизи селение выглядело бедно и просто: ни красоты, ни мощи, ни привычного великолепия Эрмемари.

Храмовый комплекс Анреншена был щедро украшен драгоценными каменьями и золотом, а стены, окружавшие королевство, возведены из благородного камня. Йослинду же окружал покосившийся забор из неотёсанных брёвен, а вместо пышных украшений и знамён – несколько флагштоков с потрёпанными флажками.

«Неужели дочери Анреншена и вправду живут в подобном месте?» – поражалась Калиса, не решаясь тем не менее высказать свои мысли вслух, чтобы не обидеть сестру: увидев родное селение, Тиа буквально засветилась от счастья.

Им вновь пришлось пролезать через узкую брешь в заборе. Уставшая и измотанная, Калиса не настаивала на том, чтобы войти через парадные ворота, но в душе негодовала: как можно вести себя столь бесцеремонно в священном месте?

– Пойдем, я хочу тебя кое с кем познакомить, – сказала Тиа, загадочно улыбнувшись, едва они оказались внутри.

Калиса бегло осмотрела себя: вся одежда испачкалась и измялась в пути – предстать перед кем-либо в таком виде было просто неприемлемо. Сперва надо привести себя в порядок. Но Тиа заверила, что переживать не о чем, к тому же нет времени на прихорашивание. Спорить было бессмысленно, и Калисе пришлось смириться с позором, который предстояло в скором времени пережить.

В отличие от аллей в парке, по которым привыкла гулять Калиса, улицы Йослинды не были замощены и никак не освещались. Если бы не мягкий лунный свет, пробираться вперёд пришлось бы в буквальном смысле на ощупь.

– Просто ночью по улицам никто не ходит, – зачем-то оправдывалась Тиа. – Вот фонари и не зажигают.

Калиса понимающе кивнула – конечно же, запрет Анреншена выходить из дома после заката действовал не только в Эрмемари, и нет смысла освещать пустые улицы.

Они подошли к небольшому дому, стоявшему почти на окраине, и Тиа громко постучала в дверь. Трепетное волнение вновь охватило Калису. Она стояла чуть поодаль, кусая губы и теребя измятый рукав дзироко.

Им отворила женщина, чьё уставшее лицо показалось Калисе смутно знакомым, хотя они никак не могли встречаться раньше.

– Вы тут поговорите, а я пока к своим загляну.

Слова Тиа застали врасплох. Калиса не ожидала, что сестра бросит её одну.

– Подожди, куда же ты?

Но Тиа уже скрылась в темноте, оставив прозвучавший вопрос без ответа. Неудивительно, что в храме её ни разу не поймали – Тиа была слишком быстрой и ловкой.

– Калиса? Калиса, неужели это ты? – Голос тётушки Мидтандер – так, кажется, обращалась к ней Тиа – дрожал от волнения.

Но, прежде чем Калиса успела хоть что-нибудь ответить, из глубины дома донёсся густой бас:

– Рокси! Чего ты копошишься? Кого там черти принесли? – От грозного рёва, напомнившего крики разгневанного тар–атуа, Калиса невольно отпрянула на шаг. – Гони их прочь, кто бы там ни был! – не унимался возмущённый мужчина. – Они хоть знают, который час?

Но Рокси Мидтандер не отвечала. Она неотрывно смотрела на Калису и без конца утирала слёзы, стекавшие по бледным, впалым щекам.

Раздался звук тяжёлых шагов, и в дверном проёме появился высокий широкоплечий мужчина. Видно, не дождавшись ответа, хозяин дома сам решил посмотреть на того, кто нарушил его покой. Тёмные всклокоченные волосы падали на хмурое морщинистое лицо, густые брови сошлись на переносице. Он бросил угрюмый взгляд на Рокси Мидтандер и затем уставился на Калису, которая уже была готова провалиться сквозь землю.

«Кто эти люди? – думала она, дрожа от страха. – Почему Тиа привела меня к ним?»

– Брент. Это наша дочь. Наша Калиса.

– Совсем ума лишилась, женщина? – прорычал он в ответ.

– Калиса, – не обратив внимания на обидные слова, тихо произнесла Рокси Мидтандер, – а где же Кэра? Скажи, что с вами случилось?

Кэра. Как давно Калиса не произносила это имя. Теперь же она вспомнила всё. Так значит, все рассказы Тиа – правда? Значит, эти люди…

– Вы мои родители?

Мама и папа. Калиса часто слышала эти слова, ведь у каждого человека в Эрмемари были родители. Но не у неё. Она дочь Анреншена, божественное дитя, а это совсем другое. Так Калиса думала, пока однажды Тиа не рассказала ей о Рокси и Бренте Мидтандерах. Тогда эта история показалась простой выдумкой, сказкой, сочинённой Тиа ради забавы. Но сейчас эти люди стояли перед Калисой. Её собственные мама и папа. Она терялась в догадках, как вести себя: почтительно поклониться или крепко обнять?

Вместо ответа на вопрос, мама с новой силой залилась слезами, закрыв лицо руками. Калиса хотела подойти к ней, но папа заслонил собой рыдавшую жену.

– Калиса, значит? И что же ты тут делаешь, скажи мне на милость, а? – рявкнул он, упёршись руками в бока. – И где твоя непутёвая сестра?

Калиса опешила от неожиданности, к тому же она не в совершенстве владела языком, на котором говорили Мидтандеры. Что значит на милость и непутёвая? Пока она пыталась понять смысл слов папы, тот заваливал её новыми упреками.

– Да вы хоть представляете, что натворили? – Глаза его налились кровью, на лбу пульсировала жила. – Вас избрали! Вам с Кэрой выпала такая честь, и что же вы сделали? Знаете, сколько мы натерпелись из-за вашей выходки?

– Брент, не надо, – попыталась утихомирить его Рокси Мидтандер, но он даже не взглянул в её сторону.

– Хотите нас совсем извести? – кричал он, брызжа слюной. – Посмотри на мать, до чего вы с сестрой довели её.

Калиса сделала небольшой шаг назад, затем ещё один – чуть больше, и ещё…И вот она уже убегала прочь, едва различая дорогу из-за выступивших слёз.

– А ну стой!

Крики разъяренного Брента Мидтандера разбудили соседей. То тут, то там, в домах начали загораться огоньки света, а собаки во дворах залились лаем.

Быстро выбившись из сил, Калиса остановилась, чтобы отдышаться. Ей безумно хотелось оказаться дома прямо сейчас, в одно мгновение перенестись в храм и никогда больше не вспоминать об этой страшной ночи.

– Кто здесь? – послышался скрипучий голос совсем близко.

На крыльце покосившегося от времени дома, около которого как раз и остановилась Калиса, стоял дряхлый и вглядывался подслеповатыми глазами в темноту.

Калиса юркнула за угол и прижалась к стене дома, стараясь не шуметь. Воспользовавшись передышкой, она попыталась собраться с мыслями. Сердце переполняли страх и непонятно откуда взявшаяся обида на мужчину, которого Калиса видела впервые в жизни. «Отцы и должны вселять страх в детей своих», – в который раз прозвучали в голове слова тар–атуа. Она всегда соглашалась с ними, когда думала об Анреншене. Но по какой-то неясной причине гнев Брента Мидтандера казался Калисе несправедливым, а его отношение к ней – незаслуженным.

Она услышала, как хлопнула дверь и, решив, что старик вернулся в дом, хотела продолжить путь. Но тут кто-то дотронулся до её плеча, и чья-то рука закрыла рот, сдержав чуть было не вырвавшийся крик.

– Тише. Это я, – прошептала Тиа.

Калиса выдохнула с облегчением. Ей захотелось одновременно обнять и отругать Тиа за то, что та напугала её, да к тому же втянула в такие неприятности, но увидев рядом с сестрой незнакомца, она сдержалась.

– Это мой братик, Кори, – представила его Тиа. – Он нам поможет.

– Привет, – коротко поздоровался Кори.

В темноте юношу нельзя было разглядеть толком, и Калиса отметила лишь, что он был на две головы выше Тиа.

– Добрый вечер, приятно с вами познакомиться, – ответила Калиса, следуя правилам этикета, чем, казалось, только смутила юношу. Кори в растерянности запустил руку в волосы и пробормотал в ответ что-то неразборчивое.

Йослинда тем временем окончательно проснулась. Отовсюду доносились встревоженные крики людей, собачий лай и ржание напуганных лошадей.

– Тиа, что происходит? – спросила Калиса. – Тот человек… Он…

Она содрогнулась, вспомнив недавний инцидент у дома Мидтандеров.

– Потом объясню, – помотала головой Тиа. – Сейчас надо выбраться отсюда. Кори, проведёшь нас к конюшне?

– Конечно, – ответил брат и тут же, насторожившись, прошептал, – замрите. Кто-то идёт.

– Эй ты, не видел ничего странного?

Услышав голос Брента, Калиса вжалась в обшарпанную стену дома и зажмурилась от страха. Сердце билось так громко, что казалось, его слышала вся округа.

– Кажется, вот там, в кустах, резвилась лисица, – послышался голос того самого старика, что стоял на крыльце.

– Лисица, говоришь, – недобро усмехнулся Брент. – Уж я этой лисице задам, как только поймаю.

– Полно тебе, Брент, не серчай, – проскрипел старик. – Лисы они ведь такие – любопытные. Да ведь им и положено любопытничать – по возрасту да по характеру.

– Скажешь тоже, – недовольно цокнул языком Брент. – Всё, пойду я! Нет у меня времени тут с тобой лясы точить.

Размашистыми шагами он пересёк улицу и скрылся за поворотом, не подозревая, что та, кого он искал, была совсем рядом.

– Ну нет, так нет, – усмехнулся старик. – А лисицам, коли они уже утолили своё любопытство, тоже пора бы и честь знать. – Внезапно добавил он и с этими словами прошаркал обратно в дом.

Они выждали ещё немного, прежде чем отправиться к конюшне. Кори предложил срезать путь через огороды, и им удалось добраться до места никем незамеченными.

В конюшне было тепло и тихо, лишь негромко похрапывали спящие лошади. Кори подошёл к одной из них и нежно похлопал по шее.

– Прости, приятель, но тебе придётся немного поработать.

Статный рыжий конь с золотистой гривой фыркнул в ответ и недовольно помотал головой.

– Вам надо бежать, как можно дальше, – сказал Кори девушкам, седлая коня. – Если поймают, вам несдобровать.

– Я не хотела, – всхлипнула Тиа. – Мне жаль, правда, очень жаль.

Калиса взглянула на сестру. Никогда прежде она не видела её такой подавленной.

– Не говори так. Это мы должны извиниться перед тобой. Я с самого начала был против.

– Но тогда моё место заняла бы Ивон.

– Нет! – с жаром возразил Кори. – Никто не должен быть на этом месте. Это неправильно!

Калиса, не понимавшая о чём говорили эти двое, предпочла не задавать лишних вопросов. Ещё будет время обсудить всё с Тиа.

– Ну вот, всё готово. – Кори помог девушкам забраться на коня. – Этого красавца зовут Рохро. Он умный и спокойный малый, так что не подведёт в пути.

– Но как мы выберемся наружу? – спросила Тиа. – Ведь ворота закрыты, да к тому же около них наверняка полно народу.

– Ты забыла про нижние ворота, – ответил Кори.

– Ну конечно! – воскликнула Тиа, приободрившись. – Мы можем уйти через посевные поля.

Волнение, вызванное Брентом Мидтандером, ещё не успело докатиться до этой части Йослинды, и ничто не помешало дойти до нужного места без проблем. Кори отворил покосившиеся ворота, и Тиа, следуя наставлениям брата, направила коня в сторону леса.

– Что мы теперь будем делать? – спросила Калиса. – Вернёмся в храм?

Тиа ничего не ответила. Уныние, в котором пребывала сестра, пугало Калису не меньше – а то и больше – всего, что ей только что пришлось пережить. Но не зная, как утешить Тиа, Калиса решила просто оставить её в покое, и некоторое время они ехали молча.

– Ты действительно хочешь вернуться?

Вопрос, внезапно нарушивший тишину, застал врасплох.

– Не знаю. Но разве у нас есть выбор?

– Думаю, нет. – Тиа тяжело вздохнула и, немного помолчав, добавила. – Придётся сделать крюк через лес. Но теперь у нас есть лошадь, так что мы успеем до рассвета. Должны успеть. Знаешь, Калиса, ты была права. Не стоило нам сбегать.

Внезапная перемена в настроении Тиа настолько поразила Калису, что она так и не нашлась с ответом. Оставалось надеяться, что, когда они вернуться в храм, всё вернётся на круги своя.

Глава 7

Этим утром Джэй поднялся раньше обычного. Отчасти, чтобы успеть в последний раз проверить, всё ли собрано в дорогу, отчасти из-за волнения перед предстоящим путешествием. Ещё с вечера он погрузил весь товар – дюжину мешков с ароматными яблоками внутри – на старую, но ещё крепкую телегу. Сейчас там же лежали и увесистая сумка с провизией, и большая фляга с колодезной водой.

Можно было бы отправиться в Оруинд немедля, но старик просил дождаться его и, как назло, куда-то запропастился. Чтобы скоротать время с пользой, Джэй, прислонившись к большому стогу сена, развернул потрёпанную карту. Он хорошо запомнил выбранный маршрут и теперь лишь пробегал глазами по основным ориентирам.

– Джэй! Джэй! Ещё не уехал?

Узнав голос Ини, своего лучшего друга, Джэй с облегчением выдохнул.

– Да не ори ты так. Я думал, меня удар хватит, – прицыкнул он, злясь тем не менее вовсе не на Ини, а на собственную беспечность.

Увлёкшись, Джэй потерял бдительность, за что мог серьёзно поплатиться. От одной лишь мысли о том, что на месте друга мог оказаться старик, кровь стыла в жилах. Увидь он карту, расспросов точно не удалось бы избежать. Врать деду никогда не получалось: он видел всех – и Джэя в особенности – насквозь, а узнав правду, точно устроил бы хорошенькую взбучку.

Ини, невысокий пухленький паренёк в круглых очках, с любопытством уставился на пожелтевший от времени свиток в руках Джэя.

– Значит, всё-таки не передумал?

– Нет, не передумал, – ответил Джэй, и Ини тут же насупился.

Хотя Джэй, совсем недавно отметивший свой шестнадцатый день рождения, был на полгода младше Ини, люди частенько отмечали, что из них двоих именно он казался старше. И дело не только в том, что Джэй вырос почти на полторы головы выше друга. Просто Ини, единственный сын сельского учителя, избалованный родительской лаской и вниманием, часто вёл себя как капризный ребёнок. Вот и сейчас он дулся по непонятной причине.

– Хочешь поехать со мной? – усмехнувшись, спросил Джэй, впрочем, зная ответ наперёд.

– Ещё чего! – воскликнул Ини, демонстративно вздёрнув подбородок и скрестив руки на груди. – Я ещё в своём уме, в отличие от некоторых.

– Смотри, – на всякий случай пригрозил Джэй, – проболтаешься кому-нибудь, и я подвешу тебя на площади без штанов, понял?

Но Ини не обратил внимания на пустые угрозы.

– И как только тебе хватает смелости? – покачал он головой. – Или, может, тебе просто не хватает мозгов?

– Что-что ты сказал?!

Джэй уставился на Ини, напустив на себя притворный гнев, но уже в следующую секунду друзья залились смехом: обижаться друг на друга они и не думали.

Многие поражались тому, что бойкий непоседа Джэй и робкий тихоня Ини – эти полные противоположности и по внешности, и по характеру, – смогли найти общий язык. И тем не менее мальчишки дружили сколько себя помнили. Джэй защищал Ини, когда кто-то из деревенской шпаны обижал его, а склонный к наукам Ини помогал другу подтянуться в учёбе.

Людям же, не находившим в двух мальчиках ничего, что могло бы их объединять, было невдомёк, что только Ини, и никто другой, был рядом в самое тяжёлое для Джэя время – в тот страшный год, когда его родителей не стало. Сперва от тяжёлой болезни умерла мать, затем пропал отец. Убитый горем, восьмилетний Джэй отказывался выходить из дома. Друзья, конечно, иногда навещали его, говорили, что им жаль, что они соболезнуют его утрате, а затем уходили играть в мяч или купаться в реке – на дворе стоял жаркий июль, в школе начались каникулы, и никто не хотел упускать возможность хорошенько повеселиться. Один лишь Ини ни на шаг не отходил от ревущего Джэя и утешал как мог. С тех самых пор мальчишки и сдружились, всегда поддерживая друг друга.

– Я просто хочу посмотреть фестиваль, – сказал Джэй, утирая выступившие от смеха слёзы. – Подумаешь, сокращу путь. Кому от этого станет хуже?

– Тебе, – не раздумывая ответил Ини, похрюкивая от смеха. – Во-первых, в Лес ходить запрещено, и ты это прекрасно знаешь. Во-вторых, если тебя не убьют чудовища, это точно сделает твой дед, когда обо всём узнает.

– И как же он об этом узнает? Уж не ты ли ему расскажешь? – скривил недовольную гримасу Джэй, на что Ини лишь пожал плечами.

– А мне и не надо. У него и так нюх на твои проделки.

Джэй обречённо вздохнул и закатил глаза. Ини был прав, старик действительно обладал поразительной способностью каким-то образом узнавать заранее и рушить все планы своего непутёвого внука. Вспомнить хотя бы, какой скандал он закатил в прошлом году, когда Джэй сбежал из дома, чтобы отправиться в далёкую страну, в которой, как ему рассказали знающие люди, обитают удивительные звери с огромными носами и ушами такого размера, что из них можно сшить парус для небольшой лодки. Разъярённый дед перехватил Джэя на полпути до столицы, где тот планировал сесть на пароход, и задал изрядную трёпку, которую надолго запомнил не только Джэй, но и весь Андсэ.

Но на этот раз волноваться не о чем: Джэй продумал всё до мелочей. Через Лес он доберётся до Оруинда в разы быстрее. Продав товар, вернётся назад той же дорогой, оставит повозку на постоялом дворе недалеко от Андсэ и проделает остаток пути пешком. Таким образом он успеет на фестиваль. После останется лишь забрать повозку и вернуться домой как ни в чём ни бывало. Дед ни о чём не узнает, главное – не попасться ему на глаза раньше времени, но на ярмарке можно купить маскарадную маску и затеряться в толпе.

В какой-то степени, рассуждал Джэй, старик сам во всём виноват: нечего было отсылать его из Андсэ во время летнего фестиваля, которого он так долго ждал.

– Интересно, – как бы вторя его мыслям, задумчиво произнёс Ини, – почему дедушка Руфус отправил тебя в город именно сейчас? Что ты натворил на этот раз? Признавайся.

– Чего сразу натворил-то? Ничего я не творил, – недовольно пробурчал Джэй. – Сам не пойму, что на него нашло? Обычно старик говорит прямо, за что именно мне прилетает очередной нагоняй, и часами читает нотацию. Да и не похоже это на него… Вот вскопать поле за день, наколоть дров на всю зиму или собрать тонну яблок – это да, это запросто, а тут: «Поезжай», – и всё. И к чему такая спешка?

– Эй, мелюзга! Чего прохлаждаетесь? – раздался строгий, но вместе с тем лишённый злобы голос деда. Уверенным, быстрым шагом он направлялся к друзьям.

От неожиданности Джэй чертыхнулся и, второпях скомкав карту, засунул её за пазуху. К счастью, дед не успел этого заметить. Седовласого и худощавого на вид мужчину никак нельзя было назвать немощным стариком. Не утратил он с возрастом и незаурядный ум. Неудивительно, что Руфус Яно до сих пор пользовался уважением односельчан: к его мнению прислушивались, к нему приходили за советом. При этом многие побаивались его вспыльчивого характера и крутого нрава. Вот и Ини, растерявшись, совсем оробел и покраснел от волнения.

– Веди себя естественно, – прошипел Джэй, одарив друга многозначительным взглядом, и уже громче добавил. – Сам же просил тебя дождаться.

– Но при этом не говорил баклуши бить!

Под бдительным надзором деда Джэй вновь проверил поклажу и запряг лошадь. Казалось, Ираре, молодой светло-игреневой кобыле с белоснежной гривой, и самой уже не терпелось отправиться в путь. Работа сопровождалась привычными для деда и внука перебрасыванием колкостями и язвительными репликами. Только убедившись лично, что всё на своих местах, старик позволил Джэю запрыгнул на козлы.

– Не проговорись никому, понял? – прошептал Джэй Ини, когда тот подошёл попрощаться. – Иначе этот изверг с меня кожу живьём сдерёт, и это будет на твоей совести.

Ини заговорщицки подмигнул и закивал так сильно, что очки съехали на самый кончик носа. На бледных щеках друга выступили красные пятна. Джэй сокрушённо вздохнул: по одному лишь виду можно было понять, что Ини что-то скрывал.

– Ты собираешься выезжать или так и будешь тут торчать весь день, бестолочь? – проворчал дед, усевшись на скамью рядом с домом и с довольным видом раскурив трубку.

– Уже-уже, – махнул рукой Джэй, трогаясь с места. Он надеялся, что старик не заметит волнения друга и не станет приставать к нему с ненужными расспросами.

Утреннюю тишину и спокойствие нарушали лишь размеренное цоканье копыт да звонкий стрекот цикад в траве. Тёплое августовское солнце пригревало спину. Хотя Джэй предпочёл бы отправиться в Оруинд позже – после окончания фестиваля, он всё же радовался тому, что выбрался из Андсэ. Он мечтал объездить весь мир, но пока что приходилось довольствоваться редкими поездками в соседний город. Стоило Джэю завести разговор о путешествиях, как старик тут же выходил из себя.

До главной дороги оставалось совсем немного, когда Джэя окликнул бредущий по обочине коренастый мужичок с огромной плетёной корзиной за плечами. Подъехав ближе, Джэй узнал Мияра, местного зеленщика.

– Джэй! Вот так встреча! Куда путь держишь?

– В город. Надо продать яблоки, пока урожай не пропал.

– Вот же незадача! – воскликнул Мияр. – Так фестиваль совсем скоро. Успеешь вернуться?

– Вряд ли, – покачал головой Джэй, разыгрывая печаль и разочарование.

– Опять Руфус тебя за что-то наказал. Ох, не даёт он тебе спуску! Признайся, в чём опять провинился? – загоготал зеленщик, и Джэй стиснул зубы, чтобы не съязвить что-нибудь в ответ. – Кстати, у реки творится нечто невообразимое, – давясь смехом, просипел Мияр. – У какого-то недотёпы разбежалось целое стадо коров. Животины всю дорогу заняли, ни пройти, ни проехать.

«Да хоть стадо диких кабанов, меня это не касается», – подумал Джэй, но вслух ответил:

– Спасибо. Надеюсь, когда доберусь до переправы, с этим уже разберутся.

Они попрощались, пожелав друг другу удачи, и каждый продолжил свой путь. Джэй специально придерживал лошадь, чтобы дать зеленщику уйти как можно дальше. Меньше всего хотелось, чтобы этот тип увидел, а затем растрезвонил всему Андсэ, что Джэй свернул не на юг, к переправе, а на север, в сторону Леса.

«Подумаешь, проеду по другой дороге, – размышлял Джэй, насвистывая весёлую незатейливую мелодию. – Что плохого может случиться?»

Глава 8

Переступать границы Запретного Леса запрещалось вот уже почти три столетия. Поговаривали, что ни один из смельчаков, отважившихся на подобный шаг, так и не вернулся назад. Ходили слухи, что проклятый лес кишел чудовищами.

Джэй считал, что подобными сказками только детей пугать. Как можно всерьёз верить в монстров, недоумевал он, когда на дворе уже 1826 год? Хотя многие новинки науки и техники ещё не дошли до Андсэ, в столице изобретатели только и делали, что соревновались друг с другом в создании всяких штуковин и машин – одна сложнее и удивительнее другой. Не отставали от них и учёные: физики, химики и медики делали новые открытия, развенчивая устаревшие мифы об устройстве мира. Верить же во всякую чертовщину в эпоху научного прогресса, по мнению Джэя, могли лишь неотёсанные деревенщины.

Телега медленно плелась по разбитой дороге – давно заброшенной, заросшей травой и усеянной ямами и ухабами. Колёса тихо поскрипывали, переваливаясь на рытвинах. Ирара то и дело спотыкалась на многочисленных кочках, недовольно фыркая и помахивая хвостом. Но глаза Джэя блестели азартом, а с лица не сходила довольная улыбка: он чувствовал себя настоящим первопроходцем. Нет, не фестиваль, а выпавший шанс проехать сквозь проклятый лес заставил его сменить знакомый и безопасный маршрут. Манящая неизвестность опьяняла и вызывала приятное возбуждение.

Если Ини с детства тянуло к наукам, то сердце Джэя жаждало приключений. Его отец, Нил Ресанде, был заядлым путешественником. Он и в Андсэ-то оказался случайно, мимоходом, рассчитывая провести в маленьком городке, больше напоминавшем тихую деревушку, всего пару ночей, но осел там почти на семнадцать лет из-за зародившейся любви к Лизе Яно. Джэй не знал, жалел ли когда-нибудь отец о своём выборе, но был твёрдо уверен, что его любовь и забота о семье не были фальшивыми. И всё же, каждый вечер вместо сказок перед сном отец рассказывал о дальних странах, в которых успел побывать, и в такие моменты глаза его светились каким-то особенным блеском.

Джэй с детства мечтал собственными глазами увидеть все те далёкие страны и экзотические земли, покорить высокие горы, переплыть моря и океаны, чтобы отец гордился им. В глубине души Джэй верил, – по крайней мере, хотел верить – что пропавший много лет назад Нил Ресанде всё ещё жив, и их пути когда-нибудь пересекутся, пусть и на другом конце света. Но пока что все эти грандиозные планы оставались лишь несбыточными мечтами: старик не позволял уезжать дальше Оруинда.

За размышлениями Джэй и не заметил, как добрался до места. Издали Запретный Лес ничем не отличался от других лесов, которыми были усыпаны земли Ригара. Но вблизи от него веяло чем-то зловещим. Высокие деревья стояли плотной шеренгой – безмолвные стражи, охранявшие вековечный покой мрачной чащобы. Сухой шелест листвы словно предупреждал о том, что нарушителю спокойствия здесь не рады. Ирара остановилась, будто почувствовала что-то неладное.

– Только не говори, что тоже боишься россказней про монстров. – Джэй слегка тряхнул вожжами и лошадь с явной неохотой пошла вперед. Ещё мгновение, и вот они пересекли заветную границу. – Мы сделали это, Ирара! – с жаром воскликнул Джэй. – Мы в Запретном Лесу!

Но Ирара лишь пугливо прядала ушами, нисколько не разделяя восторга, переполнявшего её хозяина. Она осторожно шагала по едва различимой дороге, да порой оглядывалась назад, будто надеялась, что Джэй одумается и прикажет повернуть обратно.

Запахи, звуки и даже сами деревья – всё в Запретном Лесу казалось необычным. Пышные кроны смыкались высоко над землёй, сливаясь в зелёный океан, сквозь который робко пробивались лучи солнца. Сочная листва шелестела от дуновения мягкого ветерка, дарившего приятную прохладу. Лес казался загадочным, но совсем не пугал, и Джэй устыдился, что пару минут назад едва не поддался глупому страху.